– Почему же вы так уверены, что я не имею к нему отношения? – изумился граф.
– Я вам позднее объясню, дорогой Рене. Сейчас же примем меры предосторожности. Скоро прибудет полиция.
Девушка погладила по голове пса и велела ему идти за собой. Они последовали к дереву, возле которого лежали связанные преступники. Серый человек пришел в себя и посматривал злобными глазками по сторонам. Его сообщник, закрыв глаза и постанывая, не интересовался ничем, кроме своей невыносимой боли в плече.
– Пузик, хороший мой, – попросила Мура, – сидеть.
Она указала собаке на место перед деревом, служившим опорой неудачливым шантажистам.
– Сторожи, Пузик. Сторожи, – велела твердо Мура. – Я скоро вернусь.
Собака понимающе посмотрела на хозяйку и перевела взор на скорченные тела связанных по рукам и ногам злодеев. Мура опустила в карман агента Сэртэ сложенный листок с цифрами и латинскими знаками, а также визитную карточку, на обратной стороне которой было написано собственноручное признание шпиона. Потом она повернулась к графу Сантамери:
– Мы должны уходить, Рене, уберите оружие. Оно больше не понадобится.
И он покорно исполнил просьбу девушки.
Они торопливо двинулись по тропинке, стараясь как можно быстрее покинуть нехорошее место. Через некоторое время они вышли к дороге, пересекли ее, убедившись в том, что никого поблизости нет, и скорее нырнули в заросли кустарника.
Пройдя под их прикрытием несколько десятков метров, обнаружили тропку, ведущую наверх. Она вилась между зарослями малинника и крапивы, вымахавшей в человеческий рост, сныти и иван-чая, иногда ее пересекали небольшие ручейки, замощенные камешками и обломками веток, по сторонам попадались огромные муравейники, окруженные папоротниками.
Путники изредка оглядывались, бросая взгляды на просвечивающую сквозь стволы деревьев дорогу. Наконец Мура остановилась у небольшого валуна и предложила:
– Остановимся здесь на несколько минут. Отсюда удобно наблюдать за тем, что будет происходить. Мы должны убедиться в том, что преступников арестуют. А нас отсюда, из-за валуна, не увидят. Да и Пузик, не известно, послушается ли незнакомых людей.
– А сверху, по тропинке, никто не спустится? – обеспокоился граф – Нет, Рене, тропинка заброшена, сами видите, в каком она состоянии. Дачники здесь не ходят. Вероятнее всего, там, наверху, кто-то построил дачу, и спуск стал непригоден для отдыхающих...
Они выглянули из-за валуна – справа по дороге двигалась коляска.
– Должно быть, полиция, – обрадовалась Мура. – Какой молодец Ипполит! На него можно положиться!
Коляска остановилась и из нее вышли несколько человек, они направились было к Белому камню, но далее разделились и попытались выстроиться в полукруг, чтобы охватить как можно большее пространство.
Маша и Рене наблюдали из своего укрытия, как служители закона остановились, заслышав угрожающий лай Пузика, учуявшего приближение одного из них. На голос собаки они и двинулись. Дальнейшее сидевшие за валуном не видели – и несколько минут им пришлось поскучать. Но затем они убедились: ленсман со своими помощниками обнаружили связанных преступников и теперь волокли их к коляске. Пузик бежал рядом и яростно лаял, но, по счастью, никого не трогал.
– Слава Богу, – вздохнула Мура, – все кончено. Преступники пойманы. Улики налицо. Можно идти домой.
– Нет, мадемуазель, – остановил ее выглянувший из-за валуна граф, – там еще что-то происходит.
Она вновь устремила взор вниз, на дорогу: как она могла не заметить, что слева медленно выехал экипаж. Он неторопливо двигался, словно кучер и его лошадь спали на ходу.
Мура и граф наблюдали, как погрузивший в коляску связанных негодяев ленсман, собравшийся уже было занять свое место и везти добычу в участок, также увидел движущийся экипаж. Он внимательно проследил за ним и, видимо, приняв какое-то решение, вышел ему навстречу.
Экипаж остановился.
– Что там? – шепотом спросил граф.
– Не знаю, отсюда не слышно, – ответила Мура, как будто Рене и сам этого не знал.
– Самое главное, чтобы там не оказались сообщники преступников, – сказала Мура, – а вдруг они попытаются освободить своих людей?
Но возле экипажа ничего достойного внимания они не заметили. Ленсман, поговорив с седоками, вернулся к своей коляске, сел в нее и укатил. Экипаж же помчался в противоположную сторону – к Петербургу.
Пузик растерянно бросался из стороны в сторону, водя носом почти по земле – как бы найти след хозяйки?
– Кажется, я оставил там свое самопишущее перо, – с явным огорчением вспомнил граф Сантамери.
– Милый граф, не страшно, – сказала Мура, – ив каком-то смысле даже хорошо. Когда вы отплываете из Петербурга?
– Сегодня в полдень, даже не верится.
– Нам надо идти, – решила Мура, – мама и папа, наверное, уже потеряли всякое терпение. Как я им все объясню?
– Признаться, я и сам с трудом осознаю все то, что услышал от вас, и до сих пор не могу полностью поверить, что участвовал в таком интересном приключении.
Они спустились по тропинке вниз, потом вышли на дорожку, вдоль которой росли переставшие быть страшными кусты. На громкий крик Муры примчался радостный Пузик. И они все вместе двинулись к тому спуску, по которому час назад сбежала Мура, торопившаяся на помощь Пузику. В конце его она нечаянно оказалась в объятиях графа Сантамери.
– Вы – удивительная девушка, мадемуазель Мари. – Граф старался, чтобы кроме восхищения в его почтительной фразе прозвучало и уважение. – Как же вам удалось так быстро раскрыть ужасное преступление? Как же вы угадали преступника?
– Не так уж и быстро, – созналась Мура, – и должна вам признаться, милый Рене, что я подозревала многих. В том числе бедного Петю Родосского. И даже вас. Я полагаю, что если бы меньше думала о вас, то быстрее оказалась бы на верном пути.
– Вы думали обо мне? – спросил граф, стараясь придать своему голосу безразличие.
– О вас и о саркофаге Гомера, – подтвердила Мура.
– И что же вы думали? И самое главное – зачем?
– А как вы относитесь к Зигмунду Фрейду? – спросила неожиданно девушка. – Папа считает, что мы ничего о нем не знаем. Его злит новое учение, да и доктор Коровкин не признает его серьезным. Но я думаю, что в его учении о сновидениях что-то есть.
– Никогда не думал о снах и о Фрейде, – удивился граф. – Он не имеет никакого отношения к сети моих предприятий и к коллекционированию древностей.
