Я содержал в порядке его платье и оружие и часто бывал у него в палатке. Когда его глаз болел сильнее, чем обычно, он ложился на постель и вытягивался на ней во всю длину. В это время он не разговаривал и закрывал здоровый глаз. Я угадывал по его дыханию, спит он или бодрствует. Большую часть времени он не спал.
   Однажды, когда он лежал так, закрыв здоровый глаз, и не спал, я заметил, что из его широкого пояса, висевшего на одной из стоек палатки, что-то высовывается. Это был необычайно маленький, плоский пузырек синего стекла, тоньше моего мизинца. Только было я хотел засунуть его обратно, как Ганнибал поднялся. Он потребовал пояс, засунул пузырек обратно в потайной кармашек и тщательно застегнул на нем пряжку. Он долго смотрел на меня одним глазом.
   — Это мое последнее спасение, — сказал он, — живым они меня не возьмут. — Он отдал мне пояс. — Но ты ничего не видел…
   — Я ничего об этом не знаю, — ответил я, испытывая большой страх.
   Он снова лег.
   — Теперь у нас две тайны, — сказал он, и голос его был спокойным. — Сон о драконе и пузырек в поясе. Даже Силен об этом не знает.
   Он помолчал, а потом заговорил о Суре.
   — Ты хорошо с ним ладишь, — сказал он, — лучше, чем Карталон.
   — Карталон был хороший погонщик, — возразил я.
   — Да, — согласился Ганнибал, — а ты мой маленький карфагенянин.
   Я не переставал думать о синем пузырьке. Когда я ушел из палатки, меня стал мучить вопрос: почему он носит с собой яд? Значит, он думает о поражении? Он хочет оставить за собой открытую дверь — обеспечить выход, когда выхода больше не будет? Он боится конца, который будет зависеть не от него? Эти мысли беспокоили меня, и я чуть было не поддался искушению поведать мою тайну Силену. Но я не сделал этого даже тогда, когда он застал меня в минуту раздумий.
   Однажды Ганнибал явился без повязки. Он сорвал ее. Его левый глаз был мертв. Под левой бровью темнела узкая щель.
   — Одноглазый человек на однобивневом слоне, — сказал он насмешливо, когда процессия наконец снова двинулась.
   На этот раз армия пересекла горы без особых трудностей. Потом начались болота. Наемники шагали по колено в воде. Люди и лошади пропадали в тумане. Только Сур возвышался надо всем подобно серой скале; он двигался как призрак. Ганнибал молча сидел позади меня в седле, набитом козьей шерстью.
   На болотах многие солдаты заболели. Ганнибал не обращал на них никакого внимания. Он делал все, что мог, для здоровых. Он посылал всадников в селения возле дорог и приказывал брать там все, что можно унести. Те, кто сопротивлялся, теряли не только свое имущество.
   — Я не позволю, чтобы голод унес хотя бы одного из моих людей, — говорил Ганнибал.
   Четыре дня и три ночи шли мы по болотам, потом они кончились. За несколько миль от Тразименского озера Ганнибал приказал разбить лагерь. Через два дня ему донесли, что римские легионы продвигаются к нам с севера.
   — Теперь мы вступим с ними в борьбу, — сказал Ганнибал своим ближайшим советникам. — И недалеко отсюда.
   В последние два дня он изучил окрестности и нашел удобное место для засады. Он приказал, чтобы ночью горели все лагерные костры, и оставил охрану поддерживать огонь. Мы уже видели римлян. Как только стемнело, Ганнибал отвел свою армию на юг вдоль подножия гор неподалеку от города Картоны. Ганнибал знал, что консул Фламиний, теперешний начальник римской армии, был таким же безрассудным, как и Семпроний. Он так спешил обратить карфагенскую армию в бегство, что споткнулся на лошади, и она сбросила его через голову наземь. Когда об этом донесли Ганнибалу, он сказал:
   — Лошадь знает, что уготовано ее хозяину. Осматривая позиции, Ганнибал ехал на одной из своих лошадей. Но к утру он пересел на Сура. По его лицу я понял, что готовится решающая битва.

