Страница:
– Не за что ему уважать… – проворчал Эдик, подсаживаясь к костру. – Вот как-то жил же я до сих пор без твоего уважения, и ничего!
– Не обижайся на него, – сказал Уахенеб, – Кадмар молод и горяч. Ему обидно было попасть в плен в первом же бою…
– Уахенеб! – прошипел Кадмар с угрозой.
– Хватит шипеть! – рявкнул Лобанов, доставая короб с едой. – Садись и ешь!
– Обойдусь! – буркнул Кадмар, гордо вздергивая подбородок.
– Кадмар, – мягко проговорил Лобанов, – или ты делаешь то, что я тебе велю, или… видишь во-он тот муравейник? Уложу тебя на него, голого, связанного, и чуток кровь пущу. Муравьишки будут лакомиться тобой до самого утра!
– Лучше не надо, – зевнул Гефестай. – Он же орать будет, выспаться не даст!
– Пожалуй… – согласился Лобанов. – Ладно, муравьиная пожива, садись ужинать!
Надутый Кадмар перечить не стал, сел к костру и получил целую миску оленины с бобами. Судорожно сглотнув, он принялся есть, торопливо и жадно, не дожидаясь деревянной ложки, хватая мясо пальцами. Долгие минуты только и слышно было, что чавканье под аккомпанемент трещащего костра. Изредка пофыркивали лошади. Первым насытился Эдик. Удобно отвалившись на снятое седло, он спросил Акуна:
– А ты сам из каких мест?
Венед, тщательно вылизав миску, сказал добродушно:
– Это далеко отсюда. Надо плыть за три моря, и последним будет Понт Эвксинский. А потом зайти следует в устье Борисфена и четыре недели плыть на веслах вверх по течению, на середине пути одолевая пороги. Вот тогда и приплывешь к моим родным местам… Там есть городок один, Самбатом зовется. Его сарматы поставили, чтобы с нами торговать. Они нам сыр, мясо, шкуры, мы им меха янтарь, железяки… Вот в том городе я и живу. Жил… Эх по дурости я здесь! Взбрело мне в голову самому с римлянами поторговать. Набил я за зиму соболей, два ха-ароших тючка получилось, и добрался до вала Траянова. Там и продал весь товар…
– Так ты охотник? – перебил Акуна Эдик.
– Зимой, – усмехнулся венед. – Весной я – пахарь, под осень – жнец…
– Ну, продал ты меха, а дальше?
– Дальше? А что дальше… Дальше как раз даки войной пошли на римлян, Траяновы легионы бить. И закрутила меня та война, выкрутила и вот, аж досюда добросила…
– Мы с Акуном вместе были, – продолжил Регебал. – Десять лет уже… По горам прятались, в холода через Данубий по льду ходили, римлян резать. Вызнали прошлой осенью, что новый император на наши земли пожаловал, и решили в гости сходить, ножичками побаловаться… Великий Замолксис![129]Десять зим нам везло, а вот на одиннадцатую судьба отвернулась от нас…
– А ты, Уахенеб? – поинтересовался Лобанов.
Египтянин аккуратно вытер пальцы холстиной и заговорил негромко:
– Два года я был мастером паруса,[130] водил корабли из Александрии в страну арабов за миро и ладаном, ходил и в Индию… А той весной мне посулили большие деньги, и подрядился я возить оружие парфянам, добирался по Евфрату до самого Ктесифона. Там-то меня и прижали легионеры. Продали по дешевке иудею-работорговцу, тот перепродал меня в Сиракузах Трифону, а Трифон довез до Толозы…
Воцарилось молчание.
– А я восстание поднял… – негромко промолвил Кадмар и глянул исподлобья: все ли серьезны? Но никому смешно не стало.
– Против Рима? – поднял бровь Лобанов.
Кадмар кивнул.
– Грабят народ, – сказал он, – душат налогами… Я и побил квестора в Лугдуне, расписки долговые спалил, а деньги раздал тем, кому детей кормить не на что было. Зиму по лесу пробегал, а в апреле меня поймали…
– Да-а… – протянул Эдик и оживился: – Слушайте теперь, что я вам расскажу!
Лобанов вздохнул и поднялся.
– Ты куда? – подхватился Эдик.
– Коней гляну… Да ты ври, не стесняйся!
– Ха! Чего б я врал?! – возмущенно фыркнул Эдуардус.
И стал рассказывать о подвигах Сергия Роксолана на арене Колизея. Лобанов прошелся, похлопывая коней по теплым мордам, проверил узлы. Травы животинам хватало, а в бочажке отражала первые звезды чистая дождевая вода.
– …И тут они выпускают тигра! – с воодушевлением повествовал Эдик. – Громадного! Клыки – во! Когти – во!
Судя по уханью рабов, рассказ Чанбы имел успех.
– Закругляйся! – сказал Лобанов. – Спать пора! Завтра рано подниму, а тебя первого!
– А чего сразу я?! – возмутился Эдик, но не очень сильно и не слишком серьезно.
– Ладно, тогда ты дежуришь первым! Вторым будишь Гефестая, третьим дежурит Искандер! Меня растолкаете на рассвете! Отбой!
Лобанов завернулся в одеяло, меч положил справа, арбалет слева. Закрыл глаза – и провалился в черную дыру сна.
Проснулся он на рассвете. Было нехолодно, но воздух бодрил. Деревья вокруг поляны стояли черные и неподвижные, а небо пламенело всеми переливами розового.
Сергей протер глаза. Наконец-то он выспался! Проведя ладонями по траве, он умылся росой и проснулся окончательно. Друзья его спали, изображая коконы чудовищных бабочек. Лобанов пересчитал их. Шесть. Никто, значит, не смылся. Ну-ну… А где седьмой? Костер давно потух, а дежуривший Искандер бессовестно дрых. «Разбужу пинками, – коварно подумал Лобанов, – и спрошу, по-отечески эдак: «Дисциплинку нарушаем?..»
Он посмотрел на коней… Коней не было.
– Подъем! – заорал Лобанов, вскакивая. – Тревога!
Лагерь зашевелился, забарахтался. Подбежав к Искандеру, Сергей понял, что с дисциплинарными взысканиями придется повременить. Искандер лежал бледный и еле дышал. Лобанов стряс ему на лицо росы, похлопал по щекам.
– А где кони?! – возопил Эдик.
Искандер застонал и открыл глаза. И тут же сморщился, зашипел, заведя руку за голову. Поднес ладонь к глазам. Рука была в крови.
– Ударили по голове, – поставил диагноз Уахенеб. – Ну-ка…
С помощью воды, лечебной травки, сорванной Кадмаром, и относительно чистой холстины Искандера привели в божеский вид.
– Не помню ни черта! – выговорил Тиндарид. – Сидел, зевал… Кони зафыркали, помню, словно почуяли кого… Я подбросил веток, чтоб светлее стало, тут-то меня и скопытили…
– Эгей! – крикнул Гефестай. – Смотрите! Мы думали, тут чаща, а тут хоть слона води!
Лобанов посмотрел. За монументальными стволами прятался широкий проход.
