Страница:
Корветтен-капитан Берт Шерканц выбрал первое. И попросил о поддержке своего друга капитана Монголэ, который только что принял на борт узников Призон-дю-Мар.
Перегруженному «Гримальду» полагалось срочно уходить, но Монголэ задержался. Дважды он давал залп сначала левым, затем, развернувшись, – правым бортом. В общей сложности около полусотни ядер пролетели над крышами рыбацкой деревеньки и упали в саду, где пряталась батарея.
Однако дистанция была предельной, рассеивание оказалось большим, пострадали только зарядная фура да пара лошадей. «Сифарис» лишь на несколько минут получил передышку. Упрямая батарея сменила позицию, вновь открыла огонь и стреляла до тех пор, пока не подошел к концу запас ядер.
Заместитель командира был заблаговременно отправлен в столичный арсенал. Увы, получить порох и новые ядра он не смог по самой заурядной причине: батарея не числилась в гарнизоне Ситэ-Ройяля. Так что замолчать пушки заставили свои, до боли родные интенданты. Но Шерканц об этом не знал, поэтому счел за благо отойти. Что и спасло «Гевона».
Весь путь из Эрлизора в штаб флота Альметракис проделал по берегу. Из открытого фаэтона он видел почти все, что творилось в бухте. Видел, но ничего не мог изменить. К моменту, когда командующий прибыл в Адмиралтейство, командовать ему уже было почти что нечем.
Обе береговые батареи бездействовали, Контамар отвечал редкими неприцельными выстрелами. На месте гибели «Тубана Девятого» плавали черные обломки. «Цикатра» догорала у отмели. Наполовину затопленный «Прохорст» лежал на боку, но все еще дымился. «Коншесс» с несколькими парусами на единственной уцелевшей мачте выбросился на берег. Ничуть не более обнадеживающий вид имел «Эписумус». Линкор лишился одной из мачт, имел крен и сильный дифферент. У причальной стенки Адмиралтейства сильно дымил «Маршал Гевон», а получившая сотни пробоин «Покаяна» оборвала швартовы и погрузилась по верхнюю палубу.
При этом ни на одном из померанских кораблей не было заметно ни пожара, ни серьезных повреждений. Лишь нижние паруса «Денхорна» пестрели дырами. Мелочи…
В общем, ситуация на первый взгляд складывалась если не безнадежная, то удручающая. Однако на второй взгляд адмирал понял, что шансы отыграться все еще имеются.
Кроме «Орейи» оставалась еще и «Хугиана», в течение всего сражения безучастно торчавшая у пирса острова Дабур. Дальше Альметракис разглядел невесть откуда взявшийся фрегат «Консо». Наконец вход в Южный пролив стерег тяжелый фрегат «Сибу». Если, по примеру Мак-Магона, эти силы собрать в единый кулак, можно было бы попытаться либо напасть на арьергард неприятеля, либо заблокировать Северный пролив. Конечно, имея только четыре боевые единицы, рассчитывать на победу не приходилось. Зато можно было выиграть время и подготовить абордажный удар.
Водоизмещение – 610 тонн. Трехмачтовая баркентина. Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла. Вооружение – 64 чугунных орудия калибром от 4 до 24 фунтов. Экипаж – 495 человек. Командир – капитан второго ранга Анъер Этраск.
В ту злосчастную ночь «Сибу» выполнял те же функции, что и корвет «Чейро», – охранял вход в бухту Монсазо. Только не с северной стороны острова Дабур, а с южной, в стороне от курса эскадры Мак-Магона. Но кавторанг Этраск оказался примерно в том же положении, в какое несколько раньше попал каперанг Кенто: попусту терял время, прикованный к ненужному месту устаревшим приказом. Между тем, судя по звукам плотной пальбы, его помощь пришлась бы весьма кстати всему Домашнему флоту.
Этраск несколько раз запрашивал инструкции, но каждый раз получал короткий ответ «Ждите», поскольку в штабе флота никто не хотел брать на себя ответственность. Паралич наступил лишь под утро, когда адмирал Альметракис сумел попасть в Адмиралтейство.
На Сигнальной башне тотчас замигал долгожданный фонарь. Этраску приказывали войти в бухту, после чего во взаимодействии с линкорами «Хугиана», «Орейя» и легким фрегатом «Консо» нанести удар по прорвавшимся померанским кораблям, связать их боем и тем самым прикрыть готовящуюся абордажную атаку с гребных судов. Командиром оперативной группы назначался капитан первого ранга Кенто.
Впервые получив ясный и осмысленный приказ, Этраск испытал большое облегчение. Он тут же распорядился изменить курс, добавить парусов, открыть крышки портов и выкатить орудия.
Ловя угасающие дуновения бриза, «Сибу» вошел в Южный пролив. И тут вдоль берега пробежала последняя полоса ряби. По всей бухте установилось безветрие. Журчание у форштевня стихло. Чтобы течение не вынесло фрегат хотя бы из пролива, Этраск был вынужден отдать якорь.
Безветрие остановило обе враждующие стороны и сражение на время прекратилось. Почти вертикально в небо поднимались столбы дыма от пожаров в Контамаре и Сострадариуме. В центральной части Монсазо замерла сбившаяся в кучу эскадра померанцев. Судьба лучших кораблей кригсмарине повисла на волоске.
– Эге! Неужели вляпались? – сам себя спросил Этраск.
Но обвисли паруса и на уцелевших покаянских кораблях. Чуть позже в одиннадцати милях южнее Ситэ-Ройяля штиль застиг также и авангард грозного и многочисленного флота Открытого моря.
Этот штиль не являл собой чего-то из ряда вон выходящего. Побережье в окрестностях Ситэ-Ройяля относилось к бризовой зоне. Всякому моряку известно, что до середины ночи бризы дуют с более холодной поверхности моря в сторону более теплой суши, а перед утром, когда суша успевает остыть, меняют направление на обратное.
Штиль, установившийся в четвертом часу, как раз и предвещал перемену ветра. Все капитаны, как померанские, так и покаянские, прекрасно знали, что затишье продолжится не более получаса, максимум – сорока минут. Разумеется, знал об этом и гросс-адмирал Мак-Магон. Он сознательно рисковал, поскольку цель того стоила. Однако именно в эти тридцать-сорок минут его противник, командующий Домашним флотом вице-адмирал Альметракис вполне мог переломить ход сражения.
Абордажный удар!
Для этого Альметракис располагал всем необходимым. В частности – плавсредствами. На Галерном дворе Адмиралтейства скопилось до двух сотен самых разнообразных гребных судов – от разъездных баркасов до пары трофейных, захваченных в недавней муромской войне скампавеев. Адмирал тут же распорядился снабдить веслами все до единой посудины, способные продержаться на воде хотя бы пару часов и посадить на них не менее шести батальонов морской пехоты.
