– И вы совершенно незаменимы здесь. Не бросайтесь в омут с головой, миссис Кобб,
   – Конечно, – обещала она. – Он же ещё не пришёл и не сделал мне предложение, поэтому и говорить не о чем.
   Она налила себе ещё какао и поднялась наверх, пожелав спокойной ночи.
   Квиллер, как обычно, обошёл весь дом, прежде чем включить сигнализацию и запереть его. Потом он вернулся в свои владения над гаражом, неся плетёную корзинку, из которой слышались неясные звуки и которая раскачивалась взад и вперёд в его руках.
   Гараж на четыре машины был построен из камня. В нем имелись четыре арочные двери и купол с флюгером на крыше, а также витиеватые каретные фонари в каждом углу. Наверху интерьер был выдержан в любимой цветовой гамме Квиллера – бежевой и коричневой. Островок спокойствия и простоты среди помпезности.
   В гостиной стояли легкие стулья, хорошие лампы для чтения, музыкальный центр и маленький бар, где Квиллер смешивал напитки для гостей. Сам он не притрагивался к алкоголю с того самого дня, когда упал с платформы метро в Нью-Йорке. Больше он никогда не ездил в метро и не пил.
   Квиллер открыл корзинку в кошачьей комнате и позвал своих упрямых приятелей. «Почему, – задавал он себе вопрос, – они никогда не хотят забираться в корзину? А когда они уже там, никогда не хотят вылезать из неё?» Коко и Юм-Юм наконец осторожно появились (представление, которое они повторяли каждую ночь в этом году), крадучись и фыркая, как будто подозревали, что в комнате есть клопы или ловушка.
   – Коты!.. – театрально воскликнул Квиллер. – Кто может вас понять?
   Он оставил любимцев заниматься своими делами – облизывать друг друга, бороться, гоняться, кусать за уши и нескромно фыркать, а сам пошёл слушать последние известия.
   «Сегодня вечером сгорел офис и типография "Пикакского пустячка", Как сказал шеф пожарной команды Брюс Скотт, здание полностью уничтожено. Двадцать пять пожарных, три пожарные машины и две помпы из Пикакса и близлежащих окрестностей были вызваны по тревоге и всё ещё находятся на месте происшествия. Ни о каких жертвах не сообщается. В это же время городской совет Мусвилла проголосовал за то, чтобы израсходовать пятьсот долларов на рождественские украшения».
   Квиллер с раздражением выключил радио. Через пятнадцать секунд будет повторена та же информация без дальнейших подробностей. Слушателям не сказали, как начался пожар, кто за это несёт ответственность, какие документы и оборудование сгорели, каков возраст здания и какова его конструкция, не перечислили проблемы, связанные с тушением пожара, и предпринятые меры предосторожности, не назвали общий объём ущерба и сумму страховки.
   Без сомнения, округу нужна газета. Что касается судьбы «Пустячка», она плачевна, но нужно смотреть на вещи реально. «Пустячок» был реликвией эпохи кабриолетов.
   Разорили газету сентиментальность и самовлюбленность Гудвинтера Старшего. Он был помешан на типографском наборе. Это было смыслом его жизни, если верить Гудвинтеру Младшему.
   Смыслом жизни? Квиллер задумчиво потрогал усы кончиками пальцев. Если газету и в самом деле ожидало банкротство, не мог ли несчастный случай, приключившийся с Гудвинтером Старшим, быть самоубийством? Старый дощатый мост – удачное место для фатального «несчастного случая». Все знали, что это небезопасное место. Гудвинтер был осторожный, здравомыслящий старик, не пьяница и не лихач, которых обычно беда подстерегает на мосту.
   Квиллер ощутил пощипывание над верхней губой. Он чувствовал, что стоит на верном пути. Его усы подавали сигналы, что он прав.
   Если Гудвинтер Старший собирался свести счёты с жизнью, подстроенный «несчастный случай» разрешал проблемы, связанные с самоубийством: страховой полис оставался в силе. Неужели он забыл, что бабушка Гейдж платила страховку много лет.
