В конце концов, кто-то должен платить за радио, которым мне разрешили пользоваться – такие вещи бесплатно не предоставляются. Приятно было и то, что меня не забывают. Я тепло поблагодарил Маскелла.
И вот наступил день, когда я зачеркнул цифру 365 в моем календаре. Впереди оставалось только девятнадцать лет. Джонни ничего не сообщал мне о скарперах, и я с грустью думал о том, что мои шансы на побег ничтожны.
Я все еще числился в категории особо опасных со всеми вытекающими отсюда неудобствами. Но теперь я уже привык спать с включенным светом и автоматически складывал свою одежду за порогом камеры, когда приходил с вечерним обходом Смитон. Через разные промежутки времени меня переводили из камеры в камеру, и я тщательно фиксировал этот процесс, пытаясь нащупать какой-нибудь принцип. Однако, насколько я мог судить, ни с точки зрения времени, ни с точки зрения выбора камеры, никаких закономерностей не было. Я решил, что они просто прибегают к гаданию, вытаскивая клочки бумаги из чьей-нибудь фуражки. В этом случае я был бессилен.
Примерно в это время я встретился со Слэйдом. Он числился в категории впервые совершивших преступление и получил сорок два года, хотя я сомневался в том, что Специальное уложение о совершивших преступление впервые предусматривает наказание за шпионаж. Я, конечно, слышал о Слэйде – о суде над ним постоянно сообщалось в выпусках новостей по радио и в газетах. Впрочем, допрашивали его в камере, и наиболее интересные подробности его дела достоянием публики не стали, так что никто толком не знал, в чем, собственно, состоит его вина. Но судя по всему он считался весьма крупной птицей.
Это был бледный человек, выглядевший так, словно его когда-то большое тело съежилось, и кожа отвисла и болталась, как уши у сеттера. Он ходил, опираясь на две палки, и позже я узнал, что ему прострелили бедра и он провел восемь месяцев в госпитале. Интересная жизнь у шпионов – иногда слишком интересная.
На суде выяснилось, что в действительности он русский, но это нельзя было определить по его речи, потому что английским он владел в совершенстве. Срок, который он получил, мог бы сделать его паханом всей тюремной братии, но этого не произошло: самые матерые уголовники оказались патриотами, и относились к нему в тюрьме прохладно.
То, что он не был англичанином, меня не волновало. Он оказался исключительно интересным собеседником, культурным и начитанным и сразу же согласился помогать мне в занятиях русским языком, когда я попросил его об этом.
Мой русский после прибытия Слэйда стал быстро улучшаться.
Приближался конец отсидки Джонни, и его перевели в общежитие. Это означало, что он уже работал и за пределами тюрьмы. Считалось, что это помогает преступнику постепенно акклиматизироваться во внешнем мире. Впрочем, я не заметил каких-либо перемен в Джонни Свифте. Но мои встречи с ним стали крайне редкими. Мы встречались иногда во время прогулки, перебросившись парой фраз. И все. Я стал высматривать кого-нибудь еще, кто мог бы помочь мне связаться со скарперами, устраивающими побеги заключенных, если эта чертова организация вообще существовала. В любой момент меня могли перевести в другую тюрьму, возможно, особо укрепленную и охраняемую, а это меня совершенно не устраивало.
Прошло пятнадцать месяцев, день в день, прежде, чем что-то произошло. Я жадно глотал прокопченный воздух на прогулочном дворе, когда там появился Джонни Свифт и жестом подозвал меня к себе. Я неторопливо двинулся в его сторону и поймал футбольный мяч, который он как бы случайно отпасовал мне. Я подкинул его раза два и, подбежав к Джонни, отдал мяч ему.
– Ты по-прежнему хочешь выбраться отсюда? – спросил он и ногой послал мяч через двор.
Я почувствовал, как напряглись мои мускулы.
– А что, есть предложение?
– Ко мне подходили, – сообщил он. – Если ты еще интересуешься этим, можно продолжить.
– Очень даже интересуюсь. С меня уже хватит всего этого.
– Пятнадцать месяцев! – с насмешкой произнес он. – Это пустяки. А у тебя башли есть?
– Сколько надо?
– Пять тысяч только для начала, – сказал Джонни. – Причем, их надо выложить до того, как тебя выудят.
– Господи, это же громадные деньги!
– Мне сказали, что это аванс на предварительные расходы. Он не возвращается. Основная плата будет еще больше.
– Сколько?
– Не знаю. Это все, что мне сказали. Они хотят знать, как скоро ты можешь выложить пять тысяч.
– Я могу достать их, – сказал я. – У меня припрятаны пять тысяч в Южной Африке, о которых никто не знает. – Я осмотрел двор и увидел Хадсона, медленно фланирующего среди заключенных.
– Мне понадобится чек Стандарт-банка в Южной Африке, отделение Хоспиталл-хилл, Иоганнесбург. Понял?
Он медленно повторил и кивнул головой.
– Понял.
– Я подпишу его, и они получат по нему деньги. Это будет не трудно, хотя сделать это надо в Южной Африке.
– Но на это понадобится некоторое время, приятель, – сказал Джонни.
Я невесело улыбнулся.
– У меня в распоряжении девятнадцать лет. Но все же попроси их поторопиться. Я боюсь, что меня вывезут отсюда.
– Внимание, поблизости Хадсон, – сказал Джонни. – С тобой свяжутся. – Он вдруг рванулся в сторону, перехватил чью-то передачу и побежал с мячом вперед. Следом за ним присоединился к игре и я.
– Мне сказали, это для тебя. – Шепнул он. – Когда подпишешь, отдай Шервину.
Я знал Шервина, который уже кончал отсидку.
– Погоди, – сказал я. – Что-нибудь еще?
– Больше ничего, – пробормотал тот и отошел от меня. Этим вечером я разложил свои книги на столе и начал заниматься как обычно. Я грыз русский язык и, по-моему, делал большие успехи. Произношение мое сильно улучшилось с тех пор, как в тюрьме появился Слэйд, хотя для заочного обучения это значения не имело. Я посидел над книгами с полчаса, затем вынул чековую форму и, разгладив ее, положил перед собой.
Я уж почти забыл, как выглядят такие вещи, и теперь, видя знакомые слова, почувствовал себя так, словно мне в нос ударило пылью с иоганнесбургских терриконов. Сумма была уже вписана – десять тысяч рэндов. Густовато кладут парни, – подумал я. В результате инфляции фунт стерлингов по сравнению с рэндом похудел, и теперь указанная сумма составляла 5650 фунтов. Они рассчитывали на то, что я этого не знаю, а когда узнаю, будет поздно.
