Верховный Главнокомандующий 12 февраля, несмотря на возражения Жукова, ликвидацию окруженной группировки поручил Коневу, а Ватутину приказал сосредоточить усилия на удержании внешнего кольца фронта. Георгий Константинович понимал, что тем самым лавры победы уходят от его протеже Ватутина к Коневу, но сделать ничего не смог. Вскоре «координатора» отозвали: «…координировавший действия 1-го и 2-го Украинских фронтов Маршал Советского Союза Жуков не сумел организовать четкого взаимодействия войск, отражавших натиск врага, и был отозван Ставкой в Москву». Это я цитирую маршала М.В. Захарова, бывшего начальника штаба 2-го Украинского фронта.
Выполняя приказ Ставки, Конев снял с внешнего фронта 5-ю гвардейскую танковую армию и перенацелил ее корпуса на действия на наиболее ответственных участках: в районы Лысянки и Стеблева. Перегруппировка армии в условиях распутицы была чрезвычайно трудным делом. Поэтому Ротмистров приказал командирам корпусов все неходовые танки оставить на прежних рубежах, но непременно на буксирах перевести в назначенные районы 462-й истребительно-противотанковый полк. 49-й стрелковый корпус был передан в состав 53-й армии. Сюда же, совершив 120-километровый марш, прибыла 11-я гвардейская танковая бригада. Кавалерийский корпус выводился во фронтовой резерв.
В результате решительных мер положение в районе Лысянки и у Шендеровки было укреплено. Линия фронта вокруг окруженной немецкой группировки достигала 35 км. Весь «котел» имел в поперечнике не более 12 км. 14 января войска 52-й армии освободили Корсунь-Шевченковский.
К 16 февраля стало ясно, что спасательная операция 3-го танкового корпуса провалилась, наступление генерала Брайта захлебнулось в десяти километрах от цели. Окруженные войска к этому времени занимали лишь три населенных пункта – Шендеровку, Хильки и Комаровку. В этой ситуации Манштейн приказал Штеммерману прорываться на юго-запад навстречу 3-му танковому корпусу.
Все оставшиеся войска стягивались в район Шендеровки. Прорыв было решено осуществлять тремя колоннами на фронте 4,5 км. В первом эшелоне должны были действовать: в северной колонне – 112-я пехотная дивизия, в центре – 72-я пехотная дивизия со 105-м гренадерским полком, в южной колонне – танковая дивизия СС «Викинг» и мотобригада СС «Валлония». За первым эшелоном двигались остатки других дивизий. Артиллерию после израсходования последних боеприпасов планировалось бросить. 88-я и 57-я дивизии прикрывали отход. Были уничтожены штабные документы и личные вещи. Нетранспортабельные раненые оставлялись с медицинским персоналом на милость противника.
Советское информбюро придумало еще более страшную сказку:
«…Гитлер после провала попыток спасти окруженных немцев дал немецким войскам, попавшим в «мешок», еще один приказ, в котором требовал, чтобы окруженные немецкие солдаты и офицеры принесли себя в жертву… В упомянутом приказе Гитлера содержалась прямая директива о том, чтобы окруженные немецкие солдаты и офицеры кончали жизнь самоубийством, если их положение станет безвыходным… Раненые солдаты и офицеры по приказу немецкого командования умерщвлялись и сжигались».
Фронтовой корреспондент Борис Полевой, весьма далекий от военного дела, по поводу немецкого плана авторитетно рассуждал в своем дневнике: «…то, что вся эта утомленная масса людей двигалась в походе компактным строем, было безусловной ошибкой командования врага… И в самом деле, разве не проще было рассредоточить эти массы, растечься, растаять во мраке, рассеяться на десятки и сотни мелких групп, которые могли бы в подавляющем своем большинстве без большого труда просочиться сквозь заслоны, как вода сквозь решето? Часто с успехом делали так наши крупные части, которые были окружены в первый период войны. Однако так могли действовать только солдаты, вооруженные не только хорошей техникой, но и высокой идеей. Штеммерман знал своих солдат, знал, что они дисциплинированные и стойкие, когда офицер стоит у них за спиной и когда на них действует гипноз приказа. Но он знал, наверное, и то, что, когда он рассредоточит остатки своих частей, лишив их офицерского пистолета у затылка и страшного призрака гестапо за спиной, части эти превратятся в стадо и солдаты поднимут руки».
