Страница:
И тут взорвалась, взвилась от страха Зойка:
– Что за хамство?! Где вы воспитывались?! Молодой человек!
Зойка никогда прежде не обращалась к пристающим на «вы». Я испугалась за нее. С надеждой глянула по сторонам: может, хоть визг ее обратит на нас внимание отдыхающих... Дурочка. Нас давно старались не замечать. Стало одиноко и совсем страшно.
– Да на х... ты кому нужна, – прошипел Котя. И добавил: – Доска. – И еще:
– Пшла отсюда...
Зойка вскочила, как ужаленная, попятилась. Я не взглянула ей вслед. Чем она могла помочь?..
Питекантроп повернулся ко мне и вдруг потерся своей небритой мордой о мое плечо.
Гадко, жутко. Днем, на пляже, среди людей чувствовать себя беспомощной, чувствовать себя никем и не видеть никакого выхода. О таких историях я была наслышана. Но истории всегда казались нереальными.
– Теперь ты будешь только со мной, – пообещал Котя.
Неожиданно даже для себя я попыталась встать. Но не смогла: за что-то зацепилась. Глянула вниз. Его короткий, гадкий палец, просунутый под тесемкой плавок на бедре, под узелком, удерживал меня.
– Ну-ну-ну – оскалился в усмешке этот гад. – Сиди камушком, не рыпайся. Минут десять потерпи еще. Фраера твоего Пиня «нагрузит» коробок на тыщу, и – пойдем. Спички нынче по полтиннику. – Он противно засмеялся и объяснил еще:
– Больше с него не получишь. Босота...
Я оглянулась. Зойку не обнаружила. Горько стало. Могла бы хоть не отходить далеко. Одной страшней.
Я все так же молча, рывком попыталась вытолкнуть его палец, вскочить. Безуспешно. Только услышала еще, как пощечину получила:
– Хочешь, вы...бу прямо здесь?
Страх смешался со стыдом. А этот повторил еще:
– Хочешь?
– Нет.
Стало противно, мерзко за себя. За это «нет».
И тут кто-то плюхнулся на подстилку рядом со мной. С другой стороны. И обнял меня за плечо. И я услышала безмятежный, откуда-то знакомый голос:
– Ну ты даешь, Лерка! Весь день тебя ищу. Что за манера уходить к черту на кулички?..
Не веря своим ушам, глазам, а только ощущая что-то, очень похожее на счастье, я обнаружила рядом с собой усмешливую физиономию вчерашнего кавалера.
Он вроде только теперь заметил Шварценеггера. Приветливо, невероятно приветливо улыбнулся тому и глупо спросил:
– Отдыхаете? – И очень непосредственно протянул бугаю пятерню.
Бугай очень озадачился, извлек палец из-под тесемки, пожал поданную руку. Тут же спохватился. Челюсть его отвисла. Он исподлобья, но и растерянно еще переводил взгляд с подсевшего общительного интеллигента на меня.
Подсевший не умолкал:
– Мы с хлопцами ищем тебя весь день. Предупредила бы хоть... Почему без Зойки?
– Ты с ними со всеми трахалась? – жестко вставил питекантроп. Опять стало страшно.
Вчерашний кавалер сразу осекся. Очень серьезно, интеллигентно серьезно, не усмешливо посмотрел на Котю.
– Я вас не понял. – И словно надеясь получить разъяснения, перевел взгляд на меня. Разъяснений не получил. Вернул взгляд на бугая: – Вы о чем? – И поделился с ним: – Это моя невеста.
– Как его зовут? – не замечая интеллигентности и все так же вперив взгляд в пришельца, четко спросил меня бугай.
«Господи, как же его зовут...» – испугалась я. Как-то не пришло в голову, что сгодится любое имя. Он возражать не будет. Но стыдно было ошибиться. И я вспомнила: вчера у костра все звали его Николой или Миколой. Я еще удивилась: имя Коля, одутловатое, сытое имя, никак не шло ему.
– Коля, – сообщила я.
Бугай вопросительным кивком потребовал подтверждения у жениха. Тот пожал плечами. Отозвался:
– Были сомнения?
– Это моя женщина, – воинственно, очень жестко, почти по слогам, заявил питекантроп.
– Ну? – изумился Никола. Изумленно уставился на меня.
Я качнула головой.
– Не понял, – сказал тогда Никола.
– Иди отсюда, хлопец, – посоветовал Котя.
Никола очень серьезно и очень долго разглядывал песок под собой. Думал, как быть. «Не уходи!» – молила я про себя.
– Хотя стой, – спохватился Котя. Голос его сразу стал сладким, опасно сладким. Как в начале у его дружка, – ты не обижайся. Можем в картишки сыграть. – Он собрал рассыпанную забытую колоду бритозатылочного фокусника.
– Сыграем?
Никола поднял сощуренные, недобро сощуренные глаза:
– Чего ж нет?
– На спички? – как лучшему другу предложил бугай.
Никола помолчал, не отводя суженного взгляда от подобревшего бугая. Недобро покачал головой: нет.
– Ну, просто так только бабы и фраера играют, – зауговаривал бугай.
И тут Никола выдал под тот же взгляд:
– На нее.
– Как?.. – аж растерялся бугай. И тоже замолк. До него дошло. Вдруг знакомо оскалил зубы в улыбке:
– Во что?
– Деберц, – четко, внятно сказал Никола.
– Это дело, – сразу согласился Котя. Тыльной стороной лапы похлопал меня по плечу: отодвинься.
Я отодвинулась.
Сказал мне:
– Сиди не рыпайся.
Я как-то сразу захмелела. Это было нереально. Но самое невероятное заключалось в том, что я была спокойна. Я не сомневалась, что выиграет Никола. Я знала, что невозможно выиграть у этих драных, наглых... выиграть у бандитов. Но я была почти спокойна. Слушала незнакомые слова: «белла», «терц», «манела» и думала о своем женихе Вадике, которого оставила дома. При нем бы всего этого не произошло. Но что бы он смог?.. Его юная драчливость была бы слишком незначительным препятствием для этой мрази. А Никола взрослый. Не мог он так просто взвалить на себя такое. Я верила в него. Рядом с этим Шварцснеггером-Котей он выглядел цыпленком. Поджарый, худощавый, невысокий... Со своей усмешливой физиономией. Но если даже он выиграет... Что будет дальше? Я не знала. Но верила в него. Я не могла, не способна была думать о том, что будет, если выиграет не он, Я глянула в сторону. Наш первоначальный кавалер продолжал проигрывать спички. Тут я вспомнила. Эти амбалы жили в огромной палатке у станции. Дикарями. Они явились откуда-то с лесозаготовок. Человек десять-двенадцать. От их стойбища вечно доносились угрозы, мат, звон бьющихся бутылок. Побережье знало их и опасалось. И мы слышали рассказы о том, что кого-то унижали, кого-то насиловали или пытались изнасиловать... И в эти слухи не верилось.
