Бьорн Олаф. Подземный огонь

   Он исчез за неприметной дверью, ведущей, видимо, в соседнюю комнату, и оттуда донесся шорох и металлический звон. Я остался сидеть, недоумевая — вот нашелся первый человек, который хочет со мной поговорить, да только кто он такой? Дворянин, это понятно… Я уже начал разбираться в том, что у всех, обитающих при королевском дворе, есть какая-то должность. А кто этот Хальк?
   Барон Юсдаль вернулся, притащив с собой еще один стул и толстую книгу из сшитых вместе листов пергамента в ярко-синем переплете. Затем снова ушел, а когда вернулся — к книге добавились пара высоких серебряных стаканов, оплетенная в солому бутыль и большая тарелка с незнакомыми мне плодами.
   — Ничего получше нет, — извиняющимся тоном сказал Хальк, откупоривая бутыль. — Я не рассчитывал, что у меня будут гости.
   Ну хоть кто-то догадался, что пришедшего в дом не помешает накормить. Хотя я предпочел бы чего-нибудь посущественней…
   — С приездом в благословенную Тарантию, — с той же мягкой усмешкой сказал Хальк, поднимая свой стакан. Я не понял, серьезно он говорит или шутит. Какая же «благословенная», ежели у них развелась такая же гадость, как у нас?
   Вино было непривычное и терпкое, но вкусное.
   — Господин Хальк… — неуверенно начал я, но Юсдаль отмахнулся:
   — Можно просто Хальк, без «господина».
   — Ага, — кивнул я . — Я спросить хотел, если можно… Ты здесь кем?
   — Я летописец, — невозмутимо сказал Хальк, открывая свою толстенную книгу. — И хранитель дворцовой библиотеки. Проще говоря, я наблюдаю за всеми событиями в стране, а затем записываю, как они происходили, кто в них участвовал и чем все закончилось. Это называется — «вести хронику или летопись». В Аквилонии существует около десятка таких летописей. Некоторые были начаты с полтысячелетия назад, одновременно с основанием королевства… А теперь я очень хотел бы послушать тебя. Расскажи о зеленых огнях, о том, что сейчас делается в Пограничье и вообще — кто ты, как сюда попал и что произошло до того…
   — И… И ты будешь записывать все, что я расскажу? — я с уважением посмотрел на книгу. О ремесле, которым занимался Хальк, я слышал и раньше, но мне почему-то казалось, что им должен заниматься какой-нибудь старик или, скажем, монах при храме Митры. Но уж никак не молодой парень.
   — Конечно, — подтвердил Хальк. — Говори, как умеешь… и, пожалуйста, как можно подробнее. Твой рассказ останется для людей, которые будет жить после нас. А сегодня, может быть, он чем-то сможет помочь Аквилонии…
   Грифон по имени Энунд поднялся, по-кошачьи потянулся и перебрался поближе к столу. Видимо, ему тоже хотелось послушать.
   И я начал рассказывать. С самого начала. С того давнего дня, когда я отправился на охоту в Граскааль…
   Хальк ни разу меня не перебил. Только иногда поднимал голову, отрываясь от своих записей, и смотрел удивленно. Длинное черное перо так и летало по желтоватому пергаменту, оставляя после себя ровные строчки непонятных знаков. Интересно, какой из меня вышел рассказчик? Жаль, что я не умею читать.
   Я закончил свою историю на том, как мы перебрались через Немедийские горы и доехали до Хорота. Повесть вышла длинной: я заметил, что Хальк исписал по меньшей мере два десятка листов.
   Когда я сказал — «Все», он медленно закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Грифон гулко и протяжно вздохнул.
   — Дела значительно хуже, нежели мы предполагали, — уставшим и каким-то бесцветным голосом вдруг проговорил барон Юсдаль. Грифон молча кивнул.
   — Это почему? — забеспокоился я.
   Вместо ответа Хальк поднялся, подошел к стоявшему у стены дубовому шкафу, порылся там и бухнул на стол большой свиток пергамента, намотанный на два деревянных лакированных валика. Затем толкнул валики в разные стороны, и свиток развернулся, закрыв собой почти весь немаленький стол.
