Страница:
– Могу предложить вам, – добавил адмирал, – человека, который отлично знает все побережье на той стороне, ориентируется там не хуже, чем в своих собственных карманах. Он сможет провести ваших людей от немецкого переднего края до батареи.
– По суше? – спросил Принцхорн. – Это безнадежно.
– Как же вы тогда хотите пройти?
– Морем. Мы ведь моряки.
– Но там все заминировано, Принцхорн.
– А мы возьмем плоскодонные катера.
– Хорошо, вы получите пехотный штурмовой катер. Но времени для тщательной подготовки у вас нет. Вся эта история должна быть закончена сегодня же ночью.
Прежде чем ответить «слушаюсь», Принцхорн с минуту поколебался. Была уже вторая половина дня, а он не любил слишком поспешных действий. Диверсионные операциями нужно продумывать самым тщательным образом, не упуская из виду ни одной детали, ни одного вспомогательного средства. Без этого они чаще всего проваливаются. Однако в данном случае выбора не было.
– Проводник мне все-таки может пригодиться, господин адмирал, – сказал командир 60-го МЕК.
– Считайте, что с этого момента он в вашем распоряжении, – заверил адмирал. – Он служил на этой проклятой батарее и точно знает ее расположение.
Это было, конечно, большим плюсом. Принцхорн, козырнув, ушел, а ночью… вынужден был снова явиться к адмиралу. В течение двух часов его люди безуспешна пытались завести катер. Мотор не слушался. Подчиненные Принцхорна были специалистами в самых различных областях техники и умели обращаться с двигателями, но с этим капризным подвесным мотором совладать не смогли.
Узнав о неудаче, адмирал потерял всякую надежду на успех. Тем большей стала уверенность Принцхорна. Теперь у него был целый день для подготовки. Ему удалось получить у оперативного инспектора соединения «К» два катера «Линзе», в использовании которых он приобрел хороший опыт еще в июле, когда, действуя с группой боевых пловцов, сумел после успешного нападения на мосты через Орн взорвать также орнские шлюзы. Приспособив к выхлопным трубам автомобильные глушители, они тогда в условиях бесшумной работы моторов шли со скоростью 8 миль в час. Это было как раз то, что требовалось теперь для подхода к захваченной противником батарее «Бак-дю-Од».
Труднее всего было, пожалуй, вообще отыскать батарею ночью с моря. Без вспомогательных средств целеуказания это зависело бы от игры случая. Но для чего же был целый день? Принцхорн рассказывает:
«В первой половине дня я вместе с артиллеристом, который хорошо знал расположение батареи, отправился на наблюдательный пункт в Гавре. Артиллерист ознакомил меня с местностью. Левее орудий белой точкой выделялась прожекторная установка. По словам артиллериста, расстояние от нее до самой огневой позиции составляло около 100 м. С берега можно было пробраться в прожекторную будку, а оттуда по лестнице – на возвышенность, где были установлены орудия. Кустарник, сплошь покрывавший всю возвышенность, облегчал скрытое продвижение от прожектора к батарее. Я решил избрать именно этот путь, так как надеялся, что прожектор будет хорошо выделяться на фоне берега и с моря его удастся легко заметить. Здесь я намеревался пристать к берегу и оставить катера под охраной двух часовых, чтобы по выполнении задания без промедления тронуться в обратный путь».
Взяв с собой одного фельдфебеля из своего отряда, старший лейтенант Принцхорн тайком побродил по Гавру. В отчете он пишет:
«Я по-прежнему не был уверен, что нам удастся найти батарею без вспомогательных ориентиров. Самым простым и надежным было бы посадить на крышах или чердаках двух удобно расположенных разновысоких зданий сигнальщиков с сильными фонарями – с таким расчетом, чтобы воображаемая линия, соединяющая оба световых ориентира, при ее продолжении дальше через устье Сены указывала бы точно на прожектор. Наши катера должны были двигаться в темноте параллельно занятому противником берегу до тех пор, пока не вышли бы в створ с двумя матовыми огоньками на противоположном берегу. Это означало бы, что цель прямо перед нами.
Мы тайно привели свой план в исполнение, использовав в качестве сигнальщиков своих же людей и не поставив об этом в известность ни одного человека в городе. Такая предосторожность представлялась мне необходимой по двум соображениям: во-первых, она обеспечивала соблюдение полной тайны, а во-вторых, я не был уверен, что мое намерение показать в городе открытый свет не вызовет категорического возражения со стороны ответственных офицеров в Гавре».
В 23 час. 45 мин. была подана команда, и оба катера взяли курс на южный берег. На борту катеров находились: командир 60-го МЕК старший лейтенант Принцхорн, 7 бойцов из его отряда и артиллерист с батареи «Бак-дю-Од», взятый в качестве «берегового лоцмана». Принцхорн сообщает далее:
«Ночь выдалась темная, местами стоял легкий туман. Мы держались на таком расстоянии от вражеского берега, что он виднелся серой расплывчатой полосой с левого борта. Катера двигались бесшумно. Карбюраторы были отрегулированы так, что даже при самых малых оборотах мы шли со скоростью 8 миль в час. По моим подсчетам, через полчаса катера должны были выйти на линию Гавр – Бак-дю-Од. К этому времени мы должны были заметить на противоположном берегу сигнальные огни и ориентироваться по ним, как было указано выше. Между тем мы плыли уже больше часа, не замечая никаких световых сигналов. Все участники операции усиленно наблюдали. Те, которые вели наблюдение по левому борту, старались различить выделяющиеся предметы на берегу, например прожекторную будку или бетонные орудийные казематы. Но все сливалось в одну серую полосу. Мое предположение о том, что без вспомогательных средств нам ни за что не найти батарею, оправдывалось. Поэтому все свои надежды мы возлагали на оставшихся в Гавре сигнальщиков, и нам было тем более досадно, что с того берега ничего не было видно.
Причины здесь могли быть самыми различными.
