Страница:
И здесь было бы большим грехом перед истиной умолчать о том, что российские власти все же пытались решать эту проблему. В соответствии с распоряжением Президента и правительства РФ Министерство обороны в 1992 году совместно с другими ведомствами разработало проект Государственной программы вывода российских войск с территорий других государств, их размещения и обустройства на территории России (хотя такой документ, безусловно, должен был появиться на свет еще до Беловежья).
После долгих бюрократических проволочек Госпрограмма была введена в действие указом Президента РФ от 24 июня 1993 года. Она предусматривала строительство 126,7 тыс. квартир, свыше 580 объектов соцкультбыта, около 460 казарм и более 2300 хранилищ для техники, вооружения и материально-технических средств. Для выполнения задач Программы планировалось выделить из федерального бюджета ассигнований на сумму 427,8 млрд рублей.
Однако эта Госпрограмма, как и десятки других в условиях нарастающего финансового, правового кризиса и беспомощности властей, была сорвана. Из-за слабого контроля со стороны государства многомиллиардные суммы, выделенные на строительство жилья для военных, нередко попадали в руки преступных мафиозных группировок и исчезали в неизвестном направлении.
Мне запомнился скандал, связанный со строительством двухсотквартирного дома для военных в Смоленске, на улице Дохтурова: в то время, когда по планам МО там уже должно было завершаться возведение стен, на пустыре не было забито даже колышка. Потом выяснилось, что наши же минобороновские финансовые воротилы отдали деньги на прокрутку своим бывшим сослуживцам, открывшим коммерческую фирму под загадочным названием «TIR».
Сегодня особенно хорошо видна бестолковость той части замысла Госпрограммы, которая касалась строительства огромного числа казарм и хранилищ: если бы изначально Кремль располагал четкой стратегией сокращения армии, то он бы, разумеется, не давал разрешение строить то, что всего лишь через три года окажется ненужным или построенным не там, где это было необходимо в соответствии с новой военной доктриной.
Возвращение огромных масс войск на неподготовленные места дислокации в России привело к тому, что десятки тысяч «лишних» офицеров и прапорщиков, не имея возможности обрести крышу над головой, покидали армию.
Главный штаб Сухопутных войск докладывал в Генштаб:
В 1992 году из Вооруженных сил было уволено почти 50 тысяч офицеров. Причем более 40 тысяч из них ушли по собственному желанию и были в возрасте до 30 лет, а 5300 — до 23 лет. То уходили не просто молодые офицеры, то уходило будущее Российской армии.
Динамика сокращения офицерского корпуса в дальнейшем выглядела так: в 1993 году — более 20 тысяч, в 1994 — более 25 тысяч, в 1995 — более 20 тысяч, в 1996 го-ду — более 21,5 тысячи офицеров, достигших предельного возраста состояния на военной службе. Из армии продолжает вымываться ее костяк. В 1996 году руководство МО вынуждено было впервые признать, что офицеров из армии уходит больше, чем прибывает в войска после училищ.
Почти 30% выпускников военных училищ расторгали контракты сразу же перед направлением в войска. Среди них широко распространилась псевдоэпидемия психических и иных заболеваний. В кадровый голод внесла свой вклад и Чечня: некоторые офицеры, прибыв на побывку с войны (как, например, в 45-й дивизии ЛенВО), обратно на фронт не возвращались даже под угрозой военного трибунала.
В 1997 году из армии по выслуге лет, по оргштатным мероприятиям (сокращение) и нежеланию людей подписывать контракт на очередной срок из армии должны были уволиться свыше 120 тысяч офицеров (хотя Кремль требовал уволить 200 тысяч). Но ушло чуть более 60 тысяч. На остальных у государства не хватило денег.
В 1998 году из Вооруженных сил должны были уйти еще около 70 тысяч офицеров, причем более 90% из них — по собственному желанию. Но уволиться смогли лишь 35 тысяч. Причина та же — деньги (в 99-м из армии уйдет примерно 25 тысяч офицеров).
Самое опасное, что «побежали» майоры и подполковники — то ключевое звено, на которое должно опираться руководство МО и ГШ в самый тяжелый период переустройства армии.
Президентский презент
Арбатские фантазии
Генеральские игры
После долгих бюрократических проволочек Госпрограмма была введена в действие указом Президента РФ от 24 июня 1993 года. Она предусматривала строительство 126,7 тыс. квартир, свыше 580 объектов соцкультбыта, около 460 казарм и более 2300 хранилищ для техники, вооружения и материально-технических средств. Для выполнения задач Программы планировалось выделить из федерального бюджета ассигнований на сумму 427,8 млрд рублей.
Однако эта Госпрограмма, как и десятки других в условиях нарастающего финансового, правового кризиса и беспомощности властей, была сорвана. Из-за слабого контроля со стороны государства многомиллиардные суммы, выделенные на строительство жилья для военных, нередко попадали в руки преступных мафиозных группировок и исчезали в неизвестном направлении.
Мне запомнился скандал, связанный со строительством двухсотквартирного дома для военных в Смоленске, на улице Дохтурова: в то время, когда по планам МО там уже должно было завершаться возведение стен, на пустыре не было забито даже колышка. Потом выяснилось, что наши же минобороновские финансовые воротилы отдали деньги на прокрутку своим бывшим сослуживцам, открывшим коммерческую фирму под загадочным названием «TIR».
Сегодня особенно хорошо видна бестолковость той части замысла Госпрограммы, которая касалась строительства огромного числа казарм и хранилищ: если бы изначально Кремль располагал четкой стратегией сокращения армии, то он бы, разумеется, не давал разрешение строить то, что всего лишь через три года окажется ненужным или построенным не там, где это было необходимо в соответствии с новой военной доктриной.
