– Ясно, мисс Гилмор, спасибо. Вы уверены, что больше никто не интересовался?
– Абсолютно уверена, мистер Сайкс.
– Большое спасибо за содействие.
– Надеюсь, мистеру Гамильтону ничего не грозит?
– Ничего, можете не волноваться. Но я все-таки дам вам свой номер телефона на случай, если кто-то еще поинтересуется, куда улетел мистер Гамильтон.
И, снова заверив секретаршу, что мистеру Гамильтону ничто не угрожает, Сайкс опустил на рычаг трубку, но руки с нее не убрал и долго смотрел на телефон остановившимся взглядом. Здесь – ничего нет, подумал он и, стряхнув с себя оцепенение, пошел к Дандасу спросить, как подвигаются дела.
– Потихоньку двигаются, – ответил тот. – Пока – ничего связанного с Францией, но мне осталось просмотреть еще добрую половину номеров.
– Хорошо. Вызовите кого-нибудь на помощь, – сказал Сайкс и вернулся к себе в кабинет.
Дандас понял, что он собирается звонить комиссару Беку. Опять пойдет разговор об entente cordiale[20], вздохнул он и отправился на поиски кого-нибудь из младших сотрудников Управления. Ничего у Сайкса не получится с его имперскими мечтами, посетовал он мысленно – если у нас не будет достаточно людей, чтобы как следует наладить работу. Ему до смерти надоело в последнюю минуту отменять встречи с Брендой из-за того или иного внезапно возникшего обстоятельства. Он обернулся и, взглянув сквозь стеклянную дверь на Сайкса, увидел на его лице знакомое сосредоточенное выражение – Сайкс подбирал слова для разговора. Наверняка говорит с Беком. Интересно, какой он, этот французский комиссар.
– Так вот, комиссар, – сообщал тем временем Сайкс, – мы сейчас анализируем данные по связям, полученные на компьютере, но пока ничего связанного с Францией не обнаружили.
Сайкс мог бы поклясться, что собеседник на том конце провода тяжело вздохнул, но это его нисколько не удивило. Французская полиция вечно жалуется на отсутствие средств и отчаянно завидует своим коллегам из ФРГ, которые, судя по всему, располагают неограниченными фондами для оснащения полиции новейшей электронной аппаратурой.
– Какую группу… м-м… какую политическую организацию вы подозреваете?
– Анархистов.
– A-a! Les anars! – По тону Бека трудно было что-либо понять, но похоже, что его интерес к разговору возрос. – А вы не обнаружили никаких связей с Испанией?
– Пока нет, комиссар, – осторожно ответил Сайкс. Он уже мысленно ругнул себя за то, что почему-то забыл об этой стране.
– Барселона находится не так уж далеко от района операции, – заметил Бек. – Впрочем, через два-три часа вы уже сможете выбросить все это из головы.
– Напротив, комиссар, – энергично возразил Сайкс. – Эту операцию придется доводить до конца совместными усилиями. Конечно, это ни в коей мере не означает, что мы собираемся хоть как-то вмешиваться в вашу работу, просто мы и дальше будем помогать вам всеми имеющимися в нашем распоряжении способами.
– Я благодарен вам за предложение и, безусловно, обращусь к вам за помощью, если таковая понадобится. Пожалуйста, позвоните мне, если появится какая-нибудь ниточка, ведущая в Испанию. Я сейчас же свяжусь с Мадридом. Это будет самое простое, вы согласны?
– Разумеется, комиссар. Позвоню тотчас же, как только что-нибудь выяснится.
Положив трубку на место, Сайкс поспешно вышел из кабинета и отправился искать своего заместителя.
Часом позже, когда данные компьютера были обработаны, Дандас явился в кабинет к Сайксу доложить о результатах, прихватив с собой списки фамилий и телефонных номеров.
– Похоже, никакой связи с Испанией нет, сэр. Три телефонных номера в Париже, но без фамилий; повторяется двадцать одна фамилия, номера английские. Я уже был на телефонной станции, дал задание операторам регистрировать все звонки и передал список Спецслужбе, чтобы немедленно установили наблюдение. – Умолчав о том, до какой степени на руку иску оказался принятый недавно закон о телефонных разговорах, Дандас положил перед Сайксом принесённый список.
– Так кого же все-таки надо брать под подозрение? – спросил Сайкс, бегло проглядев список.
– Чаще всего повторяются пять фамилий, сэр. Уильямс, Дэвис, Белл, Престон и Харви. У меня уже есть о них сведения. Хотите взглянуть?
Сайкс отрицательно покачал головой, повернулся на стуле и бросил рассеянный взгляд в окно. Затем жестом указал своему заместителю на стул. Дандас, нетерпеливо взглянув на часы, сел.
– Как я уже говорил, – назидательно произнес Сайкс, глядя в пространство, – у нас сейчас совсем особая ситуация. Мы не можем допустить даже попытки покушения.
– Вы хотите сказать, что мы должны немедленно арестовать всех подозреваемых?
– Это не так просто, – сказал Сайкс, не столько отвечая на вопрос, сколько объясняя самому себе. – Есть три пути, Брайан. Во-первых, наблюдать и ждать. Во-вторых, отпугнуть террористов очень большой охраной. И в-третьих, взять под стражу всех подозреваемых под любым предлогом. Первый путь слишком опасный, второй и третий привлекут слишком большое внимание. – Он снова повернулся на стуле и, подняв брови, уставился на Дандаса.
– В таком случае, – неуверенно начал Дандас, – мне кажется, мы должны всех их задержать… если, конечно, найдем. Но мы ведь даже не знаем, все ли они в этом списке, и вообще ничего не знаем наверняка.
Сайкс продолжал глядеть на своего заместителя, потом кивнул.
– Ладно, займитесь пока другими делами, – сказал он, обернувшись и посмотрев на электрические часы, висевшие на стене над ним. – Оставьте мне фотографии остальных подозреваемых.
Зазвонил телефон, и Дандас поспешил вернуться к себе в кабинет, недоумевая, почему шеф так неожиданно отпустил его. Он был уверен, что у Сайкса уже созрел в голове какой-то план, и скрежетал зубами от досады, что его не посвятили во все тонкости операции. Он успокаивал себя тем, что Сайкс, по-видимому, хочет сначала все обговорить с заместителем комиссара. Да, в этом весь Сайкс, подумал он. Умный бюрократ всегда обеспечит себе тылы.
