– Это плохо.
– Он продал свою машину какому-то магазину и объявил её украденной. Этот человек был инспектором страховой компании. В первый раз, когда инспектор приехал поразнюхать что к чему, Тони взял свой драндулет и провёл несколько дней в лесу.
– На моей территории ! Вы тогда сказали мне, что он улетел проведать больную мать в Филадельфию. А что теперь? Повлияет ли потеря партнера на вашу работу?
– Это как раз то, о чем я с вами пришла поговорить, Квилл. Мой босс планировал поехать в круиз на Карибские острова с вдовой Гудвинтера, пока она не сбежала с другим мужчиной и не погибла.
– Он хочет, чтобы вы заняли её место, – угадал Квиллер.
– Ну, у него ведь уже заказаны места и билеты…
– Хикси, вы ходячий анекдот. Если вы ждете совета, то я лучше воздержусь.
– Ну вот и хорошо. Я только хотела похвастаться. Вы так мне сочувствуете всегда.
Когда Хикси вновь простучала по лестнице своими каблучками-шпильками, Квиллер стал готовиться к визиту в больницу, думая о брачной ночи миссис Кобб: грозил ли Флагшток поджечь музей? Почему она не предупредила?
Он застал её сидящей в кресле в розовой пижаме, бессмысленно смотрящей в окно. На её столике у кровати стояли розовые гвоздики и львиный зев, но радиоприемника не было. У вазы с цветами лежала записка: «Мы скучаем без вас – Коко и Юм-Юм».
– Миссис Кобб, – тихо позвал он.
Она поискала на подоконнике очки.
– О, мистер К.! Я так переживаю за вас. Я так боялась за котиков, что чуть не умерла! Но теперь я знаю, они спасены. Цветы такие красивые. Я могла бы заплакать, но у меня не осталось ни одной слезинки. Когда я услышала про музей, то хотела покончить с собой? Я была уверена, что это сделал Герб. Это сделал он?
Квиллер медленно кивнул:
– Тело опознали. Доказательства налицо. Мне очень жаль, что я принёс вам эти печальные новости.
– Не имеет значения. Худшее уже позади. Я чувствую себя такой виноватой. Это всё моя вина. Зачем я связалась с этим человеком? Он сделал это, чтобы досадить мне!
Квиллер придвинул стул ближе и сел.
– Я знаю, это причиняет вам боль, миссис Кобб, но никто не винит вас, – сказал он мягко.
– Я уеду отсюда. Буду жить в Сент-Луисе. Я уже звонила сыну.
– Не уезжайте. Все вас любят, все вас считают незаменимым человеком: и в Историческом обществе, и вообще в городе. Вы могли бы открыть антикварный магазин, основать фабрику-кухню. Вы принадлежите теперь нам.
– Да я не хочу никуда уезжать, здесь был мой дом.
– Мне кажется, теперь дом Гудвинтеров будет вашим…
– О, я никогда не смогла бы жить там… после того, что случилось.
– Это родовой дом Джуниора. Он хотел бы, чтобы в нём жил кто-нибудь вроде вас – с вашей любовью к старым домам.
– Вы не понимаете…
Квиллер теребил усы, и его печальные глаза были полны сочувствия.
– Если уж вы говорите об этом, значит, вам уже лучше. Вчера утром вы тащились, утопая в снегу, вконец обессиленная. Он сделал что-то ужасно оскорбительное для вас?
– Ужасно то, что он сказал мне.
Квиллер знал, когда нужно помолчать.
– Он пил. И, опьянев, становился разговорчивым и хвастливым. Я не обращала внимания раньше.
Квиллер понимающе кивнул.
– Обычно он рассказывал о своих героических подвигах в армии. Я не верила ему. Но ему нравилось говорить об этом, и это никому не причиняло вреда. Однажды он рассказал мне, что его отец убил отца Гудвинтера Старшего в драке, а его дядя помогал линчевать Эфраима Гудвинтера. Он гордился этим! Как я была глупа! Я слушала, и это льстило ему. – Она вздохнула и посмотрела в окно. – А потом… в субботу вечером в отеле… Он начал хвастаться, как стреляет оленей, когда закрывается охотничий сезон, запрашивает завышенную цену с покупателей, жульничает с налогами. Он думал, что он сильный. Сказал, что сделал «грязную работу» для «XYZ Энтерпрайзес». Я не знала, верить ему или нет.
Она взглянула на Квиллера, ища поддержки или осуждения.
