Страница:
Партизаны начали быстро отходить на запад и северо-запад, увлекая за собой гитлеровцев. Лишь под Дорогобужей немцы, видимо поняли, что перед ними не регулярные части, а партизанские подразделения. Да и те вдруг будто растворились - рассредоточились и рассеялись по лесам, избегая боя.
Главные силы противника, увлекшиеся преследованием партизан, вынуждены были повернуть с северо-западного направления на южное. На перегруппировку им потребовалось немало времени. В общем, мы выиграли двое суток и оторвались от врага.
Фашисты, обозленные неудачей, прибегли к последнему имевшемуся у них средству, чтобы задержать наше продвижение. Они бросили против нас всю авиацию, которую могли собрать, даже юнкеров авиационного училища из Кенигсберга. Юнкера знали, что у нас нет зенитных средств, и надеялись получить легкую практику. Однако наши бойцы вели огонь по самолетам из всех видов оружия и удачным выстрелом из противотанкового ружья сбили один бомбардировщик.
Гитлеровские самолеты летали звеньями и эскадрильями. Одиночные самолеты бомбили и ночью, освещая предварительно местность ракетами на парашютах. Так продолжалось несколько суток, пока наша группа двигалась к Варшавскому шоссе, которое нам снова, как и в январе, предстояло пересечь, но теперь уже в обратном направлении и в другом месте.
Особенно трудным был последний перед шоссе переход. Впереди - огромный болотистый лес. Дороги в нужном нам направлении на картах не значилось, но мы знали, что этот лесной массив пересекает временная дорога, так называемая «лежневка», построенная советскими саперами во время осенних боев 1941 года. На много километров по зыбким болотам тянулась гать из жердей и бревен. Дорога была разбита, настил местами утонул в трясине. Ноги лошадей проваливались между жердями.
Когда появлялись в небе вражеские самолеты, люди убегали с лежневки в лес. Кони с повозками свернуть с дороги не могли, болото затянуло бы их. Немецкие летчики безнаказанно бомбили наши обозы, обстреливали из пулеметов, проносясь над вершинами деревьев. Ночью, проезжая со штабом по лежневке, я видел длинные колонны разбитых и брошенных повозок. Тут же валялись убитые кони.
Немцы разбрасывали листовки, призывая прекратить сопротивление и предлагая «почетный» плен. На некоторых листовках был напечатан мой портрет. Тут же сообщалось, что генерал Белов сдался в плен и призывает подчиненных последовать его примеру. Фальшивка была слишком грубой.
Совершив тяжелый марш, главные силы группы 15-16 июня сосредоточились в лесу у Варшавского шоссе, западнее села Шуи. Здесь мы немного отдохнули от обстрелов и бомбардировок: летчики 215-й авиационной дивизии полковника Самохина очистили небо от самолетов противника.
Ведя непрерывное наблюдение за нами с воздуха, немцы имели полную возможность установить место, где мы собирались переходить шоссе. Понимая, что гитлеровское командование постарается перебросить сюда побольше своих войск, мы решили прорываться через шоссе не теряя времени, как только стемнеет. Надо было спешить: ведь ночи в июне короткие - вечерняя заря сходится с утренней.
И действительно, немцы засветло успели подтянуть войска, правда пока еще только около полка пехоты, усиленного ротой танков и артиллерией, но с часу на час можно было ожидать появления более крупных сил.
Вечером все наши части заняли на опушке леса исходное положение для наступления. На правом фланге - 4-й воздушнодесантный корпус, имевший три бригады в первом эшелоне и две, в том числе 8-ю воздушнодесантную бригаду, во втором. За парашютистами стояла 329-я стрелковая дивизия.
На левом фланге, ближе к селу Шуи, заняла исходное положение 1-я гвардейская кавалерийская дивизия: в первом ее эшелоне - 1-й Саратовский и 3-й Белозерский гвардейские кавалерийские полки, во втором - 6-й Камышинский и 5-й Таманский. За 1-й гвардейской кавалерийской дивизией стояла 2-я, понесшая серьезные потери.
Наступление началось в темноте, без огневой подготовки. Гвардейские полки первого эшелона действовали в пешем строю, оставив лошадей с коноводами во втором эшелоне. Сразу же завязалась сильная перестрелка с пехотой противника, засевшей по другую сторону шоссе. Из села Шуи и из других мест открыли огонь вражеские минометы и артиллерийские орудия, в том числе зенитные пушки. Снаряды и мины рвались на краю леса, где сосредоточились наши войска.
Я находился на крайнем левом фланге группы, недалеко от Шуи. С командиром 2-й гвардейской кавалерийской дивизии полковником Зубовым мы лежали в болоте, среди кочек, метрах в двухстах от шоссе. Ночь не позволяла хорошо видеть, что происходит вокруг, но по звукам стрельбы, по шуму боя мы все-таки имели возможность следить за ходом прорыва.
Полки первого эшелона оттеснили пехоту противника и перешли через шоссе. Войска должны были сделать рывок через дорогу. Но немцы подтянули к нашему левому флангу танки и броневики, начали обстреливать дорогу из пушек и пулеметов. Темноту прорезали длинные нити трассирующих пуль, вспыхивали разрывы снарядов.
Коноводы полков первого эшелона и кавалеристы второго эшелона замешкались, не решаясь броситься под огонь. Гитлеровцы усилили нажим с фланга, стремясь отрезать части, прорвавшиеся через шоссе. А между тем уже близился рассвет. Наступили решающие минуты. И вдруг, перекрывая грохот разрывов и треск выстрелов, раздался хриплый могучий бас генерала Баранова:
- Гвардейцы, вперед! За мной, ребята! Ура!
Верхом, вместе со штабом он помчался к шоссе. Ближайшие эскадроны устремились за Барановым, увлекая за собой соседние эскадроны и коноводов первого эшелона. Несмотря на кустарник и неровности почвы, кавалеристы двигались рысью, а некоторые даже галопом. Вместе с гвардейцами поднялись в атаку бойцы воздушнодесантного корпуса. Более трех тысяч конников и несколько тысяч парашютистов неудержимой лавиной катились через шоссе, сметая заслоны противника. От фланга к флангу перекатывалось могучее «ура!». Когда люди охвачены таким единодушным порывом, задержать их невозможно.