Они уже не играли.
– Прошу пардона... – усмешливо сказал Никола. Встал. Развел руками. Одними зрачками украдкой приказал мне: вставай.
Теперь уже питекантроп зло, сосредоточенно глядел в песок, в подстилку у себя между ногами. Молча тасовал засаленную колоду.
Никола склонился, ухватил за угол подстилку, повторил:
– Прошу пардона.
Питекантроп не поднял глаз. Подровнял карты. И вдруг одним движением разорвал колоду пополам. И, отбросив на подстилку обрывки, встал. Глянул куда-то мимо меня, прошипел громко:
– Быстро бегаешь, коза. Прутики повыдергиваю.
Я обернулась. За спиной, метрах в пяти, стояла перепуганная Зойка.
Никола не спеша вытряхнул подстилку, аккуратно сложил ее. Сказал обещающе глядящему на нас Коте:
– Пока. – И, положив руку мне на плечо, пошел с пляжа.
Я шла рядом, чувствовала на обгоревшем плече его руку, но мне не было больно. Я была хмельной и счастливой, и меня слегка трясло.
К нам, с моей стороны, пристроилась Зойка. Мы ни разу не оглянулись. Все молчали. Уже недалеко от прохода Никола непривычно, по-чужому задумчиво сказал:
– На вашем месте я бы уехал.
Я покорно, блаженно покорно кивнула.
– Когда? – спросила послушная Зойка.
– Сейчас.
Он вдруг провел ладонью по моим волосам, приласкал, как маленькую, зря наказанную девочку, по головке. Усмехнулся:
– Счастливенько. – И, оставив нас у прохода, пошел к своим...»
Или еще история...
Но хватит. Только начни вспоминать, и не остановишься...
– Что за хамство?! Где вы воспитывались?! Молодой человек!
Зойка никогда прежде не обращалась к пристающим на «вы». Я испугалась за нее. С надеждой глянула по сторонам: может, хоть визг ее обратит на нас внимание отдыхающих... Дурочка. Нас давно старались не замечать. Стало одиноко и совсем страшно.
– Да на х... ты кому нужна, – прошипел Котя. И добавил: – Доска. – И еще:
– Пшла отсюда...
Зойка вскочила, как ужаленная, попятилась. Я не взглянула ей вслед. Чем она могла помочь?..
Питекантроп повернулся ко мне и вдруг потерся своей небритой мордой о мое плечо.
Гадко, жутко. Днем, на пляже, среди людей чувствовать себя беспомощной, чувствовать себя никем и не видеть никакого выхода. О таких историях я была наслышана. Но истории всегда казались нереальными.
– Теперь ты будешь только со мной, – пообещал Котя.
Неожиданно даже для себя я попыталась встать. Но не смогла: за что-то зацепилась. Глянула вниз. Его короткий, гадкий палец, просунутый под тесемкой плавок на бедре, под узелком, удерживал меня.
– Ну-ну-ну – оскалился в усмешке этот гад. – Сиди камушком, не рыпайся. Минут десять потерпи еще. Фраера твоего Пиня «нагрузит» коробок на тыщу, и – пойдем. Спички нынче по полтиннику. – Он противно засмеялся и объяснил еще:
– Больше с него не получишь. Босота...
Я оглянулась. Зойку не обнаружила. Горько стало. Могла бы хоть не отходить далеко. Одной страшней.
Я все так же молча, рывком попыталась вытолкнуть его палец, вскочить. Безуспешно. Только услышала еще, как пощечину получила:
– Хочешь, вы...бу прямо здесь?
Страх смешался со стыдом. А этот повторил еще:
– Хочешь?
– Нет.
Стало противно, мерзко за себя. За это «нет».
И тут кто-то плюхнулся на подстилку рядом со мной. С другой стороны. И обнял меня за плечо. И я услышала безмятежный, откуда-то знакомый голос:
– Ну ты даешь, Лерка! Весь день тебя ищу. Что за манера уходить к черту на кулички?..
Не веря своим ушам, глазам, а только ощущая что-то, очень похожее на счастье, я обнаружила рядом с собой усмешливую физиономию вчерашнего кавалера.
Он вроде только теперь заметил Шварценеггера. Приветливо, невероятно приветливо улыбнулся тому и глупо спросил:
– Отдыхаете? – И очень непосредственно протянул бугаю пятерню.
Бугай очень озадачился, извлек палец из-под тесемки, пожал поданную руку. Тут же спохватился. Челюсть его отвисла. Он исподлобья, но и растерянно еще переводил взгляд с подсевшего общительного интеллигента на меня.
Подсевший не умолкал:
– Мы с хлопцами ищем тебя весь день. Предупредила бы хоть... Почему без Зойки?
– Ты с ними со всеми трахалась? – жестко вставил питекантроп. Опять стало страшно.
Вчерашний кавалер сразу осекся. Очень серьезно, интеллигентно серьезно, не усмешливо посмотрел на Котю.
– Я вас не понял. – И словно надеясь получить разъяснения, перевел взгляд на меня. Разъяснений не получил. Вернул взгляд на бугая: – Вы о чем? – И поделился с ним: – Это моя невеста.
– Как его зовут? – не замечая интеллигентности и все так же вперив взгляд в пришельца, четко спросил меня бугай.
«Господи, как же его зовут...» – испугалась я. Как-то не пришло в голову, что сгодится любое имя. Он возражать не будет. Но стыдно было ошибиться. И я вспомнила: вчера у костра все звали его Николой или Миколой. Я еще удивилась: имя Коля, одутловатое, сытое имя, никак не шло ему.
– Коля, – сообщила я.
Бугай вопросительным кивком потребовал подтверждения у жениха. Тот пожал плечами. Отозвался:
– Были сомнения?
– Это моя женщина, – воинственно, очень жестко, почти по слогам, заявил питекантроп.
– Ну? – изумился Никола. Изумленно уставился на меня.
Я качнула головой.
– Не понял, – сказал тогда Никола.
– Иди отсюда, хлопец, – посоветовал Котя.
Никола очень серьезно и очень долго разглядывал песок под собой. Думал, как быть. «Не уходи!» – молила я про себя.
– Хотя стой, – спохватился Котя. Голос его сразу стал сладким, опасно сладким. Как в начале у его дружка, – ты не обижайся. Можем в картишки сыграть. – Он собрал рассыпанную забытую колоду бритозатылочного фокусника.
– Сыграем?
Никола поднял сощуренные, недобро сощуренные глаза:
– Чего ж нет?
– На спички? – как лучшему другу предложил бугай.
Никола помолчал, не отводя суженного взгляда от подобревшего бугая. Недобро покачал головой: нет.
– Ну, просто так только бабы и фраера играют, – зауговаривал бугай.
И тут Никола выдал под тот же взгляд:
– На нее.
