Страница:
Она с удовлетворением отметила, что он задумался. Однако это был столь краткий миг, что она могла не заметить его, если бы специально не ждала. От нее не ускользнула также тень удовлетворения на его лице, когда он принял вызов.
— Все, — ответил Ред, — меня интересует все, что вы делаете.
— Отлично сказано, — откликнулась она с легким сарказмом.
Он покачал головой.
— Для этого нужно чуть больше практики.
Ее ледяная улыбка никак не тронула его; он спокойно сидел и ждал. Вздохнув, она подчинилась.
Намеренно желая поразить его суммой потраченных денег, она начала свой рассказ с сорочки, шляпок и туфель, которые она заказала. Она не пропустила ничего, подробно описывая все, в том числе белье и ночную рубашку, которая вызвала такое сомнение у тетушки Люсинды. Если Реду не понравится последний пункт, пусть выскажется до того, как они пойдут спать.
Он нахмурился, пренебрежительно взглянув на ее черное белье, но сказал совершенно другое:
— Удивительно, как после такой тяжелой поездки вы не легли в постель и не заказали обед на подносе.
Она чуть заметно улыбнулась:
— Мне приходила в голову эта мысль, однако ваша тетушка пригласила гостей и ожидает нашего присутствия.
— Что же вы не сказали, — почти простонал он. — Если я не потороплюсь, мы опоздаем и попадем в черные списки. — Он легко поднялся в полный рост. — Бросьте мне полотенце, пожалуйста. Сегодня ваша очередь играть роль горничной. — Джулия в точности исполнила его просьбу. Сняв полотенце со стула, она швырнула его. И хотя она мгновенно отвела глаза, она успела заметить его короткую, какую-то хищную усмешку.
Она собиралась рассказать о странной встрече, когда ужасный человек обогнал их экипаж, но теперь этот инцидент выскользнул из ее памяти. Она отвернулась, ища глазами что-нибудь, за что можно было уцепиться, пока он не закончит одеваться.
Взгляд ее упал на золотую пчелу, мерцавшую на столе в свете свечи. Утром она носила ее на шали а вечером пчела лучше будет смотреться на черной ленте вокруг шеи. Обрадовавшись этому небольшому занятию, она сделала движение, чтобы приколоть ее.
— Вы любите это украшение, не так ли? — спросил Ред.
— Признаюсь, да. Оно… принадлежало моей матери.
— Вашей матери? Странно. Я думал, оно как-то связано с этой кампанией по освобождению Наполеона. Пчела — это ведь его символ, не правда ли?
Джулия так долго носила пчелу, возбуждая людской интерес только ее явной ювелирной ценностью, что ее поразила догадка Торпа о ее подлинном значении. Она настолько приучила себя к сдержанности, что сейчас ей было трудно сохранить безразличие.
— Вы правы, конечно, — признала она.
— Это украшение не похоже на фамильное, — критически заметил он.
Насколько можно доверять ему? Разумеется, он имел право узнать хотя бы часть правды.
— Нет. Это был дар императора моей матери.
— Весьма ценный. Похоже на чистое золото. Что-то в его тоне задело ее.
— У вас нет причин для осуждения. Не было никакого романтического увлечения. Пчела была подарена моей матери в знак признания ее заслуг перед любимой матерью Наполеона.
— Похоже на увлекательную историю. Я полагаю, это произошло в Париже.
Джулия кивнула.
— Мы гостили в пригороде у родственников, отец, мать и я. Мне было лет пять, и Наполеон был императором чуть более года. Родственники и сейчас живут в маленьком городке, откуда много лет назад взяла свое начало семья отца, и мои родители были представлены ко двору. Им оставалось лишь предаваться удовольствиям в Париже. Беды, мятежники, заговор против императорской фамилии, тюрьма — это меньше всего занимало моих родителей. Однако одним прекрасным весенним днем они оказались вовлечены во все это.
Ред надел панталоны, натянул чулки и начищенные сапоги. Когда она остановилась, он перестал застегивать пуговицы на рубашке и кивнул, чтобы она продолжала.
— Мой отец оставил нас одних — мою мать, няньку и меня — и поехал с визитом к какому-то незнакомцу в городе. Нам стало скучно, мы покинули квартиру и прогуливались по улице недалеко от лавки кондитера. Вдруг на нас хлынула толпа кричащих, визжащих людей, и начался один из тех беспорядков, которые часто случались в послереволюционные годы. Мы так и не узнали причину. Одни кричали о высоких ценах у мясника, другие — о низких ценах на капусту на рынке. Это не имело значения. Мятежники захватили экипаж с эмблемой Наполеона, который ехал без сопровождения и охраны и вез лишь одну пожилую женщину. Невзирая на это, ярость толпы обрушилась на экипаж. Они вытянули на улицу и кучера, и пожилую даму. Моя мать узнала в ней мать Наполеона. Корсиканка была очень мужественной и гордой, но ее неукротимый дух еще больше распалял толпу. Ее не слушали, тянули в разные стороны, плевали, били. Моя мать, оставив меня с нянькой, пробилась к женщине, взяла за руку, чтобы поддержать, и, толкаясь, крича изо всех сил, постаралась проложить дорогу назад, к нам, — туда, где мы стояли — напротив стены лавки. В этот момент конный отряд врезался в толпу, раскидав людей в разные стороны. Тех, кто не успел убежать, арестовали, и мою мать в том числе. Мать Наполеона с подобающим почтением водворили в экипаж, и через минуту улица опустела.
— Надеюсь, что нянька сообразила позаботиться о вашей безопасности, — заметил Ред.
— Да, она схватила меня и бросилась в дом, как только увидела, что задержали мать. В спешке послали за отцом. Он сразу же помчался в тюрьму, но его попытки что-либо объяснить оставили без внимания. Ее не освободили. В отчаянии отец бросился к императору. Мать Наполеона, потрясенная происшедшим, подтвердила невиновность и героизм моей матери. Отец всегда восхищался Наполеоном, но быстрота и решительность, с которой действовал император при освобождении моей матери, сделали отца на всю жизнь преданным ему. Золотая пчела стала почетным даром моей матери в знак признания ее заслуг перед семьей Бонапарта. Вместе с ней была обещана незамедлительная помощь, когда бы она ни понадобилась.
— Я начинаю понимать, почему вы так дорожите этой пчелой, — промолвил Ред, в раздумье глядя на нее и завязывая на шее галстук.
Понял ли он? Ее охватил озноб при мысли, что она открыла слишком много. Глядя на золотистое мерцание крылышек пчелы, она заставила себя улыбнуться.
— С тех пор минуло много лет. Возможно, глупо с моей стороны надеяться, что император вспомнит.