Во время атаки наши минометы и немногочисленные орудия вели стрельбу по огневым точкам противника и подавили некоторые из них. Но все же вражеский огонь оставался плотным-. На шоссе падали десятки бойцов. Фашистская пуля сразила командира 6-го гвардейского кавполка подполковника Князева. Товарищи вынесли его из боя, неподалеку от шоссе, у старой сосны, вырыли могилу. Старший лейтенант Валерий Стефанов снял с плеч бурку и бережно обернул ею тело командира. Ветераны корпуса, огрубевшие в сражениях и походах, узнав о гибели Князева, не скрывали своих слез.
Прорвавшиеся части уходили на юг. Следом за ними двинулись было и остальные войска, но на шоссе уже появились танки противника. Огонь гитлеровских орудий и минометов настолько усилился, что оставаться на опушке леса было невозможно. Множество малокалиберных зенитных снарядов с треском рвалось в кустах и ветвях деревьев. Свистели и жужжали осколки. Люди начали отходить в глубь болотистой чащи.
- Теперь не пробьемся, - сказал полковник Зубов. - Понесем потери, а толку не будет.
- Отводите свои части назад, в лес, - приказал я.
Через шоссе прорвалась почти вся дивизия генерала Баранова и примерно половина 4-го воздушнодесантного корпуса во главе с генералом Казанкиным. По эту сторону шоссе остались 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, 8-я воздушнодесантная бригада, много парашютистов из других бригад, 329-я стрелковая дивизия и управление корпуса. Мелкие отряды бойцов, отдельные бойцы и командиры, отставшие от своих, еще продолжали пробираться через дорогу под огнем гитлеровцев. Я тоже имел еще возможность проскочить на ту сторону к прорвавшимся войскам. Но я верил, что Баранов и Казанкин проведут своих людей через линию фронта. А тех, которые остались здесь, нужно было снова организовать, чтобы предпринять прорыв через шоссе в другом месте.
Мы начали медленно отходить на север. Днем штаб корпуса вместе со штабом 2-й гвардейской кавалерийской дивизии остановился на одной из редких в этих местах высот, поросшей небольшим лесом, удобным для обороны. Оставшуюся половину воздушнодесантного корпуса возглавляли теперь командир 8-й воздушнодесантной бригады полковник Ануфриев, смелый и энергичный командир, и комиссар корпуса В. М. Оленин. Я поставил им задачу привести в порядок подразделения и подтянуть их ближе к нашему штабу. Командир 329-й стрелковой дивизии полковник Солдатов сообщил, что потери в его дивизии невелики.
Удалось связаться по радио с генералами Барановым и Казанкиным. Они доложили, что двигаются к линии фронта на соединение с советскими войсками. Я приказал Казанкину подчинить себе все прорвавшиеся части и действовать по разработанному нами плану. Проводники из 3-й партизанской дивизии провели их к линии фронта и указали проходы в минных полях. Командование 10-й армии, оборонявшейся в районе города Кирова, было заранее поставлено в известность о возможном выходе на этом участке наших войск. Бойцам 10-й армии и нашим людям были сообщены пропуск и отзыв.
В армии позаботились о бойцах и командирах, вышедших из вражеского тыла. Людям была оказана медицинская помощь, их накормили. Личный состав получил возможность привести себя в порядок и отдохнуть.
Генералу Гальдеру, незадолго перед тем писавшему, что вверенная мне группа взята в кольцо и будет уничтожена, пришлось сделать в служебном дневнике совсем иные записи:
Итак, я остался в тылу врага вместе с большей половиной войск группы. К селу Шуи противник уже подтянул крупные силы, и бессмысленно было делать вторую попытку пробиться в этом районе. С оставшимися войсками я решил пересечь шоссе значительно западнее. Каждое соединение (парашютисты полковника Ануфриева, 329-я стрелковая и 2-я гвардейская кавалерийская дивизии) получило свою ось движения. Отдельно должно было двигаться и управление штаба корпуса. Преодолев на широком фронте Варшавское шоссе, все наши войска соединились бы в районе, занятом 3-й партизанской дивизией майора Галюги, чтобы в дальнейшем прорваться через линию фронта на участке 10-й армии. Рассредоточить на время силы пришлось для того, чтобы дезориентировать гитлеровцев и заставить их распылить свою пехоту и авиацию. А нашим полкам и батальонам по отдельности гораздо легче было маневрировать и ускользать от преследования, тем более что теперь надо было не ввязываться в серьезные бои с немцами, а заботиться о сохранении сил и выводе их из-под удара противника. Кроме того, мы теперь остались без продовольствия и вынуждены были кормиться за счет местных жителей. Это тоже проще сделать, если двигаться небольшими отрядами по разным дорогам.
Днем 17 июня, когда мы обдумывали это решение, гитлеровцы напали на наш штаб? Первыми приняли на себя удар парашютисты полковника Ануфриева. Они остановили немцев, но одно вражеское подразделение все же сумело подойти близко к штабу. Все находившиеся в штабе тоже взяли оружие. Мы повели наступление, обходя гитлеровцев лесом с двух сторон и двигаясь на северо-запад от Шуи. Понеся потери и опасаясь полного окружения, они поспешно отступили.
Теперь задача состояла в том, чтобы обмануть гитлеровцев еще раз, отвлечь их главные силы от действительных маршрутов нашего движения. Я дал командирам соединений приказание прорываться через шоссе западнее Шуи, чтобы потом сосредоточиться между населенными пунктами Снопоть и Киров. Одновременно мы подготовили ложный приказ, в котором перечислялись все наши соединения (номера их противник знал), в том числе партизаны и те силы, которые уже пробились через шоссе. Каждое из соединений получило свою «задачу». Указана была и ось предстоящего движения, проходившая якобы по лесам около Рославля, то есть значительно западнее истинной. Тем самым мы хотели внушить противнику, будто наша группа в полном составе уходит в район Рославля и южнее, в Брянские леса, где действовало много партизанских отрядов. Тогда гитлеровцы бросили бы туда свои войска, а это облегчило бы прорыв наших частей через Варшавское шоссе.
Приказ был составлен по всей форме. Я, А. В. Щелаковский и начальник штаба Вашурин скрепили его своими подписями. «Доставку» его противнику мы поручили подполковнику Кононенко.
