Страница:
– Он отправился в Париж?.. Безумец! Именно этого я и боялся! Сам того не зная, он нарывается на засаду…
Уже же таясь, Меланж подбежала к автомобилю:
– Что случилось? Расскажите мне подробнее!
Ее появление же удивило проводника. Он приветствовал ее и даже изобразил ободряющую улыбку. Но лицо его оставалось встревоженным…
– Я имею право все знать, – не унималась Мелани. Ведь он поехал в Париж именно из-за меня. Скажите, какая опасность ему грозит? – Я лишь опасаюсь этого. Вчера, прочтя сообщение в газете, я предположил, что он именно так и поступит… Бросил все и поспешил к вам. К несчастью, опоздал, но я еще могу его нагнать…
– Прежде всего, ответьте на мой вопрос, – настаивала Мелани.
– И выпейте чашечку кофе! Кстати, нам всем не мешает его выпить, – вступила в разговор Виктория. – В любом случае, до ближайшего поезда на Париж остается несколько часов!
– Но почему нельзя отправить ему в Париж телеграмму? Ведь там у него есть квартира! Надо вызвать его телеграфом сюда, – не унималась Мелани.
– Он не вернется. Я смогу объяснить ему все только при встрече, – подумав, ответил Пьер.
Некоторое время они молчали. Пьер нервно барабанил пальцами по столу, не глядя на Мелани. И тут она опять взорвалась:
– Умоляю вас! Объясните, что происходит? Я люблю его, если с ним что-то случится… из-за меня… я просто не вынесу!
Но Пьер Бо молчал, опустив глаза и придав лицу непроницаемое выражение. Тогда заговорила Виктория.
– Месье Антуан не велит распространяться об этом, но по правде сказать, он уже давно ведет… двойную жизнь. Я знаю, что вы его любите. Так вот, быть может, он и его друзья вам помогут?..
– Его друзья… двойная жизнь… говорите же, что происходит! – закричала Мелани с отчаянием.
И тут Пьер Бо заговорил. И Мелани узнала, что под невинным прикрытием живописца Антуан Лоран уже давно служит Франции в качестве разведчика. Время от времени он выполняет различные поручения, зачастую используя для этого свои поездки на этюды.
Так, прошлой зимой он сумел добыть крайне важный документ, от получения которого во многом зависела судьба франко-русского союза. При этом Антуан был ранен, а тот, у которого он этот документ выкрал, известный террорист, агент царской охранки и германской разведки Азеф – предполагалось, что убит.
– Только на самом деле он не был убит, – продолжал Пьер Бо. – Всего неделю назад он выехал Средиземноморским экспрессом из Ниццы в Париж в обществе своей любовницы. Я сам узнал его. И едет он в Париж именно для того, чтобы расквитаться с человеком, вставшим на его пути и едва его не убившим.
– Тогда почему вы не предупредили Антуана?
– В этом не было никакой срочности, как раз наоборот. Для Антуана Азеф – личный враг и он мог презреть дисциплину и самостоятельно отправиться на встречу с ним, узнав, что тот жив и находится в Париже. Я предупредил руководство и мы решили, что Антуана лучше держать в неведении.
– Руководство?
– Да, причем на самом высоком уровне! Но прочитав статью, я испугался не на шутку. Я сразу понял, как Антуан станет действовать. И вот я здесь, но… опоздал! Все, что мне остается – попробовать найти его в Париже, пока еще не поздно… А теперь благодарю вас за угощение, мне пора ехать!
– Подождите несколько минут, я еду с вами, – решительно заявила Мелани.
– Что за вздор! Не смейте этого делать, – взорвалась Виктория. – Месье Антуан…
– По моей вине жизнь Антуана в опасности, – оборвала ее Мелани. – И мне пора самой вмешаться в это дело. Иначе месье Бо вряд ли уговорит его вернуться. Вы… сможете заплатить за мой билет на поезде? Я верну вам деньги, как только мы приедем в Париж.
– Может быть, вы хотите предупредить о своем приезде семью?
– Нет! Предупредим одного дядюшку! На него я могу положиться. И боже мой, какое облегчение он испытает, узнав, что я жива.
С этими словами Мелани побежала наверх собирать свой багаж.
Глава IX
Уже же таясь, Меланж подбежала к автомобилю:
– Что случилось? Расскажите мне подробнее!
Ее появление же удивило проводника. Он приветствовал ее и даже изобразил ободряющую улыбку. Но лицо его оставалось встревоженным…
– Я имею право все знать, – не унималась Мелани. Ведь он поехал в Париж именно из-за меня. Скажите, какая опасность ему грозит? – Я лишь опасаюсь этого. Вчера, прочтя сообщение в газете, я предположил, что он именно так и поступит… Бросил все и поспешил к вам. К несчастью, опоздал, но я еще могу его нагнать…
– Прежде всего, ответьте на мой вопрос, – настаивала Мелани.
– И выпейте чашечку кофе! Кстати, нам всем не мешает его выпить, – вступила в разговор Виктория. – В любом случае, до ближайшего поезда на Париж остается несколько часов!
– Но почему нельзя отправить ему в Париж телеграмму? Ведь там у него есть квартира! Надо вызвать его телеграфом сюда, – не унималась Мелани.
– Он не вернется. Я смогу объяснить ему все только при встрече, – подумав, ответил Пьер.
Некоторое время они молчали. Пьер нервно барабанил пальцами по столу, не глядя на Мелани. И тут она опять взорвалась:
– Умоляю вас! Объясните, что происходит? Я люблю его, если с ним что-то случится… из-за меня… я просто не вынесу!
Но Пьер Бо молчал, опустив глаза и придав лицу непроницаемое выражение. Тогда заговорила Виктория.
– Месье Антуан не велит распространяться об этом, но по правде сказать, он уже давно ведет… двойную жизнь. Я знаю, что вы его любите. Так вот, быть может, он и его друзья вам помогут?..
– Его друзья… двойная жизнь… говорите же, что происходит! – закричала Мелани с отчаянием.
И тут Пьер Бо заговорил. И Мелани узнала, что под невинным прикрытием живописца Антуан Лоран уже давно служит Франции в качестве разведчика. Время от времени он выполняет различные поручения, зачастую используя для этого свои поездки на этюды.
Так, прошлой зимой он сумел добыть крайне важный документ, от получения которого во многом зависела судьба франко-русского союза. При этом Антуан был ранен, а тот, у которого он этот документ выкрал, известный террорист, агент царской охранки и германской разведки Азеф – предполагалось, что убит.