Возвращение огромных масс войск на неподготовленные места дислокации в России привело к тому, что десятки тысяч «лишних» офицеров и прапорщиков, не имея возможности обрести крышу над головой, покидали армию.
Главный штаб Сухопутных войск докладывал в Генштаб:
«…Из-за низкой зарплаты, трудностей с обеспечением жильем, неудовлетворенности службой многие офицеры увольняются из Вооруженных сил. Только за 10 месяцев 1993 года уволилось по собственному желанию около 10 тыс. офицеров Сухопутных войск. Из них около 57% составляют офицеры в возрасте до 30 лет».Количество офицеров, особенно в среднем, основном звене — рота-батальон-дивизион, — стремительно сокращалось. В некоторых дивизиях и полках кадровики по полгода не могли подобрать кандидатуры для замещения вакант-ных должностей командиров взводов и рот.
В 1992 году из Вооруженных сил было уволено почти 50 тысяч офицеров. Причем более 40 тысяч из них ушли по собственному желанию и были в возрасте до 30 лет, а 5300 — до 23 лет. То уходили не просто молодые офицеры, то уходило будущее Российской армии.
Динамика сокращения офицерского корпуса в дальнейшем выглядела так: в 1993 году — более 20 тысяч, в 1994 — более 25 тысяч, в 1995 — более 20 тысяч, в 1996 го-ду — более 21,5 тысячи офицеров, достигших предельного возраста состояния на военной службе. Из армии продолжает вымываться ее костяк. В 1996 году руководство МО вынуждено было впервые признать, что офицеров из армии уходит больше, чем прибывает в войска после училищ.
Почти 30% выпускников военных училищ расторгали контракты сразу же перед направлением в войска. Среди них широко распространилась псевдоэпидемия психических и иных заболеваний. В кадровый голод внесла свой вклад и Чечня: некоторые офицеры, прибыв на побывку с войны (как, например, в 45-й дивизии ЛенВО), обратно на фронт не возвращались даже под угрозой военного трибунала.
В 1997 году из армии по выслуге лет, по оргштатным мероприятиям (сокращение) и нежеланию людей подписывать контракт на очередной срок из армии должны были уволиться свыше 120 тысяч офицеров (хотя Кремль требовал уволить 200 тысяч). Но ушло чуть более 60 тысяч. На остальных у государства не хватило денег.
В 1998 году из Вооруженных сил должны были уйти еще около 70 тысяч офицеров, причем более 90% из них — по собственному желанию. Но уволиться смогли лишь 35 тысяч. Причина та же — деньги (в 99-м из армии уйдет примерно 25 тысяч офицеров).
Самое опасное, что «побежали» майоры и подполковники — то ключевое звено, на которое должно опираться руководство МО и ГШ в самый тяжелый период переустройства армии.
Президентский презент
Когда народ недоволен властью, она только и делает, что печется о собственном политическом выживании, увязая в непрерывных «боях» с оппозицией. И тогда ради спасения собственного положения она способна на немыслимо щедрые подарки своим стражникам. Чтобы купить их лояльность, власть раздает не только должности и звания, ордена и машины, квартиры и дачи, но и целые армии.
Назначив в мае 1992 года своего фаворита Павла Грачева министром обороны России, Ельцин не только сделал ему царские подарки в виде звания «Генерал армии» и головокружительно высокого кресла, но и почти полностью доверил реформирование Вооруженных сил.
В ту пору Павлу Сергеевичу не было еще и сорока четырех, хотя имел он в своем послужном списке пять лет афганской войны, звезду Героя, года три в должности командующего ВДВ и восемь месяцев «арбатских», когда служил первым замом министра при маршале Шапошникове.
Но даже и при этом скачок был бешеный. Грачев и сам понимал это, признавшись позже, что тогда во многом не представлял масштабов и сложности работы в новой должности. А через четыре года и вовсе согласие стать министром назвал самой большой своей ошибкой. Хотя, если верить признаниям Шапошникова, весной 1992 года Грачев сам предпринимал немалые усилия, чтобы получить первый пост в армии.
Остроязыкий генерал Лебедь потом заметил, что Павел Сергеевич «запрыгнул на должность министра, как мартовский кот на забор». Генерал-полковник Громов сказал об этом серьезней: «Трагедия Грачева в должности министра состояла в том, что он слишком рано оказался в ней».
Когда Грачев взял бразды управления армией в свои руки, его сразу же придавил тяжеленный груз проблем беспрецедентного по масштабам вывода войск из-за рубежа и огромного дефицита финансовых средств на строительство для них жилья и материальной базы.
В тот период Министерство обороны чем-то напоминало Смольный в первые дни революции: производились новые назначения, занимались кабинеты, издавались приказы и директивы о создании новых структур в МО и ГШ, по коридорам носились генералы и полковники с положениями о своих управлениях и отделах, утверждались и переутверждались функциональные обязанности должностных лиц, изготавливались новые бланки и печати, перекроссировались телефоны…
А в приемной министра с утра до вечера подпирал стены взвод посетителей, многие из которых не скрывали своего знакомства с Грачевым, и было понятно, что пришли они не только для того, чтобы поздравить Павла Сергеевича с высоким назначением…
Вскоре вышел приказ министра обороны о создании Управления военного строительства и реформ, которое возглавил полковник Геннадий Иванов, бывший сокурсник Грачева по академии Генштаба.