На опушке леса окопалось наше прикрытие - кавалерийский полк 2-й гвардейской дивизии, насчитывавший около двухсот человек. Расстояние между позициями фашистов и нашего полка было в среднем около пятисот метров. По «ничьей» земле тянулась проселочная дорога, на ней Кононенко и разыграл инсценировку.
Из леса выскочили два всадника, «не знавшие», что находятся на «ничьей» земле. Наше прикрытие сразу открыло сильный огонь по немцам. Гитлеровцы ответили тем же. Головной всадник пришпорил коня, галопом помчался к лесу и скрылся среди деревьев. Второй кавалерист бросился за ним, но лошадь его, убитая пулей нашего снайпера, рухнула на землю. Кавалерист притворился тяжелораненым. К нему подбежали красноармейцы и под огнем врага «спасли» своего товарища - утащили в укрытие.
На лошади, убитой на «ничьей» земле, было хорошее седло, а в переметной сумке лежал планшет с ложным приказом. Несколько раз красноармейцы нашего прикрытия делали вид, что пытаются добраться до валявшейся на дороге лошади, но отползали назад, как только немцы усиливали огонь.
Вечером гитлеровцы пошли в наступление. Наш кавалерийский полк отступил в глубь леса. Замаскировавшиеся на опушке наблюдатели рассказывали, как немцы сгрудились возле лошади, сняли седло и утащили в укрытие. Впоследствии по ряду признаков я понял, что немцы воспользовались приказом. Нам удалось обмануть неприятеля.
Управление корпуса с дивизионами связи и разведывательным выступило в путь еще засветло. Двигались в общем направлении на запад по азимуту. Ночью попали в мелкий, заболоченный лес. Сотни людей растянулись цепочкой один за другим. Вода доходила иногда до колен. Особенно трудно было коноводам, которые вели лошадей в хвосте колонны. Лишь утром выбрались мы на сухое место. Измученные, мокрые люди валились на землю, чтобы хоть немного поспать. Но отдохнуть нам не удалось. Вскоре послышалась стрельба, появились пехота и танки противника. Двинулись дальше, теперь уже по сухому и редкому лесу. Можно было ехать верхом, и поэтому мы быстро оторвались от гитлеровцев.
18 июня мы приблизились к Десне. Форсировать реку удалось без особых затруднений: Десна тут неширока, а крупных сил противника поблизости не оказалось. Только коноводы с лошадьми застряли в болоте, а когда подошли к реке, их нагнал противник. Коноводы не решились переправляться с лошадьми из-за слишком быстрого течения. А немцы нажимали. Коноводы оставили лошадей в лесу, а сами, перейдя реку по бревнам, пешком догнали наш отряд.
Я узнал об этом, когда мы отошли от Десны километров на десять. Возвращаться уже не имело смысла. Хотел строго наказать виновных, и только убедительные доводы А. В. Щелаковского удержали меня от этого.
Оставшись без лошадей, мы двигались вдвое медленней, чем я намечал, и оторваться от преследовавшей нас гитлеровской пехоты было теперь гораздо труднее.
В пути к нам присоединялись бойцы, отставшие от своих частей. Наш штабной отряд насчитывал около 550 человек. Такой большой группе трудно было незаметно проходить мимо гарнизонов противника, ускользать от преследовавших нас вражеских войск. Поэтому за Десной я разделил отряд и создал из него два эскадрона. В первый вошли командиры штаба, работники политотдела, бойцы комендантского эскадрона, разведывательного дивизиона и радисты с двумя радиостанциями. Всего более 200 человек. Командование эскадроном я взял на себя, а военкомом стал бригадный комиссар Щелаковский. Во второй эскадрон влились остальные бойцы и командиры.
За Десной мы повернули на юг, к Варшавскому шоссе. Днем 19 июня мой эскадрон остановился на отдых в кустарнике, километрах в 15-20 от большого села Екимовичи. Было пасмурно и холодно. Люди спали, прижавшись друг к другу. Я обдумывал дальнейший маршрут. Потом послал разведку осмотреть место, где предстояло пересечь Варшавское шоссе. До него было километров десять, и я рассчитывал, что разведчики успеют вернуться до наступления темноты. Разведка ушла, но не возвратилась. Опасаясь, что она наскочила на засаду, я принял решение пересечь шоссе в другом месте, ближе к нашему биваку. Правда, по ту сторону шоссе новый маршрут совпал бы с тем, который был указан в ложном приказе, оказавшемся в руках немцев. Но другого выхода у нас не было, пришлось идти на риск.
Перед выступлением с бивака я предупредил всех, что засады противника, выставленные вдоль шоссе, могут обнаружить нас с помощью осветительных ракет, и приказал при появлении ракет ложиться на землю и ждать команды. Действительно, вдали, в трех - четырех километрах от нас, взлетали порой ракеты, и каждый раз все бойцы и командиры мгновенно скрывались в траве. Это замедляло движение, и я потребовал, чтобы ложились только тогда, когда ракеты вспыхнут не далее полукилометра.
Двигаясь точно по азимуту, мы подошли к шоссе как раз там, где было намечено. Посланные вперед командиры обследовали шоссе и прилегающую местность. Немцев не оказалось, только на мосту маячили часовой с подчаском. Некоторые предлагали захватить часовых и вырезать полевой кабель на шестах, тянувшийся параллельно шоссе. Я не разрешил. Это ничего нам не дало бы и могло навести противника на наш след.
Соблюдая тишину, бойцы и командиры повзводно перебегали через шоссе. Все обошлось благополучно. Не раздалось ни единого выстрела.
Варшавское шоссе, так памятное нам по многим боям, осталось позади.
Эскадрон форсированным маршем двинулся на юг. Надо было затемно добраться до леса, обозначенного на картах, и укрыться в нем. Когда стало светать, разведчики обнаружили на росистой траве свежие следы крупного отряда: гитлеровцы прошли как раз по тому маршруту, который был указан в нашем ложном приказе.
Утро 20 июня застало нас в 15 километрах от шоссе, там, где должен быть лес. Но леса не оказалось: он весь был вырублен, остались только пни да редкие кустики, которые не могли укрыть нас от вражеской авиации. К счастью, небо было затянуто плотной пеленой низких облаков, и гитлеровские самолеты пока не появлялись.