   — Ты карту читать умеешь? — спросил Хальк. Я кивнул:
   — Ага. Немного.
   — Тогда посмотри сюда.
   Я посмотрел. Такую карту я уже видел не раз, и, хоть не мог прочесть надписей, узнал знакомые места. Вот Пограничье и Граскааль, вот Немедия и горы на границе с Аквилонией, это, наверное, Бельверус… И множество ярко-красных точек, разбросанных тут и там.
   Я вспомнил стигийца Тотланта, и как он нам объяснял, куда пойдет подземный огонь. Теперь я видел, что колдун был прав. На этой карте были отмечены все известные разрывы, случившиеся в Немедии и Аквилонии, и можно было отчетливо проследить путь зеленого пламени.
   — Здесь был форт Велитриум, — с грустью сказал Хальк, ткнув в точку на полуночном закате. — Теперь его нет. Король Конан ехал оттуда, когда вы нас встретили… Значит, самый первый выброс произошел в Граскаале, возле твоей деревни? — он вдруг оборвал себя, негромко и серьезно проговорив: — Прости, что приходится лишний раз напоминать о твоей семье…
   — Да я все понимаю, — ответил я. — Мне… Мне уже почти не больно. Только я обязательно должен найти того, кто это сделал.
   — Кто это сделал? — задумчиво переспросил Хальк. — Сомневаюсь, что у тебя это получится. Хотя кто знает… Я недавно своими глазами видел эту дрянь.
   — Как пламя выходит из-под земли? — уточнил я.
   — Нет, — Хальк покачал головой. — Того, кто выбрасывает огонь. Это живое существо.
   Я хотел что-то сказать, и обнаружил, что не могу. Язык не поворачивался. Живое?..
   — Огромный подземный зверь, — продолжал Хальк. — Подкрадывающийся из глубин земли к людским поселениям и уничтожающий их… Зверь, о котором нам неизвестно ничего.
   — Не только вам, — подал голос грифон. Мне показалось, что он очень недоволен.
   — Энунд принадлежит к роду существ, что живут значительно дольше людей, — пояснил барон Юсдаль. — В их краю случилось тоже самое, что и у нас — разрыв земли и зеленое пламя. Большинство из обитателей земли Ямурлак разбежались, а Энунд угодил в ловушку и попал сюда. Но он ведь не жалуется, так? — Хальк наклонился и почесал огромную голову грифона. Зверь согласно кивнул.
   — Тогда что делать-то? — растерянно спросил я. — Что же, выходит, эти твари… или кто они там… так и будут ползти, пока не встретятся? И мы все перемрем?
   — Не знаю, — просто и спокойно сказал Хальк. — Но от души надеюсь, что этого не произойдет. Может, мы сумеем что-нибудь придумать. Отыщем какой-нибудь способ уничтожить это существо. Ты сказал, что маги оказались против него бессильны? Но вдруг его способно одолеть что-то иное, помимо колдовства?
   — А что? — язвительно осведомился грифон. — Да, вы можете предсказать дальнейший путь чудовища, но толку с этого — чуть!
   — Ты не прав. Наши расчеты очень важны, — возразил Юсдаль. — По крайней мере, теперь жители городов, лежащих на пути подземного чудовища, смогут вовремя уйти. И я убежден, что рано или поздно средство расправиться с зеленым огнем отыщется!
   — Ну-ну, — Энунд вытянул лапы и пошевелил огромными когтями.
   — Не слушай его, — сердито сказал Хальк. — Он всегда верит только в худшее.
   — Я здраво оцениваю обстановку, — бросил в ответ грифон.
   — Лучше бы ты вместо этого подумал, как нам быть, — барон Юсдаль начал медленно скручивать карту обратно и обратился ко мне: — Ты сейчас занят?
   — Нет, — действительно, чем я мог быть занят? Я даже отведенной мне комнаты отыскать не мог…
   — Тогда не составишь мне компанию? — Хальк свернул карту в тугой свиток. — Я собираюсь пойти прогуляться по городу… и где-нибудь перекусить. Хочешь посмотреть Тарантию?