   Несчастный случай давал возможность вдове получить двойную или даже тройную компенсацию, хотя это было рискованное предприятие: страховые компании, боясь быть обманутыми, проводили тщательное расследование.
   Возможно, старик опасался чего-то худшего, нежели потеря газеты. Он предпринял безнадежную попытку сохранить «Пустячок», продав землю, ферму, заложив жилой дом, доставшийся ему от тещи. Может, безвыходное положение подтолкнуло его к противозаконным действиям? Боялся разоблачения? Как насчёт человека в черном плаще? Что он делал в Пикаксе? Старик умер всего за несколько часов до того, как незнакомец прилетел. Знал ли старик о его намерениях? И почему тот слонялся повсюду? Был ли вовлечен в игру ещё кто-нибудь?
   Офис «Пустячка» превратился в развалины. Было ли в подвале ещё что-нибудь, кроме прессов и напечатанных листов? Например, вещественные доказательства, которые следовало уничтожить? Кто знал о них? И кто бросил спичку?
   Квиллер кочергой пошевелил дрова, чтобы огонь совсем не погас. Ему на ум пришла странная догадка: «Что миссис Кобб добавила в какао?»
   Из кошачьей комнаты донесся приглушенный, но узнаваемый звук. За ним последовал другой, третий… На ковер падали книги. Коко занялся своим любимым делом.

ЧЕТЫРЕ

   Среда, тринадцатое ноября
 
   «Мороз усиливается, облачно, снежный покров достиг трех-четырех дюймов».
   – Облачно! – повторил Квиллер, сидя за письменным столом. – Почему бы им не выглянуть в окно? Солнце светит так, словно на дворе четвертое июля.
   Он вспомнил о вчерашнем «Дневном прибое», опубликовавшем большой очерк о «Пикакском пустячке». Он был не совсем достоверен, но провинциальные жители радовались любому вниманию со стороны центральной прессы.
   Затем он стал читать о бедствиях, терроризме, преступности и системе подкупа в Центре, но его мысли возвращались к Мускаунти.
   Идёт снег или нет, он взглянет на Старый дощатый мост, посетит дом Гудвинтеров, встретится с вдовой. Он возьмёт цветы, принесёт соболезнования и задаст несколько вежливых вопросов. Подход, которым он всегда умело пользовался, когда работал репортёром. Грустные глаза и вислые усы придавали ему особый шарм.
   В телефонном справочнике округа он нашёл фамилию Гудвинтера Старшего в списке Блек-Крик-Лейн в Норд-Миддл-Хаммоке. На карте округа такого названия не оказалось. Там были Миддл-Хаммок и Вест-Миддл-Хаммок, Он нашел Мусвилл, Смитс-Фолли, Скуунк-корнерз, Чипмунк и Брр, что вовсе не было опечаткой, поскольку этот город считался самым холодным местом в здешнем крае, но Норд-Миддл-Хаммок на карте не значился. Он отправился искать мистера О'Делла, который знал ответы на все вопросы.
   Миссис Фулгров и мистер О'Делл были подёнными рабочими в особняке «К». Женщина фанатично скребла, чистила и полировала все предметы шесть дней в неделю. Мистер О'Делл, управляющий, занимался тяжёлой работой. Сорок лет он прослужил школьным привратником, «пас» тысячи учеников, отвечая на их вопросы, решая их проблемы, одалживая им деньги на завтраки. «Привратник» – слово, которое произносилось в Пикаксе с почтением, и если бы мистер О'Делл отважился перейти в офис мэра, то был бы избран на этот пост единогласно. Седой, с добрым лицом, он управлял клингеншоенским поместьем так же ловко, как некогда ликакской молодежью.
   Квиллер нашёл управляющего в чулане – он смазывал дверные петли.
   – Вы знаете, где находится дом Гудвинтера Старшего, мистер О'Делл? Я не могу найти Норд-Миддл-Хаммок на карте.
