Бенцони Жюльетта. Катрин (Книга 3)

   Однако Вилла-Андрадо не обратил никакого внимания на оскорбительные слова Арно. Он преклонил перед Катрин колено с величавостью знатного сеньора, приложив левую руку к сердцу и не сводя глаз с бледного лица, окаймленного золотыми волосами.
   - Некогда, - произнес он взволнованным голосом, - благороднейшая святая женщина также родила сына на соломе. Пусть это послужит вам утешением, мадам. Но блеск вашей красоты затмевает даже ту, чья слава сияет на Небесах. Только со звездой, блиставшей в священную ночь, могу сравнить вас, прекрасная дама!
   Этого Монсальви уже не снес. Ухватив испанца за ворот колета, он резко поднял его с колен.
   - Довольно! Мы с тобой хорошо знакомы, и тебе следовало бы знать, что я никому не позволю рассыпаться в любезностях перед моей женой.
   Легкая улыбка тронула тонкие губы испанца, а в глазах его вспыхнуло пламя. Катрин готова была поклясться, что он насмехается над горячностью Арно.
   - В таком случае тебе надо выводить ее под вуалью, как мавританку, ибо красота твоей супруги освещает даже самую темную ночь и нет мужчины, кто не склонился бы перед ней, затаив в душе страстное желание. Однако, - добавил он лукаво, - позволь прежде всего поздравить тебя, Монсальви. Похоже, ты обладаешь даром притягивать J(себе самых обольстительных женщин. Изабелла де Северак, с которой ты был некогда помолвлен, превосходила всех своей красотой, и я, помнится, уже тогда завидовал тебе. Но рядом с твоей супругой она подобна бледному свету луны, который рассеялся под горячими лучами солнца.
   Упоминание о бывшей невесте Монсальви не было простой оплошностью, и Катрин это прекрасно поняла. Однако, хотя слышать имя Изабеллы де Северак ей было неприятно, она сдержала себя и не промолвила ни слова. Мертвых можно не опасаться. Да и любил ли ее по-настоящему Арно? Катрин сомневалась в этом. Гораздо больше ее страшило то, что между двумя мужчинами могла вспыхнуть ссора. Она смутно угадывала, что за дерзостью испанца таится воспоминание о былом соперничестве, которое теперь могло разгореться с новой силой уже из-за нее, Катрин. Арно, покраснев до корней волос, сжал кулаки, готовый наброситься на кастильца, глаза которого горели насмешливым огнем, а губы кривились в сардонической усмешке. Однако он не успел ударить. К ним бросился один из гасконцев, стороживших выход из пещеры.
   - Мессир... сюда крадутся какие-то люди. Они стараются ступать тихо, но я явственно услышал шаги. Хотят воспользоваться темнотой.
   - Их много?
   - Не могу сказать, мессир... но не меньше двадцати. Катрин инстинктивно вцепилась в руку мужа. Тот, почувствовав ее страх, нежно сжал дрожащие пальцы. Но голос его был тверд.
   - Ну, что ж... пусть крадутся. Эскорнебеф! Встань у входа! И ты тоже, Готье! Через вас никто не пройдет. А я разберусь с этим господином, за чью жизнь я кг дам теперь и одного мараведнса... Кажется, так говорят у вас в Кастилии? - добавил он с язвительной улыбкой. - В том случае, конечно, если его солдаты не возьмутся за ум!
   Вилла-Андрадо пожал плечами с видом человека, уставшего объяснять очевидные вещи.
   - Они не станут подходить близко! Шапель, мой лейтенант, отнюдь не дурак. Он знает, как брать медведя, засевшего в берлоге... А что до твоей угрозы перерезать мне глотку, то я в это не верю. Ты не сумеешь убить безоружного, Монсальви! Я тебя хорошо знаю, и Шапель тоже... У тебя самый гнусный характер во всей французской армии, но ты всегда был воплощением рыцарства.
   Насмешливый тон испанца делал весьма сомнительным комплимент, на который, впрочем, Арно не обратил внимания.
   - Я мог измениться... тем более что у меня на руках жена и ребенок!
