Баркер Клайв. Галили

   — Это парень — наш предок. Он тоже Гири, — сообщил Кадм.
   Селеста не поняла, шутит он или нет, и не стала уточнять, чтобы не рассердить его. Но сейчас, проследив за его тусклым взглядом, она поняла, что смотрит он именно на переселенца. Не на бизонов, не на горную гряду, а на человека, который обозревал все это, готовый сразиться с дикими силами природы. Наконец Кадм сдался, напряжение окончательно лишило его сил. Он вздохнул и слегка изогнул верхнюю губу, словно насмехаясь над собственным бессилием.
   — Все будет хорошо, — твердила сиделка, поглаживая его изборожденный морщинами лоб и серебристо-седые волосы. — Сейчас вам помогут. Я слышу, они уже здесь.
   Селеста не обманывала своего пациента. Она действительно слышала шаги врачей в коридоре. Через минуту они уже хлопотали вокруг Кадма, без конца повторяя те же успокоительные слова, что и Селеста, затем уложили старика на носилки и укутали одеялом.
   Когда санитары с носилками направились к двери, взгляд Кадма вновь обратился на картину. Селеста надеялась, что его слабеющему взору удалось различить то, что он так хотел увидеть. Она понимала, что у Кадма вряд ли будет возможность вернуться в эту комнату и спокойно рассмотреть изображенного на полотне переселенца.

Глава V

   С тех пор как Рэйчел узнала, что этот дом — творение рук Галили, она смотрела на все иными глазами. Построить дом в одиночку — нелегкий труд, должно быть, Галили потратил немало сил, копая котлован, заливая фундамент, возводя стены, устанавливая окна и двери, крася их, покрывая крышу черепицей. Наверняка каждая доска здесь пропитана его потом, каждая половица не раз слышала его отчаянные ругательства, этому дому Галили отдал частичку себя, и именно поэтому дом заворожил Рэйчел с первого взгляда. Неудивительно, что мать Ниолопуа была так привязана к этому месту. Она не могла удержать возле себя того, кто этот дом возвел, но мечтала владеть хотя бы его творением.
   Вспоминая недавний разговор на веранде, у Рэйчел все больше крепла уверенность, что Галили непременно вернется, но день подходил к концу, и Рэйчел, обдумывая то немногое, что она знала об этом человеке, постепенно впадала в уныние. Может, вообразив, что минувшей ночью между ними возникло неодолимое влечение, она обманывала себя, а может, он в самом деле вернется, но лишь из-за того странного обязательства, которое связывает его с семьей Гири. В конце концов, для него она — лишь очередная представительница этого проклятого рода, еще одна скучающая дамочка, желающая урвать свой маленький кусочек рая. Откуда ему знать, что он обворожил Рэйчел? И если он презирает ее, его нельзя в этом упрекнуть — ведь она, не спрашивая позволения, поселилась в доме его мечты и, подобно жене плантатора, нежилась в тени, пока Ниолопуа, обливаясь потом, подстригал лужайку.
   А если этого мало, минувшей ночью она сделала все, чтобы укрепить его презрение. Стоило ей вспомнить, как она себя вела, и щеки ее заливались румянцем стыда и смущения. Нечего сказать, она показала себя с лучшей стороны — черт возьми, о чем только она думала? Любую другую женщину, которая вела бы себя подобным образом, Рэйчел без колебаний назвала бы потаскухой, и это было бы верно. Как только она поняла, к чему ведет его история, ей следовало его остановить. Надо было строго сказать, что она не намерена все это выслушивать, и тоном, не терпящим возражений, попросить его удалиться. Тогда у него точно возникло бы желание вернуться, а теперь...
   — Господи Боже... — сорвалось с губ Рэйчел.
   Он стоял на берегу.