Я вписал дату, поставил свою подпись – причем, вовсе не Дж. А. Риарден – и вложил чек между страницами грамматики русского языка.
Кто же все-таки я – умница или дурак из дураков? Кто-то мог здорово провести меня, – тот же Джонни, к примеру. И если это был он, то плакали мои пять тысяч ни за что, ни про что. Но тут я учитывал и человеческую жадность: если предполагалось, что в том источнике, откуда изъята первая сумма, есть значительные запасы, то из него попытаются черпануть еще раз – только тогда деньги можно получить уже после предоставления услуг и если они окажутся успешными.
На следующее утро я передал чек Шервину, который искусно зажал его между пальцами, и я понял, что он без особого труда переправит его на волю. Шервин был карточным шулером, и никто в тюрьме не смел и мечтать о том, чтобы выиграть у него. Он мог делать с колодой все, что угодно, – заставить ее плясать и петь песни, так что спрятать чек было для него парой пустяков.
И я стал ждать и гадать, на какие такие расходы эта шайка потратит пять тысяч фунтов стерлингов.
Шли недели, но ничего не происходило. Я прикинул, что для того, чтобы получить деньги по чеку и привезти их в Англию, понадобится чуть больше недели. Пять недель прошли без всякого результата, и меня охватило беспокойство.
Вдруг все разрешилось очень быстро.
Было свободное время, когда мы могли общаться друг с другом. Смитон читал мне нотацию за то, что я где-то недостаточно чисто убрал – признак моей нервозности. Подошел Косгроув с шахматной доской под мышкой. Он подождал, пока Смитон закончит свои наставления и сказала:
– Не огорчайся, Риарден. Давай сыграем.
Я был знаком с Косгроувом. На воле он занимался организацией хищений товаров – в основном, сигарет и виски. Кто-то настучал на него, его схватили и засунули на десять лет. Сейчас он сидел уже шестой год и при удачном стечении обстоятельств мог года через два очутиться на свободе. Он был чемпионом зала "Си" по шахматам и вообще хитрым и умным человеком.
Я рассеянно сказал:
– Не сегодня, Косси.
Он искоса посмотрел на Смитона, стоявшего в двух шагах.
– Ты что, не хочешь выиграть по-большому?
– Выиграть по-большому? – удивился я.
– Ну да, большой турнир. – Он протянул доску. – Я тебя проинструктирую на этот счет, если поиграешь со мной.
Мы нашли свободный стол в углу зала, подальше от Смитона, и сели. Я спросил:
– В чем дело, Косей?
– Я твой посредник, – сказал он, расставляя фигуры. – Будешь говорить только со мной, больше ни с кем. Понятно? – Я коротко кивнул, и он продолжал: – Начнем с обсуждения денег.
– Если так, то сразу и кончим, отрезал я. – Ваша шарага уже поимела от меня пять тысяч, а я что-то пока ничего не вижу.
– Ты же видишь меня? – Он оглянулся кругом. – Ты давай играй... Твой ход. – Я сыграл с2-сЗ, и он засмеялся. – А ты осторожный парень, Риарден. Как тихонько начал.
– Прекрати финтить, Косей. Если есть, что сказать, говори.
– Да я ж не виню тебя за то, что ты осторожен, – сказал он. – Хочу сказать только одно: тебе придется заплатить крупную сумму.
– Но не прежде, чем выйду отсюда, – сказал я. – Я не такой молокосос.
– Понимаю тебя, – сказал Косей, – это все равно, что прыгать в темноте с завязанными глазами. Но как бы там ни было, нам придется сначала поговорить о деньгах, а нет, – так разговор кончен.
– Ладно. Сколько?
Он двинул королевского слона.
– Мы своего рода сборщики налогов, берем с суммы дохода. Ты закосил 173000 фунтов стерлингов. Мы возьмем половину, то есть 86,500.
– Не будь идиотом, – сказал я. – В вашем расчете слишком много дефектов, и ты прекрасно это знаешь.
– Например?
– Во-первых, в посылке было товару на 120000 фунтов. Хозяева явно подзагнули, называя цифру.
Он кивнул головой.
– Может быть. Дальше?
– Дальше. Ты что, полагаешь, что эти брильянты можно продать за полную стоимость? Это же не легальная продажа, уж ты-то должен это понимать.
– Играй, – сказал он спокойно. – За нами следят. Необработанные брильянты можно продать за полную стоимость, если иметь башку на плечах. А она у тебя есть. Эту работенку ты толково исполнил. Если в тебя не заложили, чисто ушел.
– Это не были необработанные брильянты, – сказал я. – Их отгранили в Амстердаме, и они вернулись обратно для оправки. Такие брильянты обычно просвечиваются рентгеном, фотографируются и регистрируются. Их пришлось подвергнуть новой огранке, а это сильно снижает их ценность. И еще – я не один. У меня был напарник. Он разработал эту операцию, а я осуществил ее. Доход – пополам.
– Да, ребята интересовались этим вопросом, – сказал Косей. – Они что-то не могли понять, он тебя заложил что ли? Потому что, если это так, то у тебя нет ни гроша, и нам нечего терять время.
– Нет, это не он, – сказал я как можно убедительнее.
– А слух идет, что это он.
– Этот слух могли ведь подкинуть полицейские. – Форбс или Бранскилл, правда? У них есть на то свои причины.
– Могли, – согласился Косей. – А кто твой напарник?
– Нет, так дело не пойдет, – сказал я решительно. – Я не продал его фараонам и не продам его вам. Кстати, это само по себе доказывает, что не он заложил меня. Мы со своим другом ладим хорошо, тихо занимаемся своим делом, и нам посторонние не нужны.
– Ладно, оставим это на время, – сказал Косей. – Я передам обо всем ребятам. Но это возвращает нас к вопросу о бабках. Сколько же вы взяли?
– По нашим оценкам – сорок тысяч, – сказал я спокойно. – И они в надежном месте. И доступ к ним только через меня.
Он слегка улыбнулся.
– В швейцарском банке?
– Ага. В надежном месте.
– Итак, все равно – половина. По тысяче за год. Дешево, конечно, да ладно. Мы беремся переправить тебя через стену и за пределы Англии. Если ты возвращаешься, это твои проблемы. Но послушай внимательно: не пытайся нас надуть, и лучше приготовь для нас башли. Если их не будет – то никто никогда тебя не увидит. Надеюсь, понятно?
– Понятно. Вы выводите меня отсюда и получаете ваши деньги.
– Значит, я поговорю с ребятами, а они сами решат, быть тебе нашим клиентом или нет.
