Страница:
Все так же неторопливо и спокойно она рассказала:
– Человек по имени Альберто Корсо написал письмо моему отцу. Письмо он не успел закончить – его убили, поэтому информация была не такой полной, как хотелось бы. Но мне достаточно было узнать, что за мистером Курце надо следить…
Осененный догадкой, я щелкнул пальцами.
– Вы маленькая дочь Графа! Вы… э-э… Франческа!
Она склонила голову.
– Да.
– Ну вот теперь мы почти разобрались, – сказал я. – Значит, Граф охотится за добычей?
Графиня широко распахнула глаза.
– О нет! Мой отец ничего не знает об этом. Совсем ничего.
Я подумал, что ее слова нуждаются в объяснении, и уже собирался высказать свои сомнения, как вдруг кто-то спрыгнул на палубу.
– Кто это? – спросила графиня.
– Наверное, наши вернулись, – ответил я и замер в ожидании: до конца вечера возможны еще сюрпризы.
Это был Уокер. Спустившись по трапу, он застыл, увидев женщину.
– О-о, – произнес он. – Надеюсь, не помешал?
Я представил их друг другу: «Графиня ди Эстреноли – мистер Уокер».
Я пристально наблюдал за ним – узнает или нет? Но он смотрел на графиню, как смотрят на незнакомую красивую женщину, и, перейдя на итальянский, сказал:
– Рад с вами познакомиться, синьора.
Она улыбнулась ему:
– Не узнаете меня, мистер Уокер? А я ведь перевязывала вашу ногу, когда вы попали к нам в горный лагерь во время войны.
Уокер стал вглядываться, а потом недоверчиво произнес:
– Франческа?!
– Правильно, я Франческа.
– Вы… ты изменилась, – сказал он. – Выросла. Я имею в виду… а… – Он смутился.
Она оглядела его:
– Да, все мы изменились.
В ее голосе я уловил нотку сожаления. Они поболтали несколько минут, потом она подхватила с пола свои туфли.
– Мне пора.
Уокер стал возражать:
– Но ты же только пришла…
– Нет, не могу, у меня через двадцать минут свидание.
Франческа встала и поднялась по трапу, я проводил ее на палубу.
Здесь она сказала:
– Я могу понять Курце, теперь понимаю и Уокера, но вас – нет, мистер Халлоран. Вы же преуспевающий человек, сделали себе имя на профессиональном поприще. Зачем вам-то это понадобилось?
Я вздохнул.
– В самом начале у меня действительно была причина, может быть, она есть и сейчас – не знаю. Но дело зашло так далеко, что приходится продолжать.
Она понимающе кивнула, потом сказала:
– В районе порта есть кафе под названием «Три рыбки». Ждите меня там в девять утра. Приходите один. Курце я никогда не любила, а теперь, пожалуй, мне так же неприятен и Уокер. Мне бы не хотелось разговаривать с ними.
– Хорошо, – сказал я, – приду.
Графиня легко спрыгнула на причал и, грациозно изогнувшись, надела туфли. Я смотрел ей вслед и долго еще слышал дробный стук каблучков из темноты, поглотившей ее.
Внизу Уокер стал приставать ко мне с вопросами:
– Откуда она взялась? Как узнала, что мы здесь?
– «А мачты гнулись и скрипели…» – пропел я. – Ей известно все или почти все… и она облагает нас налогом.
Уокер аж рот раскрыл.
– Она узнала про золото?
– Да, – ответил я, – но больше я тебе ничего не скажу, пока не вернется Курце. Нет смысла повторяться.
Уокер пытался настаивать, но усмирил свое нетерпение, когда понял, что я не намерен продолжать разговор, и, надувшись, съежился на диване. Через полчаса мы услышали шаги Курце на палубе. Он был благодушно настроен и притащил много еды, которой предстояло разнообразить наш стол; чувствовалось, что успел пропустить пару стаканчиков.
– Знаете, эти итальяшки умеют готовить.
– Здесь только что была Франческа, – сообщил я.
Потрясенный новостью, Курце смотрел на меня.
– Дочка Графа?
– Да.
Уокер снова завелся:
– Я хочу знать, как она разыскала нас.
– Чего надо этой заносчивой суке? – Реакция Курце меня удивила.
Ну, очевидно, антипатия у них взаимная.
– Она хочет получить часть сокровищ, – прямо ответил я.
Курце выругался:
– Откуда, черт возьми, она узнала про золото?
– Альберто перед смертью написал.
Курце и Уокер обменялись взглядами, и после тягостного молчания Курце сказал:
– Значит, Альберто собирался нас предать.
– Он и сделал это, – сказал я.
– Тогда почему золото до сих пор там? – недоумевал Курце.
– Письмо не было закончено, – объяснил я. – Альберто не успел написать, где спрятано золото.
– Фу – с облегчением вздохнул Курце. – Ну тогда ничего страшного.
Его тупость меня раздражала.
– Как, по-твоему, мы будем выбираться отсюда, если пол-Италии наблюдает за нами? – спросил я. – Она все время была в курсе твоих дел, следила за тобой каждый раз, когда ты приезжал в Италию, и посмеивалась. А теперь поняла, что готовится нечто серьезное.
– Этой суке лишь бы посмеяться надо мной, – злобно сказал Курце. – Она всегда обращалась со мной, как с грязью. Наверное, и Граф хохотал как сумасшедший.
Я задумчиво потирал подбородок.
– Она уверяет, что Граф ничего не знает. Расскажи-ка о нем.
– О Графе? Никчемный старик. Он не смог вернуть свои имения после войны – почему, не знаю – и сейчас беден как церковная мышь. Живет в Милане в убогой квартире, в которой и повернуться негде.
– Кто-нибудь помогает ему?
Курце пожал плечами.
– Не знаю, может, она. Она в состоянии себе это позволить. Вышла замуж за римского графа, слышал, очень богатого, так что, полагаю, подкидывает старику кое-что на хозяйственные расходы.
– За что ты так не любишь ее?
– А потому что она из этих высокомерных сук высшего общества – я их всегда терпеть не мог. У нас в Хьюгтоне тоже полно таких, только здешние еще хуже. Она со мной и здороваться не желала. Не то что ее отец. С ним мы ладили.
Возможно, в один из приездов он приставал к ней и получил достойный отпор. А приставания Курце скорее всего были грубы и непристойны, как если бы исходили от гориллы.
– Часто она попадалась тебе на глаза в Италии?
Он подумал и сказал:
– Пожалуй. В каждый мой приезд хоть раз да попадалась.