Во-первых, мы не были уверены, что наш «маяк» в Гавре вообще действовал правильно, а во-вторых, свет сигнальных фонарей мог раствориться в тумане, заволакивавшем горизонт. Я лично был склонен думать, что из-за встречной волны мы двигались вперед гораздо медленнее, чем рассчитывали. Поэтому я решил продолжать движение тем же курсом, хотя некоторые из моих людей считали, что мы уже должны были оставить цель позади.
Но я оказался прав. В 0 час. 50 мин. мы внезапно заметили оба сигнальных огня. Их взаиморасположение подтверждало мое предположение о том, что мы еще не подошли к линии цели. Однако наша радость оказалась непродолжительной. Примерно через полминуты один из сигнальных огней пропал так же внезапно, как и появился. По одному же световому сигналу мы, разумеется, не могли ориентироваться. Тогда мы решили идти наудачу и направили катера к берегу. Расположение минных полей было нам известно. Подойдя к предположительной линии минных заграждений, мы выключили моторы и уже совсем бесшумно продолжали движение на веслах.
В 1 час 10 мин. на противоположном берегу вновь загорелся наш второй сигнальный огонь, и мы заметили, что уклонились от правильного курса. Волной нас отнесло вверх по Сене. Поэтому мы сделали разворот и вышли из зоны минных полей.
После того как катера снова легли на прежний курс, мы с надеждой в сердце наблюдали, как сигнальные огни сближались и мы постепенно выходили в створ с ними. Еще несколько минут, и мы будем у цели. Вдруг оба сигнальных огня погасли одновременно и больше не зажигались…»
Можно себе представить чувства, которые испытывали участники диверсии, когда они вторично перед самой целью оказались в нелепом положении. Но их товарищи, оставленные в Гавре, не были виноваты. В городе давно была объявлена воздушная тревога, и люди с подозрительными фонарями подвергались большой опасности, так как их могли обнаружить посты противовоздушной обороны и принять за вражеских агентов, подающих сигналы бомбардировщикам противника. Хотя в век радиолокации такой способ целеуказания мог бы показаться по меньшей мере романтическим, однако рассчитывать на то, что в случае обнаружения сигнальщиков немецкие патрули поймут и учтут это, нельзя было. Однако до такого «разоблачения» дело и не дошло. Сигнальные фонари погасли окончательно лишь потому, что электросеть, к которой они были подключены, во время воздушного налета была отключена от электростанции.
Принцхорн и его люди ничего этого не знали. Впрочем, им и незачем было ломать себе над этим голову. Они решили попытаться найти батарею без помощи сигнальных огней. В тот момент, когда пропали огни, катера почти вышли в створ с ними. Следовательно, курс был примерно правильным. Но, поскольку при первом заходе их отнесло слишком далеко назад, они решили проплыть наудачу еще немного вниз по течению реки. Затем, повернув к берегу, опять взялись за весла. Наконец, катера легко сели на песок. Здесь пригодился их «лоцман» – артиллерист, который быстро определил, что на этот раз они прошли несколько километров лишних на запад и причалили к песчаному мысу у Трувиля. Следовательно, теперь им нужно было пройти на веслах по мелкой воде вверх по Сене и, оставив катера в укромном месте, двигаться дальше пешком. Около 2 час. 30 мин. проводник-артиллерист подал Принцхорну условный сигнал.
В 100 м от них находилась батарея!
Вся группа немедленно залегла и замерла. Взяв с собой артиллериста и одного из бойцов своего отряда, Принцхорн отправился на разведку в направлении батареи. Через 20 минут они вернулись назад. Результаты разведки были благоприятными. Принцхорн шепотом подал команду, и группа быстро двинулась вперед.
Расположение батареи можно представить себе следующим образом. Сразу же за минированным песчаным пляжем начинался высокий береговой откос, на котором располагались казематы. Над огневой позицией возвышались три тяжелых бетонных колпака, под каждым из которых находилось 150-мм орудие. К самим орудиям можно было попасть через казематы, вход в которые вел со стороны суши и охранялся часовым. Однако была и другая возможность пробраться к орудиям. Амбразуры для стволов орудий под бетонными колпаками были достаточно широки для того, чтобы сквозь них мог пролезть человек, если бы ему удалось предварительно взобраться на «крышу» каземата. Здесь снова выручил проводник-артиллерист. Оказывается, существовал, как он в шутку выразился, «приватный» ход, который вел снаружи прямо к орудиям через известную лишь посвященным лицам дыру в высокой изгороди. Батарея с двух сторон была окружена редким лесом, смешанным с кустарником. Параллельно упомянутой изгороди проходила лесная дорога, соединявшая береговой откос с проложенным позади батареи шоссе, вдоль которого стояли бараки для солдат. Группа Принцхорна решила пробираться с этой стороны.
Командир 60-го МЕК рассказывает дальше:
«Пока мы брели по воде от катеров к берегу, наши холщовые маскировочные халаты промокли насквозь и теперь при каждом нашем движении так громко шуршали, что нас, наверное, было слышно на расстоянии 100 м. А мы должны были пройти точно в 8 м от стоявшего у входа в казематы английского часового, который время от времени делал по нескольку шагов то в одну, то в другую сторону.
Я дал указание применять оружие в самом крайнем случае, то есть если у нас не останется никакого сомнения в том, что мы обнаружены. Ибо наше намерение взорвать орудия и боеприпасы могло осуществится наверняка лишь при условии, если бы нам удалось добраться до цели, не вступив в «соприкосновение» с противником.
И действительно, всем семерым удалось незаметно проскользнуть мимо часового, что потребовало от них особого искусства, поскольку они несли с собой подрывные заряды. Авиация союзников оказала нам шумовую поддержку, так как рокот авиационных моторов в воздухе почти не прекращался и заглушал шум, который мы неизбежно производили…»
Один за другим участники нападения на батарею пролезли через дыру в изгороди. Теперь бетонные колпаки, под которыми стояли орудия, были совсем рядом. Все же командир группы выслал вперед троих солдат для последней разведки. Вернувшись через несколько минут, они доложили, что вокруг все было спокойно. Орудия никем не охранялись и одиноко стояли в своих казематах. Следовательно, здесь также не было оснований ожидать сильного сопротивления со стороны противника.