   Галили стоял на берегу, и сердце Рэйчел внезапно застучало так громко, что эхо его ударов отдавалось у нее в голове, руки ее стали влажными, а желудок болезненно сжался. Галили стоял на берегу, и Рэйчел отчаянно хотелось броситься к нему и сказать, что она порвала с семейством Гири и больше не имеет к ним отношения, что она стала женой одного из них вследствие заблуждения, за которое он должен ее простить. Простить и забыть об их первой встрече, сделать вид, будто только что ее увидел, и тогда здесь, на берегу, они начнут все сначала.
   Конечно, ничего такого Рэйчел не сделала. Словно окаменев, она наблюдала, как он приближается к дому. Он заметил ее, улыбнулся и помахал рукой. Тогда она кинулась к стеклянной двери, распахнула ее и выбежала на веранду. Он наполовину пересек лужайку, и улыбка по-прежнему светилась на его лице. Рэйчел заметила, что до колен его брюки мокры насквозь, а вся остальная одежда забрызгана водой, и влажная футболка прилипла к животу и груди. Он протянул к ней руки.
   — Ты пойдешь со мной? — услышала Рэйчел его голос.
   — Куда? — только и спросила она.
   — Я хочу кое-что тебе показать.
   — Мне надо обуться.
   — Ты можешь идти босиком. Мы просто прогуляемся вдоль берега.
   Рэйчел плотно закрыла дверь, чтобы не напустить в дом комаров, и спустилась на лужайку. Галили взял ее за руку столь привычным жестом, словно делал это сотни раз — приходил на лужайку, звал ее, улыбался ей и сжимал ее руку в своей.
   — Я хочу показать тебе свою яхту, — объяснил он, когда они шли по тропинке меж зарослей на песчаный пляж. — Она стоит на якоре в соседней бухте.
   — Замечательно... — выдохнула Рэйчел. — Знаешь... кстати... я хотела сказать... хотела извиниться... за прошлую ночь. Обычно я никогда не веду себя подобным образом.
   — Вот как? — улыбнулся он.
   Рэйчел не поняла, были ли в его голосе нотки иронии. Но лицо его сияло улыбкой, и эта улыбка казалась искренней.
   — Прошлая ночь была изумительной, — сообщил он. — Так что, если ты и впредь будешь вести себя подобным образом, я буду счастлив.
   Рэйчел смущенно улыбнулась.
   — Не хочешь пройтись по воде? — спросил он, давая понять, что не стоит больше говорить на эту тему. — Она не холодная.
   — Я не боюсь холодной воды, — откликнулась Рэйчел. — Там, откуда я родом, зимы обычно суровые.
   — И откуда ты родом?
   — Дански, штат Огайо.
   — Дански, штат Огайо, — повторил он, словно пробуя эти слова на вкус. — Однажды я был в Огайо. Еще до того, как отдался морю. В Беллефонтейне. Я пробыл там недолго.
   — Что значит отдался морю?
   — То и значит. Мне надоела земля. И люди, на ней живущие. На самом деле мне захотелось расстаться не с землей, а с людьми.
   — Ты не любишь людей?
   — Некоторых, — сказал он, искоса взглянув на нее. — Но не многих.
   — Однако Гири ты не любишь.
   Улыбка, игравшая на его губах, погасла.
   — Кто тебе это сказал?
   — Ниолопуа.
   — Понятно. Этому парню лучше держать рот на замке.
   — Не ругай его. Он был очень расстроен. И судя по тому, что он мне рассказал, Гири успели насолить всем и каждому.
   Галили покачал головой.
   — Я их ни в чем не упрекаю, — произнес он. — Это жестокий мир, и он заставляет людей играть по своим правилам. Порой вынуждает их быть жестокими. И Гири — это далеко не самое худшее, что есть в нашем мире. К тому же... ты тоже Гири. — Галили опять улыбнулся. — И, мне кажется, ты не так уж плоха.
   — Я развожусь, — сообщила Рэйчел.
   — Вот как? Ты больше не любишь своего мужа?