– Как?.. – аж растерялся бугай. И тоже замолк. До него дошло. Вдруг знакомо оскалил зубы в улыбке:
– Во что?
– Деберц, – четко, внятно сказал Никола.
– Это дело, – сразу согласился Котя. Тыльной стороной лапы похлопал меня по плечу: отодвинься.
Я отодвинулась.
Сказал мне:
– Сиди не рыпайся.
Я как-то сразу захмелела. Это было нереально. Но самое невероятное заключалось в том, что я была спокойна. Я не сомневалась, что выиграет Никола. Я знала, что невозможно выиграть у этих драных, наглых... выиграть у бандитов. Но я была почти спокойна. Слушала незнакомые слова: «белла», «терц», «манела» и думала о своем женихе Вадике, которого оставила дома. При нем бы всего этого не произошло. Но что бы он смог?.. Его юная драчливость была бы слишком незначительным препятствием для этой мрази. А Никола взрослый. Не мог он так просто взвалить на себя такое. Я верила в него. Рядом с этим Шварцснеггером-Котей он выглядел цыпленком. Поджарый, худощавый, невысокий... Со своей усмешливой физиономией. Но если даже он выиграет... Что будет дальше? Я не знала. Но верила в него. Я не могла, не способна была думать о том, что будет, если выиграет не он, Я глянула в сторону. Наш первоначальный кавалер продолжал проигрывать спички. Тут я вспомнила. Эти амбалы жили в огромной палатке у станции. Дикарями. Они явились откуда-то с лесозаготовок. Человек десять-двенадцать. От их стойбища вечно доносились угрозы, мат, звон бьющихся бутылок. Побережье знало их и опасалось. И мы слышали рассказы о том, что кого-то унижали, кого-то насиловали или пытались изнасиловать... И в эти слухи не верилось.
Они уже не играли.
– Прошу пардона... – усмешливо сказал Никола. Встал. Развел руками. Одними зрачками украдкой приказал мне: вставай.
Теперь уже питекантроп зло, сосредоточенно глядел в песок, в подстилку у себя между ногами. Молча тасовал засаленную колоду.
Никола склонился, ухватил за угол подстилку, повторил:
– Прошу пардона.
Питекантроп не поднял глаз. Подровнял карты. И вдруг одним движением разорвал колоду пополам. И, отбросив на подстилку обрывки, встал. Глянул куда-то мимо меня, прошипел громко:
– Быстро бегаешь, коза. Прутики повыдергиваю.
Я обернулась. За спиной, метрах в пяти, стояла перепуганная Зойка.
Никола не спеша вытряхнул подстилку, аккуратно сложил ее. Сказал обещающе глядящему на нас Коте:
– Пока. – И, положив руку мне на плечо, пошел с пляжа.
Я шла рядом, чувствовала на обгоревшем плече его руку, но мне не было больно. Я была хмельной и счастливой, и меня слегка трясло.
К нам, с моей стороны, пристроилась Зойка. Мы ни разу не оглянулись. Все молчали. Уже недалеко от прохода Никола непривычно, по-чужому задумчиво сказал:
– На вашем месте я бы уехал.
Я покорно, блаженно покорно кивнула.
– Когда? – спросила послушная Зойка.
– Сейчас.
Он вдруг провел ладонью по моим волосам, приласкал, как маленькую, зря наказанную девочку, по головке. Усмехнулся:
– Счастливенько. – И, оставив нас у прохода, пошел к своим...»
Или еще история...
Но хватит. Только начни вспоминать, и не остановишься...
Глава 17. О том, как себя вести
Как правильно себя вести, если судьба свела с шулером? Правильных поведений всего два: либо не играть, либо платить.
Глава 18. О курьезах
Этого добра в жизни шулера – с лихвой. Каждый день хоть что-нибудь занятное, необычное да происходит. Иногда – веселое, иногда – грустное. Впрочем, это, наверное, читатель заметил. Из того, что уже написано.
Какие тут могут быть обобщения?.. Обойдемся примерами.
Вот история, приключившаяся со Студентом.
Когда он и впрямь был студентом, во время сессии прилип к профессору, чтобы тот досрочно принял экзамен. Мотивировал тем, что жена рожает в другом городе и билет на самолет – уже в кармане.
Профессор упирался. Его ждал ученый совет.
Студент таки уболтал и, конечно, – сразу на пляж.
Там двое соигроков, из солидных, при орденах, ветеранов, пригласили его в компанию, но предупредили: надо обождать, ждут еще одного своего. Запаздывает чего-то.
Через минуту-другую прибыл и опоздавший, тот самый профессор. Студента, испуганного, поначалу не признал, а когда вспомнил, не обиделся. Потом они в одной компании и в институте играли...
Любви к картам все возрасты покорны.
...Валик Кеннеди, известный одесско-израильский шахматист. Его рейтинг печатался (и печатается) в мировых шахматных изданиях. Известный еще и компьютерной способностью просчитывать расклады, но больно уж неуравновешенный. Автор полюбившейся всему пляжу фразы...
Кеннеди славился феноменальной невезучестью. Все к ней, к невезучести, привыкли. Никак не мог привыкнуть только сам Валик.
Проявлялась у него еще одна, неприятная в первую очередь для него самого особенность. Являясь на пляж, сразу предупреждал:
– Так, скоренько... Времени – в обрез, часовой покерок, и – разбежались.
Страховался. На тот случай, если выиграет. Потому как, если проигрывал, все дела откладывались, обнаруживалась бездна времени, и Кеннеди уверенно летел в эту бездну. До самого дна. До астрономических долгов. Которые потом, капризничая, отдавал.
Если же покерок оказывался удачным (что случалось чрезвычайно редко). Валик, получив скудный выигрыш, немедля покидал пляж.
Шахматиста дружески журили, объясняли невезучесть именно неумением выжимать все из удачных дней.
И однажды Кеннеди решился. Выиграв первую партию, продолжил игру. Со скрипом, с насилием над собой.
Он играл в одной компании с Терапевтом, преданным членом пляжного клуба, над которым частенько подтрунивали за то, что он «себе на уме». Терапевт, несмотря на насмешки, был деликатно-ироничен, замкнут и явно знал себе цену.
Кеннеди же относился к нему с оттенком презрения, как, впрочем, и ко всему остальному человечеству, когда был эмоционально растревожен.
Так вот, и в этой, следующей за счастливой партии все шло хорошо. Для Валентина. Он становился все более приветлив, интеллигентен и даже, кажется, начинал уважать Терапевта. Нет, игру продолжил не зря...
Пребывая в этом блаженном состоянии, неожиданно нарвался «фулем» на «цвет».
Когда это обнаружилось, нервно встал с топчана и обиженно выдал ни в чем не виноватому, смирному Терапевту ту самую фразу, почему-то перейдя на «вы»:
– Терапевт, вы негодяй, дурак и педераст. Я кончил.
