Бенцони Жюльетта. Новобрачная

   – Король заметил ее, и я уверен, что он захочет, чтобы ее ему представили. Вот почему мы убегаем.
   – В таком случае это лучшее, что вы можете сделать. Бегите!
   – Одну минутку, комиссар! – сказала Мелани. – Мне хотелось бы знать, кто этот человек, которого вы только что арестовали?
   Ланжевэн насмешливо подмигнул ей:
   – А как вы думаете, красотка? Конечно, ваш кошмар…
   – Это?..
   – Именно Азеф! Я был уверен, что он в Париже и что он хочет убить короля. Германия никак не хочет согласиться с франко-британским сближением.
   – Я считала его русским.
   – А он и то и другое… что ничуть не облегчает мою задачу. А теперь убегайте…
   Комиссар Ланжевэн в своем разорванном фраке исчез под лестницей, следом за своими людьми, а Мелани, взяв под руку своего кавалера, вышла из театра на свежий воздух, с удовольствием вдыхая свежие запахи ночи, столь же звездной, как и ночи в Провансе. Антуану нечего было больше бояться. Она была почти счастлива…

Глава X
Великий лжец

   На другой день было воскресенье, и Мелани, чувствуя огромное облегчение, что террорист арестован, решила подольше поваляться в постели. Как бы коротко ни было ее пребывание в театре, оно позволило ей удовлетворить желание приветствовать английского короля, да и сама встреча с комиссаром Ланжевэном того стоила.
   Оливье Дербле приезжал к завтраку, но рано уехал, так как был приглашен на прием к послу Англии после большого завтрака, который давался в посольстве в присутствии короля. Она не пыталась удержать его, вдруг почувствовав удовольствие от того, что оставалась одна в «своем» доме, который она обследовала по всем углам. Она провела немало времени в тайном святилище деда – в его картинной галерее, где никогда не бывала и где теперь могла находиться сколько угодно, чтобы разглядывать и стараться понять полотна старого Тимоти, которые смущали ее своей смелостью. Она и не знала, что он любил бродить по городу в простой одежде, заходить в прокуренные кафе на Монмартре, и даже в студии художников и кабачки пригорода, носившего название Монпарнас.
   В конце дня она услышала отзвуки фанфар и крики людей, приветствовавших короля, направлявшегося на вокзал в Булонском лесу. По мере того как отдалялись эти выкрики, в Париже наступала тишина, как будто город устал петь и кричать и хотел скорее отойти ко сну. И столица снова погрузилась в атмосферу обычного воскресенья. Люди гуляли и дышали воздухом, прежде чем отправиться на семейный ужин и отдохнуть перед предстоящей назавтра работой. Лишь журналисты в спешке заканчивали свои репортажи в стенах редакций…
   В понедельник утром все газеты с восторгом писали о необыкновенном успехе визита короля. О том восторге, с которым парижане встречали Эдуарда VII – «старого друга Фракции», и кричали: «Да здравствует король!» Что касается английского гимна, то французы не без некоторой снисходительности писали, что музыка его – французского происхождения, что Люлли написал ее для того, чтобы девицы Сен-Сира могли приветствовать выздоровление Людовика XIV после перенесенной деликатной операции.
   Репортеры подробно писали о различных мероприятиях, устроенных в честь высокого визита, и о «блестящем вечере в Опере», ни слова не упомянув о скромных подвигах комиссара Ланжевэна. Говорилось и о том, что, ввиду огромного наплыва народа, префект Лепин усилил всюду наряды полиции, и, наконец, сообщалось, что в июле президент Лубе с супругой и господин Делькассэ поедут с ответным визитом в Англию. Отныне между двумя странами устанавливалось сердечное согласие.
   В общем, все было замечательно, за исключением небольшого инцидента: графиня Кастеллан в Опере потеряла одно из своих бриллиантовых колье. Она уверяла всех, что его у нее украли, и газета «Пти Паризьен» заявляла, что это было сделано теми же, кто украл прекрасные изумруды у махараджи, а год назад пять прекрасных нитей жемчуга со стола свадебных подарков в пригороде Сен-Жермен, выставленных на обозрение гостей.