И уже в то время в МО и ГШ можно было услышать резонный вопрос: а стоило ли это делать, если в структурах Генштаба давно существует Центр военно-стратегических исследований (ЦВСИ) — мощная военно-теоретическая школа, личному составу которой по силам разработать концепцию реформирования армии?
Такой ход Грачева принижал роль Генштаба в разработке документа, имевшего в то время стратегическое значение для судьбы новой армии. Когда придет время анализировать причины провала реформы при Грачеве, многие сойдутся на том, что кадровый субъективизм министра обороны сыграл в этом далеко не последнюю роль.
Создание нового управления, безусловно, подчеркивало серьезность намерений Грачева заняться реформой Вооруженных сил, хотя мало кто не понимал, что эта структура сформирована «под Иванова», который быстро из полковника превратился в генерала.
Подбор кадров по принципу личной преданности всегда опасен тем, что руководитель хотя и оказывается в кругу «своих» людей, но это не гарантирует успешного решения проблем собравшейся командой. Ибо «свой» человек не всегда бывает в необходимой мере профессионалом. Часто так и случалось.
Генерал Иванов и его подчиненные в своих теоретических изысканиях при разработке концепции военного строительства не смогли изначально определиться, что реформа армии и военная реформа государства — не одно и то же.
Как военный стратег, Иванов, на мой взгляд, оказался человеком посредственных способностей, но с большими амбициями. Пользуясь особой приближенностью к министру, он не единожды оттеснял на второй план не только ЦВСИ, но даже заместителей министра. Бывало так, что Грачев отдавал генералу Иванову распоряжения по проработке реформаторских документов «через головы» своих замов. Случалось, что игнорировались рекомендации и выводы Центра.
Наверное, не только у меня создавалось впечатление, что функционирование ивановского управления было очень похоже на несерьезную генеральскую игру, при которой все делают вид, что занимаются архиважным делом, но хорошо понимают, что от этого ничего в жизни не меняется. Генштабовские остряки меж собой называли департамент генерала Иванова «управлением восхода и захода солнца вручную».
Иванов был для министра любимым «светлым пятном» в его ближайшем окружении. Я много раз замечал, что ему импонировало, как подчиненный постоянно генерировал новые идеи, хотя немало из них были очень сырыми, а некоторые — даже вредными для военного строительства. Например, ивановцы ориентировали Вооруженные силы на готовность к одновременному ведению «двух региональных локальных войн», опуская теоретическую вероятность «большой».
Мне запомнился случай. Готовилось выступление министра обороны на пресс-конференции, посвященной третьей годовщине Российской армии (май 95-го). Пресс-секретарь министра Елена Агапова поручила мне вместе с ивановцами проработать текст выступления. Когда дошли до места, где говорилось о том, к каким войнам должна быть готова Россия и я увидел, что в очередной раз нет упоминания о возможности возникновения крупной международной войны, то стал настаивать на введении такого тезиса. Началась дискуссия. В конце концов мне было сказано:
— Возможно, ты и прав.
Тезис появился.
Меня поразило, что с такой легкостью можно корректировать принципиальные военно-стратегические взгляды Министерства обороны, к которым приковано внимание всего мира. С подачи Иванова одно время министр стал пропагандировать идею создания территориальных командований, по выражению Иванова, с «собственными маленькими генштабами», хотя концепция единого управления силовыми структурами в регионах еще не была утверждена Верховным (справедливости ради стоит сказать, что в этом предложении было немало рациональных зерен, которые попали в концепцию реформы, утвержденную Ельциным летом 1998 года).
Но в целом концепция реформирования Вооруженных сил, разработанная в недрах МО в 1992 году, была «домашним» документом: она не предусматривала глубокой структурной перестройки во всей оборонной сфере страны.
Концепция МО не была адаптирована и к рыночным условиям функционирования российской экономики. В ней отсутствовали серьезные обоснования перспектив строительства армии с учетом реально существующих и вероятных военных угроз. К тому же реформирование армии разворачивалось при отсутствии генерального плана строительства обороны — военной доктрины России (она появилась лишь в конце 1993 года).
К счастью, не только в МО и Генштабе, но и в главных штабах видов Вооруженных сил у нас были военачальники, способные открыто выступать против однобоких прожектов. Увидев, что Грачев с Ивановым, пользуясь громадной властью, могут ввергнуть Ельцина и Вооруженные силы в рискованную и дорогостоящую реконструкцию, главнокомандующий Сухопутными войсками генерал Владимир Семенов однажды в весьма жесткой форме отреагировал на это в «Красной звезде». Он открыто назвал идею создания территориальных командований «преждевременной».
На протяжении четырех «грачевских» лет многие высказывания Семенова по различным вопросам военного строительства, его комментарии и реплики, касающиеся тех или иных шагов руководства Минобороны в области реформы, напоминали мне замечания умудренного жизнью реалиста и провидца неопытному юноше, оказавшемуся у руля огромного корабля.
Между Семеновым и Грачевым шла концептуальная дуэль, в которой Семенов то и дело наносил министру разящие уколы. Не раз подвергали критике «сырые» решения МО и ГШ генералы Валерий Миронов, Борис Громов, Евгений Подколзин, Игорь Родионов, Александр Лебедь и многие другие военачальники.
Уже в то время я стал замечать, что в России складывались как бы две военных школы, стоящие на принипиально разных концептуальных позициях: во главе одной — недостаточно опытный и политически ангажированный министр Грачев, облеченный колоссальной властью, но в силу субъективных и объективных причин не способный осуществить реформирование Вооруженных сил. Во главе другой — многоопытные реалисты-реформаторы, знающие, что и как делать. Но у них не было основных рычагов реформирования военной машины государства.