30

   Картонские горы так близко подходят к Тразименскому озеру, что остается только узкая долина, протянувшаяся с севера на юг. На дороге, которая шла вдоль берега озера, можно было разместить всю армию, но места для маневрирования на ней не было. Озеро окружали густые заросли тростника, дальше от берегов оно становилось глубоким. Картонские горы не имели крутых склонов, но Ганнибал подумал, что если занять вершины, то отступление через горы станет невозможным.
   Ганнибал расположил от вершины к вершине цепи метателей и другие отряды легковооруженных пехотинцев. Наиболее опытной части наемников и коннице он приказал расположиться в долине. Нумидийцы на быстрых лошадях должны были запереть ущелье с обеих сторон. К концу того же дня ловушка для римлян была готова. Озеро тоже решило помочь нам: оно прикрыло береговую полосу густым туманом и заполнило им ущелья. Только высоты были ясно видны.
   Первые лучи солнца осветили туман кроваво-красным светом. Ганнибал, сидя позади меня на Суре, осмотрел засаду и был удовлетворен.
   — Никто не уйдет оттуда живым, — сказал он, и его одинокий глаз блеснул при этом темным огнем. — Туман проделает половину нашей работы.
   Я спросил у него, будет ли Сур участвовать в битве.
   — Ты боишься за него? — Ганнибал успокаивающе потрепал меня по плечу. — Ему не сделают никакого вреда — ты проследишь за этим. Никто его не тронет.
   На озере и в горах было тихо. Теперь все зависело от того, обнаружит ли враг засаду. Наемники и нумидийцы тихо лежали в засаде, даже не перешептываясь.
   Потом послышался топот конских копыт. Карфагенский арьергард, который следил за кострами в лагере, поспешно отодвинулся в узкое ущелье. Им приказано было не вступать с врагом в открытый бой. Только дальше на юг, на открытой местности, где стоял Магарбал со своей конницей, враг должен быть остановлен и отрезан от выхода из ущелья.
   Топот послышался ближе. Римская конница наступала. Потом к ней присоединилась пехота. Римляне пытались отыскать дорогу в клубах тумана и были похожи на невидимые многоголосые призраки.
   — О лучшем и мечтать нельзя, — сказал Ганнибал группе военачальников, среди которых были Магон и Мономах. Они ожидали приказов, где и как атаковать врага.
   Один из командиров арьергарда появился из тумана. Он мчался во весь опор. Подскакав к Ганнибалу, он доложил, что римляне ворвались в лагерь на рассвете. Удивленные тем, что там никого нет, они затушили костры и кинулись в погоню.
   — Их пыл еще не остыл, — сказал Ганнибал насмешливо, указывая вниз, в туман, откуда слышался топот римских легионеров.
   Когда мы услышали тяжелую поступь авангарда, первые ряды римлян уже заполнили ущелье больше чем на половину.
   — Они могут не спешить, — заметил Ганнибал. — У них будет сегодня самый длинный день в году, и у нас тоже.
   Он отослал начальников к войскам, оставив при себе отряд бесноватых и тридцать всадников. Солдаты этого отряда должны были бренчать оружием и издавать особые крики — это послужит сигналом карфагенским войскам к нападению на римлян.
   В некоторых местах туман уже поднялся, на шлемах и доспехах солдат заиграло солнце. Римляне продвигались вперед, ничего не подозревая.
   Потом с северного края ущелья появился всадник.
   Он сообщил, что последние отряды легионеров вошли в. ущелье. Ганнибал поднял руку. Бесноватые закричали и загрохотали оружием так громко, что Сур в волнении поднял уши и хобот. Мне удалось успокоить его. Воины спустились с холма, где мы стояли, и исчезли в тумане. Теперь звуки битвы доносились вдоль всего озера. Карфагеняне теснили римлян, которые наконец с ужасом поняли, что они окружены.