– Только на самом деле он не был убит, – продолжал Пьер Бо. – Всего неделю назад он выехал Средиземноморским экспрессом из Ниццы в Париж в обществе своей любовницы. Я сам узнал его. И едет он в Париж именно для того, чтобы расквитаться с человеком, вставшим на его пути и едва его не убившим.
– Тогда почему вы не предупредили Антуана?
– В этом не было никакой срочности, как раз наоборот. Для Антуана Азеф – личный враг и он мог презреть дисциплину и самостоятельно отправиться на встречу с ним, узнав, что тот жив и находится в Париже. Я предупредил руководство и мы решили, что Антуана лучше держать в неведении.
– Руководство?
– Да, причем на самом высоком уровне! Но прочитав статью, я испугался не на шутку. Я сразу понял, как Антуан станет действовать. И вот я здесь, но… опоздал! Все, что мне остается – попробовать найти его в Париже, пока еще не поздно… А теперь благодарю вас за угощение, мне пора ехать!
– Подождите несколько минут, я еду с вами, – решительно заявила Мелани.
– Что за вздор! Не смейте этого делать, – взорвалась Виктория. – Месье Антуан…
– По моей вине жизнь Антуана в опасности, – оборвала ее Мелани. – И мне пора самой вмешаться в это дело. Иначе месье Бо вряд ли уговорит его вернуться. Вы… сможете заплатить за мой билет на поезде? Я верну вам деньги, как только мы приедем в Париж.
– Может быть, вы хотите предупредить о своем приезде семью?
– Нет! Предупредим одного дядюшку! На него я могу положиться. И боже мой, какое облегчение он испытает, узнав, что я жива.
С этими словами Мелани побежала наверх собирать свой багаж.
Глава IX
Дом на Елисейских полях
Поезд, в котором приехала Мелани, совсем не был похож на Средиземноморский экспресс. Это был обычный пассажирский, где в вагонах первого класса можно было относительно удобно провести ночь. Однако она спала и чувствовала себя гораздо лучше, чем в спальном вагоне-люксе, где даже не раскрыла постель. Единственное, что ей мешало, это костюм, сшитый для свадебного путешествия, и этот ужасный корсет. Она приспособила на шляпку светло-коричневую плотную вуаль, которая скрывала ее волосы и лицо. В купе ехала еще одна пожилая пара, но, видя, что девушка ищет уединения, они даже не заговорили с ней. К тому же они должны были выйти в Лионе.
Пьер Бо ехал в том же поезде, но, усадив Мелани в купе, он попрощался и сказал, что поможет ей по прибытии, если Оливье Дербле не получил или не понял ее телеграмму. Сам же он нашел место в другом вагоне.
Мелани почувствовала себя не очень уверенно, когда в девять часов утра поезд прибыл на парижский вокзал. На платформе было много народа, и Мелани со своим багажом слегка растерялась. Но вскоре подошел носильщик, и, оглянувшись, она увидела Пьера, который разговаривал с железнодорожным служащим в форменной фуражке, не спуская с нее глаз. Она улыбнулась и сделала знак рукой, отправляясь вслед за носильщиком. Она шла, вглядываясь в лица людей, и волнение охватило ее: а вдруг Дербле не получил телеграмму? Или его нет в городе? Или телеграмму принесли с опозданием? Что она будет делать? Одно было несомненно: она ни за что на свете не поедет к матери.
И вдруг Мелани увидела его. Дербле стоял у входа на платформу, держа руки в карманах длинного серого пальто из английского драпа. Воротник был поднят. Нахмурившись, он вглядывался в толпу, выброшенную прибывшим поездом, ища знакомый силуэт. Обычно такой сдержанный и холодный, сейчас он казался взволнованным. Мелани бросилась к нему.
– Слава Богу, вы пришли! Вы не представляете, как я рада…
Он почти грубо схватил ее за плечи, вглядываясь в лицо, скрытое вуалью:
– Это действительно вы? Телеграмма чуть не свела меня с ума, потому что вы единственная Мелани, которую я знаю. А говорили, что вас нет в живых…
Вместо ответа она приподняла вуаль, чтобы он увидел лицо. Он облегченно вздохнул, а руки его бессильно упали с ее плеч.
– Я ничего не понимаю в этой истории! Но слава Богу, что вы догадалась обратиться ко мне!
Этот флегматичный обычно деловой человек был странно взволнован. Мелани верила в его честность и точность, но никогда не думала, что он столь эмоционален.
– Мне стыдно признаться вам, что я ничуть не доверяю своей матери, – сказала она, поправляя шляпку. – И я не знаю, где сейчас дядя. Но я вспомнила, что вы сказали тогда на этом же вокзале: я могу приехать и жить в особняке дедушки…
– Я заехал туда, чтобы предупредить Сомса, – сказал он все еще с некоторым сомнением. – Дом ждет вас, и я вас сейчас туда отвезу. У вас есть багаж?
– У меня лишь то, что я брала с собой в экспресс.
– У вас скоро будет все необходимое. Не забывайте, что вы богаты…
Он подвел девушку к двухместной карете, стоявшей во дворе вокзала, и она облегченно вздохнула, оказавшись на мягких подушках этого элегантного экипажа, пахнущего лавандой и английским табаком. В этот последний день апреля было холодно. Шел мелкий холодный дождь, и Париж казался еще более серым. Мелани чувствовала промозглый холод, пронявший ее до костей. Ей казалось, что Шато-сен-Совер, его солнце, цветы, и особенно теплота его обитателей были теперь так же далеки, как Китай.
Оливье Дербле заботливо усадил ее и накрыл ноги пледом.
– У нас уже неделю стоит ужасная погода, как будто зима решила вернуться… Я сгораю от нетерпения спросить вас кое о чем, но вы, наверное, устали.
– Не очень, я довольно хорошо спала. Но очень хочу есть!
Дербле улыбнулся, услышав такое заявление, которое в глазах любой дамы из света считалось бы вульгарным. Хотеть есть, это, по их мнению, что-то вроде болезни, относящейся лишь к низшим слоям общества, и говорить об этом считалось неприличным.
– Это мы сейчас уладим. И поскольку соловья баснями не кормят, то давайте просто смотреть на Париж.
К удивлению Мелани, несмотря на плохую погоду, город выглядел праздничным. Всюду висели французские и английские флаги, украшавшие общественные здания, а вдоль улиц трепетали на ветру длинные трехцветные вымпелы. Трамваи и омнибусы были украшены французскими и британскими флажками, а воздух пах лондонскими туманами.
– Отчего все эти флаги? – спросила Мелани. – Ведь сегодня не 14 июля?