– Понятно. Это все, что ей было нужно: засечь тебя, проще говоря. Похоже, она окружена весьма полезными друзьями и, сдается, они не из того общества, к которому ты ее причислил. Она перехватила сигналы Меткафа всем средиземноморским портам, правильно их расшифровала, так что у нее, кроме красивой внешности, есть и мозги.
Курце зафыркал:
– Красивая? Просто сука облезлая…
Она таки сидела у него в печенках.
– Неважно, но нас возьмет голыми руками. Мы ничего не сможем сделать, пока она следует за нами по пятам. Не говоря уже о Меткафе, который тоже идет следом. Странно, что он еще не проявил себя в Рапалло.
– Говорю тебе, он струхнул, – прорычал Курце.
Я даже отвечать ему не стал.
– Впрочем, не стоит ломать голову, пока мы точно не узнаем, чего она хочет. Я встречаюсь с ней завтра утром, после этого, вероятно, кое-что прояснится.
– Я пойду с тобой, – твердо заявил Курце.
– Она хочет видеть меня, а не тебя, – ответил я. – Она это специально оговорила.
– Чертова сучка! – взорвался Курце.
– И, ради Бога, подбери другое слово, надоело слушать, – раздраженно сказал я.
Он испепелил меня взглядом.
– Что, втюрился?
Я окончательно потерял терпение и ответил:
– Не знаю я эту женщину – видел ее всего пятнадцать минут. Отвечу тебе завтра.
– Она что-нибудь говорила обо мне? – спросил Уокер.
– Нет, – солгал я.
Не было смысла настраивать против нее обоих. Похоже, действовать нам придется вместе, и чем меньше неприязни, тем лучше.
– Но мне все же придется идти на встречу с ней одному.
Курце тихо ворчал, поэтому я счел нужным сказать:
– Не беспокойся: ни она, ни я не знаем, где находится золото. Ты нужен всем – и ей, и мне, и Меткафу. Кстати, мы не должны забывать о Меткафе.
С удовольствием погуляв часок, я почувствовал, что проголодался, и вернулся в кафе. Было ровно девять. Она еще не пришла, и я заказал завтрак, качество которого оказалось лучше, чем можно было предположить. Только я приступил к еде, появилась графиня и тихонько уселась напротив.
– Извините за опоздание, – сказала она.
– Ну что вы!
На ней были свободные брюки и свитер – наряд из числа тех, которые чаще встречаешь на страницах женских журналов, чем в реальной жизни. Свитер был ей к лицу.
Она заглянула в мою тарелку и сказала:
– Я уже завтракала, но, пожалуй, съем еще что-нибудь. Вы не против, если я присоединюсь к вам?
– Вы здесь хозяйка.
– Здесь хорошо кормят, – сообщила она и, подозвав официанта, сделала заказ итальянской скороговоркой. Я продолжал молча есть. Пусть заговорит первой.
Она тоже молчала и только смотрела на меня. Когда ей принесли завтрак, она набросилась на него так, словно неделю не ела. Здоровая женщина со здоровым аппетитом. Закончив, я достал пачку сигарет.
– Не возражаете? – спросил я.
В этот момент рот у нее был набит, и она только утвердительно кивнула головой. Я закурил. Наконец она со вздохом отодвинула тарелку и взяла предложенную мной сигарету.
– Пробовали наш кофе-эспрессо? – спросила она.
– Пробовал.
– Ах да, я забыла, что эти автоматы успели проникнуть даже в вашу Черную Африку. Его полагается пить после обеда, но я это делаю весь день. Выпьете?
Я согласился, и она крикнула официанту:
– Два эспрессо. – И повернулась ко мне. – Так как же, мистер Халлоран, обдумали наш вчерашний разговор?
Я сказал, что обдумал.
– И что же?
– И что же, – повторил я. – Правильнее было бы спросить – так как же? Мне надо знать о вас гораздо больше, чтобы довериться вам, графиня.
Похоже, она обиделась.
– Не называйте меня графиней, – сказала она с раздражением. – Что вы хотите знать?
Я стряхнул пепел.
– Во-первых, как вам удалось перехватить послание Меткафа? Сомневаюсь, чтобы графиня случайно могла натолкнуться на что-то в этом роде.
– Я уже говорила: у меня есть друзья.
– Кто они, эти друзья?
– Мой отец и я были среди тех, кто боролся против фашистского правительства во время войны…
– Вы были в партизанах, я знаю.
Она махнула рукой.
– Ладно, пусть в партизанах, если вам так нравится. Только не приведи Бог моих друзей услышать, как вы их называете, – коммунисты испоганили это слово. Мои друзья тоже были партизанами, и я никогда не прерывала с ними отношений. Понимаете, в то время они считали, что я, маленькая девочка, приношу им счастье. После войны многие из них вернулись к своей работе, но были и такие, кто не знал другой жизни, кроме той, в которой они убивали немцев. Это забывается не скоро. Вы понимаете?
Я спросил:
– Хотите сказать, что у них появился вкус к приключениям и им стала нравиться такая жизнь?
– Да, приключений хватало и после войны. Некоторые из них, перестав убивать немцев, начали убивать коммунистов – итальянских коммунистов. Это было ужасно. Но и коммунисты не отставали, между прочим. Некоторые ударились в другого рода приключения – даже выходящие за рамки закона, – ничего серьезного, правда, немного контрабанды, иногда кое-что похуже… Оказавшись вне закона, они невольно вступают в контакт с людьми из этого мира.
Действительно, очень логично, подумал я.
– В Генуе заправляет Торлони, один из лидеров преступного мира, большой спец в таких делах. Это он дал знать во все порты – в Савону, Ливорно, Рапалло и дальше к югу до Неаполя, что интересуется вами и готов заплатить за любую информацию. Он указал имена и название яхты.
Я не сомневался, что источником такой информации мог быть только Меткаф. Возможно, Торлони чем-то ему обязан и теперь таким образом расплачивается.
Франческа продолжала свой рассказ:
– Мои друзья услышали имя Курце – редкое в Италии, а им известно, что я интересуюсь человеком с таким именем, и сообщили мне об этом. Когда я услышала, как зовут второго, я поняла: что-то готовится. – Она пожала плечами. – С ними некий Халлоран – вы. О вас я ничего не знала, пришлось выяснять.
– Ваши друзья передали Торлони сведения о нас?
– Я попросила их проследить, чтобы Торлони ничего не узнал. Влияние моих друзей на побережье очень велико – во время войны весь этот район контролировался нами, а не немцами.
Вырисовывалась следующая картина: Франческа – талисман и дочь любимого командира. Она Хозяйка Побережья, Молодая Госпожа, которую нельзя обижать. К тому же план Меткафа, похоже, провалился, хотя бы временно. Но я на приколе у Франчески и шайки ее пиратов, а они в своем деле доки.