Я сказал:
– Косей, если ваша компания так сильна, как ты говоришь, какого черта ты торчишь здесь? Не могу этого понять.
– Я просто посредник, – ответил он. – Меня уже здесь завербовали. Потом мне сидеть осталось два года. Дотяну как-нибудь, и к чему рисковать? Меня ждет хорошая работа, и я не собираюсь отказываться от нее. – Он взглянул на меня. – А тебе туго придется, если ты вернешься в Англию.
– Это меня не волнует, – сказал я. – Я тут прохлаждался всего неделю, ничего об этой стране не знаю и не хочу знать.
Косей сделал ход.
– Шах. Еще кое-что. Ты в последнее время приятельствуешь со Слэйдом, да? Говорите друг с другом о чем-то.
– Он мне помогает заниматься русским, – сказал я, уводя короля.
– Этому конец, – сказал Косей, как бы невзначай, – отвали от Слэйда подальше, иначе сделка не состоится.
Я в изумлении посмотрел на него.
– Что за черт?..
– Именно так, – подтвердил он спокойно и сделал ход ферзем.
– Шах.
– Тольку не говори мне, что твои друзья патриоты, – сказал я и засмеялся. – В чем дело?
Косей посмотрел на меня с сожалением.
– Ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Делай, что тебе говорят. – Он повернул голову в сторону Смитона, как раз проходившего мимо. – Знаете что? Риарден-то чуть не выиграл у меня. – Это было, конечно, чистейшее вранье. – У него хорошие шансы на турнире.
Смитон посмотрел на него без всякого выражения и прошел мимо.
3
4
Глава четвертая
1
И вот наступил день, когда я зачеркнул цифру 365 в моем календаре. Впереди оставалось только девятнадцать лет. Джонни ничего не сообщал мне о скарперах, и я с грустью думал о том, что мои шансы на побег ничтожны.
Я все еще числился в категории особо опасных со всеми вытекающими отсюда неудобствами. Но теперь я уже привык спать с включенным светом и автоматически складывал свою одежду за порогом камеры, когда приходил с вечерним обходом Смитон. Через разные промежутки времени меня переводили из камеры в камеру, и я тщательно фиксировал этот процесс, пытаясь нащупать какой-нибудь принцип. Однако, насколько я мог судить, ни с точки зрения времени, ни с точки зрения выбора камеры, никаких закономерностей не было. Я решил, что они просто прибегают к гаданию, вытаскивая клочки бумаги из чьей-нибудь фуражки. В этом случае я был бессилен.
Примерно в это время я встретился со Слэйдом. Он числился в категории впервые совершивших преступление и получил сорок два года, хотя я сомневался в том, что Специальное уложение о совершивших преступление впервые предусматривает наказание за шпионаж. Я, конечно, слышал о Слэйде – о суде над ним постоянно сообщалось в выпусках новостей по радио и в газетах. Впрочем, допрашивали его в камере, и наиболее интересные подробности его дела достоянием публики не стали, так что никто толком не знал, в чем, собственно, состоит его вина. Но судя по всему он считался весьма крупной птицей.
Это был бледный человек, выглядевший так, словно его когда-то большое тело съежилось, и кожа отвисла и болталась, как уши у сеттера. Он ходил, опираясь на две палки, и позже я узнал, что ему прострелили бедра и он провел восемь месяцев в госпитале. Интересная жизнь у шпионов – иногда слишком интересная.
На суде выяснилось, что в действительности он русский, но это нельзя было определить по его речи, потому что английским он владел в совершенстве. Срок, который он получил, мог бы сделать его паханом всей тюремной братии, но этого не произошло: самые матерые уголовники оказались патриотами, и относились к нему в тюрьме прохладно.
То, что он не был англичанином, меня не волновало. Он оказался исключительно интересным собеседником, культурным и начитанным и сразу же согласился помогать мне в занятиях русским языком, когда я попросил его об этом.
Мой русский после прибытия Слэйда стал быстро улучшаться.
Приближался конец отсидки Джонни, и его перевели в общежитие. Это означало, что он уже работал и за пределами тюрьмы. Считалось, что это помогает преступнику постепенно акклиматизироваться во внешнем мире. Впрочем, я не заметил каких-либо перемен в Джонни Свифте. Но мои встречи с ним стали крайне редкими. Мы встречались иногда во время прогулки, перебросившись парой фраз. И все. Я стал высматривать кого-нибудь еще, кто мог бы помочь мне связаться со скарперами, устраивающими побеги заключенных, если эта чертова организация вообще существовала. В любой момент меня могли перевести в другую тюрьму, возможно, особо укрепленную и охраняемую, а это меня совершенно не устраивало.
Прошло пятнадцать месяцев, день в день, прежде, чем что-то произошло. Я жадно глотал прокопченный воздух на прогулочном дворе, когда там появился Джонни Свифт и жестом подозвал меня к себе. Я неторопливо двинулся в его сторону и поймал футбольный мяч, который он как бы случайно отпасовал мне. Я подкинул его раза два и, подбежав к Джонни, отдал мяч ему.
– Ты по-прежнему хочешь выбраться отсюда? – спросил он и ногой послал мяч через двор.
Я почувствовал, как напряглись мои мускулы.
– А что, есть предложение?
– Ко мне подходили, – сообщил он. – Если ты еще интересуешься этим, можно продолжить.
– Очень даже интересуюсь. С меня уже хватит всего этого.
– Пятнадцать месяцев! – с насмешкой произнес он. – Это пустяки. А у тебя башли есть?
– Сколько надо?
– Пять тысяч только для начала, – сказал Джонни. – Причем, их надо выложить до того, как тебя выудят.
– Господи, это же громадные деньги!
– Мне сказали, что это аванс на предварительные расходы. Он не возвращается. Основная плата будет еще больше.
– Сколько?
– Не знаю. Это все, что мне сказали. Они хотят знать, как скоро ты можешь выложить пять тысяч.
– Я могу достать их, – сказал я. – У меня припрятаны пять тысяч в Южной Африке, о которых никто не знает. – Я осмотрел двор и увидел Хадсона, медленно фланирующего среди заключенных.
– Мне понадобится чек Стандарт-банка в Южной Африке, отделение Хоспиталл-хилл, Иоганнесбург. Понял?
Он медленно повторил и кивнул головой.
– Понял.
– Я подпишу его, и они получат по нему деньги. Это будет не трудно, хотя сделать это надо в Южной Африке.
– Но на это понадобится некоторое время, приятель, – сказал Джонни.
Я невесело улыбнулся.
– У меня в распоряжении девятнадцать лет. Но все же попроси их поторопиться. Я боюсь, что меня вывезут отсюда.
