Страница:
Провидец собрал представителей от каждого полка, распорядился о постройке виселиц, потом вывел всю полуроту в центр огромного квадрата, образованного шеренгами солдат, и повесил всех до одного. Это положило конец мародерству.
Он вызвал городских старейшин, сообщил им о случившемся и добавил, что мы могли бы потребовать гораздо больший выкуп, но он знает, что каллианцам понадобится золото для восстановления хозяйства провинции.
– Теперь пришло время напомнить о том, что все мы являемся нумантийцами, – сказал он. – Нашим раздорам пришел конец, и мы снова стали единой нацией.
Мы двинулись дальше – тем же путем, которым пришли в Каллио. Когда армия пересекала реку Имру, я ощутил удовлетворение. Мы хорошо отомстили за наших павших солдат.
В Чигонаре нас ожидали новые приказы. Тенедос обязан оставить армию и вернуться в Никею, чтобы принять подобающие почести, иначе он навлечет на себя неудовольствие Совета.
Провидец проигнорировал этот приказ и издал собственное распоряжение: все корабли, пригодные для судоходства по Латане, должны немедленно отправиться в порт Чигонара. Он подчеркивал то, о чем неоднократно заявлял раньше: почестей должна удостоиться вся армия, или никто.
От Совета Десяти не последовало никакой реакции на это самоуправство. Они ждали в Никее, страшась того, что может случиться в ближайшее время.
Корабли прибывали один за другим – от скоростного «Таулера» и его собратьев до грузовых барж и легких яхт. Их прибытие ознаменовало приход весны.
Мы погрузились на суда и поплыли вниз по реке. Может показаться, что по пути мы соблюдали суровую военную дисциплину, но увы, это было далеко от истины. Пока солдат мог добрести до своей части и был способен стоять на ногах во время дежурства, никто не обращал внимания, насколько он пьян. Перекличка по вечерам не проводилась, и офицеры военной полиции не прочесывали палубы с целью убедиться, что из под каждого одеяла выглядывает лишь одна пара ног. Поскольку на многих судах прибыли женщины и юноши, готовые бесплатно или за малую толику серебра отблагодарить солдат-победителей, армия не испытывала недостатка в любовных утехах. Квартирмейстеры по-прежнему выдавали пайки, но если человек предпочитал питаться в другом месте, получив приглашение от благодарных граждан, это не имело особенного значения.
Я не обращал внимания на распущенность и веселье, царившие вокруг. Мне хотелось только одного: вернуться домой, к Маран. По крайней мере, ее письма снова стали прибывать регулярно. Она писала по одному, иногда по два раза в день, и с каждой почтой я получал очередное надушенное свидетельство ее любви.
Однако вскоре я стряхнул с себя оцепенение и задался вопросом о том, что произойдет, когда мы прибудем в Никею. Что предпримет Тенедос?
Его первый шаг был угрожающим – для Совета Десяти. Когда корабли нашего флота миновали дельту, Тенедос разослал на все корабли секретное распоряжение о том, что войска будут высаживаться на берег не в Никее, а у крошечной рыбачьей деревеньки под названием Юргон, выше по течению от столицы. Там мы встанем лагерем и не войдем в Никею до «соответствующих распоряжений». Было ясно, что Провидец намеревался сохранить армию единой и использовать ее в качестве угрозы против Совета.
Солдаты не глупы, и к этому времени почти все понимали, что происходит нечто странное, что между Тенедосом и Советом Десяти возник конфликт. Некоторые горячие головы заявляли, что раз уж дело дошло до этого, то Никея может послужить заменой Полиситтарии: там тоже есть что грабить.
Мы поставили укрепленный лагерь и занялись пополнением запасов обмундирования, оружия и продовольствия. Прибыли новобранцы, и Тенедос распорядился создать временные полки, заверив, что через короткое время им разрешат вступить в регулярную армию... но не сейчас. Провидец не хотел разбавлять водой боевой пыл своих ветеранов.
Толпы никейцев высыпали из города, чтобы приветствовать нас, но были встречены часовыми, которые вежливо объясняли, что в настоящий момент никому нельзя войти в лагерь.
Однако были исключения.
Как-то вечером после напряженного рабочего дня я подъехал к своей палатке и обнаружил Карьяна, ожидавшего меня. Он выглядел необычайно довольным собой, и я с подозрением осведомился, в чем дело. Он широко улыбнулся и ответил, что ничего особенного, но не желаю ли я искупаться, прежде чем отправиться в офицерскую столовую? А может быть, мне принести ужин в палатку?
Я нахмурился – вообще-то затворничество не в моем характере. Передав Карьяну свой пояс с оружием, я сказал ему, что приду к ужину через час, после того как вымоюсь и переоденусь.
Потом я вошел в свою палатку.
Маран быстро встала со стула, на котором она ждала меня. На ней была лишь тонкая белая рубашка с вышитыми голубыми цветами и юбку того же цвета с разрезом до середины бедра. Она была босой.
На колышке деревянной рамы, которую я использовал как вешалку, висел ее костюм для верховой езды.
– Добро пожаловать домой, муж мой, – прошептала она, не глядя на меня.
Я застыл. Как долго я мечтал об этом моменте... и вот он наконец настал.
Маран подняла голову.
– Мне... мне очень стыдно, – сказала она. – За то, что я сделала.
На ее лице снова появилось выражение ребенка, ожидающего наказания. Когда ко мне вернулась способность двигаться, я сделал шаг вперед и взял ее за руки.
– Маран, – сказал я. – Ты не сделала ничего плохого. Ни до, ни после моего отъезда. Никогда. И я люблю тебя.
Я увидел слезы в ее глазах.
– Подожди, – прошептала она. – Сними свой китель.
Я расстегнул китель и стряхнул его с плеч. Маран подошла ближе, провела пальцами по моему перевязанному предплечью и поморщилась. Потом она поцеловала мою грудь через рубашку.
– Я забыла, как сладко ты пахнешь, когда потеешь, – сказала она и подняла голову.
Мы поцеловались. Я ощутил слабый цветочный аромат, исходивший от нее, и кровь молотом застучала у меня в висках. Обняв свою жену, я почувствовал тепло ее тела под тонкой тканью. Потом я слегка отодвинул ее от себя.