   - Нет! Такие люди, как ты, не меняются. Мадам, - обратился Вилла-Андрадо к Катрин, которая встревожено переводила глаза с одного на другого, - скажите же вашему мужу, что он совершает глупость. Я перестал быть вашим врагом, как только увидел вас. Мне тоже ведомы законы рыцарства, и я знаю, как подобает вести себя благородному кастильскому дворянину в присутствии женщины такой знатности... и такой красоты!
   - Мессир, - произнесла Катрин дрожащим голосом, - я с радостью подчинюсь во всем воле моего супруга. Ему принадлежит право решать, и если он изберет смерть, я без сожалений последую за ним.
   - Неужели вы родили сына для того, чтобы он так рано покинул наш мир?
   Молодая женщина не успела ответить, потому что в этот момент Сара вскочила с ужасным криком, а у входа страшно захрипел один из гасконцев. На пещеру обрушился град стрел. Одна из них вонзилась в грудь солдата. Впрочем, назначение их было в другом: каждая стрела была обмотана горящей паклей, и, хотя Готье с Эскорнебефом бросились затаптывать огонь, сучья, лежавшие у входа, воспламенились. В одно мгновение пещера осветилась, и в нее пополз густой дым. Катрин судорожно прижала к груди ребенка.
   - Они хотят выкурить нас или сжечь живьем! - проворчал Готье.
   Арно ринулся на испанца с такой быстротой, что тот не успел увернуться. Руки его были зажаты стальной хваткой, а на своем горле он почувствовал неприятное прикосновение обнаженного клинка. . - Крикни им, чтобы прекратили! - прошипел Монсальви. - Иначе, клянусь честью овернца, я проткну тебя, как цыпленка, и плевать мне на законы рыцарства! С дикими зверьми церемониться нечего.
   Несмотря на смертельную опасность, Вилла-Андрадо улыбнулся.
   - Допустим... только это тебе ничем не поможет. Шапель не остановит своих людей, пока я сам не выйду к ним. В конце концов... ему уже давно кажется, что он мог бы командовать отрядом не хуже, чем я. Моя смерть его вполне устроит.
   Арно слегка нажал на рукоять кинжала, из-под которого тонкой струйкой побежала кровь. Катрин, вытирая слезящиеся глаза, раскашлялась, отчего Арно пришел в еще большую ярость.
   - Сделай что-нибудь или умрешь!
   - Я не боюсь смерти, если от нее есть хоть какая-то польза, но бесполезные жертвы мне претят! Выйдем из пещеры вдвоем. Увидев меня, Шапель отдаст приказ прекратить стрельбу. Он, конечно, будет рад, если ты прикончишь меня, но сам это сделать не рискнет.
   Не отвечая и не ослабляя хватку, Монсальви повел испанца к выходу. Катрин протянула руку, чтобы удержать мужа, но увидела его уже в проеме, освещенного пламенем последних стрел. Стрельба прекратилась.
   - Отнеси меня туда, - крикнула Катрин Готье, - я хочу быть вместе с моим мужем!
   Молодая женщина задыхалась и вот-вот могла лишиться чувств, однако нормандец колебался. Обоих мужчин уже не было видно, но до них донесся зычный голос испанца:
   - Прекратить, Шапель! Это приказ! Прекратите стрелять!
   В ответ послышался другой голос - грубый и хриплый голос человека, привыкшего командовать в сражениях:
   - Не больше, чем на четверть часа, мессир! Затем я атакую вновь, хотя бы это стоило вам жизни. Я знаю, что там женщины. Скажите этим людям: если они не отпустят вас, я не пощажу никого. С мужчин сдерем кожу живьем, а женщин отдадим на потеху солдатам, а потом вспорем брюхо. А уж потом я помолюсь за спасение вашей души!
   Катрин согнулась в таком приступе кашля, что Готье наконец решился. Отдав ребенка Саре, он подхватил молодую женщину вместе с одеялами, плащом и даже охапкой соломы и вынес ее из пещеры.