После тридцатикилометрового перехода люди нуждались в отдыхе. Я разрешил остановиться и замаскироваться среди кустарника и в траве. Но через несколько минут разведчики сообщили мне, что в деревушке, в полукилометре от нас, разместилась прибывшая немецкая часть. Вероятно, она была из тех войск, которые гитлеровское командование бросило по маршруту, указанному в ложном приказе, чтобы «отрезать» нашу группу от лесов близ Рославля. Для главных сил нашей группы это выгодно, но штабной эскадрон оказался в незавидном положении. Мы попали в места, густо насыщенные войсками противника. Вместо отдыха двинулись дальше на юг, выслав усиленные дозоры. Пройдя еще километров пятнадцать, добрались наконец до большого леса, стоявшего на болоте.
Люди были совершенно измучены: уже две недели шли, отдыхая только урывками, одежда несколько суток не просыхала от дождей и росы. Обувь у некоторых бойцов развалилась, почти все натерли ноги, набили мозоли. А тут еще голод: продукты кончились, а достать их негде - деревни вокруг заняты противником.
Я разрешил бойцам развести костры, но только из сухих веток, чтобы дым не привлек внимание немецкой авиации. Люди обогрелись у огня, просушили одежду и крепко заснули на кочках.
Отдохнув несколько часов, эскадрон снова выступил в путь, торопясь в район действий 3-й партизанской дивизии, где было назначено место сбора всех частей группы.
Впереди двигались разведчики во главе с подполковником Кононенко. И вот на узкой лесной дороге они увидели людей в немецкой форме. Было их человек тридцать. Кононенко сразу определил, что это не немцы. Форма на них сидела кое-как, оружие разнообразное. Увидев наших, люди не схватились за винтовки. Улыбаясь и размахивая руками, они бросились к нашим разведчикам.
Оказалось, что это отряд «заготовителей» из 3-й партизанской дивизии, посланный в деревню, где выпекали хлеб для партизан. Командир отряда доложил мне, что здесь прошли войска генералов Казанкина и Баранова, партизаны предупреждены, что будут идти и другие части, и теперь ждут нас.
До района, занятого партизанской дивизией, оставалось еще километров двадцать. Надо было пересечь железную дорогу и переправиться на восточный берег Десны. По словам командира отряда, почти все населенные пункты вокруг в последние дни заняли немцы. Сюда стянуты их крупные силы. Пройти между деревнями можно только по лесным дорогам и тропам.
Партизаны дали нам проводника-комсомольца. Темной ночью он вел нас без дороги, хорошо ориентируясь на местности. Без единого выстрела прошли мы мимо засад и охранения противника.
Двигались на восток, приближаясь к селу Снопоть. На рассвете 22 июня между редкими деревьями впереди блеснула Десна. От реки тянуло холодом. Клубился легкий туман. За рекой начиналась партизанская территория, а справа, слева и сзади - сильные вражеские гарнизоны.
С восточного берега партизаны переправили нам несколько лодок. Под прикрытием смешанной группы, состоявшей из партизан и наших бойцов, эскадрон благополучно переправился. Только в конце переправы к Десне подошло какое-то вражеское подразделение и завязало перестрелку с нашим прикрытием у Снопоти. Немцы, видимо, не предполагали, что здесь прорывается штаб гвардейского корпуса, и особой активности не проявили.
Наконец мы оказались в сравнительно безопасном месте. Собрав последние силы, добрались до деревни Марьинка. Лишь немногие зашли в дома или в сараи. Большинство заснуло прямо под открытым небом. На ногах остались только некоторые командиры и бойцы вместе с неутомимым Кононенко. Они занялись приготовлением пищи. Партизаны и местные колхозники, гостеприимно встретившие нас, привезли мяса и других продуктов. Пока люди спали, в большом котле посреди деревни варился обед.
Мы со Щелаковским тоже получили наконец возможность отдохнуть. Я лег на широкую лавку, накрылся буркой и с наслаждением вытянул натруженные долгой ходьбой ноги.
Командир 3-й партизанской дивизии майор Галюга приехал ко мне через несколько часов после того, как наш эскадрон остановился в Марьинке. Галюга был подтянут, аккуратен, говорил спокойно и неторопливо. Он доложил, что партизаны прочно удерживают восточный берег Десны, занимают доты и дзоты, сохранившиеся с осени 1941 года, на других участках проводят частные операции. Но в последние дни положение дивизии осложнилось: к району ее действий вышли крупные силы гитлеровских войск, преследующие мою группу.
Партизаны имели надежную радиосвязь с командованием 10-й армии. Радиограммой я сообщил в штаб Западного фронта, где нахожусь и что намерен делать в ближайшее время.
Во второй половине дня мы с Галюгой приехали верхом в его штаб. Тут ожидали меня полковник Ануфриев и комиссар Оленин. Они присоединили к себе всех бойцов 4-го воздушнодесантного корпуса, которые не успели прорваться с генералом Казанкиным. Здесь же находился и подполковник Билых, которому я несколько дней назад поручил командовать вторым эскадроном, созданным из бойцов и командиров управления корпуса. Таким образом, большая часть наших сил снова соединилась.
Не пришли пока только 2-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника Зубова и 329-я стрелковая дивизия полковника Н. Л. Солдатова.
До линии фронта оставалось всего около 40 километров. Было решено дать нашим бойцам хороший отдых, а на следующий день двигаться дальше. Партизаны выделили нам надежных проводников.
Неподалеку от штаба Галюги находился партизанский госпиталь. В нем лечилось много раненых из частей 4-го воздушнодесантного корпуса и 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, которые прошли через партизанский район раньше нас. Я понимал, что раненые испытывают острое беспокойство за свою судьбу. Ведь следом за нами двигаются крупные силы гитлеровцев, которые вот-вот обрушатся на партизанскую дивизию. Времени у нас было в обрез, но мы с Алексеем Варфоломеевичем решили съездить в госпиталь и повидать гвардейцев. Трудно передать их радость. Каждый старался узнать, где находится его полк, что стало с эскадроном. Мы порадовали бойцов известием о том, что генералы Казанкин и Баранов с малыми потерями прорвали линию фронта и вышли на «Большую землю». Больше двух часов провели мы в госпитале и уехали оттуда. восхищенные мужеством и твердостью духа наших людей.
Главные силы противника, увлекшиеся преследованием партизан, вынуждены были повернуть с северо-западного направления на южное. На перегруппировку им потребовалось немало времени. В общем, мы выиграли двое суток и оторвались от врага.