   — Нет.
   — А когда-нибудь любила?
   — Не знаю. Когда встречаешь такого, как Митчелл, трудно разобраться в собственных чувствах. Особенно если ты — ничем не примечательная девушка со Среднего Запада, которая запуталась в жизни и сама не знает, чего хочет. А он говорит, что больше тебе ни о чем не придется волноваться и что он сам обо всем позаботится.
   — Но он не выполнил своих обещаний?
   Рэйчел задумалась, прежде чем ответить.
   — Он очень старался, — признала она наконец. — Но со временем...
   — У тебя появились иные желания.
   — Да, наверное.
   — И в конце концов пришлось понять, что люди не могут дать тебе того, что ты желаешь, — продолжал Галили.
   Рэйчел догадалась, что он говорит сейчас не о ней, но размышляет о себе, о своих отношениях с Гири, которые до сих пор оставались для нее загадкой.
   — Ты поступила правильно, — сказал Галили. — Если бы ты осталась с ним, то начала бы себя ненавидеть.
   Хотя он обращался к Рэйчел, она подозревала, что он по-прежнему имеет в виду себя, и это ее радовало. Приятно было сознавать, что он видит параллели между их судьбами. Страхи, терзавшие ее так недавно, не имели под собой никаких оснований. Если он так глубоко понимает ситуацию, в которой оказалась Рэйчел, если он считает, что пережитые разочарования роднят их, им есть на чем строить дальнейшие отношения.
   Конечно, ей хотелось узнать о нем как можно больше, но Галили внезапно замолчал, а она воздерживалась от расспросов, чтобы не показаться навязчивой. Впрочем, в разговорах нет особой необходимости, решила она. Что толку терзаться, вспоминая прошлое, когда все вокруг дарит ей наслаждение: закатное солнце, бросающее на небо алые блики, море, спокойное и умиротворенное, как никогда, вода, ласкающая ее ноги, горячая рука Галили, сжимающая ее руку.
   Мысли ее спутника текли в том же направлении.
   — Иногда разговоры лишь портят настроение, — сказал он. — И тогда я думаю: к чему все эти сетования и жалобы? — Он устремил взгляд вверх, в небеса, где проплывали окрашенные закатным солнцем облака. — Что с того, что мне неизвестны законы, по которым живет этот мир? Я свободный человек. По крайней мере, я свободен большую часть своей жизни. Я волен идти, куда захочу. И куда бы я ни пошел... — Он перевел взгляд с неба на Рэйчел. — Повсюду я нахожу красоту. — Наклонившись к Рэйчел, он слегка коснулся губами ее волос. — И за это следует быть благодарным. — Они остановились, по-прежнему не разнимая рук. — Иногда я не в силах поверить, что подобная красота существует.
   Она вновь ощутила его губы на своей коже, но на этот раз прикосновение оказалось более чувственным и глубоким. А потом они заключили друг друга в объятия, и уста их слились воедино. Едва увидев друг друга, они знали, что им предначертано стать любовниками, и это был их первый поцелуй.
   Что, если это только сон, — пронеслось в голове у Рэйчел. Происходящее казалось ей слишком прекрасным, чтобы быть явью. При всем желании она не могла бы вообразить ничего прекраснее. Небо, море, облака, его губы. Его глаза, неотрывно смотрящие на нее. Его руки, ласкающие ее волосы, ее шею, ее спину.
   — Прости меня... — прошептал он.
   — За что?
   — За то, что я не нашел тебя раньше. Я должен был тебя искать.
   — Не понимаю, о чем ты.
   — Я проводил время в праздности. Любовался лишь морем, в то время как мне следовало искать тебя на земле. Если бы я нашел тебя раньше, ты не вышла бы за него замуж.
   — Если бы я не вышла за него замуж, мы бы с тобой никогда не встретились.
   — Нет, встретились бы, — возразил он. — Если бы я вовремя отвел взгляд от моря, я узнал бы, что на земле есть ты. И пришел бы за тобой.