– Маран, окажи мне одну услугу. Я не хочу, чтобы ты считала меня судьей, который решает, что тебе можно делать, а что нельзя. Я твой партнер, а не твой хозяин. Черт возьми, в своей жизни я уже наломал достаточно дров! Я всего лишь человек, и ожидаю от других снисходительности к себе, поэтому будет лучше, если я дам тебе такое же право, ладно? Пожалуйста, перестань винить себя.
Она посмотрела на меня и уткнулась головой мне в плечо. Ее слезы намочили мне рубашку.
– В чем дело?
– Ни в чем, – пробормотала Маран. – Я просто... наверное, я никогда не думала, что у меня есть право быть счастливой. Какое-то время я была счастлива, и я чувствовала себя так, словно меня наказали.
– За счастье?
Она кивнула.
– Тебе кто-нибудь говорил, какой дурочкой ты иногда бываешь?
– Да, – она снова кивнула.
– И разве никто не говорил, что ты вовсе не обязана плакать, когда твой муж приходит домой с войны?
– Извини... – но я прервал ее слова новым поцелуем. Проведя рукой по ее юбке, я нащупал разрез, сдвинул ткань в сторону и погладил ее нежные ягодицы. Она не отрывалась от моих губ, но ее руки поползли выше и расстегнули мою рубашку. Я отпустил ее лишь на то время, чтобы вынуть руки из рукавов. Я чувствовал, как отвердели ее соски, прижатые к моей груди.
– В одном из моих писем я сказала, что хочу кое-что сделать, – сказала она. – И я собираюсь это сделать.
Маран расстегнула мои бриджи, спустила их вниз до сапог и ахнула, увидев мое перевязанное бедро.
– О, любимый, тебя ранили!
– Я уже выздоравливаю. Рана почти не беспокоит меня.
– Я буду твоей сиделкой, – сказала она. – И позабочусь о тебе.
Опустившись на колени, она прикоснулась пальчиком к моему поднявшемуся члену.
– Я скучала по тебе, – прошептала она. Нежно подразнив меня зубами, она провела языком по самому кончику члена. – А теперь, Дамастес, если ты хочешь так же сильно, как и я, дай мне попробовать тебя на вкус.
Она полностью взяла меня в рот, двигая губами вверх-вниз по древку копья. Ее язык работал без устали. Я положил руки ей на голову, зарывшись в ее волосы, и невольно застонал, когда давно сдерживаемое семя излилось наружу.
Маран продолжала двигать головой. Необыкновенное наслаждение возросло, потом снова улеглось. Она поднялась с мокрым ртом и медленно сглотнула.
– Это чтобы убедиться, что мы с тобой поровну поделили удовольствие.
Я тоже встал и обнял ее. Когда мы поцеловались, я снял с нее рубашку, потом развязал узлы, стягивавшие пояс юбки, и она упала к ногам Маран.
Из-за беременности ее груди увеличились в размерах и теперь напоминали спелые персики. Она обвила меня ногой и потерлась пяткой о мою икру. Мой член, прижатый к ее животу, опять затвердел.
Я поднял ее и уложил на мою маленькую походную койку. Маран лежала, откинув голову назад. Затем она открыла глаза, посмотрела на меня и мечтательно улыбнулась. Подняв колени, она медленно раскинула бедра в стороны.
– Ты мечтал обо мне, муж мой?
– Каждую ночь.
– И я мечтала о тебе, и пыталась сама доставить себе хоть немного удовольствия. Но это ничто по сравнению с тобой.
По-прежнему улыбаясь, она погладила гладко выбритый лобок, потом вставила в себя палец и неторопливо подвигала им взад-вперед.
– Я готова, Дамастес, – простонала она. – Иди ко мне. Люби меня, бери меня сейчас же!
Я опустился на колени над ней. Она вздрогнула, когда я осторожно, неглубоко вошел в нее и задвигался в ней.
– До конца! Вставь его до конца! – умоляла она, но я продолжал легкие движения. – О, любимый, пожалуйста, пожалуйста!
Я слегка отодвинулся. Внезапно Маран обвила ногами борта койки и вскинулась так, что буквально насадила себя на меня. Она вскрикнула, я упал на нее, и мы снова слились воедино.
– Нумантийские солдаты! – усиленный магией голос Тенедоса разносился над огромным строем. – Вы хорошо послужили своей стране. Я обещал вам награду за ваши жертвы, и вы поверили мне. В Полиситтарии я дал вам ощутить вкус своих обещаний. В грядущем вас ждет большее, гораздо большее.
Я начну с шестерых моих лучших солдат. Все они генералы и полностью заслуживают этого звания. Более того – они герои!
Сегодня я утверждаю новое воинское звание – это звание трибуна. Вот его символ, – он поднял черный ониксовый жезл длиной около двух футов, с серебряными обручами, стягивавшими верхний и нижний конец.
Мы шестеро, стоявшие перед Тенедосом, были изумлены. До сих пор мы не подозревали, с какой целью он объявил общеармейское построение и вызвал нас к себе.
– Мои трибуны получат высочайшие командные посты и будут отвечать только передо мной. Теперь я назову их. Вам известны их имена и репутация, но я хочу сказать несколько слов о каждом из них.
Моим первым трибуном станет Дамастес а'Симабу. Он первым последовал за мной и проявил себя храбрейшим из храбрых, начиная с Кейта и заканчивая уничтожением Чардин Шера. Его мужество было непревзойденным. Трибун а'Симабу, я благодарю вас за службу.
Он выступил вперед и вручил мне первый жезл. Я услышал одобрительный рев солдат за моей спиной. У меня отнялся язык: я никогда не мечтал о такой чести. Должно быть, Тенедос знал, о чем я думаю, поскольку он улыбнулся и тихо добавил:
– Теперь ты видишь, что получается, когда слушаешь речи безумца в горном ущелье?
Я молча отсалютовал, и он отступил назад. Настала очередь других.
– Вторым трибуном будет генерал Эрн – человек, который всегда вел солдат за собой, подчинялся моим приказам и подавал другим личный пример.
Эрн тоже получил свой жезл.
– Третьим будет генерал Мирус Ле Балафре, наш лучший боец и командир, который тоже служит примером для своих солдат. Ему не нужны медали, ибо его тело, покрытое боевыми шрамами, говорит само за себя.
Ле Балафре взял свой жезл и вернулся, встав рядом со мной. Я шепотом поздравил его, и он кивнул в знак благодарности.
– Пожалуй, я останусь здесь еще немного, – тихо произнес он. – Кажется, жизнь становится довольно интересной.