Фашисты, обозленные неудачей, прибегли к последнему имевшемуся у них средству, чтобы задержать наше продвижение. Они бросили против нас всю авиацию, которую могли собрать, даже юнкеров авиационного училища из Кенигсберга. Юнкера знали, что у нас нет зенитных средств, и надеялись получить легкую практику. Однако наши бойцы вели огонь по самолетам из всех видов оружия и удачным выстрелом из противотанкового ружья сбили один бомбардировщик.
Гитлеровские самолеты летали звеньями и эскадрильями. Одиночные самолеты бомбили и ночью, освещая предварительно местность ракетами на парашютах. Так продолжалось несколько суток, пока наша группа двигалась к Варшавскому шоссе, которое нам снова, как и в январе, предстояло пересечь, но теперь уже в обратном направлении и в другом месте.
Особенно трудным был последний перед шоссе переход. Впереди - огромный болотистый лес. Дороги в нужном нам направлении на картах не значилось, но мы знали, что этот лесной массив пересекает временная дорога, так называемая «лежневка», построенная советскими саперами во время осенних боев 1941 года. На много километров по зыбким болотам тянулась гать из жердей и бревен. Дорога была разбита, настил местами утонул в трясине. Ноги лошадей проваливались между жердями.
Когда появлялись в небе вражеские самолеты, люди убегали с лежневки в лес. Кони с повозками свернуть с дороги не могли, болото затянуло бы их. Немецкие летчики безнаказанно бомбили наши обозы, обстреливали из пулеметов, проносясь над вершинами деревьев. Ночью, проезжая со штабом по лежневке, я видел длинные колонны разбитых и брошенных повозок. Тут же валялись убитые кони.
Немцы разбрасывали листовки, призывая прекратить сопротивление и предлагая «почетный» плен. На некоторых листовках был напечатан мой портрет. Тут же сообщалось, что генерал Белов сдался в плен и призывает подчиненных последовать его примеру. Фальшивка была слишком грубой.
Совершив тяжелый марш, главные силы группы 15-16 июня сосредоточились в лесу у Варшавского шоссе, западнее села Шуи. Здесь мы немного отдохнули от обстрелов и бомбардировок: летчики 215-й авиационной дивизии полковника Самохина очистили небо от самолетов противника.
Ведя непрерывное наблюдение за нами с воздуха, немцы имели полную возможность установить место, где мы собирались переходить шоссе. Понимая, что гитлеровское командование постарается перебросить сюда побольше своих войск, мы решили прорываться через шоссе не теряя времени, как только стемнеет. Надо было спешить: ведь ночи в июне короткие - вечерняя заря сходится с утренней.
И действительно, немцы засветло успели подтянуть войска, правда пока еще только около полка пехоты, усиленного ротой танков и артиллерией, но с часу на час можно было ожидать появления более крупных сил.
Вечером все наши части заняли на опушке леса исходное положение для наступления. На правом фланге - 4-й воздушнодесантный корпус, имевший три бригады в первом эшелоне и две, в том числе 8-ю воздушнодесантную бригаду, во втором. За парашютистами стояла 329-я стрелковая дивизия.
На левом фланге, ближе к селу Шуи, заняла исходное положение 1-я гвардейская кавалерийская дивизия: в первом ее эшелоне - 1-й Саратовский и 3-й Белозерский гвардейские кавалерийские полки, во втором - 6-й Камышинский и 5-й Таманский. За 1-й гвардейской кавалерийской дивизией стояла 2-я, понесшая серьезные потери.
Наступление началось в темноте, без огневой подготовки. Гвардейские полки первого эшелона действовали в пешем строю, оставив лошадей с коноводами во втором эшелоне. Сразу же завязалась сильная перестрелка с пехотой противника, засевшей по другую сторону шоссе. Из села Шуи и из других мест открыли огонь вражеские минометы и артиллерийские орудия, в том числе зенитные пушки. Снаряды и мины рвались на краю леса, где сосредоточились наши войска.
Я находился на крайнем левом фланге группы, недалеко от Шуи. С командиром 2-й гвардейской кавалерийской дивизии полковником Зубовым мы лежали в болоте, среди кочек, метрах в двухстах от шоссе. Ночь не позволяла хорошо видеть, что происходит вокруг, но по звукам стрельбы, по шуму боя мы все-таки имели возможность следить за ходом прорыва.
Полки первого эшелона оттеснили пехоту противника и перешли через шоссе. Войска должны были сделать рывок через дорогу. Но немцы подтянули к нашему левому флангу танки и броневики, начали обстреливать дорогу из пушек и пулеметов. Темноту прорезали длинные нити трассирующих пуль, вспыхивали разрывы снарядов.
Коноводы полков первого эшелона и кавалеристы второго эшелона замешкались, не решаясь броситься под огонь. Гитлеровцы усилили нажим с фланга, стремясь отрезать части, прорвавшиеся через шоссе. А между тем уже близился рассвет. Наступили решающие минуты. И вдруг, перекрывая грохот разрывов и треск выстрелов, раздался хриплый могучий бас генерала Баранова:
- Гвардейцы, вперед! За мной, ребята! Ура!
Верхом, вместе со штабом он помчался к шоссе. Ближайшие эскадроны устремились за Барановым, увлекая за собой соседние эскадроны и коноводов первого эшелона. Несмотря на кустарник и неровности почвы, кавалеристы двигались рысью, а некоторые даже галопом. Вместе с гвардейцами поднялись в атаку бойцы воздушнодесантного корпуса. Более трех тысяч конников и несколько тысяч парашютистов неудержимой лавиной катились через шоссе, сметая заслоны противника. От фланга к флангу перекатывалось могучее «ура!». Когда люди охвачены таким единодушным порывом, задержать их невозможно.
Во время атаки наши минометы и немногочисленные орудия вели стрельбу по огневым точкам противника и подавили некоторые из них. Но все же вражеский огонь оставался плотным-. На шоссе падали десятки бойцов. Фашистская пуля сразила командира 6-го гвардейского кавполка подполковника Князева. Товарищи вынесли его из боя, неподалеку от шоссе, у старой сосны, вырыли могилу. Старший лейтенант Валерий Стефанов снял с плеч бурку и бережно обернул ею тело командира. Ветераны корпуса, огрубевшие в сражениях и походах, узнав о гибели Князева, не скрывали своих слез.