Но будь в то время Грачев даже гением-реформатором, который умнее всех своих оппонентов, вместе взятых, — и тогда бы все его попытки переустроить армию не могли увенчаться успехом. И если бы на его месте был любой из самых мудрых наших полководцев — результат был бы тот же. Ибо самые благие попытки что-то созидать в стране, где разрушается экономика, — сизифов труд.
Все расчеты минобороновской концепции реформы армии ориентировались на благоприятную экономическую ситуацию в стране, на эффективно действующую систему законов, на достаточно сильный военный бюджет, хорошо функционирующий ВПК и достаточную укомплектованность войск. Ничего этого в России тогда не было (да и сейчас нет).
Поэтому изначально эта концепция реформы была обречена на провал. И тем не менее президент утвердил ее в октябре 1992 года. Более того, на основе этой концепции был разработан и одобрен президентом план строительства Вооруженных сил до 2000 года. И все это тоже с треском проваливалось.
В то время мало кто из специалистов МО и ГШ не понимал: то, что преподносилось властями как военная реформа, было всего лишь объективно вынужденными шагами в оборонной сфере. Свои выступления и доклады о реформе Грачев часто начинал с фразы: «Созданы Министерство обороны и Генштаб».
Гражданскому человеку это могло показаться действительно грандиозным деянием. На самом деле Министерство обороны (как и Генштаб) просто переименовали из советских в российские — ибо вся добротная материально-техническая база осталась прежней.
За реформу выдавался вынужденный вывод войск из-за рубежа, объективно необходимое создание новых группировок и сокращение армии. Постоянно декларируя термин «нам нужна небольшая, но хорошо вооруженная и мобильная армия», министерские реформаторы дальше этого не пошли, да и не могли пойти без сильной поддержки государства.
В сущности, годы правления Грачева были потрачены на то, чтобы слепить Российскую армию из того, что осталось от Советской.
Ельцину понадобилось целых четыре года, чтобы в конце концов прийти к выводу, что «армия сама себя реформировать не может».
Реализацию почти всех задач задуманной реформы руководство Вооруженных сил брало на себя, оставаясь наедине со всеми своими проблемами. Ельцин, всецело поглощенный борьбой за свое политическое выживание, чаще всего вспоминал об армии лишь по военным праздникам, в посланиях Федеральному собранию или тогда, когда ему нужна помощь военных.
Назначив в мае 1992 года своего фаворита Павла Грачева министром обороны России, Ельцин не только сделал ему царские подарки в виде звания «Генерал армии» и головокружительно высокого кресла, но и почти полностью доверил реформирование Вооруженных сил.
В ту пору Павлу Сергеевичу не было еще и сорока четырех, хотя имел он в своем послужном списке пять лет афганской войны, звезду Героя, года три в должности командующего ВДВ и восемь месяцев «арбатских», когда служил первым замом министра при маршале Шапошникове.
Но даже и при этом скачок был бешеный. Грачев и сам понимал это, признавшись позже, что тогда во многом не представлял масштабов и сложности работы в новой должности. А через четыре года и вовсе согласие стать министром назвал самой большой своей ошибкой. Хотя, если верить признаниям Шапошникова, весной 1992 года Грачев сам предпринимал немалые усилия, чтобы получить первый пост в армии.
Остроязыкий генерал Лебедь потом заметил, что Павел Сергеевич «запрыгнул на должность министра, как мартовский кот на забор». Генерал-полковник Громов сказал об этом серьезней: «Трагедия Грачева в должности министра состояла в том, что он слишком рано оказался в ней».
Когда Грачев взял бразды управления армией в свои руки, его сразу же придавил тяжеленный груз проблем беспрецедентного по масштабам вывода войск из-за рубежа и огромного дефицита финансовых средств на строительство для них жилья и материальной базы.
В тот период Министерство обороны чем-то напоминало Смольный в первые дни революции: производились новые назначения, занимались кабинеты, издавались приказы и директивы о создании новых структур в МО и ГШ, по коридорам носились генералы и полковники с положениями о своих управлениях и отделах, утверждались и переутверждались функциональные обязанности должностных лиц, изготавливались новые бланки и печати, перекроссировались телефоны…
А в приемной министра с утра до вечера подпирал стены взвод посетителей, многие из которых не скрывали своего знакомства с Грачевым, и было понятно, что пришли они не только для того, чтобы поздравить Павла Сергеевича с высоким назначением…
Вскоре вышел приказ министра обороны о создании Управления военного строительства и реформ, которое возглавил полковник Геннадий Иванов, бывший сокурсник Грачева по академии Генштаба.
И уже в то время в МО и ГШ можно было услышать резонный вопрос: а стоило ли это делать, если в структурах Генштаба давно существует Центр военно-стратегических исследований (ЦВСИ) — мощная военно-теоретическая школа, личному составу которой по силам разработать концепцию реформирования армии?
Такой ход Грачева принижал роль Генштаба в разработке документа, имевшего в то время стратегическое значение для судьбы новой армии. Когда придет время анализировать причины провала реформы при Грачеве, многие сойдутся на том, что кадровый субъективизм министра обороны сыграл в этом далеко не последнюю роль.
Создание нового управления, безусловно, подчеркивало серьезность намерений Грачева заняться реформой Вооруженных сил, хотя мало кто не понимал, что эта структура сформирована «под Иванова», который быстро из полковника превратился в генерала.
