Баркер Клайв. Абарат (пер. Л. Бочаровой)

   Она подошла к тюфяку у дальней стены комнаты, который, вероятно, служил кроватью для Изарис, ее мужа и Майзы, и сдернула с него покрывало. Обернувшись, убедилась, что насекомое по-прежнему неотступно ее преследует. Но прежде чем оно успело сообразить, что она замышляет, Кэнди набросила на него покрывало и сбила тварь на пол.
   Стрекоза принялась неистово бить крыльями и издавать звуки, похожие на плач младенца. Кэнди, стараясь не поранить насекомое, прижала его к полу, подвернула края покрывала, чтобы стрекоза оказалась как бы в мешке, вскочила на ноги и бросилась к двери. Но тварь во что бы то ни стало решила высвободиться и бешено затрепыхалась в своей темнице. Крылья ее были такими жесткими и прочными, что ветхая ткань не выдержала натиска и затрещала.
   Кэнди была почти у двери, однако насекомое превзошло ее в проворстве. Проделав огромное отверстие в покрывале, оно вырвалось на свободу, отлетело в сторону и несколько раз обернулось в воздухе вокруг своей оси — наверняка выискивая взглядом того, кто посмел сыграть с ним такую скверную шутку. Сфокусировав взгляд на Кэнди, существо подлетело к ней еще ближе, чем прежде. И в этот миг Кэнди поняла, что такого странного было в глазах твари: зрачки стрекозы сузились не плавно, а рывками, будто диафрагма у фотоаппарата.
   — Ты не настоящее! — крикнула Кэнди, испытывая одновременно изумление и злость.
   В изумление ее повергло совершенство форм механического насекомого, благодаря которому она так долго принимала его за живое существо. Злилась же она главным образом на себя, за свою недогадливость, но и на игрушечную стрекозу тоже.
    Эта штука за ней шпионила!
    — Ах ты, мерзость этакая! — процедила она сквозь зубы, размахивая наспех скрученным в жгут покрывалом, как не раз поступала в доме на Последовательной улице при виде синебрюхой мухи.
   Насекомое было таким крупным (к тому же, возможно, оно еще не вполне пришло в себя после недавнего пленения), что Кэнди с первого же взмаха удалось сбить его на пол. Удар был очень сильным.
   Металлический звук, с которым саранча-стрекоза стукнулась о дощатый пол, подтвердил догадку Кэнди. Она имела дело с механическим соглядатаем.
   Кэнди сдернула со своего врага покрывало. Насекомое лежало на боку, одно из его крыльев слабо шевелилось, другое было неподвижно, а все шесть ног медленно, ритмично сгибались и выпрямлялись, словно крутили педали невидимого велосипеда.
   Но даже сейчас, искалеченное, распростертое на полу, оно упрямо повернуло голову к Кэнди и уставилось ей в глаза. Равномерное жужжание, которое Кэнди прежде принимала за звук находящихся в движении крыльев стрекозы, все так же наполняло воздух.
   Это был шум работающего механизма, причем механизма серьезно поврежденного. Кэнди стало не по себе. В ее планы вовсе не входило ожидать, пока эта машинка сама мирно закончит свое механическое существование. Она слишком хорошо помнила, как прихлопнутые и сметенные на пол тараканы, которых она считала мертвыми, поднимались на ножки и невозмутимо удалялись прочь. Пока это создание шевелится и издает звуки, оно опасно.
   Кэнди подошла к очагу и подобрала с пола металлический прут, который использовался в этой лачуге вместо кочерги. Вернувшись на прежнее место, она осторожно дотронулась концом прута до механической твари.
   То, что случилось в следующее мгновение, застало Кэнди врасплох. Насекомое отреагировало молниеносно. Уцепившись передними лапами за кончик прута, оно забралось на него и промчалось к Кэнди со скоростью атакующей змеи. Из щели внизу головы, заменявшей рот, выскочило жало длиной дюймов в пять, и насекомое глубоко вонзило его в руку Кэнди между указательным и большим пальцем. Кэнди с криком уронила самодельную кочергу и поднесла раненую кисть ко рту. Она почувствовала на губах солоноватый вкус крови и еще чего-то странного — не иначе как машинного масла, которым было покрыто оружие механической твари.
   А стрекоза-соглядатай тем временем рассталась с железным прутом и наконец-то решила отступить. Видно, Кэнди удалось-таки ее ранить: тварь ковыляла прочь на четырех лапах, а две задние беспомощно волоклись по полу.