16
17
– Абсолютно уверена, мистер Сайкс.
– Большое спасибо за содействие.
– Надеюсь, мистеру Гамильтону ничего не грозит?
– Ничего, можете не волноваться. Но я все-таки дам вам свой номер телефона на случай, если кто-то еще поинтересуется, куда улетел мистер Гамильтон.
И, снова заверив секретаршу, что мистеру Гамильтону ничто не угрожает, Сайкс опустил на рычаг трубку, но руки с нее не убрал и долго смотрел на телефон остановившимся взглядом. Здесь – ничего нет, подумал он и, стряхнув с себя оцепенение, пошел к Дандасу спросить, как подвигаются дела.
– Потихоньку двигаются, – ответил тот. – Пока – ничего связанного с Францией, но мне осталось просмотреть еще добрую половину номеров.
– Хорошо. Вызовите кого-нибудь на помощь, – сказал Сайкс и вернулся к себе в кабинет.
Дандас понял, что он собирается звонить комиссару Беку. Опять пойдет разговор об entente cordiale[20], вздохнул он и отправился на поиски кого-нибудь из младших сотрудников Управления. Ничего у Сайкса не получится с его имперскими мечтами, посетовал он мысленно – если у нас не будет достаточно людей, чтобы как следует наладить работу. Ему до смерти надоело в последнюю минуту отменять встречи с Брендой из-за того или иного внезапно возникшего обстоятельства. Он обернулся и, взглянув сквозь стеклянную дверь на Сайкса, увидел на его лице знакомое сосредоточенное выражение – Сайкс подбирал слова для разговора. Наверняка говорит с Беком. Интересно, какой он, этот французский комиссар.
– Так вот, комиссар, – сообщал тем временем Сайкс, – мы сейчас анализируем данные по связям, полученные на компьютере, но пока ничего связанного с Францией не обнаружили.
Сайкс мог бы поклясться, что собеседник на том конце провода тяжело вздохнул, но это его нисколько не удивило. Французская полиция вечно жалуется на отсутствие средств и отчаянно завидует своим коллегам из ФРГ, которые, судя по всему, располагают неограниченными фондами для оснащения полиции новейшей электронной аппаратурой.
– Какую группу… м-м… какую политическую организацию вы подозреваете?
– Анархистов.
– A-a! Les anars! – По тону Бека трудно было что-либо понять, но похоже, что его интерес к разговору возрос. – А вы не обнаружили никаких связей с Испанией?
– Пока нет, комиссар, – осторожно ответил Сайкс. Он уже мысленно ругнул себя за то, что почему-то забыл об этой стране.
– Барселона находится не так уж далеко от района операции, – заметил Бек. – Впрочем, через два-три часа вы уже сможете выбросить все это из головы.
– Напротив, комиссар, – энергично возразил Сайкс. – Эту операцию придется доводить до конца совместными усилиями. Конечно, это ни в коей мере не означает, что мы собираемся хоть как-то вмешиваться в вашу работу, просто мы и дальше будем помогать вам всеми имеющимися в нашем распоряжении способами.
– Я благодарен вам за предложение и, безусловно, обращусь к вам за помощью, если таковая понадобится. Пожалуйста, позвоните мне, если появится какая-нибудь ниточка, ведущая в Испанию. Я сейчас же свяжусь с Мадридом. Это будет самое простое, вы согласны?
– Разумеется, комиссар. Позвоню тотчас же, как только что-нибудь выяснится.
Положив трубку на место, Сайкс поспешно вышел из кабинета и отправился искать своего заместителя.
Часом позже, когда данные компьютера были обработаны, Дандас явился в кабинет к Сайксу доложить о результатах, прихватив с собой списки фамилий и телефонных номеров.
– Похоже, никакой связи с Испанией нет, сэр. Три телефонных номера в Париже, но без фамилий; повторяется двадцать одна фамилия, номера английские. Я уже был на телефонной станции, дал задание операторам регистрировать все звонки и передал список Спецслужбе, чтобы немедленно установили наблюдение. – Умолчав о том, до какой степени на руку иску оказался принятый недавно закон о телефонных разговорах, Дандас положил перед Сайксом принесённый список.
– Так кого же все-таки надо брать под подозрение? – спросил Сайкс, бегло проглядев список.
– Чаще всего повторяются пять фамилий, сэр. Уильямс, Дэвис, Белл, Престон и Харви. У меня уже есть о них сведения. Хотите взглянуть?
Сайкс отрицательно покачал головой, повернулся на стуле и бросил рассеянный взгляд в окно. Затем жестом указал своему заместителю на стул. Дандас, нетерпеливо взглянув на часы, сел.
– Как я уже говорил, – назидательно произнес Сайкс, глядя в пространство, – у нас сейчас совсем особая ситуация. Мы не можем допустить даже попытки покушения.
– Вы хотите сказать, что мы должны немедленно арестовать всех подозреваемых?
– Это не так просто, – сказал Сайкс, не столько отвечая на вопрос, сколько объясняя самому себе. – Есть три пути, Брайан. Во-первых, наблюдать и ждать. Во-вторых, отпугнуть террористов очень большой охраной. И в-третьих, взять под стражу всех подозреваемых под любым предлогом. Первый путь слишком опасный, второй и третий привлекут слишком большое внимание. – Он снова повернулся на стуле и, подняв брови, уставился на Дандаса.
– В таком случае, – неуверенно начал Дандас, – мне кажется, мы должны всех их задержать… если, конечно, найдем. Но мы ведь даже не знаем, все ли они в этом списке, и вообще ничего не знаем наверняка.
Сайкс продолжал глядеть на своего заместителя, потом кивнул.
– Ладно, займитесь пока другими делами, – сказал он, обернувшись и посмотрев на электрические часы, висевшие на стене над ним. – Оставьте мне фотографии остальных подозреваемых.
Зазвонил телефон, и Дандас поспешил вернуться к себе в кабинет, недоумевая, почему шеф так неожиданно отпустил его. Он был уверен, что у Сайкса уже созрел в голове какой-то план, и скрежетал зубами от досады, что его не посвятили во все тонкости операции. Он успокаивал себя тем, что Сайкс, по-видимому, хочет сначала все обговорить с заместителем комиссара. Да, в этом весь Сайкс, подумал он. Умный бюрократ всегда обеспечит себе тылы.