Подбор кадров по принципу личной преданности всегда опасен тем, что руководитель хотя и оказывается в кругу «своих» людей, но это не гарантирует успешного решения проблем собравшейся командой. Ибо «свой» человек не всегда бывает в необходимой мере профессионалом. Часто так и случалось.
Генерал Иванов и его подчиненные в своих теоретических изысканиях при разработке концепции военного строительства не смогли изначально определиться, что реформа армии и военная реформа государства — не одно и то же.
Как военный стратег, Иванов, на мой взгляд, оказался человеком посредственных способностей, но с большими амбициями. Пользуясь особой приближенностью к министру, он не единожды оттеснял на второй план не только ЦВСИ, но даже заместителей министра. Бывало так, что Грачев отдавал генералу Иванову распоряжения по проработке реформаторских документов «через головы» своих замов. Случалось, что игнорировались рекомендации и выводы Центра.
Наверное, не только у меня создавалось впечатление, что функционирование ивановского управления было очень похоже на несерьезную генеральскую игру, при которой все делают вид, что занимаются архиважным делом, но хорошо понимают, что от этого ничего в жизни не меняется. Генштабовские остряки меж собой называли департамент генерала Иванова «управлением восхода и захода солнца вручную».
Иванов был для министра любимым «светлым пятном» в его ближайшем окружении. Я много раз замечал, что ему импонировало, как подчиненный постоянно генерировал новые идеи, хотя немало из них были очень сырыми, а некоторые — даже вредными для военного строительства. Например, ивановцы ориентировали Вооруженные силы на готовность к одновременному ведению «двух региональных локальных войн», опуская теоретическую вероятность «большой».
Мне запомнился случай. Готовилось выступление министра обороны на пресс-конференции, посвященной третьей годовщине Российской армии (май 95-го). Пресс-секретарь министра Елена Агапова поручила мне вместе с ивановцами проработать текст выступления. Когда дошли до места, где говорилось о том, к каким войнам должна быть готова Россия и я увидел, что в очередной раз нет упоминания о возможности возникновения крупной международной войны, то стал настаивать на введении такого тезиса. Началась дискуссия. В конце концов мне было сказано:
— Возможно, ты и прав.
Тезис появился.
Меня поразило, что с такой легкостью можно корректировать принципиальные военно-стратегические взгляды Министерства обороны, к которым приковано внимание всего мира. С подачи Иванова одно время министр стал пропагандировать идею создания территориальных командований, по выражению Иванова, с «собственными маленькими генштабами», хотя концепция единого управления силовыми структурами в регионах еще не была утверждена Верховным (справедливости ради стоит сказать, что в этом предложении было немало рациональных зерен, которые попали в концепцию реформы, утвержденную Ельциным летом 1998 года).
Но в целом концепция реформирования Вооруженных сил, разработанная в недрах МО в 1992 году, была «домашним» документом: она не предусматривала глубокой структурной перестройки во всей оборонной сфере страны.
Концепция МО не была адаптирована и к рыночным условиям функционирования российской экономики. В ней отсутствовали серьезные обоснования перспектив строительства армии с учетом реально существующих и вероятных военных угроз. К тому же реформирование армии разворачивалось при отсутствии генерального плана строительства обороны — военной доктрины России (она появилась лишь в конце 1993 года).
К счастью, не только в МО и Генштабе, но и в главных штабах видов Вооруженных сил у нас были военачальники, способные открыто выступать против однобоких прожектов. Увидев, что Грачев с Ивановым, пользуясь громадной властью, могут ввергнуть Ельцина и Вооруженные силы в рискованную и дорогостоящую реконструкцию, главнокомандующий Сухопутными войсками генерал Владимир Семенов однажды в весьма жесткой форме отреагировал на это в «Красной звезде». Он открыто назвал идею создания территориальных командований «преждевременной».
На протяжении четырех «грачевских» лет многие высказывания Семенова по различным вопросам военного строительства, его комментарии и реплики, касающиеся тех или иных шагов руководства Минобороны в области реформы, напоминали мне замечания умудренного жизнью реалиста и провидца неопытному юноше, оказавшемуся у руля огромного корабля.
Между Семеновым и Грачевым шла концептуальная дуэль, в которой Семенов то и дело наносил министру разящие уколы. Не раз подвергали критике «сырые» решения МО и ГШ генералы Валерий Миронов, Борис Громов, Евгений Подколзин, Игорь Родионов, Александр Лебедь и многие другие военачальники.
Уже в то время я стал замечать, что в России складывались как бы две военных школы, стоящие на принипиально разных концептуальных позициях: во главе одной — недостаточно опытный и политически ангажированный министр Грачев, облеченный колоссальной властью, но в силу субъективных и объективных причин не способный осуществить реформирование Вооруженных сил. Во главе другой — многоопытные реалисты-реформаторы, знающие, что и как делать. Но у них не было основных рычагов реформирования военной машины государства.
Но будь в то время Грачев даже гением-реформатором, который умнее всех своих оппонентов, вместе взятых, — и тогда бы все его попытки переустроить армию не могли увенчаться успехом. И если бы на его месте был любой из самых мудрых наших полководцев — результат был бы тот же. Ибо самые благие попытки что-то созидать в стране, где разрушается экономика, — сизифов труд.
Все расчеты минобороновской концепции реформы армии ориентировались на благоприятную экономическую ситуацию в стране, на эффективно действующую систему законов, на достаточно сильный военный бюджет, хорошо функционирующий ВПК и достаточную укомплектованность войск. Ничего этого в России тогда не было (да и сейчас нет).