Я задал второй вопрос:
– Вы говорили, что отец не знает ничего об истории с золотом. А как же письмо, которое написал ему Альберто Корсо?
– Я не отдала письмо отцу, – просто ответила Франческа.
Я насмешливо посмотрел на нее.
– Вот как ведет себя дочь почтенного родителя! Не только читает чужие письма, но и скрывает их.
– Совсем не так, – резко возразила она. – Я расскажу, как это вышло.
Она облокотилась на стол.
– Во время войны я была еще очень маленькой, но отец заставлял меня работать – каждый должен был что-то делать. Мне приходилось, кроме всего прочего, собирать личные вещи погибших и складывать их в одно место, чтобы сохранить те из них, которые могут понадобиться, а остальное переправить семье погибшего. После того как Альберто погиб в горах, я собрала его небольшое имущество и среди вещей обнаружила письмо. Две исписанные страницы, адресованные моему отцу, но без концовки. Я бегло просмотрела письмо, и мне оно показалось важным, но смысла его я тогда не поняла, была слишком мала. Я положила письмо в карман, чтобы позже отдать отцу. Но немцы наступали, и нам пришлось срочно уходить. Мы укрылись в доме фермера, а вскоре ушли и оттуда. Так и вышло, что небольшая жестяная коробка, в которой лежали мои собственные вещи, осталась на ферме. И только в тысяча девятьсот сорок шестом году у меня появилась возможность вернуться на ферму, чтобы поблагодарить хозяев. Они угостили меня вином, а потом жена фермера вынесла маленькую коробку и спросила, не моя ли она. Я уже успела забыть и об этой коробке, и о том, что в ней.
Франческа улыбнулась.
– В коробке лежала кукла, ну, не кукла, а то, что вы называете… кажется, игрушечным маленьким медведем?
– Тедди-медвежонок, – подсказал я.
– Да, медвежонок… я его до сих пор храню. Были в коробке и какие-то безделушки, там же лежало письмо Альберто.
– Однако вы не передали его отцу? Почему?
Она стукнула своим маленьким кулачком по столу.
– Вам трудно понять, что происходило в Италии после войны. Ладно, попытаюсь объяснить. Тогда очень велико было влияние коммунистов, особенно здесь, на севере, и после войны они разорили моего отца. Обвинили его в сотрудничестве с немцами, в том, что он воевал с отрядами коммунистов, вместо того чтобы воевать с фашистами. И это моего отца! Который всю свою жизнь боролся с фашизмом! Они выставили ложных свидетелей, и никто не захотел слушать отца. Его поместья были конфискованы фашистским правительством, а после войны получить их он не смог. Да и как бы ему это удалось, если Тольятти, заместитель главы правительства, был руководителем итальянской компартии! Они сказали: «Он коллаборационист и должен быть наказан». Но даже несмотря на все ложные обвинения, они не осмелились посадить отца в тюрьму, только вот поместья он себе не вернул и теперь нищий.
В глазах Франчески стояли слезы. Она приложила платок к глазам и сказала:
– Извините, не могу спокойно говорить об этом.
Мне стало неловко.
– Ну что вы…
Она подняла на меня глаза и сказала:
– Эти коммунисты с их антифашистской борьбой! Да мой отец в десять раз больше сделал для победы над фашистами, чем они. Вы слышали когда-нибудь о Пятьдесят второй партизанской бригаде?
Я отрицательно покачал головой.
– Ну как же, знаменитая коммунистическая бригада, которая захватила Муссолини. Коммунисты присвоили ей имя Гарибальди. Знаете, сколько человек воевало в этой якобы знаменитой Гарибальдийской бригаде в сорок пятом году?
– Я почти ничего не слышал о ней.
– Всего восемнадцать, – с презрением сказала она. – Восемнадцать человек называли себя бригадой. Да под командованием моего отца было в пятьдесят раз больше бойцов! А когда я поехала в Парму на юбилейные торжества в сорок девятом году, то увидела, что под знаменем бригады маршируют сотни людей! Все коммунистические подонки выползли из своих нор теперь, когда война закончилась и им ничего не грозило. Они шли по улицам, и у каждого на шее был красный фуляр, и каждый называл себя партизаном. Они даже памятник Гарибальди раскрасили так, что на нем оказалась красная рубашка и красная шляпа! Поэтому я и мои друзья не называем себя партизанами. По милости коммунистов слово «партизан» стало насмешкой.
От гнева ее трясло, в глазах сверкали непролитые слезы.
– Коммунисты разорили моего отца, потому что он пользовался авторитетом и выступал против коммунистического влияния в Италии. Он всегда был либералом и придерживался умеренных взглядов. А тех, кто идет по середине дороги, сбивают. Но он не мог понять этого, – сказала она мрачно. – Он-то думал, идет честная борьба. Как будто коммунисты когда-нибудь боролись честно!
История была трогательной и типичной для нашего времени. И совпадала с тем, что рассказывал Курце. Я заметил:
– Коммунисты сегодня далеко не так сильны. Почему бы вашему отцу не подать апелляцию на пересмотр дела?
– Грязь оставляет следы, и неважно, кто ее бросил. Да и лет прошло немало – люди предпочитают не вспоминать то время; к тому же никто, особенно официальные лица, не могут признавать свои ошибки.
Франческа трезво смотрела на жизнь, и я решил, что пора вернуться из прошлого в настоящее.
– Но как это связано с письмом?
– Вы хотите понять, почему я не отдала письмо отцу после войны?
– Да.
Она сдержанно улыбнулась.
– Чтобы понять, нужно знать моего отца. Видите ли, то, за чем вы приехали, имеет большую ценность. Из письма Альберто я поняла, что речь идет о документации и большом количестве золотых слитков. Так вот, мой отец – благородный человек. Он бы все вернул правительству, поскольку правительству это все и принадлежало. И не подумал бы взять себе хоть что-то. Это было бы неблагородно.
Она опустила глаза и стала разглядывать свои руки.
– Ну а я женщина не благородная. Мне больно видеть отца, живущего в миланских трущобах, вынужденного распродавать вещи из дому, чтобы купить продукты. Он старый человек: несправедливо, что ему приходится так жить. И если у меня будет достаточно денег, я позабочусь о его счастливой старости. И он не узнает, откуда взялись деньги.
Я откинулся на спинку стула и задумчиво рассматривал ее. Она покраснела под моим испытующим взглядом. Я мягко спросил:
– Почему бы вам не посылать ему денег? Я слышал, вы удачно вышли замуж.
Ее губы искривила неприятная усмешка.