– Гадство! – ругнулся Лобанов. – Не проверили все подходы, вот же ж…
– Что, и никто не слышал ничего?! – шумел Эдик.
– А что тут услышишь?! – осерчал Гефестай. – Вся земля хвоей усыпана, ходишь как по ковру!
– Ладно, хватит болтать! – оборвал его Лобанов. – Быстро собираемся! Акун! Глянь, следы есть? Куда эти гады двинулись?
Венед внимательно оглядел поляну, прошелся взад-вперед.
– Двое приходили, – сообщил он.
– Веди! Мы за тобой! Седла с собой берем!
Акун без шума скользнул за деревья. Лобанов двинулся следом. Гефестай шел последним.
Лес поредел, оставляя большие прогалы – хоть гуляй! Лобанова даже в жар бросило. «Позорники! – подумал он. – Перли, как бульдозеры, а тут аллеи целые!»
Следы вывели весь «контуберний» на дорогу.
– Совсем недавно прошли! – оживился Акун.
– Откуда знаешь? – спросил Эдик.
– А вона! – Венед показал на лужу. – Они тут шагали, и муть в луже не осела еще!
– Бегом марш! – скомандовал Лобанов.
– Погодите! – поднял руку Искандер. – Слышите?
Издалека доносилось тарахтение тележных колес и лошадиный топот. План в голове Лобанова не то что созрел, а оформился моментально, вспыхнул вдруг, как сигнальная лампочка.
– Искандер, Гефестай, Акун – на ту сторону! – скомандовал он. – Выпрягаем коней! Но чтоб без мокрых дел!
Трое метнулись через дорогу и скрылись за кустами ежевики. Лобанов поднял руку, требуя тишины. Громко сопящий Кадмар закрыл нос ладонью.
Из-за поворота выкатилась телега, запряженная шестеркой лошадей. На козлах сидела парочка легионеров – один правил лошадьми, другой бдил, держа руку на рукоятке меча.
– Щас мы их… – прошептал Эдик.
– Цыц! – сказал Лобанов.
Следом за первой показалась вторая телега.
– Эдик, Уахенеб, Регебал! – прошептал Сергей. – Снимаете вояк на задней телеге! Только без летальных исходов! Нам нужны кони римлян, а не их жизни! Кадмар, ты со мной!
Галл кивнул – понимаю, мол, серьезность момента.
Лобанов снял с себя арбалет и меч и бросился скачками к проезжающей телеге. Легионеры не замечали нападающих до самого последнего момента.
Колеса скрипели на все лады, а вояк мотало из стороны в сторону – то ли выпили изрядно, то ли кемарили.
Лобанов зашагал рядом с охранником. Положив тому руку на локоть, он спокойно спросил:
– Закурить не найдется?
Легионер подпрыгнул, вертя головой. Сергей сдернул его с облучка и врезал по шее, опуская в пыль обмякшее тело. Кадмар, возникнув за спиной возницы, уложил его, ловко опутав руки вожжами.
– Эгей! – крикнул Гефестай. – Готово!
– Распрягайте, хлопцы, коней! – отдал команду Лобанов. – Берите вы четырех, и мы!
– Не имеете права! – захрипел возница, с ненавистью глядя на Сергея. – Это лошади Девятого Аквитанского легиона!
Лобанов сунул ему под нос «удостоверение».
– Имею! – веско сказал он. – Девятый Аквитанский… Легатом у вас не Попликолла случайно?
– Поп-пликолла… – пролепетал растерянный возница, узревший печать самого принцепса.
– Далеко лагерь?
– Да как сказать… На берегу Дурания[131]лагерь, рядом с Биолиндумом…
– Ага… – сказал Лобанов. – Ну ладно, догоняйте!
– Вот и седла пригодились! – радостно воскликнул Эдик.
– Живо седлаем!
Удивленные лошади безропотно дали себя выпрячь и оседлать. Кадмар сбегал за арбалетом и мечом Лобанова, и Сергей крикнул:
– По коням!
– Догнать и перегнать! – заорал Эдик.
– Даю поправку: догнать и перебить!
Обозные лошади были не чета вороным скакунам, но рысили, старались. А вот Радамист допустил ошибку – ехал не спеша, полагая, что пешком конника не догнать. Ехал младший питиахши, любовался видами, совершенно не учитывая фактор находчивости. И фактор внезапности.
В последнюю секунду жизни он нюхал сорванный листочек, растертый в пальцах, а миг спустя падал с седла, слепо хватая пальцами окровавленный наконечник стрелы, торчащий из груди.
Четверо нумидийцев полегли разом – арбалеты выстрелили залпом. Испуганные вороные закрутились, но быстро опомнились, признав хозяев.
– Хороший мой, хороший! – ворковал Лобанов, гладя альпа. Конь хватал его за руку теплыми губами.
– Письмо! – крикнул Искандер, склоняясь над трупом Радамиста.
Он бережно вынул кисту – кожаную трубочку-футлярчик с оловянной печатью на черной бечевке. Аккуратно вскрыв кисту, Искандер достал скрученный папирус и развернул его.
– «Легату Лукию Геллию Попликолле от Гая Авидия Нигрина, – громко зачитал Искандер. – Сальве! Послужить благому делу ты можешь, выдвинув вверенные тебе когорты к Риму. В канун июньских ид триремы Мизенского флота будут ждать тебя и твоих воинов в бухте Пана, что против Нарбо Мартиуса. По прибытии разместитесь в Лаврентском лесу».
– Во как! – прокомментировал Гефестай.
– Канцелярские принадлежности с собой? – деловито спросил Лобанов.
– Всегда!
– Пиши!
– Диктуй!
– Текст тот же, только дату смени. Не «в канун июньских ид», а «в июльские календы»![132]
– Понял!
Прилежно выводя буквы, подделываясь под руку Нигрина, Искандер написал письмо, скрутил и сунул в кисту.
– Готово!
– Моя очередь, – сказал Эдик и занялся печатью. С помощью иглы он сковырнул оловянный кружочек, обвязал кисту по новой, вдел шнурок в печать и обжал ее, пристукивая камнем через кожу.
– Как тут и была!
– Вперед!
Оставив обозных лошадей пастись рядом с дорогой, команда Лобанова вскочила на своих и помчала на север, к Дуранию.
Дорога вильнула, стелясь подле края утеса, и сквозь чахлые, кривые сосенки Лобанов разглядел мутный Дураний, подобно коричневой змее петлявший по зеленой долине. На том берегу, среди лесистых холмов, четко очерчивал углы военный лагерь. И стены, и башни были рублены из дуба, а правильные линии стриг и хемистриг застраивались деревянными бараками. С двух сторон к каструму примыкал канаб – городишко Биолиндум.
– Сделаем так, – решил Лобанов. – Акун, Кадмар, Уахенеб и Регебал останутся за стенами. Мы проходим в лагерь, а вы ждите в канабе.
Рабы кивнули.