   Мелодичным голосом управляющий сказал:
   – Сам дьявол, думаю, не смог бы найти его на такой карте, потому что пятьдесят лет в этом месте живут привидения. Я расскажу вам, как добраться туда. Езжайте на восток, мимо шахты Бакшот, где ветер свищет даже в ясный день, и услышите стоны из-под земли. Когда вы подъедете к Старому дощатому мосту, будьте осторожны, потому что доски расшатаны, как зубы самого дьявола. Держитесь одинокого дерева на вершине холма – Дерева повешенных, как его называют. Так вы доедете до церкви, где я и моя невеста были обвенчаны добрым отцом Руаном сорок пять лет назад, упокой, Господи, её душу, И когда вы выедете на дорогу из щебня, знайте, именно она ведет в Норд-Миддл-Хаммок.
   – Что ж, уже теплее, – сказал Квиллер.
   – Правда? Есть ещё один путь – две мили в сторону фермы капитана Фагтри с белой изгородью, по ту сторону овечьего луга. Не обращайте внимания на указатель «Фагтри», потому что это и есть нужная вам дорога, и в конце её вы увидите дом Гудвинтеров. Он серый с жёлтой дверью.
   Когда Квиллер ехал в Норд-Миддл-Хаммок, которого не существовало на карте, он мысленно поражался, сколько информации осело в головах местных жителей. Если мистер О'Делл мог описать путь с такими подробностями, то Гудвинтер Старший, ездивший по извилистой дороге ежедневно, должен был знать каждую выбоину на дороге, каждую рытвину, каждый камень. Не похоже на то, что старик потерпел аварию.
   Квиллер не услышал ни стонов, ни визга из недр шахты Бакшот, но Старый дощатый мост в самом деле громыхал угрожающе. Хотя перила были каменные, проезжая часть представляла собой широкую полосу из горбыля. Дерево повешенных оказалось древним сучковатым дубом, силуэт которого смотрелся весьма комично на фоне неба. Всё остальное совпадало: церковь, щебень, белая изгородь, овечий луг.
   Дом в конце дороги – беспорядочное строение из серой гальки – укрывали золотистые и красные листья кленов. Хризантемы всё ещё цвели вокруг крыльца.
   Квиллер поднял медный молоточек в форме греческой буквы «пи» и постучал им в жёлтую дверь. Он рисковал, нарушая деревенский этикет и нанося визит без приглашения. Но когда дверь открылась, его спокойно приветствовала миловидная молодая женщина в ковбойской рубашке.
   – Я Джим Квиллер, – представился он. – Я не смог присутствовать на похоронах, но принёс цветы для миссис Гудвинтер.
   – Я знаю вас! – воскликнула женщина. – Я видела ваш портрет в «Дневном прибое» до того, как переехала в Монтану. Входите же! – Она повернулась и закричала: – Мама, у нас гости!
   Женщина, спустившаяся по лестнице, не производила впечатления безутешной вдовы с покрасневшими от слез и бессонницы глазами. В красном тёплом костюме, розовощекая, как после верховой езды, она радушно встретила гостя.
   – Мистер Квиллер! – сказала она, раскрыв объятия. – Как мило с вашей стороны заглянуть к нам. Мы все читали вашу колонку в «Прибое» и так счастливы видеть вас здесь.
   Он протянул ей цветы, добавив:
   – С наилучшими пожеланиями и симпатией, миссис Гудвинтер.
   – Пожалуйста, зовите меня Гритти, как все, – сказала она. – И спасибо за вашу доброту. Розы! Я так люблю розы! Пойдёмте в гостиную. Все остальные комнаты уже опечатаны. Паг, дорогая, поставь эти прелестные цветы в вазу, хорошо? Как мило.