– Я вспомнила о Фрейде только потому, что совсем недавно мне приснился сон. Хотите расскажу? – И так как Сантамери молчал, Мура продолжила:
– Мне приснился огромный средневековый замок, принадлежащий прекрасному рыцарю. Он был уже немолод, он был героем нескольких сражений и участвовал в самой грандиозной войне. Воин находился в своем замке с юной женой, и замок осаждали враги. Но из замка в пещеру вел потайной ход, и, когда владельцы замка поняли, что им не выдержать осаду, старый воин решил спасти жизнь своей молодой жены – воспользоваться потайным ходом. Женщина держала в руках толстый пергаменный том. Я это хорошо видела.
– Такой сон говорит о том, что вы слишком тщательно готовитесь к продолжению обучения. Вы очень много времени уделяете изучению истории. – Граф отвел глаза от пристально глядевшей на него Муры, прервавшей свое повествование. Она не стала отвечать на его реплику и продолжила:
– Женщина спаслась, сумела она сохранить и драгоценную книгу. Но владелец замка, старый рыцарь, славный полководец погиб от рук нападавших каталанцев. Я думаю, все происходило в Великой Греции.
– Это весь ваш сон? – спросил граф.
– Нет, история имела продолжение. Женщина, кажется, ее звали Гильерма, нашла приют в монастыре на севере Франции. Но самое главное – у нее родился сын. И потом, когда ребенок подрос, он выстроил такой же замок, каким владел его погибший отец. И дал новому замку отцовское имя, чтобы навеки запечатлеть героическую жизнь отца и его героическую смерть. Замок называется Сент-Омер. Вы слышали о таком?
– Но в сновидениях происходят и не такие чудеса, – хрипло ответил граф.
– Я продолжу, это еще не все. В своем сне я очень хорошо видела, как будто сама ходила по новому замку, видела небольшую потайную комнату, где хранится в кипарисовом ларце та самая пергаменная рукопись, которую спасла Гильерма.
– "Песнь о Роланде", наверное? – иронически подсказал граф.
– Нет, «Песнь о Троянской войне» – «Иллиада».
– А, – потянул граф, – ничего удивительного, поэма пользовалась большой популярностью в средневековье.
– Но на книге было написано и имя автора. – И торжественно произнесла:
– Sent-Homer.
– Не может быть! – взволнованно воскликнул граф. – Вы меня обманываете, вы не могли этого видеть во сне.
– Но это так, милый Рене, – подтвердила Мура, – и я так много размышляла над этим, что не смогла сразу же понять события, происходящие вокруг нашей подводной лодки «Дельфин». Хотя она взорвалась почти у меня на глазах, и Клим Кириллович в Сестрорецке читал статью о подводном флоте – а вдруг это взрыв диверсантов?
"Как я сразу не догадалась, что таинственное «ТСД» – технические стандарты «Дельфина», – подумала Мура, а вслух продолжила:
– Но меня больше интересовали карты, которые привез мне папа, когда приехал на концерт Брунгильды в Сестрорецк.
Граф остановился и закусил губу. Они уже подходили к «Вилле Сирень», где томились бессонным ожиданием родные Муры.
– Замок Сент-Омер до сих пор находится в департаменте Па-де-Кале? – неожиданно спросила Мура. – Вы ведь приехали оттуда?
Граф словно окаменел. Он смотрел на Муру, сомкнув плотно сжатые губы. Он ждал продолжения.
– Я заканчиваю рассказывать вам свой странный сон, – Мура чувствовала напряжение своего собеседника. – Это только сон. А во сне все так странно преображается. Слепой певец Гомер, написавший «Иллиаду», во сне превратился в маршала Николая де Сент-Омера. Он скончался от ран тридцатого января 1314 года. Его бренные останки положили в чудесный саркофаг. Где же саркофаг маршала де Сент-Омера? Его нет. Зато есть саркофаг Гомера, и вы утверждаете, что он подлинный. Вы из-за этого даже вызвали на дуэль доктора Коровкина.
– Но я защищал фамильную честь. – Граф покраснел.
– Может быть, тогда я поняла все то, что потом мне приснилось, – пояснила Мура. – Не бойтесь, граф, – и с усмешкой добавила:
– крестоносец Сантамери. Более я не скажу ни слова.
Казалось, граф Сантамери вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтоб девушка произнесла последние слова, срывающие покров тайны с истории его рода, тайны, открывать которую еще не пришел срок.
– Я думаю, что скоро, очень скоро настанет время, когда слава Николая де Сент-Омера прогремит по всему миру, – мечтательная улыбка тронула губы девушки. – Постарайтесь сделать так, чтобы его бедный прах обрел покой в прекрасном саркофаге. Как обрела покой рукопись его поэмы в кипарисовом ларце Она повернулась и пошла к дому, после небольшой заминки граф догнал ее и прошептал:
– Вы – удивительная девушка, мадемуазель Мари. Как же вы открыли старинную тайну? Кто вам помог?
– Мне помогла русская история, – улыбнулась Мария Николаевна Муромцева. – Но это – уже другой сон, который приснился мне после Рождества.
Глава 30
– Я вам позднее объясню, дорогой Рене. Сейчас же примем меры предосторожности. Скоро прибудет полиция.
Девушка погладила по голове пса и велела ему идти за собой. Они последовали к дереву, возле которого лежали связанные преступники. Серый человек пришел в себя и посматривал злобными глазками по сторонам. Его сообщник, закрыв глаза и постанывая, не интересовался ничем, кроме своей невыносимой боли в плече.
– Пузик, хороший мой, – попросила Мура, – сидеть.
Она указала собаке на место перед деревом, служившим опорой неудачливым шантажистам.
– Сторожи, Пузик. Сторожи, – велела твердо Мура. – Я скоро вернусь.
Собака понимающе посмотрела на хозяйку и перевела взор на скорченные тела связанных по рукам и ногам злодеев. Мура опустила в карман агента Сэртэ сложенный листок с цифрами и латинскими знаками, а также визитную карточку, на обратной стороне которой было написано собственноручное признание шпиона. Потом она повернулась к графу Сантамери:
– Мы должны уходить, Рене, уберите оружие. Оно больше не понадобится.
И он покорно исполнил просьбу девушки.
Они торопливо двинулись по тропинке, стараясь как можно быстрее покинуть нехорошее место. Через некоторое время они вышли к дороге, пересекли ее, убедившись в том, что никого поблизости нет, и скорее нырнули в заросли кустарника.
Пройдя под их прикрытием несколько десятков метров, обнаружили тропку, ведущую наверх. Она вилась между зарослями малинника и крапивы, вымахавшей в человеческий рост, сныти и иван-чая, иногда ее пересекали небольшие ручейки, замощенные камешками и обломками веток, по сторонам попадались огромные муравейники, окруженные папоротниками.
Путники изредка оглядывались, бросая взгляды на просвечивающую сквозь стволы деревьев дорогу. Наконец Мура остановилась у небольшого валуна и предложила:
– Остановимся здесь на несколько минут. Отсюда удобно наблюдать за тем, что будет происходить. Мы должны убедиться в том, что преступников арестуют. А нас отсюда, из-за валуна, не увидят. Да и Пузик, не известно, послушается ли незнакомых людей.