Контуберний «спецназначения» перешел через мост и углубился в лабиринт канаба. Похоже было на заброшенный колхоз, не одолевший рыночных отношений после идиотской перестройки, – те же скособоченные избы, поваленные заборы, волосатые мужики на ступеньках крылечек…
Створка ворот, ведущих в каструм, была открыта. Рядом, оперевшись на копье, дремал страж. На верху башни, смахивая на вертухая, топтался еще один легионер.
Приближение Лобанова, его друзей и рабов пробудило стража ворот. Хмурый воин осведомился:
– Куда прешь?
Лобанов поднял над собой кисту с письмом.
– Письмо для Лукия Геллия Попликоллы! – громко оповестил он.
Страж свистнул, часовой на башне дунул в трубу. Из-за ворот показался более чем упитанный кентурион. Дыша ртом, он оглядел прибывших и скомандовал:
– Проходите! Без оружия!
Лобановцы сняли перевязи и передали рабам. Акун и Кадмар взяли под уздцы по паре вороных и повели прочь. Уахенеб с Регебалом повлекли мустангов из Камарга.
– Пошли! – обронил Лобанов.
– Прямо в логово врага! – восхитился Эдик, но Сергей уловил нотку неуверенности в его голосе.
Они дошагали до претория, застроенного добротными двухэтажными домами из дикого камня и бревен. Кентурион подвел «спецназовцев» к дому легата и притормозил.
– Ты входишь, – ткнул он пальцем в Лобанова, – а вы ждете здесь!
Сергей открыл дверь и прошел темным коридорчиком в светлую комнату. Передняя стена ее была завешена огромной медвежьей шкурой. Напротив двери располагался крепкий, тяжелый стол. За крепким, тяжелым креслом торчали штандарты – имаго и аквила. Под столом хоронился сундучок.
Лукия Геллия Попликоллу Лобанов разглядел не сразу. Легат неподвижно стоял возле узкого окна и дышал свежим воздухом. Рама, заделанная промасленным полотном, была открыта по случаю жаркой погоды.
– Сальве! – грянул Лобанов.
Попликолла оглянулся и протянул руку. Сергей подошел строевым шагом и вручил письмо. Наступал самый ответственный момент… Попликолла пробежал письмо глазами, кивая и оттопыривая губу.
– Благодарю… – промычал он. – Как тебя?
– Радамист! – гаркнул Лобанов.
– Благодарю, Радамист. Я ждал этих вестей. Задержись, я составлю ответ…
С этими словами легат вышел, а Сергей перевел дух. Кажется, проносит…
Вновь в коридоре загрюкали шаги, и в комнату ввалились Мир-Арзал и Даврон. Лобанов похолодел и отступил к стене. С улицы донеслись крики, он узнал голоса Эдика и Гефестая. Потемнело – в оба окна просунулись галлы-ауксиларии, натягивавшие луки.
– Ты попал! – сияя, сообщил Мир-Арзал.
Шавкат с Исматом вошли в комнату, целясь в Сергея из арбалетов. Дюжие легионеры, топавшие следом, отодвинули их в сторону и окружили Сергея.
– Сопротивление бесполезно! – отчеканил один из них.
Сергей глубоко вдохнул и медленно выдохнул – натура звала на бой. Натура, однако, дура. Допустим, пятерых-шестерых он замочит, но справиться с Девятым Аквитанским легионом… Без пользы делу.
Легионеры крепко ухватили его за руки и повели. Друзья проиграли вместе с ним. Эдика, Гефестая и Искандера держали по двое за ноги, по двое за руки, а другие, тоже разбившись по парам, прилаживали к их шеям колодки-патибулумы.
– Сесть! – скомандовал дюжий легионер со шрамом через все лицо.
Сергей сел. Две половинки патибулума зажали его шею, бронзовые шпильки скрепили конструкцию.
– Руки!
«Интересно, – подумал Сергей, – прибьют или привяжут?»
Кисти прижали к патибулуму, и длинные железные гвозди, продрав углубления на запястьях, вогнались молотком в дерево. Бедный Иисус… Больно-то как!
– Поднимайся!
Сергей с трудом поднялся.
– Вперед!
«Крестный ход…» – мелькнуло у Лобанова. Вот так вот, сгибаясь под тяжестью колодки, шествовал Иошуа Ноцри по улицам Ершалаима. А в колодке полста кило… Вот и сам крест. Дожил…
На плацу были аккуратно вкопаны четыре столба-крукса. Лобановцев подвели к ним, дружными усилиями подняли патибулумы на верха столбов и укрепили подпорками. Сильные жестокие руки скрестили Лобанову ноги и вогнали гвозди в подъемы стоп. «Бож-же мой, до чего ж я хочу поверить в тебя…»
Лобанов оглядел довольные морды легионеров, откровенно счастливых Мир-Арзала и Даврона. Поднял глаза к небу. «Святой Сергий…»
Его тело оседало, вес переносился на ноги. Жгучая, режущая боль закусила пальцы, руки запылали огнем – проклятые гвозди давили на срединные нервы.
Лобанов подтянулся на руках…
Прошел первый час пытки. Руки, задранные кверху, ослабели, мышцы рвало жестокими судорогами, пропуская в мозг непрерывную пульсирующую боль. А потом настал момент, когда Сергею недостало сил подтянуться. Мышцы груди будто парализовало – он часто и мелко вдыхал, а выдохнуть не мог. И новая боль! Она раздирала грудь – сдавленное сердце редкими, тяжелыми толчками гнало густеющую кровь, а истерзанные легкие содрогались в тщетных попытках ухватить хоть глоточек воздуху.
– Хорошо висим! – прохрипел Эдик.
«Отче! Не прощай им, ибо знали, что делали!»
Смертный мрак, обиталище ужаса, накрыл Сергея.
«Совершилось?..»
Глава 10
Патибулум вдруг съехал вниз. Тело скрючило болью, зато изголодавшимся легким удалось добыть глоток воздуха.
Лобанов выплыл из загробного мрака в темноту ночи, теплой галльской ночи.
– Стоп! – сказал пьяный голос и прочистил ноздри. – Харэ! Щас я…
Левая нога повисла – гвоздь выдернули. Продрало болью ногу правую. Лобанов мелкими вдохами питал организм кислородом. Какое это счастье – делать вдох!
– Все! Опускай!
Зашуршала веревка, и ноги Сергеевы коснулись земли. Он тут же повалился, бурно дыша. В глазах прояснилось, и Сергей разглядел своего спасителя. Это был Шавкат, пьяный, слюнявый, мерзкий. Он шатался и кривил лицо, словно проговаривая некие слова, неслышные посторонним.
– Кык… – выдохнул Шавкат. – К-каждому – свое! По-ал? Щас ты… это… плясать будешь! По-ал? Я так хочу, по-ал?! Ну, чего разва… разлегся тута?! Быстро вскочил! Слышь, ты? Танцор диско?
Последнее выражение показалось Шавкату блестящим образчиком искрометного юмора, и он сложился, повизгивая от смеха и качая головой.
Сильно шатаясь, подошел Исмат.
– А где танцы-шманцы? – игриво удивился он. – Обжиманцы?