– Внимание, поблизости Хадсон, – сказал Джонни. – С тобой свяжутся. – Он вдруг рванулся в сторону, перехватил чью-то передачу и побежал с мячом вперед. Следом за ним присоединился к игре и я.
* * *
Чек объявился десять дней спустя. Его принес один вновь прибывший и тайком передал его мне.– Мне сказали, это для тебя. – Шепнул он. – Когда подпишешь, отдай Шервину.
Я знал Шервина, который уже кончал отсидку.
– Погоди, – сказал я. – Что-нибудь еще?
– Больше ничего, – пробормотал тот и отошел от меня. Этим вечером я разложил свои книги на столе и начал заниматься как обычно. Я грыз русский язык и, по-моему, делал большие успехи. Произношение мое сильно улучшилось с тех пор, как в тюрьме появился Слэйд, хотя для заочного обучения это значения не имело. Я посидел над книгами с полчаса, затем вынул чековую форму и, разгладив ее, положил перед собой.
Я уж почти забыл, как выглядят такие вещи, и теперь, видя знакомые слова, почувствовал себя так, словно мне в нос ударило пылью с иоганнесбургских терриконов. Сумма была уже вписана – десять тысяч рэндов. Густовато кладут парни, – подумал я. В результате инфляции фунт стерлингов по сравнению с рэндом похудел, и теперь указанная сумма составляла 5650 фунтов. Они рассчитывали на то, что я этого не знаю, а когда узнаю, будет поздно.
Я вписал дату, поставил свою подпись – причем, вовсе не Дж. А. Риарден – и вложил чек между страницами грамматики русского языка.
Кто же все-таки я – умница или дурак из дураков? Кто-то мог здорово провести меня, – тот же Джонни, к примеру. И если это был он, то плакали мои пять тысяч ни за что, ни про что. Но тут я учитывал и человеческую жадность: если предполагалось, что в том источнике, откуда изъята первая сумма, есть значительные запасы, то из него попытаются черпануть еще раз – только тогда деньги можно получить уже после предоставления услуг и если они окажутся успешными.
На следующее утро я передал чек Шервину, который искусно зажал его между пальцами, и я понял, что он без особого труда переправит его на волю. Шервин был карточным шулером, и никто в тюрьме не смел и мечтать о том, чтобы выиграть у него. Он мог делать с колодой все, что угодно, – заставить ее плясать и петь песни, так что спрятать чек было для него парой пустяков.
И я стал ждать и гадать, на какие такие расходы эта шайка потратит пять тысяч фунтов стерлингов.
Шли недели, но ничего не происходило. Я прикинул, что для того, чтобы получить деньги по чеку и привезти их в Англию, понадобится чуть больше недели. Пять недель прошли без всякого результата, и меня охватило беспокойство.
Вдруг все разрешилось очень быстро.
Было свободное время, когда мы могли общаться друг с другом. Смитон читал мне нотацию за то, что я где-то недостаточно чисто убрал – признак моей нервозности. Подошел Косгроув с шахматной доской под мышкой. Он подождал, пока Смитон закончит свои наставления и сказала:
– Не огорчайся, Риарден. Давай сыграем.
Я был знаком с Косгроувом. На воле он занимался организацией хищений товаров – в основном, сигарет и виски. Кто-то настучал на него, его схватили и засунули на десять лет. Сейчас он сидел уже шестой год и при удачном стечении обстоятельств мог года через два очутиться на свободе. Он был чемпионом зала "Си" по шахматам и вообще хитрым и умным человеком.
Я рассеянно сказал:
– Не сегодня, Косси.
Он искоса посмотрел на Смитона, стоявшего в двух шагах.
– Ты что, не хочешь выиграть по-большому?
– Выиграть по-большому? – удивился я.
– Ну да, большой турнир. – Он протянул доску. – Я тебя проинструктирую на этот счет, если поиграешь со мной.
Мы нашли свободный стол в углу зала, подальше от Смитона, и сели. Я спросил:
– В чем дело, Косей?
– Я твой посредник, – сказал он, расставляя фигуры. – Будешь говорить только со мной, больше ни с кем. Понятно? – Я коротко кивнул, и он продолжал: – Начнем с обсуждения денег.
– Если так, то сразу и кончим, отрезал я. – Ваша шарага уже поимела от меня пять тысяч, а я что-то пока ничего не вижу.
– Ты же видишь меня? – Он оглянулся кругом. – Ты давай играй... Твой ход. – Я сыграл с2-сЗ, и он засмеялся. – А ты осторожный парень, Риарден. Как тихонько начал.
– Прекрати финтить, Косей. Если есть, что сказать, говори.
– Да я ж не виню тебя за то, что ты осторожен, – сказал он. – Хочу сказать только одно: тебе придется заплатить крупную сумму.
– Но не прежде, чем выйду отсюда, – сказал я. – Я не такой молокосос.
– Понимаю тебя, – сказал Косей, – это все равно, что прыгать в темноте с завязанными глазами. Но как бы там ни было, нам придется сначала поговорить о деньгах, а нет, – так разговор кончен.
– Ладно. Сколько?
Он двинул королевского слона.
– Мы своего рода сборщики налогов, берем с суммы дохода. Ты закосил 173000 фунтов стерлингов. Мы возьмем половину, то есть 86,500.
– Не будь идиотом, – сказал я. – В вашем расчете слишком много дефектов, и ты прекрасно это знаешь.
– Например?
– Во-первых, в посылке было товару на 120000 фунтов. Хозяева явно подзагнули, называя цифру.
Он кивнул головой.
– Может быть. Дальше?
– Дальше. Ты что, полагаешь, что эти брильянты можно продать за полную стоимость? Это же не легальная продажа, уж ты-то должен это понимать.
– Играй, – сказал он спокойно. – За нами следят. Необработанные брильянты можно продать за полную стоимость, если иметь башку на плечах. А она у тебя есть. Эту работенку ты толково исполнил. Если в тебя не заложили, чисто ушел.
– Это не были необработанные брильянты, – сказал я. – Их отгранили в Амстердаме, и они вернулись обратно для оправки. Такие брильянты обычно просвечиваются рентгеном, фотографируются и регистрируются. Их пришлось подвергнуть новой огранке, а это сильно снижает их ценность. И еще – я не один. У меня был напарник. Он разработал эту операцию, а я осуществил ее. Доход – пополам.
– Да, ребята интересовались этим вопросом, – сказал Косей. – Они что-то не могли понять, он тебя заложил что ли? Потому что, если это так, то у тебя нет ни гроша, и нам нечего терять время.
– Нет, это не он, – сказал я как можно убедительнее.
– А слух идет, что это он.