   — Конечно, — я здорово обрадовался возможности выбраться из этого путаного дворца и оглядеться по сторонам. — А меня не будут искать?
   — Мы вернемся ко второму или третьему колоколу, — сказал Хальк, но, увидев, что я ничего не понял, объяснил: — То есть к середине дня. Король собирает Малый совет, и я хочу узнать, о чем там будут говорить. Наверное, обсуждать, как выбраться из этой заварушки, в которую нас втянули гномы…
 
   Из дворцовой крепости мы по мостам перешли на левый берег и пошли по длиной и широкой улице. Потом свернули, потом еще раз свернули, и я уже окончательно запутался. Хальк шел не торопясь, рассказывал о любом доме, улице или месте, которое мне казалось необычным или интересным, и затем также неторопливо топал дальше. Мне показалось, что он помнит наперечет все дома в городе и о каждом может рассказать какую-нибудь историю — иногда смешную, иногда страшную.
   А потом мы снова куда-то повернули и вышли к берегу реки, а дворец теперь стоял ниже по течению. Издалека он казался похожим… Ну, не знаю. Когда смотришь на причудливую скалу, ты не замечаешь, что здесь из нее торчит осколок валуна, а там прошелся оползень. Ты смотришь на нее, как она есть, и кажется — ничего к ней не прибавить и не убавить. Иначе это будет уже не загадочная скала, а просто нагромождение камней. Вот и здесь то же самое.
   — Дворец очень старый, — сказал Хальк, заметив, что я глазею на огромную крепость посередине реки. — Но не весь, а вон та часть, где низкие башни красного и белого камня. Им почти восемь центур… То есть восемь столетий. Остальное достраивалось позже, потом разрушалось и снова перестраивалось по вкусу нового правителя.
   — А зачем сейчас дворец чинят? — я, пока бродил утром по крепости, успел заметить мастеровых, леса возле зданий, а уж резкий запах краски трудно не учуять.
   — Кому-то пришло в голову, что королевская резиденция непременно нуждается в ремонте, — хмыкнул барон Юсдаль. — Правда, сдается мне, что мнение короля по этому поводу как раз и забыли спросить… Но раз деньги на переделку отпущены казной, то теперь уже ничего не поделаешь. Придется терпеть, пока все не будет приведено в порядок.
   — А отчего вон та башня стоит отдельно? — я указал на приземистое строение с крохотными окнами и под черной крышей, выстроенное у самого берега реки.
   Хальк помолчал, затем бесстрастным тоном пояснил:
   — Это Железная башня. Королевская тюрьма.
   — Угу, — сказал я. — Как не понять… Для злодеев короны и прочих преступников…
   Хальк посмотрел на меня с недоумением, затем по-кошачьи фыркнул и сказал:
   — Пойдем лучше поедим, чем любоваться на это мрачное заведение. Может, ее снесут скоро…
   И мы пошли вдоль Хорота, берега которого здесь были обложены большими гранитными плитами. Я решил, что Тарантия — очень красивый город, только суматошный какой-то. На улицах нам часто встречались повозки и даже целые обозы, груженные разным барахлом, и направлявшиеся к городским воротам. Хальк сказал, что жители прослышали о приближении подземного огня и теперь уезжают из столицы в надежде переждать опасность.
   — Сомневаюсь, что это им удастся, — вполголоса добавил он, глядя, как очередной фургон сцепляется ступицами колес с соседним и начинается перепалка возниц.
   Жители города выглядели не на шутку встревоженными. На каждом углу собирались кучки горожан, озабоченно делившихся последними сплетнями и решавших, как же теперь быть — бежать из города или остаться? Вдруг беду пронесет мимо или окажется, что слухи были всего лишь слухами?
   — Сюда, — сказал Хальк, внезапно сворачивая в какой-то переулок и толкая тяжелую дверь углового дома. — Это «Старая гавань».