И, швырнув карты о топчан, не расплатившись, ушел с пляжа.
Терапевт только пожал плечами и вроде как кивнул, дескать, как скажете...
Ситуация из трудовой биографии Маэстро. Не карточный, но – курьез.
Работа на выезде в Москве. Несколько афер, ломка валюты, «кукольные» финансовые операции. В последнем жанре недоразумение и вышло.
Что такое «кукла», думаю, подробно разжевывать не стоит. На всякий случай
– кратко. Заранее заготовлена пачка ценных бумаг. Правда, ценных бумаг в ней обычно – не больше двух. Одна – сверху, вторая – снизу. Вот такая пачка в результате некоего денежного обмена достается лоху.
Предстояла покупка партии валюты. Рубли были заранее сложены в «дипломате».
После того, как клиент пересчитал деньги, убедился, что его, слава богу, на этот раз не «кидают», «дипломат» подменили. На «кукольный». Маэстро получил валюту и, конечно, поспешил удалиться.
Очень удивился, обнаружив, что и полученный «дипломат» – бумажно-«кукольный». Кстати, добытая истинная валюта, по курсу, как раз соответствовала отданным в качестве маскировки рублям.
Или другой эпизод, связанный с Маэстро. Взяли его на каком-то «кидняке» в Ильичевске, под Одессой. Он исхитрился так «развести» отличившихся милиционеров, что они отправили пойманного афериста в Одессу не в «воронке», а с сопровождающим сотрудником.
В Одессе Маэстро «развел» и сотрудника.
Что навешал тому, бедному, по каким точкам в Одессе водил – неизвестно. Но ближе к вечеру нетрезвый, шатающийся представитель власти одиноко стоял на углу Большой Арнаутской и Французского бульвара. Мутным взглядом глядел на тротуар, себе под ноги. Терпеливо дожидался, когда придет аферист Маэстро и сообщит, где они будут ночевать. Появляться у своих в таком виде и вечером было неудобно.
Заночевали у Рыжего.
Кстати, о Рыжем...
Как-то забрел к нему, на хате – атмосфера траура. Общаковая касса – пуста, каждый из гостей – пуст. Пропито – все. Вот уж горе так горе...
Отдал им, что при себе обнаружил. (Наша, корпоративная касса, хранилась у математика-кандидата.)
Со взносом управились быстро.
Опять грустят. С тоской на дверь поглядывают, слоняются по квартире понурые, молчаливые. На приятелей денежных, шляющихся неизвестно где, злые.
И вдруг Рыжему показалось, что у Ведьмы под ногой что-то звякнуло. В маленькой комнате под половой доской...
Тут же вспомнилось, что в этой квартире до войны жил еврей-валютчик. Жил с сестрой, с которой был в вечной ссоре. Перед приходом немцев не эвакуировался, рассчитывал откупиться. Но повесили его. На воротах дома. В хате обязан быть спрятан клад. Разумеется, в этой комнате. В большой – обитала сестра.
Участок застолбили и стали разрабатывать.
Разрабатывал я. Стамеской. Конечно, не верящий в успех, но восхищенный этими жаждущими детьми.
Дети стояли полукругом в застывших выжидательных позах. С надеждой в отекших глазах. Только Рыжий суетился. То ли в шутку, то ли всерьез умолял долбить осторожней. Чтобы, не дай бог, не повредить пробу.
Куда-то отлучился сосредоточенный Ведьма, из двери заглядывала поддавшаяся общей вере скептикБородавка...
Я все долбил. Стамеска оказалось тупой, вообще странно, что она случилась в этом доме.
К тому моменту, когда доска была наконец оторвана, среди заждавшихся обнаружился ювелир. Изумленный, доставленный Ведьмой, интеллигентный старик.
Клада не оказалось. Но, что удивительно, под доской была обнаружена старая зеленая монета – румынский лей.
Окружающие огорчились до слез. Действительно, как дети. К счастью, у знакомого ювелира удалось получить бессрочный кредит...
Вернемся к картам...
Когда на пляже вскрывали новую, запечатанную колоду, приятели просили бросить шестерки. Что это значит?
Есть такая игра: кто дальше зашвырнет карту.
Я в ней не специализировался. Лучший результат – сорок пять метров. Один из наших, мной уважаемых, из плеяды отходящей, швырял на семьдесят. Но шестерки ненужные, лишние в традиционных играх, вручали почему-то мне.
Швырял.
При этом наивные воспитанные отдыхающие то и дело срывались со своих подстилок и гнались за картой. Подобрав, направлялись к нам и с вежливой фразой:
– Вы уронили, – протягивали кому-либо из нас.
Мы благодарили. Погодя, я швырял вновь. И все повторялось. Случалось по многу раз...
... Как-то Боксер был пойман на «лишаке».
Играли на квартире у Розы. Как принято на ее хате, в «храп». Публика престарелая, лоховитая.
Боксер – из профессионалов, но затесаться – умудрился. Без напряжения, не мудрствуя, доит их на лишней карте. Но захотелось ему пива. Дал знак – подали бутылку. (У Розы для гостей всегда пиво было, не бесплатно, конечно.) Открытую уже. Этот нахалюга бутылку взял, приложился к горлышку.
А в руке – луз. В той самой, которой бутылку держит. Через мутное стекло ясно виден.
Роза так и обомлела. Рот разинула, пальцем на бутылку, как на чудо, тычет. Звуки гортанные издает. Отказала, в общем. Боксеру от дома...
Ленгард рассказывал, как жену вычислил.
Поехала отдыхать в Трускавец. Отдыхала месяц почти, звонила часто, жаловалась на скуку, на тоску по супругу милому.
Возвращается, жалуется на четырехнедельную скукотищу.
Ленгард вдруг ей полную раскладку дает: как звали ее «хахаля», как выглядел, какими текстами прибалтывал, даже какие цветы при первом свидании подарил...
Та растерянна, напуганна... В слезы. Повинилась, куда деваться? Все сходится...
Вычислить было несложно.
По возвращении обнаружилась среди ее вещей колода. Супруга утверждала, что в киоске купила, чтобы с соседками по санаторию время убивать. Не так по дому скучать... Ленгард по колоде «хахаля» и вычислил. Крапленой оказалась колода. По знакомой системе. По той самой, которой Ленгард с напарником – «каталой» много лет назад пользовались, гастролируя. Напарник – бабник был редкий. Секретами очарования имел обыкновение хвастать. Но мужик, как утверждал Ленгард, был порядочный. Наверняка не знал, за чьей женой в Трускавце волочился.
...Как не вспомнить вечный фокус Семеныча?..
Генерал в отставке, ветеран войны, в картах – не такой уж подарок. Невероятно сморщенный, невероятно сухой старичок с неизменными орденскими планками и воинской выправкой.