– Четвертым трибуном станет Генерал Йонг, – прогремел голос Тенедоса. – Я хочу, чтобы все, кто не является коренными нумантийцами, отметили эту честь и поняли, что я вознаграждаю любого человека, который служит верой и правдой.
Я ожидал, что Йонг, по своему обыкновению, выкинет какое-нибудь коленце, но, похоже, он был совершенно ошеломлен случившимся. Утирая слезы костяшками пальцев, он принял жезл и вернулся к нам, даже забыв отсалютовать Провидцу.
– Пятым трибуном станет генерал Кириллос Линергес, вернувшийся в армию в час величайшей нужды. Он быстро поднялся по служебной лестнице, снова и снова доказывая свое мужество и командные способности.
Линергес, чья рука все еще висела на перевязи после битвы с каллианцами, лучился от удовольствия.
– Последнее назначение получает генерал Петре – человек, который сражается своим умом не хуже, чем мечом. Он должен послужить для молодых офицеров примером того, что время, проведенное за изучением военной науки, а не за игорным столом или в публичном доме, может принести бо льшую выгоду. Генерал Петре многое сделал для формирования новой армии, и это его заслуженная награда.
Петре, как всегда бесстрастный, строевым шагом подошел к Тенедосу, взял жезл, четко отсалютовал и развернулся на каблуках. Когда он заметил мой взгляд, его лицо на мгновение озарилось мальчишеской улыбкой, и он вернулся в строй.
– Шесть человек, – продолжал Тенедос. – Но это лишь начало и пример для остальных. Я знаю – среди тех, кто сейчас слушает меня, есть люди, которые когда-нибудь будут носить этот черный жезл и покроют славой себя, свои семьи, свои провинции и всю Нумантию.
– Это был лишь первый залп моей новой кампании, – с улыбкой произнес Тенедос.
– Значит, Совету Десяти ничего не известно о ранге трибуна?
– Теперь известно.
– Как вы думаете, что они предпримут?
– Точно не могу сказать. Поэтому я и пригласил тебя вместе со специальным эскортом сопровождать меня на встречу с Советом.
Этот «специальный эскорт» – почти двести кавалеристов – двигался за нами, когда мы въезжали в пригороды Никеи. Все они были добровольцами, тщательно отобранными за различные достоинства. Офицеров было, пожалуй, даже больше, чем рядовых. Среди них были трибун Йонг, домициус Биканер и такие ветераны, как полковой проводник Эватт, сержанты Карьян, Свальбард, Курти, а также другие, кого я не знал, но чья преданность Тенедосу была засвидетельствована их командирами.
Они взяли с собой не только мечи, но и кинжалы, а под парадными мундирами скрывались дубинки.
Тенедос лично проинструктировал их перед выездом из лагеря. Он сказал, что ему может понадобиться несколько групп разной численности, и назначил командиров каждой группы.
Мы направлялись во дворец Совета Десяти.
– Провидец-Генерал Тенедос, – промямлил спикер Бартоу. – Я рад поблагодарить вас за столь успешную службу.
– Я служил не только вам, сэр, но и нашей родине, Нумантии.
Тенедос стоял в центре огромного аудиенц-зала. Я держался слева за его спиной, выполняя его распоряжение.
– Мы подготовили триумфальную встречу для армии, – продолжал Бартоу. – Затем последуют праздники, фестивали, торжественные церемонии – все, чем Никея может выразить свою благодарность.
Послышались радостные выкрики, и Бартоу, казалось, впервые заметил, что на галерке полно солдат в мундирах. Заметно обеспокоился.
– Мы благодарим вас, – ответил Тенедос. – Но фактически, Никея может сделать больше, и должна сделать, если хочет оказать армии надлежащие почести. Верная служба должна вознаграждаться настоящими дарами.
– Что вы имеете в виду? – Бартоу помрачнел: все шло не так, как он запланировал.
– Во-первых, золото. Пенсии для людей, уволенных по инвалидности. Компенсации для тех, кто получил тяжелые увечья, потерял руку, глаз и так далее. Более того, сэр. Нумантия – огромная страна, и в ней много необработанных земель. Я предлагаю Совету выделить небольшие земельные владения тем ветеранам, которые уходят в отставку.
– Это неслыханно! – выпалил Бартоу. Я смотрел на Скопаса, бывшего союзника Тенедоса. Сначала он тоже выглядел удивленным, но затем на его лице появилось расчетливое выражение.
С галерки донеслись недовольные крики, сопровождаемые свистом. Охрана Совета Десяти нервничала еще сильнее своих хозяев. Тенедос повернулся, посмотрел на солдат, и те сразу же умолкли.
Прежде чем Бартоу смог продолжить, Скопас поднялся со своего места.
– Прошу прощения, спикер. Как уже не раз упоминалось, Генерал-Провидец часто предоставляет на наше рассмотрение необычные идеи. Полагаю, нам нужно уединиться и обсудить их.
– Надолго ли? – прокричал кто-то с балкона. – Случайно не забудете, зачем уединялись, а?
Скопас поднял голову и обратился к анонимному остряку.
– Мы вернемся не позже чем через час, сэр. Обещаю вам.
Бартоу собрался было запротестовать, но я увидел, как Скопас едва заметно покачал головой.
– Очень хорошо. Через час.
Совет Десяти покинул зал.
– Прежде чем мы продолжим, я хочу сделать заявление, – произнес Бартоу. Лицо спикера стало серым и осунулось, словно его жизни угрожала опасность.
– Сперва позвольте поздравить тех людей, которых Генерал-Провидец объявил трибунами. Мы находим эту идею достойной и сожалеем, что она не принадлежит нам.
Члены Совета Десяти обратили свои взоры на меня. Я ответил безразличным взглядом, но при этом подумал: «Итак, вы пытаетесь соблазнить меня и остальных? Что же вы предложите?»
– Мы желаем предложить вам вознаграждение со своей стороны, – продолжал Бартоу. – Я вижу, что ген... Трибун а'Симабу, граф Аграмонте, находится здесь. Позвольте мне сообщить, что мы даруем вам пожизненный баронский титул.
Мы также намерены предложить всем трибунам годовое жалованье в пятьдесят тысяч золотых дукатов и предоставить им поместья из городского фонда.