– А сверху, по тропинке, никто не спустится? – обеспокоился граф – Нет, Рене, тропинка заброшена, сами видите, в каком она состоянии. Дачники здесь не ходят. Вероятнее всего, там, наверху, кто-то построил дачу, и спуск стал непригоден для отдыхающих...
Они выглянули из-за валуна – справа по дороге двигалась коляска.
– Должно быть, полиция, – обрадовалась Мура. – Какой молодец Ипполит! На него можно положиться!
Коляска остановилась и из нее вышли несколько человек, они направились было к Белому камню, но далее разделились и попытались выстроиться в полукруг, чтобы охватить как можно большее пространство.
Маша и Рене наблюдали из своего укрытия, как служители закона остановились, заслышав угрожающий лай Пузика, учуявшего приближение одного из них. На голос собаки они и двинулись. Дальнейшее сидевшие за валуном не видели – и несколько минут им пришлось поскучать. Но затем они убедились: ленсман со своими помощниками обнаружили связанных преступников и теперь волокли их к коляске. Пузик бежал рядом и яростно лаял, но, по счастью, никого не трогал.
– Слава Богу, – вздохнула Мура, – все кончено. Преступники пойманы. Улики налицо. Можно идти домой.
– Нет, мадемуазель, – остановил ее выглянувший из-за валуна граф, – там еще что-то происходит.
Она вновь устремила взор вниз, на дорогу: как она могла не заметить, что слева медленно выехал экипаж. Он неторопливо двигался, словно кучер и его лошадь спали на ходу.
Мура и граф наблюдали, как погрузивший в коляску связанных негодяев ленсман, собравшийся уже было занять свое место и везти добычу в участок, также увидел движущийся экипаж. Он внимательно проследил за ним и, видимо, приняв какое-то решение, вышел ему навстречу.
Экипаж остановился.
– Что там? – шепотом спросил граф.
– Не знаю, отсюда не слышно, – ответила Мура, как будто Рене и сам этого не знал.
– Самое главное, чтобы там не оказались сообщники преступников, – сказала Мура, – а вдруг они попытаются освободить своих людей?
Но возле экипажа ничего достойного внимания они не заметили. Ленсман, поговорив с седоками, вернулся к своей коляске, сел в нее и укатил. Экипаж же помчался в противоположную сторону – к Петербургу.
Пузик растерянно бросался из стороны в сторону, водя носом почти по земле – как бы найти след хозяйки?
– Кажется, я оставил там свое самопишущее перо, – с явным огорчением вспомнил граф Сантамери.
– Милый граф, не страшно, – сказала Мура, – ив каком-то смысле даже хорошо. Когда вы отплываете из Петербурга?
– Сегодня в полдень, даже не верится.
– Нам надо идти, – решила Мура, – мама и папа, наверное, уже потеряли всякое терпение. Как я им все объясню?
– Признаться, я и сам с трудом осознаю все то, что услышал от вас, и до сих пор не могу полностью поверить, что участвовал в таком интересном приключении.
Они спустились по тропинке вниз, потом вышли на дорожку, вдоль которой росли переставшие быть страшными кусты. На громкий крик Муры примчался радостный Пузик. И они все вместе двинулись к тому спуску, по которому час назад сбежала Мура, торопившаяся на помощь Пузику. В конце его она нечаянно оказалась в объятиях графа Сантамери.
– Вы – удивительная девушка, мадемуазель Мари. – Граф старался, чтобы кроме восхищения в его почтительной фразе прозвучало и уважение. – Как же вам удалось так быстро раскрыть ужасное преступление? Как же вы угадали преступника?
– Не так уж и быстро, – созналась Мура, – и должна вам признаться, милый Рене, что я подозревала многих. В том числе бедного Петю Родосского. И даже вас. Я полагаю, что если бы меньше думала о вас, то быстрее оказалась бы на верном пути.
– Вы думали обо мне? – спросил граф, стараясь придать своему голосу безразличие.
– О вас и о саркофаге Гомера, – подтвердила Мура.
– И что же вы думали? И самое главное – зачем?
– А как вы относитесь к Зигмунду Фрейду? – спросила неожиданно девушка. – Папа считает, что мы ничего о нем не знаем. Его злит новое учение, да и доктор Коровкин не признает его серьезным. Но я думаю, что в его учении о сновидениях что-то есть.
– Никогда не думал о снах и о Фрейде, – удивился граф. – Он не имеет никакого отношения к сети моих предприятий и к коллекционированию древностей.
– Я вспомнила о Фрейде только потому, что совсем недавно мне приснился сон. Хотите расскажу? – И так как Сантамери молчал, Мура продолжила:
– Мне приснился огромный средневековый замок, принадлежащий прекрасному рыцарю. Он был уже немолод, он был героем нескольких сражений и участвовал в самой грандиозной войне. Воин находился в своем замке с юной женой, и замок осаждали враги. Но из замка в пещеру вел потайной ход, и, когда владельцы замка поняли, что им не выдержать осаду, старый воин решил спасти жизнь своей молодой жены – воспользоваться потайным ходом. Женщина держала в руках толстый пергаменный том. Я это хорошо видела.
– Такой сон говорит о том, что вы слишком тщательно готовитесь к продолжению обучения. Вы очень много времени уделяете изучению истории. – Граф отвел глаза от пристально глядевшей на него Муры, прервавшей свое повествование. Она не стала отвечать на его реплику и продолжила:
– Женщина спаслась, сумела она сохранить и драгоценную книгу. Но владелец замка, старый рыцарь, славный полководец погиб от рук нападавших каталанцев. Я думаю, все происходило в Великой Греции.
– Это весь ваш сон? – спросил граф.
– Нет, история имела продолжение. Женщина, кажется, ее звали Гильерма, нашла приют в монастыре на севере Франции. Но самое главное – у нее родился сын. И потом, когда ребенок подрос, он выстроил такой же замок, каким владел его погибший отец. И дал новому замку отцовское имя, чтобы навеки запечатлеть героическую жизнь отца и его героическую смерть. Замок называется Сент-Омер. Вы слышали о таком?
– Но в сновидениях происходят и не такие чудеса, – хрипло ответил граф.
– Я продолжу, это еще не все. В своем сне я очень хорошо видела, как будто сама ходила по новому замку, видела небольшую потайную комнату, где хранится в кипарисовом ларце та самая пергаменная рукопись, которую спасла Гильерма.
– "Песнь о Роланде", наверное? – иронически подсказал граф.
– Нет, «Песнь о Троянской войне» – «Иллиада».
– А, – потянул граф, – ничего удивительного, поэма пользовалась большой популярностью в средневековье.
– Но на книге было написано и имя автора. – И торжественно произнесла:
– Sent-Homer.
– Не может быть! – взволнованно воскликнул граф. – Вы меня обманываете, вы не могли этого видеть во сне.