   Туман все больше рассеивался. Ганнибал, сидя на спине Сура, отлично видел, как из крепостной башни, что происходит внизу у озера. Некоторые римские солдаты еще продолжали защищаться, остальные же пустились наутек, увлекая за собой сражающиеся когорты. Многие искали спасения в лощинах и на горных вершинах, но они были для них закрыты. Открытым оставалось только озеро. Самые отчаянные пытались спрятаться в зарослях тростника, но тонули в болоте. Некоторые воины прыгали в озеро и старались уплыть, но тяжелые доспехи тянули их на дно. Через два часа на побережье виднелись лишь отдельные римляне, которые убегали или мчались на лошадях, пытаясь спасти свою жизнь. Только в одном месте оставалась еще когорта, которая продолжала сражаться в боевом порядке. Когда туман окончательно рассеялся, римляне все еще защищались. Ганнибал велел мне приблизиться к ним.
   — Там консул, он борется за свою жизнь, — сказал он. — Его нельзя упустить.
   Вдруг Сур остановился и вытянул хобот, а лошади, на которых сидела охрана, чуть было не понесли.
   — Что такое? — спросил Ганнибал.
   — Землетрясение! — крикнул один из всадников.
   — Ужас римлян передался земле, — сказал Ганнибал с издевкой.
   — Это настоящее землетрясение, — сказал всадник и указал на озеро. Было тихо, но на озере вздымались огромные волны.
   — Ты прав, это землетрясение, — сказал Ганнибал так громко, что все его услышали. — Италия дрожит перед нами. Будем надеяться, что она не расколется на куски…
   Он повелел всем подняться на холм над сражающейся когортой. Теперь она была полностью окружена. Все больше и больше карфагенян теснили противника со всех сторон. На воде качались бесчисленные трупы, в основном римлян. Карфагенян, охотившихся за врагом, оставалось еще много.
   — Все идет по плану, — услышал я слова Ганнибала, сидевшего позади меня на Суре.
   От его слов, а еще более от следовавшего за ними молчания исходила — чувствовал я — огромная сила воли, она-то и привела в движение эту лавину уничтожения и так руководила действиями армии, что римлянам оставалась только одна смерть!
   И если бы мне кто-нибудь сейчас сказал, что Ганнибал создал это озеро и горы и поместил их туда, где они есть, что он соорудил заросли тростников и ущелья, чтобы они специально служили засадой, что это он приказал туману подняться, а земле сотрясаться, — я бы поверил этому. Туман держался именно столько времени, сколько требовалось, чтобы скрыть засаду; и поднялся он только затем, чтобы показать римлянам, что бежать им некуда. Все вокруг помогало Ганнибалу одержать победу.
   Численность сражающейся когорты все уменьшалась. Наконец в нее вклинился отряд бесноватых. Он проложил себе путь к консулу. Фламиний упал, смертельно раненный копьем. Оставшиеся в живых римляне пытались пробиться и уйти.
   — Уничтожьте их, — закричал Ганнибал.
   Никогда еще я не слышал, чтобы так кричал человек. Это был крик зверя, готовящегося убить свою жертву.
   Ганнибал приказал всадникам догнать небольшой отряд римлян, сумевших выйти из окружения:
   — Не дайте уйти никому!
   Вдруг десять или двенадцать римлян появились с другой стороны, словно их вызвал сюда ужасный крик Ганнибала. Их оружие было покрыто кровью. Эта кучка людей вовсе не хотела бежать. Они задумали отчаянный шаг, набросившись на Ганнибала. Легионеры узнали его. Человек в красном плаще верхом на слоне — кто еще это мог быть, как не Ганнибал? Они задыхались от бега, а лица их были искажены ненавистью.
   — Подходите за своей смертью! — крикнул Ганнибал, выхватив из ножен короткий меч.