«Каждый из моих людей точно знал, что он должен был делать, – пишет Принцхорн. – Трое должны были заложить свои подрывные заряды в стволы орудий, трое других – пробраться в казематы, к расположенным в глубине их зарядным погребам. Я предварительно приказал сверить часы. Мы условились, что запальные шнуры будут подожжены ровно через три минуты после начала движения от изгороди к казематам. Те трое, которые должны были взорвать орудия, могли бы запалить свои шнуры и раньше, но они были вынуждены ожидать, чтобы не подвергнуть опасности своих товарищей, которым предстояло проделать более длинный путь и при возвращении снова пройти мимо орудий. Для этих последних три минуты были, без сомнения, очень коротким сроком. Когда все были готовы и выжидающе взглянули на свои часы, я скомандовал: «Ноль!» Солдаты, пригнувшись, бросились вперед.
Дальше все произошло очень быстро и точно по плану. Наши действия не встретили никаких помех. Английский часовой, стоявший у входа в казематы, знал обо всем происходившем не больше, чем его товарищи, мирно спавшие в бараках. Один за другим мои люди возвращались и докладывали о том, что запальные шнуры подожжены. Это были подводные шнуры, на которые не влияла никакая непогода. Значит, орудия должны были взорваться через 4.5 минуты, снаряды – через 5 минут.
Как только все мои люди вернулись назад, мы снова пролезли через дыру в изгороди и сосредоточились на лесной дороге. Когда мы тронулись в обратный путь, до взрывов оставалось еще 3 минуты. На этот раз нам не нужно было идти мимо часового. Добежав до берегового обрыва, мы спустились вниз и гуськом, чтобы не нарваться на мины, пошли по песку.
Взрывы последовали точно, секунда в секунду. Нам показалось, что земля раскололась на части. Мы, разумеется, еще не успели выйти за пределы радиуса действия взрывов. Укрывшись за складками местности, мы переждали, пока вниз пролетят комья земли и камни. Никто из моих людей не пострадал. Нападение на батарею прошло успешно. Не встретив сопротивления, мы добрались до катеров и благополучно вернулись в Гавр».
Спустя несколько недель старший лейтенант Принцхорн со своими людьми появился уже в Голландии и Бельгии, где они, проведя ряд новых сенсационных операций диверсионного характера, снова заставили говорить о себе. Немецкое верховное командование, правда, пока молчало об этих диверсиях и одержанных победах, однако по некоторым признакам можно было заключить, что союзники точно знали, с каким противником они имели здесь дело. Так, например, пресловутая «Солдатская радиостанция Кале», через которую союзники вели свою пропаганду на немецком языке, разразилась зловещими угрозами по адресу «молодчиков из шайки Принцхорна». Люди Принцхорна чувствовали себя польщенными тем вниманием, которым их удостаивали «коллеги из другой полевой почты», как они в шутку называли противника. Наиболее выделяются по своему значению их нападения на антверпенский шлюз, неймегенские мосты и мост через Холландс-Дип[16]у Мурдейка.
Все эти три диверсии преследовали одну общую цель: остановить или по крайней мере задержать наступление вражеских армий на восток и на север. Поэтому удары наносились по наиболее уязвимым, «невралгическим» пунктам в тылу противника. Само собой разумеется, что противник оборонял эти пункты всеми имевшимися в его распоряжении средствами. Так, например, согласно опубликованным после войны английским данным, лишь вокруг двух мостов через Ваал в районе Неймегена было сконцентрировано свыше 200 зенитных орудий, Немецкие самолеты, пытавшиеся бомбить эти мосты, не в состоянии были прорваться через поставленную на их пути завесу из огня и стали.
Однако такие масштабы ничего не значили для бойцов соединения «К», которые были людьми холодного расчета. Вражеская оборона была непреодолимой только для обнаруженного ею противника. Сила же немецких бойцов-одиночек заключалась в том, что они действовали скрытно. Упомянутые выше важные объекты были особенно уязвимы, когда подвергались нападению со стороны людей, обладавших достаточно крепкими нервами, чтобы, действуя в одиночку, незаметно пробраться к ним под носом у вражеских часовых или перед жерлами готовых открыть огонь орудий. Читая ниже о действиях боевых пловцов в районе Антверпена и Неймегена, это ни на минуту нельзя упускать из виду, тем более что в упомянутых диверсиях принимали участие не слепые фанатики или самоубийцы, а люди, любившие жизнь и обладавшие достаточной спортивной гордостью, чтобы при наличии реальных, шансов добиться успеха благодаря своей силе и ловкости.
В конце августа 1944 года успех вторжения союзников в Европу стал реальным фактом. Оборона немцев во Франции рухнула, германский вермахт покатился на восток, остановившись лишь на границах рейха. За несколько дней подвижным соединениям союзников удалось прорваться через Северную Францию в Бельгию. После непродолжительных боев ими был взят Антверпен. Немецкий комендант порта погиб, руководя взрывными работами в порту. Главный портовый шлюз остался не взорванным.
Это была большая удача для противника. Антверпен, являвшийся самым крупным по пропускной способности портом в Западной Европе, мог теперь принимать из английских портов все необходимое для наступления армий союзников в глубь Германии. Хотя Антверпенский порт расположен довольно далеко вверх по реке Шельде, он испытывает влияние морских приливов и отливов. Поэтому в нем, кроме небольшого открытого бассейна, имеется значительный закрытый бассейн. Шлюз предназначается для того, чтобы поддерживать постоянный уровень воды в основном портовом бассейне. Все входящие в порт и выходящие из него морские суда должны пройти по этому шлюзу. И теперь этот шлюз невредимым попал в руки врага! Пожалуй, мало было людей, которые строили себе иллюзии в отношении того, что немцы не попытаются перерезать одну из жизненно важных коммуникаций противника именно в этом «невралгическом» пункте.
Снова перед командиром 60-го МЕК был поставлен вопрос:
– Принцхорн, возьметесь за выполнение этой задачи?
Такая постановка вопроса была характерной для соединения «К». Здесь не просто что-либо приказывалось, а придавалось значение мнению тех людей, которые должны были провести ту или иную рискованную диверсию.