Поэтому изначально эта концепция реформы была обречена на провал. И тем не менее президент утвердил ее в октябре 1992 года. Более того, на основе этой концепции был разработан и одобрен президентом план строительства Вооруженных сил до 2000 года. И все это тоже с треском проваливалось.
В то время мало кто из специалистов МО и ГШ не понимал: то, что преподносилось властями как военная реформа, было всего лишь объективно вынужденными шагами в оборонной сфере. Свои выступления и доклады о реформе Грачев часто начинал с фразы: «Созданы Министерство обороны и Генштаб».
Гражданскому человеку это могло показаться действительно грандиозным деянием. На самом деле Министерство обороны (как и Генштаб) просто переименовали из советских в российские — ибо вся добротная материально-техническая база осталась прежней.
За реформу выдавался вынужденный вывод войск из-за рубежа, объективно необходимое создание новых группировок и сокращение армии. Постоянно декларируя термин «нам нужна небольшая, но хорошо вооруженная и мобильная армия», министерские реформаторы дальше этого не пошли, да и не могли пойти без сильной поддержки государства.
В сущности, годы правления Грачева были потрачены на то, чтобы слепить Российскую армию из того, что осталось от Советской.
Ельцину понадобилось целых четыре года, чтобы в конце концов прийти к выводу, что «армия сама себя реформировать не может».
Реализацию почти всех задач задуманной реформы руководство Вооруженных сил брало на себя, оставаясь наедине со всеми своими проблемами. Ельцин, всецело поглощенный борьбой за свое политическое выживание, чаще всего вспоминал об армии лишь по военным праздникам, в посланиях Федеральному собранию или тогда, когда ему нужна помощь военных.
Арбатские фантазии
…Суть основных положений концепции военной реформы, разработанной в 1992 году Министерством обороны РФ, состояла в том, «чтобы поэтапным проведением ряда мероприятий создать Вооруженные силы России как единый целостный организм». Планировалось провести оптимизацию видов ВС, их организационно-штатной структуры, создать группировки войск в соответствии с новыми задачами, усовершенствовать систему комплектования, улучшить техническую оснащенность войск и флотов.
В документе МО подчеркивалось, что Вооруженные силы должны иметь численность, структуру и боевой состав, соответствующие политическим целям, экономическим и другим возможностям государства.
Строительство и реформирование российских Вооруженных сил планировалось осуществить в три этапа.
Первый этап (1992 год).
Провести инвентаризацию вооружений и военной техники. Осуществить запланированное сокращение численности и боевого состава Вооруженных сил, начать реорганизацию их структуры, переход на смешанный принцип комплектования. Организовать планомерный вывод российских войск из-за рубежа в соответствии с договоренностями.
Второй этап (1993-1995 годы).
К концу его завершить формирование Вооруженных сил России и создать основу для их глубокого преобразования. На данном этапе:
— продолжить создание группировок российских войск (сил) и военной инфраструктуры на территории России;
— завершить вывод российских войск из-за рубежа;
— продолжить переход на смешанную систему комплектования;
— приступить к созданию Мобильных сил;
— сократить Вооруженные силы до 1,5 млн военнослужащих.
Третий этап (после 1995 года):
— завершить создание группировок войск (сил), а также военной инфраструктуры на территории России;
— провести радикальные преобразования организационной структуры Вооруженных сил и системы управления ими;
— закончить переход на смешанную систему комплектования личным составом.
Уже тогда нельзя было не обратить внимание на то, что в данном документе нет и слова об адекватном финансировании реформы армии, о выработке системы соответствующих федеральных военных законов и издании указов президента.
Таким образом, изначально предопределялось, что Во-оруженные силы намеревались реформировать сами себя при весьма неопределенной роли государства. Вместо реформы всей оборонительной системы страны была попытка реформировать лишь один из ее элементов — армию.
Если не считать надежно не подкрепленной финансами попытки в конце 1992 года перейти на смешанный способ (по призыву и по контракту) комплектования армии, то в остальном данная концепция реформы была ни чем иным, как планом мер, которые объективно диктовались ситуацией (тот же вывод войск и создание новых группировок). Но все это всерьез выдавалось за реформу.
Но даже некоторые разумные планы переустройства армии, сегодня принятые в Минобороны и Генштабе, завтра уже рушились или перекраивались потому, что для их выполнения не хватало ни денег, ни средств. Армия находилась в ситуации, при которой ей одновременно надо было «отступать» и реформироваться. Эти две задачи постоянно вступали в противоречие, что и вынуждало зачастую российскую военную верхушку ловчить и создавать хотя бы видимость преобразований в армии.
В документе МО подчеркивалось, что Вооруженные силы должны иметь численность, структуру и боевой состав, соответствующие политическим целям, экономическим и другим возможностям государства.
Строительство и реформирование российских Вооруженных сил планировалось осуществить в три этапа.
Первый этап (1992 год).
Провести инвентаризацию вооружений и военной техники. Осуществить запланированное сокращение численности и боевого состава Вооруженных сил, начать реорганизацию их структуры, переход на смешанный принцип комплектования. Организовать планомерный вывод российских войск из-за рубежа в соответствии с договоренностями.
Второй этап (1993-1995 годы).
К концу его завершить формирование Вооруженных сил России и создать основу для их глубокого преобразования. На данном этапе:
— продолжить создание группировок российских войск (сил) и военной инфраструктуры на территории России;
— завершить вывод российских войск из-за рубежа;
— продолжить переход на смешанную систему комплектования;
— приступить к созданию Мобильных сил;
— сократить Вооруженные силы до 1,5 млн военнослужащих.