 
   Обнявшись, они вновь двинулись вдоль берега. Галили вел Рэйчел в дальний конец пляжа, где высилась скалистая гряда, служившая границей между бухтами. Пробравшись по узкой расщелине между камнями, они оказались на песчаной полосе, по длине примерно в два раза уступавшей пляжу, который остался за их спинами. Посреди бухты Рэйчел увидела небольшую, очень старую деревянную пристань, ее дощатый настил посерел от дождей и ветров, а опорные столбы сплошь покрывали мохнатые зеленые водоросли. На якоре здесь стояло лишь одно судно — «Самарканд». Паруса яхты были спущены, и она плавно покачивалась на волнах — воплощение покоя и безмятежности.
   — Ты сам ее построил? — спросила Рэйчел.
   — Не совсем. Я купил на Маврикии старую развалину, разобрал почти до основания и переделал на свой вкус. Работал я без помощников, так что потратил на это целых два года.
   — Дом ты тоже построил своими руками.
   — Да, я предпочитаю работать в одиночку. Я быстро устаю от людей. Когда-то все было иначе, но потом...
   — Что случилось потом?
   — Мне надоело притворяться.
   — Притворяться?
   — Да, притворяться, что люди мне нравятся, — усмехнулся он. — Что мне с ними хорошо. Что я обожаю болтать о... — Тут он пренебрежительно пожал плечами. — Ну, о чем там обычно болтают люди.
   — Больше всего они любят говорить о себе, — подсказала Рэйчел.
   — А, вот оно что, — сказал Галили. Судя по выражению его лица, он так давно не бывал среди людей, что успел забыть все их привычки и обычаи.
   — Да ты меня дурачишь, — рассмеялась Рэйчел.
   — И не думаю, — возразил он. — Знаешь, если бы люди говорили о том, что действительно проникает в их души, я не имел бы ничего против их общества. Я бы с радостью внимал их рассказам. Но обычно приходится выслушивать совсем другое. Всякую чушь о том, что жены их ужасно растолстели, мужья — полные идиоты, а с детьми нет никакого сладу. Разве это можно вынести? Нет, подобным разговорам я предпочитаю тишину.
   — А как насчет увлекательных историй?
   — О да, история порой бывает лучше тишины, — согласился он, оценив ее мысль по достоинству. — Но не всякая история. Лишь та, что несет в себе истину.
   — История, которую ты рассказал мне вчера, несла в себе истину?
   — А как же иначе? Клянусь, никогда в жизни я не рассказывал истории правдивее, — воскликнул он и добавил, заметив ее недоверчивый взгляд: — Ты скоро убедишься в этом сама. Если эта история еще не стала правдой, она непременно станет ею.
   — Так можно сказать про любую выдумку, — усмехнулась она.
   — Нет, вовсе не про любую, — возразил он. — Да я и не стал бы тратить время на выдумки. — Он нежно провел ладонью по лицу Рэйчел. — Скоро настанет твой черед рассказать мне историю. Столь же правдивую, как и моя.
   — Но я не знаю таких историй.
   — Каких?
   — Ты понимаешь, о чем я. Историй, способных заворожить тебя так, как твоя заворожила меня.
   — О, так, значит, мой рассказ тебя увлек?
   — Ты это знаешь.
   — Если так, значит, моя история правдива. Увлечь может только истина.
   На это Рэйчел не нашлась, что ответить. Но не потому, что утверждение Галили показалось ей несправедливым, наоборот, после некоторых размышлений она решила, что он прав. Разумеется, в понятие истины он вкладывает смысл, явно отличный от общепринятого, но, так или иначе, ход его мысли был ей понятен.
   — Пойдем? — предложил он. — Думаю, яхта нас заждалась.

Глава VI

1

   Когда они шли по отчаянно скрипевшим доскам настила, Рэйчел спросила у Галили, почему он назвал яхту «Самарканд». Тот ответил, что это название древнего города.