Исмат прыснул, и уже оба веселых и находчивых зареготали в голос. Лобанов совершил усилие и сел. Опираясь на ребра ступней, поднялся на ноги. Так было больней, зато заразы меньше попадет в раны. Почему-то вопросы санитарии и гигиены очень беспокоили его в тот момент.
Ноги дрожали, патибулум гнул к земле. Но глаза ожили, рассмотрели костры неподалеку, размашисто жестикулировавшие силуэты. До ушей доносился пьяный смех и девичьи взвизги. «Никакой военной дисциплины у Попликоллы…»
– Станцевать тебе? – просипел Лобанов, срывая корочку, запекшуюся на искусанных губах.
– Просим, просим! – заорал Исмат, валясь на задницу.
Лобанов шагнул и, как только мог резко, ударил Шавката концом патибулума. Тяжелая перекладина распятия смяла Шавкатов череп. Исмат захныкал, быстро-быстро пятясь задом.
– С-суки!..
Из темноты выскочили двое легионеров. Лобанов нанес тому, кто подскочил ближе, удар ногой, но не достал – патибулум откачнул его в другую сторону.
– Это я! – сдавленно крикнул легионер. – Кадмар!
– Ты?! – прохрипел Лобанов.
– Я, я! Мы все здесь! О, боги! Регебал! Срочно клещи!
– Щас!
Мелькнула тень в тунике легионера.
– Ребят, ребят снимите… – простонал Лобанов.
– Сейчас, сейчас…
Сергея подхватили и отнесли в темноту. Рядом уложили клекочущего и свистящего Гефестая. Примчался Регебал с огромными кузнечными клещами, рыча, вцепился ими в широкие шляпки гвоздей и выдрал их, освобождая Лобанову руки. Вынул шпильки, разъял патибулум. Сергей сел, роняя дрожащие руки, скрюченные болью. Руки-крюки…
У разведенных костров зашумели, там замелькали тени, донесся звук бегущих ног.
– Скорее! – выдохнул Лобанов. – Уходим! Коня!
Из темноты выпрыгнул Акун, он вел под уздцы вороного.
– Ай, что делали! – болезненно сморщился венед. – Дай, подсажу!
– Я сам!
– Руки размозжишь!
Поддерживая Лобанова за пятку, Акун почти забросил Сергея в седло.
– Тревога! – заревел знакомый голос, и из темноты выбежал Попликолла в одной тунике, облитой вином. Не различая лиц, он скомандовал Акуну и Регебалу:
– Взять их!
Регебал ощерился. Выхватив меч, он от души рубанул. Легат распался до пояса.
– Эдик! Гефестай! Искандер! – крикнул Лобанов.
– Здесь мы…
– Уахенеб где?
– На воротах он!
– Уходим!
Лобанов намотал поводья на предплечья, и коленями сжал теплые бока коня. Где-то сзади метались почти неразличимые фигуры легионеров, гремели щиты, звякало оружие. Провыла и захлебнулась букцина.
– Быстрее! Быстрее!
Скачками приблизились ворота. Костер у привратной башни осветил Уахенеба в римской форме. Египтянин махал рукою, торопя своих, потом вскочил на камаргского жеребца и поспешил замыкающим. Шум, звон и топот стали отдаляться.
– За мной! – крикнул Кадмар, поворачивая на выезде из Биолиндума не к мосту, а в холмы.
Лобанов перечить не стал. Кадмар – местный, ему лучше знать, куды бечь…
Яркая луна серебрила дорогу, глубокой синью выделяя возвышенности, чернилами заливая низины. Великанские сосны застили небесный свет, но Кадмар направлял коня почти на ощупь, еловые лапы гладили Лобанова по голове, обмахивая лицо наросшим мхом.
– Спасибо, что пришли… – раздался слабый голос Искандера.
– Да ладно… – смутился Акун. – Мы час прождали, другой… Думаем, что-то не то! Ну и в лупанарий двинули! Там же наверняка кто-нибудь из каструма резвится! И точно! Надавали мы тем воякам по кумполу, нацепили на себя ихние панцири со шлемами, и вперед!
– И пароли вызнали! – захохотал Кадмар. – Подскакали к воротам, нам орут: «Пароль!» Мы им: «Оптимус! Отзыв!» Те сразу: «Максимус! Проходи!» Ха-ха-ха!
– Сергий… – негромко сказал Акун. – Можно тебя так называть?
– Конечно…
– Хоть теперь объяснишь, в какую заваруху мы влезли?
Лобанов помолчал.
– Заговорщики хотят убить принцепса, – сказал он, – а мы им не даем.
– А что он вам – отец родной?
– Нам он никто, но принцепс хочет мира, и это хорошо для всех. Если бы вместо Траяна был Адриан, Дакийской войны не случилось бы! И ты с Регебалом не стоял бы с побеленными лапами…
– Может, и так… – пожал плечами Акун. – Мир… Хм.
– Приехали! – сказал Кадмар.
Он спешился и повел коня за собой. Остальные поехали шагом, ориентируясь на звук и отблески лунного света на доспехах Кадмара.
Лобанов напрягся и разглядел высокий частокол, украшенный черепами – коровьими, медвежьими, человечьими. Кадмар нащупал калитку и затарабанил по толстым доскам. Минуту спустя старческий голос спросил:
– Кого там нелегкая принесла?
– Это я, дед! – отвечал Кадмар.
– Дня тебе мало?
Калитка со скрипом отворилась, и зыбкий луч высветил старика во всем белом, с длинными седыми волосами и бородой.
– Кадмар…
– Дед!
Старик крепко обнял внука и сказал со вздохом:
– Заходите, коль уж пришли!
– Раненые с нами, дед, помочь им надо!
– Где ранили-то?
– Римляне распяли!
– Ах, римляне… Заносите!
Акун с Регебалом и Уахенеб с Кадмаром перенесли своих хозяев в большую круглую избу, выстроенную из вертикально вкопанных бревен. Внутри горел огонь, в очаге из камней, сложенном в центре. Редкий дым уходил в круглое отверстие в крыше.
Лобанова уложили на топчан, застеленный овчинами в несколько слоев, и дед Кадмара осмотрел раны.
Ворча неразборчиво, он прошаркал к дальней стене. Звякнул котел.
Дед пошел вокруг, снимая со стен букетики трав, мешочки какие-то, горшочки. К одним зельям он принюхивался, другие сыпал в котел не глядя. Подлил воды и поставил на огонь.
– Всем молчать! – грозно предупредил старик. – Никто чтоб не касался металла!
– Он у тебя друид? – шепотом спросил у Кадмара Лобанов.
– Да! – шепнул галл. – Он эвбаг![133]
– Ти-хо! – каркнул дед.
Он достал поварешку из человеческой кости и принялся размешивать варево, водя над ним рукою, похожей на куриную лапку, и ворожа.
– Не смертной силы прошу у богов, – глухо проговаривал друид, – а соку жизни! Не яд варю, а зелье благое! О выдохе едином твоем молю тебя, Таранис![134] Слезу малую выдави из очей сухих! Даруй мощь здравую, Беленос[135]… Заклинаю духов лесных, владычицу реки, хозяина поля дикого! Поделитесь со мной! Заденьте краем одежд! Отсыпьте, чего у вас много, а нам не дано!