   Столетний дом состоял из многочисленных маленьких комнат с полами из широких досок и квадратными окнами с оригинальными волнистыми стеклами. Неудачно подобранная обстановка была, очевидно, фамильной, передаваемой по наследству, но в интерьере всё выглядело гармонично: бледно-голубой кафель, бледно-голубые ситцевые занавески и бледно-голубой фарфор на серебряных подносах. Антикварные предметы кухонного обихода висели по обеим сторонам большого камина.
   – Мы надеялись, что вы вступите в местный клуб, мистер Квиллер, – сказала Гритти.
   – Я не вношу вступительный взнос, потому что работаю над книгой.
   – Надеюсь, вы пишете не о Пикаксе, – сказала вдова со смешком. – В Востоке её запретят… Паг, дорогая, принеси нам выпить… Что вы пьёте, мистер Квиллер?
   – Имбирное пиво, крем-соду, что-нибудь такое. И все зовут меня Квилл.
   – А как насчёт коктейля с капелькой рома? – Она соблазняла его долгим взглядом. – Решайтесь, Квилл!
   – Спасибо, но я не пью уже несколько лет.
   – Да, вы делаете кое-что правильное! Вы выглядите поразительно здоровым. – Она оглядела его с головы до ног. – Вы счастливы здесь?
   – Я только начинаю привыкать. Здесь чистый воздух, размеренная жизнь, дружеские отношения, – сказал он. – Наверное, очень приятно для вас в это печальное время иметь так много друзей и родственников.
   – Родственников все должны иметь, – ответила она заносчиво, – но друзья – да, я счастлива, что у меня есть хорошие друзья.
   Её дочь принесла поднос с напитками, и Квиллер поднял свой бокал:
   – С надеждой на лучшее будущее!
   – Вы совершенно правы! – согласилась хозяйка, помахивая старомодным веером. – Вы останетесь на ланч, Квилл? Мы сделали ветчинно-шпинатную закуску из того, что осталось после поминок. Паг, дорогая, посмотри, не пора ли достать её из печи. Не забудь нож.
   Визит оказался не таким, как ожидал Квиллер. Ему пришлось перейти от соболезнований к светской болтовне.
   – У вас красивый дом, – отметил он.
   – Да, он выглядит хорошо, – подтвердила Гритти, – но вы знаете, чего это стоит. Я устала от хлопающих дверей и мусорных баков, которые носят туда-сюда по лестнице с узкими ступенями. Бог мой! Они в старину, вероятно, имели маленькие ноги. И маленькие зады! Посмотрите на эти виндзорские стулья! Я продаю дом и переезжаю на квартиру в Индейскую деревню, это рядом с полем для гольфа, знаете?
   – Мама чемпион но гольфу. Она выигрывает все турниры, – пояснила Паг.
   – А что будете вашим антиквариатом, когда переедете? – поинтересовался Квиллер.
   – Продам с аукциона. Вы любите аукционы? Это приятное времяпровождение в Мускаунти после скромных ужинов и прогулок по саду.
   – О, мама! – запротестовала Паг. Она повернулась к Квиллеру: – Вон тот большой письменный стол принадлежал моему прадедушке, основателю «Пустячка»!
   – Он выглядит как гроб, – заметила Гритти. – Я была обречена жить с антиквариатом всю жизнь. Никогда не любила его. Сумасшествие, не правда ли?
   На кухне был накрыт сосновый стол, на котором в бледно-голубых тарелках красовалась закуска.
   – Надеюсь, это последний обед, который я ем с голубого фарфора, – сказала Гритти. – Он делает еду противной, но в семье мужа его всегда ставили на стол, как и сотни произведений искусства, которые отказывались разбиваться.
   – Как жаль, – сказал Квиллер, – что пожар уничтожил редакцию «Пустячка». Я надеялся, что газета будет выходить под руководством Джуниора.
   – Плевать на «Пустячок», – заявила Грипп. – Его нужно было закрыть ещё тридцать лет назад!
   – Но газета уникальна. Джуниор мог бы продолжить традиции, даже если бы она печаталась современными методами.