Он сделал неопределённый жест и посмотрел на неё с сочувствием.
– И это была моя первая брачная ночь! – вскричала она с болью в голосе.
– Я всё понимаю.
– Потом он рассказал мне, как в его мастерской ремонтировали машины Гудвинтеров и что он очень хорошо знал Гритти. У него в кабинете всегда имелась бутылочка, и они вместе пили. Он и Гритти Гудвинтер! Казалось, он думает, это почётно! Полагаю, теперь можно об этом сказать вам: её уже нет. Их обоих уже нет.
Затем наступила долгая пауза. Квиллер терпеливо ждал.
Набрав в легкие побольше воздуха, миссис Кобб продолжала:
– Гритти хотела избавиться от своего мужа и выйти замуж за Эксбриджа, но Гудвинтер Старший был разорён, и она бы не получила ничего в случае развода. А если бы он умер от несчастного случая, то она получила бы деньги и по страховке, и от продажи газеты, антиквариата и всего прочего.
В начале рассказа миссис Кобб казалась спокойной, но теперь, стиснув зубы, она сжимала и разжимала кулаки. Квиллер сказал:
– Расслабьтесь и сделайте несколько глубоких вздохов, миссис Кобб… У вас хорошая комната. Я лежал здесь же, когда упал с велосипеда, они только перекрасили стены.
– Да, приятный розовый цвет, – сказала она, – как в красивом магазине.
– Еда сносная?
– У меня совсем нет аппетита, но подносы выглядят славно.
– Еда отвратительная, поверьте мне на слово. Они могли бы воспользоваться несколькими вашими рецептами.
Она попыталась улыбнуться.
Через минуту Квиллер спросил:
– Говорил ли вам Герб, что же на самом деле случилось с Гудвинтером Старшим?
Миссис Кобб выглянула в окно, потом села.
– Гудвинтер пригнал машину в гараж Герба для подготовки к зиме. – Её голос дрожал. – Герб сделал кое-что, я уже забыла, что именно, ну, так, чтобы машина вышла из-под контроля и взорвалась…
– …Когда она обо что-нибудь ударится, например о Старый дощатый мост?
Она кивнула.
– Так вот почему он так дёшево купил дом Гудвинтеров!
Она сглотнула и кивнула снова.
– И поджог здания «Пустячка» был тоже частью плана?
– О, мистер К.! Это так ужасно! Я говорила ему, что он убийца, а он ответил, что я жена убийцы и лучше бы мне держать рот на замке, если я знаю, что для меня хорошо, а что плохо! Он смотрел зверем! Он хотел меня ударить! Я побежала в ванную, заперла дверь и притворилась больной. Потом он пошёл спать и храпел всю ночь. А я решила бежать, оделась и просидела так до утра. Когда он проснулся, я выбежала из комнаты, бросив свой свадебный костюм, кошелёк, всё!
– Вот как, значит, он получил ключи от музея. Она застонала, и лицо её, обычно такое весёлое, стало жалким.
Квиллер вернулся в свою квартиру, открыл банку с голубым тунцом и разложил кусочки на плоской белой фарфоровой тарелке.
– Всё, – заявил он, – больше никаких деликатесов, никакой антикварно-фарфоровой посуды.
Коты жадно глотали тунца, стоя, как обыкновенные коты, головами вниз, хвостами вверх. И всё же поведение Коко во всей этой истории было необычным. За два часа до пожара в музее он хотел выбраться из здания; он знал, что произойдёт. Что ещё он знал?
Понимал ли он, что замужество миссис Кобб закончится так печально? Иначе как объяснить его эксцентричный спектакль на ковре с розами? И когда кот выкорчевал передвижной садик, ощущал ли он некую смысловую связь с Гербом Флагштоком? Нет, все объяснения кажутся слишком абсурдными, даже ему, с его богатым воображением. Более вероятно, что Коко просто любил жевать листья, как обычный кот. Но вопросов, на которые невозможно дать ответов, слишком много.
Ещё более непонятным было тяготение Коко к Шекспиру. Он мог унюхать обложки из свиной кожи, масло для предохранения кожи или какой-то редкий клей девятнадцатого века, используемый в переплетах книг? Если так, то почему он сосредоточился на «Гамлете »?
Коко поднял голову над тарелкой с тунцом и одарил Квиллера таким многозначительным взглядом, что у того зашевелились усы. «Какова фабула пьесы? Неожиданно умирает отец Гамлета, его мать выходит замуж слишком скоро, призрак отца открывает Гамлету, что его убили; мать звали Гертрудой».