Сколько его помню, приставал ко всем с одним и тем же карточным фокусом. По многу раз к одним и тем же людям. Ко мне, например, раз семь подходил. Я каждый раз не мешал ему доводить выступление до конца...
Семеныч, строгий при этой своей выправке, направляется ко мне, только что спустившемуся на пляж. Протягивает колоду, командует:
– Тяни карту.
Послушно тяну.
Требует:
– Запомни.
Запоминаю.
Семеныч отворачивается и старчески-строевым шагом уходит. Полный ожидания.
Ожидание я оправдываю, интересуюсь:
– Что с картой-то делать?
– Засунь себе в задницу! – оборачивается радостный Семеныч. И начинает вдохновенно хохотать.
Засунуть карту всем из нас он предлагал почти при каждой встрече... Никто не обижался. Даже радовались за него: веселый человек, чего уж тут...
...А пронырливость того самого тихони Терапевта...
Играем в преферанс. Я, Терапевт, Ленька Ришелье и Буржуй. У меня «пуля» складывается удачно, у Терапевта с Ленькой – так себе.
У Буржуя, возрастного, опытного профессионала, – не идет. Это его раздражает. Потому как мы с ним – жулики, оставшиеся двое сильных любителей, обязаны, по его разумению, быть жертвами. Буржуй – не из моих партнеров. Как-то не случалось быть соучастниками. Вижу, бесит его, что приходится этим «закатывать».
И вдруг – на тебе, начинает хамить. Хамит именно мне, может быть, как самому молодому.
Терплю, но – сколько же можно.
– Еще вякнешь, – предупреждаю, – отлуплю.
Не успокаивается.
Конечно, все – свои, позволительно и не сдержать слово, но этот, вроде как специально, провоцирует. Этак и репутацию потерять недолго.
Не выдерживаю.
– Пошли, – говорю, – настучу по мордяке.
Надо же!.. Вскакивает, и к моему, и ко всеобщему изумлению. Нервно так, порывисто подталкивает.
Понятное дело: отойти надо. Не тут же, при людях взрослого человека лупить?
Отошли в сторонку. Оглядывается: нет ли кого поблизости. Принимает подобие стойки. Тут же получает в глаз. Почему в глаз – я и сам не понял. Не лучшая точка приложения, некорректная. Как-то бездумно, раздраженно буцнул.
Буржуй мгновенно успокаивается.
– Все, – сообщает. И, как оценку выставляет: – Очень хорошо. – Тут же деловито ко мне, демонстрируя потерпевшее око: – Ну как? Заметно?
– Не очень... – отвечаю растерянно.
– Ну, все-все, тебе дай волю...
Пока играли, осенила его идея: давно нам пора сотрудничать. Почему бы не начать прямо сейчас?.. Ну и нашел способ уединиться. Договор заключили.
Рассмешил меня этот этюд. Может, поэтому и уступил, пошел на сделку, что развеселился. А может, Буржуй как раз на это рассчитывал, хитрюга. Предполагал, что мне его поддержка нужна, как «двойки» в преферансе.
И что же?! Терапевт неладное заподозрил.
Несмотря на то, что к концу игры фингал у Буржуя сиял вовсю, как маяк в ясную ночь. Несмотря на то, что я для пущей достоверности, время от времени порыкивал на побитого.
Терапевт то и дело произносил тихие, ворчливые фразы:
– Ну да, нашли время драться. И с чего бы это угадывать стали, со «старшей» ходить?..
Ришелье – не насторожился, слишком невероятным показалось предположение Терапевта.
Я понимал, что веса оно не имеет: можно не обращать внимания. Но раздражение испытывал. Смешанное с восхищением. Впрочем, всегда относился к Терапевту с уважением.
Или вот – курьез. В чистом виде.
Дело было в том самом N. Еще в период, когда обхаживал, лелеял Борьку.
Довелось познакомиться с Мусиком, шулером-союзником. Он Борьку тоже маленько пощипал. Столкнулись мы с ним в игре. На Борькиной территории. Ничего не вышло. Ни у него, ни у меня. Но я вроде как из молодых. А он только-только из Киева, с ристалища. В принципиальной игре шестьдесят «штук» нажил. У профессионала.
Озадачился он, предложил сотрудничество.
Я обещал подумать. Не нравится мне, когда жулики друг друга обыгрывают. Что, фраеров мало? Конечно, можно посостязаться, но шестьдесят со своего?.. Мне показалось – многовато. В общем, уважительно расстались.
Проходит время. Я – уже не у Борьки. Имею сообщника, местного игрока, несколько приблатненного, тоже известного, но в кругах более узких. Тренирую помаленьку, он мне фраеров поставляет.
Нагрянул однажды с сообщением, что есть два клиента. Лезут в крупную игру. Не то слово – крупную. В нахальную. Идем на игру, на нейтральную хату. С прикрытием, как положено.
И – на тебе, в виде клиента, одного из двух, оказывается Мусик. Начинает смеяться.
Оказывается, когда посредник сообщил ему, что клиенты, то есть мы, готовы принять нахальные условия и играть крупно, Мусик передал через наших, что ему в N нужен я. Для игры в пару. Я намечался в соперники самому себе...
...Сколько их, курьезов – грустных и смешных – случалось и случается с картежниками...
От такого, например, где не способного рассчитаться должника обязали в течение года по утрам приносить молоко выигравшему, устроили молочником, до мрачного, когда подруга по-шпионски раскусила милого в постели. Милый в гуцульском регионе крепко нажился. Разнеженный страстью, признался. Залог успеха – перстень с шипом. Крапил колоды в ходе игры. По утру повесили разомлевшего. В лесистой гуцульской местности.
Много курьезов. Но нанизываешь их один за другим, и занятность вроде сглаживается, привыкаешь, что ли, к ней? Так и в работе шулера: когда регулярно – перестаешь замечать. А оглянешься – действительно есть, что вспомнить...
Какие тут могут быть обобщения?.. Обойдемся примерами.
Вот история, приключившаяся со Студентом.
Когда он и впрямь был студентом, во время сессии прилип к профессору, чтобы тот досрочно принял экзамен. Мотивировал тем, что жена рожает в другом городе и билет на самолет – уже в кармане.
Профессор упирался. Его ждал ученый совет.
Студент таки уболтал и, конечно, – сразу на пляж.
Там двое соигроков, из солидных, при орденах, ветеранов, пригласили его в компанию, но предупредили: надо обождать, ждут еще одного своего. Запаздывает чего-то.
Через минуту-другую прибыл и опоздавший, тот самый профессор. Студента, испуганного, поначалу не признал, а когда вспомнил, не обиделся. Потом они в одной компании и в институте играли...
Любви к картам все возрасты покорны.
...Валик Кеннеди, известный одесско-израильский шахматист. Его рейтинг печатался (и печатается) в мировых шахматных изданиях. Известный еще и компьютерной способностью просчитывать расклады, но больно уж неуравновешенный. Автор полюбившейся всему пляжу фразы...