– Но это так, милый Рене, – подтвердила Мура, – и я так много размышляла над этим, что не смогла сразу же понять события, происходящие вокруг нашей подводной лодки «Дельфин». Хотя она взорвалась почти у меня на глазах, и Клим Кириллович в Сестрорецке читал статью о подводном флоте – а вдруг это взрыв диверсантов?
"Как я сразу не догадалась, что таинственное «ТСД» – технические стандарты «Дельфина», – подумала Мура, а вслух продолжила:
– Но меня больше интересовали карты, которые привез мне папа, когда приехал на концерт Брунгильды в Сестрорецк.
Граф остановился и закусил губу. Они уже подходили к «Вилле Сирень», где томились бессонным ожиданием родные Муры.
– Замок Сент-Омер до сих пор находится в департаменте Па-де-Кале? – неожиданно спросила Мура. – Вы ведь приехали оттуда?
Граф словно окаменел. Он смотрел на Муру, сомкнув плотно сжатые губы. Он ждал продолжения.
– Я заканчиваю рассказывать вам свой странный сон, – Мура чувствовала напряжение своего собеседника. – Это только сон. А во сне все так странно преображается. Слепой певец Гомер, написавший «Иллиаду», во сне превратился в маршала Николая де Сент-Омера. Он скончался от ран тридцатого января 1314 года. Его бренные останки положили в чудесный саркофаг. Где же саркофаг маршала де Сент-Омера? Его нет. Зато есть саркофаг Гомера, и вы утверждаете, что он подлинный. Вы из-за этого даже вызвали на дуэль доктора Коровкина.
– Но я защищал фамильную честь. – Граф покраснел.
– Может быть, тогда я поняла все то, что потом мне приснилось, – пояснила Мура. – Не бойтесь, граф, – и с усмешкой добавила:
– крестоносец Сантамери. Более я не скажу ни слова.
Казалось, граф Сантамери вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтоб девушка произнесла последние слова, срывающие покров тайны с истории его рода, тайны, открывать которую еще не пришел срок.
– Я думаю, что скоро, очень скоро настанет время, когда слава Николая де Сент-Омера прогремит по всему миру, – мечтательная улыбка тронула губы девушки. – Постарайтесь сделать так, чтобы его бедный прах обрел покой в прекрасном саркофаге. Как обрела покой рукопись его поэмы в кипарисовом ларце Она повернулась и пошла к дому, после небольшой заминки граф догнал ее и прошептал:
– Вы – удивительная девушка, мадемуазель Мари. Как же вы открыли старинную тайну? Кто вам помог?
– Мне помогла русская история, – улыбнулась Мария Николаевна Муромцева. – Но это – уже другой сон, который приснился мне после Рождества.
Глава 30
Три дня спустя доктор Коровкин проснулся в своей постели – в чудесной комнатке летнего флигеля. Проснулся он рано. Деловито и радостно пели птицы, веселые солнечные лучи проникали сквозь занавешенное кисеей окно, воздух благоухал жасмином и сиренью. Таким счастливым Клим Кириллович не чувствовал себя, кажется, целую вечность.
Не удивительно – время в заточении длится слишком долго. Каждая минута тянется как резина-и чем напряженнее человек думает, тем минуты становятся длиннее.
Доктор Коровкин лежал в своей постели, закинув руки за голову, и мысленно перебирал события минувших дней.
Как неожиданно его арестовали! Как он терялся в догадках о причинах столь стремительных и жестких действий со стороны властей! Сотрудники военно-морской контрразведки не отвечали на его вопросы, пока везли его в город. И он не мог даже предположить, что на первом допросе ему предъявят невинную бумажку, которую он вручил Карлу Ивановичу Вирхову для того, чтобы тот выяснил смысл нацарапанных на ней цифр.
Если б он знал, к чему приведет поручение Муры, он не пошел бы на поводу у капризов девушки! Ему объяснили, что непонятные цифры и латинские буквы – часть секретной информации, украденной с Кронштадтской базы. Спрашивали у него, с кем из офицеров он знаком, разбирается ли он в двигателях, как попала к нему записка, где он был в момент, когда произошла авария на испытании опытного образца двигателя для субмарины?
Клим Кириллович понял, что речь идет о взрыве, который они с Мурой наблюдали, возвращаясь с пляжа. Но, как порядочный человек, он не мог впутывать девушку в опасное дело. Не мог он упоминать ее имя и в связи с князем Салтыковым: да, он не был знаком с князем, но княжеская Псалтырь побывала и в его, ив Муриных руках. И самое неприятное – он никак не мог объяснить допрашивающим, как у него оказался листок с цифрами, врученный младшей профессорской дочкой. В то, что записка найдена им случайно, дознаватели отказывались верить, но вели себя они достаточно сдержанно и корректно.
Какую ужасную бессонную ночь пришлось ему провести в раздумьях о своем будущем! И все его страхи оказались напрасными!
В середине следующего дня его пригласили на допрос – вернее, на очную ставку. В кабинете, где вчера его истязали вопросами, сидели нахохлившись еще два господина. Одного из них, небольшого роста, с перевязанным плечом, доктор не знал. Зато другой – человек в мятом сером костюме, с огромными вислыми рыжими усами – кого-то напоминал.
– Известны ли вам эти люди? – обратился к доктору следователь.
– Вот этого господина, кажется, встречал в дачном поселке, – указал неуверенно Клим Кириллович на господина с усами. – А второго – не знаю, не видел.
– А вы, милостивый государь, – кивнув в сторону доктора, обратился следователь к агенту Сэртэ, – узнаете этого человека?
– Кажется, встречал, – неохотно подтвердил серый господин.
– Господин Коровкин, – пояснил следователь, – на ваше счастье у нас есть собственноручное признание этого господина о том, что он подбросил вам бумагу, о которой мы вчера вас расспрашивали.
– Подбросил? – Растерянный Клим Кириллович воззрился на агента Сэртэ.
– Он мне подбросил?
Изумление доктора было так велико, что он перестал владеть своим голосом, и следователю послышалась в его вопросе угроза нападения.
– Только не вздумайте поколотить негодяя прямо здесь, – потребовал следователь, вставая перед доктором. – Все необходимое мы выясним сами. Вы же напишете обязательство явиться по первому нашему вызову, если возникнет такая необходимость. А она обязательно возникнет. Пока же вы свободны.
Доктор Коровкин вздохнул – все происходило так быстро, так молниеносно. Он сразу же поехал на «Виллу Сирень», где все обитатели встретили его, как героя. Он рассказал о своих злоключениях и заодно услышал от Муромцевых рассказ о ночном приключении Муры. Оказывается, девушка среди ночи услышала далекий собачий лай, и ей показалось, что лает Пузик. Она встала, тихонько оделась, стараясь не разбудить бедную Брунгильду. От ночной сырости она проста накинула найденный в коридорчике Глашин платок. Тихонько выбралась из дома и пошла по направлению звука, и по счастью встретила графа Сантамери, он приехал накануне отъезда еще раз взглянуть на чудесную природу балтийского взморья. Вместе они и нашли собаку, которую кто-то привязал к дереву. Хорошо, что граф имел при себе оружие, не так страшно было, впрочем, злоумышленник благоразумно не показался им на глаза.