Контр-адмирал Сетран, комендант Адмиралтейства сделал удивленные глаза.
– Но… позвольте! Шесть батальонов? Да ведь это – весь наш гарнизон!
– Разве Адмиралтейству угрожает приступ? – холодно осведомился Альметракис.
– Никак нет.
– Могли бы и сами догадаться. Вы вообще хоть что-нибудь сделали, пока меня не было?
Сетран вытянулся.
– Виноват, обрат командующий.
– Несомненно. Не забудьте хотя бы выдать абордажные кошки. Исполняйте!
– Так точно, обрат командующий.
Резво прыгая через две ступеньки, Сетран убежал.
Альметракис распорядился приготовить к отплытию свой личный баркас и поднялся на самую высокую башню Адмиралтейства – Сигнальную. С ее высоты он увидел кое-что новое. И оно его не порадовало.
Севернее острова Дабур на прибрежных скалах прибой доламывал останки «Чейро». Кроме того, оказалось, что Мак-Магон ввел в бухту Монсазо не все свои силы. «Поларштерн» и пара военных транспортов оставались в открытом море. Они занимались бомбардировкой горящего Контамара. К ним с норд-оста, со стороны мыса Мекар, приближался еще один, очень знакомый Альметракису корабль. Его он мог распознать на каком угодно расстояния.
– «Прогиденс», – сквозь зубы пробормотал адмирал. – Неистребимый «Прогиденс»…
Это была неприятная новость. Зато приятных оказалось целых две.
Во-первых, штиль продолжался. Безветрие парализовало на неподвижной водной глади все померанские корабли. В паре миль юго-восточнее них в выносном течении Ниргала дрейфовала «Орейя», а «Сибу» запер Южный пролив. Это было уже кое-что.
А во-вторых и в главных, в открытом море, милях в десяти-двенадцати юго-западнее Адмиралтейства, просматривались многочисленные паруса. Целый лес парусов.
– Идет Василиу! – воскликнул Гриннар.
– Да, – сказал адмирал. – Надеюсь. Только не идет, а пока стоит.
Повернувшись к сигнальщикам, он продиктовал сразу с полдюжины приказов на все свои уцелевшие корабли и отправил краткое сообщение Василиу.
Едва успели поступить ответы, как снизу послышались шаги. Первым на площадку выскочил запыхавшийся Сетран.
– Что, – удивился Альметракис, – абордажные суда уже готовы?
– Нет еще, обрат командующий.
– Тогда в чем дело?
В глазах Сетрана мелькнуло злорадство.
– Да тут вас спрашивают, обрат командующий.
– Кто спрашивает?
На площадку поднялись трое бубудусков.
– Вице-адмирал Альметракис? – спросил старший.
– Да-а, – ответил Альметракис. – Чем обязан?
– По приказу обрата бубудумзела вы арестованы Сдайте вашу шпагу.
Адмирал взглянул на «Сибу», жадно стерегущего своими парусами малейшее дуновение ветра, на разбросанные в безветренной бухте померанские корабли, на колонну первого батальона морской пехоты, входящую в Галерный двор, и понял, что все это становилось бесполезным. Его заместитель, контр-адмирал Аленцо де Сетран, был способен на многое, но только не на руководство абордажным боем. Командный опыт у бедняжки отсутствовал начисто.
Большую часть карьеры Сетран провел на штабных должностях, причем не на кораблях, а в не слишком отдаленных от столицы местах.
Этому очень способствовала женитьба на одной из побочных дочерей базилевса-императора. И хотя молодая прим-герцогиня Ле-Морак, супруга де Сетрана, была не прочь сплавить мужа в какое-нибудь кругосветное плавание, ее постоянно останавливало одно обстоятельство: грядущая смерть венценосного отца и неизбежная схватка за власть, за местечки подле трона… Схватка, вступать в которую без такого полезного инструмента, как муж, было глупо.
Между тем скорая смерть базилевса-императора что-то не спешила, как ни ожидали ее придворные партии. Существовали ежедневные проблемы с высочайшим стулом, и давление у повелителя скакало, и одышка его мучила, и отеки на ногах появлялись, и печень из-под ребра выпирала, а вот не помирал – и все тут.
Прим-герцогине оставалось уповать на то, что с каждым днем вероятность нужного исхода неуклонно росла, а ради этого стоило терпеть Сетрана. Пару раз в месяц она даже исполняла свой супружеский долг. И всегда заботилась о том, чтобы в каждый данный момент граф пребывал в некотором отдалении, но в то же время находился под рукой.
Благодаря этим хлопотам второго лейтенанта Сетрана вместе с линкором «Хугиана» перевели из флота Открытого моря во флот Домашний. Затем граф что-то преподавал в Морском энциклии, где удостоился ученой степени за диссертацию о могучем влиянии идей святого Корзина на боеспособность имперского флота. Потом, получив внеочередной чин, служил личным представителем морского министра при личном представителе военного министра.
Однако со старым занудой Гевоном отношения сложились неважные. Супруга срочно напрягла связи и Сетран оказался помощником главного интенданта Домашнего флота. В этой роли он тоже продержался недолго, но совсем по другой причине. Уж больно должность была хлебной, за нее никогда не прекращалась самая ожесточенная грызня. В результате пришлось согласиться на звание контр-адмирала и пост начальника штаба все того же Домашнего флота.
Неизвестно какие дальнейшие планы строила прим-герцогиня, но нападение померанцев в них никоим образом не входило. Так же, как и в планы самого Сетрана. Граф прекрасно знал, что способен быть адмиралом исключительно Домашнего флота и только в мирное время. Догадывался об этом и командующий Домашним флотом.
– Позвольте довести до конца операцию, обрат эскандал, – спокойно сказал Альметракис.
– Нет.
– Подумайте, абордажный удар может принести нам победу!
В неподвижном лице бубудуска ничто не изменилось. Он протянул руки:
– Ты это… брось. Время-то не тяни. Нам сегодня еще арестовывать да арестовывать.
Адмирал понял, что Святая Бубусида уже приступила к заготовке виновников поражения. И еще понял, что он, Ворвид Альметракис, собирался защищать не ту власть. Власть, которая обречена. Быть может, питаясь кровью она протянет еще долго, эта власть. И уж точно, у многих еще успеет отобрать и шпагу, и честь, и жизнь. Но вот победить не сможет. С Сетранами такое не получится, нет.