Кеннеди славился феноменальной невезучестью. Все к ней, к невезучести, привыкли. Никак не мог привыкнуть только сам Валик.
Проявлялась у него еще одна, неприятная в первую очередь для него самого особенность. Являясь на пляж, сразу предупреждал:
– Так, скоренько... Времени – в обрез, часовой покерок, и – разбежались.
Страховался. На тот случай, если выиграет. Потому как, если проигрывал, все дела откладывались, обнаруживалась бездна времени, и Кеннеди уверенно летел в эту бездну. До самого дна. До астрономических долгов. Которые потом, капризничая, отдавал.
Если же покерок оказывался удачным (что случалось чрезвычайно редко). Валик, получив скудный выигрыш, немедля покидал пляж.
Шахматиста дружески журили, объясняли невезучесть именно неумением выжимать все из удачных дней.
И однажды Кеннеди решился. Выиграв первую партию, продолжил игру. Со скрипом, с насилием над собой.
Он играл в одной компании с Терапевтом, преданным членом пляжного клуба, над которым частенько подтрунивали за то, что он «себе на уме». Терапевт, несмотря на насмешки, был деликатно-ироничен, замкнут и явно знал себе цену.
Кеннеди же относился к нему с оттенком презрения, как, впрочем, и ко всему остальному человечеству, когда был эмоционально растревожен.
Так вот, и в этой, следующей за счастливой партии все шло хорошо. Для Валентина. Он становился все более приветлив, интеллигентен и даже, кажется, начинал уважать Терапевта. Нет, игру продолжил не зря...
Пребывая в этом блаженном состоянии, неожиданно нарвался «фулем» на «цвет».
Когда это обнаружилось, нервно встал с топчана и обиженно выдал ни в чем не виноватому, смирному Терапевту ту самую фразу, почему-то перейдя на «вы»:
– Терапевт, вы негодяй, дурак и педераст. Я кончил.
И, швырнув карты о топчан, не расплатившись, ушел с пляжа.
Терапевт только пожал плечами и вроде как кивнул, дескать, как скажете...
Ситуация из трудовой биографии Маэстро. Не карточный, но – курьез.
Работа на выезде в Москве. Несколько афер, ломка валюты, «кукольные» финансовые операции. В последнем жанре недоразумение и вышло.
Что такое «кукла», думаю, подробно разжевывать не стоит. На всякий случай
– кратко. Заранее заготовлена пачка ценных бумаг. Правда, ценных бумаг в ней обычно – не больше двух. Одна – сверху, вторая – снизу. Вот такая пачка в результате некоего денежного обмена достается лоху.
Предстояла покупка партии валюты. Рубли были заранее сложены в «дипломате».
После того, как клиент пересчитал деньги, убедился, что его, слава богу, на этот раз не «кидают», «дипломат» подменили. На «кукольный». Маэстро получил валюту и, конечно, поспешил удалиться.
Очень удивился, обнаружив, что и полученный «дипломат» – бумажно-«кукольный». Кстати, добытая истинная валюта, по курсу, как раз соответствовала отданным в качестве маскировки рублям.
Или другой эпизод, связанный с Маэстро. Взяли его на каком-то «кидняке» в Ильичевске, под Одессой. Он исхитрился так «развести» отличившихся милиционеров, что они отправили пойманного афериста в Одессу не в «воронке», а с сопровождающим сотрудником.
В Одессе Маэстро «развел» и сотрудника.
Что навешал тому, бедному, по каким точкам в Одессе водил – неизвестно. Но ближе к вечеру нетрезвый, шатающийся представитель власти одиноко стоял на углу Большой Арнаутской и Французского бульвара. Мутным взглядом глядел на тротуар, себе под ноги. Терпеливо дожидался, когда придет аферист Маэстро и сообщит, где они будут ночевать. Появляться у своих в таком виде и вечером было неудобно.
Заночевали у Рыжего.
Кстати, о Рыжем...
Как-то забрел к нему, на хате – атмосфера траура. Общаковая касса – пуста, каждый из гостей – пуст. Пропито – все. Вот уж горе так горе...
Отдал им, что при себе обнаружил. (Наша, корпоративная касса, хранилась у математика-кандидата.)
Со взносом управились быстро.
Опять грустят. С тоской на дверь поглядывают, слоняются по квартире понурые, молчаливые. На приятелей денежных, шляющихся неизвестно где, злые.
И вдруг Рыжему показалось, что у Ведьмы под ногой что-то звякнуло. В маленькой комнате под половой доской...
Тут же вспомнилось, что в этой квартире до войны жил еврей-валютчик. Жил с сестрой, с которой был в вечной ссоре. Перед приходом немцев не эвакуировался, рассчитывал откупиться. Но повесили его. На воротах дома. В хате обязан быть спрятан клад. Разумеется, в этой комнате. В большой – обитала сестра.
Участок застолбили и стали разрабатывать.
Разрабатывал я. Стамеской. Конечно, не верящий в успех, но восхищенный этими жаждущими детьми.
Дети стояли полукругом в застывших выжидательных позах. С надеждой в отекших глазах. Только Рыжий суетился. То ли в шутку, то ли всерьез умолял долбить осторожней. Чтобы, не дай бог, не повредить пробу.
Куда-то отлучился сосредоточенный Ведьма, из двери заглядывала поддавшаяся общей вере скептикБородавка...
Я все долбил. Стамеска оказалось тупой, вообще странно, что она случилась в этом доме.
К тому моменту, когда доска была наконец оторвана, среди заждавшихся обнаружился ювелир. Изумленный, доставленный Ведьмой, интеллигентный старик.
Клада не оказалось. Но, что удивительно, под доской была обнаружена старая зеленая монета – румынский лей.
Окружающие огорчились до слез. Действительно, как дети. К счастью, у знакомого ювелира удалось получить бессрочный кредит...
Вернемся к картам...
Когда на пляже вскрывали новую, запечатанную колоду, приятели просили бросить шестерки. Что это значит?
Есть такая игра: кто дальше зашвырнет карту.
Я в ней не специализировался. Лучший результат – сорок пять метров. Один из наших, мной уважаемых, из плеяды отходящей, швырял на семьдесят. Но шестерки ненужные, лишние в традиционных играх, вручали почему-то мне.
Швырял.
При этом наивные воспитанные отдыхающие то и дело срывались со своих подстилок и гнались за картой. Подобрав, направлялись к нам и с вежливой фразой:
– Вы уронили, – протягивали кому-либо из нас.
Мы благодарили. Погодя, я швырял вновь. И все повторялось. Случалось по многу раз...
... Как-то Боксер был пойман на «лишаке».
Играли на квартире у Розы. Как принято на ее хате, в «храп». Публика престарелая, лоховитая.