Ну-ну. Мы помним, как в 1941 году «с успехом» выходили из окружения «мелкими группами» наши «крупные части». Например, бросившие свои войска или брошенные войсками Власов, Кирпонос, Кулик. Целые фронты, вооруженные «высокой идеей», растаяли, как вода в песке, а в плену оказалось около 3 миллионов человек.
К полуночи разыгралась метель, видимость снизилась до предела. В этот момент вся масса окруженных войск севернее Комаровки без выстрелов обрушилась на 180-ю стрелковую дивизию 27-й армии, прорвала ее позиции и вышла на второй рубеж обороны юго-восточнее Петровского к позициям 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Конев бросил в сражение все резервы: маневренные группы, танкистов Ротмистрова и конников Селиванова, ударивших с флангов. Танки действовали с зажженными фарами, казаки носились по полю с шашками наголо, в упор стреляла артиллерия, повсеместно вспыхивали рукопашные схватки, «брать пленных было некогда». Колонны рассыпались, части перемешались.
«В этой бешеной гонке, – вспоминает боец бригады СС «Валлония», – машины опрокидывались, выбрасывая на землю раненых людей. Волна советских танков обогнала первые машины и захватила более половины конвоя; эта волна катилась по повозкам, уничтожая их одну за другой, как спичечные коробки, давя раненых людей и умирающих лошадей… У нас была минутная передышка, пока танки застряли и пытались выбраться из груды сотен грузовиков, раздавленных их гусеницами».
Аналогичное описание дает очевидец из 11-й гвардейской танковой бригады: «Спустя несколько минут танки бригады, а за ними невесть откуда взявшиеся кавалеристы ринулись на врага. Врезавшись в немецкие колонны, танки давили, а кавалеристы рубили фашистов… Весь путь от Комаровки до Лысянки был сплошь усеян трупами немецких солдат и офицеров, разбитыми орудиями и минометами, массой брошенных машин и другой боевой техники».
Боевые порядки обеих сторон переплелись настолько, что трудно было разобраться, где свои, а где враги. Немцы под непрерывным огнем, преследуемые танками, упорно рвались на юг, к заветной речке под названием Гнилой Тикич на внешнем фронте окружения.
«С рассветом, – утверждает советская история, – пехота и конница завершили разгром вражеской группировки… Лишь небольшие группы германских солдат и офицеров сумели спастись и выйти в район Лысянки, но они были полностью деморализованы».
В мемуарах Манштейна ситуация выглядит несколько по-иному: «В 1 ч. 25 м. в ночь с 16 на 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3 тк установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000 – 32 000 человек… при учете низкой численности войск это составило большую часть штыков».
О том же говорит и Типпельскирх: «…окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тысяч человек». Естественно, что эти разбитые дивизии были небоеспособны и отправлены в тыл на восстановление.
Немецкие источники единодушны в описании событий, в советских имеются разночтения, особенно настораживает хронометраж. Например, Манштейн и другие авторы сообщают, что прорыв начался около полуночи и к половине второго был установлен контакт с окруженными. Конев утверждает, что им заранее на флангах предполагаемого прорыва были сосредоточены танковые и кавалерийский корпуса, которые получили команду наступать между 2 и 3 часами утра, «т. е. к моменту, когда гитлеровцы начали подходить к нашим передовым позициям обороны». А вот бывший начальник разведки 4-й гвардейской армии генерал Т.Ф. Воронцов сообщает, что казаки нанесли удар только на рассвете, то есть около 6 часов, а танковые корпуса Ротмистрова атаковали «немного позже». Тот же Воронцов проговаривается: «…как выяснилось позднее, генералы и старшие офицеры позорно покинули своих солдат еще в начале прорыва. На бронетранспортерах, под прикрытием нескольких уцелевших танков, сразу как только удалось пробить небольшую брешь в первой полосе наших боевых порядков, они бросились на юг и еще до рассвета бежали в район Лысянки».