С горьким удовлетворением Альметракис поблагодарил Пресветлого за то, что не успел одержать победу, всю славу которой присвоил бы орден. Эта победа лишь повредила бы больной стране. Бывший командующий его величества Домашним флотом еще раз взглянул на бухту Монсазо и усмехнулся.
– А ведь ты прав, бубудуск! Пустые все хлопоты…
Потом он вскочил на перила и взмахнул руками, удерживая равновесие.
– Послушай, Гриннар. Командира линейного корабля «Прогиденс» зовут Таграх. Шаутбенахт Таграх. Если когда-нибудь встретишь, передай мои извинения. Ну, ты знаешь за что. За мыс Мекар.
– Обрат адмирал… Ворвид! Что вы делаете?! – в ужасе крикнул адъютант.
Адмирал еще раз усмехнулся.
– Хочу кое-что рассказать Пресветлому.
И шагнул с башни.
– Вот ведь сволочь, – сказал старший бубудуск, глядя вниз. – Кого я теперь арестую? Ни себе, ни людям.
– Чистейший эгоизм, – согласился контр-адмирал Сетран.
Гриннар размахнулся и от души влепил по учтивой роже. Старший бубудуск чрезвычайно обрадовался.
– Аборавары, – промурлыкал он. – Только Аборавары. Никакой Призон-дю-Мар тут не поможет.
Уже через четверть часа после скоропостижного назначения, контр-адмирал Аленцо ди Кандильяк, граф де Сетран, стоял на Галерном дворе в окружении толпы подчиненных, держался за челюсть и пытался сообразить, что же ему следовало предпринять.
Со всех сторон сыпались нехорошие доклады о состоянии гребных судов. Не хватало всего – весел, абордажных крючьев, кирас и даже пороха для мушкетов, а шеф-интендант Адмиралтейства вкупе с главным каптенармусом куда-то запропастились. Утверждали, что обоих видели в Эрлизоре «при пониженной боеспособности».
– Сбить замки к чертовой матери! – предложил не в меру горячий командир шестого батальона.
Сетран, имевший короткий, но яркий снабженческий опыт, едва устоял на ногах. Он живо представил, сколько недостач спишут прожженные интенданты на такое деяние. И кого в конечном счете сделают за это козлом отпущения.
– Я вам собью, – процедил новый командующий. – Приказываю немедленно атаковать с тем, что имеется!
– Но как же так? Без прикрытия артиллерийских кораблей? Нас перетопят как котят!
– Трусишь, майор? Это приказ. Мы упускаем время! Все ясно?
– Так точно, – кисло ответил командир шестого батальона. – Яснее не бывает.
– Поплывешь первым, – зло сказал Сетран. – Умник!
Остальные комбаты бросились к своим частям, чтобы освободить дорогу смертникам. Потому что назревал очередной бессмертный подвиг во славу Пресветлого. Мешать не следовало…
КОНШЕССУ ГЛУВИЛЛУ
ЛИЧНО
Проверь чернильницу. Скоро потребуется. Понял?
Колбайс
21. ЭПИКИФОР И БУБУДУМЗЕЛ
Перегруженному «Гримальду» полагалось срочно уходить, но Монголэ задержался. Дважды он давал залп сначала левым, затем, развернувшись, – правым бортом. В общей сложности около полусотни ядер пролетели над крышами рыбацкой деревеньки и упали в саду, где пряталась батарея.
Однако дистанция была предельной, рассеивание оказалось большим, пострадали только зарядная фура да пара лошадей. «Сифарис» лишь на несколько минут получил передышку. Упрямая батарея сменила позицию, вновь открыла огонь и стреляла до тех пор, пока не подошел к концу запас ядер.
Заместитель командира был заблаговременно отправлен в столичный арсенал. Увы, получить порох и новые ядра он не смог по самой заурядной причине: батарея не числилась в гарнизоне Ситэ-Ройяля. Так что замолчать пушки заставили свои, до боли родные интенданты. Но Шерканц об этом не знал, поэтому счел за благо отойти. Что и спасло «Гевона».
* * *
Весь путь из Эрлизора в штаб флота Альметракис проделал по берегу. Из открытого фаэтона он видел почти все, что творилось в бухте. Видел, но ничего не мог изменить. К моменту, когда командующий прибыл в Адмиралтейство, командовать ему уже было почти что нечем.
Обе береговые батареи бездействовали, Контамар отвечал редкими неприцельными выстрелами. На месте гибели «Тубана Девятого» плавали черные обломки. «Цикатра» догорала у отмели. Наполовину затопленный «Прохорст» лежал на боку, но все еще дымился. «Коншесс» с несколькими парусами на единственной уцелевшей мачте выбросился на берег. Ничуть не более обнадеживающий вид имел «Эписумус». Линкор лишился одной из мачт, имел крен и сильный дифферент. У причальной стенки Адмиралтейства сильно дымил «Маршал Гевон», а получившая сотни пробоин «Покаяна» оборвала швартовы и погрузилась по верхнюю палубу.
При этом ни на одном из померанских кораблей не было заметно ни пожара, ни серьезных повреждений. Лишь нижние паруса «Денхорна» пестрели дырами. Мелочи…
В общем, ситуация на первый взгляд складывалась если не безнадежная, то удручающая. Однако на второй взгляд адмирал понял, что шансы отыграться все еще имеются.
Кроме «Орейи» оставалась еще и «Хугиана», в течение всего сражения безучастно торчавшая у пирса острова Дабур. Дальше Альметракис разглядел невесть откуда взявшийся фрегат «Консо». Наконец вход в Южный пролив стерег тяжелый фрегат «Сибу». Если, по примеру Мак-Магона, эти силы собрать в единый кулак, можно было бы попытаться либо напасть на арьергард неприятеля, либо заблокировать Северный пролив. Конечно, имея только четыре боевые единицы, рассчитывать на победу не приходилось. Зато можно было выиграть время и подготовить абордажный удар.
* * *
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «СИБУ»
Водоизмещение – 610 тонн. Трехмачтовая баркентина. Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла. Вооружение – 64 чугунных орудия калибром от 4 до 24 фунтов. Экипаж – 495 человек. Командир – капитан второго ранга Анъер Этраск.
В ту злосчастную ночь «Сибу» выполнял те же функции, что и корвет «Чейро», – охранял вход в бухту Монсазо. Только не с северной стороны острова Дабур, а с южной, в стороне от курса эскадры Мак-Магона. Но кавторанг Этраск оказался примерно в том же положении, в какое несколько раньше попал каперанг Кенто: попусту терял время, прикованный к ненужному месту устаревшим приказом. Между тем, судя по звукам плотной пальбы, его помощь пришлась бы весьма кстати всему Домашнему флоту.