Хотя сказанное было подтверждено Прынцаевым, доктор не верил ни единому слову Муры, а она старательно отводила взгляд, встречаясь с ним глазами. Клим Кириллович понял: она чувствует себя виноватой за то, что с ним случилось. Он ждал момента, когда они смогут остаться наедине и Мура расскажет ему совсем другую историю.
Его очень интересовало, где же она взяла листок, в котором, как утверждала военно-морская контрразведка, содержалась секретная информация с Кронштадтской базы? Неужели его ей подбросили? Доктор уже начинал догадываться, что Мария Николаевна скрывала ото всех что-то важное.
Тем более что уже вчера, когда Ипполит Прынцаев привез газеты, стало ясно, что на взморье происходят серьезные события. Про несчастного Пузика ничего не писали. Зато в одной маленькой заметочке говорилось о поимке важных преступников:
«Белый камень – удаленный от излюбленных мест отдыха дачников уголок северного побережья Финского залива. Там и произошло в ночной час событие, которое позволило раскрыть шпионский заговор против России. Благодаря бдительности одного из дачников, полиция нагрянула к Белому камню и обнаружила двух подозрительных мужчин. Злодеев незамедлительно схватили. При них обнаружили неопровержимые улики их преступной деятельности. А также собственноручное признание негодяев в том, как они осуществляли свой злодейский замысел. Непосредственно возле места поимки шпионов появился и господин N, которого часто видели в компании с французским военным атташе».
Странная заметка! Когда это происходило? Даты указаны не были. Доктор сел на кровати и посмотрел на часы. Спать абсолютно не хотелось. Зато он почувствовал, что не отказался бы от завтрака. События последних дней совершенно нарушили распорядок жизни дачников, и милая Глаша уже обижалась на то, что никто не поднимается к первому завтраку – зачем же она встает ни свет ни заря, собирает на стол?
Доктор привел себя в порядок, ощущая переполняющую его бодрость и энергию, и, надев легкий летний костюм, вышел из флигеля. На пороге Клим Кириллович зажмурился от бьющего в глаза, еще не жаркого солнца, потянулся, почувствовал, как двинулись на спине, плечах и руках уставшие от неподвижности мышцы. Нет, определенно пора заняться физической культурой – появится Ипполит, надо будет спросить у него, есть ли в поселке теннисные корты.
Клим Кириллович медленно направился к дому, объятому тишиной. Он старался как можно тише ступать по ступеням и как можно бесшумнее отворить дверь на веранду.
Первый завтрак был уже на столе, а за столом, как ни странно, уже сидела Мария Николаевна Муромцева.
– Доброе утро, милый Клим Кириллович, – приветствовала она доктора, намазывая ломтик белого хлеба маслом.
– Доброе утро, Мария Николаевна, вам тоже не спится?
– Я все думаю о Зизи, – печально сказала Мура, – мне ее очень жалко. Такая талантливая девушка и так ужасно погибла.
Оба помолчали.
– В газете написано, что она утонула – лодка перевернулась, – вздохнул доктор. – Сколько же раз надо писать и говорить о том, чтобы соблюдали осторожность на воде!
– Мне кажется, что лодка перевернулась не случайно, откуда мог взяться порывистый шквал в ясную погоду? – высказала свое предположение Мура.
– Но ведь был свидетель, он же потерпевший, сопровождавший Зинаиду Львовну. Сам едва спасся. Может быть много объяснений: неожиданность падения, испуг, неумение плавать, отяжелевшая одежда. Жаль, что газеты имеют привычку скрывать имена свидетелей за инициалами. Кто такой И. X.?
– Думаю, Холомков. – Мура покраснела. Доктор недоверчиво воззрился на девушку:
– Нет, не может быть, они не могли быть знакомы.
Мура ничего не отвечала.
– Хотя в его красоте есть нечто демоническое, – осторожно продолжил Клим Кириллович, – то есть не в смысле Мефистофеля или Вельзевула, нет, просто какая-то червоточинка... Я, надеюсь, ничего не сказал лишнего?
Мура промолчала, наблюдая, как к столу подходит Глаша с молочником в руке.
– Барышня, – обратилась к ней немного взволнованная горничная, – даже не знаю, как вам сказать.
– Что, Глаша? Говори, – улыбнулась Мария Николаевна.
– Понимаете, там, у калитки – Петя. Он спрашивает, можно ли войти.
– Зачем же он спрашивает! – засмеялась Мура. – Столько времени где-то пропадал, а теперь еще спрашивает! Несносный мальчишка! – Последние слова она произнесла уже с меньшим воодушевлением, заметив темное облачко, наползающее на лоб Клима Кирилловича.
Глаша вышла.
– Милый доктор, – зашептала Мура, – не сердитесь. Я чувствую себя перед Петей виноватой. Знаете, я думала, что он – главный злодей. Из-за меня даже папа хотел мчаться в Петербург, чтобы Петю арестовали, а вас выпустили. И Петя никогда не приезжал к саркофагу. Белобрысый вожак студентов – не он!
Доктор рассмеялся, он уже знал детали ночного расследования, проведенного профессором на даче Муромцевьгх. Впрочем, тайну своего ночного объяснения по поводу трагедии Пети Родосского Николай Николаевич и Полина Тихоновна не открыли и ему.
– Хорошо, хорошо, надеюсь, с утра он не будет таким задиристым. А я обязуюсь молчать, – пообещал Клим Кириллович готовой огорчиться не на шутку Муре.
В этот момент дверь на веранду открылась, и на пороге предстал Петя Родосский. Он излучал счастье – чистое, без единого пятнышка, лицо его светилось радостью. В руках он держал граммофон. Следом за ним, повиливая хвостом, заглянул Пузик, но зайти на веранду не решился.
– Доброе утро, Мария Николаевна, доброе утро, Клим Кириллович, – раскланялся Петя. – Я принес граммофон Зизи... Вот она обрадуется!
Он прошел к столику, на котором граммофон стоял раньше, и водрузил свою ношу на место.
– Здесь, на крышке, есть гравировка, – объяснил он, – «Очаровательной Зизи Алмазовой».
Он немного смутился, увидев суровые взгляды доктора и девушки.
– Идите сюда, милый Петя, – позвала Мура, – хорошо, что вы пришли. Садитесь с нами чаевничать. Или вы хотите кофе?
Петя послушно подошел к столу и сел, поглядывая то на Муру, то на Клима Кирилловича.
– Где вы пропадали, Петя? – спросила девушка.
– Я.., я.., я.., я был немного болен, – потупился зардевшийся студент, – но теперь уже все прошло. Так, ерунда.