   – Нет, – не согласилась Гритти. – Мальчик женится на своей крошке, и они оба уедут из Пикакса в Центр, будут работать там. Возможно, – добавила она со смехом, – Джуниор – карлик в ряду семейных гигантов.
   – О, мама, не говори таких вещей, – запротестовала Паг, а Квиллеру пояснила: – Мама играет в нашей семье роль юмориста.
   – Эта роль помогает мне прятать свое разбитое сердце, – сказала вдова, пожав плечами.
   – А что стало со всем зданием «Пустячка»? Была ли возможность спасти хоть что-нибудь?
   – Остались только стены, – ответила она без видимого сожаления. – Они в два фута толщиной. Можно сделать шесть-восемь магазинов, но мы должны подождать и узнать, что выплатят по страховке.
   На протяжении визита Квиллера преследовала мысль, что всё произошло слишком быстро, чтобы быть случайным. Что касается вдовы – или она хорохорится, или крайне бессердечна. Гритти с её неискренностью меньше напоминала ему смелую женщину, больше – песок, попавший в шпинат и скрипящий на зубах.
   Возвратясь домой, он позвонил в стоматологический кабинет доктора Золлера и поговорил с молодым регистратором, у которого были ослепительно белые зубы.
   – Это Джим Квиллер, Пэм. Вы примете меня сегодня?
   – Одну секунду, найду вашу карточку… Вы были у нас в июле, мистер К. Мы вас ждали только в январе.
   – Это экстренный случай. Я пил много чая.
   – О… В таком случае вам повезло. У Джоди отменён приём. Вы можете зайти прямо сейчас?
   – Через три минуты и двадцать секунд.
   В Пикаксе самое большое расстояние преодолевается не более чем за пять минут.
   Кабинет, прекрасно переоборудованный из бывшей конюшни, располагался позади старого пикакского отеля. Джоди радостно приветствовала Квиллера. В длинном белом халате она выглядела ещё более крошечной.
   – Я пыталась разыскать вас! – сказала она. – Джуни просил передать вам, что в полдень он улетает в Центр на встречу с редактором, который обещал ему работу.
   – Ну, вот и конец старому «Пустячку», – вздохнул Квиллер.
   – Пристегните ремни. Вы отправляетесь на прогулку. – Она опустила зубоврачебное кресло до нижнего уровня. – Вам удобно?
   – Как долго Джуниор оставался на пожаре?
   – Он приехал в полшестого утра смертельно уставший. Они должны были остаться и наблюдать, как вы знаете… Откройте пошире рот.
   – Спасли что-нибудь? – быстро спросил он, прежде чем исполнить просьбу.
   – Не думаю. Газеты, которые не сгорели, размокли. Как только прибили пламя, Джуни вошел внутрь с кислородной подушкой, чтобы найти сейф, принадлежавший его отцу. Но дым был слишком густым. Он даже не видел… Оп! Я вас уколола?
   – Ой, – ойкнул Квиллер, болезненно морщась.
   Своими тонкими пальчиками Джоди нежно прикоснулась к нему, но её руки дрожали после бессонной ночи.
   – Джуни говорит, что причина пожара не установлена. Он никому не разрешал курить на службе. Здесь больно?
   – Ой, ой.
   – Бедный Джуни! Он был подавлен, совершенно подавлен! По правде говоря, он недостаточно силён, чтобы работать пожарным, вы же знаете, мистер Скотт позволил ему держать шланг с тремя помощниками вместо двух. Это сделало его… не таким беспомощным, знаете ли. Теперь можете прополоскать рот.
   – Здание застраховано?
   – Немножко шире, пожалуйста. Хорошо!.. Есть какая-то страховка, но большая часть не оценена по причине старости и непригодности… Теперь полощите.
   – Очень плохо, что старые номера газеты не сняли на микропленку и не спрятали в какое-нибудь безопасное место.
   – Джуни говорил, это стоило бы слишком много денег.
   – Кто заметил огонь? – ещё один быстрый вопрос между полосканиями.