Этраск несколько раз запрашивал инструкции, но каждый раз получал короткий ответ «Ждите», поскольку в штабе флота никто не хотел брать на себя ответственность. Паралич наступил лишь под утро, когда адмирал Альметракис сумел попасть в Адмиралтейство.
На Сигнальной башне тотчас замигал долгожданный фонарь. Этраску приказывали войти в бухту, после чего во взаимодействии с линкорами «Хугиана», «Орейя» и легким фрегатом «Консо» нанести удар по прорвавшимся померанским кораблям, связать их боем и тем самым прикрыть готовящуюся абордажную атаку с гребных судов. Командиром оперативной группы назначался капитан первого ранга Кенто.
Впервые получив ясный и осмысленный приказ, Этраск испытал большое облегчение. Он тут же распорядился изменить курс, добавить парусов, открыть крышки портов и выкатить орудия.
Ловя угасающие дуновения бриза, «Сибу» вошел в Южный пролив. И тут вдоль берега пробежала последняя полоса ряби. По всей бухте установилось безветрие. Журчание у форштевня стихло. Чтобы течение не вынесло фрегат хотя бы из пролива, Этраск был вынужден отдать якорь.
Безветрие остановило обе враждующие стороны и сражение на время прекратилось. Почти вертикально в небо поднимались столбы дыма от пожаров в Контамаре и Сострадариуме. В центральной части Монсазо замерла сбившаяся в кучу эскадра померанцев. Судьба лучших кораблей кригсмарине повисла на волоске.
– Эге! Неужели вляпались? – сам себя спросил Этраск.
Но обвисли паруса и на уцелевших покаянских кораблях. Чуть позже в одиннадцати милях южнее Ситэ-Ройяля штиль застиг также и авангард грозного и многочисленного флота Открытого моря.
Этот штиль не являл собой чего-то из ряда вон выходящего. Побережье в окрестностях Ситэ-Ройяля относилось к бризовой зоне. Всякому моряку известно, что до середины ночи бризы дуют с более холодной поверхности моря в сторону более теплой суши, а перед утром, когда суша успевает остыть, меняют направление на обратное.
Штиль, установившийся в четвертом часу, как раз и предвещал перемену ветра. Все капитаны, как померанские, так и покаянские, прекрасно знали, что затишье продолжится не более получаса, максимум – сорока минут. Разумеется, знал об этом и гросс-адмирал Мак-Магон. Он сознательно рисковал, поскольку цель того стоила. Однако именно в эти тридцать-сорок минут его противник, командующий Домашним флотом вице-адмирал Альметракис вполне мог переломить ход сражения.
* * *
Абордажный удар!
Для этого Альметракис располагал всем необходимым. В частности – плавсредствами. На Галерном дворе Адмиралтейства скопилось до двух сотен самых разнообразных гребных судов – от разъездных баркасов до пары трофейных, захваченных в недавней муромской войне скампавеев. Адмирал тут же распорядился снабдить веслами все до единой посудины, способные продержаться на воде хотя бы пару часов и посадить на них не менее шести батальонов морской пехоты.
Контр-адмирал Сетран, комендант Адмиралтейства сделал удивленные глаза.
– Но… позвольте! Шесть батальонов? Да ведь это – весь наш гарнизон!
– Разве Адмиралтейству угрожает приступ? – холодно осведомился Альметракис.
– Никак нет.
– Могли бы и сами догадаться. Вы вообще хоть что-нибудь сделали, пока меня не было?
Сетран вытянулся.
– Виноват, обрат командующий.
– Несомненно. Не забудьте хотя бы выдать абордажные кошки. Исполняйте!
– Так точно, обрат командующий.
Резво прыгая через две ступеньки, Сетран убежал.
Альметракис распорядился приготовить к отплытию свой личный баркас и поднялся на самую высокую башню Адмиралтейства – Сигнальную. С ее высоты он увидел кое-что новое. И оно его не порадовало.
Севернее острова Дабур на прибрежных скалах прибой доламывал останки «Чейро». Кроме того, оказалось, что Мак-Магон ввел в бухту Монсазо не все свои силы. «Поларштерн» и пара военных транспортов оставались в открытом море. Они занимались бомбардировкой горящего Контамара. К ним с норд-оста, со стороны мыса Мекар, приближался еще один, очень знакомый Альметракису корабль. Его он мог распознать на каком угодно расстояния.
– «Прогиденс», – сквозь зубы пробормотал адмирал. – Неистребимый «Прогиденс»…
Это была неприятная новость. Зато приятных оказалось целых две.
* * *
Во-первых, штиль продолжался. Безветрие парализовало на неподвижной водной глади все померанские корабли. В паре миль юго-восточнее них в выносном течении Ниргала дрейфовала «Орейя», а «Сибу» запер Южный пролив. Это было уже кое-что.
А во-вторых и в главных, в открытом море, милях в десяти-двенадцати юго-западнее Адмиралтейства, просматривались многочисленные паруса. Целый лес парусов.
– Идет Василиу! – воскликнул Гриннар.
– Да, – сказал адмирал. – Надеюсь. Только не идет, а пока стоит.
Повернувшись к сигнальщикам, он продиктовал сразу с полдюжины приказов на все свои уцелевшие корабли и отправил краткое сообщение Василиу.
Едва успели поступить ответы, как снизу послышались шаги. Первым на площадку выскочил запыхавшийся Сетран.
– Что, – удивился Альметракис, – абордажные суда уже готовы?
– Нет еще, обрат командующий.
– Тогда в чем дело?
В глазах Сетрана мелькнуло злорадство.
– Да тут вас спрашивают, обрат командующий.
– Кто спрашивает?
На площадку поднялись трое бубудусков.
– Вице-адмирал Альметракис? – спросил старший.
– Да-а, – ответил Альметракис. – Чем обязан?
– По приказу обрата бубудумзела вы арестованы Сдайте вашу шпагу.
Адмирал взглянул на «Сибу», жадно стерегущего своими парусами малейшее дуновение ветра, на разбросанные в безветренной бухте померанские корабли, на колонну первого батальона морской пехоты, входящую в Галерный двор, и понял, что все это становилось бесполезным. Его заместитель, контр-адмирал Аленцо де Сетран, был способен на многое, но только не на руководство абордажным боем. Командный опыт у бедняжки отсутствовал начисто.
* * *
Большую часть карьеры Сетран провел на штабных должностях, причем не на кораблях, а в не слишком отдаленных от столицы местах.