Принцхорн ответил на этот вопрос так, как он обычно отвечал на подобные вопросы. Конечно, его люди были готовы к выполнению любого задания. Даже если потом на месте в результате взвешивания всех «за» и «против» выяснялось, что нападение почти не имело шансов на успех, они все равно не могли сказать «нет».
После непродолжительного изучения сложившейся обстановки стало ясно, что проникнуть к шлюзу могли только боевые пловцы, На расстоянии 1000 м перед шлюзовыми воротами противник расставил несколько линий сетевых заграждений. Трудности режима течения в Шельде лишали боевых пловцов возможности проделать вплавь весь путь туда и обратно. Поэтому было Решено сначала доставить их на катерах «Линзе» к входу в шлюз и лишь там спустить в воду. Это было сопряжено с новыми затруднениями. Хотя Шельда в этом месте была довольно широка, однако вторая половина пути проходила по участку, где оба берега были заняты противником. Весь этот путь на моторных катерах необходимо было проделать незаметно для противника, ибо в противном случае, как бы осторожно ни действовали боевые пловцы непосредственно у объекта, им вряд ли удалось бы застать врасплох уже потревоженного однажды противника. Поэтому ночь нужно было выбирать как можно более темную. Затянутое низкими тучами небо, а еще лучше густой туман – таковы были бы самые благоприятные условия погоды. Кроме того, для подхода нужно было использовать морской прилив, чтобы не было необходимости преодолевать встречное течение на усиленно работающих моторах. А это в свою очередь могло привести к тому, что боевые пловцы окажутся у шлюза в момент наиболее высокого уровня воды и, следовательно, будут вынуждены действовать под самым мостиком, может быть, всего лишь в метре ниже ног прохаживающегося взад и вперед часового. Все это было также тщательно продумано, но сами боевые пловцы не видели в этом решающего препятствия. Наконец, было точно подсчитано, сколько взрывчатого вещества требовалось для того, чтобы разрушить массивные, шириной в 35 м шлюзовые ворота и не затруднять при этом действий пловцов слишком тяжелым и громоздким грузом.
К этому времени в соединении «К» уже была на вооружении так называемая мина-торпеда, которая представляла собой удлиненной формы алюминиевый баллон, наполненный взрывчатым веществом. Плавучесть обеспечивалась с помощью газа (чаще всего аммиака), количество которого дозировалось таким образом, что мина имела 30-40 г отрицательной плавучести и держалась чутьчуть ниже поверхности воды. В спокойной воде боевые пловцы могли без особого труда тянуть за собой этот практически невесомый подрывной заряд в нужном направлении. Два боевых пловца, как правило, плыли впереди и тянули за собой на линях мину, в то время как третий держался сзади и правил, чтобы «сигара» (так боевые пловцы называли мину-торпеду за ее сигарообразную форму) не уклонялась от правильного курса. Взрыв мины-торпеды обычно производился не у поверхности воды, а на речном дне у основания объекта. Делалось это для того, чтобы тормозящее воздействие давления воды увеличивало силу взрыва. Несложное кнопочное управление облегчало боевым пловцам действия у объекта. При нажатии на первую кнопку открывался клапан затопления, и мина-торпеда погружалась. Нажав на вторую кнопку, боевой пловец включал заранее установленный на определенное время часовой механизм взрывателя.
Для того чтобы взорвать антверпенский шлюз, старший лейтенант Принцхорн потребовал такую мину-торпеду с зарядом взрывчатого вещества весом 1000 кг. Вернее, он запросил две мины, чтобы быть в полной уверенности, что по крайней мере одна из них не будет повреждена во время транспортировки и благополучно прибудет к месту старта. Этот же принцип дублирования он применил и при проведении самой операции, после того как обе мины, как и следовало ожидать, были благополучно доставлены к месту назначения. Ведь если нападение осуществлять двумя независимо действующими группами, то было больше вероятности, что по крайней мере одна из них добьется успеха. Меры предосторожности, необходимые для того, чтобы обе группы не помешали и тем более не причинили ущерба друг другу, нетрудно было предусмотреть заблаговременно.
В темную осеннюю ночь с 15 на 16 сентября 1944 года два катера «Линзе», на каждом из которых был один офицер в качестве командира диверсионноштурмовой группы, рулевой, три боевых пловца и одна мина-торпеда на буксире, отошли от причала и, взяв курс вверх по течению Шельды, скрылись в ночном тумане. Операция проводилась по принципу дублирования. Как мы увидим ниже, непогрешимый «нюх» Принцхорна (командир 60-го МЕК чаше всего находил правильное решение чутьем) оправдал себя и на этот раз.
Уже через несколько минут после старта катер под командованием старшего лейтенанта Дерпингхауза ушел вперед, оставив где-то позади второй катер, которым командовал сам Принцхорн. Принцхорн не выдерживал темпа. Очевидно, мина, которую тянул на буксире его катер, мешала ему больше.
Ночь была кромешно-темной. Над Шельдой сгустился столь желанный туман. Условия погоды были идеальными для осуществления налета, но трудными для рулевого, так как темнота усложняла ориентировку. Катер Дерпингхауза бесшумно скользил по воде. Разумеется, были применены глушители, и шум мотора не превышал даже легкого шороха, который издавал туго натянутый над водой буксирный линь. Апробированная скорость на самых малых оборотах, достигавшая обычно 8 миль в час, на этот раз была несколько ниже из-за тормозящего действия буксируемой мины. Если учесть также скорость приливного течения (4-5 узлов), то нетрудно было подсчитать, когда примерно катер будет у входного канала.
– По суше? – спросил Принцхорн. – Это безнадежно.
– Как же вы тогда хотите пройти?
– Морем. Мы ведь моряки.
– Но там все заминировано, Принцхорн.
– А мы возьмем плоскодонные катера.
– Хорошо, вы получите пехотный штурмовой катер. Но времени для тщательной подготовки у вас нет. Вся эта история должна быть закончена сегодня же ночью.