Барон и трибун а'Симабу, граф Аграмонте, поскольку вы первый, кто получил это высокое звание, мы даруем вам Водный Дворец в пожизненное владение и использование по вашему усмотрению. Другие трибуны тоже получат достойное вознаграждение.
А теперь, Генерал-Провидец...
– Прежде чем вы начнете одаривать меня, позвольте спросить, как насчет земельных субсидий для солдат, о которых я говорил?
– Все будет сделано, сэр, – ответил Скопас. – Мы назначим комиссию, которая займется выделением этих субсидий в течение ближайшего года.
Тенедос пристально посмотрел на него.
– В течение ближайшего года, вот как? Это еще нужно обсудить. Но продолжайте, я слушаю.
Скопас указал на Бартоу, который снова выступил вперед.
– Генерал-Провидец Тенедос, – произнес спикер. – Вы получаете наследственный титул барона и ежегодное жалованье в сто тысяч золотых дукатов. Поместье выбирайте на свое усмотрение. В дальнейшем последуют и другие почести.
Бартоу выдержал паузу, без сомнения, ожидая, что Тенедос рассыплется в благодарностях. Однако Провидец холодно произнес:
– Этого совершенно недостаточно.
– Что! ?
– Я думаю, мы должны удалиться в комнату для совещаний и обсудить этот вопрос отдельно, – заявил Тенедос.
– В этом нет надобности, – запротестовал Бартоу.
– Это переходит всякие границы! – выкрикнул его цепной пес Тимгэд.
– Нет, – возразил Тенедос. – Несмотря на ваше мнение, ситуация находится под полным контролем. А теперь, можем ли мы удалиться на несколько минут?
Последовало торопливое согласие. Члены Совета встали и направились к выходу из зала. Тенедос повернулся ко мне.
– Трибун!
– Десять человек, ко мне! – крикнул я.
Послышался стук тяжелых сапог, когда солдаты побежали вниз по лестнице с галерки. Среди них были Карьян и Свальбард.
– Это еще что? – возмутился Тимгэд.
– Вскоре вы все узнаете.
Казалось, Тимгэда вот-вот хватит апоплексический удар, но Скопас взял его за руку и потащил прочь из аудиенц-зала.
– Как вы могли привести вооруженных солдат в наши личные апартаменты? – прошипел Бартоу.
– Я пригласил их потому, что не доверяю вам, – спокойно ответил Тенедос. – Однако они нужны мне только для личной безопасности, а не в качестве угрозы.
Я чуть не улыбнулся. Десять суровых мужчин, выстроившихся у стены за моей спиной, едва ли напоминали миротворцев.
– Итак, чего вы хотите? – спросил Скопас.
– У меня несколько пожеланий. Начнем, пожалуй, с уже сказанного. Вопрос о предоставлении земельных наделов для моих солдат должен быть решен немедленно, а не в течение года. Во-вторых, те, которых вы назвали пожизненными баронами, вроде трибуна а'Симабу, должны получить наследственный титул.
– Как вы смеете диктовать нам условия? – взвизгнул Бартоу.
– Я смею, потому что за мной стоит вся армия. Я смею, потому что я истинный нумантиец. Я смею... потому что имею на это право.
– Продолжайте, – мрачно сказал Скопас.
– Начиная с этого момента, вам дается сорок восемь часов. По истечении этого срока вы объявите, что Совет Десяти самоустраняется от активного управления страной, а его члены становятся государственными советниками. Далее, вы объявите, что наконец нашли императора, которого вы были призваны короновать и предположительно искали все эти годы.
– А что, если мы не согласимся?
Тенедос смотрел на Бартоу до тех пор, пока тот не отвернулся.
– Год назад армия вышла на улицы Никеи по вашему требованию и принесла с собой мир, – произнес он. – Если вы не подчинитесь моему приказу, армия снова будет править в Никее огнем и мечом, и вы горько раскаетесь, когда увидите последствия.
Вы не можете изменить того, что должно быть. Я стану императором – с вашего согласия или без него. Пришло время великих свершений, я был избран Сайонджи, чтобы осуществить их.
Подумайте как следует и сделайте правильный выбор. В противном случае, кровь падет на ваши головы.
Не попрощавшись и не отсалютовав, Тенедос вышел из комнаты. За его спиной раздались возмущенные выкрики, но он не обратил на это внимания.
Глава 30
Он вызвал городских старейшин, сообщил им о случившемся и добавил, что мы могли бы потребовать гораздо больший выкуп, но он знает, что каллианцам понадобится золото для восстановления хозяйства провинции.
– Теперь пришло время напомнить о том, что все мы являемся нумантийцами, – сказал он. – Нашим раздорам пришел конец, и мы снова стали единой нацией.
Мы двинулись дальше – тем же путем, которым пришли в Каллио. Когда армия пересекала реку Имру, я ощутил удовлетворение. Мы хорошо отомстили за наших павших солдат.
В Чигонаре нас ожидали новые приказы. Тенедос обязан оставить армию и вернуться в Никею, чтобы принять подобающие почести, иначе он навлечет на себя неудовольствие Совета.
Провидец проигнорировал этот приказ и издал собственное распоряжение: все корабли, пригодные для судоходства по Латане, должны немедленно отправиться в порт Чигонара. Он подчеркивал то, о чем неоднократно заявлял раньше: почестей должна удостоиться вся армия, или никто.
От Совета Десяти не последовало никакой реакции на это самоуправство. Они ждали в Никее, страшась того, что может случиться в ближайшее время.
Корабли прибывали один за другим – от скоростного «Таулера» и его собратьев до грузовых барж и легких яхт. Их прибытие ознаменовало приход весны.
Мы погрузились на суда и поплыли вниз по реке. Может показаться, что по пути мы соблюдали суровую военную дисциплину, но увы, это было далеко от истины. Пока солдат мог добрести до своей части и был способен стоять на ногах во время дежурства, никто не обращал внимания, насколько он пьян. Перекличка по вечерам не проводилась, и офицеры военной полиции не прочесывали палубы с целью убедиться, что из под каждого одеяла выглядывает лишь одна пара ног. Поскольку на многих судах прибыли женщины и юноши, готовые бесплатно или за малую толику серебра отблагодарить солдат-победителей, армия не испытывала недостатка в любовных утехах. Квартирмейстеры по-прежнему выдавали пайки, но если человек предпочитал питаться в другом месте, получив приглашение от благодарных граждан, это не имело особенного значения.