   Зная, что Оливье будет занят сегодня в бирже, Мелани, позавтракав, решила отправиться в город, чтобы узнать на улице Ториньи, почему не отвечает телефон, по которому она продолжала звонить. Она попросила Сомса приказать запрячь лошадей в маленькую двухместную коляску. Но встретила неожиданное сопротивление.
   – Я получил строгие указания, мадемуазель Мелани! Вы ни в коем случае не должны покидать дом, особенно одна.
   – А я и не собираюсь сама править лошадьми. Со мной будет кучер Жак. И мне совсем недалеко ехать. Скажите, ну что может случиться?
   – Я не хочу этого знать. Вы только что воскресли, и если вас увидят…
   – Там, куда я поеду, я не рискую никого встретить. К тому же, насколько я знаю, у нас нет карет с гербами, а маленький экипаж ничем не отличается от других подобных!
   – Но не лошади! – строго сказал Сомс. – Это одни из лучших скакунов в Париже.
   – Тогда найдите мне фиакр и попросите мадам Дюрюи сопровождать меня. Вот так пойдет?
   – Фиакр? – проговорил Сомс таким тоном, как если бы речь шла об общественной уборной.
   – Вы считаете, что мне предпочтительней поехать в трамвае или омнибусе?
   В ответ послышалось возмущенное ворчание. Каждый из спорящих, твердо придерживался своих позиций, настаивал на своем. Внезапно Мелани, решив сменить тактику, ласково сказала:
   – Дорогой Сомс! Мне надо обязательно узнать, что случилось с моим лучшим другом. Он живет в Маре, и я хочу поехать туда. Никто меня не увидит, я задерну занавески на окнах. Мне кажется, я знаю, что трамвай С ходит между Лувром и Бастилией, но как попасть сначала в Лувр?
   – Пойду предупрежу мадам Дюрюи и прикажу запрягать, – вздохнул сдавшийся мажордом, – но если дамы не вернутся через… два часа, я сообщу об этом в полицию, комиссару Ланжевэну.
   Мелани подскочила к нему и обняла его за шею, затем бросилась к себе, чтобы переодеться.
   Увы, ее экспедиция под предводительством Эрнестины, ничего не дала. Да, у Антуана действительно есть квартира в старом очаровательном доме, слегка облезшем, в котором когда-то останавливалась мадам де Севиньи и жил президент Бросс, но консьержка сказала, что не только не видела жильца вот уже больше двух месяцев, ко что и его слуга несколько дней назад покинул квартиру и ока не знает, куда он отправился.
   – Может быть будет почта? – спросила Мелани.
   – Нет. Господин Ансельм сказал, уходя, что он сам зайдет за письмами. Вы хотите что-нибудь передать ему?
   – Кет… нет, спасибо. Я просто проезжала мимо. Я напишу потом.
   И они хмуро направились домой. Мелани просто не знала, какому святому молиться, чтобы он помог ей найти Антуана. Ну и что же, что его слуга отправился к нему. Париж так велик! Куда идти? Где искать? Единственной связующей ниточкой был этот журналист, по имени Лартиг, но он все еще не вернулся. Она не знала, что накануне в толпе, приветствовавшей кортеж короля, Антуан долго стоял на Елисейских полях возле ее дома и даже разговаривал с консьержем, который вышел из ворот поглазеть на то, что происходило на улице. Увы, человек получивший строгие инструкции Дербле, сообщил ему лишь, что после исчезновения господина Депре-Мартеля особняк пуст, там остались лишь слуги.