   Она с жадностью глотала холодный ночной воздух. Нормандец положил ее недалеко от входа, куда вскоре подползла и Сара с младенцем на руках. Со своего места Катрин видела ревущий поток, стоявшие в отдалении деревья, за которыми мелькали силуэты людей. Луна, поднимавшаяся из-за гор, серебрила их панцири и наконечники копий. Стало светлее, и молодая женщина ясно видела Арно, по-прежнему прижимавшего к себе испанца, который спокойно произнес:
   - Моя смерть будет для тебя слабым утешением, Монсальви, и ты о ней горько пожалеешь, когда мои люди станут насиловать твою жену у тебя на глазах. Это наварцы и баски, полудикие горцы, которые пьянеют при виде крови и не ведают жалости. Ты в ловушке, и только я могу спасти тебя.
   - Каким образом?
   В голосе Арно не слышалось волнения. Теперь Катрин ясно видела его гордый профиль, освещенный луной. Эта странная пара, будто слившаяся в объятиях, четко выделялась на темном фоне скал и леса. Внезапно Катрин испугалась - и за себя, и за ребенка. Арно не уступит, даже ради них! Это свыше его сил.
   - Верни мне свободу! Скоро будет поздно? запах крови, и даже я не смогу их остановить, если ринутся на вас по приказу Шапеля.
   И, словно подтверждая его слова, раздался голос лейтенанта, в котором звучало плохо скрываемое торжество. Нервы Катрин были так напряжены, что она едва удержалась от крика.
   - Время идет, мессир и осталось не так уж долго ждать! Испанец вновь заговорил, делая последнюю попытку убедить Арно.
   - Я уже сказал тебе, что отныне я вам не враг. Даю слово рыцаря и кастильского дворянина, что вам не причинят вреда. Делаю это ради твоей жены и сына. Напомню только, что когда-то мы сражались бок о бок...
   Монсальви наконец отвел кинжал от шеи Вилла-Андра-до, но всего лишь на несколько сантиметров.
   - Клянешься на кресте?
   - Клянусь на кресте священным именем Господа нашего, отдавшего жизнь во спасение людей!
   Опустив руку с кинжалом, Арно разжал левую, которой намертво сжимал запястья кастильца. Из груди Катрин вырвался вздох облегчения, и она быстро перекрестилась.
   - Хорошо. Ты свободен. Но если ты обманул меня, то гореть тебе вечно в адском пламени, - сказал Арно.
   - Я не обману тебя!
   Испанец сделал несколько шагов навстречу своим солдатам, которые незаметно подобрались довольно близко к пещере, окружив ее тесным кольцом. Катрин, умирая от усталости и страха, увидела, как блестят длинные кривые ножи, пики и топоры в руках людей устрашающего, варварского вида. И все это оружие было направлено на ее крохотного сына, только что явившегося в этот мир!
   Вилла-Андрадо обратился к своим солдатам, возвысив голос, который прозвучал в ушах Катрин трубным эхом Страшного суда.
   - Я свободен, и мы заключили мир! - крикнул он. - Благодарю тебя, Шапель!
   - Мы не будем атаковать? - спросил вышедший из рядов маленький человечек хилого сложения. Родриго де Вилла-Андрадо возвышался над ним на целую голову.
   Это, конечно, и был пресловутый Шапель. Катрин вздрогнула, явственно услышав прозвучавшее в его голосе разочарование.
   - Нет... мы не будем атаковать.
   - А если... если мы все-таки предпочтем атаку, я и мои солдаты? Может быть, вы забыли, что мессир де Мон-сальви объявлен вне закона как изменник и государственный преступник?
   Вилла-Андрадо выбросил вперед кулак так стремительно, что никто не успел даже шелохнуться, Шапель, сбитый с ног, покатился по склону к горному потоку.
   - Я собственными руками вздерну любого, кто осмелится оспаривать мои приказы! Пошлите в замок за носилками, и пусть там приготовят комнату. А ты, Педрито...
   Дальнейшего Катрин не поняла, потому что разговор шел по-испански. Но Арно немедленно вмешался.