Прежде чем ответить «слушаюсь», Принцхорн с минуту поколебался. Была уже вторая половина дня, а он не любил слишком поспешных действий. Диверсионные операциями нужно продумывать самым тщательным образом, не упуская из виду ни одной детали, ни одного вспомогательного средства. Без этого они чаще всего проваливаются. Однако в данном случае выбора не было.
– Проводник мне все-таки может пригодиться, господин адмирал, – сказал командир 60-го МЕК.
– Считайте, что с этого момента он в вашем распоряжении, – заверил адмирал. – Он служил на этой проклятой батарее и точно знает ее расположение.
Это было, конечно, большим плюсом. Принцхорн, козырнув, ушел, а ночью… вынужден был снова явиться к адмиралу. В течение двух часов его люди безуспешна пытались завести катер. Мотор не слушался. Подчиненные Принцхорна были специалистами в самых различных областях техники и умели обращаться с двигателями, но с этим капризным подвесным мотором совладать не смогли.
Узнав о неудаче, адмирал потерял всякую надежду на успех. Тем большей стала уверенность Принцхорна. Теперь у него был целый день для подготовки. Ему удалось получить у оперативного инспектора соединения «К» два катера «Линзе», в использовании которых он приобрел хороший опыт еще в июле, когда, действуя с группой боевых пловцов, сумел после успешного нападения на мосты через Орн взорвать также орнские шлюзы. Приспособив к выхлопным трубам автомобильные глушители, они тогда в условиях бесшумной работы моторов шли со скоростью 8 миль в час. Это было как раз то, что требовалось теперь для подхода к захваченной противником батарее «Бак-дю-Од».
Труднее всего было, пожалуй, вообще отыскать батарею ночью с моря. Без вспомогательных средств целеуказания это зависело бы от игры случая. Но для чего же был целый день? Принцхорн рассказывает:
«В первой половине дня я вместе с артиллеристом, который хорошо знал расположение батареи, отправился на наблюдательный пункт в Гавре. Артиллерист ознакомил меня с местностью. Левее орудий белой точкой выделялась прожекторная установка. По словам артиллериста, расстояние от нее до самой огневой позиции составляло около 100 м. С берега можно было пробраться в прожекторную будку, а оттуда по лестнице – на возвышенность, где были установлены орудия. Кустарник, сплошь покрывавший всю возвышенность, облегчал скрытое продвижение от прожектора к батарее. Я решил избрать именно этот путь, так как надеялся, что прожектор будет хорошо выделяться на фоне берега и с моря его удастся легко заметить. Здесь я намеревался пристать к берегу и оставить катера под охраной двух часовых, чтобы по выполнении задания без промедления тронуться в обратный путь».
Взяв с собой одного фельдфебеля из своего отряда, старший лейтенант Принцхорн тайком побродил по Гавру. В отчете он пишет:
«Я по-прежнему не был уверен, что нам удастся найти батарею без вспомогательных ориентиров. Самым простым и надежным было бы посадить на крышах или чердаках двух удобно расположенных разновысоких зданий сигнальщиков с сильными фонарями – с таким расчетом, чтобы воображаемая линия, соединяющая оба световых ориентира, при ее продолжении дальше через устье Сены указывала бы точно на прожектор. Наши катера должны были двигаться в темноте параллельно занятому противником берегу до тех пор, пока не вышли бы в створ с двумя матовыми огоньками на противоположном берегу. Это означало бы, что цель прямо перед нами.
Мы тайно привели свой план в исполнение, использовав в качестве сигнальщиков своих же людей и не поставив об этом в известность ни одного человека в городе. Такая предосторожность представлялась мне необходимой по двум соображениям: во-первых, она обеспечивала соблюдение полной тайны, а во-вторых, я не был уверен, что мое намерение показать в городе открытый свет не вызовет категорического возражения со стороны ответственных офицеров в Гавре».
В 23 час. 45 мин. была подана команда, и оба катера взяли курс на южный берег. На борту катеров находились: командир 60-го МЕК старший лейтенант Принцхорн, 7 бойцов из его отряда и артиллерист с батареи «Бак-дю-Од», взятый в качестве «берегового лоцмана». Принцхорн сообщает далее:
«Ночь выдалась темная, местами стоял легкий туман. Мы держались на таком расстоянии от вражеского берега, что он виднелся серой расплывчатой полосой с левого борта. Катера двигались бесшумно. Карбюраторы были отрегулированы так, что даже при самых малых оборотах мы шли со скоростью 8 миль в час. По моим подсчетам, через полчаса катера должны были выйти на линию Гавр – Бак-дю-Од. К этому времени мы должны были заметить на противоположном берегу сигнальные огни и ориентироваться по ним, как было указано выше. Между тем мы плыли уже больше часа, не замечая никаких световых сигналов. Все участники операции усиленно наблюдали. Те, которые вели наблюдение по левому борту, старались различить выделяющиеся предметы на берегу, например прожекторную будку или бетонные орудийные казематы. Но все сливалось в одну серую полосу. Мое предположение о том, что без вспомогательных средств нам ни за что не найти батарею, оправдывалось. Поэтому все свои надежды мы возлагали на оставшихся в Гавре сигнальщиков, и нам было тем более досадно, что с того берега ничего не было видно.
Причины здесь могли быть самыми различными.
Во-первых, мы не были уверены, что наш «маяк» в Гавре вообще действовал правильно, а во-вторых, свет сигнальных фонарей мог раствориться в тумане, заволакивавшем горизонт. Я лично был склонен думать, что из-за встречной волны мы двигались вперед гораздо медленнее, чем рассчитывали. Поэтому я решил продолжать движение тем же курсом, хотя некоторые из моих людей считали, что мы уже должны были оставить цель позади.
Но я оказался прав. В 0 час. 50 мин. мы внезапно заметили оба сигнальных огня. Их взаиморасположение подтверждало мое предположение о том, что мы еще не подошли к линии цели. Однако наша радость оказалась непродолжительной. Примерно через полминуты один из сигнальных огней пропал так же внезапно, как и появился. По одному же световому сигналу мы, разумеется, не могли ориентироваться. Тогда мы решили идти наудачу и направили катера к берегу. Расположение минных полей было нам известно. Подойдя к предположительной линии минных заграждений, мы выключили моторы и уже совсем бесшумно продолжали движение на веслах.