Боксер – из профессионалов, но затесаться – умудрился. Без напряжения, не мудрствуя, доит их на лишней карте. Но захотелось ему пива. Дал знак – подали бутылку. (У Розы для гостей всегда пиво было, не бесплатно, конечно.) Открытую уже. Этот нахалюга бутылку взял, приложился к горлышку.
А в руке – луз. В той самой, которой бутылку держит. Через мутное стекло ясно виден.
Роза так и обомлела. Рот разинула, пальцем на бутылку, как на чудо, тычет. Звуки гортанные издает. Отказала, в общем. Боксеру от дома...
Ленгард рассказывал, как жену вычислил.
Поехала отдыхать в Трускавец. Отдыхала месяц почти, звонила часто, жаловалась на скуку, на тоску по супругу милому.
Возвращается, жалуется на четырехнедельную скукотищу.
Ленгард вдруг ей полную раскладку дает: как звали ее «хахаля», как выглядел, какими текстами прибалтывал, даже какие цветы при первом свидании подарил...
Та растерянна, напуганна... В слезы. Повинилась, куда деваться? Все сходится...
Вычислить было несложно.
По возвращении обнаружилась среди ее вещей колода. Супруга утверждала, что в киоске купила, чтобы с соседками по санаторию время убивать. Не так по дому скучать... Ленгард по колоде «хахаля» и вычислил. Крапленой оказалась колода. По знакомой системе. По той самой, которой Ленгард с напарником – «каталой» много лет назад пользовались, гастролируя. Напарник – бабник был редкий. Секретами очарования имел обыкновение хвастать. Но мужик, как утверждал Ленгард, был порядочный. Наверняка не знал, за чьей женой в Трускавце волочился.
...Как не вспомнить вечный фокус Семеныча?..
Генерал в отставке, ветеран войны, в картах – не такой уж подарок. Невероятно сморщенный, невероятно сухой старичок с неизменными орденскими планками и воинской выправкой.
Сколько его помню, приставал ко всем с одним и тем же карточным фокусом. По многу раз к одним и тем же людям. Ко мне, например, раз семь подходил. Я каждый раз не мешал ему доводить выступление до конца...
Семеныч, строгий при этой своей выправке, направляется ко мне, только что спустившемуся на пляж. Протягивает колоду, командует:
– Тяни карту.
Послушно тяну.
Требует:
– Запомни.
Запоминаю.
Семеныч отворачивается и старчески-строевым шагом уходит. Полный ожидания.
Ожидание я оправдываю, интересуюсь:
– Что с картой-то делать?
– Засунь себе в задницу! – оборачивается радостный Семеныч. И начинает вдохновенно хохотать.
Засунуть карту всем из нас он предлагал почти при каждой встрече... Никто не обижался. Даже радовались за него: веселый человек, чего уж тут...
...А пронырливость того самого тихони Терапевта...
Играем в преферанс. Я, Терапевт, Ленька Ришелье и Буржуй. У меня «пуля» складывается удачно, у Терапевта с Ленькой – так себе.
У Буржуя, возрастного, опытного профессионала, – не идет. Это его раздражает. Потому как мы с ним – жулики, оставшиеся двое сильных любителей, обязаны, по его разумению, быть жертвами. Буржуй – не из моих партнеров. Как-то не случалось быть соучастниками. Вижу, бесит его, что приходится этим «закатывать».
И вдруг – на тебе, начинает хамить. Хамит именно мне, может быть, как самому молодому.
Терплю, но – сколько же можно.
– Еще вякнешь, – предупреждаю, – отлуплю.
Не успокаивается.
Конечно, все – свои, позволительно и не сдержать слово, но этот, вроде как специально, провоцирует. Этак и репутацию потерять недолго.
Не выдерживаю.
– Пошли, – говорю, – настучу по мордяке.
Надо же!.. Вскакивает, и к моему, и ко всеобщему изумлению. Нервно так, порывисто подталкивает.
Понятное дело: отойти надо. Не тут же, при людях взрослого человека лупить?
Отошли в сторонку. Оглядывается: нет ли кого поблизости. Принимает подобие стойки. Тут же получает в глаз. Почему в глаз – я и сам не понял. Не лучшая точка приложения, некорректная. Как-то бездумно, раздраженно буцнул.
Буржуй мгновенно успокаивается.
– Все, – сообщает. И, как оценку выставляет: – Очень хорошо. – Тут же деловито ко мне, демонстрируя потерпевшее око: – Ну как? Заметно?
– Не очень... – отвечаю растерянно.
– Ну, все-все, тебе дай волю...
Пока играли, осенила его идея: давно нам пора сотрудничать. Почему бы не начать прямо сейчас?.. Ну и нашел способ уединиться. Договор заключили.
Рассмешил меня этот этюд. Может, поэтому и уступил, пошел на сделку, что развеселился. А может, Буржуй как раз на это рассчитывал, хитрюга. Предполагал, что мне его поддержка нужна, как «двойки» в преферансе.
И что же?! Терапевт неладное заподозрил.
Несмотря на то, что к концу игры фингал у Буржуя сиял вовсю, как маяк в ясную ночь. Несмотря на то, что я для пущей достоверности, время от времени порыкивал на побитого.
Терапевт то и дело произносил тихие, ворчливые фразы:
– Ну да, нашли время драться. И с чего бы это угадывать стали, со «старшей» ходить?..
Ришелье – не насторожился, слишком невероятным показалось предположение Терапевта.
Я понимал, что веса оно не имеет: можно не обращать внимания. Но раздражение испытывал. Смешанное с восхищением. Впрочем, всегда относился к Терапевту с уважением.
Или вот – курьез. В чистом виде.
Дело было в том самом N. Еще в период, когда обхаживал, лелеял Борьку.
Довелось познакомиться с Мусиком, шулером-союзником. Он Борьку тоже маленько пощипал. Столкнулись мы с ним в игре. На Борькиной территории. Ничего не вышло. Ни у него, ни у меня. Но я вроде как из молодых. А он только-только из Киева, с ристалища. В принципиальной игре шестьдесят «штук» нажил. У профессионала.
Озадачился он, предложил сотрудничество.
Я обещал подумать. Не нравится мне, когда жулики друг друга обыгрывают. Что, фраеров мало? Конечно, можно посостязаться, но шестьдесят со своего?.. Мне показалось – многовато. В общем, уважительно расстались.
Проходит время. Я – уже не у Борьки. Имею сообщника, местного игрока, несколько приблатненного, тоже известного, но в кругах более узких. Тренирую помаленьку, он мне фраеров поставляет.
Нагрянул однажды с сообщением, что есть два клиента. Лезут в крупную игру. Не то слово – крупную. В нахальную. Идем на игру, на нейтральную хату. С прикрытием, как положено.
И – на тебе, в виде клиента, одного из двух, оказывается Мусик. Начинает смеяться.
Оказывается, когда посредник сообщил ему, что клиенты, то есть мы, готовы принять нахальные условия и играть крупно, Мусик передал через наших, что ему в N нужен я. Для игры в пару. Я намечался в соперники самому себе...
...Сколько их, курьезов – грустных и смешных – случалось и случается с картежниками...
От такого, например, где не способного рассчитаться должника обязали в течение года по утрам приносить молоко выигравшему, устроили молочником, до мрачного, когда подруга по-шпионски раскусила милого в постели. Милый в гуцульском регионе крепко нажился. Разнеженный страстью, признался. Залог успеха – перстень с шипом. Крапил колоды в ходе игры. По утру повесили разомлевшего. В лесистой гуцульской местности.
Много курьезов. Но нанизываешь их один за другим, и занятность вроде сглаживается, привыкаешь, что ли, к ней? Так и в работе шулера: когда регулярно – перестаешь замечать. А оглянешься – действительно есть, что вспомнить...
Глава 19. О том, чем заканчивают
Самая печальная глава.
Не знаю ни одного «каталу», который закончил бы благополучно. Шулер – это не профессия, мировоззрение это, образ жизни. Попробуй откажись от мировоззрения, от привычного, единственно знакомого образа жизни.
Попробуй не откажись. На старости лет, когда не те глаза, не те руки, не те нервы.
Лучше всего устраиваются те, кто съезжает, эмигрирует. Образ жизни волей-неволей меняется. Хотя все, кто избрал это продолжение, от карт не отказались. Насколько знаю, ни один.
Все три сообщника по корпорации – за границей. Шурик с Шахматистом – в Сан-Франциско. Математик – в Израиле.
Если бы только они... Забредешь на пляж, окинешь взором, памятью, оставшихся...
И поделиться не с кем. Все оставшиеся при тоске.
Но и те, кто никогда не выберет самоизгнание, большей частью не веселят.
Если ты и дожил до почтенного возраста, если не споткнулся на тернистом пути о чью-то месть, о свой непрощенный проигрыш, о статью закона, которую на тебя таки отыскали... Какие шансы пожить беспечно при любящей супруге, вышедших в люди детях, карапузах внуках? При здоровье, достатке и уважительном отношении соседей? Слабенькие шансы.
Угнетающе большие нажить язву от ресторанных харчей, болезни – от ресторанных девочек и множество врагов.
Примеры даже приводить не хочется. Тошно. Одна картинка совсем подкосила...
Осенний вечер, улица Пушкинская, усыпанная листьями и экскрементами ворон. Контейнер с мусором, и занырнувший в него нестарый еще человек. Рослый, с очень мужским, изможденным лицом. Тот самый Кеша. Попутчик артиста-режиссера, благородно проигравший удачливому сопернику уйму тысяч.
Конечно, не обстоятельства вынудили, скорее с психикой – нелады. Но разве ж это утешит?..
Примеров благополучного исхода тоже много не приведу. Правда, по другой причине.
Отец Шурика, в молодости проигравший огромные деньги и завербовавшийся в Якутию. Для отработки. Так в Сибири и остался, бригадиром монтажников стал, орден Ленина получил. «Правда» о нем писала.
Вадик Богатырь – уважаемый игрок, бывший партнер Ленгарда. В бизнес ударился – от карт отошел. Когда-никогда на Ланжерон забредет, удовольствия ради дешевую «пульку» распишет. Без всяких трюков.
Валера Рыжий... Не тот – другой. Удивительное совпадение имен. Этот закончил профессионально играть еще накануне моего карточного младенчества. О его прошлой деятельности легенды ходили. А он, живая легенда, на пляже шлепал себе картишками. С полными фраерами. Вызывающе честно. И всегда при нем, душу отводящем, находилась жена Ирина, которая, как говорили, помогла «соскочить». Уважали их. Обоих. Валеру еще и за то, что классным рихтовщиком стал. И, кстати, о цепкости мафии... Крестный отец о жизненном пути отщепенца с одобрением высказывался...
Не знаю ни одного «каталу», который закончил бы благополучно. Шулер – это не профессия, мировоззрение это, образ жизни. Попробуй откажись от мировоззрения, от привычного, единственно знакомого образа жизни.
Попробуй не откажись. На старости лет, когда не те глаза, не те руки, не те нервы.
Лучше всего устраиваются те, кто съезжает, эмигрирует. Образ жизни волей-неволей меняется. Хотя все, кто избрал это продолжение, от карт не отказались. Насколько знаю, ни один.
Все три сообщника по корпорации – за границей. Шурик с Шахматистом – в Сан-Франциско. Математик – в Израиле.
Если бы только они... Забредешь на пляж, окинешь взором, памятью, оставшихся...
И поделиться не с кем. Все оставшиеся при тоске.
Но и те, кто никогда не выберет самоизгнание, большей частью не веселят.
Если ты и дожил до почтенного возраста, если не споткнулся на тернистом пути о чью-то месть, о свой непрощенный проигрыш, о статью закона, которую на тебя таки отыскали... Какие шансы пожить беспечно при любящей супруге, вышедших в люди детях, карапузах внуках? При здоровье, достатке и уважительном отношении соседей? Слабенькие шансы.
Угнетающе большие нажить язву от ресторанных харчей, болезни – от ресторанных девочек и множество врагов.
Примеры даже приводить не хочется. Тошно. Одна картинка совсем подкосила...
Осенний вечер, улица Пушкинская, усыпанная листьями и экскрементами ворон. Контейнер с мусором, и занырнувший в него нестарый еще человек. Рослый, с очень мужским, изможденным лицом. Тот самый Кеша. Попутчик артиста-режиссера, благородно проигравший удачливому сопернику уйму тысяч.
Конечно, не обстоятельства вынудили, скорее с психикой – нелады. Но разве ж это утешит?..
Примеров благополучного исхода тоже много не приведу. Правда, по другой причине.
Отец Шурика, в молодости проигравший огромные деньги и завербовавшийся в Якутию. Для отработки. Так в Сибири и остался, бригадиром монтажников стал, орден Ленина получил. «Правда» о нем писала.
Вадик Богатырь – уважаемый игрок, бывший партнер Ленгарда. В бизнес ударился – от карт отошел. Когда-никогда на Ланжерон забредет, удовольствия ради дешевую «пульку» распишет. Без всяких трюков.
Валера Рыжий... Не тот – другой. Удивительное совпадение имен. Этот закончил профессионально играть еще накануне моего карточного младенчества. О его прошлой деятельности легенды ходили. А он, живая легенда, на пляже шлепал себе картишками. С полными фраерами. Вызывающе честно. И всегда при нем, душу отводящем, находилась жена Ирина, которая, как говорили, помогла «соскочить». Уважали их. Обоих. Валеру еще и за то, что классным рихтовщиком стал. И, кстати, о цепкости мафии... Крестный отец о жизненном пути отщепенца с одобрением высказывался...