– А мы уж в догадках терялись – куда вы пропали? Мы очень волновались.
Петя покраснел еще больше и покосился на доктора. Клим Кириллович со всей возможной серьезностью пил чай и старательно жевал бутерброд. Кажется, он не иронизировал, не усмехался.
– Я не думал, что мое отсутствие может кого-то обеспокоить, – застенчиво признался счастливый студент.
– Где же вы раздобыли граммофон Зизи? – спросила Мура.
– Не поверите, – округлил глаза Петя, – купил. Причем очень дешево.
– Ворованное всегда сбывается по дешевке, – не утерпел доктор. – Вы хорошо сделали, хотя скупка краденого карается законом. Но теперь у нас останется эта вещь на память о Зизи, а мы вас не выдадим.
– На память? – спросил Петя. – Она уехала?
– Да, и очень далеко, – ответила, не глядя на довольное лицо Пети, Мура. – Оттуда не возвращаются.
– Жаль, – Петя отхлебнул кофе из чашки и продолжил:
– Я так и знал, что она последует за графом Сантамери. Он ведь тоже уехал?
– Да, – подтвердила Мура, – он уехал уже два дня назад.
– Счастливый! – мечтательно произнес Петя. – В нем что-то есть, недаром он нравился Зинаиде Львовне. Богатый, состоятельный – разве он не может помочь талантливой русской девушке обрести славу на сцене? Что ему какие-то небольшие деньги, если он готов был целое состояние грохнуть на какой-то камень! Если он уехал, значит, ему удалось купить саркофаг Гомера? Мне Прынцаев рассказывал про саркофаг.
– Да, – кивнула Мура, – история завершилась благополучно. Фамильная ценность графа Сантамери отправилась в путь на родину. В город Сент-Омер в департаменте Па-де-Кале.
– Сантамери уехал в Сент-Омер? – Доктор Коровкин лукаво посмотрел на девушку. – Что-то похожее есть в этих словах, вам не кажется?
– А почему бы не отправить саркофаг прямо на родину Гомера? – спросил озадаченно Петя Родосский. – Что ему делать во Франции?
– Ну вот, совсем уж кофе остыл, придется снова греть, – сказала с легкой досадой Глаша, трогая рукой медный бок кофейника. – А все опять из-за этого нехристя Гомера.
Все невольно засмеялись.
– А знаешь, Глаша, – улыбнулась Мура, – я теперь уже не так уверена в том, что Гомер – нехристь. Если он описал в своей «Иллиаде» войну тринадцатого века, то к тому времени христианство существовало тринадцать столетий!
– Вы все перепутали, Мария Николаевна, – возразил с гордым видом всезнающего учителя Петя Родосский, – Троянская война-то была в тринадцатом веке до Рождества Христова!
– Да? – спросила серьезно Мура. – Вы так уверены?
Петя смотрел во все глаза на профессорскую дочь и старался понять, шутит она или нет, морочит ему голову или говорит всерьез?
– Давайте лучше я отвечу, в чем я уверен, – прервал паузу Клим Кириллович Коровкин, – я уверен в том, что с такими знаниями, милая Мария Николаевна, вам не поступить на историческое отделение Бестужевских курсов. Не подумать ли вам о каком-нибудь другом поприще?
– У меня нет никаких талантов, Клим Кириллович. – Лукавая улыбка Муры предназначалась только Климу Кирилловичу, и только он мог понять ее.
– Вы ошибаетесь, – ответил доктор, – один талант у вас есть точно – способность оказываться в самом эпицентре удивительных событий. И приводить эти события к неожиданному финалу.
– Да-да, – к удивлению Муры, подтвердил Петя Родосский и снова покраснел, – я совершенно согласен с доктором. Как жаль, что в России женщины не могут заниматься сыскным делом! У вас бы это хорошо получилось!
Мура и Клим Кириллович в полном изумлении уставились на Петю Родосского.
Он машинально крошил обеими руками печенье, кусочки которого падали в чашку с горячим кофе.
– То есть я хотел сказать, что вами руководит, может быть, область подсознательного, что вы делаете все как бы по велению внутреннего голоса, – замямлил Петя смущенно, – из любви к отцу, чтобы его не огорчать, чтобы заслужить его одобрение.., ну в общем...
– В общем, мы опять, кажется, докатились до Фрейда, – угрожающе нахмурился доктор Коровкин, – не морочьте девушке голову. Да и сами выбросьте фрейдистскую чепуху из головы.
Он встал из-за стола и оглядел Муру. Через минуту она встряхнулась, приподняла левую бровь, отчего стала еще более забавной, чем всегда.
– Я подумаю над вашими словами, Петя, – пообещала она, – хотя отцу это вряд ли понравится – он противник эмансипации – Самое главное, чтобы это понравилось Отцу Небесному, – неожиданно вступила в разговор Глаша. – «Восстают цари земли и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника его. Расторгнем узы их и свергнем с себя оковы их. Живущий на небесах посмеется». Псалом второй. Аминь.
Не удивительно – время в заточении длится слишком долго. Каждая минута тянется как резина-и чем напряженнее человек думает, тем минуты становятся длиннее.
Доктор Коровкин лежал в своей постели, закинув руки за голову, и мысленно перебирал события минувших дней.
Как неожиданно его арестовали! Как он терялся в догадках о причинах столь стремительных и жестких действий со стороны властей! Сотрудники военно-морской контрразведки не отвечали на его вопросы, пока везли его в город. И он не мог даже предположить, что на первом допросе ему предъявят невинную бумажку, которую он вручил Карлу Ивановичу Вирхову для того, чтобы тот выяснил смысл нацарапанных на ней цифр.
Если б он знал, к чему приведет поручение Муры, он не пошел бы на поводу у капризов девушки! Ему объяснили, что непонятные цифры и латинские буквы – часть секретной информации, украденной с Кронштадтской базы. Спрашивали у него, с кем из офицеров он знаком, разбирается ли он в двигателях, как попала к нему записка, где он был в момент, когда произошла авария на испытании опытного образца двигателя для субмарины?
Клим Кириллович понял, что речь идет о взрыве, который они с Мурой наблюдали, возвращаясь с пляжа. Но, как порядочный человек, он не мог впутывать девушку в опасное дело. Не мог он упоминать ее имя и в связи с князем Салтыковым: да, он не был знаком с князем, но княжеская Псалтырь побывала и в его, ив Муриных руках. И самое неприятное – он никак не мог объяснить допрашивающим, как у него оказался листок с цифрами, врученный младшей профессорской дочкой. В то, что записка найдена им случайно, дознаватели отказывались верить, но вели себя они достаточно сдержанно и корректно.
Какую ужасную бессонную ночь пришлось ему провести в раздумьях о своем будущем! И все его страхи оказались напрасными!