– Вы же ничего не знаете обо мне, не так ли, мистер Халлоран? У меня нет ни денег, ни мужа – точнее, нет никого, кого бы я хотела назвать своим мужем. – Она протянула вперед лежавшие на столе руки. – Я продала кольца, чтобы послать отцу денег, но это было давным-давно. Если бы не мои друзья, я бы оказалась на улице. Нет, мистер Халлоран, у меня нет денег.
Я не все понял, но задавать вопросы не решился. Какая разница, почему она решила влезть в это дело, главное, она застала нас врасплох. При ее связях мы и шагу по Италии не сделаем без того, чтобы не споткнуться о какого-нибудь ее друга, бывшего партизана. Если мы попытаемся поднять золото, не заключив предварительного соглашения с ней, она возникнет в нужный момент и спокойно все отнимет. Она связала нас по рукам и ногам.
У меня вырвалось:
– Вы такая же, как Меткаф!
– Кстати, хотела выяснить, кто такой Меткаф?
– Так, один проказник.
Она не настолько владела английским, чтобы понять мой ответ.
– Проказник? – озадаченно переспросила она. – Это что, птица?
– Один из наших общих конкурентов. Тоже охотится за золотом.
Я наклонился над столом.
– Итак, если мы примем вас в дело, то хотели бы иметь определенные гарантии.
– Не думаю, что в вашем положении можно требовать гарантий, – сказала она ледяным тоном.
– Тем не менее, хотелось бы их иметь. Только не горячитесь, это и в ваших интересах – за спиной Торлони стоит Меткаф, а он крепкий парень. Поэтому нам нужна защита от Меткафа. Из ваших слов ясно, что Торлони имеет вес, но, если у него не хватит силенок, Меткаф, возможно, призовет на нашу голову еще кого-нибудь. Сможете ли вы обеспечить защиту от этой компании?
– В любой момент я могу собрать сто человек, – гордо ответила она.
– Кого же? – спросил я грубо. – Ветеранов на пенсии?
Она улыбнулась.
– Большинство моих военных друзей живут спокойно и каждый день ходят на работу. Мне бы не хотелось втягивать их в горячие или незаконные дела, хотя они придут на помощь, если понадобится. Но моим… – она запнулась, подыскивая слово, – моим менее привлекательным друзьям я охотно поручила бы это дело. Я говорила, они предприимчивы и совсем не старые – не старше вас, мистер Халлоран, – кокетливо закончила она.
– И их наберется целая сотня?
Она немного подумала.
– Ну, пятьдесят, – призналась она. – А ветераны из отряда моего отца дадут сто очков вперед этим головорезам.
У меня не было в этом сомнений, правда, при условии, что силы в количественном отношении будут равные. Но Меткаф с Торлони, пожалуй, могут собрать головорезов со всей Италии, и они скорее всего пойдут на это – слишком велика ставка.
– Нужны и гарантии на будущее. Где уверенность, что вы нас не надуете?
– В этом можете не сомневаться, – сухо ответила она.
Я решил заняться немного мелодраматическим искусством.
– Поклянитесь в том, что не пойдете на обман.
Она подняла руку.
– Клянусь, что я, Франческа ди Эстреноли, ни в коем случае не обману мистера Халлорана из Южной Африки! – Она улыбалась. – Так вас устраивает?
Я покачал головой.
– Не совсем. Вы же сами сказали, что вы неблагородная женщина Я хочу, чтобы вы поклялись именем и честью отца.
Ее щеки зарделись от гнева, мне показалось, что она вот-вот влепит мне пощечину, и я вкрадчиво спросил:
– Так вы клянетесь?
Она опустила глаза и тихо сказала:
– Клянусь.
– Именем и честью отца, – настаивал я.
– Именем и честью отца, – повторила она и в упор посмотрела на меня. – Теперь, надеюсь, вы довольны? – На ее глазах опять появились слезы.
Напряжение, которое не оставляло меня на протяжении всего разговора, вдруг исчезло, и я почувствовал облегчение. Пусть немного, но чего-то я добился – может, сработает!
Бармен за моей спиной вышел из-за стойки и медленно подошел к столу. Он посмотрел на меня с неприязнью и, обратившись к Франческе, спросил:
– Что-нибудь случилось, мадам?
– Нет, Джузеппе, все в порядке. – Она улыбнулась. – Ничего не случилось.
Джузеппе улыбнулся ей в ответ, бросил на меня мрачный взгляд и вернулся за стойку. У меня по спине прошел холодок. А если Франческа ответила бы ему иначе? Наверняка быть бы мне верным кандидатом на уютную водяную могилу где-нибудь возле причала еще до конца недели.
Я показал пальцем через плечо:
– Этот тоже из вашей гвардии, да?
Она кивнула:
– Он видел, что вы обидели меня, и подошел выяснить, не нужно ли помочь.
– Я не собирался обижать вас.
– Вам не следовало приезжать сюда. Вам не следовало приезжать в Италию. Я еще могу понять Курце и Уокера – они дрались с немцами, прятали золото. Но вы-то тут при чем?
Я тихо сказал:
– Я тоже воевал с немцами – в Голландии и Германии.
– Простите, мне не следовало так говорить.
– Ничего. Что же касается остального… – Я пожал плечами. – Должен же кто-то быть организатором… Курце и Уокер не способны на это: Уокер – пьяница, а Курце – просто туша без признаков интеллекта. Нужен был человек, который подтолкнул бы их.
– Но почему подталкивать взялись именно вы?
– Была одна причина, – коротко ответил я. – Забудем. Давайте лучше говорить о том, что нам предстоит. Например, о дележке.
– О дележке?
– Как мы будем делить добычу.
– Я еще не думала об этом – надо обсудить.
– Надо, – согласился я. – Итак, нас трое, вы и пятьдесят ваших друзей – всего пятьдесят четыре человека. Если вы собираетесь разделить все на пятьдесят четыре равные части, то лучше забудьте сразу. Мы на это не пойдем.
– Не понимаю, как мы можем обсуждать такой вопрос, не зная, о какой сумме идет речь.
– Мы обсуждаем принцип – в процентном соотношении, – нетерпеливо пояснил я. – Вот как я себе представляю: по одной части получит каждый из нас троих, одну часть вам и одну поделят между собой ваши друзья.
– Нет, – твердо заявила она. – Несправедливо. Вы здесь вообще ни при чем. Вы просто грабитель.
– Человек по имени Альберто Корсо написал письмо моему отцу. Письмо он не успел закончить – его убили, поэтому информация была не такой полной, как хотелось бы. Но мне достаточно было узнать, что за мистером Курце надо следить…
Осененный догадкой, я щелкнул пальцами.