В 1 час 10 мин. на противоположном берегу вновь загорелся наш второй сигнальный огонь, и мы заметили, что уклонились от правильного курса. Волной нас отнесло вверх по Сене. Поэтому мы сделали разворот и вышли из зоны минных полей.
После того как катера снова легли на прежний курс, мы с надеждой в сердце наблюдали, как сигнальные огни сближались и мы постепенно выходили в створ с ними. Еще несколько минут, и мы будем у цели. Вдруг оба сигнальных огня погасли одновременно и больше не зажигались…»
Можно себе представить чувства, которые испытывали участники диверсии, когда они вторично перед самой целью оказались в нелепом положении. Но их товарищи, оставленные в Гавре, не были виноваты. В городе давно была объявлена воздушная тревога, и люди с подозрительными фонарями подвергались большой опасности, так как их могли обнаружить посты противовоздушной обороны и принять за вражеских агентов, подающих сигналы бомбардировщикам противника. Хотя в век радиолокации такой способ целеуказания мог бы показаться по меньшей мере романтическим, однако рассчитывать на то, что в случае обнаружения сигнальщиков немецкие патрули поймут и учтут это, нельзя было. Однако до такого «разоблачения» дело и не дошло. Сигнальные фонари погасли окончательно лишь потому, что электросеть, к которой они были подключены, во время воздушного налета была отключена от электростанции.
Принцхорн и его люди ничего этого не знали. Впрочем, им и незачем было ломать себе над этим голову. Они решили попытаться найти батарею без помощи сигнальных огней. В тот момент, когда пропали огни, катера почти вышли в створ с ними. Следовательно, курс был примерно правильным. Но, поскольку при первом заходе их отнесло слишком далеко назад, они решили проплыть наудачу еще немного вниз по течению реки. Затем, повернув к берегу, опять взялись за весла. Наконец, катера легко сели на песок. Здесь пригодился их «лоцман» – артиллерист, который быстро определил, что на этот раз они прошли несколько километров лишних на запад и причалили к песчаному мысу у Трувиля. Следовательно, теперь им нужно было пройти на веслах по мелкой воде вверх по Сене и, оставив катера в укромном месте, двигаться дальше пешком. Около 2 час. 30 мин. проводник-артиллерист подал Принцхорну условный сигнал.
В 100 м от них находилась батарея!
Вся группа немедленно залегла и замерла. Взяв с собой артиллериста и одного из бойцов своего отряда, Принцхорн отправился на разведку в направлении батареи. Через 20 минут они вернулись назад. Результаты разведки были благоприятными. Принцхорн шепотом подал команду, и группа быстро двинулась вперед.
Расположение батареи можно представить себе следующим образом. Сразу же за минированным песчаным пляжем начинался высокий береговой откос, на котором располагались казематы. Над огневой позицией возвышались три тяжелых бетонных колпака, под каждым из которых находилось 150-мм орудие. К самим орудиям можно было попасть через казематы, вход в которые вел со стороны суши и охранялся часовым. Однако была и другая возможность пробраться к орудиям. Амбразуры для стволов орудий под бетонными колпаками были достаточно широки для того, чтобы сквозь них мог пролезть человек, если бы ему удалось предварительно взобраться на «крышу» каземата. Здесь снова выручил проводник-артиллерист. Оказывается, существовал, как он в шутку выразился, «приватный» ход, который вел снаружи прямо к орудиям через известную лишь посвященным лицам дыру в высокой изгороди. Батарея с двух сторон была окружена редким лесом, смешанным с кустарником. Параллельно упомянутой изгороди проходила лесная дорога, соединявшая береговой откос с проложенным позади батареи шоссе, вдоль которого стояли бараки для солдат. Группа Принцхорна решила пробираться с этой стороны.
Командир 60-го МЕК рассказывает дальше:
«Пока мы брели по воде от катеров к берегу, наши холщовые маскировочные халаты промокли насквозь и теперь при каждом нашем движении так громко шуршали, что нас, наверное, было слышно на расстоянии 100 м. А мы должны были пройти точно в 8 м от стоявшего у входа в казематы английского часового, который время от времени делал по нескольку шагов то в одну, то в другую сторону.
Я дал указание применять оружие в самом крайнем случае, то есть если у нас не останется никакого сомнения в том, что мы обнаружены. Ибо наше намерение взорвать орудия и боеприпасы могло осуществится наверняка лишь при условии, если бы нам удалось добраться до цели, не вступив в «соприкосновение» с противником.
И действительно, всем семерым удалось незаметно проскользнуть мимо часового, что потребовало от них особого искусства, поскольку они несли с собой подрывные заряды. Авиация союзников оказала нам шумовую поддержку, так как рокот авиационных моторов в воздухе почти не прекращался и заглушал шум, который мы неизбежно производили…»
Один за другим участники нападения на батарею пролезли через дыру в изгороди. Теперь бетонные колпаки, под которыми стояли орудия, были совсем рядом. Все же командир группы выслал вперед троих солдат для последней разведки. Вернувшись через несколько минут, они доложили, что вокруг все было спокойно. Орудия никем не охранялись и одиноко стояли в своих казематах. Следовательно, здесь также не было оснований ожидать сильного сопротивления со стороны противника.
«Каждый из моих людей точно знал, что он должен был делать, – пишет Принцхорн. – Трое должны были заложить свои подрывные заряды в стволы орудий, трое других – пробраться в казематы, к расположенным в глубине их зарядным погребам. Я предварительно приказал сверить часы. Мы условились, что запальные шнуры будут подожжены ровно через три минуты после начала движения от изгороди к казематам. Те трое, которые должны были взорвать орудия, могли бы запалить свои шнуры и раньше, но они были вынуждены ожидать, чтобы не подвергнуть опасности своих товарищей, которым предстояло проделать более длинный путь и при возвращении снова пройти мимо орудий. Для этих последних три минуты были, без сомнения, очень коротким сроком. Когда все были готовы и выжидающе взглянули на свои часы, я скомандовал: «Ноль!» Солдаты, пригнувшись, бросились вперед.