Я не обращал внимания на распущенность и веселье, царившие вокруг. Мне хотелось только одного: вернуться домой, к Маран. По крайней мере, ее письма снова стали прибывать регулярно. Она писала по одному, иногда по два раза в день, и с каждой почтой я получал очередное надушенное свидетельство ее любви.
Однако вскоре я стряхнул с себя оцепенение и задался вопросом о том, что произойдет, когда мы прибудем в Никею. Что предпримет Тенедос?
Его первый шаг был угрожающим – для Совета Десяти. Когда корабли нашего флота миновали дельту, Тенедос разослал на все корабли секретное распоряжение о том, что войска будут высаживаться на берег не в Никее, а у крошечной рыбачьей деревеньки под названием Юргон, выше по течению от столицы. Там мы встанем лагерем и не войдем в Никею до «соответствующих распоряжений». Было ясно, что Провидец намеревался сохранить армию единой и использовать ее в качестве угрозы против Совета.
Солдаты не глупы, и к этому времени почти все понимали, что происходит нечто странное, что между Тенедосом и Советом Десяти возник конфликт. Некоторые горячие головы заявляли, что раз уж дело дошло до этого, то Никея может послужить заменой Полиситтарии: там тоже есть что грабить.
Мы поставили укрепленный лагерь и занялись пополнением запасов обмундирования, оружия и продовольствия. Прибыли новобранцы, и Тенедос распорядился создать временные полки, заверив, что через короткое время им разрешат вступить в регулярную армию... но не сейчас. Провидец не хотел разбавлять водой боевой пыл своих ветеранов.
Толпы никейцев высыпали из города, чтобы приветствовать нас, но были встречены часовыми, которые вежливо объясняли, что в настоящий момент никому нельзя войти в лагерь.
Однако были исключения.
Как-то вечером после напряженного рабочего дня я подъехал к своей палатке и обнаружил Карьяна, ожидавшего меня. Он выглядел необычайно довольным собой, и я с подозрением осведомился, в чем дело. Он широко улыбнулся и ответил, что ничего особенного, но не желаю ли я искупаться, прежде чем отправиться в офицерскую столовую? А может быть, мне принести ужин в палатку?
Я нахмурился – вообще-то затворничество не в моем характере. Передав Карьяну свой пояс с оружием, я сказал ему, что приду к ужину через час, после того как вымоюсь и переоденусь.
Потом я вошел в свою палатку.
Маран быстро встала со стула, на котором она ждала меня. На ней была лишь тонкая белая рубашка с вышитыми голубыми цветами и юбку того же цвета с разрезом до середины бедра. Она была босой.
На колышке деревянной рамы, которую я использовал как вешалку, висел ее костюм для верховой езды.
– Добро пожаловать домой, муж мой, – прошептала она, не глядя на меня.
Я застыл. Как долго я мечтал об этом моменте... и вот он наконец настал.
Маран подняла голову.
– Мне... мне очень стыдно, – сказала она. – За то, что я сделала.
На ее лице снова появилось выражение ребенка, ожидающего наказания. Когда ко мне вернулась способность двигаться, я сделал шаг вперед и взял ее за руки.
– Маран, – сказал я. – Ты не сделала ничего плохого. Ни до, ни после моего отъезда. Никогда. И я люблю тебя.
Я увидел слезы в ее глазах.
– Подожди, – прошептала она. – Сними свой китель.
Я расстегнул китель и стряхнул его с плеч. Маран подошла ближе, провела пальцами по моему перевязанному предплечью и поморщилась. Потом она поцеловала мою грудь через рубашку.
– Я забыла, как сладко ты пахнешь, когда потеешь, – сказала она и подняла голову.
Мы поцеловались. Я ощутил слабый цветочный аромат, исходивший от нее, и кровь молотом застучала у меня в висках. Обняв свою жену, я почувствовал тепло ее тела под тонкой тканью. Потом я слегка отодвинул ее от себя.
– Маран, окажи мне одну услугу. Я не хочу, чтобы ты считала меня судьей, который решает, что тебе можно делать, а что нельзя. Я твой партнер, а не твой хозяин. Черт возьми, в своей жизни я уже наломал достаточно дров! Я всего лишь человек, и ожидаю от других снисходительности к себе, поэтому будет лучше, если я дам тебе такое же право, ладно? Пожалуйста, перестань винить себя.
Она посмотрела на меня и уткнулась головой мне в плечо. Ее слезы намочили мне рубашку.
– В чем дело?
– Ни в чем, – пробормотала Маран. – Я просто... наверное, я никогда не думала, что у меня есть право быть счастливой. Какое-то время я была счастлива, и я чувствовала себя так, словно меня наказали.
– За счастье?
Она кивнула.
– Тебе кто-нибудь говорил, какой дурочкой ты иногда бываешь?
– Да, – она снова кивнула.
– И разве никто не говорил, что ты вовсе не обязана плакать, когда твой муж приходит домой с войны?
– Извини... – но я прервал ее слова новым поцелуем. Проведя рукой по ее юбке, я нащупал разрез, сдвинул ткань в сторону и погладил ее нежные ягодицы. Она не отрывалась от моих губ, но ее руки поползли выше и расстегнули мою рубашку. Я отпустил ее лишь на то время, чтобы вынуть руки из рукавов. Я чувствовал, как отвердели ее соски, прижатые к моей груди.
– В одном из моих писем я сказала, что хочу кое-что сделать, – сказала она. – И я собираюсь это сделать.
Маран расстегнула мои бриджи, спустила их вниз до сапог и ахнула, увидев мое перевязанное бедро.
– О, любимый, тебя ранили!
– Я уже выздоравливаю. Рана почти не беспокоит меня.
– Я буду твоей сиделкой, – сказала она. – И позабочусь о тебе.
Опустившись на колени, она прикоснулась пальчиком к моему поднявшемуся члену.
– Я скучала по тебе, – прошептала она. Нежно подразнив меня зубами, она провела языком по самому кончику члена. – А теперь, Дамастес, если ты хочешь так же сильно, как и я, дай мне попробовать тебя на вкус.
Она полностью взяла меня в рот, двигая губами вверх-вниз по древку копья. Ее язык работал без устали. Я положил руки ей на голову, зарывшись в ее волосы, и невольно застонал, когда давно сдерживаемое семя излилось наружу.
Маран продолжала двигать головой. Необыкновенное наслаждение возросло, потом снова улеглось. Она поднялась с мокрым ртом и медленно сглотнула.