– Завтра с официальным визитом в страну прибывает король Англии, а поскольку французы обожали его, пока он был принцем Уэльским, а теперь видят в нем монарха коварного Альбиона, которому не могут простить их поражение в Фашоде[3], то правительство надеется с помощью всей этой мишуры подогреть их энтузиазм. Вот вы увидите Елисейские поля! Кругом – синие, белые и красные цвета. Да где же вы были, что совсем ни о чем не знаете? – не смог он удержаться от вопроса.
Это заставило Мелани улыбнуться.
– В раю… или почти! В одном замке в Провансе. Но успокойтесь. Как только я утолю голод, я расскажу вам все. «Или почти», – подумала она про себя, решив не упоминать о своих близких отношениях с Антуаном.
Когда Мелани появилась на пороге огромного вестибюля, типично английская сдержанность старого Сомса растаяла, как снег на солнце. Он разрыдался.
– Так это правда? – воскликнул он. – Вы живы, мадемуазель Мелани? Зачем же было заставлять нас поверить в вашу… О! Я просто не могу произнести это слово!
– Ну так и не произносите его, Сомс, – ответил Дербле. – Она жива, и это главное. К тому же, очень голодна!
– Я уже все приготовил в зимнем саду.
Еще через минуту, не забыв пригласить к столу Оливье Дербле, Меланж поглощала чашку за чашкой взбитый шоколад со сливками, густой и жирный, макая в него по-плебейски рогалики, самые хрустящие и самые воздушные, какие ей когда-либо приходилось есть. Эти вкусности были делом рук Эрнестины – мадам Дюрюи, как ее стали называть с тех пор, как она стала экономкой в доме. Ибо, несмотря на все уговоры Оливье, невозможно было удержать шеф-повара, которому дед придавал столь большое значение. Этот подлинный артист своего дела заявил, что не может оставаться без дела возле своих погашенных плит. «Если я не работаю, я гибну», заявил он, снимая свой колпак и фартук. И отправился в Брюссель, где ему предложили эти атрибуты во дворце Лекэн. Его примеру последовали некоторые другие служащие из дома, в основном из молодых, но верность тех, кто остался, была безгранична, и Дербле не стоило труда взять с них слово, что они никому ничего не скажут о столь чудесном возвращении Мелани.
– Позволю себе заметить, – заявил Сомс от имени оставшихся слуг, – мы решили сразу же уйти, если маркизу де Варенну пришло бы в голову поселиться здесь. Его репутация среди живущих в доме оставляет желать лучшего…
И он отправился к себе. Мелани тем временем закончила свой завтрак, позволила Оливье закурить сигарету и уселась, свернувшись калачиком, в плетеное кресло на подушках, украшенных цветами. И начала свой рассказ о свадебном путешествии.
Дербле слушал ее, не прерывая и не высказывая никаких признаков волнения. Он сидел в теин гигантских листьев аспидистры, и лицо его было холодно и неподвижно, а глаза полуприкрыты. Казалось, он старался сделать так, чтобы собеседница забыла о его существования, и Мелани была ему очень признательна, так как это позволяло ей говорить более свободно.
– По всей видимости, господин Лоран спас мне жизнь, – заключила она, – и если бы я случайно не узнала, что возвратившись в Париж он подвергается опасности, помогая мне, я, может быть, никогда бы не приехала.
– Позволив преступнику получить наследство, на которое он не имеет никакого права? И не думая об опасности, которая грозит вашему дядюшке? О, мадам, я не узнаю внучку вашего дедушки.
В его голосе, кроме гнева, слышались какие-то другие нотки, но Мелани не могла понять, что бы это могло быть.
– Как бы вы могли меня узнать? – грустно спросила она. – Мы совершенно чужие люди. И вы не можете понять, что пережила я в этом доме, где чувствовала себя у себя и могла быть самой собой… Не думайте, что я пытаюсь защищаться, – добавила она, увидев, что он собирается ее перебить. – Я прощу вас иметь в виду только одно: после смерти отца единственный, кто заботился о моем благополучии, был дедушка. К сожалению, мы встретились с ним слишком поздно, и до последнего морского путешествия он оставался для меня неким стареющим Людовиком XIV, которого я по определенным дням должна была навещать.
– Я думал, вы любили его?
– Я полюбила его, когда открыла его… позже – слишком поздно! А теперь… я должна оставить вас, чтобы немного привести себя в порядок и… – Ну конечно же. Мадам Дюрюи должна была уже приготовить для вас комнату вашей бабушки…
Он вышел наконец из своего зеленого укрытия и протянул ей руку.
– Простите меня, если я чем-нибудь вас обидел. Прошу считать мою въедливость проявлением… преданности. Кроме того, признаюсь, я всегда презирал маркиза де Варенна…
В этот момент появилась домоправительница и объявила, что ванна готова. Дербле обратился к ней:
– Будьте столь любезны и снимите мерку с нашего милого привидения. И размеры всего прочего.
– Я как раз хотела вам сказать об этом, господин Оливье. У нашей молодой особы почти нечего надеть, кроме ее драгоценностей…
– Если вы доверите мне это дело, я постараюсь купить все необходимое. А пока я покидаю вас, но вечером приду снова.
– Вы пообедаете со мной?
– Благодарю вас, не сегодня. Впрочем, я приду кое с кем, кто может быть нам очень полезен. К счастью, де Варенн все еще в Италии, где он руководит «поисками», но собирается скоро вернуться.
– А мой дядюшка? Мне так хотелось бы увидеть его.
– К сожалению, он в Египте. Я постарался предупредить его, отправив телеграммы во все гостиницы… Ну, до вечера!
Комната бабушки, отделанная в стиле ее молодости, скорее подошла бы императрице Евгении, супруге Наполеона III. Мелани просто потерялась там, когда после ванны оказалась в этом мире розового бархата, пестрых ковров, глубоких кресел с подушками и кисточками. Над всем этим возвышалась кровать черного дерева, инкрустированного медью, столь огромная, что хрупкая фигурка Элодии Депре-Мартель просто терялась там, когда рядом не было могучего супруга. Кроме того, судя по обстановке комнаты, бабушка была большой мерзлячкой, да Мелани и до того знала об этом, ибо никогда не видела бабушку без ее многочисленных шалей, ее знаменитых кашмирских платков, которых у нее была целая коллекция.
Один из них, глубокого красного цвета с золотой нитью, и накинула Эрнестина на плечи Мелани. Ей пришлось натянуть серое шелковое платье бабушки, которое не сходилось на спине. Молодая особа была гораздо выше и полнее своей бабушки. Чтобы удлинить платье, горничная приспособила большой волан из гофрированного муслина от другого туалета.