– Вы маленькая дочь Графа! Вы… э-э… Франческа!
Она склонила голову.
– Да.
– Ну вот теперь мы почти разобрались, – сказал я. – Значит, Граф охотится за добычей?
Графиня широко распахнула глаза.
– О нет! Мой отец ничего не знает об этом. Совсем ничего.
Я подумал, что ее слова нуждаются в объяснении, и уже собирался высказать свои сомнения, как вдруг кто-то спрыгнул на палубу.
– Кто это? – спросила графиня.
– Наверное, наши вернулись, – ответил я и замер в ожидании: до конца вечера возможны еще сюрпризы.
Это был Уокер. Спустившись по трапу, он застыл, увидев женщину.
– О-о, – произнес он. – Надеюсь, не помешал?
Я представил их друг другу: «Графиня ди Эстреноли – мистер Уокер».
Я пристально наблюдал за ним – узнает или нет? Но он смотрел на графиню, как смотрят на незнакомую красивую женщину, и, перейдя на итальянский, сказал:
– Рад с вами познакомиться, синьора.
Она улыбнулась ему:
– Не узнаете меня, мистер Уокер? А я ведь перевязывала вашу ногу, когда вы попали к нам в горный лагерь во время войны.
Уокер стал вглядываться, а потом недоверчиво произнес:
– Франческа?!
– Правильно, я Франческа.
– Вы… ты изменилась, – сказал он. – Выросла. Я имею в виду… а… – Он смутился.
Она оглядела его:
– Да, все мы изменились.
В ее голосе я уловил нотку сожаления. Они поболтали несколько минут, потом она подхватила с пола свои туфли.
– Мне пора.
Уокер стал возражать:
– Но ты же только пришла…
– Нет, не могу, у меня через двадцать минут свидание.
Франческа встала и поднялась по трапу, я проводил ее на палубу.
Здесь она сказала:
– Я могу понять Курце, теперь понимаю и Уокера, но вас – нет, мистер Халлоран. Вы же преуспевающий человек, сделали себе имя на профессиональном поприще. Зачем вам-то это понадобилось?
Я вздохнул.
– В самом начале у меня действительно была причина, может быть, она есть и сейчас – не знаю. Но дело зашло так далеко, что приходится продолжать.
Она понимающе кивнула, потом сказала:
– В районе порта есть кафе под названием «Три рыбки». Ждите меня там в девять утра. Приходите один. Курце я никогда не любила, а теперь, пожалуй, мне так же неприятен и Уокер. Мне бы не хотелось разговаривать с ними.
– Хорошо, – сказал я, – приду.
Графиня легко спрыгнула на причал и, грациозно изогнувшись, надела туфли. Я смотрел ей вслед и долго еще слышал дробный стук каблучков из темноты, поглотившей ее.
Внизу Уокер стал приставать ко мне с вопросами:
– Откуда она взялась? Как узнала, что мы здесь?
– «А мачты гнулись и скрипели…» – пропел я. – Ей известно все или почти все… и она облагает нас налогом.
Уокер аж рот раскрыл.
– Она узнала про золото?
– Да, – ответил я, – но больше я тебе ничего не скажу, пока не вернется Курце. Нет смысла повторяться.
Уокер пытался настаивать, но усмирил свое нетерпение, когда понял, что я не намерен продолжать разговор, и, надувшись, съежился на диване. Через полчаса мы услышали шаги Курце на палубе. Он был благодушно настроен и притащил много еды, которой предстояло разнообразить наш стол; чувствовалось, что успел пропустить пару стаканчиков.
– Знаете, эти итальяшки умеют готовить.
– Здесь только что была Франческа, – сообщил я.
Потрясенный новостью, Курце смотрел на меня.
– Дочка Графа?
– Да.
Уокер снова завелся:
– Я хочу знать, как она разыскала нас.
– Чего надо этой заносчивой суке? – Реакция Курце меня удивила.
Ну, очевидно, антипатия у них взаимная.
– Она хочет получить часть сокровищ, – прямо ответил я.
Курце выругался:
– Откуда, черт возьми, она узнала про золото?
– Альберто перед смертью написал.
Курце и Уокер обменялись взглядами, и после тягостного молчания Курце сказал:
– Значит, Альберто собирался нас предать.
– Он и сделал это, – сказал я.
– Тогда почему золото до сих пор там? – недоумевал Курце.
– Письмо не было закончено, – объяснил я. – Альберто не успел написать, где спрятано золото.
– Фу – с облегчением вздохнул Курце. – Ну тогда ничего страшного.
Его тупость меня раздражала.
– Как, по-твоему, мы будем выбираться отсюда, если пол-Италии наблюдает за нами? – спросил я. – Она все время была в курсе твоих дел, следила за тобой каждый раз, когда ты приезжал в Италию, и посмеивалась. А теперь поняла, что готовится нечто серьезное.
– Этой суке лишь бы посмеяться надо мной, – злобно сказал Курце. – Она всегда обращалась со мной, как с грязью. Наверное, и Граф хохотал как сумасшедший.
Я задумчиво потирал подбородок.
– Она уверяет, что Граф ничего не знает. Расскажи-ка о нем.
– О Графе? Никчемный старик. Он не смог вернуть свои имения после войны – почему, не знаю – и сейчас беден как церковная мышь. Живет в Милане в убогой квартире, в которой и повернуться негде.
– Кто-нибудь помогает ему?
Курце пожал плечами.
– Не знаю, может, она. Она в состоянии себе это позволить. Вышла замуж за римского графа, слышал, очень богатого, так что, полагаю, подкидывает старику кое-что на хозяйственные расходы.
– За что ты так не любишь ее?
– А потому что она из этих высокомерных сук высшего общества – я их всегда терпеть не мог. У нас в Хьюгтоне тоже полно таких, только здешние еще хуже. Она со мной и здороваться не желала. Не то что ее отец. С ним мы ладили.
Возможно, в один из приездов он приставал к ней и получил достойный отпор. А приставания Курце скорее всего были грубы и непристойны, как если бы исходили от гориллы.
– Часто она попадалась тебе на глаза в Италии?
Он подумал и сказал:
– Пожалуй. В каждый мой приезд хоть раз да попадалась.
– Понятно. Это все, что ей было нужно: засечь тебя, проще говоря. Похоже, она окружена весьма полезными друзьями и, сдается, они не из того общества, к которому ты ее причислил. Она перехватила сигналы Меткафа всем средиземноморским портам, правильно их расшифровала, так что у нее, кроме красивой внешности, есть и мозги.
Курце зафыркал:
– Красивая? Просто сука облезлая…
Она таки сидела у него в печенках.