– Это чтобы убедиться, что мы с тобой поровну поделили удовольствие.
Я тоже встал и обнял ее. Когда мы поцеловались, я снял с нее рубашку, потом развязал узлы, стягивавшие пояс юбки, и она упала к ногам Маран.
Из-за беременности ее груди увеличились в размерах и теперь напоминали спелые персики. Она обвила меня ногой и потерлась пяткой о мою икру. Мой член, прижатый к ее животу, опять затвердел.
Я поднял ее и уложил на мою маленькую походную койку. Маран лежала, откинув голову назад. Затем она открыла глаза, посмотрела на меня и мечтательно улыбнулась. Подняв колени, она медленно раскинула бедра в стороны.
– Ты мечтал обо мне, муж мой?
– Каждую ночь.
– И я мечтала о тебе, и пыталась сама доставить себе хоть немного удовольствия. Но это ничто по сравнению с тобой.
По-прежнему улыбаясь, она погладила гладко выбритый лобок, потом вставила в себя палец и неторопливо подвигала им взад-вперед.
– Я готова, Дамастес, – простонала она. – Иди ко мне. Люби меня, бери меня сейчас же!
Я опустился на колени над ней. Она вздрогнула, когда я осторожно, неглубоко вошел в нее и задвигался в ней.
– До конца! Вставь его до конца! – умоляла она, но я продолжал легкие движения. – О, любимый, пожалуйста, пожалуйста!
Я слегка отодвинулся. Внезапно Маран обвила ногами борта койки и вскинулась так, что буквально насадила себя на меня. Она вскрикнула, я упал на нее, и мы снова слились воедино.
– Нумантийские солдаты! – усиленный магией голос Тенедоса разносился над огромным строем. – Вы хорошо послужили своей стране. Я обещал вам награду за ваши жертвы, и вы поверили мне. В Полиситтарии я дал вам ощутить вкус своих обещаний. В грядущем вас ждет большее, гораздо большее.
Я начну с шестерых моих лучших солдат. Все они генералы и полностью заслуживают этого звания. Более того – они герои!
Сегодня я утверждаю новое воинское звание – это звание трибуна. Вот его символ, – он поднял черный ониксовый жезл длиной около двух футов, с серебряными обручами, стягивавшими верхний и нижний конец.
Мы шестеро, стоявшие перед Тенедосом, были изумлены. До сих пор мы не подозревали, с какой целью он объявил общеармейское построение и вызвал нас к себе.
– Мои трибуны получат высочайшие командные посты и будут отвечать только передо мной. Теперь я назову их. Вам известны их имена и репутация, но я хочу сказать несколько слов о каждом из них.
Моим первым трибуном станет Дамастес а'Симабу. Он первым последовал за мной и проявил себя храбрейшим из храбрых, начиная с Кейта и заканчивая уничтожением Чардин Шера. Его мужество было непревзойденным. Трибун а'Симабу, я благодарю вас за службу.
Он выступил вперед и вручил мне первый жезл. Я услышал одобрительный рев солдат за моей спиной. У меня отнялся язык: я никогда не мечтал о такой чести. Должно быть, Тенедос знал, о чем я думаю, поскольку он улыбнулся и тихо добавил:
– Теперь ты видишь, что получается, когда слушаешь речи безумца в горном ущелье?
Я молча отсалютовал, и он отступил назад. Настала очередь других.
– Вторым трибуном будет генерал Эрн – человек, который всегда вел солдат за собой, подчинялся моим приказам и подавал другим личный пример.
Эрн тоже получил свой жезл.
– Третьим будет генерал Мирус Ле Балафре, наш лучший боец и командир, который тоже служит примером для своих солдат. Ему не нужны медали, ибо его тело, покрытое боевыми шрамами, говорит само за себя.
Ле Балафре взял свой жезл и вернулся, встав рядом со мной. Я шепотом поздравил его, и он кивнул в знак благодарности.
– Пожалуй, я останусь здесь еще немного, – тихо произнес он. – Кажется, жизнь становится довольно интересной.
– Четвертым трибуном станет Генерал Йонг, – прогремел голос Тенедоса. – Я хочу, чтобы все, кто не является коренными нумантийцами, отметили эту честь и поняли, что я вознаграждаю любого человека, который служит верой и правдой.
Я ожидал, что Йонг, по своему обыкновению, выкинет какое-нибудь коленце, но, похоже, он был совершенно ошеломлен случившимся. Утирая слезы костяшками пальцев, он принял жезл и вернулся к нам, даже забыв отсалютовать Провидцу.
– Пятым трибуном станет генерал Кириллос Линергес, вернувшийся в армию в час величайшей нужды. Он быстро поднялся по служебной лестнице, снова и снова доказывая свое мужество и командные способности.
Линергес, чья рука все еще висела на перевязи после битвы с каллианцами, лучился от удовольствия.
– Последнее назначение получает генерал Петре – человек, который сражается своим умом не хуже, чем мечом. Он должен послужить для молодых офицеров примером того, что время, проведенное за изучением военной науки, а не за игорным столом или в публичном доме, может принести бо льшую выгоду. Генерал Петре многое сделал для формирования новой армии, и это его заслуженная награда.
Петре, как всегда бесстрастный, строевым шагом подошел к Тенедосу, взял жезл, четко отсалютовал и развернулся на каблуках. Когда он заметил мой взгляд, его лицо на мгновение озарилось мальчишеской улыбкой, и он вернулся в строй.
– Шесть человек, – продолжал Тенедос. – Но это лишь начало и пример для остальных. Я знаю – среди тех, кто сейчас слушает меня, есть люди, которые когда-нибудь будут носить этот черный жезл и покроют славой себя, свои семьи, свои провинции и всю Нумантию.
– Это был лишь первый залп моей новой кампании, – с улыбкой произнес Тенедос.
– Значит, Совету Десяти ничего не известно о ранге трибуна?
– Теперь известно.
– Как вы думаете, что они предпримут?
– Точно не могу сказать. Поэтому я и пригласил тебя вместе со специальным эскортом сопровождать меня на встречу с Советом.
Этот «специальный эскорт» – почти двести кавалеристов – двигался за нами, когда мы въезжали в пригороды Никеи. Все они были добровольцами, тщательно отобранными за различные достоинства. Офицеров было, пожалуй, даже больше, чем рядовых. Среди них были трибун Йонг, домициус Биканер и такие ветераны, как полковой проводник Эватт, сержанты Карьян, Свальбард, Курти, а также другие, кого я не знал, но чья преданность Тенедосу была засвидетельствована их командирами.