— У него репутация человека с хорошей памятью, — возразил Ред. Он взял у нее из рук ленту с приколотой пчелой и обернул вокруг шеи, слегка поклонившись.
Джулия молча вздохнула. Торп не станет расспрашивать ее подробнее. Не сейчас. Позже, когда они достигнут острова Святой Елены, ей придется сказать ему…
Ее рука машинально потянулась к впадинке у шеи, где блистала пчела, наполеоновская золотая пчела, которая должна была помочь ему узнать Джулию и ее отца, а теперь уже только одну Джулию. Пчела и Робо должны стать началом освобождения императора и его возвращения к власти.
Глава 7
— Все, — ответил Ред, — меня интересует все, что вы делаете.
— Отлично сказано, — откликнулась она с легким сарказмом.
Он покачал головой.
— Для этого нужно чуть больше практики.
Ее ледяная улыбка никак не тронула его; он спокойно сидел и ждал. Вздохнув, она подчинилась.
Намеренно желая поразить его суммой потраченных денег, она начала свой рассказ с сорочки, шляпок и туфель, которые она заказала. Она не пропустила ничего, подробно описывая все, в том числе белье и ночную рубашку, которая вызвала такое сомнение у тетушки Люсинды. Если Реду не понравится последний пункт, пусть выскажется до того, как они пойдут спать.
Он нахмурился, пренебрежительно взглянув на ее черное белье, но сказал совершенно другое:
— Удивительно, как после такой тяжелой поездки вы не легли в постель и не заказали обед на подносе.
Она чуть заметно улыбнулась:
— Мне приходила в голову эта мысль, однако ваша тетушка пригласила гостей и ожидает нашего присутствия.
— Что же вы не сказали, — почти простонал он. — Если я не потороплюсь, мы опоздаем и попадем в черные списки. — Он легко поднялся в полный рост. — Бросьте мне полотенце, пожалуйста. Сегодня ваша очередь играть роль горничной. — Джулия в точности исполнила его просьбу. Сняв полотенце со стула, она швырнула его. И хотя она мгновенно отвела глаза, она успела заметить его короткую, какую-то хищную усмешку.
Она собиралась рассказать о странной встрече, когда ужасный человек обогнал их экипаж, но теперь этот инцидент выскользнул из ее памяти. Она отвернулась, ища глазами что-нибудь, за что можно было уцепиться, пока он не закончит одеваться.
Взгляд ее упал на золотую пчелу, мерцавшую на столе в свете свечи. Утром она носила ее на шали а вечером пчела лучше будет смотреться на черной ленте вокруг шеи. Обрадовавшись этому небольшому занятию, она сделала движение, чтобы приколоть ее.
— Вы любите это украшение, не так ли? — спросил Ред.
— Признаюсь, да. Оно… принадлежало моей матери.
— Вашей матери? Странно. Я думал, оно как-то связано с этой кампанией по освобождению Наполеона. Пчела — это ведь его символ, не правда ли?
Джулия так долго носила пчелу, возбуждая людской интерес только ее явной ювелирной ценностью, что ее поразила догадка Торпа о ее подлинном значении. Она настолько приучила себя к сдержанности, что сейчас ей было трудно сохранить безразличие.
— Вы правы, конечно, — признала она.
— Это украшение не похоже на фамильное, — критически заметил он.
Насколько можно доверять ему? Разумеется, он имел право узнать хотя бы часть правды.
— Нет. Это был дар императора моей матери.
— Весьма ценный. Похоже на чистое золото. Что-то в его тоне задело ее.
— У вас нет причин для осуждения. Не было никакого романтического увлечения. Пчела была подарена моей матери в знак признания ее заслуг перед любимой матерью Наполеона.
— Похоже на увлекательную историю. Я полагаю, это произошло в Париже.
Джулия кивнула.
— Мы гостили в пригороде у родственников, отец, мать и я. Мне было лет пять, и Наполеон был императором чуть более года. Родственники и сейчас живут в маленьком городке, откуда много лет назад взяла свое начало семья отца, и мои родители были представлены ко двору. Им оставалось лишь предаваться удовольствиям в Париже. Беды, мятежники, заговор против императорской фамилии, тюрьма — это меньше всего занимало моих родителей. Однако одним прекрасным весенним днем они оказались вовлечены во все это.
Ред надел панталоны, натянул чулки и начищенные сапоги. Когда она остановилась, он перестал застегивать пуговицы на рубашке и кивнул, чтобы она продолжала.
— Мой отец оставил нас одних — мою мать, няньку и меня — и поехал с визитом к какому-то незнакомцу в городе. Нам стало скучно, мы покинули квартиру и прогуливались по улице недалеко от лавки кондитера. Вдруг на нас хлынула толпа кричащих, визжащих людей, и начался один из тех беспорядков, которые часто случались в послереволюционные годы. Мы так и не узнали причину. Одни кричали о высоких ценах у мясника, другие — о низких ценах на капусту на рынке. Это не имело значения. Мятежники захватили экипаж с эмблемой Наполеона, который ехал без сопровождения и охраны и вез лишь одну пожилую женщину. Невзирая на это, ярость толпы обрушилась на экипаж. Они вытянули на улицу и кучера, и пожилую даму. Моя мать узнала в ней мать Наполеона. Корсиканка была очень мужественной и гордой, но ее неукротимый дух еще больше распалял толпу. Ее не слушали, тянули в разные стороны, плевали, били. Моя мать, оставив меня с нянькой, пробилась к женщине, взяла за руку, чтобы поддержать, и, толкаясь, крича изо всех сил, постаралась проложить дорогу назад, к нам, — туда, где мы стояли — напротив стены лавки. В этот момент конный отряд врезался в толпу, раскидав людей в разные стороны. Тех, кто не успел убежать, арестовали, и мою мать в том числе. Мать Наполеона с подобающим почтением водворили в экипаж, и через минуту улица опустела.
— Надеюсь, что нянька сообразила позаботиться о вашей безопасности, — заметил Ред.
— Да, она схватила меня и бросилась в дом, как только увидела, что задержали мать. В спешке послали за отцом. Он сразу же помчался в тюрьму, но его попытки что-либо объяснить оставили без внимания. Ее не освободили. В отчаянии отец бросился к императору. Мать Наполеона, потрясенная происшедшим, подтвердила невиновность и героизм моей матери. Отец всегда восхищался Наполеоном, но быстрота и решительность, с которой действовал император при освобождении моей матери, сделали отца на всю жизнь преданным ему. Золотая пчела стала почетным даром моей матери в знак признания ее заслуг перед семьей Бонапарта. Вместе с ней была обещана незамедлительная помощь, когда бы она ни понадобилась.
— Я начинаю понимать, почему вы так дорожите этой пчелой, — промолвил Ред, в раздумье глядя на нее и завязывая на шее галстук.