– Не обижайся на него, – сказал Уахенеб, – Кадмар молод и горяч. Ему обидно было попасть в плен в первом же бою…
– Уахенеб! – прошипел Кадмар с угрозой.
– Хватит шипеть! – рявкнул Лобанов, доставая короб с едой. – Садись и ешь!
– Обойдусь! – буркнул Кадмар, гордо вздергивая подбородок.
– Кадмар, – мягко проговорил Лобанов, – или ты делаешь то, что я тебе велю, или… видишь во-он тот муравейник? Уложу тебя на него, голого, связанного, и чуток кровь пущу. Муравьишки будут лакомиться тобой до самого утра!
– Лучше не надо, – зевнул Гефестай. – Он же орать будет, выспаться не даст!
– Пожалуй… – согласился Лобанов. – Ладно, муравьиная пожива, садись ужинать!
Надутый Кадмар перечить не стал, сел к костру и получил целую миску оленины с бобами. Судорожно сглотнув, он принялся есть, торопливо и жадно, не дожидаясь деревянной ложки, хватая мясо пальцами. Долгие минуты только и слышно было, что чавканье под аккомпанемент трещащего костра. Изредка пофыркивали лошади. Первым насытился Эдик. Удобно отвалившись на снятое седло, он спросил Акуна:
– А ты сам из каких мест?
Венед, тщательно вылизав миску, сказал добродушно:
– Это далеко отсюда. Надо плыть за три моря, и последним будет Понт Эвксинский. А потом зайти следует в устье Борисфена и четыре недели плыть на веслах вверх по течению, на середине пути одолевая пороги. Вот тогда и приплывешь к моим родным местам… Там есть городок один, Самбатом зовется. Его сарматы поставили, чтобы с нами торговать. Они нам сыр, мясо, шкуры, мы им меха янтарь, железяки… Вот в том городе я и живу. Жил… Эх по дурости я здесь! Взбрело мне в голову самому с римлянами поторговать. Набил я за зиму соболей, два ха-ароших тючка получилось, и добрался до вала Траянова. Там и продал весь товар…
– Так ты охотник? – перебил Акуна Эдик.
– Зимой, – усмехнулся венед. – Весной я – пахарь, под осень – жнец…
– Ну, продал ты меха, а дальше?
– Дальше? А что дальше… Дальше как раз даки войной пошли на римлян, Траяновы легионы бить. И закрутила меня та война, выкрутила и вот, аж досюда добросила…
– Мы с Акуном вместе были, – продолжил Регебал. – Десять лет уже… По горам прятались, в холода через Данубий по льду ходили, римлян резать. Вызнали прошлой осенью, что новый император на наши земли пожаловал, и решили в гости сходить, ножичками побаловаться… Великий Замолксис![129]Десять зим нам везло, а вот на одиннадцатую судьба отвернулась от нас…
– А ты, Уахенеб? – поинтересовался Лобанов.
Египтянин аккуратно вытер пальцы холстиной и заговорил негромко:
– Два года я был мастером паруса,[130] водил корабли из Александрии в страну арабов за миро и ладаном, ходил и в Индию… А той весной мне посулили большие деньги, и подрядился я возить оружие парфянам, добирался по Евфрату до самого Ктесифона. Там-то меня и прижали легионеры. Продали по дешевке иудею-работорговцу, тот перепродал меня в Сиракузах Трифону, а Трифон довез до Толозы…
Воцарилось молчание.
– А я восстание поднял… – негромко промолвил Кадмар и глянул исподлобья: все ли серьезны? Но никому смешно не стало.
– Против Рима? – поднял бровь Лобанов.
Кадмар кивнул.
– Грабят народ, – сказал он, – душат налогами… Я и побил квестора в Лугдуне, расписки долговые спалил, а деньги раздал тем, кому детей кормить не на что было. Зиму по лесу пробегал, а в апреле меня поймали…
– Да-а… – протянул Эдик и оживился: – Слушайте теперь, что я вам расскажу!
Лобанов вздохнул и поднялся.
– Ты куда? – подхватился Эдик.
– Коней гляну… Да ты ври, не стесняйся!
– Ха! Чего б я врал?! – возмущенно фыркнул Эдуардус.
И стал рассказывать о подвигах Сергия Роксолана на арене Колизея. Лобанов прошелся, похлопывая коней по теплым мордам, проверил узлы. Травы животинам хватало, а в бочажке отражала первые звезды чистая дождевая вода.
– …И тут они выпускают тигра! – с воодушевлением повествовал Эдик. – Громадного! Клыки – во! Когти – во!
Судя по уханью рабов, рассказ Чанбы имел успех.
– Закругляйся! – сказал Лобанов. – Спать пора! Завтра рано подниму, а тебя первого!
– А чего сразу я?! – возмутился Эдик, но не очень сильно и не слишком серьезно.
– Ладно, тогда ты дежуришь первым! Вторым будишь Гефестая, третьим дежурит Искандер! Меня растолкаете на рассвете! Отбой!
Лобанов завернулся в одеяло, меч положил справа, арбалет слева. Закрыл глаза – и провалился в черную дыру сна.
Проснулся он на рассвете. Было нехолодно, но воздух бодрил. Деревья вокруг поляны стояли черные и неподвижные, а небо пламенело всеми переливами розового.
Сергей протер глаза. Наконец-то он выспался! Проведя ладонями по траве, он умылся росой и проснулся окончательно. Друзья его спали, изображая коконы чудовищных бабочек. Лобанов пересчитал их. Шесть. Никто, значит, не смылся. Ну-ну… А где седьмой? Костер давно потух, а дежуривший Искандер бессовестно дрых. «Разбужу пинками, – коварно подумал Лобанов, – и спрошу, по-отечески эдак: «Дисциплинку нарушаем?..»
Он посмотрел на коней… Коней не было.
– Подъем! – заорал Лобанов, вскакивая. – Тревога!
Лагерь зашевелился, забарахтался. Подбежав к Искандеру, Сергей понял, что с дисциплинарными взысканиями придется повременить. Искандер лежал бледный и еле дышал. Лобанов стряс ему на лицо росы, похлопал по щекам.
– А где кони?! – возопил Эдик.
Искандер застонал и открыл глаза. И тут же сморщился, зашипел, заведя руку за голову. Поднес ладонь к глазам. Рука была в крови.
– Ударили по голове, – поставил диагноз Уахенеб. – Ну-ка…
С помощью воды, лечебной травки, сорванной Кадмаром, и относительно чистой холстины Искандера привели в божеский вид.
– Не помню ни черта! – выговорил Тиндарид. – Сидел, зевал… Кони зафыркали, помню, словно почуяли кого… Я подбросил веток, чтоб светлее стало, тут-то меня и скопытили…
– Эгей! – крикнул Гефестай. – Смотрите! Мы думали, тут чаща, а тут хоть слона води!
Лобанов посмотрел. За монументальными стволами прятался широкий проход.
– Гадство! – ругнулся Лобанов. – Не проверили все подходы, вот же ж…
– Что, и никто не слышал ничего?! – шумел Эдик.