   - Прошу прощения! Мы заключили мир, но от твоего гостеприимства я отказываюсь! Ноги моей не будет в Вентадуре, пока меня не встретит его законный владелец.
   - Твоей жене нужно отдохнуть, поесть!
   - Тебе нечего беспокоиться о моей жене! Мы тронемся в путь, как только рассветет. А ты можешь возвращаться в свое логово... Разумеется, я обязан тебе, а потому прими мою благодарность.
   Помрачнев, Вилла-Андрадо взглянул на Катрин, а затем снова перевел несколько смущенный взгляд на Арно.
   - Нет, ты мне ничем не обязан и не стоит меня благодарить. Позже ты поймешь, почему я не могу принять благодарности. А теперь прощай, раз таково твое желание... Никто не тронет тебя на землях Вентадура.
   Он подошел к Катрин и преклонил перед ней колено, устремив на нее столь страстный взор, что она слегка покраснела.
   - Я надеялся принять вас как королеву, прекрасная дама. Простите, что вынужден оставить вас здесь. Возможно, когда-нибудь Небо подарит мне эту радость...
   - Хватит! - грубо прервал его Арно. - Убирайся! Пожав плечами, Вилла-Андрадо встал, приложил руку к сердцу, поклонившись Катрин, и направился в сторону леса. Катрин видела, как исчез за деревьями высокий красный силуэт, посеребренный лучами луны. Этот странный человек вызывал у нее интерес, и она не чувствовала к нему никакой ненависти.. Он вел себя как истый дворянин, и она немного сердилась на Арно, отказавшегося от его гостеприимства. А вот она не отвергла бы теплую постель, веселое пламя камина, подогретое вино... она предпочла бы оказаться в замке, где ничто не угрожало бы хрупкой жизни ребенка, дремавшего на руках у Сары. Ей вдруг стало холодно, и она вздрогнула. От наблюдательной цыганки не ускользнул легкий вздох, который вырвался из груди молодой женщины.
   - По правде говоря, это уж слишком высокие понятий о чести! - сказала Сара, с раздражением взглянув на Монсальви. - Ваша жена измучена, голодна, и чем, спрашивается, вы собираетесь накормить ее? Вы можете ублажать свою гордость как вам угодно, но Катрин должна поесть, иначе у ребенка не будет молока и...
   - Тише, женщина! - устало прервал ее Арно. - Я поступил, как того требовало мое достоинство. Что ты в этом понимаешь?
   - Я вполне способна понять, что из-за вашей гордости вы способны погубить жену и сына. Сказать правду, мессир, у вас весьма странная манера любить.
   Упрек задел его, и, отвернувшись от цыганки, он склонился над Катрин, обнял ее, заглядывая в глаза.
   - Неужели ты думаешь, что я не люблю тебя, дорогая? Может быть, Сара права, я слишком горд, слишком суров? Но я не мог принять приглашение этого человека... Мне не понравилось, как он смотрел на тебя!
   - Я тебя ни в чем не упрекаю, - ответила она, обвив руками его шею и положив голову ему на плечо. - Ты же знаешь, я очень сильная... Только мне холодно. Отнеси меня в пещеру. Наверное, дым уже рассеялся. Я боюсь, что малыш простудится!
   Дым действительно рассеялся, оставив только слабый запах, который не мог причинить вреда. Пока Арно укладывал Катрин, Сара вновь разожгла костер у входа. Готье пошел посмотреть, остались ли на месте лошади, убитые во время сражения. Он хотел раздобыть конины на ужин. Но едва он исчез из виду, как появилось трое людей в плащах с вышитыми полосками и полумесяцем. Это был герб Кастильца. Одним движением поклонившись, они поставили У входа в пещеру корзину, накрытую белым полотняным платком, и небольшой серебряный кувшин. Самый высокий направился к Катрин и, преклонив колено, подал ей пергаментный свиток. Не ожидая ответа, он встал, поклонился и скрылся вместе с двумя другими так быстро, что никто из присутствующих не успел вымолвить ни слова. Сара Первой пришла в себя и, устремившись к корзине, приподняла белую салфетку.