Прорвавшиеся части уходили на юг. Следом за ними двинулись было и остальные войска, но на шоссе уже появились танки противника. Огонь гитлеровских орудий и минометов настолько усилился, что оставаться на опушке леса было невозможно. Множество малокалиберных зенитных снарядов с треском рвалось в кустах и ветвях деревьев. Свистели и жужжали осколки. Люди начали отходить в глубь болотистой чащи.
- Теперь не пробьемся, - сказал полковник Зубов. - Понесем потери, а толку не будет.
- Отводите свои части назад, в лес, - приказал я.
Через шоссе прорвалась почти вся дивизия генерала Баранова и примерно половина 4-го воздушнодесантного корпуса во главе с генералом Казанкиным. По эту сторону шоссе остались 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, 8-я воздушнодесантная бригада, много парашютистов из других бригад, 329-я стрелковая дивизия и управление корпуса. Мелкие отряды бойцов, отдельные бойцы и командиры, отставшие от своих, еще продолжали пробираться через дорогу под огнем гитлеровцев. Я тоже имел еще возможность проскочить на ту сторону к прорвавшимся войскам. Но я верил, что Баранов и Казанкин проведут своих людей через линию фронта. А тех, которые остались здесь, нужно было снова организовать, чтобы предпринять прорыв через шоссе в другом месте.
Мы начали медленно отходить на север. Днем штаб корпуса вместе со штабом 2-й гвардейской кавалерийской дивизии остановился на одной из редких в этих местах высот, поросшей небольшим лесом, удобным для обороны. Оставшуюся половину воздушнодесантного корпуса возглавляли теперь командир 8-й воздушнодесантной бригады полковник Ануфриев, смелый и энергичный командир, и комиссар корпуса В. М. Оленин. Я поставил им задачу привести в порядок подразделения и подтянуть их ближе к нашему штабу. Командир 329-й стрелковой дивизии полковник Солдатов сообщил, что потери в его дивизии невелики.
Удалось связаться по радио с генералами Барановым и Казанкиным. Они доложили, что двигаются к линии фронта на соединение с советскими войсками. Я приказал Казанкину подчинить себе все прорвавшиеся части и действовать по разработанному нами плану. Проводники из 3-й партизанской дивизии провели их к линии фронта и указали проходы в минных полях. Командование 10-й армии, оборонявшейся в районе города Кирова, было заранее поставлено в известность о возможном выходе на этом участке наших войск. Бойцам 10-й армии и нашим людям были сообщены пропуск и отзыв.
В армии позаботились о бойцах и командирах, вышедших из вражеского тыла. Людям была оказана медицинская помощь, их накормили. Личный состав получил возможность привести себя в порядок и отдохнуть.
Генералу Гальдеру, незадолго перед тем писавшему, что вверенная мне группа взята в кольцо и будет уничтожена, пришлось сделать в служебном дневнике совсем иные записи:
«11.06.42 г. Наступательные операции по очищению тыла 4-й армии проводятся успешно. К. сожалению, основные силы кавкорпуса Белова и 4-й авиадесантной бригады уходят на юг...»
«16.06.42 г. На участке группы армий «Центр» Белов вышел в направлении на Киров. Для нас это не является честью...»
«17.06.42 г. Идут сильные дожди. Кавалерийский корпус Белова действует теперь западнее г. Кирова. Этот человек все же заставил нас ввести в действие в целом семь немецких дивизий...»Если к семи соединениям, названным Гальдером, прибавить еще четыре соединения, которые действовали на сковывающих направлениях, то получается, что в майских и июньских боях с нашей группой принимали участие войска одиннадцати гитлеровских дивизий.
Итак, я остался в тылу врага вместе с большей половиной войск группы. К селу Шуи противник уже подтянул крупные силы, и бессмысленно было делать вторую попытку пробиться в этом районе. С оставшимися войсками я решил пересечь шоссе значительно западнее. Каждое соединение (парашютисты полковника Ануфриева, 329-я стрелковая и 2-я гвардейская кавалерийская дивизии) получило свою ось движения. Отдельно должно было двигаться и управление штаба корпуса. Преодолев на широком фронте Варшавское шоссе, все наши войска соединились бы в районе, занятом 3-й партизанской дивизией майора Галюги, чтобы в дальнейшем прорваться через линию фронта на участке 10-й армии. Рассредоточить на время силы пришлось для того, чтобы дезориентировать гитлеровцев и заставить их распылить свою пехоту и авиацию. А нашим полкам и батальонам по отдельности гораздо легче было маневрировать и ускользать от преследования, тем более что теперь надо было не ввязываться в серьезные бои с немцами, а заботиться о сохранении сил и выводе их из-под удара противника. Кроме того, мы теперь остались без продовольствия и вынуждены были кормиться за счет местных жителей. Это тоже проще сделать, если двигаться небольшими отрядами по разным дорогам.
Днем 17 июня, когда мы обдумывали это решение, гитлеровцы напали на наш штаб? Первыми приняли на себя удар парашютисты полковника Ануфриева. Они остановили немцев, но одно вражеское подразделение все же сумело подойти близко к штабу. Все находившиеся в штабе тоже взяли оружие. Мы повели наступление, обходя гитлеровцев лесом с двух сторон и двигаясь на северо-запад от Шуи. Понеся потери и опасаясь полного окружения, они поспешно отступили.
Теперь задача состояла в том, чтобы обмануть гитлеровцев еще раз, отвлечь их главные силы от действительных маршрутов нашего движения. Я дал командирам соединений приказание прорываться через шоссе западнее Шуи, чтобы потом сосредоточиться между населенными пунктами Снопоть и Киров. Одновременно мы подготовили ложный приказ, в котором перечислялись все наши соединения (номера их противник знал), в том числе партизаны и те силы, которые уже пробились через шоссе. Каждое из соединений получило свою «задачу». Указана была и ось предстоящего движения, проходившая якобы по лесам около Рославля, то есть значительно западнее истинной. Тем самым мы хотели внушить противнику, будто наша группа в полном составе уходит в район Рославля и южнее, в Брянские леса, где действовало много партизанских отрядов. Тогда гитлеровцы бросили бы туда свои войска, а это облегчило бы прорыв наших частей через Варшавское шоссе.