   Это, однако, не помешало ей на полном ходу подвергнуть себя значительной трансформации.
   В спине стрекозы-саранчи вдруг появилось продолговатое отверстие, куда с легким щелчком убрались оба крыла, после чего маленькая дверца затворилась. Одновременно из задней части брюшка стал выдвигаться многоколенчатый хвост, снабженный несколькими парами дополнительных ног. Когда все эти неожиданные превращения завершились, металлическое насекомое перестало быть похожим на саранчу или стрекозу. Теперь это была гигантская многоножка. Даже цвет ее панциря незаметно переменился, из зеленого став буровато-желтым.
   Механический шпион больше не пытался фотографировать Кэнди. Он явно желал только одного — убраться подальше, чтобы избежать дальнейших покушений на свою искусственную жизнь. Кэнди не собиралась ему в этом препятствовать. Риск был слишком велик.
   Насекомое почти уже доползло до входной двери. Всего каких-нибудь пара футов — и оно оказалось бы на свободе. И тут в каморку вернулась Изарис. Она не смотрела под ноги. Взгляд ее, как только она переступила порог, обратился к детям, к испуганному личику Майзы.
   — Осторожно! — крикнула ей Кэнди.
   Но было поздно. Изарис наступила на хвост многоножки, и тот хрустнул, как ореховая скорлупа.
   Изарис с опаской взглянула под ноги. Пакеты с едой, которую она купила в городе, выпали у нее из рук. На лице появилась брезгливая гримаса.
   Она подняла ногу, чтобы прикончить ползучую тварь.
   — Мам, прогони это! — взвизгнула Майза. Личико ее было залито слезами.
   — Осторожней, оно кусается! — предупредила Кэнди, которой все никак не удавалось унять сочившуюся из раны кровь. — Вон как меня ужалило!
   Однако Изарис это нисколько не испугало. В ее дом вторглась мерзкая многоножка, напугавшая до слез ее дочь, и она была полна решимости покончить с насекомым. Изарис попыталась растоптать его, дважды тяжело ударив каблуком по тому месту, где только что находилось маленькое чудовище, но оно с необыкновенным проворством уворачивалось от ударов, пытаясь одновременно проскользнуть между ног Изарис. Та отступила назад, преграждая ему путь. Насекомое завертело головой. Взгляд его огромных глаз уперся в стену справа от двери. Наклонившись, Изарис вооружилась кочергой, которую обронила Кэнди, и загнала многоножку в угол.
   И снова искусственное создание продемонстрировало чудеса проворства и сообразительности. Бросившись к стене, оно подпрыгнуло и, цепляясь лапками за неровности штукатурки, помчалось вверх. С невероятной скоростью оно поднималось по стене зигзагами, из-за чего Изарис, нанося по стене удар за ударом железным прутом, всякий раз промахивалась. В считанные секунды многоножка доползла до потолка, пробежала по нему почти до середины, где зияла трещина, юркнула в нее и была такова.
   — Тихо! — шикнула Изарис на Назаре, который вдруг решил захныкать.
   Ребенок тут же умолк. Кэнди прислушалась. Снаружи доносился легкий стук лапок насекомого по деревянной крыше. Вскоре он сделался едва различимым, и Кэнди стало казаться, что он совсем исчез и звучит теперь только в ее воображении.
   Еще через несколько мгновений наступила полная тишина.
   Кэнди взглянула на свою руку. Из раны продолжала сочиться кровь. Кэнди затошнило. Не столько от вида самой крови, сколько от мысли о создании, которое нанесло ей эту рану, о безупречной работе механизма, о мощном искусственном разуме, угадывавшемся в злом блеске огромных глаз.
   — Откуда эта штука могла взяться? — спросила она у Изарис.
   Та вытащила из сундука обрывок детской рубахи и протянула его ей.
   — Возьми. Перевяжи руку, чтобы унять кровь.
   — Что она тут делала?
   —  Понятия не имею. —Изарис упорно избегала взгляда Кэнди. — Такие твари тут повсюду ползают. Однако в мой дом они раньше не забирались.
   — Но ведь это не насекомое. Оно механическое. Это машина.
   Изарис пожала плечами, словно ей было совершенно безразлично происхождение многоножки, вторгшейся в ее жилище.
   Кэнди разодрала остатки рубахи на несколько полосок и перебинтовала руку. Пульсирующая боль стала слабее.