Скажем честно, не очень похоже на боевых немецких генералов. Генерал Штеммерман при прорыве следовал с арьергардом, лично возглавил офицерскую роту, составленную из управления 11-го корпуса, и погиб в бою. Борис Полевой, приехавший посмотреть на труп, занес в дневник: «Как бы там ни было, он не удрал на самолете, как это сделали высшие офицеры его штаба, не покинул солдат. Он остался с ними и погиб солдатской смертью». Надо бы выбрать уж что-то одно: удрали на бронетранспортере, улетели в самолете, держали «пистолет у затылка» или умирали солдатской смертью?
Можно вспомнить другой пример: как удрали из Севастополя, бросив войска, генерал Петров и адмирал Октябрьский, их штабы и командиры дивизий, что не помешало им получить звание Героя Советского Союза «за умелое руководство… за мужество, отвагу и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками».
К тому же впереди бронетранспортеров, как мы знаем, «бежали к Лысянке» три дивизии.
Выходит, начало прорыва все-таки прохлопали, советские танкисты и кавалерия били уже «по хвостам» колонн, а основная часть корсуньской группировки избежала уничтожения, хотя и потеряла почти всю артиллерию, автотранспорт и много танков. Тяжелораненых, которых не успели «умертвить и сжечь», тоже пришлось бросить. Они и составили основную массу пленных.
Естественно, Коневу все командиры отрапортовали, что на их участке не прорвался ни один немецкий солдат, о том же отрапортовал и сам Конев. А кто проверит? Ведь враг прорвался не в наш тыл, а в свой. Командир же дивизии СС «Викинг» группенфюрер Гилле, получивший за этот прорыв из рук Гитлера Крест, по версии Конева, либо вылетел на самолете до начала сражения, «либо пролез через линию фронта, переодетый в гражданскую одежду». Вместе с ним, видимо, «пролезли» и командир 42-го корпуса генерал Либ, командир 72-й пехотной дивизии полковник Хон и, к примеру, 632 бойца бригады «Валлония» или 219 человек из 105-го гренадерского полка. Более 3000 солдат и офицеров вывел командир 57-й пехотной дивизии генерал Тровитц. Удалось спастись большей части 88-й пехотной дивизии генерала Риттберга.
Сталин догадывался, что дело нечисто, но Корсунь-Шевченковская битва уже была объявлена «новым Сталинградом на берегах Днепра», о выдающейся победе раструбили на весь мир и грохнули салютом из 224 орудий.
Кстати, традицию отмечать военные победы артиллерийским салютом заложил еще Петр I. Товарищ Сталин возродил этот обычай после победы на Курской дуге, когда освобождение Орла и Белгорода ознаменовали 12 залпами из 124 орудий. Количество залпов объяснялось наличием на складах всего 1500 холостых выстрелов. В дальнейшем было установлено три категории салютов: первая – 24 залпа из 324 орудий, вторая – 20 залпов из 224 орудий и третья – 12 залпов из 124 орудий. Корсуньскую победу отмечали по второй категории.
Пришло время считать трофеи и раздавать награды. Официальная «История Второй мировой войны» сообщает, что немцы потеряли в окружении 55 000 человек убитыми, более 18 000 пленными, большое количество техники. Еще около 3000 солдат и офицеров были вывезены транспортными самолетами. Отсюда «вытанцовывается» первоначальная цифра 80-тысячной окруженной группировки. Еще 27 000 убитыми, до 1500 пленными, более 600 танков записали на свой счет войска, державшие внешний фронт окружения. Итого: немцы потеряли в Корсунь-Шевченковской операции 82 000 человек убитыми и около 20 000 пленными.
Войскам 2-го Украинского фронта и лично его командующему была объявлена благодарность Верховного. Генерал армии Конев за умелое руководство войсками 20 февраля был удостоен воинского звания «Маршал Советского Союза», Ротмистрову было присвоено звание «маршал бронетанковых войск».
Правда, по архивным данным, за весь период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия взяла в плен на всех фронтах лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. По данным Мюллера-Гиллебранда, за весь февраль опять же на всех фронтах сухопутные силы Германии потеряли убитыми 41 200 человек.