   Постоялых дворов и трактиров я, пока мы добирались из Пограничья в Немедию, а оттуда в Аквилонию, повидал предостаточно. Этот почти ничем не отличался — такая же большая общая комната, крепко сколоченные столы, бочки вдоль стен… Только почище да посетители не орут все время и не молотят кружками по столам.
   Халька здесь знали. Мы только вошли, и сразу же откуда-то выскочила здешняя служанка и вовсю защебетала: мол, почему месьор Юсдаль так давно не заходил, неужто все время занят?
   — Брысь, Айса, — сказал Хальк, шлепнув девицу по заду. — Ну-ка бегом на кухню и чтобы через миг был хороший обед на двоих. Еще принеси аргосского… — он повернулся ко мне и спросил: — Ты что пить будешь?
   — А пиво у них тут есть? — осторожно спросил я. Сколько мы проехали — но столь любимый у нас, в Пограничье, напиток варили редко на каком постоялом дворе.
   — Эль? Найдем, как не быть… — переспросила девица и повернулась ко мне. — Слушай, а ты откуда такой взялся?
   — Он из Пограничья, — ответил за меня Хальк. — Айса, сгинь!
   Служанка засмеялась и убежала, а мы сели за свободный стол. Народу в трактире было немного, и все на вид вроде люди солидные. Я прислушался краем уха — о чем они говорят.
   Похоже, все пересуды в Тарантии нынче сводились к одному — что завелось на полуночи. Некоторые говорили, что из-под гор вылезли демоны, кто-то уверял, что в какой-то полуночной Боссонии уже не осталось ни одного живого человека, а один тип, смахивающий на зажиточного купца, постоянно твердил, что настает конец света и надо бежать отсюда, пока не поздно. Я подумал, что сам крикун никуда бежать явно не собирается.
   Пришла Айса с тяжелым подносом, расставила на столе тарелки и кружки, а сама уселась на соседнюю скамью. Мы немного поболтали — ей хотелось узнать, где находится Пограничье и что это за королевство такое — и тут до меня долетел полный настоящей муки голос Халька:
   — О, нет… Только не это! Явился…
   Он смотрел на распахнувшуюся дверь трактира. Я тоже посмотрел туда, не понимая, что стряслось, а Айса вздохнула и шепотом спросила:
   — Месьор Юсдаль, может, за стражниками сбегать? Как бы чего не вышло…
   — Да вроде он сегодня тихий, — Хальк с плохо скрываемым отвращением посмотрел на вошедшего в трактир человека. — Вот если буянить начнет — беги.
   — Кто это? — спросил я, потому что явившийся посетитель не выглядел забиякой, и я не мог взять в толк, почему Хальк и трактирная служанка опасаются возможной драки.
   Парню, на заплетающихся ногах проковылявшему через общую комнату и плюхнувшемуся за стол, было лет тридцать или поменьше. Разило от него, как от винной бочки. Вдобавок, мылся он последний раз около седмицы, а то и двух назад, так что длинные темные волосы теперь свисали свалявшимися клоками. В общем, пропойца — он, наверное, и в Аквилонии, и где угодно пропойца…
   Я заметил, что некоторые из сидевших в трактире торопливо вышли, а остальные отодвинулись подальше. Служанка, подошедшая узнать, что желает гость, тоже старалась стоять в отдалении.
   — Кто это? — повторил я. Хальк скривился, но ответил:
   — Ходячая кара богов специально для Тарантии.
   — А как эту кару зовут-то? — я уже понял, что барон Юсдаль разговаривает наподобие Веллана — каждое слово с подковыркой. — И чего она такая… надравшаяся в стельку?
   — Это Ринальдо, — сердито сказала Айса. — Ринальдо Чокнутый, вот кто!
   — Если у него с головой не все в порядке, то зачем же ему разрешают по городу шастать? — поинтересовался я.
   — Айса неверно выразилась, — поправил Хальк. — Это человека действительно зовут Ринальдо. Он певец. Может быть, лучший в Аквилонии и во всех землях Заката за последние сто или двести лет. Только вместо мозгов у него недоваренная каша, если не что похуже. Он служит любому, у кого достаточно денег. Сейчас у него нет богатого покровителя, и потому он злится на весь белый свет, но в основном — на короля.