В середине следующего дня его пригласили на допрос – вернее, на очную ставку. В кабинете, где вчера его истязали вопросами, сидели нахохлившись еще два господина. Одного из них, небольшого роста, с перевязанным плечом, доктор не знал. Зато другой – человек в мятом сером костюме, с огромными вислыми рыжими усами – кого-то напоминал.
– Известны ли вам эти люди? – обратился к доктору следователь.
– Вот этого господина, кажется, встречал в дачном поселке, – указал неуверенно Клим Кириллович на господина с усами. – А второго – не знаю, не видел.
– А вы, милостивый государь, – кивнув в сторону доктора, обратился следователь к агенту Сэртэ, – узнаете этого человека?
– Кажется, встречал, – неохотно подтвердил серый господин.
– Господин Коровкин, – пояснил следователь, – на ваше счастье у нас есть собственноручное признание этого господина о том, что он подбросил вам бумагу, о которой мы вчера вас расспрашивали.
– Подбросил? – Растерянный Клим Кириллович воззрился на агента Сэртэ.
– Он мне подбросил?
Изумление доктора было так велико, что он перестал владеть своим голосом, и следователю послышалась в его вопросе угроза нападения.
– Только не вздумайте поколотить негодяя прямо здесь, – потребовал следователь, вставая перед доктором. – Все необходимое мы выясним сами. Вы же напишете обязательство явиться по первому нашему вызову, если возникнет такая необходимость. А она обязательно возникнет. Пока же вы свободны.
Доктор Коровкин вздохнул – все происходило так быстро, так молниеносно. Он сразу же поехал на «Виллу Сирень», где все обитатели встретили его, как героя. Он рассказал о своих злоключениях и заодно услышал от Муромцевых рассказ о ночном приключении Муры. Оказывается, девушка среди ночи услышала далекий собачий лай, и ей показалось, что лает Пузик. Она встала, тихонько оделась, стараясь не разбудить бедную Брунгильду. От ночной сырости она проста накинула найденный в коридорчике Глашин платок. Тихонько выбралась из дома и пошла по направлению звука, и по счастью встретила графа Сантамери, он приехал накануне отъезда еще раз взглянуть на чудесную природу балтийского взморья. Вместе они и нашли собаку, которую кто-то привязал к дереву. Хорошо, что граф имел при себе оружие, не так страшно было, впрочем, злоумышленник благоразумно не показался им на глаза.
Хотя сказанное было подтверждено Прынцаевым, доктор не верил ни единому слову Муры, а она старательно отводила взгляд, встречаясь с ним глазами. Клим Кириллович понял: она чувствует себя виноватой за то, что с ним случилось. Он ждал момента, когда они смогут остаться наедине и Мура расскажет ему совсем другую историю.
Его очень интересовало, где же она взяла листок, в котором, как утверждала военно-морская контрразведка, содержалась секретная информация с Кронштадтской базы? Неужели его ей подбросили? Доктор уже начинал догадываться, что Мария Николаевна скрывала ото всех что-то важное.
Тем более что уже вчера, когда Ипполит Прынцаев привез газеты, стало ясно, что на взморье происходят серьезные события. Про несчастного Пузика ничего не писали. Зато в одной маленькой заметочке говорилось о поимке важных преступников:
«Белый камень – удаленный от излюбленных мест отдыха дачников уголок северного побережья Финского залива. Там и произошло в ночной час событие, которое позволило раскрыть шпионский заговор против России. Благодаря бдительности одного из дачников, полиция нагрянула к Белому камню и обнаружила двух подозрительных мужчин. Злодеев незамедлительно схватили. При них обнаружили неопровержимые улики их преступной деятельности. А также собственноручное признание негодяев в том, как они осуществляли свой злодейский замысел. Непосредственно возле места поимки шпионов появился и господин N, которого часто видели в компании с французским военным атташе».
Странная заметка! Когда это происходило? Даты указаны не были. Доктор сел на кровати и посмотрел на часы. Спать абсолютно не хотелось. Зато он почувствовал, что не отказался бы от завтрака. События последних дней совершенно нарушили распорядок жизни дачников, и милая Глаша уже обижалась на то, что никто не поднимается к первому завтраку – зачем же она встает ни свет ни заря, собирает на стол?
Доктор привел себя в порядок, ощущая переполняющую его бодрость и энергию, и, надев легкий летний костюм, вышел из флигеля. На пороге Клим Кириллович зажмурился от бьющего в глаза, еще не жаркого солнца, потянулся, почувствовал, как двинулись на спине, плечах и руках уставшие от неподвижности мышцы. Нет, определенно пора заняться физической культурой – появится Ипполит, надо будет спросить у него, есть ли в поселке теннисные корты.
Клим Кириллович медленно направился к дому, объятому тишиной. Он старался как можно тише ступать по ступеням и как можно бесшумнее отворить дверь на веранду.
Первый завтрак был уже на столе, а за столом, как ни странно, уже сидела Мария Николаевна Муромцева.
– Доброе утро, милый Клим Кириллович, – приветствовала она доктора, намазывая ломтик белого хлеба маслом.
– Доброе утро, Мария Николаевна, вам тоже не спится?
– Я все думаю о Зизи, – печально сказала Мура, – мне ее очень жалко. Такая талантливая девушка и так ужасно погибла.
Оба помолчали.
– В газете написано, что она утонула – лодка перевернулась, – вздохнул доктор. – Сколько же раз надо писать и говорить о том, чтобы соблюдали осторожность на воде!
– Мне кажется, что лодка перевернулась не случайно, откуда мог взяться порывистый шквал в ясную погоду? – высказала свое предположение Мура.
– Но ведь был свидетель, он же потерпевший, сопровождавший Зинаиду Львовну. Сам едва спасся. Может быть много объяснений: неожиданность падения, испуг, неумение плавать, отяжелевшая одежда. Жаль, что газеты имеют привычку скрывать имена свидетелей за инициалами. Кто такой И. X.?
– Думаю, Холомков. – Мура покраснела. Доктор недоверчиво воззрился на девушку:
– Нет, не может быть, они не могли быть знакомы.
Мура ничего не отвечала.
– Хотя в его красоте есть нечто демоническое, – осторожно продолжил Клим Кириллович, – то есть не в смысле Мефистофеля или Вельзевула, нет, просто какая-то червоточинка... Я, надеюсь, ничего не сказал лишнего?
Мура промолчала, наблюдая, как к столу подходит Глаша с молочником в руке.
– Барышня, – обратилась к ней немного взволнованная горничная, – даже не знаю, как вам сказать.
– Что, Глаша? Говори, – улыбнулась Мария Николаевна.
– Понимаете, там, у калитки – Петя. Он спрашивает, можно ли войти.
– Зачем же он спрашивает! – засмеялась Мура. – Столько времени где-то пропадал, а теперь еще спрашивает! Несносный мальчишка! – Последние слова она произнесла уже с меньшим воодушевлением, заметив темное облачко, наползающее на лоб Клима Кирилловича.
Глаша вышла.