Дальше все произошло очень быстро и точно по плану. Наши действия не встретили никаких помех. Английский часовой, стоявший у входа в казематы, знал обо всем происходившем не больше, чем его товарищи, мирно спавшие в бараках. Один за другим мои люди возвращались и докладывали о том, что запальные шнуры подожжены. Это были подводные шнуры, на которые не влияла никакая непогода. Значит, орудия должны были взорваться через 4.5 минуты, снаряды – через 5 минут.
Как только все мои люди вернулись назад, мы снова пролезли через дыру в изгороди и сосредоточились на лесной дороге. Когда мы тронулись в обратный путь, до взрывов оставалось еще 3 минуты. На этот раз нам не нужно было идти мимо часового. Добежав до берегового обрыва, мы спустились вниз и гуськом, чтобы не нарваться на мины, пошли по песку.
Взрывы последовали точно, секунда в секунду. Нам показалось, что земля раскололась на части. Мы, разумеется, еще не успели выйти за пределы радиуса действия взрывов. Укрывшись за складками местности, мы переждали, пока вниз пролетят комья земли и камни. Никто из моих людей не пострадал. Нападение на батарею прошло успешно. Не встретив сопротивления, мы добрались до катеров и благополучно вернулись в Гавр».
* * *
Это была одна из 24 диверсий, проведенных 60-м МЕК за период с начала вторжения союзников до крушения немецкого фронта во Франции. На всех угрожаемых участках, когда уже почти никто не верил в возможность успеха, выполнение заданий поручалось морским диверсантам. В эти недели ожесточенных боев они были «мальчиками на побегушках». Им не приходилось жаловаться на отсутствие дела. И они неоднократно доказывали, что небольшая группа отважных, хорошо обученных и вооруженных людей в состоянии добиться успеха, действуя против намного превосходящих сил противника. Однако ни разу эти успехи, носившие ярко выраженный тактический характер, не вызвали у них мысли, что они могут оказать влияние на общий ход войны. Это, как правило, относится ко всем людям соединения «К» независимо от того, с каким оружием они шли на врага. Так, например, уничтожение батареи «Бакдю-Од» было, несомненно, смелой, но тем не менее частной операцией. Батарея, правда, больше не обстреливала Гавр, однако через несколько дней немцы все же были вынуждены оставить город и порт, так как союзники продолжали наступать на суше. Впрочем, это уже относится к вопросу о значении успеха и никак не умаляет заслуги людей, совершивших подвиг.Спустя несколько недель старший лейтенант Принцхорн со своими людьми появился уже в Голландии и Бельгии, где они, проведя ряд новых сенсационных операций диверсионного характера, снова заставили говорить о себе. Немецкое верховное командование, правда, пока молчало об этих диверсиях и одержанных победах, однако по некоторым признакам можно было заключить, что союзники точно знали, с каким противником они имели здесь дело. Так, например, пресловутая «Солдатская радиостанция Кале», через которую союзники вели свою пропаганду на немецком языке, разразилась зловещими угрозами по адресу «молодчиков из шайки Принцхорна». Люди Принцхорна чувствовали себя польщенными тем вниманием, которым их удостаивали «коллеги из другой полевой почты», как они в шутку называли противника. Наиболее выделяются по своему значению их нападения на антверпенский шлюз, неймегенские мосты и мост через Холландс-Дип[16]у Мурдейка.
Все эти три диверсии преследовали одну общую цель: остановить или по крайней мере задержать наступление вражеских армий на восток и на север. Поэтому удары наносились по наиболее уязвимым, «невралгическим» пунктам в тылу противника. Само собой разумеется, что противник оборонял эти пункты всеми имевшимися в его распоряжении средствами. Так, например, согласно опубликованным после войны английским данным, лишь вокруг двух мостов через Ваал в районе Неймегена было сконцентрировано свыше 200 зенитных орудий, Немецкие самолеты, пытавшиеся бомбить эти мосты, не в состоянии были прорваться через поставленную на их пути завесу из огня и стали.
Однако такие масштабы ничего не значили для бойцов соединения «К», которые были людьми холодного расчета. Вражеская оборона была непреодолимой только для обнаруженного ею противника. Сила же немецких бойцов-одиночек заключалась в том, что они действовали скрытно. Упомянутые выше важные объекты были особенно уязвимы, когда подвергались нападению со стороны людей, обладавших достаточно крепкими нервами, чтобы, действуя в одиночку, незаметно пробраться к ним под носом у вражеских часовых или перед жерлами готовых открыть огонь орудий. Читая ниже о действиях боевых пловцов в районе Антверпена и Неймегена, это ни на минуту нельзя упускать из виду, тем более что в упомянутых диверсиях принимали участие не слепые фанатики или самоубийцы, а люди, любившие жизнь и обладавшие достаточной спортивной гордостью, чтобы при наличии реальных, шансов добиться успеха благодаря своей силе и ловкости.
В конце августа 1944 года успех вторжения союзников в Европу стал реальным фактом. Оборона немцев во Франции рухнула, германский вермахт покатился на восток, остановившись лишь на границах рейха. За несколько дней подвижным соединениям союзников удалось прорваться через Северную Францию в Бельгию. После непродолжительных боев ими был взят Антверпен. Немецкий комендант порта погиб, руководя взрывными работами в порту. Главный портовый шлюз остался не взорванным.
Это была большая удача для противника. Антверпен, являвшийся самым крупным по пропускной способности портом в Западной Европе, мог теперь принимать из английских портов все необходимое для наступления армий союзников в глубь Германии. Хотя Антверпенский порт расположен довольно далеко вверх по реке Шельде, он испытывает влияние морских приливов и отливов. Поэтому в нем, кроме небольшого открытого бассейна, имеется значительный закрытый бассейн. Шлюз предназначается для того, чтобы поддерживать постоянный уровень воды в основном портовом бассейне. Все входящие в порт и выходящие из него морские суда должны пройти по этому шлюзу. И теперь этот шлюз невредимым попал в руки врага! Пожалуй, мало было людей, которые строили себе иллюзии в отношении того, что немцы не попытаются перерезать одну из жизненно важных коммуникаций противника именно в этом «невралгическом» пункте.