– Неважно, но нас возьмет голыми руками. Мы ничего не сможем сделать, пока она следует за нами по пятам. Не говоря уже о Меткафе, который тоже идет следом. Странно, что он еще не проявил себя в Рапалло.
– Говорю тебе, он струхнул, – прорычал Курце.
Я даже отвечать ему не стал.
– Впрочем, не стоит ломать голову, пока мы точно не узнаем, чего она хочет. Я встречаюсь с ней завтра утром, после этого, вероятно, кое-что прояснится.
– Я пойду с тобой, – твердо заявил Курце.
– Она хочет видеть меня, а не тебя, – ответил я. – Она это специально оговорила.
– Чертова сучка! – взорвался Курце.
– И, ради Бога, подбери другое слово, надоело слушать, – раздраженно сказал я.
Он испепелил меня взглядом.
– Что, втюрился?
Я окончательно потерял терпение и ответил:
– Не знаю я эту женщину – видел ее всего пятнадцать минут. Отвечу тебе завтра.
– Она что-нибудь говорила обо мне? – спросил Уокер.
– Нет, – солгал я.
Не было смысла настраивать против нее обоих. Похоже, действовать нам придется вместе, и чем меньше неприязни, тем лучше.
– Но мне все же придется идти на встречу с ней одному.
Курце тихо ворчал, поэтому я счел нужным сказать:
– Не беспокойся: ни она, ни я не знаем, где находится золото. Ты нужен всем – и ей, и мне, и Меткафу. Кстати, мы не должны забывать о Меткафе.
* * *
На следующий день рано утром я отправился на поиски кафе «Три рыбки». Оно оказалось обычной портовой забегаловкой, каких полно в любом приморском городе. Приметив его, я пошел прогуляться около стоянки яхт, разглядывая элегантные прогулочные суда богатых европейцев. Среди них было немало больших судов, хозяева которых и гости вели беззаботную жизнь, пользуясь услугами наемного экипажа; но мне по вкусу были другие яхты – маленькие, удобные в управлении, где хозяева, не гнушавшиеся никакой работой, все делали сами.С удовольствием погуляв часок, я почувствовал, что проголодался, и вернулся в кафе. Было ровно девять. Она еще не пришла, и я заказал завтрак, качество которого оказалось лучше, чем можно было предположить. Только я приступил к еде, появилась графиня и тихонько уселась напротив.
– Извините за опоздание, – сказала она.
– Ну что вы!
На ней были свободные брюки и свитер – наряд из числа тех, которые чаще встречаешь на страницах женских журналов, чем в реальной жизни. Свитер был ей к лицу.
Она заглянула в мою тарелку и сказала:
– Я уже завтракала, но, пожалуй, съем еще что-нибудь. Вы не против, если я присоединюсь к вам?
– Вы здесь хозяйка.
– Здесь хорошо кормят, – сообщила она и, подозвав официанта, сделала заказ итальянской скороговоркой. Я продолжал молча есть. Пусть заговорит первой.
Она тоже молчала и только смотрела на меня. Когда ей принесли завтрак, она набросилась на него так, словно неделю не ела. Здоровая женщина со здоровым аппетитом. Закончив, я достал пачку сигарет.
– Не возражаете? – спросил я.
В этот момент рот у нее был набит, и она только утвердительно кивнула головой. Я закурил. Наконец она со вздохом отодвинула тарелку и взяла предложенную мной сигарету.
– Пробовали наш кофе-эспрессо? – спросила она.
– Пробовал.
– Ах да, я забыла, что эти автоматы успели проникнуть даже в вашу Черную Африку. Его полагается пить после обеда, но я это делаю весь день. Выпьете?
Я согласился, и она крикнула официанту:
– Два эспрессо. – И повернулась ко мне. – Так как же, мистер Халлоран, обдумали наш вчерашний разговор?
Я сказал, что обдумал.
– И что же?
– И что же, – повторил я. – Правильнее было бы спросить – так как же? Мне надо знать о вас гораздо больше, чтобы довериться вам, графиня.
Похоже, она обиделась.
– Не называйте меня графиней, – сказала она с раздражением. – Что вы хотите знать?
Я стряхнул пепел.
– Во-первых, как вам удалось перехватить послание Меткафа? Сомневаюсь, чтобы графиня случайно могла натолкнуться на что-то в этом роде.
– Я уже говорила: у меня есть друзья.
– Кто они, эти друзья?
– Мой отец и я были среди тех, кто боролся против фашистского правительства во время войны…
– Вы были в партизанах, я знаю.
Она махнула рукой.
– Ладно, пусть в партизанах, если вам так нравится. Только не приведи Бог моих друзей услышать, как вы их называете, – коммунисты испоганили это слово. Мои друзья тоже были партизанами, и я никогда не прерывала с ними отношений. Понимаете, в то время они считали, что я, маленькая девочка, приношу им счастье. После войны многие из них вернулись к своей работе, но были и такие, кто не знал другой жизни, кроме той, в которой они убивали немцев. Это забывается не скоро. Вы понимаете?
Я спросил:
– Хотите сказать, что у них появился вкус к приключениям и им стала нравиться такая жизнь?
– Да, приключений хватало и после войны. Некоторые из них, перестав убивать немцев, начали убивать коммунистов – итальянских коммунистов. Это было ужасно. Но и коммунисты не отставали, между прочим. Некоторые ударились в другого рода приключения – даже выходящие за рамки закона, – ничего серьезного, правда, немного контрабанды, иногда кое-что похуже… Оказавшись вне закона, они невольно вступают в контакт с людьми из этого мира.
Действительно, очень логично, подумал я.
– В Генуе заправляет Торлони, один из лидеров преступного мира, большой спец в таких делах. Это он дал знать во все порты – в Савону, Ливорно, Рапалло и дальше к югу до Неаполя, что интересуется вами и готов заплатить за любую информацию. Он указал имена и название яхты.
Я не сомневался, что источником такой информации мог быть только Меткаф. Возможно, Торлони чем-то ему обязан и теперь таким образом расплачивается.
Франческа продолжала свой рассказ:
– Мои друзья услышали имя Курце – редкое в Италии, а им известно, что я интересуюсь человеком с таким именем, и сообщили мне об этом. Когда я услышала, как зовут второго, я поняла: что-то готовится. – Она пожала плечами. – С ними некий Халлоран – вы. О вас я ничего не знала, пришлось выяснять.
– Ваши друзья передали Торлони сведения о нас?
– Я попросила их проследить, чтобы Торлони ничего не узнал. Влияние моих друзей на побережье очень велико – во время войны весь этот район контролировался нами, а не немцами.