Приказ был составлен по всей форме. Я, А. В. Щелаковский и начальник штаба Вашурин скрепили его своими подписями. «Доставку» его противнику мы поручили подполковнику Кононенко.
На опушке леса окопалось наше прикрытие - кавалерийский полк 2-й гвардейской дивизии, насчитывавший около двухсот человек. Расстояние между позициями фашистов и нашего полка было в среднем около пятисот метров. По «ничьей» земле тянулась проселочная дорога, на ней Кононенко и разыграл инсценировку.
Из леса выскочили два всадника, «не знавшие», что находятся на «ничьей» земле. Наше прикрытие сразу открыло сильный огонь по немцам. Гитлеровцы ответили тем же. Головной всадник пришпорил коня, галопом помчался к лесу и скрылся среди деревьев. Второй кавалерист бросился за ним, но лошадь его, убитая пулей нашего снайпера, рухнула на землю. Кавалерист притворился тяжелораненым. К нему подбежали красноармейцы и под огнем врага «спасли» своего товарища - утащили в укрытие.
На лошади, убитой на «ничьей» земле, было хорошее седло, а в переметной сумке лежал планшет с ложным приказом. Несколько раз красноармейцы нашего прикрытия делали вид, что пытаются добраться до валявшейся на дороге лошади, но отползали назад, как только немцы усиливали огонь.
Вечером гитлеровцы пошли в наступление. Наш кавалерийский полк отступил в глубь леса. Замаскировавшиеся на опушке наблюдатели рассказывали, как немцы сгрудились возле лошади, сняли седло и утащили в укрытие. Впоследствии по ряду признаков я понял, что немцы воспользовались приказом. Нам удалось обмануть неприятеля.
Управление корпуса с дивизионами связи и разведывательным выступило в путь еще засветло. Двигались в общем направлении на запад по азимуту. Ночью попали в мелкий, заболоченный лес. Сотни людей растянулись цепочкой один за другим. Вода доходила иногда до колен. Особенно трудно было коноводам, которые вели лошадей в хвосте колонны. Лишь утром выбрались мы на сухое место. Измученные, мокрые люди валились на землю, чтобы хоть немного поспать. Но отдохнуть нам не удалось. Вскоре послышалась стрельба, появились пехота и танки противника. Двинулись дальше, теперь уже по сухому и редкому лесу. Можно было ехать верхом, и поэтому мы быстро оторвались от гитлеровцев.
18 июня мы приблизились к Десне. Форсировать реку удалось без особых затруднений: Десна тут неширока, а крупных сил противника поблизости не оказалось. Только коноводы с лошадьми застряли в болоте, а когда подошли к реке, их нагнал противник. Коноводы не решились переправляться с лошадьми из-за слишком быстрого течения. А немцы нажимали. Коноводы оставили лошадей в лесу, а сами, перейдя реку по бревнам, пешком догнали наш отряд.
Я узнал об этом, когда мы отошли от Десны километров на десять. Возвращаться уже не имело смысла. Хотел строго наказать виновных, и только убедительные доводы А. В. Щелаковского удержали меня от этого.
Оставшись без лошадей, мы двигались вдвое медленней, чем я намечал, и оторваться от преследовавшей нас гитлеровской пехоты было теперь гораздо труднее.
В пути к нам присоединялись бойцы, отставшие от своих частей. Наш штабной отряд насчитывал около 550 человек. Такой большой группе трудно было незаметно проходить мимо гарнизонов противника, ускользать от преследовавших нас вражеских войск. Поэтому за Десной я разделил отряд и создал из него два эскадрона. В первый вошли командиры штаба, работники политотдела, бойцы комендантского эскадрона, разведывательного дивизиона и радисты с двумя радиостанциями. Всего более 200 человек. Командование эскадроном я взял на себя, а военкомом стал бригадный комиссар Щелаковский. Во второй эскадрон влились остальные бойцы и командиры.
За Десной мы повернули на юг, к Варшавскому шоссе. Днем 19 июня мой эскадрон остановился на отдых в кустарнике, километрах в 15-20 от большого села Екимовичи. Было пасмурно и холодно. Люди спали, прижавшись друг к другу. Я обдумывал дальнейший маршрут. Потом послал разведку осмотреть место, где предстояло пересечь Варшавское шоссе. До него было километров десять, и я рассчитывал, что разведчики успеют вернуться до наступления темноты. Разведка ушла, но не возвратилась. Опасаясь, что она наскочила на засаду, я принял решение пересечь шоссе в другом месте, ближе к нашему биваку. Правда, по ту сторону шоссе новый маршрут совпал бы с тем, который был указан в ложном приказе, оказавшемся в руках немцев. Но другого выхода у нас не было, пришлось идти на риск.
Перед выступлением с бивака я предупредил всех, что засады противника, выставленные вдоль шоссе, могут обнаружить нас с помощью осветительных ракет, и приказал при появлении ракет ложиться на землю и ждать команды. Действительно, вдали, в трех - четырех километрах от нас, взлетали порой ракеты, и каждый раз все бойцы и командиры мгновенно скрывались в траве. Это замедляло движение, и я потребовал, чтобы ложились только тогда, когда ракеты вспыхнут не далее полукилометра.
Двигаясь точно по азимуту, мы подошли к шоссе как раз там, где было намечено. Посланные вперед командиры обследовали шоссе и прилегающую местность. Немцев не оказалось, только на мосту маячили часовой с подчаском. Некоторые предлагали захватить часовых и вырезать полевой кабель на шестах, тянувшийся параллельно шоссе. Я не разрешил. Это ничего нам не дало бы и могло навести противника на наш след.
Соблюдая тишину, бойцы и командиры повзводно перебегали через шоссе. Все обошлось благополучно. Не раздалось ни единого выстрела.
Варшавское шоссе, так памятное нам по многим боям, осталось позади.
Эскадрон форсированным маршем двинулся на юг. Надо было затемно добраться до леса, обозначенного на картах, и укрыться в нем. Когда стало светать, разведчики обнаружили на росистой траве свежие следы крупного отряда: гитлеровцы прошли как раз по тому маршруту, который был указан в нашем ложном приказе.
Утро 20 июня застало нас в 15 километрах от шоссе, там, где должен быть лес. Но леса не оказалось: он весь был вырублен, остались только пни да редкие кустики, которые не могли укрыть нас от вражеской авиации. К счастью, небо было затянуто плотной пеленой низких облаков, и гитлеровские самолеты пока не появлялись.