– А что тут услышишь?! – осерчал Гефестай. – Вся земля хвоей усыпана, ходишь как по ковру!
– Ладно, хватит болтать! – оборвал его Лобанов. – Быстро собираемся! Акун! Глянь, следы есть? Куда эти гады двинулись?
Венед внимательно оглядел поляну, прошелся взад-вперед.
– Двое приходили, – сообщил он.
– Веди! Мы за тобой! Седла с собой берем!
Акун без шума скользнул за деревья. Лобанов двинулся следом. Гефестай шел последним.
Лес поредел, оставляя большие прогалы – хоть гуляй! Лобанова даже в жар бросило. «Позорники! – подумал он. – Перли, как бульдозеры, а тут аллеи целые!»
Следы вывели весь «контуберний» на дорогу.
– Совсем недавно прошли! – оживился Акун.
– Откуда знаешь? – спросил Эдик.
– А вона! – Венед показал на лужу. – Они тут шагали, и муть в луже не осела еще!
– Бегом марш! – скомандовал Лобанов.
– Погодите! – поднял руку Искандер. – Слышите?
Издалека доносилось тарахтение тележных колес и лошадиный топот. План в голове Лобанова не то что созрел, а оформился моментально, вспыхнул вдруг, как сигнальная лампочка.
– Искандер, Гефестай, Акун – на ту сторону! – скомандовал он. – Выпрягаем коней! Но чтоб без мокрых дел!
Трое метнулись через дорогу и скрылись за кустами ежевики. Лобанов поднял руку, требуя тишины. Громко сопящий Кадмар закрыл нос ладонью.
Из-за поворота выкатилась телега, запряженная шестеркой лошадей. На козлах сидела парочка легионеров – один правил лошадьми, другой бдил, держа руку на рукоятке меча.
– Щас мы их… – прошептал Эдик.
– Цыц! – сказал Лобанов.
Следом за первой показалась вторая телега.
– Эдик, Уахенеб, Регебал! – прошептал Сергей. – Снимаете вояк на задней телеге! Только без летальных исходов! Нам нужны кони римлян, а не их жизни! Кадмар, ты со мной!
Галл кивнул – понимаю, мол, серьезность момента.
Лобанов снял с себя арбалет и меч и бросился скачками к проезжающей телеге. Легионеры не замечали нападающих до самого последнего момента.
Колеса скрипели на все лады, а вояк мотало из стороны в сторону – то ли выпили изрядно, то ли кемарили.
Лобанов зашагал рядом с охранником. Положив тому руку на локоть, он спокойно спросил:
– Закурить не найдется?
Легионер подпрыгнул, вертя головой. Сергей сдернул его с облучка и врезал по шее, опуская в пыль обмякшее тело. Кадмар, возникнув за спиной возницы, уложил его, ловко опутав руки вожжами.
– Эгей! – крикнул Гефестай. – Готово!
– Распрягайте, хлопцы, коней! – отдал команду Лобанов. – Берите вы четырех, и мы!
– Не имеете права! – захрипел возница, с ненавистью глядя на Сергея. – Это лошади Девятого Аквитанского легиона!
Лобанов сунул ему под нос «удостоверение».
– Имею! – веско сказал он. – Девятый Аквитанский… Легатом у вас не Попликолла случайно?
– Поп-пликолла… – пролепетал растерянный возница, узревший печать самого принцепса.
– Далеко лагерь?
– Да как сказать… На берегу Дурания[131]лагерь, рядом с Биолиндумом…
– Ага… – сказал Лобанов. – Ну ладно, догоняйте!
– Вот и седла пригодились! – радостно воскликнул Эдик.
– Живо седлаем!
Удивленные лошади безропотно дали себя выпрячь и оседлать. Кадмар сбегал за арбалетом и мечом Лобанова, и Сергей крикнул:
– По коням!
– Догнать и перегнать! – заорал Эдик.
– Даю поправку: догнать и перебить!
Обозные лошади были не чета вороным скакунам, но рысили, старались. А вот Радамист допустил ошибку – ехал не спеша, полагая, что пешком конника не догнать. Ехал младший питиахши, любовался видами, совершенно не учитывая фактор находчивости. И фактор внезапности.
В последнюю секунду жизни он нюхал сорванный листочек, растертый в пальцах, а миг спустя падал с седла, слепо хватая пальцами окровавленный наконечник стрелы, торчащий из груди.
Четверо нумидийцев полегли разом – арбалеты выстрелили залпом. Испуганные вороные закрутились, но быстро опомнились, признав хозяев.
– Хороший мой, хороший! – ворковал Лобанов, гладя альпа. Конь хватал его за руку теплыми губами.
– Письмо! – крикнул Искандер, склоняясь над трупом Радамиста.
Он бережно вынул кисту – кожаную трубочку-футлярчик с оловянной печатью на черной бечевке. Аккуратно вскрыв кисту, Искандер достал скрученный папирус и развернул его.
– «Легату Лукию Геллию Попликолле от Гая Авидия Нигрина, – громко зачитал Искандер. – Сальве! Послужить благому делу ты можешь, выдвинув вверенные тебе когорты к Риму. В канун июньских ид триремы Мизенского флота будут ждать тебя и твоих воинов в бухте Пана, что против Нарбо Мартиуса. По прибытии разместитесь в Лаврентском лесу».
– Во как! – прокомментировал Гефестай.
– Канцелярские принадлежности с собой? – деловито спросил Лобанов.
– Всегда!
– Пиши!
– Диктуй!
– Текст тот же, только дату смени. Не «в канун июньских ид», а «в июльские календы»![132]
– Понял!
Прилежно выводя буквы, подделываясь под руку Нигрина, Искандер написал письмо, скрутил и сунул в кисту.
– Готово!
– Моя очередь, – сказал Эдик и занялся печатью. С помощью иглы он сковырнул оловянный кружочек, обвязал кисту по новой, вдел шнурок в печать и обжал ее, пристукивая камнем через кожу.
– Как тут и была!
– Вперед!
Оставив обозных лошадей пастись рядом с дорогой, команда Лобанова вскочила на своих и помчала на север, к Дуранию.
5
Биолиндум
Дорога вильнула, стелясь подле края утеса, и сквозь чахлые, кривые сосенки Лобанов разглядел мутный Дураний, подобно коричневой змее петлявший по зеленой долине. На том берегу, среди лесистых холмов, четко очерчивал углы военный лагерь. И стены, и башни были рублены из дуба, а правильные линии стриг и хемистриг застраивались деревянными бараками. С двух сторон к каструму примыкал канаб – городишко Биолиндум.
– Сделаем так, – решил Лобанов. – Акун, Кадмар, Уахенеб и Регебал останутся за стенами. Мы проходим в лагерь, а вы ждите в канабе.
Рабы кивнули.
Контуберний «спецназначения» перешел через мост и углубился в лабиринт канаба. Похоже было на заброшенный колхоз, не одолевший рыночных отношений после идиотской перестройки, – те же скособоченные избы, поваленные заборы, волосатые мужики на ступеньках крылечек…
Створка ворот, ведущих в каструм, была открыта. Рядом, оперевшись на копье, дремал страж. На верху башни, смахивая на вертухая, топтался еще один легионер.