   - Еда! - радостно воскликнула она. - Паштеты, дичь, белый хлеб! Милосердный Иисус! Как давно мы не пробовали ничего подобного! А в серебряном кувшине молоко Для малыша! Господи, да прославлено будет имя Твое!
   - Минуту! - сухо промолвил Арно. Он взял из рук Катрин свернутый свиток, который она еще не успела прочесть, раскрыл и впился в него глазами.
   - Дьявольщина! - вскричал Монсальви, и его красивое лицо стало багровым от гнева. - Этот чертов кастилец насмехается надо мной... Да как он смеет...
   - Дай мне прочесть, - попросила Катрин.
   Он с явной неохотой протянул ей послание, состоящее из нескольких строк.
   "Прекраснейшая дама, - писал Вилла-Андрадо, - даже такой несгибаемый рыцарь, как ваш супруг, не захочет, чтобы вы умерли от голода... Примите эти скромные дары не в качестве вспомоществования, но как почетное подношение красоте, коей не подобает угаснуть от недоедания... и лицезрением коей надеюсь когда-нибудь вновь насладиться, если Небеса окажут мне эту великую милость..."
   Краска смущения залила ее лицо, и свиток выпал из рук. Арно тут же схватил его и швырнул в огонь.
   - Этот шелудивый пес смеет обхаживать мою жену у меня под носом, смеясь мне в лицо? Мерзавец! А что до его даров...
   Он решительно направился к корзине, но путь преградила Сара, расставив руки и с вызовом глядя прямо ему в глаза.
   - Не дам! Вам, стало быть, не по нраву эта еда, свалившаяся на нас с неба? Но вы выбросите корзину только через мой труп! Неслыханное безумие! Клянусь, что Катрин сегодня поест, нравится вам это или нет.
   Задыхаясь от ярости, она едва не бросилась на молодого человека, готовая выцарапать ему глаза. Арно, потеряв голову от гнева, занес руку, но его остановил крик Катрин:
   - Не смей, Арно! Ты сошел с ума!
   Монсальзи, вздрогнув, опустил руку. Мало-помалу лицо его обрело нормальный цвет, и он, успокоившись, пожал плечами.
   - В конце концов... Возможно, ты и права, Сара. Катрин и ребенку нужно набраться сил. Солдаты пусть тоже возьмут, они умирают от голода.
   - А ты? - в отчаянии вскрикнула Катрин.
   - Я? Меня вполне устроит конина, если Готье удастся ее раздобыть.
   Нормандец, как и Монсальви, отказался от даров Вилла-Андрадо, но Эскорнебеф и последний оставшийся в живых гасконец по имени Фортюна, маленький человечек с обезьяньим лицом, которое нервно подергивалось после недавнего сражения, накинулись на еду с жадностью людей, давно не евших досыта. Зато теперь они пировали в пещере Вентадура. Потом Арно назначил часовых и первым встал на стражу. Он устроился возле огня, скрестив длинные ноги и положив руки на рукоять меча. Младенец мирно спал на пухлой груди дремлющей Сары. Катрин, проглотив последний кусок, тут же провалилась в тяжелый сон без сновидений. Заснули и мужчины, улегшись на голую землю, подобно измученным животным. Тишина царила вокруг. Опасность миновала, и путь их был уже недолог. Как только займется заря, Арно посадит Катрин к себе на седло, чтобы уберечь ее от холода и тягот дороги. Скоро они увидят зубчатые стены Монсальви на краю большого плато, где вольно гуляют ветры. Старый замок, овеянный славой былых сражений и полный дорогих воспоминаний, заключит в свои объятия эту новую семью, которую вручит ему вернувшийся хозяин...
   Забыв о врагах и о мести, Арно де Моксальви счастливо улыбался, глядя в огонь, что защищал от холода двух самых дорогих ему существ. Отныне в них была заключена его жизнь. Затем он поднял глаза к черному небу, на котором одиноко светилась луна.
   - "Благодарю тебя. Господи, что даровал мне брата - огонь, которым ты освещаешь ночь! Прекрасен он и весел, непокорен и силен!" Благодарю тебя, Господи, за жену и сына, которых ты даровал мне...