   – Какие-то дети, гулявшие по Мейн-стрит. Они увидели дым, а когда приехали машины, всё здание было в огне. Это беспокоит вас?
   – Ой, ой.
   Она вздохнула:
   – Итак, я предполагаю, Джуни получит работу в «Прибое», а его мать продаст всё имущество.
   Она развязала фартук.
   – Всё. Можете идти. Пользуетесь ли вы шелковой ниткой после каждого приёма пищи, как советовал вам доктор Золлер?
   – Скажите доктору Золлеру, что я не только делаю это после каждого приема пищи, но и после каждого нового блюда. В ресторанах меня знают как «сумасшедшего с ниткой».
   После стоматологического кабинете он поехал и шотландский магазин мужской одежды Мать Квиллера была урожденная Макинтош, и он любил шотландцев. Хозяин магазина Брюс Скотт платил ему тем же, разговаривая с ним с шотландским акцентом, что предназначалось только для лучших клиентов.
   Раньше Квиллер не обращал особенного внимания на свою одежду. Его устраивали драповое пальто обычные брюки, рубашка и галстук. Однако североамериканский стиль жизни пробудил в нём интерес к шерстяным клетчатым рубашкам, исландским свитерам, дублёнкам, высоким меховым шапкам, тяжёлым ботинкам и ножнам из оленьей кожи. И чем сильнее Брюс Скотт раскатывал своё шотландское «р-р-р», тем охотнее он приходил за покупками.
   – Что случилось с четырьмя дюймами снега, которые нам обещали на сегодня? – спросил Квиллер, войдя в магазин.
   – Всё вздор, – ответил Скотт, тряся седой лохматой головой. – Не верьте ни одному слову, вылетающему из радиоприемника. Гусеница шелкопряда даст вам более достоверную информацию.
   – Вы выглядите так, будто не спали прошлой ночью.
   – Ох уж эта ночь! – сказал шеф добровольной пожарной дружины. – Я пришёл домой к шести утра. Хорошо ещё, Чипмунк и Кеннебек прислали свои команды на помощь. Мы бы ничего не сделали без них и без наших женщин, благослови их Господь. Они поддерживали нас кофе и бутербродами.
   – Как Джуниор перенёс всё это?
   – Парню было тяжело. Я частенько заходил в офис к его старику. Во время пожара офис напоминал стенную ловушку! Тонны бумаги! Деревянные, сухие, как трут, перегородки и старый деревянный пол! Скотт опять тряхнул головой.
   – Вы не знаете, как это началось? – поинтересовался Квиллер.
   – Не могу сказать. В типографии печатали снимки, и, возможно, чья-то сигарета… Растворители, которыми чистят Старые прессы, огнеопасны, достаточно одной искры и – пламя до небес!
   – Есть подозрение, что это поджог?
   – Никаких намёков. Нет причины вызывать туда начальника полиции.
   – Но вы спасли мастерскую и почтовое отделение, Брюс.
   – Да, ребята молодцы, но было очень опасно.
   По дороге домой Квиллер остановился у городской библиотеки, чтобы заглянуть в читальный зал. Человека, который заявил, что он историк, там не было, и служащие не видели его со вторника. Полли Дункан тоже не было, клерки сказали, что она уехала на день.
   На обед в этот вечер миссис Кобб подала бефстроганов и лапшу с маком. После второй перемены блюд и куска тыквенного пирога Квиллер, взяв несколько газет и два новых журнала, пошёл в библиотеку. Он задёрнул шторы и поднёс спичку к конструкции мистера О'Делла из расколотых поленьев, щепок и скрученных бумажек. Затем он вытянулся в своём любимом глубоком кресле и положил ноги на диван.
   Коты немедленно засвидетельствовали ему своё почтение. Они знали, что огонь займётся прежде, чем разольется аромат дерева, прежде, чем начнут потрескивать поленья, даже прежде, чем сгорит спичка, после умывания в отблесках пламени Коко принялся обнюхивать книги, а Юм-Юм прыгнула Квиллеру на колени и раза три повернулась, прежде чем нашла удобное положение.