Вырисовывалась следующая картина: Франческа – талисман и дочь любимого командира. Она Хозяйка Побережья, Молодая Госпожа, которую нельзя обижать. К тому же план Меткафа, похоже, провалился, хотя бы временно. Но я на приколе у Франчески и шайки ее пиратов, а они в своем деле доки.
Я задал второй вопрос:
– Вы говорили, что отец не знает ничего об истории с золотом. А как же письмо, которое написал ему Альберто Корсо?
– Я не отдала письмо отцу, – просто ответила Франческа.
Я насмешливо посмотрел на нее.
– Вот как ведет себя дочь почтенного родителя! Не только читает чужие письма, но и скрывает их.
– Совсем не так, – резко возразила она. – Я расскажу, как это вышло.
Она облокотилась на стол.
– Во время войны я была еще очень маленькой, но отец заставлял меня работать – каждый должен был что-то делать. Мне приходилось, кроме всего прочего, собирать личные вещи погибших и складывать их в одно место, чтобы сохранить те из них, которые могут понадобиться, а остальное переправить семье погибшего. После того как Альберто погиб в горах, я собрала его небольшое имущество и среди вещей обнаружила письмо. Две исписанные страницы, адресованные моему отцу, но без концовки. Я бегло просмотрела письмо, и мне оно показалось важным, но смысла его я тогда не поняла, была слишком мала. Я положила письмо в карман, чтобы позже отдать отцу. Но немцы наступали, и нам пришлось срочно уходить. Мы укрылись в доме фермера, а вскоре ушли и оттуда. Так и вышло, что небольшая жестяная коробка, в которой лежали мои собственные вещи, осталась на ферме. И только в тысяча девятьсот сорок шестом году у меня появилась возможность вернуться на ферму, чтобы поблагодарить хозяев. Они угостили меня вином, а потом жена фермера вынесла маленькую коробку и спросила, не моя ли она. Я уже успела забыть и об этой коробке, и о том, что в ней.
Франческа улыбнулась.
– В коробке лежала кукла, ну, не кукла, а то, что вы называете… кажется, игрушечным маленьким медведем?
– Тедди-медвежонок, – подсказал я.
– Да, медвежонок… я его до сих пор храню. Были в коробке и какие-то безделушки, там же лежало письмо Альберто.
– Однако вы не передали его отцу? Почему?
Она стукнула своим маленьким кулачком по столу.
– Вам трудно понять, что происходило в Италии после войны. Ладно, попытаюсь объяснить. Тогда очень велико было влияние коммунистов, особенно здесь, на севере, и после войны они разорили моего отца. Обвинили его в сотрудничестве с немцами, в том, что он воевал с отрядами коммунистов, вместо того чтобы воевать с фашистами. И это моего отца! Который всю свою жизнь боролся с фашизмом! Они выставили ложных свидетелей, и никто не захотел слушать отца. Его поместья были конфискованы фашистским правительством, а после войны получить их он не смог. Да и как бы ему это удалось, если Тольятти, заместитель главы правительства, был руководителем итальянской компартии! Они сказали: «Он коллаборационист и должен быть наказан». Но даже несмотря на все ложные обвинения, они не осмелились посадить отца в тюрьму, только вот поместья он себе не вернул и теперь нищий.
В глазах Франчески стояли слезы. Она приложила платок к глазам и сказала:
– Извините, не могу спокойно говорить об этом.
Мне стало неловко.
– Ну что вы…
Она подняла на меня глаза и сказала:
– Эти коммунисты с их антифашистской борьбой! Да мой отец в десять раз больше сделал для победы над фашистами, чем они. Вы слышали когда-нибудь о Пятьдесят второй партизанской бригаде?
Я отрицательно покачал головой.
– Ну как же, знаменитая коммунистическая бригада, которая захватила Муссолини. Коммунисты присвоили ей имя Гарибальди. Знаете, сколько человек воевало в этой якобы знаменитой Гарибальдийской бригаде в сорок пятом году?
– Я почти ничего не слышал о ней.
– Всего восемнадцать, – с презрением сказала она. – Восемнадцать человек называли себя бригадой. Да под командованием моего отца было в пятьдесят раз больше бойцов! А когда я поехала в Парму на юбилейные торжества в сорок девятом году, то увидела, что под знаменем бригады маршируют сотни людей! Все коммунистические подонки выползли из своих нор теперь, когда война закончилась и им ничего не грозило. Они шли по улицам, и у каждого на шее был красный фуляр, и каждый называл себя партизаном. Они даже памятник Гарибальди раскрасили так, что на нем оказалась красная рубашка и красная шляпа! Поэтому я и мои друзья не называем себя партизанами. По милости коммунистов слово «партизан» стало насмешкой.
От гнева ее трясло, в глазах сверкали непролитые слезы.
– Коммунисты разорили моего отца, потому что он пользовался авторитетом и выступал против коммунистического влияния в Италии. Он всегда был либералом и придерживался умеренных взглядов. А тех, кто идет по середине дороги, сбивают. Но он не мог понять этого, – сказала она мрачно. – Он-то думал, идет честная борьба. Как будто коммунисты когда-нибудь боролись честно!
История была трогательной и типичной для нашего времени. И совпадала с тем, что рассказывал Курце. Я заметил:
– Коммунисты сегодня далеко не так сильны. Почему бы вашему отцу не подать апелляцию на пересмотр дела?
– Грязь оставляет следы, и неважно, кто ее бросил. Да и лет прошло немало – люди предпочитают не вспоминать то время; к тому же никто, особенно официальные лица, не могут признавать свои ошибки.
Франческа трезво смотрела на жизнь, и я решил, что пора вернуться из прошлого в настоящее.
– Но как это связано с письмом?
– Вы хотите понять, почему я не отдала письмо отцу после войны?
– Да.
Она сдержанно улыбнулась.
– Чтобы понять, нужно знать моего отца. Видите ли, то, за чем вы приехали, имеет большую ценность. Из письма Альберто я поняла, что речь идет о документации и большом количестве золотых слитков. Так вот, мой отец – благородный человек. Он бы все вернул правительству, поскольку правительству это все и принадлежало. И не подумал бы взять себе хоть что-то. Это было бы неблагородно.
Она опустила глаза и стала разглядывать свои руки.
– Ну а я женщина не благородная. Мне больно видеть отца, живущего в миланских трущобах, вынужденного распродавать вещи из дому, чтобы купить продукты. Он старый человек: несправедливо, что ему приходится так жить. И если у меня будет достаточно денег, я позабочусь о его счастливой старости. И он не узнает, откуда взялись деньги.