Получилось довольно мило, но, разглядывая себя в большое зеркало, Мелани не могла не задать себе вопрос о том, будет ли она когда-нибудь носить платья не только сшитые для нее, но и по ее вкусу, ибо Оливье Дербле отправился с намерением обновить ее гардероб. Остается подождать, чтобы увидеть, во что это выльется.
По ее просьбе Сомс проводил ее в кабинет деда, где был установлен один из телефонов (второй стоял в вестибюле), и, поскольку она еще никогда не пользовалась этим изобретением, то попросила Сомса соединить ее с нужным номером. Она протянула ему клочок бумаги, на котором Пьер Бо записал парижский номер Антуана. Однако старый слуга напрасно просил барышню звонить и звонить еще, на том конце провода никто не брал трубку.
– Придется смириться, мадемуазель Мелани: никого нет.
– Попробуем еще раз, попозже, – но поскольку беспокойство, внушенное ей откровениями Пьера Бо, возрастало, она попросила Сомса позвонить в редакцию газеты «Матэн» и попросить к телефону господина Лартига. Увы, тоже безуспешно: журналиста не было в Париже. Мысль о том, что он, возможно, уже уехал на озеро Комо, несколько успокоила Мелани. Если это так, то он встретился с Антуаном, и тот пока не попал в лапы врага.
Она попросила принести ей сегодняшние и даже вчерашние газеты, но, просмотрев их, не нашла того, чего так опасалась: сообщения о смерти известного художника. В газетах говорилось лишь о предстоящем приезде короля Эдуарда VII, назначенном на 1 мая. Мелани с аппетитом позавтракала среди стеклянных нимф зимнего сада, ибо большая столовая показалась ей слишком огромной. Она завтракала в одиночестве, читая «Фигаро», приставленную к графину, как делал Антуан, когда у него было дурное настроение и он не хотел ни с кем разговаривать. Ее заинтересовало подробное описание королевской яхты «Виктория и Альберт», на которой новый монарх Англии путешествовал по Средиземному морю в сопровождении своей обычной свиты, исключая министра иностранных дел, вместо которого с ним был лорд Хардинг, «прекрасный дипломат и великосветский человек». Она прочла также, что президент Лубе и господин Делькассэ, нынешний обитатель Кэ д'Орсэ, решили, несмотря ни на что, сыграть на старой популярности Эдуарда до его коронации, чтобы наладить мосты «сердечного согласия», которое в течение бесконечного правления его матери было до сих пор невозможно.
Оливье Дербле вернулся гораздо раньше, чем обещал, но с ним была женщина: брюнетка с бледным красивым лицом лет сорока. На ней было короткое пальто, черное шелковое платье, очень простое, но великолепного покроя, и красная накидка с помпонами. Огромная масса черных волос заплетена и уложена вокруг головы, оттягивая ее назад, что придавало ей еще более величественный вид. На шее простое коралловое колье. Когда она сняла перчатки, Мелани увидела тонкие белые руки, на пальце красовалось кольцо с рубином, укрепленным маленькими золотыми лапками.
Пока Мелани задавалась вопросом, не пожаловала ли к ней сама королева Испании, дама, не дав своему спутнику время представить ее, просто заявила, как если бы она была этой самой королевой:
– Меня зовут Жанна Ланвэн, и я решила сама посмотреть, на что вы похожи! Выйдите к свету, чтобы я могла вас разглядеть.
Мелани уже слышала об этой знаменитой, хоть и молодой портнихе, чей настоящий портновский талант позволял выбирать своих клиенток. Так что Альбина, несмотря на свою красоту, так и не смогла заинтересовать мадам Ланвэн.
Выполняя приказ, Мелани медленно кружилась на месте, очень смущенная тем, что знаменитая кутюрье сняла с нее ее кашмирскую шаль, обнажав все ухищрения с туалетом. Она с тревогой посмотрела на Дербле, который улыбнулся ей в ответ:
– Я напрасно говорил мадам Ланвэн, что вы не стремитесь афишировать себя, но она ничего не хотела слушать, когда вручил ей ваши размеры и попросил подобрать несколько платьев…
– Платья не покупают, как пучок моркови. Во всяком случае не у меня! – заявила испанская королева. – Особенно мужчина! Если бы я не питала к нему чувства дружбы, то просто выкинула бы его вон. У него есть вкус, но, с моей точки зрения, недостаточный. Кроме того, я не могу творить в пустоту…
– Ну как, Жанна?
Она ответила ему ослепительной улыбкой. – Замечательно, друг мой, я рада, что заставила вас привести меня сюда. Эта молодая дама – кстати, как вас называть, мадам или мадемуазель.
– Мадемуазель, – быстро ответила Мелани.
– Прекрасно! Эта молодая мадемуазель, говорю я, могла бы позировать в другие времена Томасу Гейнсборо. Чтобы стать окончательно очаровательной, ей не хватает только нарядов. И хорошей прически. Но я нарисую модель, и ее горничная вполне сможет сделать ей то, что я хочу.
Она достала из кармана записную книжку, карандаш и быстро нарисовала два или три эскиза. После чего улыбнулась, взглянув в широко открытые глаза своей клиентки:
– Завтра у вас будет две или три хороших вещи. Вы проводите меня, Оливье?
– Конечно, дорогая Жанна! Я бесконечно благодарен вам за то, что вы приехали. Это одолжение я никогда не забуду…
Они исчезли столь же быстро, как и появились, а Мелани снова закуталась в свою шаль. Перед уходом Дербле сказал ей тихо, что придет между шестью и семью часами.
Мелани решила дожидаться его в рабочем кабинете деда, ибо ей нравилась эта строгая, но удобная комната, со стенами, обшитыми панелями красного дерева, кожаные кресла, большая медная лампа на широком столе. Она напоминала ей интерьер яхты «Аскья». Великолепная гравюра, изображавшая двухмачтовик «Америка», и две марины украшали кабинет.
Мелани уселась с ногами в кресло возле камина, в котором Сомс разжег огонь, ибо погода была прохладная. Здесь она и приняла седовласого господина с усталым лицом, одетого в черный довольно элегантный костюм, которого Сомс представил как комиссара Ланжевэна из сыскной полиции.
– Несмотря на напряженную работу, связанную с предстоящим прибытием короля Эдуарда, – сказал Оливье, – комиссар согласился уделить нам несколько минут.