Понял ли он? Ее охватил озноб при мысли, что она открыла слишком много. Глядя на золотистое мерцание крылышек пчелы, она заставила себя улыбнуться.
— С тех пор минуло много лет. Возможно, глупо с моей стороны надеяться, что император вспомнит.
— У него репутация человека с хорошей памятью, — возразил Ред. Он взял у нее из рук ленту с приколотой пчелой и обернул вокруг шеи, слегка поклонившись.
Джулия молча вздохнула. Торп не станет расспрашивать ее подробнее. Не сейчас. Позже, когда они достигнут острова Святой Елены, ей придется сказать ему…
Ее рука машинально потянулась к впадинке у шеи, где блистала пчела, наполеоновская золотая пчела, которая должна была помочь ему узнать Джулию и ее отца, а теперь уже только одну Джулию. Пчела и Робо должны стать началом освобождения императора и его возвращения к власти.
Глава 7
— Пираты, проклятые пираты, вот кто они такие! И пусть называют себя как угодно — алжирский флот или бич Средиземноморья, все равно они — просто пираты, которых следует ловить и уничтожать, как всякий сброд!
Шел небольшой праздничный обед, за которым собрались ровно двенадцать человек. Уже были съедены суп, рыба, дичь и птица, но оставались по крайней мере еще три перемены блюд. Свечи в канделябрах на стенах и на столе сгорели наполовину. Крошки, винные пятна и скомканные салфетки на столе нарушали гармонию, хотя аромат роз в центре все еще пробивался сквозь запахи пищи. Был назван титул лишь одного из сидевших за столом, говорившего в данный момент, но, без сомнения, остальные гости тоже были достаточно богаты и знатны. Джулия, глядя на них, была рада, что последовала советам тетушки Реда в отношении портнихи. Она не испытывала ни малейшей неловкости, хотя ей начинало приходить в голову, что Тадеус Бакстер — не просто купец, как представил его Ред. И поэтому не удивилась бы, узнав, что Бакстеры вращаются в высших кругах лондонского общества.
Оратор, разоблачавший алжирских пиратов, был представлен как лорд Голланд. Язвительный человек лет сорока пяти, представительный мужчина, со следами былой красоты — если можно так сказать о мужчине, — он приходился племянником великому деятелю вигов Чарльзу Джеймсу Фоксу, но и сам был известен как политик.
— Алжир — не самая богатая страна в мире, — откликнулся хозяин со своего места во главе стола. — Пиратство веками являлось для нее способом выживания. Убейте нескольких — остальные сплотятся теснее и станут еще отчаяннее. Наша компания воевала с ними десятилетиями. В этом году в списке пропавших лишь три корабля, но сколько мелких суденышек погубили их постоянные нападения!
— Американцы правильно считают, — заявил лорд Голланд. — Надо отправить туда моряков, обстрелять их города и вернуть христианских женщин и мужчин, которые силой проданы в рабство.
— И развязать войну роди спасения этих немногих? — осведомился Тадеус Бакстер. — Алжир является вассалом турецкой оттоманской империи. Может оказаться, что мы боремся с гораздо более сильным врагом, чем воображали.
— Ведь не навлекли же на себя войну Соединенные Штаты, напав на пиратов острова Триполи несколько лет назад. К тому же, мой добрый друг, речь идет не о нескольких рабах. Сколько мужчин-европейцев, умерших под плетью, сколько белых женщин, томящихся в гаремах, — сосчитать невозможно. Но я забыл, что присутствуют дамы. Позвольте мне, миссис Бакстер, просить у вас прощения.
— Я не уверена, что дам его, совсем не уверена, — промолвила тетя Люсинда с забавной суровостью. — Случалось ли вам замечать, дамы, что мужчины стараются изменить тему, как только она становится интересной?
— Да, часто, — согласилась леди Голланд. — И никогда не спрашивают нашего мнения по интересным вопросам. По вопросу о рабстве, например. Почему мы должны выделять Алжир? Мужчины и женщины, попавшие в рабство, есть на каждом континенте. Правда, возможно, в их жилах не течет европейская кровь, но тем не менее они рабы.
Двое других гостей за столом переглянулись. Леди Голланд, по словам тетушки Люсинды, хорошо известная своими радикальными взглядами, нередко задавала взбучку трубочистам за то, что их мальчики лазили в горячие трубы, наказывала возчиков, стегавших лошадей, и привлекала к суду мельников за использование детского труда. Говорили даже, что она посещала Бедлам, больницу святой Марии Вифлеемской, где томились скрытые от взоров общества лондонские сумасшедшие.
— Мы не хотим оскорблять ваших чувств, леди Голланд, — сказал Ред, поигрывая рюмкой, — но, насколько я понимаю, вооруженная интервенция обычно вызывает смерть христианских рабов ислама. Хозяева скорее убьют их, чем примирятся с их освобождением. Единственный их шанс — стать мусульманином, так как один истинно верующий не может порабощать другого. Но загвоздка в том, что сначала владелец должен предложить рабу принять мусульманство.
— Вы весьма осведомлены, капитан Торп, — заметила леди Голланд.
— Ничуть. Боюсь, я уже исчерпал все свои знания, которые можно получить в любом средиземноморском порту. Тетушка Люсинда сморщила губы:
— Несмотря ни на что, я согласна с лордом Голландом. Жестоко оставлять их томиться в тюрьмах и ничего не предпринимать.
— Приверженцы ислама не держат монополии на рабство, и их тюрьмы — не худшие в мире, — вставила леди Голланд.
— Верно, — сказал Ред, бросив быстрый взгляд на Джулию, — насколько я понимаю, вы и ваш супруг не одобряете отношения Англии к побежденному императору Франции?
— Не одобряем, — ответил за нее муж. — Позор! Нам подобает быть великодушнее.
Вмешался другой гость, также один из руководителей Ост-индской компании.
— Мы однажды проявили великодушие. Мы дали Бонапарту собственное королевство на Эльбе с маленькой армией, и что мы получили? Сто дней, вот что! И гибель пятидесяти тысяч молодых людей. Послушайте, этот человек, как и любой диктатор, помешанный на власти, должен быть изолирован от остального человечества. Пусть считает, что ему крупно повезло, что у него еще есть голова на плечах!
— Вы говорите так, словно он преступник, — возразила леди Голланд.
— Когда Наполеон отрекся от престола и добровольно отправился на Эльбу, существовала уверенность в том, что страна, которую он превратил в великую, останется неприкосновенной. Однако буквально через несколько месяцев Англия, Австрия, Пруссия и Россия, все его старые враги, стали рвать Францию на части, словно хищные птицы. Мог ли он взирать на это безучастно?
— Ну, — возразил джентльмен, — как женщина, вы этого не поймете. Со своей стороны, скажу, что он устроен гораздо лучше, чем заслуживает. Он живет в полном довольстве и безделье за счет английского народа и поглощает лучшие яства и вина, какие только может ему предоставить наместник королевства!
Лорд Голланд поспешил на помощь своей жене:
— Если вы имеете в виду груз, отправленный Наполеону от нашего имени, не могу сказать, что компания неохотно приняла его. Надо полагать, она извлекла большие доходы, снабжая гарнизон охраны императора!
— Прошу вас, джентльмены, не будем переходить на личности, — предупредил их Тадеус Бакстер и скорее решительно, чем тактично, переменил тему беседы.
Несмотря на перепалку, беседа произвела на Джулию теплое впечатление. Было приятно, что и в Англии некоторые высокопоставленные люди так же глубоко, как и она, переживали заточение Наполеона. В глубине души ее терзали сомнения. Как поступит британское правительство с теми, кто останется на Святой Елене после бегства Наполеона, с теми, кто будет в Британии, когда император окажется на свободе? Наверное, если достаточно много людей видят несправедливость его заточения, не будет особых репрессий против заговорщиков, устроивших его бегство.
Позже, когда дамы перешли в гостиную, оставив мужчин в обществе портвейна и кларета, Джулия отыскала леди Голланд. Они беседовали с живейшим интересом, пока тетушка Люсинда не отозвала Джулию.
— Вы должны сказать кое-что Реду, — тихо сказала она. — Я хотела предупредить его раньше, но вы оба переодевались к обеду. Я не знаю, говорил ли он вам о матери? Вы знаете, что она снова вышла замуж после смерти его отца, и теперь она леди Кэткарт? Я сегодня получила от нее записку; она в городе и собирается меня навестить. Я не знаю, имеет ли она понятие, что Ред находится здесь, но он не сможет уклониться от встречи с ней, если она настаивает на этом.
— Возможно, она видела объявление о бракосочетании, — предположила Джулия.
— Несомненно, — согласилась тетя Люсинда.
— Тогда она хочет приехать посмотреть на меня, как любая мать.
— Любая, кроме Георгины. Сомневаюсь, что ею движет материнское чувство. — Тетушка Люсинда мрачно улыбнулась. — Я могу придумать лишь три причины ее приезда; ни одна из них не делает ей чести.
— Боюсь, что не понимаю вас.
— Прежде всего, это может быть каприз, во-вторых, она может чего-то от него хотеть и, наконец, она, возможно, желает кого-нибудь смутить или доставить неприятность.
Джулия посмотрела на нее, пораженная злобой, звучавшей в голосе этой обычно мягкой женщины. Наконец она сказала:
— Ред никогда не откровенничал со мной относительно своей матери. Те немногие сведения, которыми я располагаю, сообщил первый помощник на борту «Си Джейд», и я не совсем уверена в его правоте.
— Насколько я знаю мистера Фри, этот молодой человек не склонен к преувеличению.
— Не склонен, — согласилась Джулия. — Но если так, правда ли, что мать Реда способствовала смерти его отца?
— Я бы хотела ответить вам положительно, моя дорогая, но, по правде говоря, никто не знает. Можно только догадываться и не более. Для меня важно, что думает об этом Ред. Я точно знаю: он верит в это всем сердцем.
Вскоре после этого мужчины присоединились к ним. В качестве частичного вознаграждения за гостеприимство тетушки Люсинды Джулия согласилась продемонстрировать гостям свое мастерство за фортепьяно. Ред не остался в стороне, предложив переворачивать ей ноты.
Инструмент стоял в алькове в конце гостиной. Звучала мелодия Моцарта, и Джулия произнесла через плечо:
— К чему такие жертвы? Я могла бы сама переворачивать страницы.
— Не сомневаюсь, — сказал Ред, укрепляя свечу в канделябре над пюпитром и наклоняясь к ней под этим предлогом, — но как я мог упустить возможность вновь сыграть роль обожающего мужа?
— Думаю, легко, если бы не зрители.
— Да, конечно, зрители — это важно. Но если вам угодно, чтобы я продолжал, наедине с вами, уверен, это можно устроить.
— Я вовсе не говорила… — глубоко вздохнула она, — хотя я весьма польщена, боюсь, мне придется уклониться.
— Почему? У вас нет ни одного предлога. У нас есть и светское, и церковное благословение.
Она взяла неверную ноту и тут же исправилась. Любопытные взгляды, обращенные к ней, не вселяли в нее уверенность. Вспыхнув, она бросила на него разгневанный взгляд:
— К чему эти шутки? Вы же знаете, что настоящий брак между нами невозможен.
— Осторожнее, — предупредил он, — гости подумают, что присутствуют при нашей первой ссоре.
— И, возможно, будут правы.
— Не думаю, — сказал он, по ее знаку переворачивая лист, — обмен мнениями — не ссора.
— Можно ли счесть это обменом мнениями, если вы не спросили моего?
— Прошу прощения, мадам Торп! Я настолько привык слышать вашу точку зрения независимо от того, хочу я этого или нет, что мне и в голову не пришло спрашивать у вас разрешения. Итак?
Джулия нахмурилась, подыскивая слова.
— Брак должен основываться на любви, доверии и уважении, — сказала она. — Три составляющих, ни одной из которых у нас не наблюдается.
— Как сложно! — пробормотал он. — Я думал, все, что вам нужно, это мужчина, без которого вы не сможете жить.
Он напомнили ей ее собственные слова, произнесенные на борту «Си Джейд». Это было так давно. Как странно, что он это помнил.
— И это тоже, — ответила она каменным голосом.
— Тогда жаль, что вы ступили на борт моего корабля, — резко сказал он и больше не заговаривал с ней, пока пьеса не окончилась и он не отвел ее к гостям.
Ред по-прежнему пребывал в плохом настроении, когда последние приглашенные уселись в свои экипажи и они с Джулией смогли покинуть гостиную. Он держал дверь спальни открытой и, когда Джулия прошла, с шумом закрыл ее. Не говоря ни слова, он снял сюртук и стал развязывать галстук.
Джулия с беспокойством посмотрела на него, открывая гардероб. Она достала с полки свою черную сорочку и, встряхнув, положила на кровать. Ред мельком взглянул на это пышное одеяние, брови его сдвинулись, но он промолчал.
Взволнованная больше, чем ожидала, Джулия сняла с шеи золотую пчелу, затем вынула шпильки из волос. Она попыталась расстегнуть ряд мелких пуговок на спине. Ред помогал ей застегивать их перед обедом, но она не хотела просить его о помощи сейчас, особенно в его нынешнем настроении. При мысли о горничной, чьими услугами она могла бы воспользоваться, если бы Ред не отказался от них, Джулия в раздражении стиснула зубы. Она молча сражалась с пуговицами, почти обхватив руками собственную спину.
Внезапно Ред передвинулся на край кровати. Он отбросил шелковистую массу ее волос, его теплые пальцы заскользили по голой коже. Невольно вздрогнув, Джулия отступила на шаг. Его руки легли ей на плечи, вынуждая ее занять прежнее место.
— Стойте спокойно, — проворчал он, удерживая ее до тех пор, пока она не перестала сопротивляться.
Она стояла, склонив голову, в то время как его руки медленно двигались, почти лаская ее гладкую спину до самой нижней пуговки.
— Спасибо, — сказала она глухо, когда он наконец закончил.
Отодвинувшись от него, она стянула рукава платья. Рядом возвышалась громада гардероба. Она подошла к шкафу, спустила платье и вышла из него. Ее ноги так дрожали, что она на мгновение потеряла равновесие и едва не упала. Струившиеся впереди волосы превосходно защищали ее лицо; она предпочитала не смотреть в сторону Реда.
Черная ночная сорочка, по правде говоря, выглядела довольно уродливо
— огромные рукава, схваченные у запястья узкой ленточкой, и похожий на средневековое жабо большой белый ворот. Украшенная ленточками и рюшечками в виде розочек, «прелестная» сорочка имела вид костюма придворного шута. В лавке портнихи она показалась Джулии чем-то вроде доспехов, теперь же она смотрелась просто ужасно. Джулия подошла к зеркалу. Голова торчала из огромного ворота, словно черепаха из панциря, жесткие оборки царапали ей кожу. Держась прямо, она прошла в спальню; темные складки одежды развевались вокруг нее. Возле туалетного столика она посмотрелась в зеркало, чувствуя себя неуютно в ночном одеянии. Ей хотелось сбросить сорочку и отослать ее назад портнихе.
— Бога ради, что это такое? — раздался голос Реда.
— Ночная рубашка по последней моде, — сказала она, приподняв складки с обеих сторон и делая реверанс; голос ее звучал вызывающе. — Как она вам нравится?
— Она просто ужасна.
— Неужели? А по-моему, незаменимая вещь для траура.
— Возможно, для какой-нибудь толстой бюргерской вдовы. Но вряд ли она подходит для брачной постели.
— Не понимаю, какое вы имеете отношение к тому, что я ношу.
— Не понимаете? — подчеркнуто резко переспросил он. Она вздернула подбородок.
— Да, не понимаю. Но как бы то ни было, я купила это в качестве ночного одеяния и именно ее я собираюсь носить!
— Должен ли я напомнить, что платить за этот чудовищный наряд буду я? Предупреждаю вас, Джулия, что я не намерен тратить деньги таким образом.
— Я вас не понимаю, — воскликнула она. — Если вы собираетесь выбирать мою одежду, вам следовало сегодня утром отправиться со мной за покупками.
— Возможно, — парировал он, повышая голос. — Я бы вам вообще ничего не выбрал. А пока что вы снимете эту сорочку.
— И не подумаю! — сказала она, резко обернувшись, скрестив руки на груди и крепко сжав губы. В глазах ее сверкнула ярость.
— Ах так! — подхватил он, приближаясь медленными шагами. — Возможно, вы предпочтете, чтобы это сделал я?
— Вы не посмеете!
— Посмотрим, — протяжно произнес Ред.
В его голосе слышалась такая угроза, что она поспешно отказалась от вызывающего тона. В ее золотистых глазах отразилась тревога.
— Вы… не сделаете этого! — диковато сказала она, — И потом, какая вам разница?
— Сделаю, — ответил он, — а разница в том, что я не хочу делить ложе с кем-то, похожим на беременную монахиню.
Оскорбление попало точно в цель. Неожиданно она бросилась в сторону, нырнула под его рукой, протянутой, чтобы остановить ее. Босая, она быстро неслась в спальню.
Посреди комнаты Джулия остановилась. Нельзя же выбегать в коридор в ночной сорочке… Что если ее увидят? Впрочем, все равно. Не дожидаться же здесь Реда!
Через секунду она была у двери. Широко распахнув ее, она понеслась по коридору к мраморным ступеням, которые вели на третий этаж. Наверху были спальни, которыми не пользовались, там можно было спрятаться и даже переночевать. Подбежав к широкому пролету, одной рукой она подхватила рубашку, другой ухватилась за перила. Зашлепав босиком по холодным твердым плитам, Джулия задыхалась и напрягала глаза, чтобы в темноте разглядеть, куда бежать.
Несмотря на поднятый подол, сорочка ей мешала. Несколько раз она наступала на нее, и наконец споткнулась — нога запуталась в предательском батисте. Послышался звук разрываемой материи: колено прорвало нежную ткань сорочки. С силой дернув ее и пытаясь найти точку опоры, Джулия оглянулась через плечо.
Ред настигал ее, перепрыгивая через три ступеньки. При виде его темной фигуры сердце едва не выскочило из груди. В панике она бросилась бежать, но опять запуталась в сорочке и упала. Ударившись ребрами о жесткий мрамор, она испустила слабый крик боли и отчаяния.
В этот момент Ред догнал ее. Он обхватил ее за талию, а ее руками обвил себе шею. Капитан поднял ее крепкими как сталь руками, словно она ничего не весила.
Потеряв опору, она стала наносить удары ногами и руками, так что он с трудом сохранял равновесие. Он сжал девушку крепче, притиснув к себе так, что ее лицо оказалось у его шеи.
Тщетность бегства и быстрота, с которой Ред настиг ее, подлили масла в огонь.
— Отпустите меня, — прошипела Джулия, царапая его грудь и пытаясь дотянуться до глаз. Он резко разжал руки, почти бросив ее на пол и заставив уцепиться за его рубашку.
— Попробуйте еще раз, и я в самом деле брошу вас — через перила.
— Поставьте меня на ноги, или я…
— Или — что? — сказал он тихо. — Закричите?
Это было совершенно невозможно. Меньше всего на свете она хотела привлекать внимание к своему унижению. Но даже если бы закричала, что тогда? Слуги не посмели бы вмешаться в развлечения хозяина и хозяйки, да и мало кто из людей любого звания захочет становиться между мужем и женой. Тетушка Люсинда, при всей своей доброте, безусловно, окажется на стороне Реда. Тадеуса Бакстера это все просто позабавит.
— Нет, — ответила она наконец, — но я заставлю вас пожалеть, даже если на это уйдет вся моя жизнь.
Он засмеялся, чуть ли не с торжеством, и молча сошел вниз по лестнице обратно к их комнате. Дверь спальни осталась открытой, он захлопнул ее за собой. Подойдя к кровати, он уронил Джулию на гладкую поверхность. Пружины качнулись, она глубоко вздохнула, освободившись наконец из его железных объятий. Прежде чем она пришла в себя, он оперся коленом на кровать, склонившись над ней. Одним рывком он разорвал ворот сорочки. Она вскинула руки, пытаясь перехватить его запястья, но было слишком поздно. Еще одно усилие — и сорочка разорвана до подола. Ред приподнял Джулию, освободил ее руки от рукавов и наконец отпустил, совсем лишив ее нелепого наряда, который скатал и швырнул в угол.
Шел небольшой праздничный обед, за которым собрались ровно двенадцать человек. Уже были съедены суп, рыба, дичь и птица, но оставались по крайней мере еще три перемены блюд. Свечи в канделябрах на стенах и на столе сгорели наполовину. Крошки, винные пятна и скомканные салфетки на столе нарушали гармонию, хотя аромат роз в центре все еще пробивался сквозь запахи пищи. Был назван титул лишь одного из сидевших за столом, говорившего в данный момент, но, без сомнения, остальные гости тоже были достаточно богаты и знатны. Джулия, глядя на них, была рада, что последовала советам тетушки Реда в отношении портнихи. Она не испытывала ни малейшей неловкости, хотя ей начинало приходить в голову, что Тадеус Бакстер — не просто купец, как представил его Ред. И поэтому не удивилась бы, узнав, что Бакстеры вращаются в высших кругах лондонского общества.
Оратор, разоблачавший алжирских пиратов, был представлен как лорд Голланд. Язвительный человек лет сорока пяти, представительный мужчина, со следами былой красоты — если можно так сказать о мужчине, — он приходился племянником великому деятелю вигов Чарльзу Джеймсу Фоксу, но и сам был известен как политик.
— Алжир — не самая богатая страна в мире, — откликнулся хозяин со своего места во главе стола. — Пиратство веками являлось для нее способом выживания. Убейте нескольких — остальные сплотятся теснее и станут еще отчаяннее. Наша компания воевала с ними десятилетиями. В этом году в списке пропавших лишь три корабля, но сколько мелких суденышек погубили их постоянные нападения!
— Американцы правильно считают, — заявил лорд Голланд. — Надо отправить туда моряков, обстрелять их города и вернуть христианских женщин и мужчин, которые силой проданы в рабство.
— И развязать войну роди спасения этих немногих? — осведомился Тадеус Бакстер. — Алжир является вассалом турецкой оттоманской империи. Может оказаться, что мы боремся с гораздо более сильным врагом, чем воображали.
— Ведь не навлекли же на себя войну Соединенные Штаты, напав на пиратов острова Триполи несколько лет назад. К тому же, мой добрый друг, речь идет не о нескольких рабах. Сколько мужчин-европейцев, умерших под плетью, сколько белых женщин, томящихся в гаремах, — сосчитать невозможно. Но я забыл, что присутствуют дамы. Позвольте мне, миссис Бакстер, просить у вас прощения.
— Я не уверена, что дам его, совсем не уверена, — промолвила тетя Люсинда с забавной суровостью. — Случалось ли вам замечать, дамы, что мужчины стараются изменить тему, как только она становится интересной?
— Да, часто, — согласилась леди Голланд. — И никогда не спрашивают нашего мнения по интересным вопросам. По вопросу о рабстве, например. Почему мы должны выделять Алжир? Мужчины и женщины, попавшие в рабство, есть на каждом континенте. Правда, возможно, в их жилах не течет европейская кровь, но тем не менее они рабы.
Двое других гостей за столом переглянулись. Леди Голланд, по словам тетушки Люсинды, хорошо известная своими радикальными взглядами, нередко задавала взбучку трубочистам за то, что их мальчики лазили в горячие трубы, наказывала возчиков, стегавших лошадей, и привлекала к суду мельников за использование детского труда. Говорили даже, что она посещала Бедлам, больницу святой Марии Вифлеемской, где томились скрытые от взоров общества лондонские сумасшедшие.
— Мы не хотим оскорблять ваших чувств, леди Голланд, — сказал Ред, поигрывая рюмкой, — но, насколько я понимаю, вооруженная интервенция обычно вызывает смерть христианских рабов ислама. Хозяева скорее убьют их, чем примирятся с их освобождением. Единственный их шанс — стать мусульманином, так как один истинно верующий не может порабощать другого. Но загвоздка в том, что сначала владелец должен предложить рабу принять мусульманство.
— Вы весьма осведомлены, капитан Торп, — заметила леди Голланд.
— Ничуть. Боюсь, я уже исчерпал все свои знания, которые можно получить в любом средиземноморском порту. Тетушка Люсинда сморщила губы:
— Несмотря ни на что, я согласна с лордом Голландом. Жестоко оставлять их томиться в тюрьмах и ничего не предпринимать.
— Приверженцы ислама не держат монополии на рабство, и их тюрьмы — не худшие в мире, — вставила леди Голланд.
— Верно, — сказал Ред, бросив быстрый взгляд на Джулию, — насколько я понимаю, вы и ваш супруг не одобряете отношения Англии к побежденному императору Франции?
— Не одобряем, — ответил за нее муж. — Позор! Нам подобает быть великодушнее.
Вмешался другой гость, также один из руководителей Ост-индской компании.
— Мы однажды проявили великодушие. Мы дали Бонапарту собственное королевство на Эльбе с маленькой армией, и что мы получили? Сто дней, вот что! И гибель пятидесяти тысяч молодых людей. Послушайте, этот человек, как и любой диктатор, помешанный на власти, должен быть изолирован от остального человечества. Пусть считает, что ему крупно повезло, что у него еще есть голова на плечах!
— Вы говорите так, словно он преступник, — возразила леди Голланд.
— Когда Наполеон отрекся от престола и добровольно отправился на Эльбу, существовала уверенность в том, что страна, которую он превратил в великую, останется неприкосновенной. Однако буквально через несколько месяцев Англия, Австрия, Пруссия и Россия, все его старые враги, стали рвать Францию на части, словно хищные птицы. Мог ли он взирать на это безучастно?
— Ну, — возразил джентльмен, — как женщина, вы этого не поймете. Со своей стороны, скажу, что он устроен гораздо лучше, чем заслуживает. Он живет в полном довольстве и безделье за счет английского народа и поглощает лучшие яства и вина, какие только может ему предоставить наместник королевства!
Лорд Голланд поспешил на помощь своей жене:
— Если вы имеете в виду груз, отправленный Наполеону от нашего имени, не могу сказать, что компания неохотно приняла его. Надо полагать, она извлекла большие доходы, снабжая гарнизон охраны императора!
— Прошу вас, джентльмены, не будем переходить на личности, — предупредил их Тадеус Бакстер и скорее решительно, чем тактично, переменил тему беседы.
Несмотря на перепалку, беседа произвела на Джулию теплое впечатление. Было приятно, что и в Англии некоторые высокопоставленные люди так же глубоко, как и она, переживали заточение Наполеона. В глубине души ее терзали сомнения. Как поступит британское правительство с теми, кто останется на Святой Елене после бегства Наполеона, с теми, кто будет в Британии, когда император окажется на свободе? Наверное, если достаточно много людей видят несправедливость его заточения, не будет особых репрессий против заговорщиков, устроивших его бегство.
Позже, когда дамы перешли в гостиную, оставив мужчин в обществе портвейна и кларета, Джулия отыскала леди Голланд. Они беседовали с живейшим интересом, пока тетушка Люсинда не отозвала Джулию.
— Вы должны сказать кое-что Реду, — тихо сказала она. — Я хотела предупредить его раньше, но вы оба переодевались к обеду. Я не знаю, говорил ли он вам о матери? Вы знаете, что она снова вышла замуж после смерти его отца, и теперь она леди Кэткарт? Я сегодня получила от нее записку; она в городе и собирается меня навестить. Я не знаю, имеет ли она понятие, что Ред находится здесь, но он не сможет уклониться от встречи с ней, если она настаивает на этом.
— Возможно, она видела объявление о бракосочетании, — предположила Джулия.
— Несомненно, — согласилась тетя Люсинда.
— Тогда она хочет приехать посмотреть на меня, как любая мать.
— Любая, кроме Георгины. Сомневаюсь, что ею движет материнское чувство. — Тетушка Люсинда мрачно улыбнулась. — Я могу придумать лишь три причины ее приезда; ни одна из них не делает ей чести.
— Боюсь, что не понимаю вас.
— Прежде всего, это может быть каприз, во-вторых, она может чего-то от него хотеть и, наконец, она, возможно, желает кого-нибудь смутить или доставить неприятность.
Джулия посмотрела на нее, пораженная злобой, звучавшей в голосе этой обычно мягкой женщины. Наконец она сказала:
— Ред никогда не откровенничал со мной относительно своей матери. Те немногие сведения, которыми я располагаю, сообщил первый помощник на борту «Си Джейд», и я не совсем уверена в его правоте.
— Насколько я знаю мистера Фри, этот молодой человек не склонен к преувеличению.
— Не склонен, — согласилась Джулия. — Но если так, правда ли, что мать Реда способствовала смерти его отца?
— Я бы хотела ответить вам положительно, моя дорогая, но, по правде говоря, никто не знает. Можно только догадываться и не более. Для меня важно, что думает об этом Ред. Я точно знаю: он верит в это всем сердцем.
Вскоре после этого мужчины присоединились к ним. В качестве частичного вознаграждения за гостеприимство тетушки Люсинды Джулия согласилась продемонстрировать гостям свое мастерство за фортепьяно. Ред не остался в стороне, предложив переворачивать ей ноты.
Инструмент стоял в алькове в конце гостиной. Звучала мелодия Моцарта, и Джулия произнесла через плечо:
— К чему такие жертвы? Я могла бы сама переворачивать страницы.
— Не сомневаюсь, — сказал Ред, укрепляя свечу в канделябре над пюпитром и наклоняясь к ней под этим предлогом, — но как я мог упустить возможность вновь сыграть роль обожающего мужа?
— Думаю, легко, если бы не зрители.
— Да, конечно, зрители — это важно. Но если вам угодно, чтобы я продолжал, наедине с вами, уверен, это можно устроить.
— Я вовсе не говорила… — глубоко вздохнула она, — хотя я весьма польщена, боюсь, мне придется уклониться.
— Почему? У вас нет ни одного предлога. У нас есть и светское, и церковное благословение.
Она взяла неверную ноту и тут же исправилась. Любопытные взгляды, обращенные к ней, не вселяли в нее уверенность. Вспыхнув, она бросила на него разгневанный взгляд:
— К чему эти шутки? Вы же знаете, что настоящий брак между нами невозможен.
— Осторожнее, — предупредил он, — гости подумают, что присутствуют при нашей первой ссоре.
— И, возможно, будут правы.
— Не думаю, — сказал он, по ее знаку переворачивая лист, — обмен мнениями — не ссора.
— Можно ли счесть это обменом мнениями, если вы не спросили моего?
— Прошу прощения, мадам Торп! Я настолько привык слышать вашу точку зрения независимо от того, хочу я этого или нет, что мне и в голову не пришло спрашивать у вас разрешения. Итак?
Джулия нахмурилась, подыскивая слова.
— Брак должен основываться на любви, доверии и уважении, — сказала она. — Три составляющих, ни одной из которых у нас не наблюдается.
— Как сложно! — пробормотал он. — Я думал, все, что вам нужно, это мужчина, без которого вы не сможете жить.
Он напомнили ей ее собственные слова, произнесенные на борту «Си Джейд». Это было так давно. Как странно, что он это помнил.
— И это тоже, — ответила она каменным голосом.
— Тогда жаль, что вы ступили на борт моего корабля, — резко сказал он и больше не заговаривал с ней, пока пьеса не окончилась и он не отвел ее к гостям.
Ред по-прежнему пребывал в плохом настроении, когда последние приглашенные уселись в свои экипажи и они с Джулией смогли покинуть гостиную. Он держал дверь спальни открытой и, когда Джулия прошла, с шумом закрыл ее. Не говоря ни слова, он снял сюртук и стал развязывать галстук.
Джулия с беспокойством посмотрела на него, открывая гардероб. Она достала с полки свою черную сорочку и, встряхнув, положила на кровать. Ред мельком взглянул на это пышное одеяние, брови его сдвинулись, но он промолчал.
Взволнованная больше, чем ожидала, Джулия сняла с шеи золотую пчелу, затем вынула шпильки из волос. Она попыталась расстегнуть ряд мелких пуговок на спине. Ред помогал ей застегивать их перед обедом, но она не хотела просить его о помощи сейчас, особенно в его нынешнем настроении. При мысли о горничной, чьими услугами она могла бы воспользоваться, если бы Ред не отказался от них, Джулия в раздражении стиснула зубы. Она молча сражалась с пуговицами, почти обхватив руками собственную спину.
Внезапно Ред передвинулся на край кровати. Он отбросил шелковистую массу ее волос, его теплые пальцы заскользили по голой коже. Невольно вздрогнув, Джулия отступила на шаг. Его руки легли ей на плечи, вынуждая ее занять прежнее место.
— Стойте спокойно, — проворчал он, удерживая ее до тех пор, пока она не перестала сопротивляться.
Она стояла, склонив голову, в то время как его руки медленно двигались, почти лаская ее гладкую спину до самой нижней пуговки.
— Спасибо, — сказала она глухо, когда он наконец закончил.
Отодвинувшись от него, она стянула рукава платья. Рядом возвышалась громада гардероба. Она подошла к шкафу, спустила платье и вышла из него. Ее ноги так дрожали, что она на мгновение потеряла равновесие и едва не упала. Струившиеся впереди волосы превосходно защищали ее лицо; она предпочитала не смотреть в сторону Реда.
Черная ночная сорочка, по правде говоря, выглядела довольно уродливо
— огромные рукава, схваченные у запястья узкой ленточкой, и похожий на средневековое жабо большой белый ворот. Украшенная ленточками и рюшечками в виде розочек, «прелестная» сорочка имела вид костюма придворного шута. В лавке портнихи она показалась Джулии чем-то вроде доспехов, теперь же она смотрелась просто ужасно. Джулия подошла к зеркалу. Голова торчала из огромного ворота, словно черепаха из панциря, жесткие оборки царапали ей кожу. Держась прямо, она прошла в спальню; темные складки одежды развевались вокруг нее. Возле туалетного столика она посмотрелась в зеркало, чувствуя себя неуютно в ночном одеянии. Ей хотелось сбросить сорочку и отослать ее назад портнихе.
— Бога ради, что это такое? — раздался голос Реда.
— Ночная рубашка по последней моде, — сказала она, приподняв складки с обеих сторон и делая реверанс; голос ее звучал вызывающе. — Как она вам нравится?
— Она просто ужасна.
— Неужели? А по-моему, незаменимая вещь для траура.
— Возможно, для какой-нибудь толстой бюргерской вдовы. Но вряд ли она подходит для брачной постели.
— Не понимаю, какое вы имеете отношение к тому, что я ношу.
— Не понимаете? — подчеркнуто резко переспросил он. Она вздернула подбородок.
— Да, не понимаю. Но как бы то ни было, я купила это в качестве ночного одеяния и именно ее я собираюсь носить!
— Должен ли я напомнить, что платить за этот чудовищный наряд буду я? Предупреждаю вас, Джулия, что я не намерен тратить деньги таким образом.
— Я вас не понимаю, — воскликнула она. — Если вы собираетесь выбирать мою одежду, вам следовало сегодня утром отправиться со мной за покупками.
— Возможно, — парировал он, повышая голос. — Я бы вам вообще ничего не выбрал. А пока что вы снимете эту сорочку.
— И не подумаю! — сказала она, резко обернувшись, скрестив руки на груди и крепко сжав губы. В глазах ее сверкнула ярость.
— Ах так! — подхватил он, приближаясь медленными шагами. — Возможно, вы предпочтете, чтобы это сделал я?
— Вы не посмеете!
— Посмотрим, — протяжно произнес Ред.
В его голосе слышалась такая угроза, что она поспешно отказалась от вызывающего тона. В ее золотистых глазах отразилась тревога.
— Вы… не сделаете этого! — диковато сказала она, — И потом, какая вам разница?
— Сделаю, — ответил он, — а разница в том, что я не хочу делить ложе с кем-то, похожим на беременную монахиню.
Оскорбление попало точно в цель. Неожиданно она бросилась в сторону, нырнула под его рукой, протянутой, чтобы остановить ее. Босая, она быстро неслась в спальню.
Посреди комнаты Джулия остановилась. Нельзя же выбегать в коридор в ночной сорочке… Что если ее увидят? Впрочем, все равно. Не дожидаться же здесь Реда!
Через секунду она была у двери. Широко распахнув ее, она понеслась по коридору к мраморным ступеням, которые вели на третий этаж. Наверху были спальни, которыми не пользовались, там можно было спрятаться и даже переночевать. Подбежав к широкому пролету, одной рукой она подхватила рубашку, другой ухватилась за перила. Зашлепав босиком по холодным твердым плитам, Джулия задыхалась и напрягала глаза, чтобы в темноте разглядеть, куда бежать.
Несмотря на поднятый подол, сорочка ей мешала. Несколько раз она наступала на нее, и наконец споткнулась — нога запуталась в предательском батисте. Послышался звук разрываемой материи: колено прорвало нежную ткань сорочки. С силой дернув ее и пытаясь найти точку опоры, Джулия оглянулась через плечо.
Ред настигал ее, перепрыгивая через три ступеньки. При виде его темной фигуры сердце едва не выскочило из груди. В панике она бросилась бежать, но опять запуталась в сорочке и упала. Ударившись ребрами о жесткий мрамор, она испустила слабый крик боли и отчаяния.
В этот момент Ред догнал ее. Он обхватил ее за талию, а ее руками обвил себе шею. Капитан поднял ее крепкими как сталь руками, словно она ничего не весила.
Потеряв опору, она стала наносить удары ногами и руками, так что он с трудом сохранял равновесие. Он сжал девушку крепче, притиснув к себе так, что ее лицо оказалось у его шеи.
Тщетность бегства и быстрота, с которой Ред настиг ее, подлили масла в огонь.
— Отпустите меня, — прошипела Джулия, царапая его грудь и пытаясь дотянуться до глаз. Он резко разжал руки, почти бросив ее на пол и заставив уцепиться за его рубашку.
— Попробуйте еще раз, и я в самом деле брошу вас — через перила.
— Поставьте меня на ноги, или я…
— Или — что? — сказал он тихо. — Закричите?
Это было совершенно невозможно. Меньше всего на свете она хотела привлекать внимание к своему унижению. Но даже если бы закричала, что тогда? Слуги не посмели бы вмешаться в развлечения хозяина и хозяйки, да и мало кто из людей любого звания захочет становиться между мужем и женой. Тетушка Люсинда, при всей своей доброте, безусловно, окажется на стороне Реда. Тадеуса Бакстера это все просто позабавит.
— Нет, — ответила она наконец, — но я заставлю вас пожалеть, даже если на это уйдет вся моя жизнь.
Он засмеялся, чуть ли не с торжеством, и молча сошел вниз по лестнице обратно к их комнате. Дверь спальни осталась открытой, он захлопнул ее за собой. Подойдя к кровати, он уронил Джулию на гладкую поверхность. Пружины качнулись, она глубоко вздохнула, освободившись наконец из его железных объятий. Прежде чем она пришла в себя, он оперся коленом на кровать, склонившись над ней. Одним рывком он разорвал ворот сорочки. Она вскинула руки, пытаясь перехватить его запястья, но было слишком поздно. Еще одно усилие — и сорочка разорвана до подола. Ред приподнял Джулию, освободил ее руки от рукавов и наконец отпустил, совсем лишив ее нелепого наряда, который скатал и швырнул в угол.