   Кошечка была необычайно привязана к человеку. Она лежала у Квиллера на коленях и, мурлыча, смотрела на него обожающими глазами. Ничего ей так не нравилось, как трогать его усы своей бархатной лапкой. Правду сказать, он называл её своей маленькой возлюбленной, но её навязчивое желание быть рядом иногда мешало ему. Он рассказал об этом Лори Бамба, молодой женщине, знавшей о кошках всё.
   – Они тянутся к противоположному полу, – объяснила Лори, – и знают, что к чему. Это трудно объяснить.
 
   Юм-Юм спала на его коленях, когда Квиллер услышал первый стук. Не имело смысла бранить Коко. Ему в одно ухо влетало, в другое вылетало. Когда раньше он получал нагоняй, то не только обижался, но и находил способ отплатить. К тому же Квиллер усвоил, что при любом раскладе последнее слово всегда оставалось за сиамским котом.
   Он тяжело вздохнул, перенес комочек спящего меха на диван и пошёл посмотреть, какая книга упала на этот раз. Как он и ожидал – опять Шекспир, хотя миссис Фулгров натёрла переплеты смесью ланолина и костного масла, используемого при выделке кожи, оба ингредиента – экологически чистый продукт. Но чем бы ни объяснялся интерес Коко к томикам Шекспира, два из них сейчас лежали на полу, две любимые Квиллером пьесы: «Макбет» и «Юлий Цезарь».
   Он, полистал страницы, пока не нашёл отрывок, который особенно ему нравился, – сцена заговора: люди, замышляющие убийство Цезаря, встречаются под покровом темноты, кутая лица в плащи. Омоем руки Цезаревой кровью по локоть и мечи, обрызгав ею, идёмте все…
   «Заговор, размышлял Квиллер, любимый приём Шекспира: создавать конфликт, нагнетать напряжение, нахватывая чувства аудитории». В «Макбете» – заговор с целью убить старого короля. Но кто бы подумал, что в старике столько крови?
   Покалывание над верхней губой встревожило Квиллера. Не заговор ли – двойная трагедия «Пустячка»? Ключа к разгадке у него не было, только предчувствие, неясное ощущение в корнях усов.
   Когда-то, работая криминальным репортёром, он создал сеть анонимных информаторов. Но в Мускаунти у него таковой не имелось. Хотя местные жители были отъявленными сплетниками, они избегали болтать с посторонними, а Квиллер оставался для них посторонним даже после восемнадцати месяцев, проведённых здесь.
   Он бросил взгляд на календарь. Среда, тринадцатое ноября. К вечеру четырнадцатого он мог бы наверняка собрать семьдесят пять болтунов под своей крышей.
   – Отличная идея, старая ищейка, – сказал он Коко, – завтра вечером мы кое-что узнаем.

ПЯТЬ

   Четверг, четырнадцатое ноября
 
   Было не слишком холодно, не слишком ветрено, не слишком сыро. Вечером семьдесят пять членов Исторического общества и клуба «Старая гвардия» придут впервые обозревать клингеншоенский особняк, который официально станет клингеншоенским музеем. Как говорилось выше, Квиллер считал особняк слишком роскошной резиденцией для одного бакалавра и двух котов. Поэтому он предложил при содействии Исторического общества открыть его для публики на два-три дня в неделю. Когда мэр сообщил об этом на собрании совета, жители города Пикакс возликовали, а гости, приглашённые на закрытый просмотр, испытали чувство гордости и глубокой признательности. День Квиллера начался, как обычно в его апартаментах над гаражом. Он прослушал прогноз погоды, выпил чашечку растворимого кофе, оделся и спустился в кошачью комнату.
   – Специальный поезд для четвероногих пассажиров подан, – объявил он, открывая плетёную корзину.
   Сиамские коты сидели нос к носу на подоконнике, наслаждаясь тонкими лучами ноябрьского солнца игнорируя приглашение.