– Поверьте, месье, что я вам очень признательна за ваш визит в таких обстоятельствах, – сказала Мелани. – Садитесь, прошу вас! – Она поколебалась мгновение, ибо впервые исполняла роль хозяйки дома, – потом добавила: – Сомс, пожалуйста, принесите этим господам то, что подходит в этот час. Признаюсь, здесь я полный профан, – закончила она с улыбкой.
Ланжевэн собрался отказаться, но Дербле настоял:
– Немного портвейна вам не повредит, друг мой, а в этом доме это вино великолепно!
Сидя напротив молодой хозяйки дома, с хрустальным бокалом в руках, полицейский расслабился и улыбнулся молодой даме, которая с тревогой смотрела на него.
– А теперь, будьте добры, мадам, повторить мне то, что вы рассказали господину Дербле.
Рассказ был коротким, ибо комиссар уже многое знал.
– Да, это самое странное свадебное путешествие, о котором мне когда-либо приходилось слышать! – вздохнул он.
Отпив глоток своего напитка, добавил:
– Несомненно, маркиз де Варенн должен ответить мне на несколько вопросов по возвращении.
– А он все еще не вернулся? – спросила Мелани.
– Мы узнаем об этом. За ним следует целая свора журналистов, не отступая ни на шаг. Думаю, однако, что вы его скоро увидите. Особенно, когда узнают о вашем возвращении.
Мелани хотела возразить, но Дербле опередил ее:
– Мадемуазель Депре-Мартель, – сказал он, как бы подчеркивая это имя, – только что приехала и не хочет, чтобы о ее появлении слишком скоро узнали. Она хочет…
– Дать себе время отдышаться и, особенно, избежать ненужной огласки. Я охотно допускаю это. Но когда я выйду на маркиза, надо, чтобы это было оправдано.
– Конечно. Лучше было бы, чтобы вы сами ему объявили, что он совсем не такой вдовец, как ему кажется. Его реакция может быть интересной.
– Я такого же мнения. Очевидно, вам придется пожить здесь в одиночестве, мадемуазель. Вам это будет не слишком тяжело?
– Нет. Здесь я у своего деда, значит, у себя. Я с сожалением хочу сказать вам, что совсем не стремлюсь увидеть свою мать. По крайней мере сейчас.
– И все-таки придется, ибо если маркиз убил ту, кого выдавал за вас, он будет искать и найдет удобную отговорку: он заявит о клевете. Он даже может, друг мой, обвинить вас в том, что вы нашли двойника его покойной супруги, чтобы сохранить за собой право управлять ее имуществом. Тогда придется обратиться к помощи матери…
– Не только она одна может подтвердить мою подлинность, – сказала Мелани. – Все слуги этого дома…
– Ваши слуги… Их свидетельство неполноценно.
– Ну тогда мой дядюшка Юбер…
– Который все еще в Египте и может вовремя не вернуться. Но скажите мне, моя дорогая! Откуда такое отношение к матери? Вы считаете ее способной отвергнуть вас?
Ответ прозвучал четко и коротко.
– Да.
– Но почему?
– Потому что она любит господина де Варенна. Она ни минуты не станет колебаться, выбирая между мной и им. Достаточно будет ему сказать, что я лишь двойник…
– Ну что ж, я готов оказать вам свою помощь… в память о моем старом друге Тимоти. Да, я хорошо знал вашего деда, – добавил он, снова улыбнувшись, – но хочу вас предупредить: с человеком, способным задумать столь коварное убийство, придется много повозиться. Если не удастся сразу предъявить ему обвинение, дело затянется. Вы не боитесь борьбы, мадемуазель?
– Не больше, чем одиночества. Я хочу лишь, чтобы наш брак был расторгнут законом и аннулирован церковью. После этого господин де Варенн может сколько угодно искать себе новую богатую наследницу.
– Если, конечно, в водах озера Комо не найдут тело и не будет доказано, что он убил женщину. Тогда он попадет в руки правосудия, и ему будет стоить большого труда избежать эшафота…
– Возвращаясь к вопросу о клевете, – сказала Мелани, – мы можем обратиться к свидетельству двух мужчин, которые спасли меня в поезде и которые, не колеблясь, присягнут в этом…
– Я нисколько не сомневаюсь, но, было бы желательно, чтобы до этого не дошло. Если о вашем приключении узнает широкая публика, скандал будет огромный, потому что, сами подумайте, вы убежали с неизвестным в ночь после свадьбы. Видите ли, в мире шалости мужчин, особенно обольстительных, вызывают улыбку. Но о женщинах судят гораздо строже, и надо подумать о вашей репутации.
Пьер Бо ехал в том же поезде, но, усадив Мелани в купе, он попрощался и сказал, что поможет ей по прибытии, если Оливье Дербле не получил или не понял ее телеграмму. Сам же он нашел место в другом вагоне.
Мелани почувствовала себя не очень уверенно, когда в девять часов утра поезд прибыл на парижский вокзал. На платформе было много народа, и Мелани со своим багажом слегка растерялась. Но вскоре подошел носильщик, и, оглянувшись, она увидела Пьера, который разговаривал с железнодорожным служащим в форменной фуражке, не спуская с нее глаз. Она улыбнулась и сделала знак рукой, отправляясь вслед за носильщиком. Она шла, вглядываясь в лица людей, и волнение охватило ее: а вдруг Дербле не получил телеграмму? Или его нет в городе? Или телеграмму принесли с опозданием? Что она будет делать? Одно было несомненно: она ни за что на свете не поедет к матери.
И вдруг Мелани увидела его. Дербле стоял у входа на платформу, держа руки в карманах длинного серого пальто из английского драпа. Воротник был поднят. Нахмурившись, он вглядывался в толпу, выброшенную прибывшим поездом, ища знакомый силуэт. Обычно такой сдержанный и холодный, сейчас он казался взволнованным. Мелани бросилась к нему.
– Слава Богу, вы пришли! Вы не представляете, как я рада…
Он почти грубо схватил ее за плечи, вглядываясь в лицо, скрытое вуалью:
– Это действительно вы? Телеграмма чуть не свела меня с ума, потому что вы единственная Мелани, которую я знаю. А говорили, что вас нет в живых…
Вместо ответа она приподняла вуаль, чтобы он увидел лицо. Он облегченно вздохнул, а руки его бессильно упали с ее плеч.
– Я ничего не понимаю в этой истории! Но слава Богу, что вы догадалась обратиться ко мне!
Этот флегматичный обычно деловой человек был странно взволнован. Мелани верила в его честность и точность, но никогда не думала, что он столь эмоционален.
– Мне стыдно признаться вам, что я ничуть не доверяю своей матери, – сказала она, поправляя шляпку. – И я не знаю, где сейчас дядя. Но я вспомнила, что вы сказали тогда на этом же вокзале: я могу приехать и жить в особняке дедушки…
– Я заехал туда, чтобы предупредить Сомса, – сказал он все еще с некоторым сомнением. – Дом ждет вас, и я вас сейчас туда отвезу. У вас есть багаж?
– У меня лишь то, что я брала с собой в экспресс.
– У вас скоро будет все необходимое. Не забывайте, что вы богаты…
Он подвел девушку к двухместной карете, стоявшей во дворе вокзала, и она облегченно вздохнула, оказавшись на мягких подушках этого элегантного экипажа, пахнущего лавандой и английским табаком. В этот последний день апреля было холодно. Шел мелкий холодный дождь, и Париж казался еще более серым. Мелани чувствовала промозглый холод, пронявший ее до костей. Ей казалось, что Шато-сен-Совер, его солнце, цветы, и особенно теплота его обитателей были теперь так же далеки, как Китай.
Оливье Дербле заботливо усадил ее и накрыл ноги пледом.
– У нас уже неделю стоит ужасная погода, как будто зима решила вернуться… Я сгораю от нетерпения спросить вас кое о чем, но вы, наверное, устали.
– Не очень, я довольно хорошо спала. Но очень хочу есть!
Дербле улыбнулся, услышав такое заявление, которое в глазах любой дамы из света считалось бы вульгарным. Хотеть есть, это, по их мнению, что-то вроде болезни, относящейся лишь к низшим слоям общества, и говорить об этом считалось неприличным.
– Это мы сейчас уладим. И поскольку соловья баснями не кормят, то давайте просто смотреть на Париж.
К удивлению Мелани, несмотря на плохую погоду, город выглядел праздничным. Всюду висели французские и английские флаги, украшавшие общественные здания, а вдоль улиц трепетали на ветру длинные трехцветные вымпелы. Трамваи и омнибусы были украшены французскими и британскими флажками, а воздух пах лондонскими туманами.
– Отчего все эти флаги? – спросила Мелани. – Ведь сегодня не 14 июля?
– Завтра с официальным визитом в страну прибывает король Англии, а поскольку французы обожали его, пока он был принцем Уэльским, а теперь видят в нем монарха коварного Альбиона, которому не могут простить их поражение в Фашоде[3], то правительство надеется с помощью всей этой мишуры подогреть их энтузиазм. Вот вы увидите Елисейские поля! Кругом – синие, белые и красные цвета. Да где же вы были, что совсем ни о чем не знаете? – не смог он удержаться от вопроса.
Это заставило Мелани улыбнуться.
– В раю… или почти! В одном замке в Провансе. Но успокойтесь. Как только я утолю голод, я расскажу вам все. «Или почти», – подумала она про себя, решив не упоминать о своих близких отношениях с Антуаном.
Когда Мелани появилась на пороге огромного вестибюля, типично английская сдержанность старого Сомса растаяла, как снег на солнце. Он разрыдался.
– Так это правда? – воскликнул он. – Вы живы, мадемуазель Мелани? Зачем же было заставлять нас поверить в вашу… О! Я просто не могу произнести это слово!
– Ну так и не произносите его, Сомс, – ответил Дербле. – Она жива, и это главное. К тому же, очень голодна!
– Я уже все приготовил в зимнем саду.
Еще через минуту, не забыв пригласить к столу Оливье Дербле, Меланж поглощала чашку за чашкой взбитый шоколад со сливками, густой и жирный, макая в него по-плебейски рогалики, самые хрустящие и самые воздушные, какие ей когда-либо приходилось есть. Эти вкусности были делом рук Эрнестины – мадам Дюрюи, как ее стали называть с тех пор, как она стала экономкой в доме. Ибо, несмотря на все уговоры Оливье, невозможно было удержать шеф-повара, которому дед придавал столь большое значение. Этот подлинный артист своего дела заявил, что не может оставаться без дела возле своих погашенных плит. «Если я не работаю, я гибну», заявил он, снимая свой колпак и фартук. И отправился в Брюссель, где ему предложили эти атрибуты во дворце Лекэн. Его примеру последовали некоторые другие служащие из дома, в основном из молодых, но верность тех, кто остался, была безгранична, и Дербле не стоило труда взять с них слово, что они никому ничего не скажут о столь чудесном возвращении Мелани.
– Позволю себе заметить, – заявил Сомс от имени оставшихся слуг, – мы решили сразу же уйти, если маркизу де Варенну пришло бы в голову поселиться здесь. Его репутация среди живущих в доме оставляет желать лучшего…
И он отправился к себе. Мелани тем временем закончила свой завтрак, позволила Оливье закурить сигарету и уселась, свернувшись калачиком, в плетеное кресло на подушках, украшенных цветами. И начала свой рассказ о свадебном путешествии.
Дербле слушал ее, не прерывая и не высказывая никаких признаков волнения. Он сидел в теин гигантских листьев аспидистры, и лицо его было холодно и неподвижно, а глаза полуприкрыты. Казалось, он старался сделать так, чтобы собеседница забыла о его существования, и Мелани была ему очень признательна, так как это позволяло ей говорить более свободно.
– По всей видимости, господин Лоран спас мне жизнь, – заключила она, – и если бы я случайно не узнала, что возвратившись в Париж он подвергается опасности, помогая мне, я, может быть, никогда бы не приехала.
– Позволив преступнику получить наследство, на которое он не имеет никакого права? И не думая об опасности, которая грозит вашему дядюшке? О, мадам, я не узнаю внучку вашего дедушки.
В его голосе, кроме гнева, слышались какие-то другие нотки, но Мелани не могла понять, что бы это могло быть.
– Как бы вы могли меня узнать? – грустно спросила она. – Мы совершенно чужие люди. И вы не можете понять, что пережила я в этом доме, где чувствовала себя у себя и могла быть самой собой… Не думайте, что я пытаюсь защищаться, – добавила она, увидев, что он собирается ее перебить. – Я прощу вас иметь в виду только одно: после смерти отца единственный, кто заботился о моем благополучии, был дедушка. К сожалению, мы встретились с ним слишком поздно, и до последнего морского путешествия он оставался для меня неким стареющим Людовиком XIV, которого я по определенным дням должна была навещать.
– Я думал, вы любили его?
– Я полюбила его, когда открыла его… позже – слишком поздно! А теперь… я должна оставить вас, чтобы немного привести себя в порядок и… – Ну конечно же. Мадам Дюрюи должна была уже приготовить для вас комнату вашей бабушки…
Он вышел наконец из своего зеленого укрытия и протянул ей руку.
– Простите меня, если я чем-нибудь вас обидел. Прошу считать мою въедливость проявлением… преданности. Кроме того, признаюсь, я всегда презирал маркиза де Варенна…
В этот момент появилась домоправительница и объявила, что ванна готова. Дербле обратился к ней:
– Будьте столь любезны и снимите мерку с нашего милого привидения. И размеры всего прочего.
– Я как раз хотела вам сказать об этом, господин Оливье. У нашей молодой особы почти нечего надеть, кроме ее драгоценностей…
– Если вы доверите мне это дело, я постараюсь купить все необходимое. А пока я покидаю вас, но вечером приду снова.
– Вы пообедаете со мной?
– Благодарю вас, не сегодня. Впрочем, я приду кое с кем, кто может быть нам очень полезен. К счастью, де Варенн все еще в Италии, где он руководит «поисками», но собирается скоро вернуться.
– А мой дядюшка? Мне так хотелось бы увидеть его.
– К сожалению, он в Египте. Я постарался предупредить его, отправив телеграммы во все гостиницы… Ну, до вечера!
Комната бабушки, отделанная в стиле ее молодости, скорее подошла бы императрице Евгении, супруге Наполеона III. Мелани просто потерялась там, когда после ванны оказалась в этом мире розового бархата, пестрых ковров, глубоких кресел с подушками и кисточками. Над всем этим возвышалась кровать черного дерева, инкрустированного медью, столь огромная, что хрупкая фигурка Элодии Депре-Мартель просто терялась там, когда рядом не было могучего супруга. Кроме того, судя по обстановке комнаты, бабушка была большой мерзлячкой, да Мелани и до того знала об этом, ибо никогда не видела бабушку без ее многочисленных шалей, ее знаменитых кашмирских платков, которых у нее была целая коллекция.
Один из них, глубокого красного цвета с золотой нитью, и накинула Эрнестина на плечи Мелани. Ей пришлось натянуть серое шелковое платье бабушки, которое не сходилось на спине. Молодая особа была гораздо выше и полнее своей бабушки. Чтобы удлинить платье, горничная приспособила большой волан из гофрированного муслина от другого туалета.
Получилось довольно мило, но, разглядывая себя в большое зеркало, Мелани не могла не задать себе вопрос о том, будет ли она когда-нибудь носить платья не только сшитые для нее, но и по ее вкусу, ибо Оливье Дербле отправился с намерением обновить ее гардероб. Остается подождать, чтобы увидеть, во что это выльется.
По ее просьбе Сомс проводил ее в кабинет деда, где был установлен один из телефонов (второй стоял в вестибюле), и, поскольку она еще никогда не пользовалась этим изобретением, то попросила Сомса соединить ее с нужным номером. Она протянула ему клочок бумаги, на котором Пьер Бо записал парижский номер Антуана. Однако старый слуга напрасно просил барышню звонить и звонить еще, на том конце провода никто не брал трубку.
– Придется смириться, мадемуазель Мелани: никого нет.
– Попробуем еще раз, попозже, – но поскольку беспокойство, внушенное ей откровениями Пьера Бо, возрастало, она попросила Сомса позвонить в редакцию газеты «Матэн» и попросить к телефону господина Лартига. Увы, тоже безуспешно: журналиста не было в Париже. Мысль о том, что он, возможно, уже уехал на озеро Комо, несколько успокоила Мелани. Если это так, то он встретился с Антуаном, и тот пока не попал в лапы врага.
Она попросила принести ей сегодняшние и даже вчерашние газеты, но, просмотрев их, не нашла того, чего так опасалась: сообщения о смерти известного художника. В газетах говорилось лишь о предстоящем приезде короля Эдуарда VII, назначенном на 1 мая. Мелани с аппетитом позавтракала среди стеклянных нимф зимнего сада, ибо большая столовая показалась ей слишком огромной. Она завтракала в одиночестве, читая «Фигаро», приставленную к графину, как делал Антуан, когда у него было дурное настроение и он не хотел ни с кем разговаривать. Ее заинтересовало подробное описание королевской яхты «Виктория и Альберт», на которой новый монарх Англии путешествовал по Средиземному морю в сопровождении своей обычной свиты, исключая министра иностранных дел, вместо которого с ним был лорд Хардинг, «прекрасный дипломат и великосветский человек». Она прочла также, что президент Лубе и господин Делькассэ, нынешний обитатель Кэ д'Орсэ, решили, несмотря ни на что, сыграть на старой популярности Эдуарда до его коронации, чтобы наладить мосты «сердечного согласия», которое в течение бесконечного правления его матери было до сих пор невозможно.
Оливье Дербле вернулся гораздо раньше, чем обещал, но с ним была женщина: брюнетка с бледным красивым лицом лет сорока. На ней было короткое пальто, черное шелковое платье, очень простое, но великолепного покроя, и красная накидка с помпонами. Огромная масса черных волос заплетена и уложена вокруг головы, оттягивая ее назад, что придавало ей еще более величественный вид. На шее простое коралловое колье. Когда она сняла перчатки, Мелани увидела тонкие белые руки, на пальце красовалось кольцо с рубином, укрепленным маленькими золотыми лапками.
Пока Мелани задавалась вопросом, не пожаловала ли к ней сама королева Испании, дама, не дав своему спутнику время представить ее, просто заявила, как если бы она была этой самой королевой:
– Меня зовут Жанна Ланвэн, и я решила сама посмотреть, на что вы похожи! Выйдите к свету, чтобы я могла вас разглядеть.
Мелани уже слышала об этой знаменитой, хоть и молодой портнихе, чей настоящий портновский талант позволял выбирать своих клиенток. Так что Альбина, несмотря на свою красоту, так и не смогла заинтересовать мадам Ланвэн.
Выполняя приказ, Мелани медленно кружилась на месте, очень смущенная тем, что знаменитая кутюрье сняла с нее ее кашмирскую шаль, обнажав все ухищрения с туалетом. Она с тревогой посмотрела на Дербле, который улыбнулся ей в ответ:
– Я напрасно говорил мадам Ланвэн, что вы не стремитесь афишировать себя, но она ничего не хотела слушать, когда вручил ей ваши размеры и попросил подобрать несколько платьев…
– Платья не покупают, как пучок моркови. Во всяком случае не у меня! – заявила испанская королева. – Особенно мужчина! Если бы я не питала к нему чувства дружбы, то просто выкинула бы его вон. У него есть вкус, но, с моей точки зрения, недостаточный. Кроме того, я не могу творить в пустоту…
– Ну как, Жанна?