Они взяли с собой не только мечи, но и кинжалы, а под парадными мундирами скрывались дубинки.
Тенедос лично проинструктировал их перед выездом из лагеря. Он сказал, что ему может понадобиться несколько групп разной численности, и назначил командиров каждой группы.
Мы направлялись во дворец Совета Десяти.
– Провидец-Генерал Тенедос, – промямлил спикер Бартоу. – Я рад поблагодарить вас за столь успешную службу.
– Я служил не только вам, сэр, но и нашей родине, Нумантии.
Тенедос стоял в центре огромного аудиенц-зала. Я держался слева за его спиной, выполняя его распоряжение.
– Мы подготовили триумфальную встречу для армии, – продолжал Бартоу. – Затем последуют праздники, фестивали, торжественные церемонии – все, чем Никея может выразить свою благодарность.
Послышались радостные выкрики, и Бартоу, казалось, впервые заметил, что на галерке полно солдат в мундирах. Заметно обеспокоился.
– Мы благодарим вас, – ответил Тенедос. – Но фактически, Никея может сделать больше, и должна сделать, если хочет оказать армии надлежащие почести. Верная служба должна вознаграждаться настоящими дарами.
– Что вы имеете в виду? – Бартоу помрачнел: все шло не так, как он запланировал.
– Во-первых, золото. Пенсии для людей, уволенных по инвалидности. Компенсации для тех, кто получил тяжелые увечья, потерял руку, глаз и так далее. Более того, сэр. Нумантия – огромная страна, и в ней много необработанных земель. Я предлагаю Совету выделить небольшие земельные владения тем ветеранам, которые уходят в отставку.
– Это неслыханно! – выпалил Бартоу. Я смотрел на Скопаса, бывшего союзника Тенедоса. Сначала он тоже выглядел удивленным, но затем на его лице появилось расчетливое выражение.
С галерки донеслись недовольные крики, сопровождаемые свистом. Охрана Совета Десяти нервничала еще сильнее своих хозяев. Тенедос повернулся, посмотрел на солдат, и те сразу же умолкли.
Прежде чем Бартоу смог продолжить, Скопас поднялся со своего места.
– Прошу прощения, спикер. Как уже не раз упоминалось, Генерал-Провидец часто предоставляет на наше рассмотрение необычные идеи. Полагаю, нам нужно уединиться и обсудить их.
– Надолго ли? – прокричал кто-то с балкона. – Случайно не забудете, зачем уединялись, а?
Скопас поднял голову и обратился к анонимному остряку.
– Мы вернемся не позже чем через час, сэр. Обещаю вам.
Бартоу собрался было запротестовать, но я увидел, как Скопас едва заметно покачал головой.
– Очень хорошо. Через час.
Совет Десяти покинул зал.
– Прежде чем мы продолжим, я хочу сделать заявление, – произнес Бартоу. Лицо спикера стало серым и осунулось, словно его жизни угрожала опасность.
– Сперва позвольте поздравить тех людей, которых Генерал-Провидец объявил трибунами. Мы находим эту идею достойной и сожалеем, что она не принадлежит нам.
Члены Совета Десяти обратили свои взоры на меня. Я ответил безразличным взглядом, но при этом подумал: «Итак, вы пытаетесь соблазнить меня и остальных? Что же вы предложите?»
– Мы желаем предложить вам вознаграждение со своей стороны, – продолжал Бартоу. – Я вижу, что ген... Трибун а'Симабу, граф Аграмонте, находится здесь. Позвольте мне сообщить, что мы даруем вам пожизненный баронский титул.
Мы также намерены предложить всем трибунам годовое жалованье в пятьдесят тысяч золотых дукатов и предоставить им поместья из городского фонда.
Барон и трибун а'Симабу, граф Аграмонте, поскольку вы первый, кто получил это высокое звание, мы даруем вам Водный Дворец в пожизненное владение и использование по вашему усмотрению. Другие трибуны тоже получат достойное вознаграждение.
А теперь, Генерал-Провидец...
– Прежде чем вы начнете одаривать меня, позвольте спросить, как насчет земельных субсидий для солдат, о которых я говорил?
– Все будет сделано, сэр, – ответил Скопас. – Мы назначим комиссию, которая займется выделением этих субсидий в течение ближайшего года.
Тенедос пристально посмотрел на него.
– В течение ближайшего года, вот как? Это еще нужно обсудить. Но продолжайте, я слушаю.
Скопас указал на Бартоу, который снова выступил вперед.
– Генерал-Провидец Тенедос, – произнес спикер. – Вы получаете наследственный титул барона и ежегодное жалованье в сто тысяч золотых дукатов. Поместье выбирайте на свое усмотрение. В дальнейшем последуют и другие почести.
Бартоу выдержал паузу, без сомнения, ожидая, что Тенедос рассыплется в благодарностях. Однако Провидец холодно произнес:
– Этого совершенно недостаточно.
– Что! ?
– Я думаю, мы должны удалиться в комнату для совещаний и обсудить этот вопрос отдельно, – заявил Тенедос.
– В этом нет надобности, – запротестовал Бартоу.
– Это переходит всякие границы! – выкрикнул его цепной пес Тимгэд.
– Нет, – возразил Тенедос. – Несмотря на ваше мнение, ситуация находится под полным контролем. А теперь, можем ли мы удалиться на несколько минут?
Последовало торопливое согласие. Члены Совета встали и направились к выходу из зала. Тенедос повернулся ко мне.
– Трибун!
– Десять человек, ко мне! – крикнул я.
Послышался стук тяжелых сапог, когда солдаты побежали вниз по лестнице с галерки. Среди них были Карьян и Свальбард.
– Это еще что? – возмутился Тимгэд.
– Вскоре вы все узнаете.
Казалось, Тимгэда вот-вот хватит апоплексический удар, но Скопас взял его за руку и потащил прочь из аудиенц-зала.
– Как вы могли привести вооруженных солдат в наши личные апартаменты? – прошипел Бартоу.
– Я пригласил их потому, что не доверяю вам, – спокойно ответил Тенедос. – Однако они нужны мне только для личной безопасности, а не в качестве угрозы.
Я чуть не улыбнулся. Десять суровых мужчин, выстроившихся у стены за моей спиной, едва ли напоминали миротворцев.