   — Я никогда не слышала о таком городе, — сказала Рэйчел.
   — В этом нет ничего удивительного. Он расположен далеко, очень далеко от штата Огайо.
   — А ты жил там?
   — Нет. Но мне доводилось там бывать. Проездом. За свою жизнь я посетил множество мест, но мало где задерживался.
   — Значит, ты много путешествовал?
   — Больше, чем хотелось бы.
   — Но раз тебе надоели путешествия, почему бы не выбрать место по душе и не обосноваться там?
   — Это долгая история. Однако ответ на твой вопрос довольно прост — я нигде не чувствую себя дома. Только там, — и он бросил взгляд в море. — И даже когда...
   Он осекся, не договорив. Впервые за время их разговора Рэйчел ощутила, что мысли Галили ускользают прочь, словно, вспомнив о неких далеких местах, он затосковал по ним. Возможно, сейчас он унесся в неведомый Самарканд, а может, в иные дали. Рэйчел мягко коснулась его руки.
   — Возвращайся ко мне, — попросила она.
   — Прости, — тряхнул он головой. — Я снова здесь.
   Они дошли до конца пристани. Яхта мягко покачивалась перед ними, словно море укачивало ее на руках.
   — Мы поднимемся на борт? — спросила Рэйчел.
   — Непременно.
   Он отступил, пропуская ее вперед, и Рэйчел шагнула на узкий трап, переброшенный на палубу. Галили следовал за ней.
   — Добро пожаловать на мой «Самарканд», — произнес он с гордостью.
   Осмотр яхты не занял много времени, во многих отношениях это было ничем не примечательное судно. Галили обратил внимание Рэйчел на некоторые детали отделки, давшиеся ему с наибольшим трудом или особенно искусно выполненные, но лишь оказавшись на нижней палубе, Рэйчел и в самом деле поразилась его мастерству. Стены узкой каюты были обшиты деревом, причем цвет и рисунок древесины, вплоть до малейших сучков, были подобраны так умело, что узоры складывались в диковинные образы и картины.
   — Это игра воображения или я и впрямь вижу на стенах рисунки? — спросила потрясенная Рэйчел.
   — А что именно ты видишь?
   — Ну... нечто вроде пейзажа... какие-то развалины и, кажется, деревья... несколько деревьев. И еще какую-то фигуру... может, это тоже дерево, а может, человек.
   — Думаю, человек.
   — Значит, ты выложил все это специально?
   — Нет, Отделывая стены, я всего-навсего тщательно подбирал куски дерева. А потом вышел в море и через неделю увидел вокруг себя рисунки.
   — Вот эти разводы похожи на чернильные пятна, — заметила Рэйчел.
   — Или на тучи...
   — Да, на тучи. Чем дольше смотришь, тем больше замечаешь.
   — Во время долгих путешествий эти рисунки — моя отрада, — сказал Галили. — Иногда надоедает смотреть на волны и выпрыгивающих из воды рыб. Тогда я прихожу сюда и разглядываю стены. И всякий раз нахожу то, чего не видел прежде. — Он мягко положил руки на плечи Рэйчел и развернул ее. — Видишь? — И он указал на дверь в дальнем конце каюты, тоже выложенную деревом.
   — Узоры на дверях?
   — Да. Они ни о чем тебе не напоминают?
   Рэйчел подошла поближе. Галили, по-прежнему обнимая ее за плечи, не отставал от нее ни на шаг.
   — Я подскажу тебе, — сказал он, и голос его перешел в шепот. — Трава кажется такой мягкой и словно манит прилечь...
   — Трава?
   Она остановилась примерно в ярде от двери и вгляделась в древесный узор. В верхней части дерево было темнее, а посередине она различила горизонтальную серебристую полосу и разбросанные здесь и там силуэты, не вызвавшие у нее определенных ассоциаций. Но где же трава? И кому она кажется такой мягкой и манящей?
   — Ничего не понимаю, — призналась Рэйчел.
   — Тогда попытайся найти здесь девственницу.
   — Какую еще девственницу? — недоуменно протянула Рэйчел.
   Галили уже открыл рот, чтобы подсказать ей, но тут ее осенило:
   — Джерушу? Ты ее имеешь в виду?
   Галили спрятал в ее волосах свою улыбку, но не произнес ни слова.
   Рэйчел внимательно посмотрела на дверь, и у нее перед глазами начала вырисовываться целая картина. Кусок испещренного мелкими пятнышками дерева в самом центре — это и есть трава, мягкое ложе, на котором лежала Джеруша. А эти темные разводы сверху, о значении которых она никак не могла догадаться, — это, конечно же, дремучие лесные заросли. Ну а широкая серебристая полоса? Разумеется, это река, сверкающая на солнце.
   Теперь улыбалась Рэйчел — она была рада, что сумела разгадать загадку, но ее занимал один вопрос:
   — А где же люди?
   — Людей тебе придется вообразить самой, — ответил Галили. — Хотя... — Он указал пальцем на узкую и длинную прожилку. — Может, это речной человек?
   — Вряд ли. По-моему, он намного красивее, чем эта загогулина.
   Галили рассмеялся.
   — А может, это вообще не тот лес, где встретились речной человек и Джеруша? — предположил он. — Надо будет придумать новую историю.
   — Тебе нравится рассказывать истории?
   — Мне нравится впечатление, которое они производят на людей, — ответил он и усмехнулся с видом заговорщика. — Слушая меня, они забывают о своих заботах.
   — Потому что отправляются в твою страну? Где богатые исполнены доброты и милосердия, а бедняки несут Бога в сердцах своих...
   — Ты права, это именно моя страна. Хотя раньше я об этом не думал.
   Похоже, это соображение вызвало у него легкое беспокойство. На несколько мгновений лицо его стало печальным, но лишь на несколько мгновений. Потом он тряхнул головой, словно отгоняя тревогу, и спросил:
   — Ты голодна?
   — Немного.
   — Отлично. Тогда я что-нибудь приготовлю. Это займет пару часов. Надеюсь, за это время ты не умрешь с голоду?
   — Пару часов? — удивилась Рэйчел. — Что за кулинарный шедевр ты намерен сотворить?
   — Сначала ведь надо поймать рыбу.

2

   Последние отблески заката давно погасли, когда «Самарканд» покинул дощатую пристань, а потом наступила полночь. Бриллиантовая россыпь звезд сверкала на темном бархате неба. Рэйчел сидела на палубе, а яхта стремительно отдалялась от острова. По мере того как они уходили все дальше в открытое море, звезды становились все ярче, по крайней мере, именно так казалось Рэйчел. Она никогда не видела такого множества звезд, никогда не видела Млечный Путь так отчетливо и теперь то и дело бросала взгляд на широкую светлую полосу, усеянную блестящими точками.
   — О чем ты думаешь? — донесся до нее голос Галили.
   — Когда-то я работала в ювелирном магазине в Бостоне, — откликнулась Рэйчел. — И у нас там продавалось ожерелье, которое называлась «Млечный Путь». Предполагалось, что оно похоже на это. — И она указала рукой на небо. — Если мне не изменяет память, стоило ожерелье восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Такая куча бриллиантов! Даже представить себе трудно.
   — Тебе, наверное, жутко хотелось его украсть?
   — Скажешь тоже! Кто я, по-твоему, воровка?
   — И все же тебе хотелось его украсть?
   Рэйчел смущенно хихикнула.
   — Украсть не украсть, но как-то раз, когда поблизости никого не было, я его примерила. И оно смотрелось на мне чертовски красиво. Но настоящий Млечный Путь красивее в тысячу раз.