 
 
   Я загородил щитом себя и Ганнибала. Увидев римлян, Сур сердито заворчал. Это не остановило их. Тогда он кинулся на них. Ганнибал снова крикнул, и Сур стал как бешеный; Римляне окружили его. Слон растоптал двоих, еще двоих он убил хоботом. Потом хоботом выхватил копье у одного римлянина, схватил его самого и подбросил в воздух. Вдруг Сур заревел, и тут нам на помощь подоспели карфагеняне — пешие и конные. Оставшиеся в живых римляне забросали Ганнибала копьями. Он отбивал мечом копье за копьем. Потом римлян окружили, и они стали бросать в Ганнибала свои мечи, надеясь ранить его. Ганнибал смеялся, отбрасывая меч за мечом. Он сражался так, будто ему самому ничто не угрожало. Но один меч он пропустил, и этот меч попал мне в правую руку и рассек ее от плеча до локтя.
   Через несколько минут все римляне были мертвы. До последней минуты они смотрели на Ганнибала, проклиная его.
   — В тебя, оказывается, попали, — услышал я голос Ганнибала. — Сейчас мы перевяжем рану. Скажи Суру, чтобы он встал на колени.
   Сур опустился на колени, не дожидаясь, пока я прикажу ему это.
   — Никогда у меня не было слона лучше этого, — сказал Ганнибал, спускаясь на землю и помогая спуститься мне. — И лучшего погонщика. — Он осмотрел мою рану и ободряюще произнес: — С твоей храбростью ты от этого не умрешь.
   Сур почему-то не поднимался, хотя он всегда это делал, когда освобождался от груза.
   — Он убил пятерых, — крикнул Ганнибал начальникам и наемным солдатам. — Пусть он будет для вас примером!
   — Вставай, Сур, — попросил я.
   Он сделал попытку подняться, но снова упал на колени.
   — Вставай, дружище! — поддержал меня Ганнибал. — Ты спас жизнь мне и моему маленькому карфагенянину! Война скоро кончится, вставай!
   И тут Сур с трудом поднялся. Я увидел струйки крови на огромных серых ногах. На шее и на плече у него были глубокие раны величиной с мою ладонь.
   — Что ты наделал, дружище?! — смущенно спросил его Ганнибал.
   Я вырвался из рук людей, начавших перевязывать меня, и сделал несколько шагов к Суру. Потом я упал вниз лицом — больше я ничего не помню…

31

   Когда я пришел в себя, то увидел, что лежу в палатке Ганнибала. Силен сидел рядом со мной.
   — Где Сур? — спросил я.
   — Не беспокойся о нем, — ответил Силен.
   Я хотел подняться. Ко мне подошел Ганнибал.
   — Лежи тихо! — сказал он сердито. — Ты должен поправиться. Без тебя мне не обойтись.
   — А как Сур? — спросил я его.
   — Он сам пошел за тобой, когда мы несли тебя сюда, — ответил Ганнибал.
   Я посмотрел на Силена, и он подтвердил эти слова.
   — Ему даже погонщика не надо было, он шел за тобой, как овечка.
   Ганнибал отошел к Магону и Мономаху и сел возле них.
   — А теперь постарайся заснуть, — сказал Силен.
   Я закрыл глаза, и Сур встал передо мной таким, каким я его увидел в последнее мгновение. Рана моя болела. Меня угнетала мысль: почему Ганнибал кричал? Ведь битва была окончена! Почему он кричал! Своим ужасным криком он привлек бой к Суру, а теперь Сур ранен…
   Ганнибал, Магон и Мономах беседовали о сражении. Они говорили довольно громко, и я поймал обрывки их разговора:
   — …до последнего человека… Это будет конец…
   — Тысячи две ушло, — зло сказал Магон.
   — Виновата конница, — утверждал Мономах. Ганнибал старался его успокоить:
   — Магарбал гонится за ними. Они же пешие. Он, наверное, давно уже догнал их. Скоро Магарбал будет здесь и доложит, что их больше нет…
   Голос Ганнибала сливался с голосом Мономаха. Они говорили так, что трудно было разобрать, кто именно говорит. Иногда они спорили. Рана у меня болела. Почему он кричал? Теперь Сур ранен. Моя голова все еще звенела от того ужасного крика.