– Милый доктор, – зашептала Мура, – не сердитесь. Я чувствую себя перед Петей виноватой. Знаете, я думала, что он – главный злодей. Из-за меня даже папа хотел мчаться в Петербург, чтобы Петю арестовали, а вас выпустили. И Петя никогда не приезжал к саркофагу. Белобрысый вожак студентов – не он!
Доктор рассмеялся, он уже знал детали ночного расследования, проведенного профессором на даче Муромцевьгх. Впрочем, тайну своего ночного объяснения по поводу трагедии Пети Родосского Николай Николаевич и Полина Тихоновна не открыли и ему.
– Хорошо, хорошо, надеюсь, с утра он не будет таким задиристым. А я обязуюсь молчать, – пообещал Клим Кириллович готовой огорчиться не на шутку Муре.
В этот момент дверь на веранду открылась, и на пороге предстал Петя Родосский. Он излучал счастье – чистое, без единого пятнышка, лицо его светилось радостью. В руках он держал граммофон. Следом за ним, повиливая хвостом, заглянул Пузик, но зайти на веранду не решился.
– Доброе утро, Мария Николаевна, доброе утро, Клим Кириллович, – раскланялся Петя. – Я принес граммофон Зизи... Вот она обрадуется!
Он прошел к столику, на котором граммофон стоял раньше, и водрузил свою ношу на место.
– Здесь, на крышке, есть гравировка, – объяснил он, – «Очаровательной Зизи Алмазовой».
Он немного смутился, увидев суровые взгляды доктора и девушки.
– Идите сюда, милый Петя, – позвала Мура, – хорошо, что вы пришли. Садитесь с нами чаевничать. Или вы хотите кофе?
Петя послушно подошел к столу и сел, поглядывая то на Муру, то на Клима Кирилловича.
– Где вы пропадали, Петя? – спросила девушка.
– Я.., я.., я.., я был немного болен, – потупился зардевшийся студент, – но теперь уже все прошло. Так, ерунда.
– А мы уж в догадках терялись – куда вы пропали? Мы очень волновались.
Петя покраснел еще больше и покосился на доктора. Клим Кириллович со всей возможной серьезностью пил чай и старательно жевал бутерброд. Кажется, он не иронизировал, не усмехался.
– Я не думал, что мое отсутствие может кого-то обеспокоить, – застенчиво признался счастливый студент.
– Где же вы раздобыли граммофон Зизи? – спросила Мура.
– Не поверите, – округлил глаза Петя, – купил. Причем очень дешево.
– Ворованное всегда сбывается по дешевке, – не утерпел доктор. – Вы хорошо сделали, хотя скупка краденого карается законом. Но теперь у нас останется эта вещь на память о Зизи, а мы вас не выдадим.
– На память? – спросил Петя. – Она уехала?
– Да, и очень далеко, – ответила, не глядя на довольное лицо Пети, Мура. – Оттуда не возвращаются.
– Жаль, – Петя отхлебнул кофе из чашки и продолжил:
– Я так и знал, что она последует за графом Сантамери. Он ведь тоже уехал?
– Да, – подтвердила Мура, – он уехал уже два дня назад.
– Счастливый! – мечтательно произнес Петя. – В нем что-то есть, недаром он нравился Зинаиде Львовне. Богатый, состоятельный – разве он не может помочь талантливой русской девушке обрести славу на сцене? Что ему какие-то небольшие деньги, если он готов был целое состояние грохнуть на какой-то камень! Если он уехал, значит, ему удалось купить саркофаг Гомера? Мне Прынцаев рассказывал про саркофаг.
– Да, – кивнула Мура, – история завершилась благополучно. Фамильная ценность графа Сантамери отправилась в путь на родину. В город Сент-Омер в департаменте Па-де-Кале.
– Сантамери уехал в Сент-Омер? – Доктор Коровкин лукаво посмотрел на девушку. – Что-то похожее есть в этих словах, вам не кажется?
– А почему бы не отправить саркофаг прямо на родину Гомера? – спросил озадаченно Петя Родосский. – Что ему делать во Франции?
– Ну вот, совсем уж кофе остыл, придется снова греть, – сказала с легкой досадой Глаша, трогая рукой медный бок кофейника. – А все опять из-за этого нехристя Гомера.
Все невольно засмеялись.
– А знаешь, Глаша, – улыбнулась Мура, – я теперь уже не так уверена в том, что Гомер – нехристь. Если он описал в своей «Иллиаде» войну тринадцатого века, то к тому времени христианство существовало тринадцать столетий!
– Вы все перепутали, Мария Николаевна, – возразил с гордым видом всезнающего учителя Петя Родосский, – Троянская война-то была в тринадцатом веке до Рождества Христова!
– Да? – спросила серьезно Мура. – Вы так уверены?
Петя смотрел во все глаза на профессорскую дочь и старался понять, шутит она или нет, морочит ему голову или говорит всерьез?
– Давайте лучше я отвечу, в чем я уверен, – прервал паузу Клим Кириллович Коровкин, – я уверен в том, что с такими знаниями, милая Мария Николаевна, вам не поступить на историческое отделение Бестужевских курсов. Не подумать ли вам о каком-нибудь другом поприще?
– У меня нет никаких талантов, Клим Кириллович. – Лукавая улыбка Муры предназначалась только Климу Кирилловичу, и только он мог понять ее.
– Вы ошибаетесь, – ответил доктор, – один талант у вас есть точно – способность оказываться в самом эпицентре удивительных событий. И приводить эти события к неожиданному финалу.
– Да-да, – к удивлению Муры, подтвердил Петя Родосский и снова покраснел, – я совершенно согласен с доктором. Как жаль, что в России женщины не могут заниматься сыскным делом! У вас бы это хорошо получилось!
Мура и Клим Кириллович в полном изумлении уставились на Петю Родосского.
Он машинально крошил обеими руками печенье, кусочки которого падали в чашку с горячим кофе.
– То есть я хотел сказать, что вами руководит, может быть, область подсознательного, что вы делаете все как бы по велению внутреннего голоса, – замямлил Петя смущенно, – из любви к отцу, чтобы его не огорчать, чтобы заслужить его одобрение.., ну в общем...
– В общем, мы опять, кажется, докатились до Фрейда, – угрожающе нахмурился доктор Коровкин, – не морочьте девушке голову. Да и сами выбросьте фрейдистскую чепуху из головы.
Он встал из-за стола и оглядел Муру. Через минуту она встряхнулась, приподняла левую бровь, отчего стала еще более забавной, чем всегда.
– Я подумаю над вашими словами, Петя, – пообещала она, – хотя отцу это вряд ли понравится – он противник эмансипации – Самое главное, чтобы это понравилось Отцу Небесному, – неожиданно вступила в разговор Глаша. – «Восстают цари земли и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника его. Расторгнем узы их и свергнем с себя оковы их. Живущий на небесах посмеется». Псалом второй. Аминь.