Этому очень способствовала женитьба на одной из побочных дочерей базилевса-императора. И хотя молодая прим-герцогиня Ле-Морак, супруга де Сетрана, была не прочь сплавить мужа в какое-нибудь кругосветное плавание, ее постоянно останавливало одно обстоятельство: грядущая смерть венценосного отца и неизбежная схватка за власть, за местечки подле трона… Схватка, вступать в которую без такого полезного инструмента, как муж, было глупо.
Между тем скорая смерть базилевса-императора что-то не спешила, как ни ожидали ее придворные партии. Существовали ежедневные проблемы с высочайшим стулом, и давление у повелителя скакало, и одышка его мучила, и отеки на ногах появлялись, и печень из-под ребра выпирала, а вот не помирал – и все тут.
Прим-герцогине оставалось уповать на то, что с каждым днем вероятность нужного исхода неуклонно росла, а ради этого стоило терпеть Сетрана. Пару раз в месяц она даже исполняла свой супружеский долг. И всегда заботилась о том, чтобы в каждый данный момент граф пребывал в некотором отдалении, но в то же время находился под рукой.
Благодаря этим хлопотам второго лейтенанта Сетрана вместе с линкором «Хугиана» перевели из флота Открытого моря во флот Домашний. Затем граф что-то преподавал в Морском энциклии, где удостоился ученой степени за диссертацию о могучем влиянии идей святого Корзина на боеспособность имперского флота. Потом, получив внеочередной чин, служил личным представителем морского министра при личном представителе военного министра.
Однако со старым занудой Гевоном отношения сложились неважные. Супруга срочно напрягла связи и Сетран оказался помощником главного интенданта Домашнего флота. В этой роли он тоже продержался недолго, но совсем по другой причине. Уж больно должность была хлебной, за нее никогда не прекращалась самая ожесточенная грызня. В результате пришлось согласиться на звание контр-адмирала и пост начальника штаба все того же Домашнего флота.
Неизвестно какие дальнейшие планы строила прим-герцогиня, но нападение померанцев в них никоим образом не входило. Так же, как и в планы самого Сетрана. Граф прекрасно знал, что способен быть адмиралом исключительно Домашнего флота и только в мирное время. Догадывался об этом и командующий Домашним флотом.
* * *
– Позвольте довести до конца операцию, обрат эскандал, – спокойно сказал Альметракис.
– Нет.
– Подумайте, абордажный удар может принести нам победу!
В неподвижном лице бубудуска ничто не изменилось. Он протянул руки:
– Ты это… брось. Время-то не тяни. Нам сегодня еще арестовывать да арестовывать.
Адмирал понял, что Святая Бубусида уже приступила к заготовке виновников поражения. И еще понял, что он, Ворвид Альметракис, собирался защищать не ту власть. Власть, которая обречена. Быть может, питаясь кровью она протянет еще долго, эта власть. И уж точно, у многих еще успеет отобрать и шпагу, и честь, и жизнь. Но вот победить не сможет. С Сетранами такое не получится, нет.
С горьким удовлетворением Альметракис поблагодарил Пресветлого за то, что не успел одержать победу, всю славу которой присвоил бы орден. Эта победа лишь повредила бы больной стране. Бывший командующий его величества Домашним флотом еще раз взглянул на бухту Монсазо и усмехнулся.
– А ведь ты прав, бубудуск! Пустые все хлопоты…
Потом он вскочил на перила и взмахнул руками, удерживая равновесие.
– Послушай, Гриннар. Командира линейного корабля «Прогиденс» зовут Таграх. Шаутбенахт Таграх. Если когда-нибудь встретишь, передай мои извинения. Ну, ты знаешь за что. За мыс Мекар.
– Обрат адмирал… Ворвид! Что вы делаете?! – в ужасе крикнул адъютант.
Адмирал еще раз усмехнулся.
– Хочу кое-что рассказать Пресветлому.
И шагнул с башни.
– Вот ведь сволочь, – сказал старший бубудуск, глядя вниз. – Кого я теперь арестую? Ни себе, ни людям.
– Чистейший эгоизм, – согласился контр-адмирал Сетран.
Гриннар размахнулся и от души влепил по учтивой роже. Старший бубудуск чрезвычайно обрадовался.
– Аборавары, – промурлыкал он. – Только Аборавары. Никакой Призон-дю-Мар тут не поможет.
* * *
Уже через четверть часа после скоропостижного назначения, контр-адмирал Аленцо ди Кандильяк, граф де Сетран, стоял на Галерном дворе в окружении толпы подчиненных, держался за челюсть и пытался сообразить, что же ему следовало предпринять.
Со всех сторон сыпались нехорошие доклады о состоянии гребных судов. Не хватало всего – весел, абордажных крючьев, кирас и даже пороха для мушкетов, а шеф-интендант Адмиралтейства вкупе с главным каптенармусом куда-то запропастились. Утверждали, что обоих видели в Эрлизоре «при пониженной боеспособности».
– Сбить замки к чертовой матери! – предложил не в меру горячий командир шестого батальона.
Сетран, имевший короткий, но яркий снабженческий опыт, едва устоял на ногах. Он живо представил, сколько недостач спишут прожженные интенданты на такое деяние. И кого в конечном счете сделают за это козлом отпущения.
– Я вам собью, – процедил новый командующий. – Приказываю немедленно атаковать с тем, что имеется!
– Но как же так? Без прикрытия артиллерийских кораблей? Нас перетопят как котят!
– Трусишь, майор? Это приказ. Мы упускаем время! Все ясно?
– Так точно, – кисло ответил командир шестого батальона. – Яснее не бывает.
– Поплывешь первым, – зло сказал Сетран. – Умник!
Остальные комбаты бросились к своим частям, чтобы освободить дорогу смертникам. Потому что назревал очередной бессмертный подвиг во славу Пресветлого. Мешать не следовало…
* * *
КОНШЕССУ ГЛУВИЛЛУ
ЛИЧНО
Проверь чернильницу. Скоро потребуется. Понял?
Колбайс
21. ЭПИКИФОР И БУБУДУМЗЕЛ
В бухте творилось что-то невообразимое.
Потерявшие ветер померанцы вовсе не потеряли хладнокровия. Шесть их кораблей, включая все три линкора, растянулись в правильную колонну. При этом каждый корабль одним бортом обстреливал многострадальный Контамар, а другим громил сбившиеся в беспорядочную кучу шлюпки с десантом.
Эпикифор с досадой отбросил подзорную трубу.
– Кто командует абордажной атакой? Альметракис?
– Бывший вице-адмирал Альметракис… э… отстранен, ваша люминесценция.
– Отстранен? В разгар боя? Командующий флотом?1 Нет, с нашим орденом не соскучишься…
– Я думал, вы знаете, – потупившись, сказал Глувилл.