   Через некоторое время голоса перестали долетать до меня. Когда я снова проснулся, я услышал новый голос. Это был голос Магарбала. Я слушал его и мог различить каждое слово.
   — Через два часа мы их поймали. Они повернули и встретили нас на холме, — говорил он. — Они превратили холм в крепость, причем без единой траншеи — одной своей храбростью. Нас было больше, кроме того, они знали, что их некому спасать, их армия разбита. Но они сражались так, будто победа уже в их руках. У нас потерь больше, чем у них. Было безумием продолжать бой, — сказал Магарбал спокойно. — Я остановил бой, когда увидел, что он будет стоить жизни тысячам наших.
   — И ты отступил? — спросил Магон в ярости.
   — Я сделал римлянам предложение, — сказал Магарбал.
   — Побрататься? — ехидно улыбнулся Мономах. Магарбал не смутился.
   — Я пообещал, что если они сдадут оружие, то будут отпущены на свободу.
   — А они?
   — Сложили оружие.
   — И ты позволил им уйти? — Магон в волнении вскочил.
   — Я пришел сюда спросить на это разрешения, — объяснил Магарбал.
   — Надеюсь, ты хотя бы окружил их нашими солдатами? — презрительно спросил Мономах.
   — Нет, — ответил Магарбал.
   В палатке стояла мертвая тишина. Я повернул голову, чтобы посмотреть на Ганнибала. Все лица были обращены к нему.
   — Сколько их? — спросил он, не глядя на Магарбала.
   — Около шести тысяч, — ответил он.
   — Все римляне?
   — Нет, — возразил Магарбал, — есть и их союзники. Ганнибал посмотрел на него:
   — Отдели римлян.
   — Не понял, — сказал Магарбал. Тогда Ганнибал объяснил:
   — Всем неримлянам мы разрешим уйти, чтобы дома они о нас хорошо отзывались. Но всех римлян мы превратим в рабов — этого они заслуживают.
   — Я дал им слово, — сказал Магарбал, с трудом сдерживаясь.
   Ганнибал протянул навстречу Магарбалу свою ладонь и дыхнул на нее, словно сдувал в лицо Магарбалу легкое перо:
   — Вот оно, твое слово, вернулось к тебе. Магарбал побледнел.
   — Они сражались не как римляне, — сказал он. — Их мечи уничтожили бы еще несколько тысяч твоих солдат. Они отдали мне свое оружие потому, что доверились мне.
   — Если мы разрешим им уйти, они добудут себе новое оружие, — прервал его Ганнибал. — И ты думаешь, что тогда они убьют меньше моих солдат?
   Магарбал не отвечал.
   — Ты что, не понимаешь этого? — резко спросил Ганнибал.
   — Нет, — ответил Магарбал, вне себя от волнения. — Это уже не война, это — убийство.
   Ганнибал встал. И все встали. Ганнибал угрожающе подошел к Магарбалу.
   — Думаешь, можешь научить меня разнице между войной и убийством? — Голос его задрожал. — Ты будешь меня учить, что мне делать, а что не делать? Самонадеянный болван! Скажу тебе раз и навсегда: в войне позволительно делать все, что наносит ущерб врагу! Хорошо все, что убивает врагов, а как и почему, спрашивать не нужно. К врагам у нас может быть только одно чувство — ненависть. Война — не состязание, это серьезное и жестокое дело. Кто окажется в рабстве — мы или римляне? Кто будет властелином мира — они или мы? Вот в чем вопрос! Ты хочешь, чтобы копыта их лошадей растоптали нас, чтобы обращались с нами, как с Бостаром и Гамилькаром? Послушай меня, ты, друг наших убийц! Если Рим не падет, падет Карфаген! Чтобы спасти Карфаген, нам приходится брать на себя многое, порой даже нарушать слово. Вот что я тебе скажу: те два советника, которых сбросили со стен Сагунта и которые были на нашей стороне, — своей смертью они обязаны мне.