Дрожь пробежала по спине Квиллера.
«НЕТ! – сказал он себе. – Сходство с трагедией Гудвинтеров было бы слишком фантастическим; можно сойти с ума, размышляя об этом. Пристрастие Коко к "Гамлету" было только совпадением», – так в конце концов сказал он сам себе.
Сиамцы закончили обедать и умывались. В комнате пахло рыбой так же сильно, как и дымом. Открыв окно на несколько дюймов для вентиляции, Квиллер был поражён трагическим видом из окна – призраком некогда благородного здания. Коко пытался сообщить ему, намекал… Если бы он умел читать мысли кота, это бессмысленное разрушение можно было предотвратить.
«Что случится дальше? – спросил он себя. – Не оставлять же здание в руинах. Может, взорвать его?»
Остов здания был высотой в три этажа, из твердого камня, в основании – толщина в два фута. Здание занимало главное место на Мейн-стрит, образуя вместе со зданием суда, городской библиотекой и двумя церквами Пикакскую площадь.
Коко прыгнул на подоконник и произнёс «ик-ик-ик», блестя своими яркими глазами, словно предвкушая что-то.
– Прошу прощения, мы не смогли как следует поговорить, – извинился Квиллер. – Слишком много отвлекающих событий. Ты, возможно, и не понимаешь, что такое пожар и его последствия. Ты скучаешь по Шекспиру? Тридцать семь бесценных маленьких томов исчезли в огне. И что мы теперь будем делать с останками музея?
Пока он говорил, пошёл снег, он падал медленно и тихо, скрывая под белой пеленой замёрзшие аллеи и чёрный от сажи лёд, опуская белый спасительный занавес на безобразную сцену разорения.
И тут Квиллер хлопнул себя по лбу, его словно внезапно озарило:
– Есть! Театр!
– Йяу! – подтвердил Коко.
– Пикаксу нужен театр. Театр – вот что нужно , – сказал Гамлет. У нас будет свой театр, Коко, и ты сможешь сыграть Ричарда Третьего… Где же ты?
Кот исчез.
– Куда делся этот чёртов кот? – недовольно гремел Квиллер.
А Коко вернулся на кухню и старался слизать керамическую глазурь с китайской тарелки.
– Он продал свою машину какому-то магазину и объявил её украденной. Этот человек был инспектором страховой компании. В первый раз, когда инспектор приехал поразнюхать что к чему, Тони взял свой драндулет и провёл несколько дней в лесу.
– На моей территории ! Вы тогда сказали мне, что он улетел проведать больную мать в Филадельфию. А что теперь? Повлияет ли потеря партнера на вашу работу?
– Это как раз то, о чем я с вами пришла поговорить, Квилл. Мой босс планировал поехать в круиз на Карибские острова с вдовой Гудвинтера, пока она не сбежала с другим мужчиной и не погибла.
– Он хочет, чтобы вы заняли её место, – угадал Квиллер.
– Ну, у него ведь уже заказаны места и билеты…
– Хикси, вы ходячий анекдот. Если вы ждете совета, то я лучше воздержусь.
– Ну вот и хорошо. Я только хотела похвастаться. Вы так мне сочувствуете всегда.
Когда Хикси вновь простучала по лестнице своими каблучками-шпильками, Квиллер стал готовиться к визиту в больницу, думая о брачной ночи миссис Кобб: грозил ли Флагшток поджечь музей? Почему она не предупредила?
Он застал её сидящей в кресле в розовой пижаме, бессмысленно смотрящей в окно. На её столике у кровати стояли розовые гвоздики и львиный зев, но радиоприемника не было. У вазы с цветами лежала записка: «Мы скучаем без вас – Коко и Юм-Юм».
– Миссис Кобб, – тихо позвал он.
Она поискала на подоконнике очки.
– О, мистер К.! Я так переживаю за вас. Я так боялась за котиков, что чуть не умерла! Но теперь я знаю, они спасены. Цветы такие красивые. Я могла бы заплакать, но у меня не осталось ни одной слезинки. Когда я услышала про музей, то хотела покончить с собой? Я была уверена, что это сделал Герб. Это сделал он?
Квиллер медленно кивнул:
– Тело опознали. Доказательства налицо. Мне очень жаль, что я принёс вам эти печальные новости.
– Не имеет значения. Худшее уже позади. Я чувствую себя такой виноватой. Это всё моя вина. Зачем я связалась с этим человеком? Он сделал это, чтобы досадить мне!