Я откинулся на спинку стула и задумчиво рассматривал ее. Она покраснела под моим испытующим взглядом. Я мягко спросил:
– Почему бы вам не посылать ему денег? Я слышал, вы удачно вышли замуж.
Ее губы искривила неприятная усмешка.
– Вы же ничего не знаете обо мне, не так ли, мистер Халлоран? У меня нет ни денег, ни мужа – точнее, нет никого, кого бы я хотела назвать своим мужем. – Она протянула вперед лежавшие на столе руки. – Я продала кольца, чтобы послать отцу денег, но это было давным-давно. Если бы не мои друзья, я бы оказалась на улице. Нет, мистер Халлоран, у меня нет денег.
Я не все понял, но задавать вопросы не решился. Какая разница, почему она решила влезть в это дело, главное, она застала нас врасплох. При ее связях мы и шагу по Италии не сделаем без того, чтобы не споткнуться о какого-нибудь ее друга, бывшего партизана. Если мы попытаемся поднять золото, не заключив предварительного соглашения с ней, она возникнет в нужный момент и спокойно все отнимет. Она связала нас по рукам и ногам.
У меня вырвалось:
– Вы такая же, как Меткаф!
– Кстати, хотела выяснить, кто такой Меткаф?
– Так, один проказник.
Она не настолько владела английским, чтобы понять мой ответ.
– Проказник? – озадаченно переспросила она. – Это что, птица?
– Один из наших общих конкурентов. Тоже охотится за золотом.
Я наклонился над столом.
– Итак, если мы примем вас в дело, то хотели бы иметь определенные гарантии.
– Не думаю, что в вашем положении можно требовать гарантий, – сказала она ледяным тоном.
– Тем не менее, хотелось бы их иметь. Только не горячитесь, это и в ваших интересах – за спиной Торлони стоит Меткаф, а он крепкий парень. Поэтому нам нужна защита от Меткафа. Из ваших слов ясно, что Торлони имеет вес, но, если у него не хватит силенок, Меткаф, возможно, призовет на нашу голову еще кого-нибудь. Сможете ли вы обеспечить защиту от этой компании?
– В любой момент я могу собрать сто человек, – гордо ответила она.
– Кого же? – спросил я грубо. – Ветеранов на пенсии?
Она улыбнулась.
– Большинство моих военных друзей живут спокойно и каждый день ходят на работу. Мне бы не хотелось втягивать их в горячие или незаконные дела, хотя они придут на помощь, если понадобится. Но моим… – она запнулась, подыскивая слово, – моим менее привлекательным друзьям я охотно поручила бы это дело. Я говорила, они предприимчивы и совсем не старые – не старше вас, мистер Халлоран, – кокетливо закончила она.
– И их наберется целая сотня?
Она немного подумала.
– Ну, пятьдесят, – призналась она. – А ветераны из отряда моего отца дадут сто очков вперед этим головорезам.
У меня не было в этом сомнений, правда, при условии, что силы в количественном отношении будут равные. Но Меткаф с Торлони, пожалуй, могут собрать головорезов со всей Италии, и они скорее всего пойдут на это – слишком велика ставка.
– Нужны и гарантии на будущее. Где уверенность, что вы нас не надуете?
– В этом можете не сомневаться, – сухо ответила она.
Я решил заняться немного мелодраматическим искусством.
– Поклянитесь в том, что не пойдете на обман.
Она подняла руку.
– Клянусь, что я, Франческа ди Эстреноли, ни в коем случае не обману мистера Халлорана из Южной Африки! – Она улыбалась. – Так вас устраивает?
Я покачал головой.
– Не совсем. Вы же сами сказали, что вы неблагородная женщина Я хочу, чтобы вы поклялись именем и честью отца.
Ее щеки зарделись от гнева, мне показалось, что она вот-вот влепит мне пощечину, и я вкрадчиво спросил:
– Так вы клянетесь?
Она опустила глаза и тихо сказала:
– Клянусь.
– Именем и честью отца, – настаивал я.
– Именем и честью отца, – повторила она и в упор посмотрела на меня. – Теперь, надеюсь, вы довольны? – На ее глазах опять появились слезы.
Напряжение, которое не оставляло меня на протяжении всего разговора, вдруг исчезло, и я почувствовал облегчение. Пусть немного, но чего-то я добился – может, сработает!
Бармен за моей спиной вышел из-за стойки и медленно подошел к столу. Он посмотрел на меня с неприязнью и, обратившись к Франческе, спросил:
– Что-нибудь случилось, мадам?
– Нет, Джузеппе, все в порядке. – Она улыбнулась. – Ничего не случилось.
Джузеппе улыбнулся ей в ответ, бросил на меня мрачный взгляд и вернулся за стойку. У меня по спине прошел холодок. А если Франческа ответила бы ему иначе? Наверняка быть бы мне верным кандидатом на уютную водяную могилу где-нибудь возле причала еще до конца недели.
Я показал пальцем через плечо:
– Этот тоже из вашей гвардии, да?
Она кивнула:
– Он видел, что вы обидели меня, и подошел выяснить, не нужно ли помочь.
– Я не собирался обижать вас.
– Вам не следовало приезжать сюда. Вам не следовало приезжать в Италию. Я еще могу понять Курце и Уокера – они дрались с немцами, прятали золото. Но вы-то тут при чем?
Я тихо сказал:
– Я тоже воевал с немцами – в Голландии и Германии.
– Простите, мне не следовало так говорить.
– Ничего. Что же касается остального… – Я пожал плечами. – Должен же кто-то быть организатором… Курце и Уокер не способны на это: Уокер – пьяница, а Курце – просто туша без признаков интеллекта. Нужен был человек, который подтолкнул бы их.
– Но почему подталкивать взялись именно вы?
– Была одна причина, – коротко ответил я. – Забудем. Давайте лучше говорить о том, что нам предстоит. Например, о дележке.
– О дележке?
– Как мы будем делить добычу.
– Я еще не думала об этом – надо обсудить.
– Надо, – согласился я. – Итак, нас трое, вы и пятьдесят ваших друзей – всего пятьдесят четыре человека. Если вы собираетесь разделить все на пятьдесят четыре равные части, то лучше забудьте сразу. Мы на это не пойдем.
– Не понимаю, как мы можем обсуждать такой вопрос, не зная, о какой сумме идет речь.
– Мы обсуждаем принцип – в процентном соотношении, – нетерпеливо пояснил я. – Вот как я себе представляю: по одной части получит каждый из нас троих, одну часть вам и одну поделят между собой ваши друзья.
– Нет, – твердо заявила она. – Несправедливо. Вы здесь вообще ни при чем. Вы просто грабитель.