   — А при чем здесь ваш король? — удивился я.
   — Ни при чем. Но Ринальдо вбил себе в голову, что покойный Нумедидес был образцом государя, благо иногда король расщедривался и нашей певчей птичке кое-что перепадало. А Конан… — Юсдаль тихо хихикнул, — Ты же сам видел, каков нынешний правитель страны.
   — Варвар, — со смешком сказала Айса. Подумала и добавила: — Но лучше варвар, чем никчемный рехнувшийся старик.
   — И что с того? — все равно мне было не понять. — Какая разница, что там думает какой-то уличный пьяница?
   — В том-то и беда, что Ринальдо — не просто уличный пьяница, — пожал плечами Хальк. — Его знают слишком многие — как дворянство, так и простые люди. И этот вечно пьяный обормот талантлив. У него есть способность убедить кого угодно в чем угодно. Давно надо бы выставить его из города, да и из страны тоже, пока он не натворил дел, но королю наплевать, а властям неохота связываться. Если кто-то тронет Ринальдо — поднимется слишком много шума. Никто не хочет пинать спящую собаку.
   — Странные у вас порядки, — высказал я свое мнение. — Того нельзя, этого нельзя…
   — Какие есть, — отозвался Хальк.
   Черноволосый по имени Ринальдо пока не беспокоил людей. Он просто сидел за столом и пил вино. По его лицу было видно, что он сильно мучается похмельем. У меня однажды было похмелье. Я вместе с отцом поехал в Хезер, а когда мы удачно продали серпы и ножи, а с ними и отличную шкуру серого медведя-доростка, отец взял меня с собой в трактир. Трактир в Хезере хороший. Продают темное пиво и оленье мясо. Мы с отцом сели ха стол к бритунийским купцам и получилось так, что я выпил слишком много. Проснулся только утром, незадолго до полудня. Голова болела жутко и только, когда отец дал мне немного пива, я ожил. С тех пор я почти совсем не пью.
   — Ты посмотри на этих красавцев, — Хальк толкнул меня кулаком и показал глазами на четверых военных. Я уже знал, что люди, носящие черную с серебром форму, называются «Черными Драконами». Это личная стража здешнего короля. Хальк продолжал: — Драконы не любят Ринальдо…
   — О, — выкрикнул один из гвардейцев, указывая рукой на черноволосого. — Посмотрите на нашего поэта! Какой новый пасквиль ты сочинил?
   — Отцепись, — помотал головой Ринальдо, даже не глядя на военного.
   Раздался громкий хохот гвардейцев, а начавший задираться опять спросил:
   — Знаете, почтенные месьоры, чем стихоплет отличается от мельницы? Не знаете? Ничем!
   — Это как понимать? — Ринальдо поднял тяжелый взгляд на Дракона. — Ты что несешь?
   — Сочинять висы и молоть муку — дело одинаковое, — рассмеялся гвардеец. — Главное — улавливать ветер. С какой стороны подует — так и работать будешь…
   Хальк смотрел на перебранку спокойно, не встревая. Я не запомнил, о чем дальше разговаривали Черные Драконы и Ринальдо. Но все кончилось плохо. Сочинитель стихов, приведенный в ярость обидными словами военных, вдруг вскочил на скамью и, повысив голос так, чтобы его слышали все гости трактира, выкрикнул:
   — Дворянство Аквилонии, услышь речи человека, говорящего с богами!..
   Честно признаться, я решил, что Ринальдо чаще говорит не с богами, а бутылкой. Хальк оставался невозмутим.
   — …Посмотрите, как разорено наше отечество! — пьяным голосом продолжал кричать поэт. — Куда исчезло наследие Эпимитриуса? Где благородство, честь и слава нашего королевства? Сейчас все лучшее покоится в могиле, вместе с королем Нумедидесом! — он вдруг вытянул руку, указывая на гвардейцев. — Даже цвет рыцарства Аквилонии согласен лизать грязные сапоги мерзостного варвара, обманом и вероломством захватившего трон нашей несчастной страны!..