   — Я бы украл для тебя это ожерелье, — пообещал Галили. — Для меня это сущий пустяк. Теперь, если тебе что-то понравится, стоит только сказать мне: хочу это. И оно будет твоим.
   — Думаешь, тебя не поймают?
   — Никогда.
   — И что же ты украл?
   — Дай бог памяти... Уже не помню, когда я взялся за это дело в первый раз.
   — Ты шутишь, я так понимаю?
   — И не думаю. Я отношусь к кражам очень серьезно.
   — И все же ты шутишь.
   — Уверяю тебя, нет. Например, эту яхту я тоже украл.
   — Не верю.
   — А откуда она у меня, по-твоему?
   — Ты ее купил.
   — Знаешь, сколько стоят яхты вроде этой?
   Окончательно сбитая с толку Рэйчел даже не представляла, как относиться к его словам.
   — Я должен был или украсть деньги на покупку яхты, или украсть яхту. Второй путь показался мне проще. Всегда предпочтительнее обходиться без посредников. — При этих словах Рэйчел не смогла сдержать смеха. — К тому же парень, которому принадлежала яхта, относился к ней наплевательски. Почти все время она торчала на якоре у пристани. А я окружил ее заботой, показал ей мир.
   — Послушать тебя, ты говоришь не о яхте, а о своей жене, — хихикнула Рэйчел.
   — Ну, я не настолько безумен, — покачал головой Галили. — И я понимаю разницу между яхтами и женщинами. Я люблю странствовать по морю, но трахаться я люблю больше.
   Грубое слово удивило Рэйчел, и, должно быть, это отразилось у нее на лице, потому что Галили торопливо поправился:
   — Прости. Не знаю, как у меня это вырвалось. Я только хотел сказать...
   — Не надо оправдываться, — перебила Рэйчел. — Ты сказал именно то, что хотел.
   Галили отвел взгляд, глаза его поблескивали в свете лампы. Несмотря на многократные заверения в неколебимости собственного душевного здоровья, в эту минуту он казался воплощением изысканного и надменного безумия.
   — Ты знаешь, что ты соблазнительна?
   — Нет.
   — Позволь мне объяснить, что я имею в виду. Ты зовешь меня, я это чувствую. И это опасный зов.
   — Что ж, значит, я иду на риск.
   — Будь по-твоему, — пожал он плечами. — Но помни...
   — Да, я сама этого захотела.
   Он не сводил с нее глаз.
   — Я привел тебя на яхту, потому что хочу заняться с тобой любовью.
   — Теперь ты называешь это «заняться любовью»?
   — Нет, я хочу трахнуть тебя.
   — Ты всегда так поступаешь? — спросила Рэйчел. — Увозишь женщин в открытое море, где у них нет выбора?
   — У тебя есть выбор, — без тени улыбки возразил Галили. — Ты можешь добраться до берега вплавь.
   — Полагаю, я в состоянии это сделать.
   — Но знаешь, что говорят на островах: улиули каи холо ка мано.
   — Что это значит?
   — Когда морские воды темны, акулы выходят на промысел.
   — О, звучит очень убедительно, — заметила Рэйчел, устремив взгляд на волны, разрезаемые носом яхты. Они в самом деле были темны как ночь.
   — Ты приняла верное решение. Лучше оставаться здесь, в безопасности. Со мной. И получить то, что ты хочешь.
   — Откуда ты знаешь, что я решила? Я еще ничего не сказала...
   — Когда ты рядом со мной, тебе не надо говорить. Я могу по запаху угадать все твои желания и намерения.
   Если бы нечто подобное заявил Митчелл, вся любовная прелюдия была бы безнадежно испорчена. Но этому человеку она сама дала понять — он может говорить все, что взбредет в голову. Изображать из себя пуританку уже не имело смысла. Кроме того, его признание показалось ей чрезвычайно занятным. Подумать только, он способен угадывать ее желания по запаху.