   — Тебе? — в ужасе переспросил Магарбал.
   — Это было необходимо, — холодно сказал Ганнибал. — Камень надо катить дальше, римлян надо в глазах всего света выставить варварами. Этой цели я тогда достиг. Каждый должен был поверить, что зачинщиками всего были римляне. Кто, кроме меня, будет знать, что карфагенянин науськивает кого-то против Карфагена? — Ганнибал с презрением посмотрел на Магарбала. — Вот как ведут войну! — сказал он. — Надеюсь, ты теперь понимаешь, что надо делать, бестолковый ты человек! Или ты хочешь, чтобы на меня напали с тыла?
   Магарбал сделал шаг назад.
   — Чего же ты ждешь? — закричал Ганнибал.
   — Я не могу этого сделать, — ответил Магарбал почти шепотом.
   Тут открылась черная щель, в которой не было глаза. Страшный взгляд упал на Магарбала.
   — Отдели римлян! — прохрипел Ганнибал. — Только ты должен сделать это. Даю тебе половину ночи. Иди! И не попадайся мне на глаза… — Он сказал «глаза», хотя у него остался только один глаз. — Не попадайся мне на глаза, если не выполнишь приказа. Приказ есть приказ!
   Ответа не последовало. Магарбал был настолько ошеломлен, что закачался. Он вышел из палатки, как будто его ранили. Ганнибал проводил его взглядом. Я не мог смотреть на Ганнибала, мне казалось, что он совершил убийство.
   Я потянул Силена за рукав и сел.
   — Помоги мне выйти из палатки, — шепнул я ему. Силен помог мне подняться. Идти я мог сам. Ганнибал все еще сидел, уставившись в пространство, его искаженное лицо напомнило мне лицо Мономаха. Я стал его бояться. Ганнибал не заметил, как мы выходили. Он молчал. Другие тоже сидели молча.
   — Где Сур? — спросил я Силена, как только мы вышли из палатки. Стало темно.
   — Пойдем, — сказал Силен.
   Он взял меня за руку, за ту, которая была здорова, и повел в свою палатку.
   — Где Сур?
   Меня охватил такой страх, что даже сдавило горло. Силен втянул меня в палатку. Я спросил его в третий раз.
   Он посмотрел на меня. Его лицо задергалось. Тогда я понял, что Сур мертв.

32

   Силен подвел меня к моей постели. Я лег, не говоря ни слова. Едва я закрывал глаза, как передо мной возникал Сур: с зияющими на груди и на шее ранами, с кровавыми полосами на ногах.
   Палатка была открыта, в нее залетал прохладный воздух. День подошел к концу. «Самый длинный день в году» — так сказал Ганнибал, когда день только начинался. Тогда он сидел позади меня на Суре. Теперь Сур мертв, и ночь неотвратимо приближалась.
   Силен зажег светильник. Он закрыл палатку и сел возле меня. Его лицо было таким ясным, словно весь свет, что был в палатке, собрался на нем. Никогда я не видел это лицо искаженным.
   — Что с рукой? — поинтересовался он.
   — Больше не болит, — сказал я, хотя рука очень болела.
   — Завтра ты почувствуешь себя лучше, — пообещал Силен. — Тебе повезло: рана неглубока. — Он положил мне на лоб ладонь, а потом стал считать пульс на моей руке. — Я дам тебе выпить лекарства, чтобы ты сразу же уснул, — сказал он. — Сегодня самая короткая ночь в году — поспеши заснуть.
   Когда Силён хотел встать, чтобы принести мне лекарство, я удержал его.
   — Это правда, что он шел следом за мной?
   — Он шел за тобой без погонщика, — подтвердил Силен. — Он шел за тобой, пока мог идти.