   Хальк наклонился ко мне и тихо сказал на ухо:
   — За такие речи, между прочим, Ринальдо может попасть к барону Гленнору… Наша тайная служба не любит, когда поносят короля.
   А Ринальдо заливался:
   — …Киммерия поднялась над Аквилонией! Необразованные варвары топчут коваными подошвами дворян, ведущих род от древних королей! Граф Сурпи повешен! Осмелившийся выступить против тирана барон Кимолос четвертован! А сколько еще жизней потребует неуемное варварское честолюбие? Я вас спрашиваю, аквилонцы!
   Я удивился, когда Хальк, казавшийся мне тихоней, вдруг поднялся со скамьи и, положив руку на рукоять меча, привешенного к поясу слева, сказал Ринальдо:
   — Заткнись. Ты не вправе судить короля.
   — Еще один прихвостень дикаря! — взвился поэт. — Может быть, ты скажешь, что нынешнее бедствие постигло Аквилонию не по воле богов, видящих непотребного киммерийца на троне Эпимитриуса?
   Хальк ответил:
   — Богам было бы проще уничтожить одного человека, а не всю страну. Замолчи.
   — Нет, пусть говорит! — это сказал неприметный человечек в коричневой одежде. Он сидел за столом неподалеку от нас. — Говорить правду не возбраняется!
   И тут началось. Один из Черных Драконов запустил в человечка кружкой, а тот выхватил нож. В руке Ринальдо неожиданно появился меч и он прыгнул на Халька.
   Я часто слышал, что в кабаках случаются драки, однако сам никогда в них не участвовал. Здесь получилось так, что мне пришлось обороняться сразу против двоих. Наверное, меня посчитали приверженцем короля Конана. Двое совсем чужих людей, с которыми я даже никогда не разговаривал, наверняка хотели меня убить — уж больно бешеные у них были глаза. Ну, я и схватил скамью…
   Хальк несколько раз скрестил меч с Ринальдо. Черные Драконы оружие не вынули, а дрались кулаками. Где-то перевернули стол, трактирщик орал во все горло, призывая стражу, завизжала одна из женщин… Когда я сбил с ног тех двоих, пришлось оторвать ножку у стола, хотя делать так совсем нехорошо: стол — Ладонь Богов, подающая пищу и обижать его нельзя.
   В это время Хальк саданул Ринальдо перекрестьем меча по голове. Тот упал. Летописец дернул меня за рукав и прошипел:
   — Пошли отсюда.
   Драка развернулась вовсю. Пожалуй, на меня и Халька никто вовсе не обращал внимания. Драконы колошматили каких-то ремесленников, купцы сцепились с горожанами. Наверное, люди дрались просто ради собственного удовольствия. Под шумок мы с Хальком протолкались к двери и выскочили на улицу.
   — Сходили, пообедали, — вздохнул барон Юсдаль, остановившись у входа в трактир. — Ты не подумай, у нас такое случается не каждый день…
   Громыхнула дверь, и из трактира вылетел богато одетый человек. Мы посторонились, давая ему подняться. Человек некоторое время полежал на мостовой, потом привстал, цепляясь руками за стену трактира. Он наверняка хотел пойти обратно и дальше участвовать в драке, но правая ладонь легла на кольцо для факела, укрепленное возле двери. Факел качнулся и свалился вниз. Прямо в лужу, оставшуюся от недавнего дождя. Человек тоже упал.
   Я видел, как Хальк поглядел на него и решил было, что летописец хочет помочь несчастному встать. Но, оказывается, барон Юсдаль смотрел на шипящий в луже смоляной факел. Длинная сосновая палка, обмотанная пропитанными смолой тряпками, лежала в воде и дымилась.
   Сложилось впечатление, что Хальк заснул стоя. Я даже дотронулся до его плеча ладонью, чтобы разбудить. А он все стоял и смотрел.