После тридцатикилометрового перехода люди нуждались в отдыхе. Я разрешил остановиться и замаскироваться среди кустарника и в траве. Но через несколько минут разведчики сообщили мне, что в деревушке, в полукилометре от нас, разместилась прибывшая немецкая часть. Вероятно, она была из тех войск, которые гитлеровское командование бросило по маршруту, указанному в ложном приказе, чтобы «отрезать» нашу группу от лесов близ Рославля. Для главных сил нашей группы это выгодно, но штабной эскадрон оказался в незавидном положении. Мы попали в места, густо насыщенные войсками противника. Вместо отдыха двинулись дальше на юг, выслав усиленные дозоры. Пройдя еще километров пятнадцать, добрались наконец до большого леса, стоявшего на болоте.
Люди были совершенно измучены: уже две недели шли, отдыхая только урывками, одежда несколько суток не просыхала от дождей и росы. Обувь у некоторых бойцов развалилась, почти все натерли ноги, набили мозоли. А тут еще голод: продукты кончились, а достать их негде - деревни вокруг заняты противником.
Я разрешил бойцам развести костры, но только из сухих веток, чтобы дым не привлек внимание немецкой авиации. Люди обогрелись у огня, просушили одежду и крепко заснули на кочках.
Отдохнув несколько часов, эскадрон снова выступил в путь, торопясь в район действий 3-й партизанской дивизии, где было назначено место сбора всех частей группы.
Впереди двигались разведчики во главе с подполковником Кононенко. И вот на узкой лесной дороге они увидели людей в немецкой форме. Было их человек тридцать. Кононенко сразу определил, что это не немцы. Форма на них сидела кое-как, оружие разнообразное. Увидев наших, люди не схватились за винтовки. Улыбаясь и размахивая руками, они бросились к нашим разведчикам.
Оказалось, что это отряд «заготовителей» из 3-й партизанской дивизии, посланный в деревню, где выпекали хлеб для партизан. Командир отряда доложил мне, что здесь прошли войска генералов Казанкина и Баранова, партизаны предупреждены, что будут идти и другие части, и теперь ждут нас.
До района, занятого партизанской дивизией, оставалось еще километров двадцать. Надо было пересечь железную дорогу и переправиться на восточный берег Десны. По словам командира отряда, почти все населенные пункты вокруг в последние дни заняли немцы. Сюда стянуты их крупные силы. Пройти между деревнями можно только по лесным дорогам и тропам.
Партизаны дали нам проводника-комсомольца. Темной ночью он вел нас без дороги, хорошо ориентируясь на местности. Без единого выстрела прошли мы мимо засад и охранения противника.
Двигались на восток, приближаясь к селу Снопоть. На рассвете 22 июня между редкими деревьями впереди блеснула Десна. От реки тянуло холодом. Клубился легкий туман. За рекой начиналась партизанская территория, а справа, слева и сзади - сильные вражеские гарнизоны.
С восточного берега партизаны переправили нам несколько лодок. Под прикрытием смешанной группы, состоявшей из партизан и наших бойцов, эскадрон благополучно переправился. Только в конце переправы к Десне подошло какое-то вражеское подразделение и завязало перестрелку с нашим прикрытием у Снопоти. Немцы, видимо, не предполагали, что здесь прорывается штаб гвардейского корпуса, и особой активности не проявили.
Наконец мы оказались в сравнительно безопасном месте. Собрав последние силы, добрались до деревни Марьинка. Лишь немногие зашли в дома или в сараи. Большинство заснуло прямо под открытым небом. На ногах остались только некоторые командиры и бойцы вместе с неутомимым Кононенко. Они занялись приготовлением пищи. Партизаны и местные колхозники, гостеприимно встретившие нас, привезли мяса и других продуктов. Пока люди спали, в большом котле посреди деревни варился обед.
Мы со Щелаковским тоже получили наконец возможность отдохнуть. Я лег на широкую лавку, накрылся буркой и с наслаждением вытянул натруженные долгой ходьбой ноги.
Командир 3-й партизанской дивизии майор Галюга приехал ко мне через несколько часов после того, как наш эскадрон остановился в Марьинке. Галюга был подтянут, аккуратен, говорил спокойно и неторопливо. Он доложил, что партизаны прочно удерживают восточный берег Десны, занимают доты и дзоты, сохранившиеся с осени 1941 года, на других участках проводят частные операции. Но в последние дни положение дивизии осложнилось: к району ее действий вышли крупные силы гитлеровских войск, преследующие мою группу.
Партизаны имели надежную радиосвязь с командованием 10-й армии. Радиограммой я сообщил в штаб Западного фронта, где нахожусь и что намерен делать в ближайшее время.
Во второй половине дня мы с Галюгой приехали верхом в его штаб. Тут ожидали меня полковник Ануфриев и комиссар Оленин. Они присоединили к себе всех бойцов 4-го воздушнодесантного корпуса, которые не успели прорваться с генералом Казанкиным. Здесь же находился и подполковник Билых, которому я несколько дней назад поручил командовать вторым эскадроном, созданным из бойцов и командиров управления корпуса. Таким образом, большая часть наших сил снова соединилась.
Не пришли пока только 2-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника Зубова и 329-я стрелковая дивизия полковника Н. Л. Солдатова.
До линии фронта оставалось всего около 40 километров. Было решено дать нашим бойцам хороший отдых, а на следующий день двигаться дальше. Партизаны выделили нам надежных проводников.
Неподалеку от штаба Галюги находился партизанский госпиталь. В нем лечилось много раненых из частей 4-го воздушнодесантного корпуса и 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, которые прошли через партизанский район раньше нас. Я понимал, что раненые испытывают острое беспокойство за свою судьбу. Ведь следом за нами двигаются крупные силы гитлеровцев, которые вот-вот обрушатся на партизанскую дивизию. Времени у нас было в обрез, но мы с Алексеем Варфоломеевичем решили съездить в госпиталь и повидать гвардейцев. Трудно передать их радость. Каждый старался узнать, где находится его полк, что стало с эскадроном. Мы порадовали бойцов известием о том, что генералы Казанкин и Баранов с малыми потерями прорвали линию фронта и вышли на «Большую землю». Больше двух часов провели мы в госпитале и уехали оттуда. восхищенные мужеством и твердостью духа наших людей.