   Я подумал о двух ранах, которые я видел на Суре. Они были не больше той, что ему нанес Карталон, когда лечил его.
   — Были ведь только две раны величиной с ладонь? — с надеждой спросил я.
   — Ты не видел того, что было на другой стороне, — сказал Силен.
   Я настаивал, чтобы он рассказал мне все. Он внимательно смотрел на меня и, казалось, колебался.
   Наконец он открыл мне правду. Когда они обошли Сура со всех сторон, то обнаружили на нем страшные раны. В загривке Сура торчал меч, вонзенный по самую рукоять, и еще копье, от которого видна была только половина. Когда Ганнибал вырвал копье и меч, то Сур страшно заревел, словно его ранили только в эту минуту. Он так заревел, что все, даже Ганнибал, оцепенели от ужаса.
   — Сур кричал так, словно оплакивал всех слонов, погибших до него, — он оплакивал всех тех, кто отправился в поход вместе с ним и был уже мертв. При этом он стоял всеми четырьмя ногами в луже собственной крови. Тебя наемники положили на подстилку и унесли. Тогда Сур пошел за тобой. Он хотел быть возле тебя. Непостижимо, как он вообще мог встать! Слон шел за тобой, хотя каждый шаг был для него пыткой. Он как будто хотел показать, что принадлежит тебе, и шел за тобой до тех пор, пока его ноги уже не смогли нести огромное израненное тело. Он не хотел с тобой расставаться. Когда он свалился, у него уже не было сил закричать. Он едва слышно стонал, но его взгляд выдавал страшные мучения. Ганнибал не мог больше видеть, как мучается Сур. Он кинулся искать молоток и зубило. Карман слоновьего седла был пуст. Тогда Ганнибал взял свой короткий меч, поднял с земли тяжелый камень. И тогда он это сделал. И слон, наконец, отмучился. Ганнибал оставил свой меч в загривке слона. Теперь ты знаешь все…
   — Почему он это сделал? — спросил я с горечью.
   — Он хотел ему помочь. И сделал это несколькими ударами.
   — Он уже раньше убил его своим криком, — обвинял я Ганнибала. — Почему он кричал? Этот крик принес Суру смерть.
   Силен не стал больше защищать Ганнибала. Моя рана болела. «Он убил Сура, — сверлила меня мысль. — Все слоны на его совести. Из тридцати девяти слонов тридцать девять погибли только потому, что он взял их на войну. Я невольно вспомнил Магарбала, и в ушах у меня прозвучали страшные слова Ганнибала: „Это я приказал сбросить с городских стен тех членов городского совета, которые были за нас…“ Значит, это он разрушил Сагунт, а вовсе не римляне. Карталон обманул меня. Или он не знал этого, потому что его обманул Ганнибал — его и всех тех, которые отправились с ним в поход? Он обещал нам победы, а я видел перед собой необозримые ряды мертвецов: мертвецов у озера, мертвецов у рек, мертвецов в ущельях. Я видел Бармокара и Миркана возле позорных столбов, и все, что Миркан кричал тогда Ганнибалу, вспомнилось мне слово в слово.
   — Миркан был прав, — сказал я громко. — Он погубил больше людей, чем его отец Барка.
   Силен слушал меня, не возражая ни единым словом.
   — Я не хотел его покидать никогда, — продолжал я, — но теперь я это сделаю.
   — Куда ты хочешь идти? — озабоченно спросил Силен.
   — Я останусь там, где нет войны.
   — Пусть сперва заживет твоя рана, — сказал Силен, — тогда и отправишься.
   Я испытующе смотрел ему в лицо, так хорошо мне знакомое, смотрел в его глаза и видел, что они ничего не утаивают, и тут я вдруг понял, что, кроме этого человека, у меня больше никого не осталось.
   — А ты? — спросил я. — Что будешь делать ты?
   — Его война — не моя война, — сказал Силен, — но, пока эта война продолжается, мое место возле него.
   Я посмотрел на него непонимающим взглядом.