   После этого Антуан отправился на улицу Сен-Доминик, но без особой надежды, зная о более чем прохладных отношениях Мелани и ее матери. Он лишь увидел Альбину в очень элегантном траурном платье, которое так Шло к ее волосам. По-видимому, от нее ждать было нечего. Оставался спутник Мелани в Опере…
   Зная его имя, Антуан без труда узнал его адрес и на другой день появился на улице Виктора Гюго… именно в тот момент, когда та, которую он разыскивал, расспрашивала консьержку с улицы Ториньи. Художник позвонил. Вышел слуга, сообщивший посетителю, что «месье не вернется домой в течение дня» и не оставивший ему никакой надежды на то, что месье примет его, если предварительно не назначил ему встречу.
   «Он должен меня принять, – внутренне рассердился Антуан. – Я хоть полночи проведу у его дверей…»
   Мысль о том, что Мелани, возможно, находится за этими лакированными дверьми, в двух шагах от него, была ему непереносима. Во что бы то ни стало он должен знать, на что надеяться, и не выглядеть глупцом. Если между Мелани и этим мужчиной что-то есть, значит, ему ничего не останется, как сесть в поезд и отправиться в Авиньон. Может быть, это и будет правильно. Однако он не мог смириться с мыслью, что навек расстанется с той, кто отныне занимает такое место в его сердце.
   Вернувшись домой, Мелани решила погрузиться в чтение похождений бальи де Сюффрена и графини Алес. Она вместе с ними бродила среди сосен Борригаля, когда вдруг услышала шум подъехавшего экипажа. Подумав, что это мог быть Оливье, она продолжала читать, когда в кабинет вбежала мадам Дюрюи. Она была необычно взволнована.
   – Мадам… Депре-Мартель и… и господин маркиз.
   Мелани подскочила, отбросив книгу.
   – Моя мать и… Но что им здесь надо?
   – Они хотят посмотреть дом. Если я правильно поняла, маркиз вернулся сегодня ночью.
   – Осмотреть дом? Но для чего?
   – Я думаю, господин де Варенн хочет здесь поселиться. Сомс делает все, чтобы их остановить, но…
   – Я иду!
   Стоя на площадке лестницы, она действительно услышала резкий голос Альбины, которая разъяренно бранила старого мажордома, не позволявшего им войти, требовала, чтобы он «убрался отсюда», так как господин маркиз пришел осмотреть дом, который по праву наследования принадлежит отныне ему. Мелани, которая уже начала быстро спускаться по лестнице, замедлила шаг и, приняв более величественную позу, произнесла:
   – Какое наследство, скажите, пожалуйста?
   В ответ послышался крик ужаса, и она увидела, как ее мать бросилась бежать к входной двери в облаке тюля и черной вышитой стеклярусом тафты. Это был настоящий спектакль, но он длился недолго, ибо Франсис не двинулся с места. Очень прямой в своей черной визитке, которая еще больше удлиняла его фигуру, он стоял, опираясь на трость с золотым набалдашником, а в другой руке держал цилиндр и внешне невозмутимо смотрел на тонкую фигуру в платье из белого гипюра, на котором выделялась красивая кашмирская шаль. Но внимательный наблюдатель заметил бы, без сомнения, что его пальцы, затянутые в черную кожу перчаток, непроизвольно сжались на набалдашнике трости, а глаза сощурились.
   На мгновение наступила тишина. Мелани, замерев на ступенях лестницы, рассматривала этого человека, которого она когда-то любила, думая, что сейчас он похож на кобру, готовую к броску. И он не замедлил это сделать. Указывая на нее концом своей трости, Франсис презрительно спросил, оборачиваясь к Сомсу:
   – Кто это?
   Старый слуга выпрямился и возмущенно сказал:
   – Господин маркиз!
   – Ну? Отвечайте! Я спрашиваю вас, кто эта женщина?
   – Не отвечайте, Сомс! – вмешалась Мелани. – Я сама займусь им. Кстати, я ожидала этого. Как бы ловок он ни был, всё-таки его действия можно предвидеть. Итак, вы не узнаете меня?
   – Почему вы хотите, чтобы я узнал вас?
   – Потому, почему убежала моя мать. Она приняла меня, видно, за приведение. И я очень рада этому: это доказывает, что она не ваша сообщница, как я опасалась. Сомс, позовите ее! И подайте ей стул и, может быть, немного коньяку. Ей это потребуется!
   – Мадемуазель не хочет пройти в салон?
   – Мне здесь хорошо, и я не хочу, чтобы этот человек входил в дом моего деда. Идите!
   Франсис расхохотался:
   – Мадемуазель? Что за фарс? Если бы вы были той, за которую себя выдаете, этот старик должен был бы называть вас мадам… И даже мадам маркизой!
   – Это ни к чему. Наш брак недействителен, и я настаиваю на его расторжении по закону… и аннулировании в церкви…
   – Вот так просто?.. Надо сказать, что вы неплохо выучили свою роль, милая! К несчастью, у вас нет ничего общего с той, на которой я женился. Поверьте, что я первый об этом сожалею!
   С огромными предосторожностями, как будто это была ваза из севрского бисквита, Сомс вел дрожащую и заплаканную Альбину. Но стоило лишь Мелани открыть рот, как де Варенн закричал на нее:
   – Перестаньте плакать, Альбина! Смешно, что вы испугались какой-то комедиантки, которой заплатили за то, чтобы она сыграла роль вашей дочери!..
   – Комедиантка?..
   – Ну это же очевидно! Посмотрите на нее! Посмотрите хорошенько! Разве ваша дочь была когда-нибудь столь элегантной! Что они похожи, я не отрицаю, но и только…
   – Ну хватит! – возмущенно прервала его Мелани.
   – Мама, как вы можете хоть на минуту подумать, что я не ваша дочь?..
   – Но… потому что… моя дочь умерла!
   – Этот человек уверил вас в этом, так же как он пытается уверить в этом и всех остальных, чтобы наложить руку на наши владения. Но здесь все, не колеблясь, признали меня!
   – Ну и доказательстве! – усмехнулся Франсис. – Эти люди подкуплены Дербле, который и пригласил эту женщину, чтобы сыграть роль. Давно пора забрать у него управление вашим имуществом… нашим имуществом!
   – Оливье Дербле – честнейший человек, иначе мой дед не выбрал бы его. Что касается вас, то все скоро узнают, что вы мерзавец и, может быть, убийца.
   – Убийца? – простонала Альбина, готовая упасть в обморок… – Но почему?
   – Подумайте, мать моя! Если я – это я, а я могу кому угодно это доказать, то кто та женщина, которая утонула в озере Комо?
   – Это была моя жена! – прорычал Франсис. – Это была маркиза де Варенн.
   – Неужели? – прервал его чей-то холодный голос, и все повернулись к Оливье Дербле, который только что незаметно вошел в холл. – В таком случае у вас должен быть чемоданчик с драгоценностями, который мадам де Варенн – назовем ее так на этот раз – держала в руках, когда садилась в Средиземноморский экспресс, и в котором, кроме других украшений, был розовый жемчуг, который ей подарил дед на обручение!!
   – Я не помню, потому что никогда не видел этого чемоданчика. Почти уверен, что моя бедная супруга не взяла в путешествие столь дорогие украшения…
   – Она была бы первой, кто в свой медовый месяц не захотела бы украсить себя. Сомс, пожалуйста, принесите ту коробку.
   А тем временем Мелани наконец спустилась с лестницы и подошла к матери.
   – Посмотрите на меня хорошенько, мать моя, и вы увидите, что я совсем не так изменилась, как вас хотят в этом уверить. Я могла бы вам напомнить о стольком, чтобы убедить вас в этом, если потребуется.
   – Берегитесь! – вмешался Франсис. – Она хорошо выучила свой урок!
   – Я считала вас умным, месье, – сказала Мелани, презрительно улыбаясь. – Но мне кажется, что в этом… да и в других вещах, что я испытала на себе, вы разочаровали меня. Мать моя, вы впервые встретили этого человека в Динаре, у леди Элленборо. В тот день на вас было сиреневое платье, отделанное кружевом Шантильи в тон, и вы были похожи, как вам сказали, на букет пармских фиалок. Поэтому вы даже решили поменять духи и на другой день купили «Пармскую Герцогиню» у Коти… и вы до сих пор пользуетесь ими. Кто бы мог сообщить такое артистке?
   – Если нужны другие доказательства, – сказала мадам Дюрюи, стоя на площадке лестницы и открывая шкатулку с драгоценностями, а Сомс нес на руке платья Мелани, – то вот драгоценности, мадемуазель Мелани… и обручальное кольцо, которое вы отказываетесь носить.
   – А вот и костюм, – проговорил Сомс, – который вы надели для свадебного путешествия и в котором вернулись сюда. Я не представляю себе, как бы эти предметы оказались здесь, если бы вы не были вами?
   Он бросил одежду на стул, а сам устремился к двери, где появился новый персонаж. А в это время Мелани взяла из коробочки, выстланной черным бархатом, толстое обручальное кольцо, которое было выковано по ее мерке, а ее мать склонилась над драгоценностями, потом взяла бежевый костюм дочери, отделанный мехом скунса… Затем бессильно опустилась на приготовленный для нее стул:
   – Ничего не понимаю!.. Я больше ничего не понимаю! – зарыдала она. – Так, значит, это ты, Мелани?.. Но что за сумасшедшая история!
   Молодая женщина подошла к ней, но Альбина не выказала ни малейшего желания обнять ее. Пусть ее поставили перед неопровержимыми доказательствами, столь чудесное воскрешение не пробудило в ее душе ни малейшего отклика.
   – Я рада, – грустно сказала Мелани, – что вы согласились наконец меня признать.
   – Но ведь это было трудно! Ты так изменилась!.. Такая элегантная! Где же тебе удалось приобрести все эти туалеты?..
   Ее постепенно меняющийся тон поставил Мелани перед удручающей очевидностью: эта женщина была матерью лишь по названию, потому что ее первой реакцией была мелкая зависть: ей очень хотелось такое платье, которое было на дочери.
   – Господин комиссар Ланжевэн, – счел нужным объявить Сомс всем этим людям, которых раздирали самые разные чувства.
   Казалось, никто не обратил внимания на это объявление, за исключением Оливье и маркиза, к которому и направился полицейский:– Я только что узнал о вашем возвращении, господин де Варенн, – сухо проговорил он, – и хотел бы сразу же задать вам несколько вопросов.
   – Да? Каких?
   – Мне кажется, присутствие здесь молодой женщины, тело которой стараются отыскать итальянские полицейские, делает вполне резонными мои вопросы. Но мы так и должны оставаться в этом вестибюле?
   – Не сердитесь на меня, комиссар, за такие неудобства, – сказала Мелани, – но я не желаю, чтобы господин де Варенн заходил в мой дом. Но я совсем не против, если вы, наоборот, пригласите его в свой кабинет. Я вижу даже, что вы об этом подумали, – добавила она, указывая на двух полицейских, которые расхаживали по двору возле экипажа комиссара.
   – Не стесняйтесь! Арестуйте меня, пока я здесь!..
   – У меня нет более горячего желания, кроме того, чтобы больше никогда не видеть вас…
   – Вам придется долго ждать такого счастья, ибо вы – моя жена и, хотите вы этого или не хотите, вы ею останетесь…
   – Как? Вы признали меня?
   – Насильно… и подумайте сами, у меня есть смягчающие обстоятельства: такая трансформация… за два месяца. Это похоже на чудо.
   – Что кажется мне чудом, – прервал его Ланжевэн, – так это то, что вы говорите о женщине, которая, как вы клялись, утонула. А итальянская полиция…
   – Я передам мои извинения итальянской полиции, которую я, признаюсь, намеренно ввел в заблуждение, но что не сделает обманутый муж, чтобы спасти свою честь?
   – Обманутый муж? – вскричала Мелани. – Что вы там еще придумали?
   – Пожалуйста, мадам, – сказал комиссар, – позвольте мне задавать вопросы! И прежде всего, кто та несчастная, тело которой до сих пор ищут?
   – Я сказал уже, что принесу свои извинения, но при условии, что все останется в тайне. Никакая женщина не утонула. Та, что согласилась сыграть роль маркизы де Варенн, в добром здравии, во всяком случае, я надеюсь на это. В ту ночь я высадил ее в том месте на берегу, о котором мы заранее уговорились.
   – А… для чего была устроена вся эта комедия?
   – Повторяю: чтобы спасти мою честь. Разве мог я допустить, чтобы все узнали, что моя супруга в первую же брачную ночь убежала с любовником?
   Мелани с криком готова была броситься на него, выпустив коготки. Она была в такой ярости, что Сомсу и Дербле с трудом удалось ее остановить:
   – Лжец! – кричала она, – грязный лжец! Бы – негодяй и если не стали убийцей, то только потому, что мне удалось убежать от вас… Только что вы пытались не признать меня, а теперь выдумываете новую историю? Какой же вы мерзавец!
   – Прошу вас, мадам, успокойтесь! – проговорил комиссар.
   – Я уже выслушал вас, и ваши доводы показались мне гораздо более убедительными, чем эти заявления. Итак, месье, убедившись, что ваша жена сбежала из поезда, вы тотчас решили позвать на помощь вашу подругу… Кстати, как ее имя?
   – Я вам не назову ее, так как я не хочу платить черной неблагодарностью за ту помощь, которую она мне оказала, и не хочу, чтобы ее допрашивали.
   – И все-таки придется вызвать ее однажды!
   – Это маловероятно. Ее нет во Франции…
   – Ну что ж. Оставим это пока. То, что вы сказали проводнику спального вагона, который сообщил об исчезновении вашей супруги, и то, что вы говорите сейчас, разные вещи. Тогда речь совсем не шла о любовнике, вы говорили о безумии вашей супруги, как мне кажется?
   – На мой взгляд, это одно и то же. Эта несчастная находилась под влиянием некоего мужчины, который свел ее с ума, и мне не хотелось, чтобы ее преследовали. Видите ли, я был уверен, что рано или поздно она убежит к нему, и я не хотел, чтобы моя женитьба выглядела фарсом.
   – Вот поэтому вы и решили провести первую брачную ночь не со своей супругой, а с мадемуазель Лолитой Фернандес из Фоли-Бержер?
   – Вы хотите упрекнуть меня в неделикатности?
   – Неделикатности? Ну и слова вы выбираете!
   – Мне кажется, он не понимает, о чем он говорит! – сказал Дербле, но Франсис сделал вид, что не слышал его, и просто пожал плечами.
   – Первая брачная ночь в спальном вагоне… особенно для столь молодой женщины, уже измученной брачной церемонией… К тому же я вовсе не провел ночь с Лолитой, я просто зашел к ней выпить бокал шампанского, когда моя жена легла спать. Она сама сказала, что очень устала.
   – Но вы все-таки спали не в своей постели, поскольку ваша осталась неразобранной…
   – И ее тоже. А теперь, комиссар, мне бы хотелось, чтобы вы сказали, где была все это время мадам де Варенн. Она ведь появилась здесь совсем недавно?
   – Я приехала тридцатого апреля, – сказала Мелани, которая наконец с трудом успокоилась.
   Та ложь, которую придумывал Франсис одну за другой, действовала на нее гипнотически.
   – Правда? А… где же вы «бродили» в течение этих двух месяцев?
   – Я не «бродила», как вы выразились. Я была у друзей, как вы объяснили проводнику. Вспомните!
   – Не думаете же вы, что я буду объяснять каждому, что моя супруга сбежала с любовником?
   – Я не вижу в служащем спального вагона «каждого», господин маркиз, – прервал его Ланжевэн, которому явно было не по душе такое отношение Франсиса.
   – И у меня нет любовника! – добавила женщина.
   Вот тогда Франсис развернулся вовсю, продемонстрировав весь свой злой гений, рискуя поставить все на карту.
   – Недостаточно просто сказать об этом, дорогая. Надо это доказать…
   – Не понимаю, как?
   – Да очень просто. Я женился на чистой молодой девушке, по крайней мере, я мог на это надеяться. Тогда давайте пройдем медицинский осмотр. Если вы все еще девственница, то имеете право на мои извинения.
   Пожалуй, впервые в жизни Оливье Дербле потерял над собой контроль. Его кулак, как катапульта, ударил Варенна по подбородку, и тот упал у подножия лестницы, куда ему было не разрешено подняться.
   – Не стоило делать этого, – заметил Ланжевэн.
   – Простите меня, комиссар, ко я не мог сдержаться. Сделать такое низкое предложение! Остается только испытать ее огнем?..
   – Вы ответите мне за это, мой господинчик, – прорычал Франсис после того как Сомс поднял его и стал вытирать тонкую струйку крови в углу рта.
   Дербле, презрительно скривив губы, ответил:
   – Где и когда угодно…
   – Господа, господа! – вмешался комиссар, – прошу вас перестать ссориться, иначе я буду вынужден арестовать вас обоих. Дуэли запрещены.
   – Этот тип осмелился ударить меня. Вы думаете, я прощу ему это?
   – В данную минуту, несомненно, ибо вы должны…
   287оказать мне честь и проводить меня. Так просто от полиции не отделаешься, и я хотел бы задать вам еще несколько вопросов.
   – Почему бы не сделать это здесь же?
   – Мне хочется избавить от этого молодую даму. Надеюсь, вы не собираетесь здесь остаться, раз вы нежелательны?
   – Конечно, собираюсь. Ничто не мешает мне поселиться здесь со «своей» супругой, поскольку ока соблаговолила вернуться. Думаю, я соглашусь простить ее.
   – Только не я! – сказала Мелани. – Завтра же я подаю заявление о разводе. Убирайтесь отсюда, маркиз, нам больше не о чем говорить!
   – От меня так не отделаетесь и…
   – И я вас забираю с собой! – прервал его Ланжевэн. – Не заставляйте меня применять силу. Полиция уходит. Можете обратиться к своим адвокатам! Дамы и господа…
   Франсис едва сдерживал себя, но вынужден был подчиниться. Как только они вышли, Альбина просто взорвалась и вылила на свою дочь всю желчь, которая скопилась в ней за время ссоры, обвиняя ее в том, что она поставила Франсиса в «ужасное» положение своей «непоследовательностью» и своим «непристойным поведением». Терпение Мелани лопнуло:
   – Я была вправе надеяться на то, что вы хоть чуть-чуть обрадуетесь, что я осталась жива, но вы думаете и заботитесь только об этом человеке, к которому проявляете чрезмерные чувства…
   – Какая ты дерзкая! И это в то время как я из сил выбиваюсь, чтобы сохранить твою репутацию, о которой ты совсем не заботишься! Развод! Да ты с ума сошла! Ты хочешь поставить себя вне общества?
   – Какого общества? Если вашего, то мне там нечего делать!
   – Но я все еще твоя мать, и ты обязана меня слушаться. Для начала: пойди оденься. Я увожу тебя домой!
   Мелани выпрямилась и сильнее сжала складки своей кашмирской шали.
   – Нет. Мой дом здесь, и я здесь останусь.
   – Здесь? Что за чушь!
   Оливье Дербле счел нужным наконец вмешаться. Он это сделал спокойно, но твердо, что произвело впечатление на мадам Депре-Мартель:
   – Это не чушь, мадам, а истинная правда. По распоряжению, сделанному вашим свекром, этот дом принадлежит мадемуазель Мелани по праву наследования, и в случае исчезновения владельца, при недоказанности смерти – а мы как раз имеем дело с таким случаем – она может распоряжаться им как захочет и жить здесь, если таково будет ее желание.