16
Несмотря на то, что у Евы была с собой карта Парижа, они долго искали дом по тому адресу, который им дал Нил Форбс. Дом стоял очень высоко, на откосе, за Итальянскими воротами. Ева и Брук проехали мимо и из предосторожности поставили машину метрах в двухстах от дома. Район был мрачный, несмотря даже на яркий летний закат. А каково же здесь зимой! – невольно подумалось Бруку, когда они проезжали мимо куч мусора, заборов в лохмотьях старых афиш, огораживавших строительные площадки. Даже чахлые деревья с белесой от пыли листвой выглядели неуместным излишеством в этом унылом месте, точно их посадили здесь по ошибке. Отдаленный шум машин, доносившийся с boulevard peripherique[21], и пронзительные крики играющих детей только подчеркивали царившую здесь мерзость запустения.
Бетонные стены дома были сплошь разрисованы. Лифт не работал. Голоса отдавались в подъезде гулким эхом.
– Хорошо, что квартира на пятом этаже, – заметила Ева. – Могло быть хуже.
Брук что-то пробурчал в ответ. Он плохо представлял себе, что будет дальше. Ему вдруг нестерпимо захотелось не иметь к этому делу больше отношения – хорошо бы удалось покушение в Англии. Но он понимал, что его настроению в значительной мере способствовала давящая неприглядность этого места.
– Ну, вот мы и пришли, – сказала Ева, и Брук невольно улыбнулся – так она запыхалась, преодолевая лестничные марши.
У двери Ева быстро взглянула на него и нажала кнопку звонка. Внутри послышались шаркающие шаги, на миг стихли. Брук машинально поднял взгляд на «глазок». И в ту же секунду дверь отворилась; крупный бородатый мужчина молча, движением руки предложил им войти. Он заговорил, только когда запер за ними дверь.
– Salut[22], – улыбнулся он. – Я Марк Росси. – Сложением он походил на кузнеца: рубашка была явно тесна ему – пуговицы на груди, казалось, вот-вот оторвутся. В густой черной бороде пробивалась седина, а загрубевшая кожа на лице напоминала кожуру апельсина. Брук подумал, пожимая ему руку, что лет ему, пожалуй, около сорока.
– Мигель вас ждет, – сказал Росси по-английски с сильным акцентом. – Проходите вот сюда.
Комната была скудно обставлена дешевой мебелью в стиле пятидесятых годов, зато Брука поразило обилие книг. Они лежали повсюду – стопками на полу, на полках, даже на стареньком телевизоре.
Ева с интересом разглядывала Мигеля, пока их представляли ему. Нил немало ей о нем рассказывал. Участники Движения, не знавшие его лично, хорошо знали о его боевых подвигах. В семнадцать лет Мигель участвовал в осаде Мадрида, а после поражения республиканцев ушел в горы с партизанами и продолжал там воевать. Один его брат погиб во время гражданской войны в Испании. А пять лет спустя другой брат умер во время допроса в гестаповских застенках после того, как группа maquisards[23] под командованием Мигеля пустила под откос фашистский состав с боеприпасами в департаменте Дордонь.
Имея за плечами такую жизнь, Мигель состарился прежде времени, но глаза его молодо блестели, и, пожимая гостям руки, он тепло улыбался. Он был невысокого роста, худой, с желтоватым морщинистым лицом и седыми редкими волосами, но прежняя сила еще ощущалась во всем его облике. Ева подумала, что у таких людей старость и не должна быть немощной; ее восхитило его раздумчивое и вместе с тем полное оптимизма спокойствие. Он никогда не будет жалким старикашкой, доживающим свой век в дешевом кафе и ублажающим себя воспоминаниями и ложными надеждами.
– Как поживает ваш молодой шотландский друг? – спросил он Еву, строя английские фразы медленно и грамматически безупречно.
– Прекрасно, – ответила Ева. Ей было неловко оттого, что она отнимает время у Мигеля, – стоявший рядом Марк Росси даже не скрывал своего нетерпения.
– Он был очень осторожен по телефону, – одобрительно проговорил Мигель. – Я сам с ним не разговаривал, но мне передали.
– Так вы не знаете, почему мы здесь? – не без удивления спросила Ева.
Мигель отрицательно покачал головой.
– Нил просто предупредил нас о вашем приезде. Он сказал всего одну фразу, из которой мы поняли: готовится что-то серьезное.
Ева сообщила им о намеченном на завтра покушении. Она объяснила, что они с Бруком приехали в Париж якобы на отдых – надо же оправдать то, что сказал Брук, выясняя передвижения Иньесты, а кроме того, они здесь на случай необходимости – в качестве «резерва». За все это время Брук не проронил ни слова, предпочитая оставаться в тени.
– Да, этот случай упускать нельзя, – согласился Мигель, когда Ева кончила говорить. – Я только на прошлой неделе слышал от одного товарища из Южной Америки о том, что у них творится. Пытки, убийства, хотя газеты и кричат о «либерализации».
Брук с удивлением отметил, что в голосе Мигеля было не столько возмущение, сколько покорность судьбе. Но вскоре он понял, что хозяева, по-видимому, приглядываются к нему.
– А ваш партнер? – спросил Росси. – Это он добыл информацию?
Интересно, подумал Брук, почему Ева смутилась при слове «партнер»?
– Да, – ответила она.
– Когда же вы отправляетесь? – спросил Мигель.
– Завтра утром, как можно раньше.
– Тогда надо не мешкая заняться делом, – сказал Росси. – Где ваша машина?
– Мы оставили ее за углом.
– Хорошо, – кивнул он. – Сейчас отгоним ее в гараж. У нас есть другая, вы можете ею воспользоваться. Она не будет так бросаться в глаза.
– Прекрасно, – заметил Брук: все шло не так плохо вопреки его опасениям. – Но Нил сказал, что вы нас еще снабдите оружием – на всякий случай.
Мигель поднял руку и направился к комоду, стоявшему у телевизора. Заговорщицки подмигнув, он открыл один из ящиков и стал рыться в белье. Нашел пистолет системы «люгер» и, взяв его за дуло, протянул Бруку.
– «Люгер» тридцать восьмого года, – спокойно сказал он, заметив, что Брук пытается прочесть выбитую на пистолете марку.
– Вижу, – ответил тот. – Это хорошо.
– А почему вы подчеркнули, что он тридцать восьмого года? – спросила Ева.
– Позднее эти пистолеты изготовляли узники в оккупированных странах, – пояснил Брук. – И они умудрялись выпускать большой процент брака. – Он вынул обойму, несколькими точными движениями разобрал пистолет и разложил детали в ряд на столе.