   Через некоторое время он нагнулся, взял факел и долго рассматривал. А потом вдруг тихо сказал:
   — Пойдем-ка обратно во дворец… Кажется, я придумал, что нужно делать. Мы его утопим!..
   — Кого? Ринальдо, что ли? — переспросил я. Но Хальк уже быстро зашагал вниз по улице.

Глава девятая
МОРАДДИН, ВТОРОЙ РАССКАЗ

 
    Аквилония, Тарантия, королевский дворец.
    Постоялый двор в деревне Артен. Город Ивелин, катакомбы.
    15-18 дни второй осенней луны 1288 г.
 
    «…Прибытие посольства из Пограничья и Немедии только подтвердило худшие предположения, возникшие у аквилонского правителя и его приближенных. Для подземного огня не имело ни малейшего значения, в чьих владениях вырываться из глубин, губя или необратимо изменяя все живое. Аквилония, Немедия или позабытое всеми Пограничье — зеленое пламя равно извергалось в любой стране к закату от Кезанкии. В полуночных землях началась паника, постепенно распространявшаяся на полдень и захватывавшая все лежавшие на пути беженцев города и поселения.
    В это время король Аквилонии, сопровождаемый маленьким отрядом преданных ему людей, спешно и тайно покинул столицу, направившись в неизвестном направлении. Злые языки посейчас утверждают, что он пытался скрыться, решив переждать опасность в известном ему одному тайном убежище, а не то вообще скрыться из страны. Однако в ответ клеветникам можно сказать лишь одно: не судите обо всех людях по себе…»
 
   Из «Синей или Незаконной хроники» Аквилонского королевства
 
   К сожалению, совет у короля начался со скандала.
   — Ваше Величество! — пожилой седоватый человек, недавно представленный мне Конаном и оказавшийся тем самым знаменитым канцлером Публио, возмущенно посмотрел на короля. — Не понимаю, как ты, мой государь, можешь позволять барону Юсдалю подобные выходки!
   Тут Публио, не дожидаясь ответа Конана, повернулся к раскрасневшемуся и взволнованному Хальку, и, величественно указав вытянутой рукой на дверь, ледяным голосом потребовал:
   — Хальк, немедленно удались и выведи прочь тех, кого ты привел с собой!
   Зрелище, конечно, было неподобающим для королевских покоев, но, как я давно понял, в аквилонском дворце нравы отнюдь не столь чопорные, как у нас в Бельверусе. Хальк ворвался в Оружейную, в которой Конан собрал Малый государственный совет, словно вихрь, едва не выломав двери. Вслед за библиотекарем вбежала, скрежеща когтями по паркету, жутковатого вида зверюга, по пристальному рассмотрению оказавшаяся самым настоящим грифоном. Я не слишком удивился, благо Конан уже успел мне рассказать, что содержит во дворце эту тварь ради Халька, который надеется вытянуть из нее побольше сведений о Боссонском Ямурлаке. Грифон остановился у самого стола и, наклонив голову, обвел нас всех взглядом больших желтых глаз. Канцлер, судя по виду, перепугался и едва поборол искушение потянуться к оружию, висевшему на стене у него за спиной.
   Следом за этой парочкой, еще более-менее естественно выглядевшей в королевских покоях, вошел Эйвинд. Увидев нашего селянина, Публио едва не поперхнулся собственной слюной. Мало того, что Эйвинд комплекцией не уступал королю Конану, а ростом даже превосходил на два пальца, он еще и выглядел так, будто находился не во дворце одного из королей великих государств заката, а у себя в деревне. Белая холщовая рубаха с зеленой вышивкой, штаны, заправленные в мягкие кожаные сапоги, перевязанные крест-накрест полосками рыжей кожи, и меховая безрукавка из медвежьей шкуры. Рядом с Публио или герцогом Просперо Пуантенским, к которым (если смотреть на роскошные одеяния) более всего подошло бы слово «расфуфыренные», Эйвинд смотрелся самым настоящим варваром, явившимся вместе с соплеменниками громить захваченный город. Для полного сходства ему недоставало лишь громадной секиры на плече.