   Глава пятая
   ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОНСАЛЬВИ
   Шесть дней спустя, покинув земли Вентадура, маленький отряд, сократившийся до шести человек, достиг высокого плато Шатеньрэ, открытого всем ветрам. Они были в самом сердце Оверни, и Катрин смотрела широко раскрытыми глазами на черные скалы, древние и суровые, зловещие в эти зимние дни. Их хмурая нагота смягчалась вечнозелеными соснами. Катрин удивлялась могучим горным потокам с кипящей пеной, лазурным озерам, которые вселяли в ее Душу неясную тревогу своим сумрачным безмолвием, лесам, которым, казалось, не было конца.
   Благодаря свежему воздуху, хорошей еде, оставленной испанцем, которой хватило на несколько дней, благодаря, наконец, крепости своего организма, она набирала силы с удивительной быстротой. Всего лишь через два дня после родов она пересела на Морган, несмотря на возражения Арно.
   - Я прекрасно себя чувствую! - возражала она со смехом. - Да мы и без того достаточно долго еле тащились из-за меня. Мне хочется поскорее добраться до Монсальви.
   На один день они остановились в аббатстве бенедиктинцев Сен-Жеро. Приор был родственником Арно. Здесь аббат д'Эстен окрестил юного Монсальви. По общему согласию родители дали ему имя Мишель, в память о брате Арно, некогда растерзанном парижской толпой.
   - Он будет похож на брата, - уверял Арно, разглядывая сына, что доставляло ему все большее удовольствие, - посмотри, он такой же светлый, как Мишель... и как ты, - добавил он, бросив взгляд на жену.
   Сердце молодой женщины преисполнилось радости при этих словах. Она с первого взгляда полюбила Мишеля де Монсальви, которого безуспешно пыталась спасти, и когда Арно клялся, что малыш станет точной копией брата, она с горделивым изумлением смотрела на младенца, которому дала жизнь. Сын стал ей еще ближе и дороже.
   Для младенца, которому была всего неделя от роду, маленький Мишель был очень крепок. Несмотря на холод и снегопады, он хорошо переносил дорогу. Приткнувшись к обширной груди сияющей Сары, закутанный в одеяло, из которого виднелось только крошечное личико, он почти все время спал, просыпаясь лишь затем, чтобы пронзительным голосом потребовать положенного кормления. Тогда путешественники становились на привал в каком-нибудь месте, где не так разбойничал ветер, и цыганка передавала малыша Катрин. Эти мгновения были полны неизъяснимого блаженства для молодой матери: она ощущала глубокое родство с сыном, чувствовала, что он принадлежит ей, как плоть ее и кровь. Маленькие пальчики цепко ухватывались за материнскую грудь, и младенец начинал сосать с жадностью, которая все больше тревожила Арно.
   - Ах, пройдоха! - ворчал он. - Как только приедем в замок, сразу же определим его к кормилице. Дай ему волю,?! он сожрет свою мать.
   - Для младенца нет ничего лучше материнского молока! - нравоучительно говорила Сара.
   - Э! В нашей семье мальчишкам всегда брали кормилиц. Мм, Монсальви, прожорливые, и матерям нас прокормить не под силу. У меня самого было целых две кормилицы! - с торжеством заявлял Арно.
   Эти стычки забавляли Катрин, которая хорошо понимала, отчего муж так нахваливает кормилиц. После родов женщинам полагалось воздерживаться от близости, и Арно с большим трудом переносил временное прекращение супружеских отношений. С наступлением ночи он с большой неохотой расставался с Катрин, которая укладывалась спать рядом с Сарой и младенцем. Сам же он, невзирая на тяготы дороги, отправлялся перед сном бродить по горам и возвращался только через два-три часа, совершенно измотанный. Молодая женщина ясно видела голодный блеск в его глазах, когда кормила Мишеля, а он стоял возле нее, не отрывая взгляда от обнаженной груди и сцепив руки за спиной, чтобы не было видно, как они дрожат.