– Этот слух могли ведь подкинуть полицейские. – Форбс или Бранскилл, правда? У них есть на то свои причины.
– Могли, – согласился Косей. – А кто твой напарник?
– Нет, так дело не пойдет, – сказал я решительно. – Я не продал его фараонам и не продам его вам. Кстати, это само по себе доказывает, что не он заложил меня. Мы со своим другом ладим хорошо, тихо занимаемся своим делом, и нам посторонние не нужны.
– Ладно, оставим это на время, – сказал Косей. – Я передам обо всем ребятам. Но это возвращает нас к вопросу о бабках. Сколько же вы взяли?
– По нашим оценкам – сорок тысяч, – сказал я спокойно. – И они в надежном месте. И доступ к ним только через меня.
Он слегка улыбнулся.
– В швейцарском банке?
– Ага. В надежном месте.
– Итак, все равно – половина. По тысяче за год. Дешево, конечно, да ладно. Мы беремся переправить тебя через стену и за пределы Англии. Если ты возвращаешься, это твои проблемы. Но послушай внимательно: не пытайся нас надуть, и лучше приготовь для нас башли. Если их не будет – то никто никогда тебя не увидит. Надеюсь, понятно?
– Понятно. Вы выводите меня отсюда и получаете ваши деньги.
– Значит, я поговорю с ребятами, а они сами решат, быть тебе нашим клиентом или нет.
Я сказал:
– Косей, если ваша компания так сильна, как ты говоришь, какого черта ты торчишь здесь? Не могу этого понять.
– Я просто посредник, – ответил он. – Меня уже здесь завербовали. Потом мне сидеть осталось два года. Дотяну как-нибудь, и к чему рисковать? Меня ждет хорошая работа, и я не собираюсь отказываться от нее. – Он взглянул на меня. – А тебе туго придется, если ты вернешься в Англию.
– Это меня не волнует, – сказал я. – Я тут прохлаждался всего неделю, ничего об этой стране не знаю и не хочу знать.
Косей сделал ход.
– Шах. Еще кое-что. Ты в последнее время приятельствуешь со Слэйдом, да? Говорите друг с другом о чем-то.
– Он мне помогает заниматься русским, – сказал я, уводя короля.
– Этому конец, – сказал Косей, как бы невзначай, – отвали от Слэйда подальше, иначе сделка не состоится.
Я в изумлении посмотрел на него.
– Что за черт?..
– Именно так, – подтвердил он спокойно и сделал ход ферзем.
– Шах.
– Тольку не говори мне, что твои друзья патриоты, – сказал я и засмеялся. – В чем дело?
Косей посмотрел на меня с сожалением.
– Ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Делай, что тебе говорят. – Он повернул голову в сторону Смитона, как раз проходившего мимо. – Знаете что? Риарден-то чуть не выиграл у меня. – Это было, конечно, чистейшее вранье. – У него хорошие шансы на турнире.
Смитон посмотрел на него без всякого выражения и прошел мимо.
3
Итак, игра началась. Я внутренне напрягся, и на этот раз это было напряжение не безнадежности, а надежды. Я даже стал напевать себе под нос, когда скреб столы в зале, и старался не делать ни малейшей промашки. Смитон смотрел на меня одобрительно, во всяком случае, настолько, насколько он мог это показать. Я становился идеальным заключенным.
Я выполнил приказ Косгроува и порвал отношения со Слэйдом, который время от времени бросал в мою сторону укоризненные взгляды. Я не знал, почему последовал такой приказ, мне стало даже жаль Слэйда, у которого в тюрьме было не слишком много друзей.
Незаметно я наблюдал за Косгроувом, замечая с кем он общается, говорит. Насколько я мог судить, в его поведении ничего не изменилось, и он вел себя достаточно расковано, но поскольку я не изучал его раньше, то сказать, каков он был, затруднялся.
Через пару недель я подошел к нему в свободное время.
– Сыграем в шахматы, Косей? – предложил я.
Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
– Держись от меня подальше, идиот, я не хочу связываться с тобой.
– Но ты уже связан, – возразил я. – Смитон недавно интересовался, буду ли я участвовать в турнире. Он спрашивал, почему я бросил уроки шахмат. И еще спрашивал, не забросил ли я свой русский.
Косгроув сощурился.
– Ладно, – сказал он. – Отойдем туда.
Мы разложили доску.
– Какие новости? – спросил я.
– Когда будут новости, скажу, – буркнул он. Он был явно в плохом настроении.
– Слушай, Косей. Я беспокоюсь. Говорят, что только что закончили новую тюрьму для особо опасных. Я боюсь, меня переведут туда. Это может случиться в любую минуту.
Он осмотрел зал.
– Нельзя же действовать сломя голову, – сказал он. – Это сложная операция. Ты за что заплатил пять тысяч? За то, чтобы просто перепрыгнуть через стену? Тут выстраивается целая система. – Он сделал ход. – Я об этой стороне дела мало знаю, но говорят, что в каждом случае новая схема. Никаких шаблонов, понимаешь? Ты-то должен знать, как никто, Риарден.
– Я вижу, вы меня проверяли, – сказал я, пристально глядя на него.
Он ответил мне холодным взглядом.
– А ты как думал? Часть той суммы в пять тысяч на это и пошла. Ребята работают с большой осторожностью. У тебя интересный послужной список. Не понимаю, как ты в этот-то раз поскользнулся.
– Это со всеми случается, – сказал я. – Меня продали – как и тебя, Косей.
– Но я знаю, кто продал меня, – почти прорычал он. – И он будет жалеть об этом до своего смертного дня. Мне бы только выйти отсюда.
– Лучше сделай это перед тем, как выйдешь, – посоветовал я. – У тебя будет прекрасное алиби – ты же сидишь в тюряге. И времени уже немало прошло, так что ищейки о тебе и не подумают.
Он нехотя улыбнулся.
– Интересно мыслишь, Риарден.
– А почему, собственно, ты думаешь, будто я не знаю, кто меня продал? Беда в том, что у меня нет связи с миром, чтобы организовать несчастный случай.
– Я могу устроить, – предложил он.
– Ладно, оставим это. Я сам скоро выйду, если ваши ребята поскорее подсуетятся. Значит, они меня проверяли там, в Южной Африке, да? Ну и как, удовлетворены?
– Ничего. Ты прошел. Там у тебя остались хорошие друзья. – Появился Смитон, и Косей тут же переключился на шахматы. – Что это за ход, дурак? Так я ставлю тебе мат в три хода. – Он посмотрел на Смитона. – Оказывается, не так уж он хорош, как я думал. На турнире ему делать нечего.