Она ответила ему ослепительной улыбкой. – Замечательно, друг мой, я рада, что заставила вас привести меня сюда. Эта молодая дама – кстати, как вас называть, мадам или мадемуазель.
– Мадемуазель, – быстро ответила Мелани.
– Прекрасно! Эта молодая мадемуазель, говорю я, могла бы позировать в другие времена Томасу Гейнсборо. Чтобы стать окончательно очаровательной, ей не хватает только нарядов. И хорошей прически. Но я нарисую модель, и ее горничная вполне сможет сделать ей то, что я хочу.
Она достала из кармана записную книжку, карандаш и быстро нарисовала два или три эскиза. После чего улыбнулась, взглянув в широко открытые глаза своей клиентки:
– Завтра у вас будет две или три хороших вещи. Вы проводите меня, Оливье?
– Конечно, дорогая Жанна! Я бесконечно благодарен вам за то, что вы приехали. Это одолжение я никогда не забуду…
Они исчезли столь же быстро, как и появились, а Мелани снова закуталась в свою шаль. Перед уходом Дербле сказал ей тихо, что придет между шестью и семью часами.
Мелани решила дожидаться его в рабочем кабинете деда, ибо ей нравилась эта строгая, но удобная комната, со стенами, обшитыми панелями красного дерева, кожаные кресла, большая медная лампа на широком столе. Она напоминала ей интерьер яхты «Аскья». Великолепная гравюра, изображавшая двухмачтовик «Америка», и две марины украшали кабинет.
Мелани уселась с ногами в кресло возле камина, в котором Сомс разжег огонь, ибо погода была прохладная. Здесь она и приняла седовласого господина с усталым лицом, одетого в черный довольно элегантный костюм, которого Сомс представил как комиссара Ланжевэна из сыскной полиции.
– Несмотря на напряженную работу, связанную с предстоящим прибытием короля Эдуарда, – сказал Оливье, – комиссар согласился уделить нам несколько минут.
– Поверьте, месье, что я вам очень признательна за ваш визит в таких обстоятельствах, – сказала Мелани. – Садитесь, прошу вас! – Она поколебалась мгновение, ибо впервые исполняла роль хозяйки дома, – потом добавила: – Сомс, пожалуйста, принесите этим господам то, что подходит в этот час. Признаюсь, здесь я полный профан, – закончила она с улыбкой.
Ланжевэн собрался отказаться, но Дербле настоял:
– Немного портвейна вам не повредит, друг мой, а в этом доме это вино великолепно!
Сидя напротив молодой хозяйки дома, с хрустальным бокалом в руках, полицейский расслабился и улыбнулся молодой даме, которая с тревогой смотрела на него.
– А теперь, будьте добры, мадам, повторить мне то, что вы рассказали господину Дербле.
Рассказ был коротким, ибо комиссар уже многое знал.
– Да, это самое странное свадебное путешествие, о котором мне когда-либо приходилось слышать! – вздохнул он.
Отпив глоток своего напитка, добавил:
– Несомненно, маркиз де Варенн должен ответить мне на несколько вопросов по возвращении.
– А он все еще не вернулся? – спросила Мелани.
– Мы узнаем об этом. За ним следует целая свора журналистов, не отступая ни на шаг. Думаю, однако, что вы его скоро увидите. Особенно, когда узнают о вашем возвращении.
Мелани хотела возразить, но Дербле опередил ее:
– Мадемуазель Депре-Мартель, – сказал он, как бы подчеркивая это имя, – только что приехала и не хочет, чтобы о ее появлении слишком скоро узнали. Она хочет…
– Дать себе время отдышаться и, особенно, избежать ненужной огласки. Я охотно допускаю это. Но когда я выйду на маркиза, надо, чтобы это было оправдано.
– Конечно. Лучше было бы, чтобы вы сами ему объявили, что он совсем не такой вдовец, как ему кажется. Его реакция может быть интересной.
– Я такого же мнения. Очевидно, вам придется пожить здесь в одиночестве, мадемуазель. Вам это будет не слишком тяжело?
– Нет. Здесь я у своего деда, значит, у себя. Я с сожалением хочу сказать вам, что совсем не стремлюсь увидеть свою мать. По крайней мере сейчас.
– И все-таки придется, ибо если маркиз убил ту, кого выдавал за вас, он будет искать и найдет удобную отговорку: он заявит о клевете. Он даже может, друг мой, обвинить вас в том, что вы нашли двойника его покойной супруги, чтобы сохранить за собой право управлять ее имуществом. Тогда придется обратиться к помощи матери…
– Не только она одна может подтвердить мою подлинность, – сказала Мелани. – Все слуги этого дома…
– Ваши слуги… Их свидетельство неполноценно.
– Ну тогда мой дядюшка Юбер…
– Который все еще в Египте и может вовремя не вернуться. Но скажите мне, моя дорогая! Откуда такое отношение к матери? Вы считаете ее способной отвергнуть вас?
Ответ прозвучал четко и коротко.
– Да.
– Но почему?
– Потому что она любит господина де Варенна. Она ни минуты не станет колебаться, выбирая между мной и им. Достаточно будет ему сказать, что я лишь двойник…
– Ну что ж, я готов оказать вам свою помощь… в память о моем старом друге Тимоти. Да, я хорошо знал вашего деда, – добавил он, снова улыбнувшись, – но хочу вас предупредить: с человеком, способным задумать столь коварное убийство, придется много повозиться. Если не удастся сразу предъявить ему обвинение, дело затянется. Вы не боитесь борьбы, мадемуазель?
– Не больше, чем одиночества. Я хочу лишь, чтобы наш брак был расторгнут законом и аннулирован церковью. После этого господин де Варенн может сколько угодно искать себе новую богатую наследницу.
– Если, конечно, в водах озера Комо не найдут тело и не будет доказано, что он убил женщину. Тогда он попадет в руки правосудия, и ему будет стоить большого труда избежать эшафота…
– Возвращаясь к вопросу о клевете, – сказала Мелани, – мы можем обратиться к свидетельству двух мужчин, которые спасли меня в поезде и которые, не колеблясь, присягнут в этом…
– Я нисколько не сомневаюсь, но, было бы желательно, чтобы до этого не дошло. Если о вашем приключении узнает широкая публика, скандал будет огромный, потому что, сами подумайте, вы убежали с неизвестным в ночь после свадьбы. Видите ли, в мире шалости мужчин, особенно обольстительных, вызывают улыбку. Но о женщинах судят гораздо строже, и надо подумать о вашей репутации.