   Она как раз затягивала узел свободной рукой и зубами, когда Изарис, успокоив своих детей и положив им на тарелки еду, произнесла:
   — Знаешь, лучше тебе уйти...
   Она по-прежнему не смотрела на Кэнди. Ей было неловко выставлять за дверь чужестранку, совсем еще девочку, которая так щедро облагодетельствовала ее семью. Но безопасность собственных детей была для нее превыше всего.
   — Вы боитесь, что на смену этой твари явятся другие?
   — Откуда мне знать?
   Изарис наконец обернулась к Кэнди. В лице у нее не было ни кровинки, глаза стали огромными. Как храбро она себя ни вела, выгоняя многоножку из комнаты, встреча с незваным пришельцем напугала ее не меньше, чем Майзу. Просто она умела держать себя в руках. Глаза женщины наполнились слезами, но она усилием воли сдержала рыдания.
   — Прости, если можешь. Но будет лучше, если ты уйдешь от нас.
   Кэнди кивнула:
   — Разумеется. Я понимаю. Надеюсь, у вас и ваших близких все сложится хорошо.
   — Спасибо тебе, — прошептала Изарис. — И всего самого хорошего. Удачи. Только будь осторожна. Времена сейчас тяжелые, опасности повсюду.
   — Это я успела заметить.
   Изарис, кивнув, вернулась к прерванному занятию — стала кормить детей. Кэнди перешагнула через порог и вышла на улицу.

ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО

   Тлен не питал ни малейших симпатии к коммексовским поделкам. На острове Пайон, где время остановилось на трех часах пополуночи, Роджо Пикслер основал Коммексо, свой так называемый Город Света и Смеха. А некогда на этом же острове стояли Палаты Ночи самого Кристофера Тлена. У Повелителя Полуночи сохранились самые отрадные воспоминания о той поре, когда Пайон служил ему местом для увлекательных игр и забав — пока во дворце не случился сильный пожар. Кристофер не нуждался тогда в помощи магии. Он был наследным принцем, любимчиком отца. Этого было вполне довольно, чтобы весь мир был к его услугам, а остров Пайон стал его игровой площадкой.
   Но после пожара Тлен туда уже не возвращался. Поэтому, когда человек по имени Роджо Пикслер, которого он поначалу принял за безобидного фантазера и мечтателя, захотел приобрести землю с развалинами Палат Ночи, Кристофер охотно ее продал.
   И только много позднее он узнал, что представители Пикслера скупили множество земельных участков вокруг Пайона, пока этот мечтатель не сделался владельцем угодий, достаточно обширных, чтобы выстроить город своей мечты, где не останется места для ночи, вечно гонимой при помощи искусственного освещения. Что за насмешка, что за утонченное издевательство! На том самом месте, где некогда в таинственной тиши и благостном сумраке проживало семейство Тлен, вырос шумный, сияющий разноцветными огнями город. В полночь этот ненавистный свет можно было различить даже с некоторых участков Берега Костного Мозга, что обращен на северо-запад, туда, где ветры с Изабеллы немного рассеивают красные туманы.
   Тлен дал себе клятву лично уничтожить все огни на Пайоне, лишь только настанет его долгожданная Ночь Всех Ночей. А Роджо Пикслера вместо его возмутительно ярких мечтаний станут одолевать кошмары. Кристофер выберет для него парочку самых мрачных из своей коллекции. Что-нибудь такое, от чего этот фантазер превратится в калеку, погрузится в бездну безумия столь глубоко, что позабудет само название своего мерзкого города.
   Но это дело будущего. А пока не настанет счастливейшая Ночь, следует воспользоваться изобретениями строителя Коммексо в своих целях. Этот мечтатель оказался вовсе не беспросветным глупцом, каковым поначалу счел его Тлен. Пикслеру удалось многого добиться, сочетая некоторые приемы древней магии, применявшейся на островах с начала времен, и новейшие открытия ученых — множество работали на него в залитых светом лабораториях в высоких башнях Коммексо.
   А каким образом, спрашивается, удалось этому выскочке овладеть тщательно хранимыми секретами древних магических знаний? Разумеется, он почерпнул их из книг. Из тех книг, которые профессиональные воры похищали для него за щедрую плату из различных книгохранилищ, в том числе и из собственной библиотеки Тлена. Последнему не оставалось ничего другого, кроме как уведомить заказчика, что ему известен не только сам факт кражи, но и размер вознаграждения, которое Пикслер выплатил исполнителю, Джону Хвату, за его преступные услуги.