Квиллер придвинул стул ближе и сел.
– Я знаю, это причиняет вам боль, миссис Кобб, но никто не винит вас, – сказал он мягко.
– Я уеду отсюда. Буду жить в Сент-Луисе. Я уже звонила сыну.
– Не уезжайте. Все вас любят, все вас считают незаменимым человеком: и в Историческом обществе, и вообще в городе. Вы могли бы открыть антикварный магазин, основать фабрику-кухню. Вы принадлежите теперь нам.
– Да я не хочу никуда уезжать, здесь был мой дом.
– Мне кажется, теперь дом Гудвинтеров будет вашим…
– О, я никогда не смогла бы жить там… после того, что случилось.
– Это родовой дом Джуниора. Он хотел бы, чтобы в нём жил кто-нибудь вроде вас – с вашей любовью к старым домам.
– Вы не понимаете…
Квиллер теребил усы, и его печальные глаза были полны сочувствия.
– Если уж вы говорите об этом, значит, вам уже лучше. Вчера утром вы тащились, утопая в снегу, вконец обессиленная. Он сделал что-то ужасно оскорбительное для вас?
– Ужасно то, что он сказал мне.
Квиллер знал, когда нужно помолчать.
– Он пил. И, опьянев, становился разговорчивым и хвастливым. Я не обращала внимания раньше.
Квиллер понимающе кивнул.
– Обычно он рассказывал о своих героических подвигах в армии. Я не верила ему. Но ему нравилось говорить об этом, и это никому не причиняло вреда. Однажды он рассказал мне, что его отец убил отца Гудвинтера Старшего в драке, а его дядя помогал линчевать Эфраима Гудвинтера. Он гордился этим! Как я была глупа! Я слушала, и это льстило ему. – Она вздохнула и посмотрела в окно. – А потом… в субботу вечером в отеле… Он начал хвастаться, как стреляет оленей, когда закрывается охотничий сезон, запрашивает завышенную цену с покупателей, жульничает с налогами. Он думал, что он сильный. Сказал, что сделал «грязную работу» для «XYZ Энтерпрайзес». Я не знала, верить ему или нет.
Она взглянула на Квиллера, ища поддержки или осуждения.
Он сделал неопределённый жест и посмотрел на неё с сочувствием.
– И это была моя первая брачная ночь! – вскричала она с болью в голосе.
– Я всё понимаю.
– Потом он рассказал мне, как в его мастерской ремонтировали машины Гудвинтеров и что он очень хорошо знал Гритти. У него в кабинете всегда имелась бутылочка, и они вместе пили. Он и Гритти Гудвинтер! Казалось, он думает, это почётно! Полагаю, теперь можно об этом сказать вам: её уже нет. Их обоих уже нет.
Затем наступила долгая пауза. Квиллер терпеливо ждал.
Набрав в легкие побольше воздуха, миссис Кобб продолжала:
– Гритти хотела избавиться от своего мужа и выйти замуж за Эксбриджа, но Гудвинтер Старший был разорён, и она бы не получила ничего в случае развода. А если бы он умер от несчастного случая, то она получила бы деньги и по страховке, и от продажи газеты, антиквариата и всего прочего.
В начале рассказа миссис Кобб казалась спокойной, но теперь, стиснув зубы, она сжимала и разжимала кулаки. Квиллер сказал:
– Расслабьтесь и сделайте несколько глубоких вздохов, миссис Кобб… У вас хорошая комната. Я лежал здесь же, когда упал с велосипеда, они только перекрасили стены.
– Да, приятный розовый цвет, – сказала она, – как в красивом магазине.
– Еда сносная?
– У меня совсем нет аппетита, но подносы выглядят славно.
– Еда отвратительная, поверьте мне на слово. Они могли бы воспользоваться несколькими вашими рецептами.
Она попыталась улыбнуться.
Через минуту Квиллер спросил:
– Говорил ли вам Герб, что же на самом деле случилось с Гудвинтером Старшим?
Миссис Кобб выглянула в окно, потом села.
– Гудвинтер пригнал машину в гараж Герба для подготовки к зиме. – Её голос дрожал. – Герб сделал кое-что, я уже забыла, что именно, ну, так, чтобы машина вышла из-под контроля и взорвалась…
– …Когда она обо что-нибудь ударится, например о Старый дощатый мост?
Она кивнула.
– Так вот почему он так дёшево купил дом Гудвинтеров!
Она сглотнула и кивнула снова.