Третий этап (после 1995 года):
— завершить создание группировок войск (сил), а также военной инфраструктуры на территории России;
— провести радикальные преобразования организационной структуры Вооруженных сил и системы управления ими;
— закончить переход на смешанную систему комплектования личным составом.
Уже тогда нельзя было не обратить внимание на то, что в данном документе нет и слова об адекватном финансировании реформы армии, о выработке системы соответствующих федеральных военных законов и издании указов президента.
Таким образом, изначально предопределялось, что Во-оруженные силы намеревались реформировать сами себя при весьма неопределенной роли государства. Вместо реформы всей оборонительной системы страны была попытка реформировать лишь один из ее элементов — армию.
Если не считать надежно не подкрепленной финансами попытки в конце 1992 года перейти на смешанный способ (по призыву и по контракту) комплектования армии, то в остальном данная концепция реформы была ни чем иным, как планом мер, которые объективно диктовались ситуацией (тот же вывод войск и создание новых группировок). Но все это всерьез выдавалось за реформу.
Но даже некоторые разумные планы переустройства армии, сегодня принятые в Минобороны и Генштабе, завтра уже рушились или перекраивались потому, что для их выполнения не хватало ни денег, ни средств. Армия находилась в ситуации, при которой ей одновременно надо было «отступать» и реформироваться. Эти две задачи постоянно вступали в противоречие, что и вынуждало зачастую российскую военную верхушку ловчить и создавать хотя бы видимость преобразований в армии.
Генеральские игры
…В июле 1994 года на военно-научной конференции в МО подводились итоги двухлетнего реформирования Во-оруженных сил. В докладах, с которыми выступили министр обороны П. Грачев, начальник Главного оперативного управления В. Барынькин, начальник Управления военного строительства и реформ МО Г. Иванов, начальник Центра военно-стратегических исследований ГШ С. Богданов и другие военачальники, были в целом высоко оценены спланированные в 1992 году мероприятия по реформированию Вооруженных сил.
Присутствуя на той конференции, я чувствовал себя словно на комедийном спектакле, разыгранном первыми лицами МО и ГШ. Люди, на плечах которых лежала громаднейшая государственная ответственность за оборону России, по сути занимались детскими играми, «в целом» оценивая… собственную работу.
Они с полной серьезностью говорили о реальных реформаторских переменах в армии, хотя сама армия, кроме появившейся на ней новой формы одежды, никакой серьезной реформы не замечала.
Зато в центральном аппарате Минобороны и Генштаба непрерывно проводились очередные реконструкции. Исчезали одни и появлялись другие генеральские и полковничьи должности, расформировывались или переподчинялись отделы, управления, менялись их функции и направления деятельности. Некоторые арбатские офицеры и генералы стали называть себя «инвалидами реформы».
После того как советское Министерство обороны стало российским, в МО и Генштабе сотни людей «заболели» любимой болезнью — рисованием клеточек. Бесконечное конструирование новой организации управлений и отделов было очень похоже на известную игру в «балду».
В МО при Грачеве спокойно уживались многие параллельные (или дублирующие друг друга) структуры. Сразу несколько управлений МО и ГШ занимались, по сути, одними и теми же или очень схожими вопросами:
1. Главное управление международного военного сотрудничества.
2. Международно-договорное управление.
3. Управление реализации программ международного военного сотрудничества со странами СНГ, Прибалтики и республикой Грузия.
4. Управление внешних сношений.
Позже вопросами международного военного сотрудничества стало заниматься еще и Управление военной политики МО.
Однажды у Грачева все же возникло намерение убрать параллельные структуры. Но тут как раз встал вопрос о том, чтобы выдвинуть на генерал-полковничью должность свата министра, генерала Дмитрия Харченко. И тогда намерение министра несколько дублирующих работу друг друга управлений свести в одно заметно поугасло. Во главе наиболее престижного и реформированного «для вида» посадили родственника министра. Но генералов при этом в Министерстве обороны не стало меньше. Такие кадровые фокусы создавали иллюзию реформы.
Люди уставали не от работы, а от того, что им постоянно приходилось переносить столы и стулья, переписывать функциональные обязанности, менять телефонные номера.
Два полковника перетаскивали мебель из одного кабинета в другой. Один из них напевал:
— Нам ли сидеть на месте?!
Какая-то страшная чума непрерывного и бестолкового реформаторства день изо дня, из месяца в месяц, из года в год пожирала Министерство обороны и Генштаб. Люди с солидным видом приходили на службу, сушили мозги над очередной порцией документов, глотали валидол от перенапряжения, а завтра оказывалось, что все это никому не нужно.
Видимо, осознав бесполезность своего любимого детища — Управления военного строительства и реформ, Грачев упразднил его. Многие в Генштабе вздохнули, радуясь прозрению министра. Но мы ошибались. Генерал Иванов убедил министра переименовать свой департамент в Управление военной политики, судя уже по одному его названию, трудно было понять конкретную зону ответственности нового образования. Ибо «управлять» военной политикой — это все равно, что руководить временами года. Такие игры в реформу нередко приводили к тому, что важнейшие вопросы решались в угоду отдельным придворным личностям, а не потому, что это было вызвано высшими государственными интересами.
Став начальником Управления военной политики МО РФ, генерал Иванов получил еще одну должность — помощника министра, чем серьезно повысил свой служебный статус. Но за провал реформы в армии уже никакой ответственности не нес. Уже нельзя было предъявить счет руководителю управления, которое растратило многие десятки миллионов народных рублей на бесплодные теоретические изыскания в области военной реформы.