Приближение Лобанова, его друзей и рабов пробудило стража ворот. Хмурый воин осведомился:
– Куда прешь?
Лобанов поднял над собой кисту с письмом.
– Письмо для Лукия Геллия Попликоллы! – громко оповестил он.
Страж свистнул, часовой на башне дунул в трубу. Из-за ворот показался более чем упитанный кентурион. Дыша ртом, он оглядел прибывших и скомандовал:
– Проходите! Без оружия!
Лобановцы сняли перевязи и передали рабам. Акун и Кадмар взяли под уздцы по паре вороных и повели прочь. Уахенеб с Регебалом повлекли мустангов из Камарга.
– Пошли! – обронил Лобанов.
– Прямо в логово врага! – восхитился Эдик, но Сергей уловил нотку неуверенности в его голосе.
Они дошагали до претория, застроенного добротными двухэтажными домами из дикого камня и бревен. Кентурион подвел «спецназовцев» к дому легата и притормозил.
– Ты входишь, – ткнул он пальцем в Лобанова, – а вы ждете здесь!
Сергей открыл дверь и прошел темным коридорчиком в светлую комнату. Передняя стена ее была завешена огромной медвежьей шкурой. Напротив двери располагался крепкий, тяжелый стол. За крепким, тяжелым креслом торчали штандарты – имаго и аквила. Под столом хоронился сундучок.
Лукия Геллия Попликоллу Лобанов разглядел не сразу. Легат неподвижно стоял возле узкого окна и дышал свежим воздухом. Рама, заделанная промасленным полотном, была открыта по случаю жаркой погоды.
– Сальве! – грянул Лобанов.
Попликолла оглянулся и протянул руку. Сергей подошел строевым шагом и вручил письмо. Наступал самый ответственный момент… Попликолла пробежал письмо глазами, кивая и оттопыривая губу.
– Благодарю… – промычал он. – Как тебя?
– Радамист! – гаркнул Лобанов.
– Благодарю, Радамист. Я ждал этих вестей. Задержись, я составлю ответ…
С этими словами легат вышел, а Сергей перевел дух. Кажется, проносит…
Вновь в коридоре загрюкали шаги, и в комнату ввалились Мир-Арзал и Даврон. Лобанов похолодел и отступил к стене. С улицы донеслись крики, он узнал голоса Эдика и Гефестая. Потемнело – в оба окна просунулись галлы-ауксиларии, натягивавшие луки.
– Ты попал! – сияя, сообщил Мир-Арзал.
Шавкат с Исматом вошли в комнату, целясь в Сергея из арбалетов. Дюжие легионеры, топавшие следом, отодвинули их в сторону и окружили Сергея.
– Сопротивление бесполезно! – отчеканил один из них.
Сергей глубоко вдохнул и медленно выдохнул – натура звала на бой. Натура, однако, дура. Допустим, пятерых-шестерых он замочит, но справиться с Девятым Аквитанским легионом… Без пользы делу.
Легионеры крепко ухватили его за руки и повели. Друзья проиграли вместе с ним. Эдика, Гефестая и Искандера держали по двое за ноги, по двое за руки, а другие, тоже разбившись по парам, прилаживали к их шеям колодки-патибулумы.
– Сесть! – скомандовал дюжий легионер со шрамом через все лицо.
Сергей сел. Две половинки патибулума зажали его шею, бронзовые шпильки скрепили конструкцию.
– Руки!
«Интересно, – подумал Сергей, – прибьют или привяжут?»
Кисти прижали к патибулуму, и длинные железные гвозди, продрав углубления на запястьях, вогнались молотком в дерево. Бедный Иисус… Больно-то как!
– Поднимайся!
Сергей с трудом поднялся.
– Вперед!
«Крестный ход…» – мелькнуло у Лобанова. Вот так вот, сгибаясь под тяжестью колодки, шествовал Иошуа Ноцри по улицам Ершалаима. А в колодке полста кило… Вот и сам крест. Дожил…
На плацу были аккуратно вкопаны четыре столба-крукса. Лобановцев подвели к ним, дружными усилиями подняли патибулумы на верха столбов и укрепили подпорками. Сильные жестокие руки скрестили Лобанову ноги и вогнали гвозди в подъемы стоп. «Бож-же мой, до чего ж я хочу поверить в тебя…»
Лобанов оглядел довольные морды легионеров, откровенно счастливых Мир-Арзала и Даврона. Поднял глаза к небу. «Святой Сергий…»
Его тело оседало, вес переносился на ноги. Жгучая, режущая боль закусила пальцы, руки запылали огнем – проклятые гвозди давили на срединные нервы.
Лобанов подтянулся на руках…
Прошел первый час пытки. Руки, задранные кверху, ослабели, мышцы рвало жестокими судорогами, пропуская в мозг непрерывную пульсирующую боль. А потом настал момент, когда Сергею недостало сил подтянуться. Мышцы груди будто парализовало – он часто и мелко вдыхал, а выдохнуть не мог. И новая боль! Она раздирала грудь – сдавленное сердце редкими, тяжелыми толчками гнало густеющую кровь, а истерзанные легкие содрогались в тщетных попытках ухватить хоть глоточек воздуху.
– Хорошо висим! – прохрипел Эдик.
«Отче! Не прощай им, ибо знали, что делали!»
Смертный мрак, обиталище ужаса, накрыл Сергея.
«Совершилось?..»
Глава 10
1
Патибулум вдруг съехал вниз. Тело скрючило болью, зато изголодавшимся легким удалось добыть глоток воздуха.
Лобанов выплыл из загробного мрака в темноту ночи, теплой галльской ночи.
– Стоп! – сказал пьяный голос и прочистил ноздри. – Харэ! Щас я…
Левая нога повисла – гвоздь выдернули. Продрало болью ногу правую. Лобанов мелкими вдохами питал организм кислородом. Какое это счастье – делать вдох!
– Все! Опускай!
Зашуршала веревка, и ноги Сергеевы коснулись земли. Он тут же повалился, бурно дыша. В глазах прояснилось, и Сергей разглядел своего спасителя. Это был Шавкат, пьяный, слюнявый, мерзкий. Он шатался и кривил лицо, словно проговаривая некие слова, неслышные посторонним.
– Кык… – выдохнул Шавкат. – К-каждому – свое! По-ал? Щас ты… это… плясать будешь! По-ал? Я так хочу, по-ал?! Ну, чего разва… разлегся тута?! Быстро вскочил! Слышь, ты? Танцор диско?
Последнее выражение показалось Шавкату блестящим образчиком искрометного юмора, и он сложился, повизгивая от смеха и качая головой.
Сильно шатаясь, подошел Исмат.
– А где танцы-шманцы? – игриво удивился он. – Обжиманцы?
Исмат прыснул, и уже оба веселых и находчивых зареготали в голос. Лобанов совершил усилие и сел. Опираясь на ребра ступней, поднялся на ноги. Так было больней, зато заразы меньше попадет в раны. Почему-то вопросы санитарии и гигиены очень беспокоили его в тот момент.