   Вскоре после этого до Тлена дошли слухи, что Пикслер, будучи человеком трусоватым и суеверным, очень встревожился из-за того, что о его тайных деяниях стало известно. Опасаясь возмездия, он словно невзначай предложил Тлену в случае надобности воспользоваться любыми из приспособлений, созданных посредством его «Высших Истин», как он именовал свой синтез науки и магии. Тлен милостиво пообещал Пикслеру, когда настанет время, прибегнуть к его помощи.
   И вот наконец этот час настал.
   Допросив Остова, Тлен немедленно отправил одного из своих доверенных помощников, Отто Живореза по кличке Крест-Накрест, с тайным поручением в Коммексо. Повелитель Полуночи прекрасно знал, что Пикслеру, как и любому человеку, наделенному деньгами и властью, повсюду мерещатся враги и заговоры против его особы. У выскочки Пикслера подозрительность эта приняла крайние формы и превратилась едва ли не в помешательство. И для этого у него имелось достаточно оснований. Он не зря вечно боялся за себя и свой город. На каждом из островов наверняка жило немало людей и иных существ, ненавидевших Коммексо и все, что с ним было связано.
   Будучи человеком практического склада, способным решать проблемы и противостоять любым опасностям, Пикслер приказал своим ученым магам изготовить как можно больше механических соглядатаев, внешне напоминающих живые существа. Этих шпионов он разослал во все концы Абарата — собирать сведения о возможных злоумышлениях против Коммексо и его создателя.
   Всего какой-нибудь месяц тому назад Живорез притащил в Двенадцатую башню не меньше дюжины этих шпионов-автоматов, чтобы позабавить своего господина. Тлен тогда отнесся к ним без должной серьезности. Он с наслаждением полюбовался, как Живорез выколол тварям глаза и как после этого иные из них бегали или летали по залу для гаданий, натыкаясь на стены, пока не рассыпались на составные части. К слову сказать, он предусмотрительно отнял у Отто несколько самых занятных экземпляров и передал их собственным ученым для исследований. А механическую ворону оставил себе, уж больно славно та каркала в клетке, и слепота ей в этом не была помехой.
   Но теперь ему самому настоятельно требовались услуги механических шпионов Роджо Пикслера. Он хотел знать, не утонула ли девчонка из Иноземья, предполагаемая сообщница Джона Хвата, в море Изабеллы. И если нет, если она паче чаяния осталась в живых, то где ее искать.
   Итак, Живорез был послан в город Коммексо, откуда вскоре вернулся, но не один, а в сопровождении одного из ведущих ученых Пикслера, некоего доктора Щипцоверна.
   Щуплый коротышка-доктор предстал перед Тленом в ослепительно белом льняном костюме, белоснежных туфлях из мягкой кожи и с белым галстуком на тощей шее. Нос его украшали самые необычные очки, какие Тлену когда-либо доводилось видеть. Единственная линза этих очков была сконструирована так, что со стороны казалось, будто оба глаза у их обладателя сместились в середину лица и расположились, почти слившись воедино, один поверх другого. У Щипцоверна в добавление к этому глаза заметно разнились между собой. Один был существенно больше другого, но поворачивался медленнее, отчего единый циклопический глаз в центре лица то кривился в стороны, то смещался вверх или вниз. Однако самого доктора это, похоже, нисколько не смущало. Да и на остроту его зрения не влияло, если судить по тому, что, когда в галерею вошел Тлен, Щипцоверн с интересом разглядывал фрески на стенах.
   Вместо приветствия он пискляво проверещал:
   — Мне сообщили, будто вы кого-то разыскиваете. Это правда? Вам грозит опасность? И требуется помощь мистера Пикслера? — И, не дав Повелителю Полуночи и слова вставить, зачастил дальше. Своим назойливым голосом, который ужасно раздражал Тлена. — Мистер Пикслер уполномочил меня передать вам, что он безмерно счастлив оказать услугу доброму соседу. Не могли бы вы составить словесный портрет злоумышленника?
   — Нет, — буркнул Тлен. — Это сделает кое-кто другой. — Он покосился на Живореза. — Ну, где там этот Остов?
   — Я велел ему подняться сюда из кухни, господин. Он должен ждать в соседнем зале.
   — Ступай приведи его.
   Живорез направился вдоль галереи ко входу в смежный с ней зал, а Тлен тем временем сосредоточил все внимание на докторе Щипцоверне.
   — Итак, с чем ты ко мне пожаловал?
   Щипцоверн моргнул, отчего его глаз дернулся из стороны в сторону, покосился набок и замер.
   — По личному распоряжению мистера Пикслера вам будет предоставлена наша последняя разработка, секретнейшее приспособление для тотального слежения. Всевидящее Око.
   — Я польщен, — мрачно изрек Тлен. — Но почему, позволь узнать, мистер Пикслер удостоил меня этой чести, почему он решил доверить мне столь секретную разработку?
   — В надежде на будущее, лорд Тлен. Он предвидит, что наступит время, когда вас и его свяжет нечто большее, чем добрососедские отношения.
   — Ну-ну, — нахмурился Тлен. — Понятно. Так давай сюда этот хваленый прибор. Посмотрим, впрямь ли твой господин намерен водить со мной дружбу.
   — Да вот же он!
   Щипцоверн указал на темно-серый квадратный ящик футов трех высотой, стоявший у одной из стен галереи. Вытащив из кармана миниатюрный пульт управления, он надавил большим пальцем на какую-то кнопку.
   Ящик немедленно пришел в движение. Из четырех его нижних углов выдвинулись и стали расти изящные ножки. По мере того как длина их увеличивалась, ящик поднимался над полом все выше и выше, пока не замер на уровне груди Тлена и не переместился в середину коридора. Без каких-либо дальнейших команд он начал раскрываться, подобно кубическому бутону, боковые стенки его плавно разошлись в стороны, и вот уже на каждой из четырех его сторон светилось по четыре экрана. На экранах бегали изображения. Сперва мутноватые, они быстро обрели четкость.
   Тлен зловеще ухмыльнулся.
   — Так-так...
   Он хотел было обойти вокруг Всевидящего Ока, чтобы взглянуть на экраны на других его сторонах, но прибор услужливо повернулся вокруг своей оси. Разворот Око совершило достаточно медленно, чтобы можно было успеть окинуть взглядом все экраны. На одних изображение застыло в неподвижности, на других — двигалось. На некоторых картинка и вовсе дергалась, резко и беспорядочно, — должно быть, механические соглядатаи, которые передавали эти изображения, в данный момент преследовали свои жертвы.
   Тут как раз подоспел и Живорез в компании с Остовом. Мендельсон был все в том же потрепанном плаще, только теперь его наряд украшали еще и остатки недавней трапезы. Повинуясь приказанию Тлена, Остов дохромал до волшебного ящика и уставился на него в безмолвном недоумении.
   — Надеюсь, среди этих картинок нам рано или поздно попадется изображение малютки Кэнди, — сказал ему Тлен и повернулся к Щипцоверну. — А что за существа проделывают для вас эту шпионскую работу?
   — Вы имели возможность детально рассмотреть некоторых из них не далее как месяц тому назад, — лукаво сощурив свой циклопический глаз, ответил доктор. — И если я не ошибаюсь, механическая ворона до сего момента украшает собой ваши личные покои.
   Скрытый смысл этого замечания не ускользнул от Тлена. Щипцоверн давал ему понять, что автоматы Пикслера шпионили даже за ним, самим Повелителем Полуночи.
   Но Тлен решил, что обдумает и оценит эту информацию как-нибудь погодя, а пока притворился, будто не понял намека.
   — Сколько же отчетов содержится в этом ящике? — спросил он.
   — Девятнадцать тысяч четыреста двенадцать. И это только за последние двое суток. Но разумеется, если вам желательно получить сведения о предшествующих днях, то...
   — Нет-нет, — прервал его Тлен. — С меня вполне довольно и двух дней. Остов!
   — Да, мой господин.
   — Доктор Щипцоверн сейчас позабавит тебя кое-какими картинками. Если ты увидишь на экране ту девчонку, немедленно дашь мне знать. Отто, доложишь мне о результатах.
   Отдав эти распоряжения, Тлен покинул галерею и вышел из Башни навстречу полуночной тьме. Высшие Истины Щипцоверна недолго занимали его мысли. Ему предстояло обдумать нечто куда более серьезное.
   Предметом размышлений Кристофера Тлена были россыпи звезд, видневшихся сквозь туман над его головой.
   Он знал из книг, что каждая из этих искорок — на самом деле далекое солнце. И хотя их скудный свет высоко в небе лично ему не доставлял особых неудобств, на Абарате обитали создания, для которых даже слабое мерцание звезды (не говоря уже о ярком полуденном солнце или лунном сиянии, порой разливавшемся над островами) было истинной пыткой.
   Эти существа звались реквиями и обитали в самых темных и глубоких пучинах моря Изабеллы.
   Их возраст и воля к злу не поддавались измерению. Ведь это и впрямь были создания настолько древние и переполненные такой лютой злобой, что многие серьезные ученые, профессионально исследовавшие разнообразие форм жизни на Абарате, отказывались верить в их существование. Ученые эти утверждали, что яростная жажда разрушений в таких масштабах, какие приписывались реквиям, — досужий вымысел. Такого просто не может быть, потому что быть такого не может. А значит, реквий не существует в природе.
   Но из достоверных источников Тлену было доподлинно известно, что реквии существовали с начала времен, что живы они и поныне. Исходя из этого неоспоримого факта, он не раз задумывался, во что превратилась бы жизнь его многочисленных врагов на архипелаге, сумей он хотя бы ненадолго погасить звезды, луну и солнце.
   Ведь тогда в наступившем мраке реквии поднялись бы на поверхность моря из неизмеримых глубин, покинув свои твердыни на дне Изабеллы, где им по-прежнему поклоняется и верно служит всякая мелкая глубоководная нечисть, они поднялись бы и обратили свои чудовищные лики к темному небу. И они выползли бы на сушу, туда, куда не дерзали ступать с тех пор, как над Абаратом рассеялись облака черного пепла, скрывавшие светила.
   О, сколько вреда реквии принесли бы, вновь очутившись на островах!
   Сколько городов они сровняли бы с землей, сколько народов стерли бы с ее поверхности!
   Масштабы злодеяний, на какие были способны реквии, не умещались даже в воображении Тлена.
   И лишь одно он знал наверняка: он непременно хотел бы лично присутствовать при их появлении на островах. Когда Час Тьмы минует и реквии возвратятся в свои бездонные глубины, в свои чудовищные крепости, ему надлежало быть готовым к тому, чтобы при содействии своих каменщиков и жрецов заложить основы Нового Мира. И этот Новый Мир Повелитель Полуночи построит, каким пожелает.
   — Господин!
   Тлен сперва решил было, что к нему обращается Живорез. Но голос, вторгшийся в его сладостные мечтания, принадлежал другому существу. Одному из заплаточников, служивших его бабке. Старуха сметывала вместе кусочки кожи, замши, всевозможные лоскутки и шила из получившихся полотнищ чехлы с руками, ногами и головой, которые затем наполняла густой одушевленной грязью. Заплаточника, который осмелился прервать размышления Тлена, звали Колтуном. Он был во всех отношениях неудавшимся экземпляром.
   — В чем дело? — сквозь зубы процедил Повелитель Полуночи.
   — Ваша бабушка желает видеть вас, милорд. Она хочет расспросить вас о приезжем из Коммексо.
   — От ее глаз и ушей ничто не укроется, верно? — усмехнулся Тлен.
   — Истинно так, милорд.
   — Передай ей, что я сейчас занят. У меня накопилось множество дел, которые не терпят отлагательства.
   — Она мне велела... м-м-м...
   Колтун начал заметно нервничать. Поручение Бабули Ветоши явно было для него не из приятных.
   — Выкладывай! — гаркнул Тлен.
   — Она сказала... что запрещает принимать на Горгоссиуме посланцев Коммексо.
   —  Запрещает?! —взревел Повелитель Полуночи. Овеществленные кошмары, извивающиеся в жидкости, куда была погружена нижняя часть его лица, чрезвычайно оживились. — Оназапрещает мне делать то, что я считаю нужным?! Эта старая карга! Эта штопальщица!
   Он размахнулся затянутой в перчатку рукой и нанес заплаточнику такой мощный удар, что тот отлетел ярдов на десять.
   — Отправляйся к старухе, — прорычал Тлен, — и скажи, что, если она еще раз посмеет ЧТО-ЛИБО МНЕ ЗАПРЕТИТЬ, я выпущу целое облако кошмаров на свору ее мерзких заплаточников, так что они обезумеют от ужаса и разнесут Тринадцатую башню на куски. Ничегошеньки от нее не останется, кроме груды тряпья! ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ?!
   Выкрикивая эти угрозы, он все ближе подходил к Колтуну, словно собираясь снова наброситься на него. Заплаточник не делал попытки спастись бегством. Он сжался в комок, прикрыл голову руками и трясся от ужаса в предвидении неизбежной расправы.