– Как видишь – нет. И какой же это идиот распорядился? – бледнея, спросил великий сострадарий.
Задавая свой вопрос, он уже знал ответ. И тем не менее едва не задохнулся, когда услышал от Глувилла то, что и ожидал услышать:
– Дык это… того. Обрат Керсис приказал.
Случившееся далеко выходило за всякие рамки. Воспользовавшись пожаром Сострадариума, на некоторое время лишившего контроля люминесценция над ситуацией, не в меру ретивый бубудумзел вообразил, что вправе заменить главу ордена. Хотел того Гомоякубо или не хотел, понимал или нет, но этим он бросал прямой вызов эпикифору.
И каким образом!
В самый ответственный момент этот дикарь дезорганизовал управление остатками Домашнего флота. Как оказалось, ему были совершенно безразличны и способности паркетного адмирала Сетрана, и судьба имперской морской пехоты, так бестолково гибнущей под померанскими ядрами, и даже сама империя как таковая.
Эпикифор окончательно понял, что Керсису Гомоякубо вообще безразлично все, кроме личной власти. Ничто другое его не интересовало и не трогало. При этом вполне могло статься, что Керсис, как и большинство хитрых дураков, толком не знал, на что употребит эту почти неограниченную власть, буде получит ее в свои окорокообразные ручищи. Ну, удовлетворит свои зоологические потребности. А дальше что?
Что ж, он сам ускорил свою судьбу. Если зарвавшийся пампуас вообразил, что даже такие штуки ему будут сходить с рук, то он очень ошибся. Как выражается милейший марусим, змея укусит свою ногу. Заднюю. Вообразившую себя передней… Видимо, следовало сделать это раньше, но еще не поздно сделать и сейчас!
– Глувилл! Немедленно выпиши ордер на арест, – голосом, сухим, как пески Ящерленда, приказал эпикифор.
– Арест кого, ваша люминесценция?
– Керсиса Гомоякубо.
– Так он же… того. Глава Святой Бубусиды.
– Бывший глава.
– Но… как же это?
– Ты стал плохо слышать, Глувилл? Быть может, тебя тоже пора заменить?
– Никак нет, ваша люминесценция! Я хорошо слышу. Очень хорошо…
Глувилл долго возился с ящиком секретера, доставая письменные принадлежности. Эпикифор отвернулся к окну и стал смотреть на бухту.
Картина по-прежнему открывалась самая безотрадная.
Над нещадно бомбардируемым Контамаром висела густая туча дыма, а редкие ответные выстрелы из замка совершенно не достигали цели, – у померанцев хватало ума использовать свое превосходство в дальности огня.
Почти в центре Монсазо тонул «Эписумус». Прямо напротив Сострадариума с обвисшими парусами дрейфовала «Орейя». То же самое в Южном проливе происходило и с фрегатом «Сибу». В сборище разномастных гребных судов часто били тяжелые померанские ядра. И все это происходило на глазах у магрибинцев…
Глувилл нерешительно кашлянул.
– А что, если обрат Керсис прикажет своим бубудускам…
– Что? Сопротивляться?! На этот случай захвати с собой когорту лучезарных обратьев Санация. Они сейчас стоят у нас во дворе и не знают, чем заняться. Возьми их с собой, коншесс Глувилл! Именем Пресветлого приказываю устроить Ускоренное Покаяние любому, кто вздумает оказать сопротивление или просто выкажет ослушание.
– И даже…
– Нет, ты явно плохо слышишь, Глувилл. Я же ясно сказал: любому.
– Так точно, обрат экипи… эпикифор. Прошу подписать ордер.
Глувилл протянул бумагу и перо.
Его руки мелко дрожали и почему-то были в перчатках. «Нет, пора менять, – рассеянно подумал великий сострадарий, читая указ. – Мерзнет, видимо. Перчатки в июле… Старый стал, бестолковый. И небрежный, – перо плохо очинено, даже колется. Раньше за Глувиллом такого не водилось».
– Все, – сказал эпикифор, – поставь печать и отправляйся.
Глувилл принял страшный документ, свернул его трубочкой. Кланяясь, начал пятиться к выходу. У порога почему-то задержался, поднял бледное, по-собачьи безрадостное лицо.
Эпикифор раздраженно махнул на него рукой. И вдруг почувствовал, что рука немеет. Показалось, что сотни мелких иголочек ползут от указательного пальца. Вверх по кисти, на предплечье, а потом еще дальше – на плечо. Его люминесценций машинально попытался поднести ладонь к глазам, чтобы посмотреть, что же с ней происходит.
Но рука не послушалась. Более того, начала кружиться голова. Великий сострадарий пошатнулся, оперся о конторку.
– Затхлое растение ухух, – пробормотал он.
Глувилл опустил глаза, съежился, икнул. Он был невероятно, беспредельно, до судорог испуган. Испуган в совершенно неприличной степени.
Эпикифор это понял и презрительно усмехнулся.
– Ах ты, псина… трусливая. Обмочился, да?
Больше он ничего не говорил. В короткие секунды, которые ему оставалось еще пробыть в сознании, великий сострадарий припомнил фразу из одной древней книги. О том, что при кризисах в обществе беззакония закономерно побеждают наиболее оголтелые. А ведь правда, отрешенно подумал он. Значит, самым оголтелым был не я…
Эта мысль не помешала ему бороться до конца. Левой рукой глава всемогущего ордена откуда-то из складок мантии вытащил маленький пистолет с двумя коротко обрезанными стволами. Однако взвести курки уже не смог, – правая рука висела плетью. Змея все же укусила себя. Но не за ногу, а за руку…
Глувилл и не пытался спастись. Он намертво прирос к порогу. Лишь когда эпикифор совсем перестал дергаться, его верный секретарь, далеко огибая лежащее тело, подошел к камину. Швырнул в огонь и ордер, и перо, и свои перчатки. Потом выбросил в окно черный флакончик. После этого дребезжащим голосом крикнул:
– Караул! Помогите!
Выбежав из кабинета, завопил громче:
– Лекаря! Эй, быстрее – лекаря! Его люминесценцию плохо!!!
Переворот, который глава Святой Бубусиды готовил и долго, и старательно, начался помимо его воли и раньше времени. Из-за этого возник целый ком проблем, и этот ком стремительно разрастался.
Смерть великого сострадария произошла в момент неслыханного по дерзости нападения на Ситэ-Ройяль. Ни раньше, ни позже! Керсису Гомоякубо доложили, что базилевс-император пока не вполне пришел в себя, происходящее понимает еще меньше, чем обычно, однако уже рвет, мечет, требует крови. Неважно чьей, но – пренепременно и немедленно.