Снова перед командиром 60-го МЕК был поставлен вопрос:
– Принцхорн, возьметесь за выполнение этой задачи?
Такая постановка вопроса была характерной для соединения «К». Здесь не просто что-либо приказывалось, а придавалось значение мнению тех людей, которые должны были провести ту или иную рискованную диверсию.
Принцхорн ответил на этот вопрос так, как он обычно отвечал на подобные вопросы. Конечно, его люди были готовы к выполнению любого задания. Даже если потом на месте в результате взвешивания всех «за» и «против» выяснялось, что нападение почти не имело шансов на успех, они все равно не могли сказать «нет».
После непродолжительного изучения сложившейся обстановки стало ясно, что проникнуть к шлюзу могли только боевые пловцы, На расстоянии 1000 м перед шлюзовыми воротами противник расставил несколько линий сетевых заграждений. Трудности режима течения в Шельде лишали боевых пловцов возможности проделать вплавь весь путь туда и обратно. Поэтому было Решено сначала доставить их на катерах «Линзе» к входу в шлюз и лишь там спустить в воду. Это было сопряжено с новыми затруднениями. Хотя Шельда в этом месте была довольно широка, однако вторая половина пути проходила по участку, где оба берега были заняты противником. Весь этот путь на моторных катерах необходимо было проделать незаметно для противника, ибо в противном случае, как бы осторожно ни действовали боевые пловцы непосредственно у объекта, им вряд ли удалось бы застать врасплох уже потревоженного однажды противника. Поэтому ночь нужно было выбирать как можно более темную. Затянутое низкими тучами небо, а еще лучше густой туман – таковы были бы самые благоприятные условия погоды. Кроме того, для подхода нужно было использовать морской прилив, чтобы не было необходимости преодолевать встречное течение на усиленно работающих моторах. А это в свою очередь могло привести к тому, что боевые пловцы окажутся у шлюза в момент наиболее высокого уровня воды и, следовательно, будут вынуждены действовать под самым мостиком, может быть, всего лишь в метре ниже ног прохаживающегося взад и вперед часового. Все это было также тщательно продумано, но сами боевые пловцы не видели в этом решающего препятствия. Наконец, было точно подсчитано, сколько взрывчатого вещества требовалось для того, чтобы разрушить массивные, шириной в 35 м шлюзовые ворота и не затруднять при этом действий пловцов слишком тяжелым и громоздким грузом.
К этому времени в соединении «К» уже была на вооружении так называемая мина-торпеда, которая представляла собой удлиненной формы алюминиевый баллон, наполненный взрывчатым веществом. Плавучесть обеспечивалась с помощью газа (чаще всего аммиака), количество которого дозировалось таким образом, что мина имела 30-40 г отрицательной плавучести и держалась чутьчуть ниже поверхности воды. В спокойной воде боевые пловцы могли без особого труда тянуть за собой этот практически невесомый подрывной заряд в нужном направлении. Два боевых пловца, как правило, плыли впереди и тянули за собой на линях мину, в то время как третий держался сзади и правил, чтобы «сигара» (так боевые пловцы называли мину-торпеду за ее сигарообразную форму) не уклонялась от правильного курса. Взрыв мины-торпеды обычно производился не у поверхности воды, а на речном дне у основания объекта. Делалось это для того, чтобы тормозящее воздействие давления воды увеличивало силу взрыва. Несложное кнопочное управление облегчало боевым пловцам действия у объекта. При нажатии на первую кнопку открывался клапан затопления, и мина-торпеда погружалась. Нажав на вторую кнопку, боевой пловец включал заранее установленный на определенное время часовой механизм взрывателя.
Для того чтобы взорвать антверпенский шлюз, старший лейтенант Принцхорн потребовал такую мину-торпеду с зарядом взрывчатого вещества весом 1000 кг. Вернее, он запросил две мины, чтобы быть в полной уверенности, что по крайней мере одна из них не будет повреждена во время транспортировки и благополучно прибудет к месту старта. Этот же принцип дублирования он применил и при проведении самой операции, после того как обе мины, как и следовало ожидать, были благополучно доставлены к месту назначения. Ведь если нападение осуществлять двумя независимо действующими группами, то было больше вероятности, что по крайней мере одна из них добьется успеха. Меры предосторожности, необходимые для того, чтобы обе группы не помешали и тем более не причинили ущерба друг другу, нетрудно было предусмотреть заблаговременно.
В темную осеннюю ночь с 15 на 16 сентября 1944 года два катера «Линзе», на каждом из которых был один офицер в качестве командира диверсионноштурмовой группы, рулевой, три боевых пловца и одна мина-торпеда на буксире, отошли от причала и, взяв курс вверх по течению Шельды, скрылись в ночном тумане. Операция проводилась по принципу дублирования. Как мы увидим ниже, непогрешимый «нюх» Принцхорна (командир 60-го МЕК чаше всего находил правильное решение чутьем) оправдал себя и на этот раз.
Уже через несколько минут после старта катер под командованием старшего лейтенанта Дерпингхауза ушел вперед, оставив где-то позади второй катер, которым командовал сам Принцхорн. Принцхорн не выдерживал темпа. Очевидно, мина, которую тянул на буксире его катер, мешала ему больше.
Ночь была кромешно-темной. Над Шельдой сгустился столь желанный туман. Условия погоды были идеальными для осуществления налета, но трудными для рулевого, так как темнота усложняла ориентировку. Катер Дерпингхауза бесшумно скользил по воде. Разумеется, были применены глушители, и шум мотора не превышал даже легкого шороха, который издавал туго натянутый над водой буксирный линь. Апробированная скорость на самых малых оборотах, достигавшая обычно 8 миль в час, на этот раз была несколько ниже из-за тормозящего действия буксируемой мины. Если учесть также скорость приливного течения (4-5 узлов), то нетрудно было подсчитать, когда примерно катер будет у входного канала.