– И поджог здания «Пустячка» был тоже частью плана?
– О, мистер К.! Это так ужасно! Я говорила ему, что он убийца, а он ответил, что я жена убийцы и лучше бы мне держать рот на замке, если я знаю, что для меня хорошо, а что плохо! Он смотрел зверем! Он хотел меня ударить! Я побежала в ванную, заперла дверь и притворилась больной. Потом он пошёл спать и храпел всю ночь. А я решила бежать, оделась и просидела так до утра. Когда он проснулся, я выбежала из комнаты, бросив свой свадебный костюм, кошелёк, всё!
– Вот как, значит, он получил ключи от музея. Она застонала, и лицо её, обычно такое весёлое, стало жалким.
Квиллер вернулся в свою квартиру, открыл банку с голубым тунцом и разложил кусочки на плоской белой фарфоровой тарелке.
– Всё, – заявил он, – больше никаких деликатесов, никакой антикварно-фарфоровой посуды.
Коты жадно глотали тунца, стоя, как обыкновенные коты, головами вниз, хвостами вверх. И всё же поведение Коко во всей этой истории было необычным. За два часа до пожара в музее он хотел выбраться из здания; он знал, что произойдёт. Что ещё он знал?
Понимал ли он, что замужество миссис Кобб закончится так печально? Иначе как объяснить его эксцентричный спектакль на ковре с розами? И когда кот выкорчевал передвижной садик, ощущал ли он некую смысловую связь с Гербом Флагштоком? Нет, все объяснения кажутся слишком абсурдными, даже ему, с его богатым воображением. Более вероятно, что Коко просто любил жевать листья, как обычный кот. Но вопросов, на которые невозможно дать ответов, слишком много.
Ещё более непонятным было тяготение Коко к Шекспиру. Он мог унюхать обложки из свиной кожи, масло для предохранения кожи или какой-то редкий клей девятнадцатого века, используемый в переплетах книг? Если так, то почему он сосредоточился на «Гамлете »?
Коко поднял голову над тарелкой с тунцом и одарил Квиллера таким многозначительным взглядом, что у того зашевелились усы. «Какова фабула пьесы? Неожиданно умирает отец Гамлета, его мать выходит замуж слишком скоро, призрак отца открывает Гамлету, что его убили; мать звали Гертрудой».
Дрожь пробежала по спине Квиллера.
«НЕТ! – сказал он себе. – Сходство с трагедией Гудвинтеров было бы слишком фантастическим; можно сойти с ума, размышляя об этом. Пристрастие Коко к "Гамлету" было только совпадением», – так в конце концов сказал он сам себе.
Сиамцы закончили обедать и умывались. В комнате пахло рыбой так же сильно, как и дымом. Открыв окно на несколько дюймов для вентиляции, Квиллер был поражён трагическим видом из окна – призраком некогда благородного здания. Коко пытался сообщить ему, намекал… Если бы он умел читать мысли кота, это бессмысленное разрушение можно было предотвратить.
«Что случится дальше? – спросил он себя. – Не оставлять же здание в руинах. Может, взорвать его?»
Остов здания был высотой в три этажа, из твердого камня, в основании – толщина в два фута. Здание занимало главное место на Мейн-стрит, образуя вместе со зданием суда, городской библиотекой и двумя церквами Пикакскую площадь.
Коко прыгнул на подоконник и произнёс «ик-ик-ик», блестя своими яркими глазами, словно предвкушая что-то.
– Прошу прощения, мы не смогли как следует поговорить, – извинился Квиллер. – Слишком много отвлекающих событий. Ты, возможно, и не понимаешь, что такое пожар и его последствия. Ты скучаешь по Шекспиру? Тридцать семь бесценных маленьких томов исчезли в огне. И что мы теперь будем делать с останками музея?
Пока он говорил, пошёл снег, он падал медленно и тихо, скрывая под белой пеленой замёрзшие аллеи и чёрный от сажи лёд, опуская белый спасительный занавес на безобразную сцену разорения.
И тут Квиллер хлопнул себя по лбу, его словно внезапно озарило:
– Есть! Театр!
– Йяу! – подтвердил Коко.
– Пикаксу нужен театр. Театр – вот что нужно , – сказал Гамлет. У нас будет свой театр, Коко, и ты сможешь сыграть Ричарда Третьего… Где же ты?
Кот исчез.
– Куда делся этот чёртов кот? – недовольно гремел Квиллер.
А Коко вернулся на кухню и старался слизать керамическую глазурь с китайской тарелки.