В столице империи царил хаос, начались грабежи, а дерзкая померанская эскадра, как бревно в глазу, все еще торчала посреди бухты и на виду у всего Ситэ-Ройяля методично уничтожала гребной флот Сетрана. Впрочем, самого адмирала на шлюпках не было: он не смог возглавить атаку по причине сломанной челюсти.
Требовалось твердо брать власть в свои руки и начинать наводить порядок, когда далеко не все супрематоры Санация были готовы безоговорочно голосовать за Керсиса. Многие являлись сторонниками де Умбрина, некоторые были сами не прочь занять кресло эпикифора, а других требовалось либо подкупить, либо запугать.
Под рукой Гомоякубо находились тысячи бубудусков, Санаций располагал всего лишь тремя сотнями Лучезарных. Увы, благоприятность этого соотношения ничего не значила: для любого сострадария, включая самого забубённого бубудуска, поднять руку на гвардию Санация – дело немыслимое. Лучезарные, напротив, могли поднять руку на кого угодно за исключением пресвятой особы эпикифора. Так что реальной возможности покорить Санаций силой не существовало. Тут требовались иные методы, а иные методы требовали иного времени.
Но и уличные беспорядки, и померанцы с их дальнобойной наглостью, и базилевс, и олух Сетран, и даже сам Санаций, – все это отходило на задний план по сравнению с главной, совершенно неожиданной проблемой.
Эта проблема оттеснила все. Эта проблема заключалась в том, что тело усопшего эпикифора Робера де Умбрина было невозможно представить Санацию. Потому что оное тело сверхестественным образом исчезло.
Глувилл клялся, что все сделано как надо. Прибежавшая на его вопли стража подтверждала, что видела великого сострадария, лежавшего на ковре без признаков жизни. Факт смерти не колеблясь установили сначала дежурный лекарь Сострадариума, а затем и срочно вызванный личный врач угасшего люминесценция. Тем не менее факт исчезновения тела тоже отрицать никто не мог.
Гомоякубо быстро установил, что после ухода обоих врачей у кабинета эпикифора была выставлена охрана и что внутрь никто не входил.
Это было сделано по его же, Керсиса Гомоякубо, строгому распоряжению. Бубудумзел желал лично убедиться в смерти своего бывшего шефа и стародавнего врага, а в результате оказался первым, кто обнаружил его отсутствие. Сюрприз-Собственно, в способе исчезновения покойника ничего загадочного не имелось. Опытные сыскари Керсиса в два счета простучали стены и нашли потайной ход. Ход вел на узкую винтовую лестницу, а затем – глубоко под землю, к системе канализационных галерей. Но дальше след, естественно, терялся.
Загадочным было другое. Кому требовалось похищать труп (или все-таки не труп?) великого сострадария? Зачем? Не имея ответы на эти вопросы, бубудумзел имел ответы на вопросы о возможностях, которыми обладали предполагаемые похититель или похитители.
Потерявшие ветер померанцы вовсе не потеряли хладнокровия. Шесть их кораблей, включая все три линкора, растянулись в правильную колонну. При этом каждый корабль одним бортом обстреливал многострадальный Контамар, а другим громил сбившиеся в беспорядочную кучу шлюпки с десантом.
Эпикифор с досадой отбросил подзорную трубу.
– Кто командует абордажной атакой? Альметракис?
– Бывший вице-адмирал Альметракис… э… отстранен, ваша люминесценция.
– Отстранен? В разгар боя? Командующий флотом?1 Нет, с нашим орденом не соскучишься…
– Я думал, вы знаете, – потупившись, сказал Глувилл.
– Как видишь – нет. И какой же это идиот распорядился? – бледнея, спросил великий сострадарий.
Задавая свой вопрос, он уже знал ответ. И тем не менее едва не задохнулся, когда услышал от Глувилла то, что и ожидал услышать:
– Дык это… того. Обрат Керсис приказал.
Случившееся далеко выходило за всякие рамки. Воспользовавшись пожаром Сострадариума, на некоторое время лишившего контроля люминесценция над ситуацией, не в меру ретивый бубудумзел вообразил, что вправе заменить главу ордена. Хотел того Гомоякубо или не хотел, понимал или нет, но этим он бросал прямой вызов эпикифору.
И каким образом!
В самый ответственный момент этот дикарь дезорганизовал управление остатками Домашнего флота. Как оказалось, ему были совершенно безразличны и способности паркетного адмирала Сетрана, и судьба имперской морской пехоты, так бестолково гибнущей под померанскими ядрами, и даже сама империя как таковая.
Эпикифор окончательно понял, что Керсису Гомоякубо вообще безразлично все, кроме личной власти. Ничто другое его не интересовало и не трогало. При этом вполне могло статься, что Керсис, как и большинство хитрых дураков, толком не знал, на что употребит эту почти неограниченную власть, буде получит ее в свои окорокообразные ручищи. Ну, удовлетворит свои зоологические потребности. А дальше что?
Что ж, он сам ускорил свою судьбу. Если зарвавшийся пампуас вообразил, что даже такие штуки ему будут сходить с рук, то он очень ошибся. Как выражается милейший марусим, змея укусит свою ногу. Заднюю. Вообразившую себя передней… Видимо, следовало сделать это раньше, но еще не поздно сделать и сейчас!
– Глувилл! Немедленно выпиши ордер на арест, – голосом, сухим, как пески Ящерленда, приказал эпикифор.
– Арест кого, ваша люминесценция?
– Керсиса Гомоякубо.
– Так он же… того. Глава Святой Бубусиды.
– Бывший глава.
– Но… как же это?
– Ты стал плохо слышать, Глувилл? Быть может, тебя тоже пора заменить?
– Никак нет, ваша люминесценция! Я хорошо слышу. Очень хорошо…
Глувилл долго возился с ящиком секретера, доставая письменные принадлежности. Эпикифор отвернулся к окну и стал смотреть на бухту.
* * *
Картина по-прежнему открывалась самая безотрадная.
Над нещадно бомбардируемым Контамаром висела густая туча дыма, а редкие ответные выстрелы из замка совершенно не достигали цели, – у померанцев хватало ума использовать свое превосходство в дальности огня.
Почти в центре Монсазо тонул «Эписумус». Прямо напротив Сострадариума с обвисшими парусами дрейфовала «Орейя». То же самое в Южном проливе происходило и с фрегатом «Сибу». В сборище разномастных гребных судов часто били тяжелые померанские ядра. И все это происходило на глазах у магрибинцев…
Глувилл нерешительно кашлянул.