   Утром того дня, которому предстояло завершиться уже в замке Монсальви, Арно едва не убил Эскорнебефа, который, приникнув к замочной скважине, подсматривал за молодой матерью. Великан не услышал шагов командира, ибо все внимание его было поглощено происходившим в комнате. В аббатстве Катрин с Сарой отвели келью, и когда настало время кормить Мишеля, молодая женщина, полагая, что никто ее не видит, распустила корсаж, выпростав обе груди и улыбаясь Саре, качавшей малыша. Кровь прилила к голове Эскорнебефа, и мощный удар Арно застал его врасплох. Сержант с воплем повалился, зажимая руками перебитый нос, но Монсальви пинком заставил его подняться.
   - Вон отсюда! И помни, что в следующий раз я ударю кинжалом.
   Тот заковылял прочь, согнувшись, как побитая собака, но бормоча сквозь зубы ругательства. Арно был весьма доволен собой, однако Катрин встревожилась.
   - Он такой злобный... его надо опасаться...
   - Он и пикнуть не посмеет! Я хорошо знаю это отродье. Впрочем, когда приедем в Монсальви, можно будет сунуть его в подземелье, чтобы успокоился.
   Но когда маленький отряд приготовился выступить в путь, Эскорнебефа нигде не смогли найти. Несмотря на свои огромный рост, он словно испарился. В монастыре никто не заметил, куда он исчез. Арно и этому не придал значения. - Меньше возни! Больше он нам совершенно не нужен - сказал он жене.
   Но аббата д'Эстена все-таки попросил заковать гасконца в цепи и бросить в тюрьму, если удастся его схватить. Из солдат, данных Ксантраем, у Арно оставался только маленький щуплый Фортюна, который ничуть не сожалел об исчезновении сержанта. После происшествия в лесу Шабрьер гасконец, убедившись в необыкновенной силе Готье, преисполнился к нему горячим восхищением, а на Катрин смотрел как на небожительницу, сошедшую на землю. Это был простодушный дикарь, по природе совсем не жестокий, но огрубевший в постоянных войнах. Отныне он следовал за нормандцем словно тень.
   К вечеру до Монсальви осталось не более восьми лье. Лошади шли ходко, их копыта звонко стучали по гранитному плато. Арно с трудом сдерживал нетерпение, и когда увидел выросшую на горизонте романскую башню церкви, пустил в галоп своего черного жеребца. Сзади летела Морган, распустив по ветру сверкающий белоснежный хвост. Из-под ее копыт вылетали камешки. Готье и Фортюна остались в арьергарде, возле Сары, державшей на руках Мишеля. Славная женщина, оберегая свое сокровище, не признавала теперь никакого аллюра, кроме неспешной спокойной рыси.
   Опьянев от скачки, Катрин пришпорила Морган. Кобыла, вытянув шею и раздув ноздри, помчалась за черным жеребцом и вскоре настигла его. Арно, смеясь, взглянул на жену, покрасневшую от радости и волнения.
   - Тебе не обогнать меня, прекрасная наездница! - крикнул он на ветру. Да и дороги ты не знаешь...
   - Это уже замок?
   - Нет! Аббатство... Между ним и горой л'Арбр стоит деревня, а на горе наш дом. Нужно свернуть налево и ехать под стенами монастыря, а затем углубиться в лес. Замок возвышается над горой, и с башен видна вся округа. Ты увидишь сама... такое чувство, будто под ногами у тебя вселенная!
   Он умолк, задохнувшись от ветра и стремительной скачки. Катрин, не отвечая, улыбнулась и еще раз пришпорила Морган. Та вытянулась в струну и обошла жеребца. Катрин счастливо засмеялась, а оплошавший Арно разразился проклятиями, как тамплиер, вонзив шпоры в бока лошади. Жеребец мощным рывком ушел вперед... Стены аббатства были совсем близко. Катрин уже видела черепичные крыши деревенских домов, но тут Арно круто свернул налево, на маленькую тропинку, ведущую в лес. Обернувшись, она заметила, что остальные далеко отстали.