Немецкий автор прямо называет советские выкладки «забавным жонглированием» цифрами: «Ежедневный доклад 8-й армии на вечер 11 февраля 1944 года оценивает личный состав двух окруженных корпусов, включая русских добровольцев, в 56 000 человек. Из них в целом 2188 раненых были оставлены. Около 35 000 человек, согласно сведениям начальников штабов окруженных корпусов, вышли из окружения и были зарегистрированы приемными пунктами как прибывшие. Боевые журналы дивизий и полков тоже подтверждают эти данные. Их средние потери составляют 20 – 30 процентов. Таким образом, в список потерь в Черкассах входят 18 800 человек… Это не умаляет победы русских. Ее значение заключается в уничтожении боевой мощи шести с половиной немецких дивизий. Шесть с половиной дивизий потеряли все свое вооружение… Это означает, что шесть с половиной дивизий потеряны для дальнейших операций».
Конечно, это была крупная победа, имевшая оперативно-стратегическое значение. Противник был окончательно отброшен от Днепра в его среднем течении. Ликвидация каневского выступа и действовавшей в нем группировки устранила угрозу флангам 1-го и 2-го Украинского фронтов и вместе с тем обеспечила свободу маневра вдоль фронта; советские войска освободили важную железнодорожную рокаду на правом берегу Днепра: Фастов – Белая Церковь – Корсунь-Шевченковский – Знаменка – Днепропетровск на всем ее протяжении. Сокращение линии фронта позволяло высвободить большое количество войск и использовать их для последующих боевых действий. Все это создавало благоприятные условия для развертывания дальнейшего наступления советских войск к Южному Бугу и Днестру.
РОВНО-ЛУЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ
Выполняя приказ Ставки, Конев снял с внешнего фронта 5-ю гвардейскую танковую армию и перенацелил ее корпуса на действия на наиболее ответственных участках: в районы Лысянки и Стеблева. Перегруппировка армии в условиях распутицы была чрезвычайно трудным делом. Поэтому Ротмистров приказал командирам корпусов все неходовые танки оставить на прежних рубежах, но непременно на буксирах перевести в назначенные районы 462-й истребительно-противотанковый полк. 49-й стрелковый корпус был передан в состав 53-й армии. Сюда же, совершив 120-километровый марш, прибыла 11-я гвардейская танковая бригада. Кавалерийский корпус выводился во фронтовой резерв.
В результате решительных мер положение в районе Лысянки и у Шендеровки было укреплено. Линия фронта вокруг окруженной немецкой группировки достигала 35 км. Весь «котел» имел в поперечнике не более 12 км. 14 января войска 52-й армии освободили Корсунь-Шевченковский.
К 16 февраля стало ясно, что спасательная операция 3-го танкового корпуса провалилась, наступление генерала Брайта захлебнулось в десяти километрах от цели. Окруженные войска к этому времени занимали лишь три населенных пункта – Шендеровку, Хильки и Комаровку. В этой ситуации Манштейн приказал Штеммерману прорываться на юго-запад навстречу 3-му танковому корпусу.
Все оставшиеся войска стягивались в район Шендеровки. Прорыв было решено осуществлять тремя колоннами на фронте 4,5 км. В первом эшелоне должны были действовать: в северной колонне – 112-я пехотная дивизия, в центре – 72-я пехотная дивизия со 105-м гренадерским полком, в южной колонне – танковая дивизия СС «Викинг» и мотобригада СС «Валлония». За первым эшелоном двигались остатки других дивизий. Артиллерию после израсходования последних боеприпасов планировалось бросить. 88-я и 57-я дивизии прикрывали отход. Были уничтожены штабные документы и личные вещи. Нетранспортабельные раненые оставлялись с медицинским персоналом на милость противника.
Советское информбюро придумало еще более страшную сказку:
«…Гитлер после провала попыток спасти окруженных немцев дал немецким войскам, попавшим в «мешок», еще один приказ, в котором требовал, чтобы окруженные немецкие солдаты и офицеры принесли себя в жертву… В упомянутом приказе Гитлера содержалась прямая директива о том, чтобы окруженные немецкие солдаты и офицеры кончали жизнь самоубийством, если их положение станет безвыходным… Раненые солдаты и офицеры по приказу немецкого командования умерщвлялись и сжигались».