Ноги дрожали, патибулум гнул к земле. Но глаза ожили, рассмотрели костры неподалеку, размашисто жестикулировавшие силуэты. До ушей доносился пьяный смех и девичьи взвизги. «Никакой военной дисциплины у Попликоллы…»
– Станцевать тебе? – просипел Лобанов, срывая корочку, запекшуюся на искусанных губах.
– Просим, просим! – заорал Исмат, валясь на задницу.
Лобанов шагнул и, как только мог резко, ударил Шавката концом патибулума. Тяжелая перекладина распятия смяла Шавкатов череп. Исмат захныкал, быстро-быстро пятясь задом.
– С-суки!..
Из темноты выскочили двое легионеров. Лобанов нанес тому, кто подскочил ближе, удар ногой, но не достал – патибулум откачнул его в другую сторону.
– Это я! – сдавленно крикнул легионер. – Кадмар!
– Ты?! – прохрипел Лобанов.
– Я, я! Мы все здесь! О, боги! Регебал! Срочно клещи!
– Щас!
Мелькнула тень в тунике легионера.
– Ребят, ребят снимите… – простонал Лобанов.
– Сейчас, сейчас…
Сергея подхватили и отнесли в темноту. Рядом уложили клекочущего и свистящего Гефестая. Примчался Регебал с огромными кузнечными клещами, рыча, вцепился ими в широкие шляпки гвоздей и выдрал их, освобождая Лобанову руки. Вынул шпильки, разъял патибулум. Сергей сел, роняя дрожащие руки, скрюченные болью. Руки-крюки…
У разведенных костров зашумели, там замелькали тени, донесся звук бегущих ног.
– Скорее! – выдохнул Лобанов. – Уходим! Коня!
Из темноты выпрыгнул Акун, он вел под уздцы вороного.
– Ай, что делали! – болезненно сморщился венед. – Дай, подсажу!
– Я сам!
– Руки размозжишь!
Поддерживая Лобанова за пятку, Акун почти забросил Сергея в седло.
– Тревога! – заревел знакомый голос, и из темноты выбежал Попликолла в одной тунике, облитой вином. Не различая лиц, он скомандовал Акуну и Регебалу:
– Взять их!
Регебал ощерился. Выхватив меч, он от души рубанул. Легат распался до пояса.
– Эдик! Гефестай! Искандер! – крикнул Лобанов.
– Здесь мы…
– Уахенеб где?
– На воротах он!
– Уходим!
Лобанов намотал поводья на предплечья, и коленями сжал теплые бока коня. Где-то сзади метались почти неразличимые фигуры легионеров, гремели щиты, звякало оружие. Провыла и захлебнулась букцина.
– Быстрее! Быстрее!
Скачками приблизились ворота. Костер у привратной башни осветил Уахенеба в римской форме. Египтянин махал рукою, торопя своих, потом вскочил на камаргского жеребца и поспешил замыкающим. Шум, звон и топот стали отдаляться.
– За мной! – крикнул Кадмар, поворачивая на выезде из Биолиндума не к мосту, а в холмы.
Лобанов перечить не стал. Кадмар – местный, ему лучше знать, куды бечь…
Яркая луна серебрила дорогу, глубокой синью выделяя возвышенности, чернилами заливая низины. Великанские сосны застили небесный свет, но Кадмар направлял коня почти на ощупь, еловые лапы гладили Лобанова по голове, обмахивая лицо наросшим мхом.
– Спасибо, что пришли… – раздался слабый голос Искандера.
– Да ладно… – смутился Акун. – Мы час прождали, другой… Думаем, что-то не то! Ну и в лупанарий двинули! Там же наверняка кто-нибудь из каструма резвится! И точно! Надавали мы тем воякам по кумполу, нацепили на себя ихние панцири со шлемами, и вперед!
– И пароли вызнали! – захохотал Кадмар. – Подскакали к воротам, нам орут: «Пароль!» Мы им: «Оптимус! Отзыв!» Те сразу: «Максимус! Проходи!» Ха-ха-ха!
– Сергий… – негромко сказал Акун. – Можно тебя так называть?
– Конечно…
– Хоть теперь объяснишь, в какую заваруху мы влезли?
Лобанов помолчал.
– Заговорщики хотят убить принцепса, – сказал он, – а мы им не даем.
– А что он вам – отец родной?
– Нам он никто, но принцепс хочет мира, и это хорошо для всех. Если бы вместо Траяна был Адриан, Дакийской войны не случилось бы! И ты с Регебалом не стоял бы с побеленными лапами…
– Может, и так… – пожал плечами Акун. – Мир… Хм.
– Приехали! – сказал Кадмар.
Он спешился и повел коня за собой. Остальные поехали шагом, ориентируясь на звук и отблески лунного света на доспехах Кадмара.
Лобанов напрягся и разглядел высокий частокол, украшенный черепами – коровьими, медвежьими, человечьими. Кадмар нащупал калитку и затарабанил по толстым доскам. Минуту спустя старческий голос спросил:
– Кого там нелегкая принесла?
– Это я, дед! – отвечал Кадмар.
– Дня тебе мало?
Калитка со скрипом отворилась, и зыбкий луч высветил старика во всем белом, с длинными седыми волосами и бородой.
– Кадмар…
– Дед!
Старик крепко обнял внука и сказал со вздохом:
– Заходите, коль уж пришли!
– Раненые с нами, дед, помочь им надо!
– Где ранили-то?
– Римляне распяли!
– Ах, римляне… Заносите!
Акун с Регебалом и Уахенеб с Кадмаром перенесли своих хозяев в большую круглую избу, выстроенную из вертикально вкопанных бревен. Внутри горел огонь, в очаге из камней, сложенном в центре. Редкий дым уходил в круглое отверстие в крыше.
Лобанова уложили на топчан, застеленный овчинами в несколько слоев, и дед Кадмара осмотрел раны.
Ворча неразборчиво, он прошаркал к дальней стене. Звякнул котел.
Дед пошел вокруг, снимая со стен букетики трав, мешочки какие-то, горшочки. К одним зельям он принюхивался, другие сыпал в котел не глядя. Подлил воды и поставил на огонь.
– Всем молчать! – грозно предупредил старик. – Никто чтоб не касался металла!
– Он у тебя друид? – шепотом спросил у Кадмара Лобанов.
– Да! – шепнул галл. – Он эвбаг![133]
– Ти-хо! – каркнул дед.
Он достал поварешку из человеческой кости и принялся размешивать варево, водя над ним рукою, похожей на куриную лапку, и ворожа.
– Не смертной силы прошу у богов, – глухо проговаривал друид, – а соку жизни! Не яд варю, а зелье благое! О выдохе едином твоем молю тебя, Таранис![134] Слезу малую выдави из очей сухих! Даруй мощь здравую, Беленос[135]… Заклинаю духов лесных, владычицу реки, хозяина поля дикого! Поделитесь со мной! Заденьте краем одежд! Отсыпьте, чего у вас много, а нам не дано!