– Пистолет в хорошем состоянии, – сказал Брук, проверив ствол на свет.
Мигель с Росси обменялись взглядом, который Ева успела перехватить. Они гадают, кто он такой, отметила она с беспокойством.
– Вы хорошо знаете оружие, – сухо проговорил Марк Росси.
Брук оторвал взгляд от пистолета и смущенно улыбнулся. Он не знал, сказать им, кто он, или нет. Ева быстро взглянула на него и повернулась к Мигелю.
– Хотя он и не из наших, но у него есть достаточно веские причины…
– Можете не объяснять, – мягко прервал ее Мигель.
Когда через час Марк Росси с Бруком вернулись, стол был уже накрыт и Мигель жарил омлет. Росси разлил в стаканы вино, и все сели за стол.
– Долго же вас не было, – сказала Ева.
– Поставили в гараж одну машину, вывели другую, затем пошли в аптеку, – объяснил Брук. – Я подумал, неплохо бы запастись краской для волос.
Ева удивленно посмотрела на него.
– Если краска для нас обоих, имею ли я право выбора?
– Можете краситься в любой цвет, – улыбнулся Брук. – Поскольку краска черная.
Брук не заметил, как отнеслась Ева к его словам, потому что Мигель в эту минуту спросил, все ли у них есть.
– Благодаря вашей помощи, по-моему, мы в полном порядке.
– Марк дал вам документы на фургончик? – спросил Мигель, ставя сковородку с омлетом на стол.
Брук кивнул и стал передавать тарелки, на которые Мигель накладывал омлет.
– К сожалению, мы не можем снабдить вас фальшивыми паспортами. У нас был непревзойденный специалист в этом деле, но его убили здесь, в Париже, не так давно. Он участвовал с нами в покушении на Франко в Сан-Себастьяне, тысячи евреев избегли смерти благодаря его подложным документам. – Мигель покачал головой. – Его застрелили, когда ему было семьдесят четыре. У фашистов долгая память. Они не дают нам уйти на покой.
– Вы уверены, что его убили фашисты? – спросил Брук.
– Нам известно имя убийцы. Он был агентом Социально-политической бригады. Мы даже узнали, что после убийства его снабдили новыми документами. А полиция и не пыталась его найти. – Мигель грустно улыбнулся, заметив, как изменилось у Евы лицо. – Я знаю, что вы сейчас испытываете, – продолжал он. – И вас, наверное, удивляет, что я вспоминаю смерть друга, не клокоча от гнева. Я видел столько зла в жизни, и, хотя у каждого из нас запасы ненависти и мужества ограниченны, я спокоен не потому, что устал. Вы, молодые, должны понять, что самое страшное зло совершается не отдельными людьми, а системой, идеологией. Вспомните, что творили христиане именем бога, а фашисты – именем нации.
– Да, но в таком случае во имя чего же готовится убийство Иньесты? – спросил Брук.
– Вы не совсем меня поняли, – мягко возразил Мигель. – Мы не собираемся убивать Иньесту Продажного, ни даже Иньесту Жестокого. Этот миф распространяют о нас наши противники. Они любят говорить, точно хирурги от политики. Удалим больной орган, и все будет в порядке. Отдельные личности не являются воплощением зла, равно как и добро нельзя считать только термином на языке политики. Завтра Нил и его друзья совершат нападение на режим. Не на отдельную личность, а на человека, символизирующего определенную систему. Вот в чем суть нашего… iconoclasme[24].
– По-английски это означает то же самое, – улыбнулась Ева.
Марк Росси ушел в десять часов, и Мигель отвел Брука с Евой в спальню. Брук мог бы поклясться, что в глазах старика мелькнула смешинка, когда он открыл дверь в комнату, где стояла двуспальная кровать. Заметив смущение гостей, он, наверное, отнес его за счет трогательного pudeur anglaise[25].
– Когда вас разбудить? – спросил Мигель.
– Часа в четыре, – ответила Ева, – если вам нетрудно.
– Нисколько, я всегда просыпаюсь около четырех. У вас и вашего партнера есть все необходимое?
– Да, Мигель. Спасибо вам.
Мигель мягко улыбнулся им и вышел, притворив за собой дверь.
– Скажите, – начал Брук, открывая окно: в комнате было душно, – у слова «партнер» есть какой-то особый смысл?
Ева наклонилась над сумкой, притворившись, будто что-то в ней ищет, и про себя чертыхнулась, поражаясь тупости Брука.
– Что значит – особый? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе не звучало раздражения.
– Ну, мне показалось, что это слово вас почему-то смутило.
– Я думаю, оно значит здесь то же, что и в Англии, – со злостью ответила она. – Его употребляют, когда говорят о двух людях, живущих вместе.
– Вот как, – удивился Брук. – Это звучит странно. Скорее, оно применимо к старым дамам, играющим в карты.
– Ради всего святого, не станут же анархисты называть своих гражданских жен – женами?
– Я как-то об этом не подумал.
– Вижу, – ответила она, прекращая разговор, и, взяв сумку с туалетными принадлежностями, пошла в ванную.
Брук повернулся к окну, удивляясь собственному тупоумию. Он вовсе не хотел показаться идиотом, но следовало сначала подумать, а уж потом говорить, корил он себя. Когда Ева вернулась в комнату, он заметил у нее на губах полоску пасты, точно она подкрасила губы, следуя какой-то сверхизысканной моде. Ему хотелось, чтобы она смягчилась и перестала на него сердиться, и он предложил, что будет спать на полу.
– Да вы с ума сошли, – ответила Ева. – Ведь если вы не выспитесь, завтра от вас не будет никакого толку.
– Ну ладно, ладно. – Брук пожал плечами и пошел мыться.
Он специально задержался в ванной подольше, чтобы она успела раздеться и лечь. Но когда он вернулся в комнату, Ева перекладывала вещи в своей сумке. И намеренно игнорировала его. О господи, подумал Брук, это невыносимо, это просто смешно.
– Забыли пижаму? – спросил он.
Ева взглянула на него, кипя от ярости. Впервые с тех пор, как они остались вдвоем, она не отвела взгляда. Стиснув зубы, она стояла выпрямившись и смотрела на него. Он не знал, отвернуться или продолжать смотреть, а она, стоя перед ним, принялась снимать одежду. Затем, нагая, шагнула к постели – он не видел, как изменилось ее лицо, как на нем появилось выражение удовлетворения. Не видел он и своего смущенного лица, а как раз этим-то и объяснялось чувство удовлетворения Евы.