Фронтовой корреспондент Борис Полевой, весьма далекий от военного дела, по поводу немецкого плана авторитетно рассуждал в своем дневнике: «…то, что вся эта утомленная масса людей двигалась в походе компактным строем, было безусловной ошибкой командования врага… И в самом деле, разве не проще было рассредоточить эти массы, растечься, растаять во мраке, рассеяться на десятки и сотни мелких групп, которые могли бы в подавляющем своем большинстве без большого труда просочиться сквозь заслоны, как вода сквозь решето? Часто с успехом делали так наши крупные части, которые были окружены в первый период войны. Однако так могли действовать только солдаты, вооруженные не только хорошей техникой, но и высокой идеей. Штеммерман знал своих солдат, знал, что они дисциплинированные и стойкие, когда офицер стоит у них за спиной и когда на них действует гипноз приказа. Но он знал, наверное, и то, что, когда он рассредоточит остатки своих частей, лишив их офицерского пистолета у затылка и страшного призрака гестапо за спиной, части эти превратятся в стадо и солдаты поднимут руки».
Ну-ну. Мы помним, как в 1941 году «с успехом» выходили из окружения «мелкими группами» наши «крупные части». Например, бросившие свои войска или брошенные войсками Власов, Кирпонос, Кулик. Целые фронты, вооруженные «высокой идеей», растаяли, как вода в песке, а в плену оказалось около 3 миллионов человек.
К полуночи разыгралась метель, видимость снизилась до предела. В этот момент вся масса окруженных войск севернее Комаровки без выстрелов обрушилась на 180-ю стрелковую дивизию 27-й армии, прорвала ее позиции и вышла на второй рубеж обороны юго-восточнее Петровского к позициям 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Конев бросил в сражение все резервы: маневренные группы, танкистов Ротмистрова и конников Селиванова, ударивших с флангов. Танки действовали с зажженными фарами, казаки носились по полю с шашками наголо, в упор стреляла артиллерия, повсеместно вспыхивали рукопашные схватки, «брать пленных было некогда». Колонны рассыпались, части перемешались.
«В этой бешеной гонке, – вспоминает боец бригады СС «Валлония», – машины опрокидывались, выбрасывая на землю раненых людей. Волна советских танков обогнала первые машины и захватила более половины конвоя; эта волна катилась по повозкам, уничтожая их одну за другой, как спичечные коробки, давя раненых людей и умирающих лошадей… У нас была минутная передышка, пока танки застряли и пытались выбраться из груды сотен грузовиков, раздавленных их гусеницами».
Аналогичное описание дает очевидец из 11-й гвардейской танковой бригады: «Спустя несколько минут танки бригады, а за ними невесть откуда взявшиеся кавалеристы ринулись на врага. Врезавшись в немецкие колонны, танки давили, а кавалеристы рубили фашистов… Весь путь от Комаровки до Лысянки был сплошь усеян трупами немецких солдат и офицеров, разбитыми орудиями и минометами, массой брошенных машин и другой боевой техники».
Боевые порядки обеих сторон переплелись настолько, что трудно было разобраться, где свои, а где враги. Немцы под непрерывным огнем, преследуемые танками, упорно рвались на юг, к заветной речке под названием Гнилой Тикич на внешнем фронте окружения.
«С рассветом, – утверждает советская история, – пехота и конница завершили разгром вражеской группировки… Лишь небольшие группы германских солдат и офицеров сумели спастись и выйти в район Лысянки, но они были полностью деморализованы».
В мемуарах Манштейна ситуация выглядит несколько по-иному: «В 1 ч. 25 м. в ночь с 16 на 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3 тк установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000 – 32 000 человек… при учете низкой численности войск это составило большую часть штыков».
О том же говорит и Типпельскирх: «…окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тысяч человек». Естественно, что эти разбитые дивизии были небоеспособны и отправлены в тыл на восстановление.
Немецкие источники единодушны в описании событий, в советских имеются разночтения, особенно настораживает хронометраж. Например, Манштейн и другие авторы сообщают, что прорыв начался около полуночи и к половине второго был установлен контакт с окруженными. Конев утверждает, что им заранее на флангах предполагаемого прорыва были сосредоточены танковые и кавалерийский корпуса, которые получили команду наступать между 2 и 3 часами утра, «т. е. к моменту, когда гитлеровцы начали подходить к нашим передовым позициям обороны». А вот бывший начальник разведки 4-й гвардейской армии генерал Т.Ф. Воронцов сообщает, что казаки нанесли удар только на рассвете, то есть около 6 часов, а танковые корпуса Ротмистрова атаковали «немного позже». Тот же Воронцов проговаривается: «…как выяснилось позднее, генералы и старшие офицеры позорно покинули своих солдат еще в начале прорыва. На бронетранспортерах, под прикрытием нескольких уцелевших танков, сразу как только удалось пробить небольшую брешь в первой полосе наших боевых порядков, они бросились на юг и еще до рассвета бежали в район Лысянки».
Скажем честно, не очень похоже на боевых немецких генералов. Генерал Штеммерман при прорыве следовал с арьергардом, лично возглавил офицерскую роту, составленную из управления 11-го корпуса, и погиб в бою. Борис Полевой, приехавший посмотреть на труп, занес в дневник: «Как бы там ни было, он не удрал на самолете, как это сделали высшие офицеры его штаба, не покинул солдат. Он остался с ними и погиб солдатской смертью». Надо бы выбрать уж что-то одно: удрали на бронетранспортере, улетели в самолете, держали «пистолет у затылка» или умирали солдатской смертью?
Можно вспомнить другой пример: как удрали из Севастополя, бросив войска, генерал Петров и адмирал Октябрьский, их штабы и командиры дивизий, что не помешало им получить звание Героя Советского Союза «за умелое руководство… за мужество, отвагу и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками».
К тому же впереди бронетранспортеров, как мы знаем, «бежали к Лысянке» три дивизии.
Выходит, начало прорыва все-таки прохлопали, советские танкисты и кавалерия били уже «по хвостам» колонн, а основная часть корсуньской группировки избежала уничтожения, хотя и потеряла почти всю артиллерию, автотранспорт и много танков. Тяжелораненых, которых не успели «умертвить и сжечь», тоже пришлось бросить. Они и составили основную массу пленных.
Естественно, Коневу все командиры отрапортовали, что на их участке не прорвался ни один немецкий солдат, о том же отрапортовал и сам Конев. А кто проверит? Ведь враг прорвался не в наш тыл, а в свой. Командир же дивизии СС «Викинг» группенфюрер Гилле, получивший за этот прорыв из рук Гитлера Крест, по версии Конева, либо вылетел на самолете до начала сражения, «либо пролез через линию фронта, переодетый в гражданскую одежду». Вместе с ним, видимо, «пролезли» и командир 42-го корпуса генерал Либ, командир 72-й пехотной дивизии полковник Хон и, к примеру, 632 бойца бригады «Валлония» или 219 человек из 105-го гренадерского полка. Более 3000 солдат и офицеров вывел командир 57-й пехотной дивизии генерал Тровитц. Удалось спастись большей части 88-й пехотной дивизии генерала Риттберга.
Сталин догадывался, что дело нечисто, но Корсунь-Шевченковская битва уже была объявлена «новым Сталинградом на берегах Днепра», о выдающейся победе раструбили на весь мир и грохнули салютом из 224 орудий.
Кстати, традицию отмечать военные победы артиллерийским салютом заложил еще Петр I. Товарищ Сталин возродил этот обычай после победы на Курской дуге, когда освобождение Орла и Белгорода ознаменовали 12 залпами из 124 орудий. Количество залпов объяснялось наличием на складах всего 1500 холостых выстрелов. В дальнейшем было установлено три категории салютов: первая – 24 залпа из 324 орудий, вторая – 20 залпов из 224 орудий и третья – 12 залпов из 124 орудий. Корсуньскую победу отмечали по второй категории.
Пришло время считать трофеи и раздавать награды. Официальная «История Второй мировой войны» сообщает, что немцы потеряли в окружении 55 000 человек убитыми, более 18 000 пленными, большое количество техники. Еще около 3000 солдат и офицеров были вывезены транспортными самолетами. Отсюда «вытанцовывается» первоначальная цифра 80-тысячной окруженной группировки. Еще 27 000 убитыми, до 1500 пленными, более 600 танков записали на свой счет войска, державшие внешний фронт окружения. Итого: немцы потеряли в Корсунь-Шевченковской операции 82 000 человек убитыми и около 20 000 пленными.
Войскам 2-го Украинского фронта и лично его командующему была объявлена благодарность Верховного. Генерал армии Конев за умелое руководство войсками 20 февраля был удостоен воинского звания «Маршал Советского Союза», Ротмистрову было присвоено звание «маршал бронетанковых войск».
Правда, по архивным данным, за весь период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия взяла в плен на всех фронтах лишь 15 351 неприятельского солдата и офицера. По данным Мюллера-Гиллебранда, за весь февраль опять же на всех фронтах сухопутные силы Германии потеряли убитыми 41 200 человек.
Немецкий автор прямо называет советские выкладки «забавным жонглированием» цифрами: «Ежедневный доклад 8-й армии на вечер 11 февраля 1944 года оценивает личный состав двух окруженных корпусов, включая русских добровольцев, в 56 000 человек. Из них в целом 2188 раненых были оставлены. Около 35 000 человек, согласно сведениям начальников штабов окруженных корпусов, вышли из окружения и были зарегистрированы приемными пунктами как прибывшие. Боевые журналы дивизий и полков тоже подтверждают эти данные. Их средние потери составляют 20 – 30 процентов. Таким образом, в список потерь в Черкассах входят 18 800 человек… Это не умаляет победы русских. Ее значение заключается в уничтожении боевой мощи шести с половиной немецких дивизий. Шесть с половиной дивизий потеряли все свое вооружение… Это означает, что шесть с половиной дивизий потеряны для дальнейших операций».
Конечно, это была крупная победа, имевшая оперативно-стратегическое значение. Противник был окончательно отброшен от Днепра в его среднем течении. Ликвидация каневского выступа и действовавшей в нем группировки устранила угрозу флангам 1-го и 2-го Украинского фронтов и вместе с тем обеспечила свободу маневра вдоль фронта; советские войска освободили важную железнодорожную рокаду на правом берегу Днепра: Фастов – Белая Церковь – Корсунь-Шевченковский – Знаменка – Днепропетровск на всем ее протяжении. Сокращение линии фронта позволяло высвободить большое количество войск и использовать их для последующих боевых действий. Все это создавало благоприятные условия для развертывания дальнейшего наступления советских войск к Южному Бугу и Днестру.
РОВНО-ЛУЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ
Одновременно с разгромом корсунь-шевченковской группировки 1-й Украинский фронт осуществил правым крылом Ровно-Луцкуюоперациюс целью овладеть районом Ровно – Луцк – Шепетовка и занять выгодный рубеж для последующего удара с севера во фланг и тыл группы армий «Юг».
Основная роль отводилась 13-й армии под командованием генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, имевшей в своем составе три стрелковых, 1-й и 6-й гвардейские кавалерийские корпуса. Главный удар армия наносила силами 76-го стрелкового и двух кавалерийских корпусов из района Сарны на Ровно и Луцк, обходя их с северо-запада. На левом фланге 24-й стрелковый корпус должен был продвигаться в обход Ровно с юга и юго-запада. Правофланговый 77-й стрелковый корпус имел задачу прикрыть правый фланг армии в районе Столина, а остальными силами выдвинуться к реке Горынь.
60-я армия генерал-лейтенанта И.Д. Черняховского имела в своем составе четыре стрелковых, 4-й гвардейский и 25-й танковый корпуса. Армия наносила главный удар силами 18-го гвардейского стрелкового корпуса на Шепетовку. 23-й стрелковый корпус, примыкавший к 13-й армии, должен был овладеть рубежом Острог – Славута. Остальные корпуса сковывали противостоящие силы противника, не допуская возможного удара группировки противника по левому флангу армии.
Основная роль отводилась 13-й армии под командованием генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, имевшей в своем составе три стрелковых, 1-й и 6-й гвардейские кавалерийские корпуса. Главный удар армия наносила силами 76-го стрелкового и двух кавалерийских корпусов из района Сарны на Ровно и Луцк, обходя их с северо-запада. На левом фланге 24-й стрелковый корпус должен был продвигаться в обход Ровно с юга и юго-запада. Правофланговый 77-й стрелковый корпус имел задачу прикрыть правый фланг армии в районе Столина, а остальными силами выдвинуться к реке Горынь.
60-я армия генерал-лейтенанта И.Д. Черняховского имела в своем составе четыре стрелковых, 4-й гвардейский и 25-й танковый корпуса. Армия наносила главный удар силами 18-го гвардейского стрелкового корпуса на Шепетовку. 23-й стрелковый корпус, примыкавший к 13-й армии, должен был овладеть рубежом Острог – Славута. Остальные корпуса сковывали противостоящие силы противника, не допуская возможного удара группировки противника по левому флангу армии.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента