Их разняли нескоро. Обе они к тому моменту были изрядно исцарапаны и помяты. Полину трясло, а девушка хохотала во все горло. Снова появилась розовощекая великанша со шприцем, и Полина провалилась в густой фиолетовый сон.
Она плыла в липком пространстве сновидения, лавируя между тусклыми фонарями. Мимо проплывали обрывки телеграфных лент. Навстречу ей катил экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Кучер смахивал на их учителя — Данилу. В детском доме они звали учителей по имени. Полина вглядывалась в темноту экипажа, и вдруг из окна вынырнула аккуратно причесанная головка Марты. Радость парализовала Полину, и вместо того, чтобы крикнуть Марте, что она здесь, летит, не зная куда, над ее головой, она отчаянно заработала руками, пытаясь подплыть к экипажу поближе. Марта улыбнулась так нежно, как, наверно, улыбалась ей только в раннем детстве. И тут же Полина стала стремительно падать и мягко приземлилась на клумбу возле детского дома. Она уставилась на входную дверь: никаких следов пожара, все как прежде.
Тянет запахом свежеиспеченного хлеба и слышится голос тетушки Ольги из кухни. Ее снова потащило вверх, но она ухватилась за куст смородины, не желая покидать этой райской обители своего детства…
Очнулась она оттого, что великанша пыталась оторвать ее от кровати. Полина смотрела на нее с негодованием. И почему эти люди никак не оставят ее в покое?
— Завтрак, — радостно улыбнулась великанша. — А потом — на работу.
В алюминиевых мисках, из каких хороший хозяин собаку кормить на станет, стыла каша-размазня неизвестного происхождения. Полина не смогла заставить себя съесть ни ложки. Пощипала кусочек хлеба и этим ограничилась.
Затем ее и двух соседок, кроме той, которая все время что-то бормотала под одеялом, провели в большую комнату и усадили склеивать картонные коробки. За час Полина с трудом справилась с первой коробкой. Вздохнула и покосилась на остальных. Все работали также медленно и вяло, за исключением ее давешней обидчицы, возле которой уже лежало три склеенных коробки. Девушка заметила, что Полина смотрит на нее, и показала ей язык.
— Пошевеливаемся — раздался над головой Полины зычный радостный голос великанши.
Все звали великаншу Поповной, от ее фамилии — Попова. На лице у нее была написана вечная радость, а блаженная улыбка не покидала детских пухлых губ. Даже когда в соседней палате умерла пожилая женщина, уголки губ великанши были приподняты вверх, хотя лицо изображало полную растерянность.
На исходе второй недели Полина проснулась среди ночи от приглушенных рыданий и злорадно решила, что это завывает ее обидчица: рыдали взахлеб и на высокой ноте. Но потом Полина поняла, что плач доносится из маленькой комнатки, где спала Поповна.
Она потихоньку поднялась, накинула халат и заглянула в комнатку великанши. У той горела тусклая настольная лампа, а сама она сидела на кровати в ситцевой ночной рубашке с бумажными кружевами и огромными кулаками растирала по лицу слезы, катящиеся из глаз.
— Что с вами? — в замешательстве спросила Полина, подсаживаясь к ней.
Поповна посмотрела на нее с тоской, обняла за плечи и снова зашлась в рыданиях.
— Вам плохо? — пытаясь вырваться из богатырских объятий, спросила Полина. — Может, врача позвать?
— Нет, — всхлипнув, пробормотала та. — Мне хорошо.
— Господи, я ничего не понимаю, а что же вы плачете?
— От счастья. Случается же у людей такое счастье, такое…
«Она тоже сумасшедшая, — решила Полина. — И не мудрено: всю жизнь проработать в таком месте…»
— У каких людей? — пробормотала она, пожав плечами.
— Да вот, — Поповна ткнула пальцем в карманного формата истертую книжечку, лежавшую под лампой. — У Эдвина и Насти.
Полина взяла книжечку в руки. Это был один из ныне модных женских романов российской Барбары Картленд — Виктории Королевой — «Бегство из обители печали». Полина усмехнулась. Она не была поклонницей подобного рода литературы, к тому же ее бывший друг относился к такому чтиву весьма презрительно.
— Ты читала? — спросила великанша, наливая себе воды.
— Нет.
Поповна даже поперхнулась от такого ответа и плакать в миг перестала.
— А я-то думала.. Ты ж вроде нормальная, не как все.
— Я нормальная, — обиженно сказа Полина.
— Ну тогда хочешь — почитай. Только мне через два дня ее возвращать нужно.
«Нет уж, спасибо», — язвительный ответ уже вертелся на языке, как вдруг Полина перевернула книжку и увидела того самого ангела, который явился ей в день возвращения из небытия.
— Кто это? — спросила она.
— Автор.
Полина расчувствовалась. Это ведь та самая женщина, что пыталась спасти ее от психушки, от этой.., обители печали, где она теперь оказалась. Стоило только последовать ее совету, и Полину бы на следующий день отпустили домой.
А теперь ей предстоит провести здесь как минимум месяц, так сказала врач.
— Я очень хочу почитать, — Полина прижала книгу к груди.
…Дальнейшее ее пребывание в больнице было сплошь заполнено Викторией Королевой. Полина подружилась с Поповной, и та таскала ей книги, каждую из которых Полина глотала за ночь, с ужасом думая о том, что скоро она перечитает все написанное и нужно будет долго ждать выхода в свет нового романа. Когда Полина заканчивала читать последний, пятнадцатый роман Королевой, ее пригласила к себе на собеседование врач.
— Ну как? Все еще хочешь свести счеты с жизнью? — спросила она, не поднимая головы от записей в журнале.
— Ни за что, — отчеканила Полина. — Я хочу жить.
Врач пристально посмотрела на нее.
— Правда? Что же изменилось за это время?
— Все изменилось, — Полина не находила нужных слов. — Я изменилась. Я теперь другая.
Женщина слегка нахмурилась.
— Нет, вы не поймите меня превратно. Я теперь верю в жизнь, я знаю, что обязательно встречу настоящую любовь, ради которой не нужно умирать, ради которой нужно жить.
— Все ясно. Книжки у Поповны брала?
— Откуда вы… — вырвалось у Полины.
— Не ты первая мне Королеву цитируешь.
Женщина задумчиво посмотрела на Полину.
— Удивительные книжки. Действуют лучше любых таблеток. Почитать, что ли…
— Обязательно почитайте, — горячо посоветовала Полина.
Когда Полину выписали, она долго жала Поповне руку. Та как всегда улыбалась.
— Если купишь новую книжечку, уж принеси мне почитать, — попросила она.
— Обязательно.
— А знаешь, — сказала Поповна, — я слышала, что эта Королева в жизни очень несчастная.
— Не может быть! — воскликнула Полина.
— А какие книжки пишет, — вздохнула Поповна.
…Полина вышла из больницы переполненная любовью к людям, в ожидании счастья и чуда.
Первым делом она в книжном магазине купила книжку Королевой «Бегство из обители печали».
Там же она приобрела большой плакат-календарь, с которого смотрело на нее ангельское лицо самой Виктории. Свое возвращение к жизни Полина связывала именно с ней.
Интересно, как ей удалось угадать Полинину судьбу? Перипетии романа полностью совпадали с мытарствами Полины, вплоть до попытки самоубийства и психиатрической клиники. Правда, вот дальше… Полина сладко жмурилась. Если только представить, что ее судьба и дальше окажется точно такой же как у героини, жить стоит.
Полина твердо решила дождаться той самой большой любви, которая озарила жизнь героини Насти… Целый год она жила на средства своего друга, который снимал для них квартиру, покупал продукты и все необходимое. После разрыва с ним Полина повисла в воздухе: ни денег, ни работы, ни жилья. Она сняла маленькую квартирку на окраине, отдав за нее практически все деньги, которые у нее оставались. Теперь предстояло найти работу…
Глава 3
Глава 4
Она плыла в липком пространстве сновидения, лавируя между тусклыми фонарями. Мимо проплывали обрывки телеграфных лент. Навстречу ей катил экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Кучер смахивал на их учителя — Данилу. В детском доме они звали учителей по имени. Полина вглядывалась в темноту экипажа, и вдруг из окна вынырнула аккуратно причесанная головка Марты. Радость парализовала Полину, и вместо того, чтобы крикнуть Марте, что она здесь, летит, не зная куда, над ее головой, она отчаянно заработала руками, пытаясь подплыть к экипажу поближе. Марта улыбнулась так нежно, как, наверно, улыбалась ей только в раннем детстве. И тут же Полина стала стремительно падать и мягко приземлилась на клумбу возле детского дома. Она уставилась на входную дверь: никаких следов пожара, все как прежде.
Тянет запахом свежеиспеченного хлеба и слышится голос тетушки Ольги из кухни. Ее снова потащило вверх, но она ухватилась за куст смородины, не желая покидать этой райской обители своего детства…
Очнулась она оттого, что великанша пыталась оторвать ее от кровати. Полина смотрела на нее с негодованием. И почему эти люди никак не оставят ее в покое?
— Завтрак, — радостно улыбнулась великанша. — А потом — на работу.
В алюминиевых мисках, из каких хороший хозяин собаку кормить на станет, стыла каша-размазня неизвестного происхождения. Полина не смогла заставить себя съесть ни ложки. Пощипала кусочек хлеба и этим ограничилась.
Затем ее и двух соседок, кроме той, которая все время что-то бормотала под одеялом, провели в большую комнату и усадили склеивать картонные коробки. За час Полина с трудом справилась с первой коробкой. Вздохнула и покосилась на остальных. Все работали также медленно и вяло, за исключением ее давешней обидчицы, возле которой уже лежало три склеенных коробки. Девушка заметила, что Полина смотрит на нее, и показала ей язык.
— Пошевеливаемся — раздался над головой Полины зычный радостный голос великанши.
Все звали великаншу Поповной, от ее фамилии — Попова. На лице у нее была написана вечная радость, а блаженная улыбка не покидала детских пухлых губ. Даже когда в соседней палате умерла пожилая женщина, уголки губ великанши были приподняты вверх, хотя лицо изображало полную растерянность.
На исходе второй недели Полина проснулась среди ночи от приглушенных рыданий и злорадно решила, что это завывает ее обидчица: рыдали взахлеб и на высокой ноте. Но потом Полина поняла, что плач доносится из маленькой комнатки, где спала Поповна.
Она потихоньку поднялась, накинула халат и заглянула в комнатку великанши. У той горела тусклая настольная лампа, а сама она сидела на кровати в ситцевой ночной рубашке с бумажными кружевами и огромными кулаками растирала по лицу слезы, катящиеся из глаз.
— Что с вами? — в замешательстве спросила Полина, подсаживаясь к ней.
Поповна посмотрела на нее с тоской, обняла за плечи и снова зашлась в рыданиях.
— Вам плохо? — пытаясь вырваться из богатырских объятий, спросила Полина. — Может, врача позвать?
— Нет, — всхлипнув, пробормотала та. — Мне хорошо.
— Господи, я ничего не понимаю, а что же вы плачете?
— От счастья. Случается же у людей такое счастье, такое…
«Она тоже сумасшедшая, — решила Полина. — И не мудрено: всю жизнь проработать в таком месте…»
— У каких людей? — пробормотала она, пожав плечами.
— Да вот, — Поповна ткнула пальцем в карманного формата истертую книжечку, лежавшую под лампой. — У Эдвина и Насти.
Полина взяла книжечку в руки. Это был один из ныне модных женских романов российской Барбары Картленд — Виктории Королевой — «Бегство из обители печали». Полина усмехнулась. Она не была поклонницей подобного рода литературы, к тому же ее бывший друг относился к такому чтиву весьма презрительно.
— Ты читала? — спросила великанша, наливая себе воды.
— Нет.
Поповна даже поперхнулась от такого ответа и плакать в миг перестала.
— А я-то думала.. Ты ж вроде нормальная, не как все.
— Я нормальная, — обиженно сказа Полина.
— Ну тогда хочешь — почитай. Только мне через два дня ее возвращать нужно.
«Нет уж, спасибо», — язвительный ответ уже вертелся на языке, как вдруг Полина перевернула книжку и увидела того самого ангела, который явился ей в день возвращения из небытия.
— Кто это? — спросила она.
— Автор.
Полина расчувствовалась. Это ведь та самая женщина, что пыталась спасти ее от психушки, от этой.., обители печали, где она теперь оказалась. Стоило только последовать ее совету, и Полину бы на следующий день отпустили домой.
А теперь ей предстоит провести здесь как минимум месяц, так сказала врач.
— Я очень хочу почитать, — Полина прижала книгу к груди.
…Дальнейшее ее пребывание в больнице было сплошь заполнено Викторией Королевой. Полина подружилась с Поповной, и та таскала ей книги, каждую из которых Полина глотала за ночь, с ужасом думая о том, что скоро она перечитает все написанное и нужно будет долго ждать выхода в свет нового романа. Когда Полина заканчивала читать последний, пятнадцатый роман Королевой, ее пригласила к себе на собеседование врач.
— Ну как? Все еще хочешь свести счеты с жизнью? — спросила она, не поднимая головы от записей в журнале.
— Ни за что, — отчеканила Полина. — Я хочу жить.
Врач пристально посмотрела на нее.
— Правда? Что же изменилось за это время?
— Все изменилось, — Полина не находила нужных слов. — Я изменилась. Я теперь другая.
Женщина слегка нахмурилась.
— Нет, вы не поймите меня превратно. Я теперь верю в жизнь, я знаю, что обязательно встречу настоящую любовь, ради которой не нужно умирать, ради которой нужно жить.
— Все ясно. Книжки у Поповны брала?
— Откуда вы… — вырвалось у Полины.
— Не ты первая мне Королеву цитируешь.
Женщина задумчиво посмотрела на Полину.
— Удивительные книжки. Действуют лучше любых таблеток. Почитать, что ли…
— Обязательно почитайте, — горячо посоветовала Полина.
Когда Полину выписали, она долго жала Поповне руку. Та как всегда улыбалась.
— Если купишь новую книжечку, уж принеси мне почитать, — попросила она.
— Обязательно.
— А знаешь, — сказала Поповна, — я слышала, что эта Королева в жизни очень несчастная.
— Не может быть! — воскликнула Полина.
— А какие книжки пишет, — вздохнула Поповна.
…Полина вышла из больницы переполненная любовью к людям, в ожидании счастья и чуда.
Первым делом она в книжном магазине купила книжку Королевой «Бегство из обители печали».
Там же она приобрела большой плакат-календарь, с которого смотрело на нее ангельское лицо самой Виктории. Свое возвращение к жизни Полина связывала именно с ней.
Интересно, как ей удалось угадать Полинину судьбу? Перипетии романа полностью совпадали с мытарствами Полины, вплоть до попытки самоубийства и психиатрической клиники. Правда, вот дальше… Полина сладко жмурилась. Если только представить, что ее судьба и дальше окажется точно такой же как у героини, жить стоит.
Полина твердо решила дождаться той самой большой любви, которая озарила жизнь героини Насти… Целый год она жила на средства своего друга, который снимал для них квартиру, покупал продукты и все необходимое. После разрыва с ним Полина повисла в воздухе: ни денег, ни работы, ни жилья. Она сняла маленькую квартирку на окраине, отдав за нее практически все деньги, которые у нее оставались. Теперь предстояло найти работу…
Глава 3
Фирма «Помощница» была уже третьим по счету местом, куда направили Полину из агентства по трудоустройству. Она явилась за направлением рано утром, едва только открыли для посетителей двери. Получив адрес «Помощницы» и в придачу неодобрительный взгляд секретарши, Полина недовольно передернула плечами и вышла.
Отношения с агентством не складывались с самого начала. Встретили ее там довольно приветливо, обещали подыскать место в течение недели, но как только она заполнила договор и внесла плату — о ней словно позабыли. Полина терпеливо ждала новостей первые две недели, пока ее рацион не сократился до одной пачки китайской лапши быстрого приготовления. Еще неделю она ежедневно напоминала о себе по телефону, но ей коротко отвечали, что нет ничего подходящего, чем довели до полного отчаяния.
Иначе она бы не устроила им скандала. Скандал, правда, не получился. Ее пригласила в отдельный кабинет строгая женщина и отчитала за «неуместные эмоциональные всплески».
— Как вы думаете, — спросила она, — много ли вакансий наберется в городе, даже таком большом как Санкт-Петербург, для двадцатилетней девушки, окончившей два курса педагогического вуза и ничегошеньки не умеющей делать?
Крыть было нечем, но Полина и не думала отступать, потому что отступать ей было некуда: через два дня квартирная хозяйка обещала выставить ее.
— Я способная, — возразила она. — Я могу быстро всему научиться.
— Дорогая моя, — женщина перегнулась к ней через стол, — может быть, это и так, но у работодателей нет никакого желания учить вас чему-то, когда есть готовые кадры. Вы бы закончили какие-нибудь курсы: бухгалтеров, компьютерные, секретарские, а потом приходили…
— Но неужели?..
Разговор был бессмысленным, и женщина поняла это быстрее Полины. Она молча вытащила из стола визитку и протянула девушке.
— Вот, можете попробовать. В эту фирму полностью набирают штат. У них вакансии от генерального директора до уборщицы.
Полина спрятала карточку в сумку и гордо покинула кабинет. Она чувствовала, что одержала сегодня маленькую победу над этим миром.
Однако радость ее была недолгой. В фирме, куда она явилась на следующий день тщательно причесанная и продуманно одетая, менеджер по персоналу потерял к ней всякий интерес, как только узнал, что у нее нет опыта работы. Во время горячего монолога Полины о своих способностях и умении «все ловить на лету», он рассеянно поворачивался вправо и влево на крутящемся стуле, а потом перебил ее и сказал без всякого сожаления, что их фирме она совсем не подходит и продолжать разговор он считает нецелесообразным.
Возвращаясь по длинному коридору, Полина с горечью поглядывала на молодых людей и девушек, чуть старше нее, великолепно одетых, улыбающихся, бегающих из кабинета в кабинет с бумагами. Она не знала, чем они занимаются, но их жизнь казалась ей раем, а себя она чувствовала падшим ангелом…
Затем была еще одна бесплодная попытка стать «помощником директора». Как только Полина увидела в обшарпанном кабинете мужчину с масляными глазками, в которых при ее появлении зажегся нездоровый огонек, она сбежала до того, как он успел закончить приветствие…
И вот теперь Полина ехала в фирму «Помощница», понимая, что это ее последний шанс. Если хозяйка попросит завтра освободить квартиру, это будет справедливо, потому что Полина задолжала ей за два месяца.
В вестибюле фирмы из большого рекламного плаката Полина узнала, что «Помощница» — это фирма, предлагающая услуги горничных, нянь, домработниц и садовников. Решимости у нее прибавилось. По крайней мере няней со своими двумя неполными курсами педагогического она поработать смогла бы. Сразу вспомнились конспекты по психологии и общей педагогике, но к сожалению, не пришло на ум какой-нибудь конкретной мысли или расхожей цитаты, которыми можно было бы блеснуть в разговоре. В кабинет начальника отдела кадров Полина вошла без стука, с вымученной улыбкой:
— Здравствуйте, я из агентства «Поиск».
— Присядьте, — махнул рукой пожилой мужчина, — сейчас освобожусь.
Он вертел в руках бумаги, хмурился, а стоящая у него за спиной женщина тараторила:
— Просто ума не приложу, что им нужно. Это уже шестая. А мы посылали только самых лучших наших работниц!
— Да, — вздохнул мужчина. — Знаменитость и — на тебе. А какая реклама для нас могла бы быть! Никогда бы не подумал, что такая милая женщина может оказаться столь привередливой.
— Она здесь ни при чем. У нее мамочка — монстр! Она-то и выбирает…
— Хорошо. Зайди ко мне через часик. Постараюсь что-нибудь придумать. Эти клиенты нужны нам позарез!
Оставшись наедине с Полиной, мужчина словно увидел ее в первый раз.
— Вы… — протянул он неопределенно.
— Из агентства «Поиск», — подсказала Полина.
— Ах, как неудобно получилось! Совсем забыл позвонить им. К сожалению, мы только вчера вечером взяли сотрудницу. Штат укомплектован. Так что…
Полина стояла как вкопанная и смотрела в пол. Там, переливаясь всеми цветами радуги, лежали осколочки ее надежд. Она не успела опомниться и теперь чувствовала, что если хотя бы пошевелится, то разрыдается прямо здесь.
— Вам нехорошо? — начальник отдела кадров поднялся, положив свои бумаги на край стола. — Может, воды?
Чтобы выиграть время Полина кивнула. Мужчина протянул ей стакан. Она выпила воду залпом, глубоко вздохнула, поставила стакан на стол, и тут взгляд ее упал на фотографию, которая лежала поверх стопки бумаг.
— Виктория Королева, — выдохнула она, — в жизни она еще красивее.
Начальник насторожился:
— Вы случайно с ней не знакомы?
— Немного, — улыбнулась Полина, как зачарованная глядя на фотографию.
Виктория вот уже несколько месяцев была ее святой покровительницей и заступницей. По вечерам Полина молилась на ее портрет как на икону, рассказывала о своих горестях и просила о помощи. И сейчас замерла в ожидании чуда.
Ее святая обязательно ей поможет.
— Она однажды спасла меня…
— Вот, значит как… Знаете ли, — директор внимательно разглядывал Полину, — Королева — клиент, о котором мечтает любая фирма. Ей нужна домработница. Если завтра разнесется слух, что она наняла домработницу именно у нас, за моей дверью выстроится такая очередь, что нам придется ввести запись. Но, к сожалению, она уже отвергла лучшие наши кандидатуры. Как вы думаете…
— Она возьмет меня, — уверенно сказала Полина. — Обязательно…
Правда, пока она добралась до дома Королевой, уверенности у нее поубавилось. С чего это она решила, что ее непременно возьмут? Кто она такая? Полина всегда была мнительной, а тут совсем страхи одолели. А что, если в больнице она видела не Королеву?
Перед подъездом Полина и вовсе оробела. Нажала кнопку звонка, и дверь ей открыл консьерж — по виду крепкий военный пенсионер.
— К кому? — спросил он неодобрительно, покосившись на ее старенькие туфли.
— К Королевой.
— По записи? — поинтересовался консьерж.
— Что?
— Как фамилия?
— Колыванова.
Мужчина полистал журнал и сразу сменил тон.
— Есть такая. Я-то думал очередная поклонница пытается пробиться за автографом.
— А что, — осмелев спросила Полина, — многие приходят?
— Нет пока. Но ведь Королевы здесь только полгода живут. Уже третью квартиру меняют, спасаясь от поклонниц.
— Понятно, — сказала Полина и направилась к лифту.
В дверь она позвонить не успела. На пороге ее уже поджидала женщина средних лет — высокая, поджарая и недобрая. Точь-в-точь — злая волшебница из сказки. Только она была не из тех волшебниц, которые таяли, если их окатить ведром воды. Такие, как она, были непобедимы.
— Здравствуйте, — начала Полина, — я…
Женщина жестом прервала ее и пригласила войти. Заперев за Полиной дверь, она включила свет в коридоре, который по площади немного превосходил квартиру Полины.
— Я из «Помощницы»…
Женщина не произнесла ни звука. Она разглядывала Полину как лошадь или породистого Щенка, которых хотела бы купить, да опасается, нет ли у них какого изъяна.
— Где вы живете? — спросила она.
— У метро «Проспект Ветеранов».
— Нет, — сразу же отрезала женщина, — это исключено. С «Ветеранов» сюда добираться часа полтора. Станете опаздывать.
И она шагнула к двери, давая понять, что разговор окончен.
— Я снимаю квартиру, — затараторила Полина. — И переехать мне ничего не стоит.
— Иногородняя? — брови женщины поползли вверх. — Я же просила не присылать…
— Нет, нет, не иногородняя, — испуганно вставила Полина.
— Так почему не живете с родителями? Характер показываете?
— У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.
Женщина задумалась. В этот момент входная дверь распахнулась и появилась молодая женщина.
— Ты?! — воскликнула она, увидев Полину.
Полина оторопела. Женщину она видела впервые. Ярко рыжие волосы. Хотя вот лицо… Она очень походила на Королеву, но та была блондинкой…
Тем временем молодая женщина подошла к зеркалу и сняла парик.
— А так, ты меня узнаешь?
— О Господи, — пролепетала Полина, — конечно узнаю.
— Виктория! Разве вы знакомы, — нахмурилась женщина. — Ее только что прислали из «Помощницы».
— Конечно, знакомы. Помнишь тогда, в больнице? Мы ведь вместе с тобой были… Как тебя зовут?
— Полина.
— Нам с дочерью нужно поговорить, — сказала женщина. — Подождите здесь.
В кабинете мать невольно медлила с разговором. Давно не видела дочь улыбающейся.
— Вижу, тебе понравилась эта девушка.
— По сравнению с теми, каких присылали…
Всегда лучше пригреть бездомного щенка, чем змею на груди.
— Ты права. Я думаю, она нам годится. Да и в клубе ее можно использовать…
Женщины со значением переглянулись.
— К тому же она сирота, — осторожно заметила мать. — Так что некому будет.., если что…
— Вот и хорошо! — заключила Виктория. — Пойдем, обрадуем девочку…
Отношения с агентством не складывались с самого начала. Встретили ее там довольно приветливо, обещали подыскать место в течение недели, но как только она заполнила договор и внесла плату — о ней словно позабыли. Полина терпеливо ждала новостей первые две недели, пока ее рацион не сократился до одной пачки китайской лапши быстрого приготовления. Еще неделю она ежедневно напоминала о себе по телефону, но ей коротко отвечали, что нет ничего подходящего, чем довели до полного отчаяния.
Иначе она бы не устроила им скандала. Скандал, правда, не получился. Ее пригласила в отдельный кабинет строгая женщина и отчитала за «неуместные эмоциональные всплески».
— Как вы думаете, — спросила она, — много ли вакансий наберется в городе, даже таком большом как Санкт-Петербург, для двадцатилетней девушки, окончившей два курса педагогического вуза и ничегошеньки не умеющей делать?
Крыть было нечем, но Полина и не думала отступать, потому что отступать ей было некуда: через два дня квартирная хозяйка обещала выставить ее.
— Я способная, — возразила она. — Я могу быстро всему научиться.
— Дорогая моя, — женщина перегнулась к ней через стол, — может быть, это и так, но у работодателей нет никакого желания учить вас чему-то, когда есть готовые кадры. Вы бы закончили какие-нибудь курсы: бухгалтеров, компьютерные, секретарские, а потом приходили…
— Но неужели?..
Разговор был бессмысленным, и женщина поняла это быстрее Полины. Она молча вытащила из стола визитку и протянула девушке.
— Вот, можете попробовать. В эту фирму полностью набирают штат. У них вакансии от генерального директора до уборщицы.
Полина спрятала карточку в сумку и гордо покинула кабинет. Она чувствовала, что одержала сегодня маленькую победу над этим миром.
Однако радость ее была недолгой. В фирме, куда она явилась на следующий день тщательно причесанная и продуманно одетая, менеджер по персоналу потерял к ней всякий интерес, как только узнал, что у нее нет опыта работы. Во время горячего монолога Полины о своих способностях и умении «все ловить на лету», он рассеянно поворачивался вправо и влево на крутящемся стуле, а потом перебил ее и сказал без всякого сожаления, что их фирме она совсем не подходит и продолжать разговор он считает нецелесообразным.
Возвращаясь по длинному коридору, Полина с горечью поглядывала на молодых людей и девушек, чуть старше нее, великолепно одетых, улыбающихся, бегающих из кабинета в кабинет с бумагами. Она не знала, чем они занимаются, но их жизнь казалась ей раем, а себя она чувствовала падшим ангелом…
Затем была еще одна бесплодная попытка стать «помощником директора». Как только Полина увидела в обшарпанном кабинете мужчину с масляными глазками, в которых при ее появлении зажегся нездоровый огонек, она сбежала до того, как он успел закончить приветствие…
И вот теперь Полина ехала в фирму «Помощница», понимая, что это ее последний шанс. Если хозяйка попросит завтра освободить квартиру, это будет справедливо, потому что Полина задолжала ей за два месяца.
В вестибюле фирмы из большого рекламного плаката Полина узнала, что «Помощница» — это фирма, предлагающая услуги горничных, нянь, домработниц и садовников. Решимости у нее прибавилось. По крайней мере няней со своими двумя неполными курсами педагогического она поработать смогла бы. Сразу вспомнились конспекты по психологии и общей педагогике, но к сожалению, не пришло на ум какой-нибудь конкретной мысли или расхожей цитаты, которыми можно было бы блеснуть в разговоре. В кабинет начальника отдела кадров Полина вошла без стука, с вымученной улыбкой:
— Здравствуйте, я из агентства «Поиск».
— Присядьте, — махнул рукой пожилой мужчина, — сейчас освобожусь.
Он вертел в руках бумаги, хмурился, а стоящая у него за спиной женщина тараторила:
— Просто ума не приложу, что им нужно. Это уже шестая. А мы посылали только самых лучших наших работниц!
— Да, — вздохнул мужчина. — Знаменитость и — на тебе. А какая реклама для нас могла бы быть! Никогда бы не подумал, что такая милая женщина может оказаться столь привередливой.
— Она здесь ни при чем. У нее мамочка — монстр! Она-то и выбирает…
— Хорошо. Зайди ко мне через часик. Постараюсь что-нибудь придумать. Эти клиенты нужны нам позарез!
Оставшись наедине с Полиной, мужчина словно увидел ее в первый раз.
— Вы… — протянул он неопределенно.
— Из агентства «Поиск», — подсказала Полина.
— Ах, как неудобно получилось! Совсем забыл позвонить им. К сожалению, мы только вчера вечером взяли сотрудницу. Штат укомплектован. Так что…
Полина стояла как вкопанная и смотрела в пол. Там, переливаясь всеми цветами радуги, лежали осколочки ее надежд. Она не успела опомниться и теперь чувствовала, что если хотя бы пошевелится, то разрыдается прямо здесь.
— Вам нехорошо? — начальник отдела кадров поднялся, положив свои бумаги на край стола. — Может, воды?
Чтобы выиграть время Полина кивнула. Мужчина протянул ей стакан. Она выпила воду залпом, глубоко вздохнула, поставила стакан на стол, и тут взгляд ее упал на фотографию, которая лежала поверх стопки бумаг.
— Виктория Королева, — выдохнула она, — в жизни она еще красивее.
Начальник насторожился:
— Вы случайно с ней не знакомы?
— Немного, — улыбнулась Полина, как зачарованная глядя на фотографию.
Виктория вот уже несколько месяцев была ее святой покровительницей и заступницей. По вечерам Полина молилась на ее портрет как на икону, рассказывала о своих горестях и просила о помощи. И сейчас замерла в ожидании чуда.
Ее святая обязательно ей поможет.
— Она однажды спасла меня…
— Вот, значит как… Знаете ли, — директор внимательно разглядывал Полину, — Королева — клиент, о котором мечтает любая фирма. Ей нужна домработница. Если завтра разнесется слух, что она наняла домработницу именно у нас, за моей дверью выстроится такая очередь, что нам придется ввести запись. Но, к сожалению, она уже отвергла лучшие наши кандидатуры. Как вы думаете…
— Она возьмет меня, — уверенно сказала Полина. — Обязательно…
Правда, пока она добралась до дома Королевой, уверенности у нее поубавилось. С чего это она решила, что ее непременно возьмут? Кто она такая? Полина всегда была мнительной, а тут совсем страхи одолели. А что, если в больнице она видела не Королеву?
Перед подъездом Полина и вовсе оробела. Нажала кнопку звонка, и дверь ей открыл консьерж — по виду крепкий военный пенсионер.
— К кому? — спросил он неодобрительно, покосившись на ее старенькие туфли.
— К Королевой.
— По записи? — поинтересовался консьерж.
— Что?
— Как фамилия?
— Колыванова.
Мужчина полистал журнал и сразу сменил тон.
— Есть такая. Я-то думал очередная поклонница пытается пробиться за автографом.
— А что, — осмелев спросила Полина, — многие приходят?
— Нет пока. Но ведь Королевы здесь только полгода живут. Уже третью квартиру меняют, спасаясь от поклонниц.
— Понятно, — сказала Полина и направилась к лифту.
В дверь она позвонить не успела. На пороге ее уже поджидала женщина средних лет — высокая, поджарая и недобрая. Точь-в-точь — злая волшебница из сказки. Только она была не из тех волшебниц, которые таяли, если их окатить ведром воды. Такие, как она, были непобедимы.
— Здравствуйте, — начала Полина, — я…
Женщина жестом прервала ее и пригласила войти. Заперев за Полиной дверь, она включила свет в коридоре, который по площади немного превосходил квартиру Полины.
— Я из «Помощницы»…
Женщина не произнесла ни звука. Она разглядывала Полину как лошадь или породистого Щенка, которых хотела бы купить, да опасается, нет ли у них какого изъяна.
— Где вы живете? — спросила она.
— У метро «Проспект Ветеранов».
— Нет, — сразу же отрезала женщина, — это исключено. С «Ветеранов» сюда добираться часа полтора. Станете опаздывать.
И она шагнула к двери, давая понять, что разговор окончен.
— Я снимаю квартиру, — затараторила Полина. — И переехать мне ничего не стоит.
— Иногородняя? — брови женщины поползли вверх. — Я же просила не присылать…
— Нет, нет, не иногородняя, — испуганно вставила Полина.
— Так почему не живете с родителями? Характер показываете?
— У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.
Женщина задумалась. В этот момент входная дверь распахнулась и появилась молодая женщина.
— Ты?! — воскликнула она, увидев Полину.
Полина оторопела. Женщину она видела впервые. Ярко рыжие волосы. Хотя вот лицо… Она очень походила на Королеву, но та была блондинкой…
Тем временем молодая женщина подошла к зеркалу и сняла парик.
— А так, ты меня узнаешь?
— О Господи, — пролепетала Полина, — конечно узнаю.
— Виктория! Разве вы знакомы, — нахмурилась женщина. — Ее только что прислали из «Помощницы».
— Конечно, знакомы. Помнишь тогда, в больнице? Мы ведь вместе с тобой были… Как тебя зовут?
— Полина.
— Нам с дочерью нужно поговорить, — сказала женщина. — Подождите здесь.
В кабинете мать невольно медлила с разговором. Давно не видела дочь улыбающейся.
— Вижу, тебе понравилась эта девушка.
— По сравнению с теми, каких присылали…
Всегда лучше пригреть бездомного щенка, чем змею на груди.
— Ты права. Я думаю, она нам годится. Да и в клубе ее можно использовать…
Женщины со значением переглянулись.
— К тому же она сирота, — осторожно заметила мать. — Так что некому будет.., если что…
— Вот и хорошо! — заключила Виктория. — Пойдем, обрадуем девочку…
Глава 4
Вика родилась в семье известного советского прозаика, члена Союза писателей и даже некоторое время председателя этого Союза — Андрея Рубахина. В семидесятые годы Рубахин был в фаворе, его печатали самые известные литературные журналы, по его произведениям снимали фильмы. Он и в школьную программу попал.
Злые языки утверждали, что Рубахин делает карьеру благодаря своим связям, но в отсутствии таланта его не могли упрекнуть.
Где бы Андрей ни появлялся, всюду позади тащились две тени. Слава клубилась позади ароматным облаком, отчего дамы приходили в восторг, а мужчин неудержимо тянуло выпить. Вторая тень, второе облако жадно впитывало зависть, светящуюся в глазах друзей и коллег, переливаясь грязным перламутром. Талант Андрея был особенный: писал он непростительно легко, не ведая ни мук творчества, ни, хотя бы, кратковременной несостоятельности своего пера.
Более того, творил как бы между прочим, занимаясь в то же самое время сотней других дел, не только административных, выполняя свои обязанности в Союзе писателей, но и вполне светских, появляясь везде, куда звали и не звали.
Казалось, судьба наградила Андрея изрядно, можно было бы поставить на этом точку и оставить хоть что-то другим смертным. Но в день его рождения фортуна явно переусердствовала, потому как помимо таланта наградила его еще и королевской внешностью. Метр девяносто и косая сажень в плечах, шевелюра, напоминающая львиную гриву, безмятежные голубые глаза, орлиный нос и улыбка безгрешного младенца. Тиражирование его фотографий порой даже обгоняло тиражи книг.
Разумеется, такая счастливая судьба плодила вокруг Рубахина не только завистников, но и почитателей, среди которых женщины составляли если не самую многочисленную, то наверняка самую активную и преданную часть.
Если поклонники-мужчины мечтали с Рубахиным выпить, то женщины в своих мечтах были смелее и не по-советски раскованнее, хотя страна еще и не грезила перестроечными откровениями камасутры. Письма с пугающими признаниями и недвусмысленными предложениями приходили на адрес издательства толстыми пачками, изымались заботливой женой Диной, внимательно изучались и уничтожались в дачном камине, никогда не попадая на глаза адресату.
Дина была вне конкуренции. Рубахин долго искал женщину, равную ему по всем статьям, пока не встретил Дину. Двадцатипятилетняя красавица — дочь профессора филологии, воспитанная в лучших академических традициях, — составила с Рубахиным гармоничную пару. Обладая абсолютной грамотностью, она самоотверженно правила его рукописи до того, как они попадали в редакторский цех Лениздата, и составила мужу славу писателя безгрешного в отношении орфографии и стилистики.
Дина была умна по-мужски и совсем не обладала женским чутьем. Умея поддержать любой разговор из области философии, политики и литературы, она беспомощно опускала руки, когда муж смотрел вслед другой женщине. Она была по-мужски честна и прямолинейна, не имея даже отдаленного понятия ни о кокетстве, ни о каких других женских хитростях. Постель была для нее неприятной принудительной обязанностью, которую она заставляла себя выполнять раз в неделю, и ничто не могло убедить ее в том, что подобное занятие не является патологическим архаизмом.
Андрей же в отличие от жены любил жизнь во всех ее проявлениях, в том числе в женских ласках, особенно когда те были разнообразны и неутомимы. Его не называли бабником или донжуаном, потому что он никогда не домогался женской любви, а лишь брал то, что ему настойчиво предлагали, то есть — причитающееся по праву громкой славы.
Несмотря на сотни связей Андрея с другими женщинами, Дина была единственной, кто ни о чем не догадывался. Она была занята работой, дочерью Викой, и этого ей вполне хватало, чтобы заполнить все свое время и жизненное пространство.
Андрей же, не отказываясь от плотских соблазнов, самих искусительниц ценил невысоко, принимая их страсть как любую другую услугу обслуживающего персонала. Он ставил на одну доску шофера, который возил его по городу, швейцаров, распахивающих перед ним двери иностранных отелей, и женщин, побывавших в его постели. Все они для того и существовали, чтобы безвозмездно оказывать великому Андрею Рубахину мелкие услуги.
В начале восьмидесятых, разменяв пятый десяток, Андрей практически перестал писать и едва успевал посещать многочисленные банкеты, куда каждый мечтал залучить звезду. Большинство таких мероприятий сопровождались обильными возлияниями, после чего Андрея привозили домой в виде безжизненного тела.
Брезгливая Дина превратила свой кабинет в спальню и перенесла туда свою кровать. Переживая ранний климакс, она мучилась приливами, страдала от головных болей и частой смены настроения, окончательно поставив точку в интимных отношения с мужем.
Перестройку Рубахин встретил со значительно поредевшей шевелюрой, одутловатым, землистого цвета лицом и лишними тридцатью килограммами, осевшими как-то по-бабьи на бедрах и животе. Бурная река тиражей его книг превращалась в тоненький ручеек, пересыхавший под ярким солнцем новых экономических отношений, потому что народ как-то уж слишком быстро перестал интересоваться судьбой аграриев и сталеваров.
Материально Андрей прочно стоял на ногах, залогом чему был вполне приличный банковский счет, предусмотрительно открытый им во время поездки по дальнему зарубежью, но душевное спокойствие покинуло его раз и навсегда. По телевизору мелькали незнакомые лица, на прилавках появлялись новые книги с неизвестными фамилиями, жизнь неслась кувырком вперед, сметая советских кумиров как пыль.
Его больше не узнавали на улице, почти никуда не приглашали, об издании книг и говорить не приходилось. Слава, в лучах которой он купался долгие годы, растаяла как дым. Это было равносильно смерти.
Дина же продолжа держаться с обычным достоинством. Оно ей изменяло лишь изредка по вечерам, когда она пыталась внушить мужу, что пить в одиночестве дома да еще в присутствии дочери — это и есть то самое дно, которого он так отчаянно боится. Дина не изменилась ни на йоту, даже очереди за мылом не смогли переменить ее обычных манер. И у Андрея возникло подозрение, что жена никогда всерьез и не принимала его известности, а потому теперь так спокойно воспринимает все, что с ним происходит.
По ночам Андрей, терзаемый мучительным страхом, одиноко ворочался в постели и прикладывался время от времени к бутылке коньяку, поселившейся в секретере, на том самом месте, где он раньше хранил рукописи незавершенного романа. Днем он мотался по городу с грандиозными планами написать современнейший роман о том, что творится в стране. Но его нигде не принимали всерьез. В моду входили разоблачения, а его имя слишком тесно было связано с рухнувшим режимом.
Бессонные ночи, алкоголь и непривычная невостребованность привели к нервным срывам.
В голове Андрея царила странная путаница, временами наплывал туман, он плохо соображал в такие минуты. Пытался сидеть за столом, стучать на машинке. Но похмелье, страх и обида на весь мир плохие помощники в ремесле. В корзине прибавлялось смятых бумаг, в душе копилась желчь… И вот именно тогда появилась Ирочка.
Ирочка была дочерью друга и ровесницей Виктории. Ее принимали в семье как родную, особенно после смерти отца — крупного партийного босса. Дина корректно обходила стороной разговоры о смерти отца и того же требовала от послушной Виктории. Незаметно совала девочке деньги и талоны на колбасу.
Ирочка брала деньги, сдержанно благодарила и тихо ненавидела Дину за ее помощь. Отец Ирочки — крупный советский функционер — скончался от инфаркта, когда его пригласили в прокуратуру и предъявили объемистый том обвинений, откуда следовало, что он казнокрад и распутник. Он умер прямо на ступеньках прокуратуры, грузно рухнув лицом в бетон. Ирочка с матерью сдали казенную квартиру и переехали в грязную коммуналку. За два года перестройки они, непривычные к нищете, продали практически все мало-мальски ценные вещи и песцовую шубу матери заложили в ломбард. Так что девочке, привыкшей к определенному уровню жизни, терять было нечего, когда на очередные поминки к ним в гости заглянул Рубахин.
Злые языки утверждали, что Рубахин делает карьеру благодаря своим связям, но в отсутствии таланта его не могли упрекнуть.
Где бы Андрей ни появлялся, всюду позади тащились две тени. Слава клубилась позади ароматным облаком, отчего дамы приходили в восторг, а мужчин неудержимо тянуло выпить. Вторая тень, второе облако жадно впитывало зависть, светящуюся в глазах друзей и коллег, переливаясь грязным перламутром. Талант Андрея был особенный: писал он непростительно легко, не ведая ни мук творчества, ни, хотя бы, кратковременной несостоятельности своего пера.
Более того, творил как бы между прочим, занимаясь в то же самое время сотней других дел, не только административных, выполняя свои обязанности в Союзе писателей, но и вполне светских, появляясь везде, куда звали и не звали.
Казалось, судьба наградила Андрея изрядно, можно было бы поставить на этом точку и оставить хоть что-то другим смертным. Но в день его рождения фортуна явно переусердствовала, потому как помимо таланта наградила его еще и королевской внешностью. Метр девяносто и косая сажень в плечах, шевелюра, напоминающая львиную гриву, безмятежные голубые глаза, орлиный нос и улыбка безгрешного младенца. Тиражирование его фотографий порой даже обгоняло тиражи книг.
Разумеется, такая счастливая судьба плодила вокруг Рубахина не только завистников, но и почитателей, среди которых женщины составляли если не самую многочисленную, то наверняка самую активную и преданную часть.
Если поклонники-мужчины мечтали с Рубахиным выпить, то женщины в своих мечтах были смелее и не по-советски раскованнее, хотя страна еще и не грезила перестроечными откровениями камасутры. Письма с пугающими признаниями и недвусмысленными предложениями приходили на адрес издательства толстыми пачками, изымались заботливой женой Диной, внимательно изучались и уничтожались в дачном камине, никогда не попадая на глаза адресату.
Дина была вне конкуренции. Рубахин долго искал женщину, равную ему по всем статьям, пока не встретил Дину. Двадцатипятилетняя красавица — дочь профессора филологии, воспитанная в лучших академических традициях, — составила с Рубахиным гармоничную пару. Обладая абсолютной грамотностью, она самоотверженно правила его рукописи до того, как они попадали в редакторский цех Лениздата, и составила мужу славу писателя безгрешного в отношении орфографии и стилистики.
Дина была умна по-мужски и совсем не обладала женским чутьем. Умея поддержать любой разговор из области философии, политики и литературы, она беспомощно опускала руки, когда муж смотрел вслед другой женщине. Она была по-мужски честна и прямолинейна, не имея даже отдаленного понятия ни о кокетстве, ни о каких других женских хитростях. Постель была для нее неприятной принудительной обязанностью, которую она заставляла себя выполнять раз в неделю, и ничто не могло убедить ее в том, что подобное занятие не является патологическим архаизмом.
Андрей же в отличие от жены любил жизнь во всех ее проявлениях, в том числе в женских ласках, особенно когда те были разнообразны и неутомимы. Его не называли бабником или донжуаном, потому что он никогда не домогался женской любви, а лишь брал то, что ему настойчиво предлагали, то есть — причитающееся по праву громкой славы.
Несмотря на сотни связей Андрея с другими женщинами, Дина была единственной, кто ни о чем не догадывался. Она была занята работой, дочерью Викой, и этого ей вполне хватало, чтобы заполнить все свое время и жизненное пространство.
Андрей же, не отказываясь от плотских соблазнов, самих искусительниц ценил невысоко, принимая их страсть как любую другую услугу обслуживающего персонала. Он ставил на одну доску шофера, который возил его по городу, швейцаров, распахивающих перед ним двери иностранных отелей, и женщин, побывавших в его постели. Все они для того и существовали, чтобы безвозмездно оказывать великому Андрею Рубахину мелкие услуги.
В начале восьмидесятых, разменяв пятый десяток, Андрей практически перестал писать и едва успевал посещать многочисленные банкеты, куда каждый мечтал залучить звезду. Большинство таких мероприятий сопровождались обильными возлияниями, после чего Андрея привозили домой в виде безжизненного тела.
Брезгливая Дина превратила свой кабинет в спальню и перенесла туда свою кровать. Переживая ранний климакс, она мучилась приливами, страдала от головных болей и частой смены настроения, окончательно поставив точку в интимных отношения с мужем.
Перестройку Рубахин встретил со значительно поредевшей шевелюрой, одутловатым, землистого цвета лицом и лишними тридцатью килограммами, осевшими как-то по-бабьи на бедрах и животе. Бурная река тиражей его книг превращалась в тоненький ручеек, пересыхавший под ярким солнцем новых экономических отношений, потому что народ как-то уж слишком быстро перестал интересоваться судьбой аграриев и сталеваров.
Материально Андрей прочно стоял на ногах, залогом чему был вполне приличный банковский счет, предусмотрительно открытый им во время поездки по дальнему зарубежью, но душевное спокойствие покинуло его раз и навсегда. По телевизору мелькали незнакомые лица, на прилавках появлялись новые книги с неизвестными фамилиями, жизнь неслась кувырком вперед, сметая советских кумиров как пыль.
Его больше не узнавали на улице, почти никуда не приглашали, об издании книг и говорить не приходилось. Слава, в лучах которой он купался долгие годы, растаяла как дым. Это было равносильно смерти.
Дина же продолжа держаться с обычным достоинством. Оно ей изменяло лишь изредка по вечерам, когда она пыталась внушить мужу, что пить в одиночестве дома да еще в присутствии дочери — это и есть то самое дно, которого он так отчаянно боится. Дина не изменилась ни на йоту, даже очереди за мылом не смогли переменить ее обычных манер. И у Андрея возникло подозрение, что жена никогда всерьез и не принимала его известности, а потому теперь так спокойно воспринимает все, что с ним происходит.
По ночам Андрей, терзаемый мучительным страхом, одиноко ворочался в постели и прикладывался время от времени к бутылке коньяку, поселившейся в секретере, на том самом месте, где он раньше хранил рукописи незавершенного романа. Днем он мотался по городу с грандиозными планами написать современнейший роман о том, что творится в стране. Но его нигде не принимали всерьез. В моду входили разоблачения, а его имя слишком тесно было связано с рухнувшим режимом.
Бессонные ночи, алкоголь и непривычная невостребованность привели к нервным срывам.
В голове Андрея царила странная путаница, временами наплывал туман, он плохо соображал в такие минуты. Пытался сидеть за столом, стучать на машинке. Но похмелье, страх и обида на весь мир плохие помощники в ремесле. В корзине прибавлялось смятых бумаг, в душе копилась желчь… И вот именно тогда появилась Ирочка.
Ирочка была дочерью друга и ровесницей Виктории. Ее принимали в семье как родную, особенно после смерти отца — крупного партийного босса. Дина корректно обходила стороной разговоры о смерти отца и того же требовала от послушной Виктории. Незаметно совала девочке деньги и талоны на колбасу.
Ирочка брала деньги, сдержанно благодарила и тихо ненавидела Дину за ее помощь. Отец Ирочки — крупный советский функционер — скончался от инфаркта, когда его пригласили в прокуратуру и предъявили объемистый том обвинений, откуда следовало, что он казнокрад и распутник. Он умер прямо на ступеньках прокуратуры, грузно рухнув лицом в бетон. Ирочка с матерью сдали казенную квартиру и переехали в грязную коммуналку. За два года перестройки они, непривычные к нищете, продали практически все мало-мальски ценные вещи и песцовую шубу матери заложили в ломбард. Так что девочке, привыкшей к определенному уровню жизни, терять было нечего, когда на очередные поминки к ним в гости заглянул Рубахин.