– Ну? – вопросительно подняла она брови. – Вы что же, не собираетесь ложиться? Нам вставать через пять с половиной часов.
Он быстро разделся, мысленно проклиная ее фокусы. Они лежали вытянувшись, не шевелясь, каждый на своем краю постели, чтобы, упаси бог, нечаянно не коснуться друг друга. Прошло, как показалось Бруку, уже много времени, но по дыханию Евы он понимал, что она не спит. Раздражение против нее еще кипело, и Брук чувствовал, что скоро ему не заснуть. Лучше было бы лечь на полу, не без иронии подумал он.
Брук осторожно повернулся на бок, но кровать все-таки заскрипела. Он стал смотреть в окно. Улицу заливало рассеянное оранжевое сияние уличных фонарей – точно разгорался синтетический рассвет. Вдруг Ева тихонько кашлянула.
– Росси хотел поехать с нами, – тихо произнес Брук.
Ева ответила не сразу, размышляя, не притвориться ли спящей. Внезапно смысл его слов проник в ее сознание, и она резко повернулась к нему.
– Почему вы мне сразу не сказали? – резко спросила она.
Брук поругал себя за опрометчивость – ну кто его тянул за язык.
– Мы говорили об этом с Росси, когда отгоняли машину. По-моему, не очень удачная мысль.
– Какого черта! Надо было обсудить это за ужином.
– Послушайте, я уже переубедил его, так что не о чем беспокоиться. Сожалею, что не вынес на обсуждение этот вопрос, но решение было бы то же. Вдвоем мы не привлечем к себе внимания, а втроем – можем привлечь. Кроме того, в полиции на него есть досье.
– Нет, вы неисправимы, – с досадой проговорила Ева.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что как вы были солдафоном, так и остались. Вот вам приказ и выполняйте без разговоров.
– Ладно, – взорвался Брук, задетый ее издевкой. – Если вам не нравится, как я действую…
– Не смейте мне угрожать. Это же не какая-нибудь ваша личная операция, а я не ваш подчиненный, которого в любой момент можно отослать. Вы можете быть великим специалистом, первоклассным убийцей и так далее, но это еще не дает вам права командовать.
– Вы так говорите, точно я наемный убийца, позабывший свое место. Вы ведь первая не хотели ехать со мной. Хотя, конечно, и я, если уж говорить честно, был не в восторге от этой идеи. Но все остальные настаивали, говорили, что никто не ездит отдыхать без компании, да и вообще, мне может понадобиться помощь, хотя бы для установления связи с Мигелем и так далее. – Теперь, когда вспышка гнева прошла, голос его потерял уверенность. Он тяжело вздохнул, не зная, как восстановить взаимопонимание, и в темной комнате надолго воцарилась тишина. Брук искоса взглянул на Еву – она лежала, устремив взгляд в потолок.
– Сколько же народу вы убили? – спросила она. Голос ее звучал уже гораздо мягче.
– Не знаю, – ответил он тихо. – Может, человека четыре, а может, пять.
– Вы тогда гордились этим?
Брук сглотнул комок в горле, раздумывая, сказать ли правду.
– Да, кажется, гордился, – ответил он наконец.
– А кто они были?
– Партизаны, арабы.
– И все чувствовали удовлетворение, когда удавалось кого-то убить?
– Наверное. Но надо учитывать особые обстоятельства, общую атмосферу. Когда я теперь оглядываюсь на прошлое, я не испытываю гордости или удовлетворения, но тогда все мы были уверены, что наши действия оправданны. Много тогда делали мерзостей… ну, например, сажали в вертолет двух пленных и одного из них сбрасывали вниз, чтобы заставить другого говорить. Я думаю, в какой-то мере это объясняется особым характером военной подготовки, когда тебе постоянно внушают, что такие вещи вполне естественны. По-моему, Мигель прав, говоря, что зло проистекает из убеждений, которые вбивают в нас. – Брук повернул голову и опять посмотрел в окно. – Но, в общем-то, все мы кого-то убиваем, и, следовательно, каждый должен чувствовать гордость, когда ему удается убить.
– Я этого не чувствую, – тихо сказала она.
Бетонные стены дома были сплошь разрисованы. Лифт не работал. Голоса отдавались в подъезде гулким эхом.
– Хорошо, что квартира на пятом этаже, – заметила Ева. – Могло быть хуже.
Брук что-то пробурчал в ответ. Он плохо представлял себе, что будет дальше. Ему вдруг нестерпимо захотелось не иметь к этому делу больше отношения – хорошо бы удалось покушение в Англии. Но он понимал, что его настроению в значительной мере способствовала давящая неприглядность этого места.
– Ну, вот мы и пришли, – сказала Ева, и Брук невольно улыбнулся – так она запыхалась, преодолевая лестничные марши.
У двери Ева быстро взглянула на него и нажала кнопку звонка. Внутри послышались шаркающие шаги, на миг стихли. Брук машинально поднял взгляд на «глазок». И в ту же секунду дверь отворилась; крупный бородатый мужчина молча, движением руки предложил им войти. Он заговорил, только когда запер за ними дверь.
– Salut[22], – улыбнулся он. – Я Марк Росси. – Сложением он походил на кузнеца: рубашка была явно тесна ему – пуговицы на груди, казалось, вот-вот оторвутся. В густой черной бороде пробивалась седина, а загрубевшая кожа на лице напоминала кожуру апельсина. Брук подумал, пожимая ему руку, что лет ему, пожалуй, около сорока.
– Мигель вас ждет, – сказал Росси по-английски с сильным акцентом. – Проходите вот сюда.
Комната была скудно обставлена дешевой мебелью в стиле пятидесятых годов, зато Брука поразило обилие книг. Они лежали повсюду – стопками на полу, на полках, даже на стареньком телевизоре.
Ева с интересом разглядывала Мигеля, пока их представляли ему. Нил немало ей о нем рассказывал. Участники Движения, не знавшие его лично, хорошо знали о его боевых подвигах. В семнадцать лет Мигель участвовал в осаде Мадрида, а после поражения республиканцев ушел в горы с партизанами и продолжал там воевать. Один его брат погиб во время гражданской войны в Испании. А пять лет спустя другой брат умер во время допроса в гестаповских застенках после того, как группа maquisards[23] под командованием Мигеля пустила под откос фашистский состав с боеприпасами в департаменте Дордонь.