Какой же военный бюджет должна была иметь экономически дряхлеющая Россия, чтобы оплачивать столь дорого-стоящие кадровые забавы министерских реформаторов?
Тот, кто внимательно следил за оценками хода реформирования армии, которые давал Ельцин, не мог не заметить, что они с каждым годом становились все жестче. В конце концов, президент однажды сказал министру обороны, что он долго шел навстречу многим его инициативам, помогал и поддерживал, а почему нет должных результатов?
— Я еще разберусь с твоими реформаторами, — сказал президент министру.
Армия часто не понимала, чего хотят от нее «наверху». Войсковые и флотские начальники костерили столичных реформаторов, которых называли «стой там — иди сюда». А из Министерства обороны и Генштаба по-прежнему шли в войска и на флоты приказы и директивы, обязывающие командиров то создавать новые, то упразднять старые, то изменять еще недостроенные боевые и штабные структуры.
Вот как отзывался об этом командующий Воздушно-десантными войсками генерал-полковник Евгений Подколзин:
Присутствуя на той конференции, я чувствовал себя словно на комедийном спектакле, разыгранном первыми лицами МО и ГШ. Люди, на плечах которых лежала громаднейшая государственная ответственность за оборону России, по сути занимались детскими играми, «в целом» оценивая… собственную работу.
Они с полной серьезностью говорили о реальных реформаторских переменах в армии, хотя сама армия, кроме появившейся на ней новой формы одежды, никакой серьезной реформы не замечала.
Зато в центральном аппарате Минобороны и Генштаба непрерывно проводились очередные реконструкции. Исчезали одни и появлялись другие генеральские и полковничьи должности, расформировывались или переподчинялись отделы, управления, менялись их функции и направления деятельности. Некоторые арбатские офицеры и генералы стали называть себя «инвалидами реформы».
После того как советское Министерство обороны стало российским, в МО и Генштабе сотни людей «заболели» любимой болезнью — рисованием клеточек. Бесконечное конструирование новой организации управлений и отделов было очень похоже на известную игру в «балду».
В МО при Грачеве спокойно уживались многие параллельные (или дублирующие друг друга) структуры. Сразу несколько управлений МО и ГШ занимались, по сути, одними и теми же или очень схожими вопросами:
1. Главное управление международного военного сотрудничества.
2. Международно-договорное управление.
3. Управление реализации программ международного военного сотрудничества со странами СНГ, Прибалтики и республикой Грузия.
4. Управление внешних сношений.
Позже вопросами международного военного сотрудничества стало заниматься еще и Управление военной политики МО.
Однажды у Грачева все же возникло намерение убрать параллельные структуры. Но тут как раз встал вопрос о том, чтобы выдвинуть на генерал-полковничью должность свата министра, генерала Дмитрия Харченко. И тогда намерение министра несколько дублирующих работу друг друга управлений свести в одно заметно поугасло. Во главе наиболее престижного и реформированного «для вида» посадили родственника министра. Но генералов при этом в Министерстве обороны не стало меньше. Такие кадровые фокусы создавали иллюзию реформы.
Люди уставали не от работы, а от того, что им постоянно приходилось переносить столы и стулья, переписывать функциональные обязанности, менять телефонные номера.
Два полковника перетаскивали мебель из одного кабинета в другой. Один из них напевал:
— Нам ли сидеть на месте?!
Какая-то страшная чума непрерывного и бестолкового реформаторства день изо дня, из месяца в месяц, из года в год пожирала Министерство обороны и Генштаб. Люди с солидным видом приходили на службу, сушили мозги над очередной порцией документов, глотали валидол от перенапряжения, а завтра оказывалось, что все это никому не нужно.
Видимо, осознав бесполезность своего любимого детища — Управления военного строительства и реформ, Грачев упразднил его. Многие в Генштабе вздохнули, радуясь прозрению министра. Но мы ошибались. Генерал Иванов убедил министра переименовать свой департамент в Управление военной политики, судя уже по одному его названию, трудно было понять конкретную зону ответственности нового образования. Ибо «управлять» военной политикой — это все равно, что руководить временами года. Такие игры в реформу нередко приводили к тому, что важнейшие вопросы решались в угоду отдельным придворным личностям, а не потому, что это было вызвано высшими государственными интересами.
Став начальником Управления военной политики МО РФ, генерал Иванов получил еще одну должность — помощника министра, чем серьезно повысил свой служебный статус. Но за провал реформы в армии уже никакой ответственности не нес. Уже нельзя было предъявить счет руководителю управления, которое растратило многие десятки миллионов народных рублей на бесплодные теоретические изыскания в области военной реформы.
Какой же военный бюджет должна была иметь экономически дряхлеющая Россия, чтобы оплачивать столь дорого-стоящие кадровые забавы министерских реформаторов?
Тот, кто внимательно следил за оценками хода реформирования армии, которые давал Ельцин, не мог не заметить, что они с каждым годом становились все жестче. В конце концов, президент однажды сказал министру обороны, что он долго шел навстречу многим его инициативам, помогал и поддерживал, а почему нет должных результатов?
— Я еще разберусь с твоими реформаторами, — сказал президент министру.
Армия часто не понимала, чего хотят от нее «наверху». Войсковые и флотские начальники костерили столичных реформаторов, которых называли «стой там — иди сюда». А из Министерства обороны и Генштаба по-прежнему шли в войска и на флоты приказы и директивы, обязывающие командиров то создавать новые, то упразднять старые, то изменять еще недостроенные боевые и штабные структуры.
Вот как отзывался об этом командующий Воздушно-десантными войсками генерал-полковник Евгений Подколзин: