Страница:
—
Не вздумай!Оставайся на месте! Тебе сюда не добраться: лестница обвалилась!
Хват заглянул внутрь маяка сквозь пролом в стене. Убедившись, что Кэнди сказала правду, он покачал головой.
— Но как же вы-то спуститесь вниз?
Похоже, в настоящую минуту ее безопасность заботила его куда больше, чем «самая старая игра в мире».
— Что-нибудь придумаю, когда придет время, — ответила Кэнди. — Прежде всего надо отыскать этот дурацкий шар.
— Мы все же попытаемся подняться к вам! — заявил Хват.
— Нет, это ни к чему, — возразила Кэнди. — Ждите меня внизу. Пожалуйста!
Не дожидаясь ответа братьев, она опустилась на корточки и приступила к поиску недостающей части той странной головоломки, которую ей только предстояло разгадать. На полу никакого шара не было и в помине, но оставались еще несколько углублений под сгнившими и проломленными участками досок. Шар мог закатиться в одно из них. Кэнди принялась методично обшаривать каждую из этих дыр, вынимая из отверстий источенные жучком щепки и комья свалявшейся пыли, нити паутины, высохшие останки насекомых.
В первом из отверстий шара не оказалось. Во втором тоже. И только на третий раз ей повезло. Она нащупала рукой какой-то круглый предмет, закатившийся в дыру. Ей пришлось выломать небольшой кусок доски, чтобы его достать. Маленький серебристо-бирюзовый шарик. Она кое-как подцепила его кончиками пальцев и вытащила наружу. Шарик оказался на удивление тяжелым. Он был вовсе не деревянный, как она сперва предположила, и не из пластика. Литой металлический шар. Его зеленовато-голубую поверхность украшал рисунок, который был очень хорошо знаком Кэнди: именно такие волнистые линии ее рука будто помимо воли выводила на полях учебника.
Но ей некогда было удивляться этому совпадению. За спиной послышалось громкое сопение, затем что-то снова рухнуло вниз, в колодец. Кэнди ни минуты не сомневалась, что это было: Остов, снедаемый желанием добраться до нее, отважился перепрыгнуть через обвалившийся участок лестницы.
Кэнди оглянулась. Сквозь приотворенную дверь она увидела Остова. Прыжок ему удался, и теперь он мчался по самой верхней уцелевшей части лестницы, перепрыгивал через две ступеньки и хватался за шаткие перила, а его длинные когти устрашающе клацали, ударяясь о сухое дерево.
Кэнди перевела взгляд на маленькую чашу на плоском основании пирамиды. В ушах ее эхом отдавались слова Хвата:
«Свет — самая старая игра в мире».
Тем временем Остов подобрался к двери и сквозь небольшую щель уставился на Кэнди одним из своих крошечных, как острие булавки, зрачков. Пасть его была широко разинута, с подбородка капала пена, как у бешеной собаки. Он снова затянул свою колыбельную, но теперь она звучала не зло и резко, как прежде, а нежно, весело и ритмично:
О грядущем не мечтай, О былом не вспоминай: Смерть готовит нам подвох, Вот он, твой последний вздох.
Напевая, Остов легонько, как если бы это была забавная игра, толкал дверь, пока та не открылась полностью.
У Кэнди уже не оставалось времени, чтобы добежать до пирамиды и опустить шарик в чашу. Стоит ей потерять эти три-четыре драгоценные секунды, и Остов успеет дотянуться до ее горла и вырвать его своими крючковатыми когтями.
Выбора не было: пора сделать свой ход в самой старой игре на свете.
Сделав глубокий вздох, Кэнди прицелилась и бросила шар. Бросок получился так себе: вместо того чтобы очутиться внутри чаши, шар попал на ее ободок и начал кататься по кругу, так и норовя выскочить наружу.
— Ну пожалуйста, —взмолилась она, глядя на крутящийся шар с тем же отчаянием, с каким азартный игрок, поставивший на кон последние деньги, пожирает глазами колесо рулетки.
У нее тоже не будет другого шанса.
А шарик продолжал невозмутимо кататься по ободку чаши, по самому краю, словно никак не мог решить, в какую сторону лучше упасть.
— Давай же! —прошептала она.
За спиной опять раздался резкий скрип двери. Кэнди постаралась не обращать на него внимания.
Шарик сделал завершающий, очень медленный круг, замер, покачался взад-вперед и плюхнулся на дно, немножко поболтался там туда-сюда по инерции и наконец остановился.
Увидев, что произошло, Остов издал звук, в котором, как и во всем его облике, не было решительно ничего человеческого: начав с шипения, перешедшего в чудовищный рев, монстр закончил оглушительным визгом, отдаленно напоминавшим скрежет шин резко затормозившей машины. Выразив этим душераздирающим воплем всю глубину своего отчаяния, он толчком распахнул дверь настежь, вбежал в комнату, оттолкнул Кэнди в сторону и потянулся к шару, чтобы выхватить его из чаши.
Но было поздно! Поместив шар в чашу, Кэнди тем самым привела в действие какие-то неведомые могущественные силы. Едва Остов протянул руку к чаше, его отбросило наружу, на лестничную площадку.
До Кэнди донеслись радостные крики братьев Джонов. Хват и остальные повизгивали от восторга, как радостные щенята. Они не могли видеть того, что происходило наверху, и тем не менее знали об этом. И было нетрудно догадаться откуда. Пирамида излучала мощные энергетические волны, все вокруг было пронизано энергией. Кэнди почувствовала, как волосы у нее на голове поднимаются дыбом. Рисунок, покрывавший шар, засветился ослепительно ярким светом — сперва синим, потом зеленым, а после золотым.
Она шагнула назад, не сводя глаз с пирамиды. И вдруг та, к немалому ее изумлению, начала вращаться вокруг своей оси. Скорость вращения все увеличивалась, и вот уже внутри пирамиды засветился какой-то огонек; сперва он неуверенно подрагивал, потом загорелся ровно и ярко, серебристые лучи стали пробиваться сквозь контуры рисунка, покрывавшего все три боковые грани пирамиды.
Время в Миннесоте близилось к полудню, и было очень светло, хотя небо и затянула легкая облачная дымка. Но свет, проникавший сквозь иероглифический рисунок на пирамиде, был намного ярче дневного. Продолжая вращаться вокруг своей оси, пирамида словно разбрасывала вокруг невесомые ослепительные бриллианты.
До слуха Кэнди донесся горестный всхлип. Она покосилась на Мендельсона Остова. Тот застыл на месте, как будто окаменев, не сводя с пирамиды глаз. Лицо его утратило прежнее выражение свирепой кровожадности и ненависти ко всему живому. Похоже, он смирился с происходившим. Положить этому конец было не в его власти, оставалось только наблюдать.
— Смотри, что ты наделала, — сказал он с укором.
— И что именно я, по-вашему, сделала?
— Полюбуйся.
На мгновение он отвел взгляд от вращавшейся пирамиды и коротко кивнул в сторону балконной двери, в широкий мир, простиравшийся вокруг маяка.
Кэнди теперь нисколько не опасалась повернуться к нему спиной. Она была уверена, что он не нападет на нее, по крайней мере до тех пор, пока не завершится то волшебное действо, которое она вызвала к жизни, забросив шар в чашу.
Девушка подошла к двери и шагнула наружу, осторожно переступив через пролом, чтобы посмотреть, что же она наделала, сыграв в старую игру с чашей и шаром.
Первым, что привлекло ее внимание, было облако-цветок. Теперь оно уже не плыло над прерией, повинуясь капризам ветра, а стремительно вращалось над башней, словно гигантское золотое колесо, насаженное на невидимый шпиль, как на ось.
Несколько минут Кэнди с удивлением и любопытством разглядывала облако, а потом посмотрела вниз, ища глазами Хвата и его братьев. Все Джоны с напряженным вниманием вглядывались куда-то мимо маяка, в необозримые просторы. «Что они там высматривают?» — удивилась Кэнди. Высокие травы и небо — вот и все, что можно разглядеть на многие мили вокруг. Нигде поблизости нет даже самого захудалого домишка, даже сарая. По какой-то неведомой причине город Цыптаун рос и постепенно занимал все новые территории во всех направлениях, кроме северо-западного, где последним из жилых строений долгие годы оставался дом вдовы Уайт. Сразу за этим строением начинались дикие земли, необитаемые, незастроенные и никому не нужные.
Однако братцы Джоны явно ожидали что-то увидеть там, где, как считала Кэнди, тянулась лишь однообразная степь. Хват даже приставил козырьком ладонь ко лбу.
Кэнди чувствовала, как по спине ее разливается тепло. Лучи ослепительного света, вырывавшиеся из глубины пирамиды, касались ее тела, скользили по нему. Эти прикосновения были чрезвычайно приятны, они наполняли ее сердце радостью, а тело — новыми силами. Ей казалось, что она ощущает, как энергия, которую несут эти лучи, проникает в ее кровь, и струится по жилам, и просачивается наружу сквозь поры на коже, и отлетает прочь вместе с ее дыханием. Может быть, все это просто самовнушение, подумала она. Хотя, возможно, и нет. Такой уж сегодня выдался день — ни в чем нельзя быть уверенной.
Из круглой комнаты до нее донесся тоскливый стон Мендельсона Остова, а братья у подножия башни снова разразились восторженными воплями.
— Что происходит? — крикнула она, перегнувшись через перила.
— Глядите, леди! Нет, вы только посмотрите!
Кэнди была заинтригована. Она повернулась туда, куда указывали братья, и в это самое мгновение поняла: все, что ей довелось сегодня увидеть, а заодно и остальное виденное ею за всю прожитую жизнь, было лишь прелюдией к этому мгновению, потому что вот тут-то и начались настоящие чудеса.
Там, у горизонта, серебрилось море. Море, которому неоткуда было взяться. Оно быстро приближалось, катило свои волны прямо по валунам и траве.
Глаза у Кэнди были на удивление зоркими — никто в ее семье никогда не носил очков. Так что ни о каком обмане зрения и речи быть не могло. К заброшенному деревянному маяку и впрямь устремилось море; пенящиеся волны торопливо, перекатываясь одна через другую, неслись вперед.
Так вот, выходит, что она сделала, когда забросила шар в чашу! Она кликнула море, и оно, как верный пес, тотчас же примчалось на ее зов.
— Это ваших рук дело! — кричал Хват, подпрыгивая на радостях и изображая неуклюжее сальто в воздухе. — Это все вы, леди! Нет, вы только посмотрите! — Он задрал голову вверх и одарил Кэнди восхищенно — благодарным взглядом. На губах его играла счастливая улыбка, по щекам катились слезы радости. — Видите эти волны?
— Еще бы! — прокричала она в ответ, с усмешкой глядя на его прыжки, и вполголоса добавила: — Выходит, Мракитт не был безумцем...
Под быстро прибывавшими морскими водами еще можно было разглядеть желто-зеленые травы прерии, но чем ближе подбирались волны, тем менее надежным и реальным делался привычный окружающий мир. Море властно вступало в свои права.
Конечно, можно было не верить своим глазам, но Кэнди не просто видела море — она чувствовала терпкий, непрестанно усиливавшийся запах соленой морской воды, слышала шум, с которым волны бились о землю, постепенно скрывая под собой тот мир, который она до этой минуты считала единственным реально существующим, незыблемым и неизменным.
— Оно зовется морем Изабеллы... — раздался позади нее голос Мендельсона Остова, в котором слышались тоскливо-нежные нотки.
Или ей это только показалось? Пожалуй, нет. Он и вправду произнес название моря с несвойственной ему теплотой.
— И вы все оттуда родом?
— Не из моря. С островов. Из Абарата.
— Из Абарата?
Слово звучало непривычно, но Остов произнес его с такой уверенностью, что у Кэнди не возникло даже тени сомнения в реальности существования этих островов.
Острова Абарата.
— Но тебе не доведется их увидеть. — Лицо Остова утратило мечтательное выражение, и в голосе его снова звучала угроза. — Абарат не предназначен для человеческих глаз. Ты принадлежишь этому миру, Иноземью. В воду я тебя не пущу. Я не позволю тебе войти в море, ясно?
Кэнди поняла, что краткая передышка закончилась. Остов снова стал самим собой — безжалостным, кровожадным чудовищем. Он вскочил на ноги. Из раны на его бедре, нанесенной Хватом, все еще струилась кровь.
Кэнди попятилась к открытой двери и ступила на дощатый пол балкона, посередине которого зияла дыра. Остов бросился за ней. Ветер усилился, прохладные порывы несли с собой влагу. Но то были не дождевые капли, а брызги морской воды. Кэнди почувствовала на губах их соленый вкус.
— Хват! — позвала она, осторожно перешагнув через пролом и крепко ухватившись за перила.
Остов пригнулся, проходя сквозь дверной проем, и остановился на самом пороге, после чего стремительным движением протянул свои длиннющие лапы через пролом и одной рукой ухватил Кэнди за пояс, разодрав ей блузку острыми когтями, а другой сдавил ей горло.
Кэнди пыталась снова окликнуть Джона и одновременно оглянуться, чтобы поискать его глазами. Ни то, ни другое у нее не получилось. Хватка у Остова была железная.
Кэнди не собиралась сдаваться, она набрала полную грудь воздуха, чтобы позвать на помощь, но Остов разгадал ее намерение и еще сильнее сдавил ее горло своими цепкими пальцами. От боли у Кэнди на глазах выступили слезы, и мир стал тонуть в молочно-белом тумане.
В отчаянной попытке освободиться она вцепилась рукой в запястье Остова, силясь оторвать твердые, словно из железа, пальцы от своего горла. Она чувствовала, что потеряет сознание, если в ближайшие несколько секунд не ослабит его хватку. Но силы были неравны. Кэнди не могла освободиться, как ни пыталась. Белая пелена все плотнее застилала зрение. Еще немного, и клубы мутного тумана навсегда закроют от нее мир.
Оставалась только одна надежда. Судя по тому, что ступени лестницы обвалились под тяжестью Остова, самые рассохшиеся и прогнившие участки древесины, из которой была сооружена башня, не выдержат веса чудовища. Значит, если ей удастся вытащить его на балкон, пол которого проломился даже под ней, быть может, монстр провалится и в падении, пытаясь за что-нибудь ухватиться, разожмет свои ужасные пальцы.
Кэнди понимала, что счет идет на секунды. У нее в запасе было, самое большее, несколько мгновений, чтобы попытаться спасти свою жизнь. Остов вцепился ей в горло поистине мертвой хваткой. Кровь отчаянно пульсировала в ее голове, которая едва не лопалась от боли.
Кэнди обеими руками схватилась за перила и попыталась хотя бы чуть-чуть продвинуться в сторону вдоль ограждения, в надежде вытащить Остова на балкон следом за собой. Но тщетно. Силы ее стремительно убывали, ноги подкашивались.
Пальцы Остова все крепче сжимались на ее горле. Он торжествующе улыбался, в глазах его отражались морские волны, шумевшие за спиной у Кэнди. В улыбке обнажились зубы — длинные, желтовато-серые, заостренные, — они напоминали наконечники стрел, которые Кэнди, будучи ребенком, нашла однажды в траве.
Это было последнее, о чем она успела подумать, прежде чем потеряла сознание: у Остова полон рот наконечников от стрел...
Она смутно чувствовала, как мир под ее ногами с треском разваливается на части, жуткая рука соскальзывает с ее горла и она куда-то летит. Воздух наполнился щепками, и Остов пронзительно взвизгнул. А она провалилась сквозь огромную дыру в балконе и рухнула на землю вместе с дождем из древесной трухи.
Будь она в сознании, это падение неминуемо окончилось бы для нее плачевно. Но, погрузившись в забытье и поэтому полностью расслабившись, Кэнди приземлилась на редкость благополучно.
И осталась лежать, безучастная ко всему, распростершись в траве у подножия маяка, не слыша того шума, с которым море Изабеллы спешило навстречу призвавшему его свету.
ОДНО МГНОВЕНИЕ ИЗ ЖИЗНИ МЕЛИССЫ
НА ПРИСТАНИ
Хват заглянул внутрь маяка сквозь пролом в стене. Убедившись, что Кэнди сказала правду, он покачал головой.
— Но как же вы-то спуститесь вниз?
Похоже, в настоящую минуту ее безопасность заботила его куда больше, чем «самая старая игра в мире».
— Что-нибудь придумаю, когда придет время, — ответила Кэнди. — Прежде всего надо отыскать этот дурацкий шар.
— Мы все же попытаемся подняться к вам! — заявил Хват.
— Нет, это ни к чему, — возразила Кэнди. — Ждите меня внизу. Пожалуйста!
Не дожидаясь ответа братьев, она опустилась на корточки и приступила к поиску недостающей части той странной головоломки, которую ей только предстояло разгадать. На полу никакого шара не было и в помине, но оставались еще несколько углублений под сгнившими и проломленными участками досок. Шар мог закатиться в одно из них. Кэнди принялась методично обшаривать каждую из этих дыр, вынимая из отверстий источенные жучком щепки и комья свалявшейся пыли, нити паутины, высохшие останки насекомых.
В первом из отверстий шара не оказалось. Во втором тоже. И только на третий раз ей повезло. Она нащупала рукой какой-то круглый предмет, закатившийся в дыру. Ей пришлось выломать небольшой кусок доски, чтобы его достать. Маленький серебристо-бирюзовый шарик. Она кое-как подцепила его кончиками пальцев и вытащила наружу. Шарик оказался на удивление тяжелым. Он был вовсе не деревянный, как она сперва предположила, и не из пластика. Литой металлический шар. Его зеленовато-голубую поверхность украшал рисунок, который был очень хорошо знаком Кэнди: именно такие волнистые линии ее рука будто помимо воли выводила на полях учебника.
Но ей некогда было удивляться этому совпадению. За спиной послышалось громкое сопение, затем что-то снова рухнуло вниз, в колодец. Кэнди ни минуты не сомневалась, что это было: Остов, снедаемый желанием добраться до нее, отважился перепрыгнуть через обвалившийся участок лестницы.
Кэнди оглянулась. Сквозь приотворенную дверь она увидела Остова. Прыжок ему удался, и теперь он мчался по самой верхней уцелевшей части лестницы, перепрыгивал через две ступеньки и хватался за шаткие перила, а его длинные когти устрашающе клацали, ударяясь о сухое дерево.
Кэнди перевела взгляд на маленькую чашу на плоском основании пирамиды. В ушах ее эхом отдавались слова Хвата:
«Свет — самая старая игра в мире».
Тем временем Остов подобрался к двери и сквозь небольшую щель уставился на Кэнди одним из своих крошечных, как острие булавки, зрачков. Пасть его была широко разинута, с подбородка капала пена, как у бешеной собаки. Он снова затянул свою колыбельную, но теперь она звучала не зло и резко, как прежде, а нежно, весело и ритмично:
О грядущем не мечтай, О былом не вспоминай: Смерть готовит нам подвох, Вот он, твой последний вздох.
Напевая, Остов легонько, как если бы это была забавная игра, толкал дверь, пока та не открылась полностью.
У Кэнди уже не оставалось времени, чтобы добежать до пирамиды и опустить шарик в чашу. Стоит ей потерять эти три-четыре драгоценные секунды, и Остов успеет дотянуться до ее горла и вырвать его своими крючковатыми когтями.
Выбора не было: пора сделать свой ход в самой старой игре на свете.
Сделав глубокий вздох, Кэнди прицелилась и бросила шар. Бросок получился так себе: вместо того чтобы очутиться внутри чаши, шар попал на ее ободок и начал кататься по кругу, так и норовя выскочить наружу.
— Ну пожалуйста, —взмолилась она, глядя на крутящийся шар с тем же отчаянием, с каким азартный игрок, поставивший на кон последние деньги, пожирает глазами колесо рулетки.
У нее тоже не будет другого шанса.
А шарик продолжал невозмутимо кататься по ободку чаши, по самому краю, словно никак не мог решить, в какую сторону лучше упасть.
— Давай же! —прошептала она.
За спиной опять раздался резкий скрип двери. Кэнди постаралась не обращать на него внимания.
Шарик сделал завершающий, очень медленный круг, замер, покачался взад-вперед и плюхнулся на дно, немножко поболтался там туда-сюда по инерции и наконец остановился.
Увидев, что произошло, Остов издал звук, в котором, как и во всем его облике, не было решительно ничего человеческого: начав с шипения, перешедшего в чудовищный рев, монстр закончил оглушительным визгом, отдаленно напоминавшим скрежет шин резко затормозившей машины. Выразив этим душераздирающим воплем всю глубину своего отчаяния, он толчком распахнул дверь настежь, вбежал в комнату, оттолкнул Кэнди в сторону и потянулся к шару, чтобы выхватить его из чаши.
Но было поздно! Поместив шар в чашу, Кэнди тем самым привела в действие какие-то неведомые могущественные силы. Едва Остов протянул руку к чаше, его отбросило наружу, на лестничную площадку.
До Кэнди донеслись радостные крики братьев Джонов. Хват и остальные повизгивали от восторга, как радостные щенята. Они не могли видеть того, что происходило наверху, и тем не менее знали об этом. И было нетрудно догадаться откуда. Пирамида излучала мощные энергетические волны, все вокруг было пронизано энергией. Кэнди почувствовала, как волосы у нее на голове поднимаются дыбом. Рисунок, покрывавший шар, засветился ослепительно ярким светом — сперва синим, потом зеленым, а после золотым.
Она шагнула назад, не сводя глаз с пирамиды. И вдруг та, к немалому ее изумлению, начала вращаться вокруг своей оси. Скорость вращения все увеличивалась, и вот уже внутри пирамиды засветился какой-то огонек; сперва он неуверенно подрагивал, потом загорелся ровно и ярко, серебристые лучи стали пробиваться сквозь контуры рисунка, покрывавшего все три боковые грани пирамиды.
Время в Миннесоте близилось к полудню, и было очень светло, хотя небо и затянула легкая облачная дымка. Но свет, проникавший сквозь иероглифический рисунок на пирамиде, был намного ярче дневного. Продолжая вращаться вокруг своей оси, пирамида словно разбрасывала вокруг невесомые ослепительные бриллианты.
До слуха Кэнди донесся горестный всхлип. Она покосилась на Мендельсона Остова. Тот застыл на месте, как будто окаменев, не сводя с пирамиды глаз. Лицо его утратило прежнее выражение свирепой кровожадности и ненависти ко всему живому. Похоже, он смирился с происходившим. Положить этому конец было не в его власти, оставалось только наблюдать.
— Смотри, что ты наделала, — сказал он с укором.
— И что именно я, по-вашему, сделала?
— Полюбуйся.
На мгновение он отвел взгляд от вращавшейся пирамиды и коротко кивнул в сторону балконной двери, в широкий мир, простиравшийся вокруг маяка.
Кэнди теперь нисколько не опасалась повернуться к нему спиной. Она была уверена, что он не нападет на нее, по крайней мере до тех пор, пока не завершится то волшебное действо, которое она вызвала к жизни, забросив шар в чашу.
Девушка подошла к двери и шагнула наружу, осторожно переступив через пролом, чтобы посмотреть, что же она наделала, сыграв в старую игру с чашей и шаром.
Первым, что привлекло ее внимание, было облако-цветок. Теперь оно уже не плыло над прерией, повинуясь капризам ветра, а стремительно вращалось над башней, словно гигантское золотое колесо, насаженное на невидимый шпиль, как на ось.
Несколько минут Кэнди с удивлением и любопытством разглядывала облако, а потом посмотрела вниз, ища глазами Хвата и его братьев. Все Джоны с напряженным вниманием вглядывались куда-то мимо маяка, в необозримые просторы. «Что они там высматривают?» — удивилась Кэнди. Высокие травы и небо — вот и все, что можно разглядеть на многие мили вокруг. Нигде поблизости нет даже самого захудалого домишка, даже сарая. По какой-то неведомой причине город Цыптаун рос и постепенно занимал все новые территории во всех направлениях, кроме северо-западного, где последним из жилых строений долгие годы оставался дом вдовы Уайт. Сразу за этим строением начинались дикие земли, необитаемые, незастроенные и никому не нужные.
Однако братцы Джоны явно ожидали что-то увидеть там, где, как считала Кэнди, тянулась лишь однообразная степь. Хват даже приставил козырьком ладонь ко лбу.
Кэнди чувствовала, как по спине ее разливается тепло. Лучи ослепительного света, вырывавшиеся из глубины пирамиды, касались ее тела, скользили по нему. Эти прикосновения были чрезвычайно приятны, они наполняли ее сердце радостью, а тело — новыми силами. Ей казалось, что она ощущает, как энергия, которую несут эти лучи, проникает в ее кровь, и струится по жилам, и просачивается наружу сквозь поры на коже, и отлетает прочь вместе с ее дыханием. Может быть, все это просто самовнушение, подумала она. Хотя, возможно, и нет. Такой уж сегодня выдался день — ни в чем нельзя быть уверенной.
Из круглой комнаты до нее донесся тоскливый стон Мендельсона Остова, а братья у подножия башни снова разразились восторженными воплями.
— Что происходит? — крикнула она, перегнувшись через перила.
— Глядите, леди! Нет, вы только посмотрите!
Кэнди была заинтригована. Она повернулась туда, куда указывали братья, и в это самое мгновение поняла: все, что ей довелось сегодня увидеть, а заодно и остальное виденное ею за всю прожитую жизнь, было лишь прелюдией к этому мгновению, потому что вот тут-то и начались настоящие чудеса.
Там, у горизонта, серебрилось море. Море, которому неоткуда было взяться. Оно быстро приближалось, катило свои волны прямо по валунам и траве.
Глаза у Кэнди были на удивление зоркими — никто в ее семье никогда не носил очков. Так что ни о каком обмане зрения и речи быть не могло. К заброшенному деревянному маяку и впрямь устремилось море; пенящиеся волны торопливо, перекатываясь одна через другую, неслись вперед.
Так вот, выходит, что она сделала, когда забросила шар в чашу! Она кликнула море, и оно, как верный пес, тотчас же примчалось на ее зов.
— Это ваших рук дело! — кричал Хват, подпрыгивая на радостях и изображая неуклюжее сальто в воздухе. — Это все вы, леди! Нет, вы только посмотрите! — Он задрал голову вверх и одарил Кэнди восхищенно — благодарным взглядом. На губах его играла счастливая улыбка, по щекам катились слезы радости. — Видите эти волны?
— Еще бы! — прокричала она в ответ, с усмешкой глядя на его прыжки, и вполголоса добавила: — Выходит, Мракитт не был безумцем...
Под быстро прибывавшими морскими водами еще можно было разглядеть желто-зеленые травы прерии, но чем ближе подбирались волны, тем менее надежным и реальным делался привычный окружающий мир. Море властно вступало в свои права.
Конечно, можно было не верить своим глазам, но Кэнди не просто видела море — она чувствовала терпкий, непрестанно усиливавшийся запах соленой морской воды, слышала шум, с которым волны бились о землю, постепенно скрывая под собой тот мир, который она до этой минуты считала единственным реально существующим, незыблемым и неизменным.
— Оно зовется морем Изабеллы... — раздался позади нее голос Мендельсона Остова, в котором слышались тоскливо-нежные нотки.
Или ей это только показалось? Пожалуй, нет. Он и вправду произнес название моря с несвойственной ему теплотой.
— И вы все оттуда родом?
— Не из моря. С островов. Из Абарата.
— Из Абарата?
Слово звучало непривычно, но Остов произнес его с такой уверенностью, что у Кэнди не возникло даже тени сомнения в реальности существования этих островов.
Острова Абарата.
— Но тебе не доведется их увидеть. — Лицо Остова утратило мечтательное выражение, и в голосе его снова звучала угроза. — Абарат не предназначен для человеческих глаз. Ты принадлежишь этому миру, Иноземью. В воду я тебя не пущу. Я не позволю тебе войти в море, ясно?
Кэнди поняла, что краткая передышка закончилась. Остов снова стал самим собой — безжалостным, кровожадным чудовищем. Он вскочил на ноги. Из раны на его бедре, нанесенной Хватом, все еще струилась кровь.
Кэнди попятилась к открытой двери и ступила на дощатый пол балкона, посередине которого зияла дыра. Остов бросился за ней. Ветер усилился, прохладные порывы несли с собой влагу. Но то были не дождевые капли, а брызги морской воды. Кэнди почувствовала на губах их соленый вкус.
— Хват! — позвала она, осторожно перешагнув через пролом и крепко ухватившись за перила.
Остов пригнулся, проходя сквозь дверной проем, и остановился на самом пороге, после чего стремительным движением протянул свои длиннющие лапы через пролом и одной рукой ухватил Кэнди за пояс, разодрав ей блузку острыми когтями, а другой сдавил ей горло.
Кэнди пыталась снова окликнуть Джона и одновременно оглянуться, чтобы поискать его глазами. Ни то, ни другое у нее не получилось. Хватка у Остова была железная.
Кэнди не собиралась сдаваться, она набрала полную грудь воздуха, чтобы позвать на помощь, но Остов разгадал ее намерение и еще сильнее сдавил ее горло своими цепкими пальцами. От боли у Кэнди на глазах выступили слезы, и мир стал тонуть в молочно-белом тумане.
В отчаянной попытке освободиться она вцепилась рукой в запястье Остова, силясь оторвать твердые, словно из железа, пальцы от своего горла. Она чувствовала, что потеряет сознание, если в ближайшие несколько секунд не ослабит его хватку. Но силы были неравны. Кэнди не могла освободиться, как ни пыталась. Белая пелена все плотнее застилала зрение. Еще немного, и клубы мутного тумана навсегда закроют от нее мир.
Оставалась только одна надежда. Судя по тому, что ступени лестницы обвалились под тяжестью Остова, самые рассохшиеся и прогнившие участки древесины, из которой была сооружена башня, не выдержат веса чудовища. Значит, если ей удастся вытащить его на балкон, пол которого проломился даже под ней, быть может, монстр провалится и в падении, пытаясь за что-нибудь ухватиться, разожмет свои ужасные пальцы.
Кэнди понимала, что счет идет на секунды. У нее в запасе было, самое большее, несколько мгновений, чтобы попытаться спасти свою жизнь. Остов вцепился ей в горло поистине мертвой хваткой. Кровь отчаянно пульсировала в ее голове, которая едва не лопалась от боли.
Кэнди обеими руками схватилась за перила и попыталась хотя бы чуть-чуть продвинуться в сторону вдоль ограждения, в надежде вытащить Остова на балкон следом за собой. Но тщетно. Силы ее стремительно убывали, ноги подкашивались.
Пальцы Остова все крепче сжимались на ее горле. Он торжествующе улыбался, в глазах его отражались морские волны, шумевшие за спиной у Кэнди. В улыбке обнажились зубы — длинные, желтовато-серые, заостренные, — они напоминали наконечники стрел, которые Кэнди, будучи ребенком, нашла однажды в траве.
Это было последнее, о чем она успела подумать, прежде чем потеряла сознание: у Остова полон рот наконечников от стрел...
Она смутно чувствовала, как мир под ее ногами с треском разваливается на части, жуткая рука соскальзывает с ее горла и она куда-то летит. Воздух наполнился щепками, и Остов пронзительно взвизгнул. А она провалилась сквозь огромную дыру в балконе и рухнула на землю вместе с дождем из древесной трухи.
Будь она в сознании, это падение неминуемо окончилось бы для нее плачевно. Но, погрузившись в забытье и поэтому полностью расслабившись, Кэнди приземлилась на редкость благополучно.
И осталась лежать, безучастная ко всему, распростершись в траве у подножия маяка, не слыша того шума, с которым море Изабеллы спешило навстречу призвавшему его свету.
ОДНО МГНОВЕНИЕ ИЗ ЖИЗНИ МЕЛИССЫ
В нескольких милях от того места, где без чувств лежала ее дочь, во дворе дома тридцать четыре по Последовательной улице Мелисса Квокенбуш, вернувшись с работы, чистила решетку для барбекю. Она ненавидела это занятие: приходилось с немалыми усилиями соскребать с прутьев кусочки подгоревшего, почти обуглившегося цыплячьего мяса, то и дело стряхивая с рук муравьев, которые до ее прихода мирно лакомились этими остатками, а теперь спасались бегством.
Разумеется, и эту работу неизменно выполняла она, а не ее муженек. Чурбан — вот как она называла его за глаза, разумеется без малейшего намека на нежность. В настоящую минуту он был дома, валялся на диване, накачавшись пивом, и вполглаза смотрел какую-то телеигру. Первое время, сразу после того как его уволили, Мелиссу раздражало упорное нежелание мужа подняться с дивана и отправиться на поиски работы. Теперь она с этим смирилась, как смирилась и с необходимостью драить решетку для барбекю, соскабливая с нее куски курятины, жарившейся неделю назад. Это была ее жизнь. Разумеется, совсем не такого она желала, и мечтала в свое время совсем о другом. О том, что даже отдаленно не напоминало ее тяжкую, унылую повседневность. Но это было все, чем она располагала: Чурбан, дети и решетка для барбекю с намертво приставшими кусочками цыплячьего мяса.
И вдруг, когда это нудное занятие уже близилось к завершению, она неожиданно ощутила на своем лице дуновение свежего ветра, прилетевшего откуда-то из далеких-Далеких краев. Она успела порядком взмокнуть, пока драила решетку, и ей было приятно, что ветер остудил бисерные капли пота на ее лбу, что его прохладное дыхание коснулось ее влажной шеи, к которой прилипли пряди тронутых сединой волос.
Она наслаждалась этим ветерком, мечтательно прикрыв веки, но вовсе не потому, что он был прохладным. Ее пленил аромат, который ветер принес с собой.
Несмотря на всю абсурдность подобного утверждения, она готова была поклясться, что он пахнул морем. Разумеется, это было невозможно: разве под силу ветру перенести запах на расстояние в тысячи миль? Но хотя она и повторяла себе: «Это пахнет не морем, а чем-то другим, похожим», — какой-то голос в глубине ее души возражал: «И все-таки это именно оно, море!»
Новый порыв овеял ее лицо, и усилившийся запах, который он принес, пробудил в ней воспоминания настолько яркие и чувства такие сильные, что они буквально затопили ее.
Мелисса уронила баночку с моющим средством. Выронила металлическую лопатку, которой драила решетку.
И в ту секунду, когда они стукнулись о плиты, которыми была вымощена эта часть дворика, Мелиссу посетило воспоминание из далекого прошлого. Не то чтобы оно было для нее особенно приятным или радостным. Но она ведь и не выбирала, о чем именно вспоминать. Тот эпизод из давно прожитого времени нежданно-негаданно всплыл из глубин ее памяти, да так ясно и отчетливо, будто все это случилось вчера.
Ей вспомнился дождь, барабанивший по крыше кабины старенького грузового «Форда», который принадлежал им с Биллом, молодым супругам. Двигатель заглох — кончилось горючее, и Билл ушел, чтобы раздобыть где-нибудь бензина, оставив ее одну в машине под невесть откуда взявшимся проливным дождем. Одну в холоде и мраке.
Нет, вообще-то не одну. Не совсем одну. Под сердцем у нее жил ребенок. Мелисса осталась ждать возвращения Билла в холодной кабине грузовика за час до появления на свет Кэнди Франчески Квокенбуш. Было два ночи, у Мелиссы отошли воды, но похоже, и в небесах тоже началось что-то вроде отхождения вод, потому что ни до, ни после этого Мелиссе не случалось попадать под такой внезапный и яростный ливень.
Но вспоминался ей теперь не дождь, и не холод, и не толчки ворочающегося младенца в утробе. Что-то еще тогда случилось, что-то, о чем ей напомнил запах моря, принесенный ветром. Вот только Мелисса никак не могла сообразить, что же это такое было.
Она шагнула в сторону от решетки — от запаха пригоревшей курятины и моющей жидкости, — чтобы полной грудью вдохнуть чистый, свежий аромат ветра.
И стоило ей это сделать — стоило снова уловить в воздухе запах моря, который просто не мог быть запахом моря, — как перед ее внутренним взором развернулась еще одна картина из далекого прошлого.
Вот она сидит в кабине грузовика, по крыше которого отчаянно барабанит дождь, и вдруг, ни с того ни с сего, кабину старенького «Форда» заливает ослепительный свет.
Мелисса сама не знала, откуда у нее взялась уверенность, что между тем внезапно вспыхнувшим светом и этим запахом моря существует какая-то связь. Если рассуждать здраво, между явлениями, столь отдаленными одно от другого в пространстве и времени, не могло быть ничего общего. У нее просто-напросто разыгралось воображение. Надо взять себя в руки. Так и помешаться недолго. А что, ведь и правда, от вечной тоски и разочарования впору тронуться умом. У нее защипало в носу, по щекам потекли слезы. Они все капали и капали. «Довольно глупостей!» — строго одернула она себя. О чем в самом деле ей было плакать?
— Я вовсе не сумасшедшая, — произнесла она вслух.
И все-таки она чувствовала себя потерянной, словно ее лодка сорвалась с якоря и затерялась вдали от берегов, во власти волн.
Где-то в глубине ее памяти, она знала, таится объяснение, маленькая, но важная деталь. Надо только сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, — и все станет на свои места.
— Давай же... — скомандовала она.
Однако память не слушалась. Так бывает, когда слово или имя вертится на языке, но никак не дается.
Раздосадованная, недовольная собой и не на шутку встревоженная («Может, я и вправду схожу с ума, это ж надо — почувствовать запах моря посреди Миннесоты, не иначе как рассудок и впрямь не выдержал такой жизни...»), она повернулась спиной к ветру и заставила себя снова подойти к решетке, чтобы окунуться в облако кисловатых, наводящих тоску, но таких знакомых запахов. Что и говорить, приятного в них было мало, зато они были понятны, привычны и не вызывали в душе никаких ненужных, будоражащих воспоминаний. Вытирая слезы со щек тыльной стороной ладони, Мелисса приказала себе забыть о запахе, потому что это была всего лишь шутка, которую с ней сыграло ее собственное обоняние. Только шутка, и больше ничего.
Она подняла баночку с чистящим средством, лопатку и вернулась к своему скучному и неблагодарному занятию.
Разумеется, и эту работу неизменно выполняла она, а не ее муженек. Чурбан — вот как она называла его за глаза, разумеется без малейшего намека на нежность. В настоящую минуту он был дома, валялся на диване, накачавшись пивом, и вполглаза смотрел какую-то телеигру. Первое время, сразу после того как его уволили, Мелиссу раздражало упорное нежелание мужа подняться с дивана и отправиться на поиски работы. Теперь она с этим смирилась, как смирилась и с необходимостью драить решетку для барбекю, соскабливая с нее куски курятины, жарившейся неделю назад. Это была ее жизнь. Разумеется, совсем не такого она желала, и мечтала в свое время совсем о другом. О том, что даже отдаленно не напоминало ее тяжкую, унылую повседневность. Но это было все, чем она располагала: Чурбан, дети и решетка для барбекю с намертво приставшими кусочками цыплячьего мяса.
И вдруг, когда это нудное занятие уже близилось к завершению, она неожиданно ощутила на своем лице дуновение свежего ветра, прилетевшего откуда-то из далеких-Далеких краев. Она успела порядком взмокнуть, пока драила решетку, и ей было приятно, что ветер остудил бисерные капли пота на ее лбу, что его прохладное дыхание коснулось ее влажной шеи, к которой прилипли пряди тронутых сединой волос.
Она наслаждалась этим ветерком, мечтательно прикрыв веки, но вовсе не потому, что он был прохладным. Ее пленил аромат, который ветер принес с собой.
Несмотря на всю абсурдность подобного утверждения, она готова была поклясться, что он пахнул морем. Разумеется, это было невозможно: разве под силу ветру перенести запах на расстояние в тысячи миль? Но хотя она и повторяла себе: «Это пахнет не морем, а чем-то другим, похожим», — какой-то голос в глубине ее души возражал: «И все-таки это именно оно, море!»
Новый порыв овеял ее лицо, и усилившийся запах, который он принес, пробудил в ней воспоминания настолько яркие и чувства такие сильные, что они буквально затопили ее.
Мелисса уронила баночку с моющим средством. Выронила металлическую лопатку, которой драила решетку.
И в ту секунду, когда они стукнулись о плиты, которыми была вымощена эта часть дворика, Мелиссу посетило воспоминание из далекого прошлого. Не то чтобы оно было для нее особенно приятным или радостным. Но она ведь и не выбирала, о чем именно вспоминать. Тот эпизод из давно прожитого времени нежданно-негаданно всплыл из глубин ее памяти, да так ясно и отчетливо, будто все это случилось вчера.
Ей вспомнился дождь, барабанивший по крыше кабины старенького грузового «Форда», который принадлежал им с Биллом, молодым супругам. Двигатель заглох — кончилось горючее, и Билл ушел, чтобы раздобыть где-нибудь бензина, оставив ее одну в машине под невесть откуда взявшимся проливным дождем. Одну в холоде и мраке.
Нет, вообще-то не одну. Не совсем одну. Под сердцем у нее жил ребенок. Мелисса осталась ждать возвращения Билла в холодной кабине грузовика за час до появления на свет Кэнди Франчески Квокенбуш. Было два ночи, у Мелиссы отошли воды, но похоже, и в небесах тоже началось что-то вроде отхождения вод, потому что ни до, ни после этого Мелиссе не случалось попадать под такой внезапный и яростный ливень.
Но вспоминался ей теперь не дождь, и не холод, и не толчки ворочающегося младенца в утробе. Что-то еще тогда случилось, что-то, о чем ей напомнил запах моря, принесенный ветром. Вот только Мелисса никак не могла сообразить, что же это такое было.
Она шагнула в сторону от решетки — от запаха пригоревшей курятины и моющей жидкости, — чтобы полной грудью вдохнуть чистый, свежий аромат ветра.
И стоило ей это сделать — стоило снова уловить в воздухе запах моря, который просто не мог быть запахом моря, — как перед ее внутренним взором развернулась еще одна картина из далекого прошлого.
Вот она сидит в кабине грузовика, по крыше которого отчаянно барабанит дождь, и вдруг, ни с того ни с сего, кабину старенького «Форда» заливает ослепительный свет.
Мелисса сама не знала, откуда у нее взялась уверенность, что между тем внезапно вспыхнувшим светом и этим запахом моря существует какая-то связь. Если рассуждать здраво, между явлениями, столь отдаленными одно от другого в пространстве и времени, не могло быть ничего общего. У нее просто-напросто разыгралось воображение. Надо взять себя в руки. Так и помешаться недолго. А что, ведь и правда, от вечной тоски и разочарования впору тронуться умом. У нее защипало в носу, по щекам потекли слезы. Они все капали и капали. «Довольно глупостей!» — строго одернула она себя. О чем в самом деле ей было плакать?
— Я вовсе не сумасшедшая, — произнесла она вслух.
И все-таки она чувствовала себя потерянной, словно ее лодка сорвалась с якоря и затерялась вдали от берегов, во власти волн.
Где-то в глубине ее памяти, она знала, таится объяснение, маленькая, но важная деталь. Надо только сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, — и все станет на свои места.
— Давай же... — скомандовала она.
Однако память не слушалась. Так бывает, когда слово или имя вертится на языке, но никак не дается.
Раздосадованная, недовольная собой и не на шутку встревоженная («Может, я и вправду схожу с ума, это ж надо — почувствовать запах моря посреди Миннесоты, не иначе как рассудок и впрямь не выдержал такой жизни...»), она повернулась спиной к ветру и заставила себя снова подойти к решетке, чтобы окунуться в облако кисловатых, наводящих тоску, но таких знакомых запахов. Что и говорить, приятного в них было мало, зато они были понятны, привычны и не вызывали в душе никаких ненужных, будоражащих воспоминаний. Вытирая слезы со щек тыльной стороной ладони, Мелисса приказала себе забыть о запахе, потому что это была всего лишь шутка, которую с ней сыграло ее собственное обоняние. Только шутка, и больше ничего.
Она подняла баночку с чистящим средством, лопатку и вернулась к своему скучному и неблагодарному занятию.
НА ПРИСТАНИ
До слуха Кэнди донеслись голоса, то хором, то поодиночке повторявшие одно и то же слово.
«Леди, — говорили они. — Леди, леди, леди...»
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять: все они обращаются к ней.
Это были Джоны: Хват, Филей, Хнык, Ворчун, Соня, Удалец, Змей и Губошлеп. Они наперебой звали ее, пытаясь вернуть из забытья. Она чувствовала себя так, будто кто-то совсем недавно попытался в порядке эксперимента вытряхнуть ее душу из тела. И — тоже в порядке эксперимента — она приоткрыла глаза.
Над ней участливо склонялись восемь лиц: одно большое и семь поменьше.
— Кости целы? — спросил Джон Филей.
Кэнди осторожно попыталась сесть. Болели шея и затылок. Но не очень — примерно так ныли мышцы, когда ей случалось проспать всю ночь в неудобной позе. Она подвигала руками и ногами. Пошевелила пальцами.
— Да, — ответила она, удивляясь своей везучести: надо же, отделаться легким испугом после падения с такой высоты. — По-моему, я ничего не сломала.
— Тогда порядок, — сказал Джон Хнык. — Пора и в путь.
— Но как! — возмутился Хват. — Она же едва пришла в себя...
— Хнык прав, — поддержал брата Филей. — Надо спешить. Эта гадина Остов будет здесь с минуты на минуту.
Остов! При звуках этого имени Кэнди, ухватившись за руку Хвата, мигом вскочила на ноги. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы Мендельсон Остов снова сдавил ее горло своими железными пальцами.
— И куда мы теперь отправимся? — полюбопытствовала она.
— Домой, леди, — ответил Хват. — Вы — к себе, а мы — к себе. — Он пошарил рукой в кармане. — Но прежде чем уйти, — тут он понизил голос до шепота, — могу я просить вас еще об одной услуге? Сделайте одолжение не мне одному, а всем нам. И — до встречи!
— О чем вы хотели меня попросить? — вздохнула Кэнди.
— Сохраните для нас кое-что. Одну очень ценную вещицу. Хват выудил из внутреннего кармана пиджака какой-то небольшой предмет, завернутый в лоскут грубой домотканой материи, а для надежности еще и перехваченный в нескольких местах тонким коричневым кожаным шнурком.
— Вам совершенно незачем знать, что это такое, — заявил он. — Вернее, я хотел сказать, если вы не возражаете, то лучше вам остаться в неведении. Просто возьмите его и сохраните для нас, ладно? Мы вернемся, обещаю, лишь только Тлен о нас позабудет. И тогда мы рискнем снова сюда наведаться.
— Тлен?
— Кристофер Тлен, — кивнул Джон Змей. В голосе его слышалось беспокойство. — Повелитель Полуночи.
— Так вы сохраните это для нас? — настойчиво повторил Хват, протягивая Кэнди крошечный сверток.
— Полагаю, если мне доверено хранить некий предмет, — отчеканила она, — то я имею право знать, что он собой представляет. Тем более если это и в самом деле нечто важное.
— А что я тебе говорил? — фыркнул Змей. — С самого начала было ясно, ее не устроит это твое «лучше вам оставаться в неведении». Слишком уж эта особа любопытна, чтоб на такое согласиться.
— Ну, знаете, если уж вы решились доверить мне эту вещь, — возмутилась в свою очередь Кэнди, глядя в упор на Змея, — я имею полное право...
— Разумеется, разумеется, — примирительно улыбнулся Хват. — Разверните-ка эту штуку. Давайте-давайте. Вы это заслужили.
Сверток оказался удивительно легким, так что Кэнди даже подумала было, что, кроме лоскута ткани и шнурка, там вообще ничего нет и быть не может. Она стала распутывать узел, затянутый на шнурке. Узел казался очень тугим, и Кэнди была уверена, что справиться с ним будет непросто, но развязался он на удивление легко, чуть ли не сам собой, стоило ей только прикоснуться к кончику шнура. Она почувствовала какое-то движение внутри полотняного мешочка, который приняла сперва за кусок ткани, а уже в следующее мгновение оттуда вырвался луч света, ослепивший ее. Она только и успела разглядеть что несколько ярких точек в окружении зигзагообразных светящихся линий. Блеснув в воздухе, разноцветные огни погасли, исчезли без следа, скрывшись в глубинах ее подсознания.
«Леди, — говорили они. — Леди, леди, леди...»
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять: все они обращаются к ней.
Это были Джоны: Хват, Филей, Хнык, Ворчун, Соня, Удалец, Змей и Губошлеп. Они наперебой звали ее, пытаясь вернуть из забытья. Она чувствовала себя так, будто кто-то совсем недавно попытался в порядке эксперимента вытряхнуть ее душу из тела. И — тоже в порядке эксперимента — она приоткрыла глаза.
Над ней участливо склонялись восемь лиц: одно большое и семь поменьше.
— Кости целы? — спросил Джон Филей.
Кэнди осторожно попыталась сесть. Болели шея и затылок. Но не очень — примерно так ныли мышцы, когда ей случалось проспать всю ночь в неудобной позе. Она подвигала руками и ногами. Пошевелила пальцами.
— Да, — ответила она, удивляясь своей везучести: надо же, отделаться легким испугом после падения с такой высоты. — По-моему, я ничего не сломала.
— Тогда порядок, — сказал Джон Хнык. — Пора и в путь.
— Но как! — возмутился Хват. — Она же едва пришла в себя...
— Хнык прав, — поддержал брата Филей. — Надо спешить. Эта гадина Остов будет здесь с минуты на минуту.
Остов! При звуках этого имени Кэнди, ухватившись за руку Хвата, мигом вскочила на ноги. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы Мендельсон Остов снова сдавил ее горло своими железными пальцами.
— И куда мы теперь отправимся? — полюбопытствовала она.
— Домой, леди, — ответил Хват. — Вы — к себе, а мы — к себе. — Он пошарил рукой в кармане. — Но прежде чем уйти, — тут он понизил голос до шепота, — могу я просить вас еще об одной услуге? Сделайте одолжение не мне одному, а всем нам. И — до встречи!
— О чем вы хотели меня попросить? — вздохнула Кэнди.
— Сохраните для нас кое-что. Одну очень ценную вещицу. Хват выудил из внутреннего кармана пиджака какой-то небольшой предмет, завернутый в лоскут грубой домотканой материи, а для надежности еще и перехваченный в нескольких местах тонким коричневым кожаным шнурком.
— Вам совершенно незачем знать, что это такое, — заявил он. — Вернее, я хотел сказать, если вы не возражаете, то лучше вам остаться в неведении. Просто возьмите его и сохраните для нас, ладно? Мы вернемся, обещаю, лишь только Тлен о нас позабудет. И тогда мы рискнем снова сюда наведаться.
— Тлен?
— Кристофер Тлен, — кивнул Джон Змей. В голосе его слышалось беспокойство. — Повелитель Полуночи.
— Так вы сохраните это для нас? — настойчиво повторил Хват, протягивая Кэнди крошечный сверток.
— Полагаю, если мне доверено хранить некий предмет, — отчеканила она, — то я имею право знать, что он собой представляет. Тем более если это и в самом деле нечто важное.
— А что я тебе говорил? — фыркнул Змей. — С самого начала было ясно, ее не устроит это твое «лучше вам оставаться в неведении». Слишком уж эта особа любопытна, чтоб на такое согласиться.
— Ну, знаете, если уж вы решились доверить мне эту вещь, — возмутилась в свою очередь Кэнди, глядя в упор на Змея, — я имею полное право...
— Разумеется, разумеется, — примирительно улыбнулся Хват. — Разверните-ка эту штуку. Давайте-давайте. Вы это заслужили.
Сверток оказался удивительно легким, так что Кэнди даже подумала было, что, кроме лоскута ткани и шнурка, там вообще ничего нет и быть не может. Она стала распутывать узел, затянутый на шнурке. Узел казался очень тугим, и Кэнди была уверена, что справиться с ним будет непросто, но развязался он на удивление легко, чуть ли не сам собой, стоило ей только прикоснуться к кончику шнура. Она почувствовала какое-то движение внутри полотняного мешочка, который приняла сперва за кусок ткани, а уже в следующее мгновение оттуда вырвался луч света, ослепивший ее. Она только и успела разглядеть что несколько ярких точек в окружении зигзагообразных светящихся линий. Блеснув в воздухе, разноцветные огни погасли, исчезли без следа, скрывшись в глубинах ее подсознания.