Имея за плечами такую жизнь, Мигель состарился прежде времени, но глаза его молодо блестели, и, пожимая гостям руки, он тепло улыбался. Он был невысокого роста, худой, с желтоватым морщинистым лицом и седыми редкими волосами, но прежняя сила еще ощущалась во всем его облике. Ева подумала, что у таких людей старость и не должна быть немощной; ее восхитило его раздумчивое и вместе с тем полное оптимизма спокойствие. Он никогда не будет жалким старикашкой, доживающим свой век в дешевом кафе и ублажающим себя воспоминаниями и ложными надеждами.
– Как поживает ваш молодой шотландский друг? – спросил он Еву, строя английские фразы медленно и грамматически безупречно.
– Прекрасно, – ответила Ева. Ей было неловко оттого, что она отнимает время у Мигеля, – стоявший рядом Марк Росси даже не скрывал своего нетерпения.
– Он был очень осторожен по телефону, – одобрительно проговорил Мигель. – Я сам с ним не разговаривал, но мне передали.
– Так вы не знаете, почему мы здесь? – не без удивления спросила Ева.
Мигель отрицательно покачал головой.
– Нил просто предупредил нас о вашем приезде. Он сказал всего одну фразу, из которой мы поняли: готовится что-то серьезное.
Ева сообщила им о намеченном на завтра покушении. Она объяснила, что они с Бруком приехали в Париж якобы на отдых – надо же оправдать то, что сказал Брук, выясняя передвижения Иньесты, а кроме того, они здесь на случай необходимости – в качестве «резерва». За все это время Брук не проронил ни слова, предпочитая оставаться в тени.
– Да, этот случай упускать нельзя, – согласился Мигель, когда Ева кончила говорить. – Я только на прошлой неделе слышал от одного товарища из Южной Америки о том, что у них творится. Пытки, убийства, хотя газеты и кричат о «либерализации».
Брук с удивлением отметил, что в голосе Мигеля было не столько возмущение, сколько покорность судьбе. Но вскоре он понял, что хозяева, по-видимому, приглядываются к нему.
– А ваш партнер? – спросил Росси. – Это он добыл информацию?
Интересно, подумал Брук, почему Ева смутилась при слове «партнер»?
– Да, – ответила она.
– Когда же вы отправляетесь? – спросил Мигель.
– Завтра утром, как можно раньше.
– Тогда надо не мешкая заняться делом, – сказал Росси. – Где ваша машина?
– Мы оставили ее за углом.
– Хорошо, – кивнул он. – Сейчас отгоним ее в гараж. У нас есть другая, вы можете ею воспользоваться. Она не будет так бросаться в глаза.
– Прекрасно, – заметил Брук: все шло не так плохо вопреки его опасениям. – Но Нил сказал, что вы нас еще снабдите оружием – на всякий случай.
Мигель поднял руку и направился к комоду, стоявшему у телевизора. Заговорщицки подмигнув, он открыл один из ящиков и стал рыться в белье. Нашел пистолет системы «люгер» и, взяв его за дуло, протянул Бруку.
– «Люгер» тридцать восьмого года, – спокойно сказал он, заметив, что Брук пытается прочесть выбитую на пистолете марку.
– Вижу, – ответил тот. – Это хорошо.
– А почему вы подчеркнули, что он тридцать восьмого года? – спросила Ева.
– Позднее эти пистолеты изготовляли узники в оккупированных странах, – пояснил Брук. – И они умудрялись выпускать большой процент брака. – Он вынул обойму, несколькими точными движениями разобрал пистолет и разложил детали в ряд на столе.
– Пистолет в хорошем состоянии, – сказал Брук, проверив ствол на свет.
Мигель с Росси обменялись взглядом, который Ева успела перехватить. Они гадают, кто он такой, отметила она с беспокойством.
– Вы хорошо знаете оружие, – сухо проговорил Марк Росси.
Брук оторвал взгляд от пистолета и смущенно улыбнулся. Он не знал, сказать им, кто он, или нет. Ева быстро взглянула на него и повернулась к Мигелю.
– Хотя он и не из наших, но у него есть достаточно веские причины…
– Можете не объяснять, – мягко прервал ее Мигель.
Когда через час Марк Росси с Бруком вернулись, стол был уже накрыт и Мигель жарил омлет. Росси разлил в стаканы вино, и все сели за стол.
– Долго же вас не было, – сказала Ева.
– Поставили в гараж одну машину, вывели другую, затем пошли в аптеку, – объяснил Брук. – Я подумал, неплохо бы запастись краской для волос.
Ева удивленно посмотрела на него.
– Если краска для нас обоих, имею ли я право выбора?
– Можете краситься в любой цвет, – улыбнулся Брук. – Поскольку краска черная.
Брук не заметил, как отнеслась Ева к его словам, потому что Мигель в эту минуту спросил, все ли у них есть.
– Благодаря вашей помощи, по-моему, мы в полном порядке.
– Марк дал вам документы на фургончик? – спросил Мигель, ставя сковородку с омлетом на стол.
Брук кивнул и стал передавать тарелки, на которые Мигель накладывал омлет.
– К сожалению, мы не можем снабдить вас фальшивыми паспортами. У нас был непревзойденный специалист в этом деле, но его убили здесь, в Париже, не так давно. Он участвовал с нами в покушении на Франко в Сан-Себастьяне, тысячи евреев избегли смерти благодаря его подложным документам. – Мигель покачал головой. – Его застрелили, когда ему было семьдесят четыре. У фашистов долгая память. Они не дают нам уйти на покой.
– Вы уверены, что его убили фашисты? – спросил Брук.
– Нам известно имя убийцы. Он был агентом Социально-политической бригады. Мы даже узнали, что после убийства его снабдили новыми документами. А полиция и не пыталась его найти. – Мигель грустно улыбнулся, заметив, как изменилось у Евы лицо. – Я знаю, что вы сейчас испытываете, – продолжал он. – И вас, наверное, удивляет, что я вспоминаю смерть друга, не клокоча от гнева. Я видел столько зла в жизни, и, хотя у каждого из нас запасы ненависти и мужества ограниченны, я спокоен не потому, что устал. Вы, молодые, должны понять, что самое страшное зло совершается не отдельными людьми, а системой, идеологией. Вспомните, что творили христиане именем бога, а фашисты – именем нации.
– Да, но в таком случае во имя чего же готовится убийство Иньесты? – спросил Брук.
– Вы не совсем меня поняли, – мягко возразил Мигель. – Мы не собираемся убивать Иньесту Продажного, ни даже Иньесту Жестокого. Этот миф распространяют о нас наши противники. Они любят говорить, точно хирурги от политики. Удалим больной орган, и все будет в порядке. Отдельные личности не являются воплощением зла, равно как и добро нельзя считать только термином на языке политики. Завтра Нил и его друзья совершат нападение на режим. Не на отдельную личность, а на человека, символизирующего определенную систему. Вот в чем суть нашего… iconoclasme[24].
– По-английски это означает то же самое, – улыбнулась Ева.
Марк Росси ушел в десять часов, и Мигель отвел Брука с Евой в спальню. Брук мог бы поклясться, что в глазах старика мелькнула смешинка, когда он открыл дверь в комнату, где стояла двуспальная кровать. Заметив смущение гостей, он, наверное, отнес его за счет трогательного pudeur anglaise[25].
– Когда вас разбудить? – спросил Мигель.
– Часа в четыре, – ответила Ева, – если вам нетрудно.
– Нисколько, я всегда просыпаюсь около четырех. У вас и вашего партнера есть все необходимое?
– Да, Мигель. Спасибо вам.
Мигель мягко улыбнулся им и вышел, притворив за собой дверь.
– Скажите, – начал Брук, открывая окно: в комнате было душно, – у слова «партнер» есть какой-то особый смысл?
Ева наклонилась над сумкой, притворившись, будто что-то в ней ищет, и про себя чертыхнулась, поражаясь тупости Брука.
– Что значит – особый? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе не звучало раздражения.
– Ну, мне показалось, что это слово вас почему-то смутило.
– Я думаю, оно значит здесь то же, что и в Англии, – со злостью ответила она. – Его употребляют, когда говорят о двух людях, живущих вместе.
– Вот как, – удивился Брук. – Это звучит странно. Скорее, оно применимо к старым дамам, играющим в карты.
– Ради всего святого, не станут же анархисты называть своих гражданских жен – женами?
– Я как-то об этом не подумал.
– Вижу, – ответила она, прекращая разговор, и, взяв сумку с туалетными принадлежностями, пошла в ванную.
Брук повернулся к окну, удивляясь собственному тупоумию. Он вовсе не хотел показаться идиотом, но следовало сначала подумать, а уж потом говорить, корил он себя. Когда Ева вернулась в комнату, он заметил у нее на губах полоску пасты, точно она подкрасила губы, следуя какой-то сверхизысканной моде. Ему хотелось, чтобы она смягчилась и перестала на него сердиться, и он предложил, что будет спать на полу.
– Да вы с ума сошли, – ответила Ева. – Ведь если вы не выспитесь, завтра от вас не будет никакого толку.
– Ну ладно, ладно. – Брук пожал плечами и пошел мыться.
Он специально задержался в ванной подольше, чтобы она успела раздеться и лечь. Но когда он вернулся в комнату, Ева перекладывала вещи в своей сумке. И намеренно игнорировала его. О господи, подумал Брук, это невыносимо, это просто смешно.
– Забыли пижаму? – спросил он.
Ева взглянула на него, кипя от ярости. Впервые с тех пор, как они остались вдвоем, она не отвела взгляда. Стиснув зубы, она стояла выпрямившись и смотрела на него. Он не знал, отвернуться или продолжать смотреть, а она, стоя перед ним, принялась снимать одежду. Затем, нагая, шагнула к постели – он не видел, как изменилось ее лицо, как на нем появилось выражение удовлетворения. Не видел он и своего смущенного лица, а как раз этим-то и объяснялось чувство удовлетворения Евы.
– Ну? – вопросительно подняла она брови. – Вы что же, не собираетесь ложиться? Нам вставать через пять с половиной часов.
Он быстро разделся, мысленно проклиная ее фокусы. Они лежали вытянувшись, не шевелясь, каждый на своем краю постели, чтобы, упаси бог, нечаянно не коснуться друг друга. Прошло, как показалось Бруку, уже много времени, но по дыханию Евы он понимал, что она не спит. Раздражение против нее еще кипело, и Брук чувствовал, что скоро ему не заснуть. Лучше было бы лечь на полу, не без иронии подумал он.
Брук осторожно повернулся на бок, но кровать все-таки заскрипела. Он стал смотреть в окно. Улицу заливало рассеянное оранжевое сияние уличных фонарей – точно разгорался синтетический рассвет. Вдруг Ева тихонько кашлянула.
– Росси хотел поехать с нами, – тихо произнес Брук.
Ева ответила не сразу, размышляя, не притвориться ли спящей. Внезапно смысл его слов проник в ее сознание, и она резко повернулась к нему.
– Почему вы мне сразу не сказали? – резко спросила она.
Брук поругал себя за опрометчивость – ну кто его тянул за язык.
– Мы говорили об этом с Росси, когда отгоняли машину. По-моему, не очень удачная мысль.
– Какого черта! Надо было обсудить это за ужином.
– Послушайте, я уже переубедил его, так что не о чем беспокоиться. Сожалею, что не вынес на обсуждение этот вопрос, но решение было бы то же. Вдвоем мы не привлечем к себе внимания, а втроем – можем привлечь. Кроме того, в полиции на него есть досье.
– Нет, вы неисправимы, – с досадой проговорила Ева.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что как вы были солдафоном, так и остались. Вот вам приказ и выполняйте без разговоров.
– Ладно, – взорвался Брук, задетый ее издевкой. – Если вам не нравится, как я действую…
– Не смейте мне угрожать. Это же не какая-нибудь ваша личная операция, а я не ваш подчиненный, которого в любой момент можно отослать. Вы можете быть великим специалистом, первоклассным убийцей и так далее, но это еще не дает вам права командовать.
– Вы так говорите, точно я наемный убийца, позабывший свое место. Вы ведь первая не хотели ехать со мной. Хотя, конечно, и я, если уж говорить честно, был не в восторге от этой идеи. Но все остальные настаивали, говорили, что никто не ездит отдыхать без компании, да и вообще, мне может понадобиться помощь, хотя бы для установления связи с Мигелем и так далее. – Теперь, когда вспышка гнева прошла, голос его потерял уверенность. Он тяжело вздохнул, не зная, как восстановить взаимопонимание, и в темной комнате надолго воцарилась тишина. Брук искоса взглянул на Еву – она лежала, устремив взгляд в потолок.
– Сколько же народу вы убили? – спросила она. Голос ее звучал уже гораздо мягче.
– Не знаю, – ответил он тихо. – Может, человека четыре, а может, пять.
– Вы тогда гордились этим?
Брук сглотнул комок в горле, раздумывая, сказать ли правду.
– Да, кажется, гордился, – ответил он наконец.
– А кто они были?
– Партизаны, арабы.
– И все чувствовали удовлетворение, когда удавалось кого-то убить?
– Наверное. Но надо учитывать особые обстоятельства, общую атмосферу. Когда я теперь оглядываюсь на прошлое, я не испытываю гордости или удовлетворения, но тогда все мы были уверены, что наши действия оправданны. Много тогда делали мерзостей… ну, например, сажали в вертолет двух пленных и одного из них сбрасывали вниз, чтобы заставить другого говорить. Я думаю, в какой-то мере это объясняется особым характером военной подготовки, когда тебе постоянно внушают, что такие вещи вполне естественны. По-моему, Мигель прав, говоря, что зло проистекает из убеждений, которые вбивают в нас. – Брук повернул голову и опять посмотрел в окно. – Но, в общем-то, все мы кого-то убиваем, и, следовательно, каждый должен чувствовать гордость, когда ему удается убить.
– Я этого не чувствую, – тихо сказала она.
17
Два темно-бордовых автомобиля марки «Триумф» ждали у главного подъезда, и Брайан Дандас, спускаясь по ступенькам, видел, как грузный сержант вылезает из первой машины сопровождения. Сегодня он просто обливался потом.
– Как движение? – спросил неофициальным тоном Дандас, усаживаясь на заднее сиденье.
– Довольно интенсивное, сэр, – ответил сержант, прилаживая второе обзорное зеркальце. Дандас отметил легкий западный акцент сержанта, который вполне соответствовал его красному лицу и соломенным волосам.
– Ну как там, все спокойно? – спросил Дандас вскоре после того, как машины тронулись.
– Судя по всему – да. Один визитер прибыл вчера в коричневом «роллс-ройсе», а сегодня после полудня прибывает другой.
Дандас кивнул и, откинувшись на спинку сиденья, подумал, знает ли Сайкс об этих визитерах. Потом стал смотреть в боковое окно – машина еле двигалась в потоке транспорта, заполнявшем набережную. На переходе, ожидая зеленого света, стояла ссутулясь женщина с потухшими глазами. Она держала за руку мальчика. Малыш старался вставить в глазную впадину монетку вместо монокля – монетка выскользнула из его пальцев и скатилась в сточную канаву. Мальчик, как собака на поводке, дернул мать, устремляясь за монеткой. Мать даже не стала ругать его. Слишком ей было все безразлично.
– Не самые лучшие дни для работы – я хочу сказать, такая духотища! Верно, сэр?
– Хоть плавки надевай, – пошутил в ответ Дандас. И заметил в обзорное зеркальце, как полицейский машинально улыбнулся.
– Помню, читал один материал о французских жандармах, – начал сержант, повернувшись и положив руку на спинку своего сиденья. – Летом они несут спасательную службу на морских пляжах. Но Боньор – это ведь не пляж?
– Брайтон, конечно, лучше, – сказал шофер: по лицу его ясно было, в каком направлении устремились его мысли.
– Закурите, сэр? – спросил сержант, протягивая пачку сигарет, когда они в очередной раз остановились у светофора.
– С удовольствием, – кивнул Дандас и взял одну.
Неожиданно на дороге стало свободнее, и вскоре они уже мчались с такой скоростью, что ветер врывался в открытые окна, осушая пот. Кожу на лице стянуло, как после купания.
Дородный сержант тяжело вздохнул и уселся удобнее.
– Вот обрадуются наши напарники, когда мы приедем. Смена у них сегодня явно затянулась.
– Боюсь, что мы их не обрадуем, – сочувственно улыбнулся Дандас. – Им, по всей вероятности, придется еще подождать.
– Как движение? – спросил неофициальным тоном Дандас, усаживаясь на заднее сиденье.
– Довольно интенсивное, сэр, – ответил сержант, прилаживая второе обзорное зеркальце. Дандас отметил легкий западный акцент сержанта, который вполне соответствовал его красному лицу и соломенным волосам.
– Ну как там, все спокойно? – спросил Дандас вскоре после того, как машины тронулись.
– Судя по всему – да. Один визитер прибыл вчера в коричневом «роллс-ройсе», а сегодня после полудня прибывает другой.
Дандас кивнул и, откинувшись на спинку сиденья, подумал, знает ли Сайкс об этих визитерах. Потом стал смотреть в боковое окно – машина еле двигалась в потоке транспорта, заполнявшем набережную. На переходе, ожидая зеленого света, стояла ссутулясь женщина с потухшими глазами. Она держала за руку мальчика. Малыш старался вставить в глазную впадину монетку вместо монокля – монетка выскользнула из его пальцев и скатилась в сточную канаву. Мальчик, как собака на поводке, дернул мать, устремляясь за монеткой. Мать даже не стала ругать его. Слишком ей было все безразлично.
– Не самые лучшие дни для работы – я хочу сказать, такая духотища! Верно, сэр?
– Хоть плавки надевай, – пошутил в ответ Дандас. И заметил в обзорное зеркальце, как полицейский машинально улыбнулся.
– Помню, читал один материал о французских жандармах, – начал сержант, повернувшись и положив руку на спинку своего сиденья. – Летом они несут спасательную службу на морских пляжах. Но Боньор – это ведь не пляж?
– Брайтон, конечно, лучше, – сказал шофер: по лицу его ясно было, в каком направлении устремились его мысли.
– Закурите, сэр? – спросил сержант, протягивая пачку сигарет, когда они в очередной раз остановились у светофора.
– С удовольствием, – кивнул Дандас и взял одну.
Неожиданно на дороге стало свободнее, и вскоре они уже мчались с такой скоростью, что ветер врывался в открытые окна, осушая пот. Кожу на лице стянуло, как после купания.
Дородный сержант тяжело вздохнул и уселся удобнее.
– Вот обрадуются наши напарники, когда мы приедем. Смена у них сегодня явно затянулась.
– Боюсь, что мы их не обрадуем, – сочувственно улыбнулся Дандас. – Им, по всей вероятности, придется еще подождать.