Смитон состроил презрительную мину.
Я выполнил приказ Косгроува и порвал отношения со Слэйдом, который время от времени бросал в мою сторону укоризненные взгляды. Я не знал, почему последовал такой приказ, мне стало даже жаль Слэйда, у которого в тюрьме было не слишком много друзей.
Незаметно я наблюдал за Косгроувом, замечая с кем он общается, говорит. Насколько я мог судить, в его поведении ничего не изменилось, и он вел себя достаточно расковано, но поскольку я не изучал его раньше, то сказать, каков он был, затруднялся.
Через пару недель я подошел к нему в свободное время.
– Сыграем в шахматы, Косей? – предложил я.
Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
– Держись от меня подальше, идиот, я не хочу связываться с тобой.
– Но ты уже связан, – возразил я. – Смитон недавно интересовался, буду ли я участвовать в турнире. Он спрашивал, почему я бросил уроки шахмат. И еще спрашивал, не забросил ли я свой русский.
Косгроув сощурился.
– Ладно, – сказал он. – Отойдем туда.
Мы разложили доску.
– Какие новости? – спросил я.
– Когда будут новости, скажу, – буркнул он. Он был явно в плохом настроении.
– Слушай, Косей. Я беспокоюсь. Говорят, что только что закончили новую тюрьму для особо опасных. Я боюсь, меня переведут туда. Это может случиться в любую минуту.
Он осмотрел зал.
– Нельзя же действовать сломя голову, – сказал он. – Это сложная операция. Ты за что заплатил пять тысяч? За то, чтобы просто перепрыгнуть через стену? Тут выстраивается целая система. – Он сделал ход. – Я об этой стороне дела мало знаю, но говорят, что в каждом случае новая схема. Никаких шаблонов, понимаешь? Ты-то должен знать, как никто, Риарден.
– Я вижу, вы меня проверяли, – сказал я, пристально глядя на него.
Он ответил мне холодным взглядом.
– А ты как думал? Часть той суммы в пять тысяч на это и пошла. Ребята работают с большой осторожностью. У тебя интересный послужной список. Не понимаю, как ты в этот-то раз поскользнулся.
– Это со всеми случается, – сказал я. – Меня продали – как и тебя, Косей.
– Но я знаю, кто продал меня, – почти прорычал он. – И он будет жалеть об этом до своего смертного дня. Мне бы только выйти отсюда.
– Лучше сделай это перед тем, как выйдешь, – посоветовал я. – У тебя будет прекрасное алиби – ты же сидишь в тюряге. И времени уже немало прошло, так что ищейки о тебе и не подумают.
Он нехотя улыбнулся.
– Интересно мыслишь, Риарден.
– А почему, собственно, ты думаешь, будто я не знаю, кто меня продал? Беда в том, что у меня нет связи с миром, чтобы организовать несчастный случай.
– Я могу устроить, – предложил он.
– Ладно, оставим это. Я сам скоро выйду, если ваши ребята поскорее подсуетятся. Значит, они меня проверяли там, в Южной Африке, да? Ну и как, удовлетворены?
– Ничего. Ты прошел. Там у тебя остались хорошие друзья. – Появился Смитон, и Косей тут же переключился на шахматы. – Что это за ход, дурак? Так я ставлю тебе мат в три хода. – Он посмотрел на Смитона. – Оказывается, не так уж он хорош, как я думал. На турнире ему делать нечего.
Смитон состроил презрительную мину.
4
Косей был прав. Мне нечего было делать на турнире. Но не из-за моей паршивой игры в шахматы. Два дня спустя не я, а он подошел ко мне.
– Все устроено.
– Меня перевели в другую камеру вчера, – сказал я.
– Это неважно. Тебя будут выводить днем. С прогулочного двора в субботу. Точно в три часа, запомни.
Я почувствовал холодок внизу живота.
– Как мне действовать?
– Ты когда-нибудь видел, как вешают иллюминацию на Рождество? – спросил Косей, но тут же с досадой прищелкнул пальцами.
– Черт, я забыл, – конечно, нет. В общем, есть такая машина с подъемником – вроде длинной складной руки с платформой. Для поднятия электриков.
– А, я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал я. – Я видел их в аэропорту в Иоганнесбурге у больших самолетов. Их там называют "сборщики вишен".
– Да? – спросил он с интересом. – Это здорово. В общем, та штука в субботу опустится по эту сторону стены. Я покажу тебе, где стоять, и когда она поравняется с тобой, быстро прыгай в нее. Там будет парень, он поможет тебе. И ты в два счета окажешься за стеной.
Он внимательно оглядел зал и продолжал скороговоркой:
– Тут будет происходить много других вещей в это время. Но ты на них не обращай внимания. Сосредоточься на платформе.
– Хорошо, – сказал я.
– И меня просили сказать тебе еще кое-что. Если ты, оказавшись на воле, не найдешь двадцати тысяч, то Бог да поможет тебе, потому что больше никто не поможет. Ты даже не сможешь пожалеть об этом, потому что для этого надо жить. Так что даже и не думай о том, чтобы улизнуть.
– Они получат деньги, – коротко сказал я.
– Ладно. Увидимся в субботу. – Он встал, повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился. – Да, совсем забыл. С тобой пойдет еще один человек. Ты ему должен помочь.
– Кто?
Косгроув посмотрел на меня, чуть прищурившись.
– Слэйд!
– Все устроено.
– Меня перевели в другую камеру вчера, – сказал я.
– Это неважно. Тебя будут выводить днем. С прогулочного двора в субботу. Точно в три часа, запомни.
Я почувствовал холодок внизу живота.
– Как мне действовать?
– Ты когда-нибудь видел, как вешают иллюминацию на Рождество? – спросил Косей, но тут же с досадой прищелкнул пальцами.
– Черт, я забыл, – конечно, нет. В общем, есть такая машина с подъемником – вроде длинной складной руки с платформой. Для поднятия электриков.
– А, я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал я. – Я видел их в аэропорту в Иоганнесбурге у больших самолетов. Их там называют "сборщики вишен".
– Да? – спросил он с интересом. – Это здорово. В общем, та штука в субботу опустится по эту сторону стены. Я покажу тебе, где стоять, и когда она поравняется с тобой, быстро прыгай в нее. Там будет парень, он поможет тебе. И ты в два счета окажешься за стеной.
Он внимательно оглядел зал и продолжал скороговоркой:
– Тут будет происходить много других вещей в это время. Но ты на них не обращай внимания. Сосредоточься на платформе.
– Хорошо, – сказал я.
– И меня просили сказать тебе еще кое-что. Если ты, оказавшись на воле, не найдешь двадцати тысяч, то Бог да поможет тебе, потому что больше никто не поможет. Ты даже не сможешь пожалеть об этом, потому что для этого надо жить. Так что даже и не думай о том, чтобы улизнуть.
– Они получат деньги, – коротко сказал я.
– Ладно. Увидимся в субботу. – Он встал, повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился. – Да, совсем забыл. С тобой пойдет еще один человек. Ты ему должен помочь.
– Кто?
Косгроув посмотрел на меня, чуть прищурившись.
– Слэйд!
Глава четвертая
1
Я смотрел на Косгроува в изумлении.
– Ты что, спятил?
– А в чем дело? – спросил он. – Ты что, не веришь в свободу для других?
– Причем тут это! – Я повысил голос. – Он же ходит с палками, Косей. Он же калека!
– Говори-ка тише, – предупредил он.
Я заговорил яростным полушепотом:
– Как же, дьявол возьми, Слэйд это сделает? Он же не может бежать.
– А ты ему поможешь, – сказал Косей хладнокровно.
– Черта с два!
– Ладно, Риарден, я тебе скажу: эти палки – до некоторой степени камуфляж. Он может бежать вполне прилично. Конечно, рекорд в беге на милю он не побьет, но проковылять так, как нам надо, он сможет.
– Тогда пусть ковыляет самостоятельно, – сказал я решительно. – Господи, если он помешает моему побегу, мне придется провести шесть месяцев в одиночке. А потом меня отправят в новую тюрьму на Уайте или в Дургэме. И оттуда я уже никогда не выберусь.
– То же самое ждет Слэйда, – сказал Косгроув. – И не забывай, что у него срок – сорок лет. – Тут его голос напрягся, и в нем появился металлический оттенок. – Слушай, Риарден. Слэйд для нас куда более важен, чем ты. Ты не поверишь, какие деньги нам предложили за него. Так что, будь любезен, делай, что тебе говорят. Что касается Дургэма, то твой перевод туда уже назначен на воскресенье.
– Боже мой! – выдохнул я. – Вы, я смотрю, крутые ребята!
– А в чем вообще дело? Тебе что, мешает то, что Слэйд шпион? Волна патриотизма нашла на тебя?
– Да нет, черт возьми! Мне наплевать на него, даже если бы он обвинялся в похищении королевы, премьер-министра или всего кабинета. Просто, я чувствую, что вы взваливаете на меня жуткую ответственность.
Косгроув заговорил умиротворяющим тоном.
– Ладно, ладно. Может, мы тебе это компенсируем. Скажем, из твоих двадцати тысяч оставим десять. То есть, десять тысяч и живой Слэйд. Как тебе такой расклад?
– В этом есть смысл, – согласился я.
– Я думаю, это не так уж плохо, если учесть, что и тебя выведут вместе со Слэйдом.
– A y тебя есть полномочия делать мне такие предложения? – спросил я с подозрением.
– Конечно. – Он еле заметно улыбнулся. – Правда, тут есть и другая сторона дела. Если ты переберешься через стену, а Слэйд нет – тебе каюк. Это напоминание о том, что Слэйд для нас важнее, чем ты.
– Значит, главное, чтобы он перебрался через стену?
– Точно. Как только вы окажетесь там, мои ребята позаботятся о вас обоих. – Он помолчал. – Честно говоря, Слэйд, действительно, сам не справится, поэтому мы все так организовали. Чего там говорить, бежать он не может. И ты бы не смог со штырем из нержавейки в каждом бедре.
– А карабкаться он сможет?
– Руки у него сильные, но его нужно подсадить, когда платформа окажется рядом.
– Хорошо, – сказал я. – Наверное, мне надо поговорить с ним?
– Нет! – решительно возразил Косгроув. – Даже не подходи к нему! Это – условие. С ним уже говорили, и он знает, что делать. Сейчас речь только о тебе. – Зазвонил звонок, означавший конец свободного времени. – До субботы, – бросил он и, сунув мне руку, отошел.
Но до субботы было еще далеко. Меня опять перевели в другую камеру – вторую за три дня, и я с ужасом думал не пронюхал ли кто-нибудь о побеге. Призвав на помощь всю свою волю, я продолжал заниматься по вечерам, сосредоточив теперь все свое внимание на английской литературе, которая в данных обстоятельствах отнюдь не приносила мне облегчения.
Наблюдая за Слэйдом, я с досадой убедился, что ноги у него, действительно, не в порядке, и переброска его через стену должна быть совсем не простой операцией. Однажды мы встретились глазами, но его лицо осталось абсолютно непроницаемым. Косгроув не подходил к нему. Значит, с ним контактировал кто-то другой. Создавалось впечатление, что тюрьма просто забита агентами скарперов.
Я по-прежнему скреб столы в зале и старался вести себя, как обычно, чтобы не привлекать ни малейшего внимания, особенно в субботу утром. Правда, днем я совсем потерял аппетит и оставил большую часть своей порции нетронутой. Посмотрев на Слэйда, я увидел, что он невозмутимо подчищает тарелку куском хлеба.
В два тридцать нас вывели во двор на прогулку. Кто-то стал играть в футбол, кто-то просто ходил взад-вперед, подставив лицо солнцу и голубому небу. Я приблизился к Косгроуву, и мы, не торопясь, пошли вдоль двора.
– Я покажу тебе место, где появится эта штука, а потом пойдем туда, где ты должен ждать. Стой там и смотри одним глазом на меня, другим – на стену, – только не таращи глаза, будто что-то вот-вот произойдет.
– Я не дурак, – сказал я.
– Может быть, – проворчал он. – Смотри, сейчас проходим мимо этого места. Видишь, там знак мелом?
– Ага, – сказал я, подавляя желание рассмеяться. На стене был грубо нарисован мужской член, как в публичном сортире.
Косей, однако, был серьезен.
– Здесь она спустится. Теперь пошли в конец двора. – Мы дошли до угла и, повернувшись, словно по команде, осмотрели всю площадку, как два учителя, наблюдающих за игрой учеников. – Тебе, вероятно, придется прыгать, но парень с платформы поможет.
– Прыгать? А как же Слэйд?
– Ты сначала подсадишь его. С платформы будут свешиваться веревки. Ему надо только схватиться за одну, и все в порядке. Руки у него сильные.
Я нашел глазами Слэйда, который с видимым интересом наблюдал за игрой.
– Но палки ему придется бросить.
– Разумеется, – отозвался Косгроув слегка раздраженно.
Мы двинулись дальше и оказались у противоположной стены прямо напротив мелового знака. Слэйд стоял, опершись о стену, недалеко от него, и когда операция начнется, ему придется преодолеть расстояние всего в несколько шагов. Косгроув сказал:
– Теперь ты оставайся здесь и жди. – Он посмотрел на что-то, блеснувшее у него в руках. Я успел заметить, что это маленькие дамские часики. – Осталось пятнадцать минут.
– Ты что, спятил?
– А в чем дело? – спросил он. – Ты что, не веришь в свободу для других?
– Причем тут это! – Я повысил голос. – Он же ходит с палками, Косей. Он же калека!
– Говори-ка тише, – предупредил он.
Я заговорил яростным полушепотом:
– Как же, дьявол возьми, Слэйд это сделает? Он же не может бежать.
– А ты ему поможешь, – сказал Косей хладнокровно.
– Черта с два!
– Ладно, Риарден, я тебе скажу: эти палки – до некоторой степени камуфляж. Он может бежать вполне прилично. Конечно, рекорд в беге на милю он не побьет, но проковылять так, как нам надо, он сможет.
– Тогда пусть ковыляет самостоятельно, – сказал я решительно. – Господи, если он помешает моему побегу, мне придется провести шесть месяцев в одиночке. А потом меня отправят в новую тюрьму на Уайте или в Дургэме. И оттуда я уже никогда не выберусь.
– То же самое ждет Слэйда, – сказал Косгроув. – И не забывай, что у него срок – сорок лет. – Тут его голос напрягся, и в нем появился металлический оттенок. – Слушай, Риарден. Слэйд для нас куда более важен, чем ты. Ты не поверишь, какие деньги нам предложили за него. Так что, будь любезен, делай, что тебе говорят. Что касается Дургэма, то твой перевод туда уже назначен на воскресенье.
– Боже мой! – выдохнул я. – Вы, я смотрю, крутые ребята!
– А в чем вообще дело? Тебе что, мешает то, что Слэйд шпион? Волна патриотизма нашла на тебя?
– Да нет, черт возьми! Мне наплевать на него, даже если бы он обвинялся в похищении королевы, премьер-министра или всего кабинета. Просто, я чувствую, что вы взваливаете на меня жуткую ответственность.
Косгроув заговорил умиротворяющим тоном.
– Ладно, ладно. Может, мы тебе это компенсируем. Скажем, из твоих двадцати тысяч оставим десять. То есть, десять тысяч и живой Слэйд. Как тебе такой расклад?
– В этом есть смысл, – согласился я.
– Я думаю, это не так уж плохо, если учесть, что и тебя выведут вместе со Слэйдом.
– A y тебя есть полномочия делать мне такие предложения? – спросил я с подозрением.
– Конечно. – Он еле заметно улыбнулся. – Правда, тут есть и другая сторона дела. Если ты переберешься через стену, а Слэйд нет – тебе каюк. Это напоминание о том, что Слэйд для нас важнее, чем ты.
– Значит, главное, чтобы он перебрался через стену?
– Точно. Как только вы окажетесь там, мои ребята позаботятся о вас обоих. – Он помолчал. – Честно говоря, Слэйд, действительно, сам не справится, поэтому мы все так организовали. Чего там говорить, бежать он не может. И ты бы не смог со штырем из нержавейки в каждом бедре.
– А карабкаться он сможет?
– Руки у него сильные, но его нужно подсадить, когда платформа окажется рядом.
– Хорошо, – сказал я. – Наверное, мне надо поговорить с ним?
– Нет! – решительно возразил Косгроув. – Даже не подходи к нему! Это – условие. С ним уже говорили, и он знает, что делать. Сейчас речь только о тебе. – Зазвонил звонок, означавший конец свободного времени. – До субботы, – бросил он и, сунув мне руку, отошел.
Но до субботы было еще далеко. Меня опять перевели в другую камеру – вторую за три дня, и я с ужасом думал не пронюхал ли кто-нибудь о побеге. Призвав на помощь всю свою волю, я продолжал заниматься по вечерам, сосредоточив теперь все свое внимание на английской литературе, которая в данных обстоятельствах отнюдь не приносила мне облегчения.
Наблюдая за Слэйдом, я с досадой убедился, что ноги у него, действительно, не в порядке, и переброска его через стену должна быть совсем не простой операцией. Однажды мы встретились глазами, но его лицо осталось абсолютно непроницаемым. Косгроув не подходил к нему. Значит, с ним контактировал кто-то другой. Создавалось впечатление, что тюрьма просто забита агентами скарперов.
Я по-прежнему скреб столы в зале и старался вести себя, как обычно, чтобы не привлекать ни малейшего внимания, особенно в субботу утром. Правда, днем я совсем потерял аппетит и оставил большую часть своей порции нетронутой. Посмотрев на Слэйда, я увидел, что он невозмутимо подчищает тарелку куском хлеба.
В два тридцать нас вывели во двор на прогулку. Кто-то стал играть в футбол, кто-то просто ходил взад-вперед, подставив лицо солнцу и голубому небу. Я приблизился к Косгроуву, и мы, не торопясь, пошли вдоль двора.
– Я покажу тебе место, где появится эта штука, а потом пойдем туда, где ты должен ждать. Стой там и смотри одним глазом на меня, другим – на стену, – только не таращи глаза, будто что-то вот-вот произойдет.
– Я не дурак, – сказал я.
– Может быть, – проворчал он. – Смотри, сейчас проходим мимо этого места. Видишь, там знак мелом?
– Ага, – сказал я, подавляя желание рассмеяться. На стене был грубо нарисован мужской член, как в публичном сортире.
Косей, однако, был серьезен.
– Здесь она спустится. Теперь пошли в конец двора. – Мы дошли до угла и, повернувшись, словно по команде, осмотрели всю площадку, как два учителя, наблюдающих за игрой учеников. – Тебе, вероятно, придется прыгать, но парень с платформы поможет.
– Прыгать? А как же Слэйд?
– Ты сначала подсадишь его. С платформы будут свешиваться веревки. Ему надо только схватиться за одну, и все в порядке. Руки у него сильные.
Я нашел глазами Слэйда, который с видимым интересом наблюдал за игрой.
– Но палки ему придется бросить.
– Разумеется, – отозвался Косгроув слегка раздраженно.
Мы двинулись дальше и оказались у противоположной стены прямо напротив мелового знака. Слэйд стоял, опершись о стену, недалеко от него, и когда операция начнется, ему придется преодолеть расстояние всего в несколько шагов. Косгроув сказал:
– Теперь ты оставайся здесь и жди. – Он посмотрел на что-то, блеснувшее у него в руках. Я успел заметить, что это маленькие дамские часики. – Осталось пятнадцать минут.