– Итак, чего вы хотите? – спросил Скопас.
– У меня несколько пожеланий. Начнем, пожалуй, с уже сказанного. Вопрос о предоставлении земельных наделов для моих солдат должен быть решен немедленно, а не в течение года. Во-вторых, те, которых вы назвали пожизненными баронами, вроде трибуна а'Симабу, должны получить наследственный титул.
– Как вы смеете диктовать нам условия? – взвизгнул Бартоу.
– Я смею, потому что за мной стоит вся армия. Я смею, потому что я истинный нумантиец. Я смею... потому что имею на это право.
– Продолжайте, – мрачно сказал Скопас.
– Начиная с этого момента, вам дается сорок восемь часов. По истечении этого срока вы объявите, что Совет Десяти самоустраняется от активного управления страной, а его члены становятся государственными советниками. Далее, вы объявите, что наконец нашли императора, которого вы были призваны короновать и предположительно искали все эти годы.
– А что, если мы не согласимся?
Тенедос смотрел на Бартоу до тех пор, пока тот не отвернулся.
– Год назад армия вышла на улицы Никеи по вашему требованию и принесла с собой мир, – произнес он. – Если вы не подчинитесь моему приказу, армия снова будет править в Никее огнем и мечом, и вы горько раскаетесь, когда увидите последствия.
Вы не можете изменить того, что должно быть. Я стану императором – с вашего согласия или без него. Пришло время великих свершений, я был избран Сайонджи, чтобы осуществить их.
Подумайте как следует и сделайте правильный выбор. В противном случае, кровь падет на ваши головы.
Не попрощавшись и не отсалютовав, Тенедос вышел из комнаты. За его спиной раздались возмущенные выкрики, но он не обратил на это внимания.
Глава 30
Корона
Я стоял у алтаря рядом с верховным жрецом. Он держал в руках тяжелую шкатулку из литого золота, инкрустированную самоцветами.
Огромный храм был полон. Все люди благородного звания, мужчины и женщины, которые успели добраться до Никеи, собрались в главном зале и на галереях.
Центральный проход был отгорожен двойной шеренгой солдат. Все они были трибунами или генералами.
Зазвучали трубы. Огромные двери распахнулись, и все встали при появлении Тенедоса. Вместо мантии Провидца он был облачен в обычный мундир армейского офицера, но без наград и нашивок.
Заиграл невидимый оркестр, и Тенедос медленно направился к алтарю. Когда он проходил мимо шеренги офицеров, каждый из них опускался на одно колено в знак преданности, а мужчины и женщины, стоявшие сзади, смиренно кланялись.
Тенедос подошел к подножию алтаря и остановился.
– Вы человек по имени Лейш Тенедос? – спросил жрец.
– Да, это я.
– Вы избраны Советом Десяти во имя Умара, Ирису и... и Сайонджи, – жрец споткнулся на этом последнем добавлении к ритуалу, и я услышал изумленные вздохи слушателей. – Во имя Паноана и всех остальных могучих богов, создавших Нумантию и радеющих за нее, вы избраны для того, чтобы править нами.
Лейш Тенедос, я требую от вас обещания, что ваше правление будет мудрым и справедливым. Обещайте, что будете часто советоваться с богами, дабы ваше правление было честными и милосердным. Обещайте, что никогда не будете обращаться со своими подданными жестоко или презрительно, никогда не направите их на войну без должного оправдания.
– Я обещаю и клянусь.
– Тогда я провозглашаю вас императором Нумантии.
Жрец открыл шкатулку и достал простой золотой обруч.
– Трибун Дамастес а'Симабу, барон Дамастес Газийский, граф Аграмонте – вы избраны как достойнейший для коронации нашего императора. Примите эту диадему из моих рук и возложите ее на чело вашего правителя.
Я взял обруч. Среди присутствующих в зале я видел Маран: ее лицо светилось любовью и надеждой.
Я возложил корону Нумантии на голову Тенедоса, опустился на одно колено и низко поклонился.
Вот так Король-Провидец вступил на трон.
В тот день мы стояли на вершине высочайшей горы. Вся слава мира простиралась перед нами.
И это было началом конца.
Огромный храм был полон. Все люди благородного звания, мужчины и женщины, которые успели добраться до Никеи, собрались в главном зале и на галереях.
Центральный проход был отгорожен двойной шеренгой солдат. Все они были трибунами или генералами.
Зазвучали трубы. Огромные двери распахнулись, и все встали при появлении Тенедоса. Вместо мантии Провидца он был облачен в обычный мундир армейского офицера, но без наград и нашивок.
Заиграл невидимый оркестр, и Тенедос медленно направился к алтарю. Когда он проходил мимо шеренги офицеров, каждый из них опускался на одно колено в знак преданности, а мужчины и женщины, стоявшие сзади, смиренно кланялись.
Тенедос подошел к подножию алтаря и остановился.
– Вы человек по имени Лейш Тенедос? – спросил жрец.
– Да, это я.
– Вы избраны Советом Десяти во имя Умара, Ирису и... и Сайонджи, – жрец споткнулся на этом последнем добавлении к ритуалу, и я услышал изумленные вздохи слушателей. – Во имя Паноана и всех остальных могучих богов, создавших Нумантию и радеющих за нее, вы избраны для того, чтобы править нами.
Лейш Тенедос, я требую от вас обещания, что ваше правление будет мудрым и справедливым. Обещайте, что будете часто советоваться с богами, дабы ваше правление было честными и милосердным. Обещайте, что никогда не будете обращаться со своими подданными жестоко или презрительно, никогда не направите их на войну без должного оправдания.
– Я обещаю и клянусь.
– Тогда я провозглашаю вас императором Нумантии.
Жрец открыл шкатулку и достал простой золотой обруч.
– Трибун Дамастес а'Симабу, барон Дамастес Газийский, граф Аграмонте – вы избраны как достойнейший для коронации нашего императора. Примите эту диадему из моих рук и возложите ее на чело вашего правителя.
Я взял обруч. Среди присутствующих в зале я видел Маран: ее лицо светилось любовью и надеждой.
Я возложил корону Нумантии на голову Тенедоса, опустился на одно колено и низко поклонился.
Вот так Король-Провидец вступил на трон.
В тот день мы стояли на вершине высочайшей горы. Вся слава мира простиралась перед нами.
И это было началом конца.