– А что, если обрат Керсис прикажет своим бубудускам…
– Что? Сопротивляться?! На этот случай захвати с собой когорту лучезарных обратьев Санация. Они сейчас стоят у нас во дворе и не знают, чем заняться. Возьми их с собой, коншесс Глувилл! Именем Пресветлого приказываю устроить Ускоренное Покаяние любому, кто вздумает оказать сопротивление или просто выкажет ослушание.
– И даже…
– Нет, ты явно плохо слышишь, Глувилл. Я же ясно сказал: любому.
– Так точно, обрат экипи… эпикифор. Прошу подписать ордер.
Глувилл протянул бумагу и перо.
Его руки мелко дрожали и почему-то были в перчатках. «Нет, пора менять, – рассеянно подумал великий сострадарий, читая указ. – Мерзнет, видимо. Перчатки в июле… Старый стал, бестолковый. И небрежный, – перо плохо очинено, даже колется. Раньше за Глувиллом такого не водилось».
– Все, – сказал эпикифор, – поставь печать и отправляйся.
Глувилл принял страшный документ, свернул его трубочкой. Кланяясь, начал пятиться к выходу. У порога почему-то задержался, поднял бледное, по-собачьи безрадостное лицо.
Эпикифор раздраженно махнул на него рукой. И вдруг почувствовал, что рука немеет. Показалось, что сотни мелких иголочек ползут от указательного пальца. Вверх по кисти, на предплечье, а потом еще дальше – на плечо. Его люминесценций машинально попытался поднести ладонь к глазам, чтобы посмотреть, что же с ней происходит.
Но рука не послушалась. Более того, начала кружиться голова. Великий сострадарий пошатнулся, оперся о конторку.
– Затхлое растение ухух, – пробормотал он.
Глувилл опустил глаза, съежился, икнул. Он был невероятно, беспредельно, до судорог испуган. Испуган в совершенно неприличной степени.
Эпикифор это понял и презрительно усмехнулся.
– Ах ты, псина… трусливая. Обмочился, да?
Больше он ничего не говорил. В короткие секунды, которые ему оставалось еще пробыть в сознании, великий сострадарий припомнил фразу из одной древней книги. О том, что при кризисах в обществе беззакония закономерно побеждают наиболее оголтелые. А ведь правда, отрешенно подумал он. Значит, самым оголтелым был не я…
Эта мысль не помешала ему бороться до конца. Левой рукой глава всемогущего ордена откуда-то из складок мантии вытащил маленький пистолет с двумя коротко обрезанными стволами. Однако взвести курки уже не смог, – правая рука висела плетью. Змея все же укусила себя. Но не за ногу, а за руку…
Глувилл и не пытался спастись. Он намертво прирос к порогу. Лишь когда эпикифор совсем перестал дергаться, его верный секретарь, далеко огибая лежащее тело, подошел к камину. Швырнул в огонь и ордер, и перо, и свои перчатки. Потом выбросил в окно черный флакончик. После этого дребезжащим голосом крикнул:
– Караул! Помогите!
Выбежав из кабинета, завопил громче:
– Лекаря! Эй, быстрее – лекаря! Его люминесценцию плохо!!!
* * *
Переворот, который глава Святой Бубусиды готовил и долго, и старательно, начался помимо его воли и раньше времени. Из-за этого возник целый ком проблем, и этот ком стремительно разрастался.
Смерть великого сострадария произошла в момент неслыханного по дерзости нападения на Ситэ-Ройяль. Ни раньше, ни позже! Керсису Гомоякубо доложили, что базилевс-император пока не вполне пришел в себя, происходящее понимает еще меньше, чем обычно, однако уже рвет, мечет, требует крови. Неважно чьей, но – пренепременно и немедленно.
В столице империи царил хаос, начались грабежи, а дерзкая померанская эскадра, как бревно в глазу, все еще торчала посреди бухты и на виду у всего Ситэ-Ройяля методично уничтожала гребной флот Сетрана. Впрочем, самого адмирала на шлюпках не было: он не смог возглавить атаку по причине сломанной челюсти.
Требовалось твердо брать власть в свои руки и начинать наводить порядок, когда далеко не все супрематоры Санация были готовы безоговорочно голосовать за Керсиса. Многие являлись сторонниками де Умбрина, некоторые были сами не прочь занять кресло эпикифора, а других требовалось либо подкупить, либо запугать.
Под рукой Гомоякубо находились тысячи бубудусков, Санаций располагал всего лишь тремя сотнями Лучезарных. Увы, благоприятность этого соотношения ничего не значила: для любого сострадария, включая самого забубённого бубудуска, поднять руку на гвардию Санация – дело немыслимое. Лучезарные, напротив, могли поднять руку на кого угодно за исключением пресвятой особы эпикифора. Так что реальной возможности покорить Санаций силой не существовало. Тут требовались иные методы, а иные методы требовали иного времени.
Но и уличные беспорядки, и померанцы с их дальнобойной наглостью, и базилевс, и олух Сетран, и даже сам Санаций, – все это отходило на задний план по сравнению с главной, совершенно неожиданной проблемой.
Эта проблема оттеснила все. Эта проблема заключалась в том, что тело усопшего эпикифора Робера де Умбрина было невозможно представить Санацию. Потому что оное тело сверхестественным образом исчезло.
* * *
Глувилл клялся, что все сделано как надо. Прибежавшая на его вопли стража подтверждала, что видела великого сострадария, лежавшего на ковре без признаков жизни. Факт смерти не колеблясь установили сначала дежурный лекарь Сострадариума, а затем и срочно вызванный личный врач угасшего люминесценция. Тем не менее факт исчезновения тела тоже отрицать никто не мог.
Гомоякубо быстро установил, что после ухода обоих врачей у кабинета эпикифора была выставлена охрана и что внутрь никто не входил.
Это было сделано по его же, Керсиса Гомоякубо, строгому распоряжению. Бубудумзел желал лично убедиться в смерти своего бывшего шефа и стародавнего врага, а в результате оказался первым, кто обнаружил его отсутствие. Сюрприз-Собственно, в способе исчезновения покойника ничего загадочного не имелось. Опытные сыскари Керсиса в два счета простучали стены и нашли потайной ход. Ход вел на узкую винтовую лестницу, а затем – глубоко под землю, к системе канализационных галерей. Но дальше след, естественно, терялся.
Загадочным было другое. Кому требовалось похищать труп (или все-таки не труп?) великого сострадария? Зачем? Не имея ответы на эти вопросы, бубудумзел имел ответы на вопросы о возможностях, которыми обладали предполагаемые похититель или похитители.