Страница:
– Сам видишь, у нас лишних нет, – развел руками Шалтарк. – Мрызлов бери. Хоть дюжину. Скакуны из них неважные, но хоть ноги зря бить не придется.
– Нет, мрызлы нам не нужны, – отказался Окш. – Лошадь всегда себе пропитание найдет. А чем мрызлов кормить? Пусто ведь вокруг. Только волки воют.
– Это точно, – согласился Мавгут, уже истративший, очевидно, весь запас своих каверзных вопросов. – Перестарались мы немного… Запасов не оставили. Но мрызлы в крайнем случае могут из могил кормиться. Это им даже в удовольствие.
– Нет, спасибо. – Окш многозначительно переглянулся с Хавром.
– Давно вы из Чернодолья? – поинтересовался вдруг Шалтарк.
– Недавно. А что такое? – Окш насторожился, хотя вида не подал.
– Покончили там уже с отродьем Клайнора?
– Еще нет. Но скоро прикончат. Его армия попала в окружение.
– Слава небесам! – обрадовался Шалтарк. – Значит, можно спокойно возвращаться. А то ходили слухи, что он осаждает замки и рубит головы всем максарам подряд.
– Было дело. Но Карглак положил этому конец.
– Слава достойнейшему из воинов! – дуэтом проревели максары, а потом Мавгут от себя добавил: – Мы здесь, кстати, тоже выполняем поручение Карглака.
– Это для меня новость! – Окш изобразил удивление. – Почему же он не предупредил меня, когда отпускал в Страну жестянщиков?
– Поручение тайное. Вот почему. – Мавгут даже понизил голос, хотя кто, спрашивается, мог услышать его в этой опустевшей стране, кроме своего же брата максара (как он ошибочно полагал) да тупоголовых мрызлов, понимающих лишь слова команд.
– Если так, я прекращаю расспросы, – сказал Окш. – Чужие тайны меня не касаются.
– Да мы от тебя ничего скрывать и не собираемся, – заверил его Мавгут, которому, очевидно, не терпелось почесать языком. – Раньше это была тайна. А сейчас уже нет… Ты ведь знаешь, что отродье Клайнора раньше жило в этих краях?
– Это все знают, – кивнул Окш.
– Так вот, этот кусок дерьма был не так прост, как нам казалось вначале. Не знаю как, но он сумел добраться до секретов древних мастеров-жестянщиков, тех самых, что построили вокруг Чернододья невидимую стену. Пользуясь этими знаниями, он соорудил свое собственное оружие. Говорят, силу оно имеет неимоверную. Даже наши клинки не идут с ним ни в какое сравнение. Замки сметает целиком. От армий оставляет пустое место.
– Все это глупые россказни! – буркнул Окш, желая раззадорить рассказчика.
– А вот и нет! – горячо возразил тот. – Этот выродок, который сам себя назвал Губителем Максаров, раньше учился на оружейника. И вообще, во всех ремеслах преуспел. Так что сделал он это самое оружие без особого труда… Да только одного не учел…
– Чего же? – не выдержал Окш.
– Того, что Карглак за ним постоянно следит. Когда отродье Клайнора привел армию жестянщиков в Чер-нодолье, Карглак послал нас сюда. Не одних, конечно, а вместе с другими максарами. Задач было несколько. Перво-наперво наказать жестянщиков, чтоб им впредь хвост поднимать неповадно было. Заодно завладеть их имуществом. Много они от нас припрятать успели. А главное, отыскать всех мудрецов и мастеров, помогавших отродью Клайнора создавать то самое оружие. Ну и соответственно отправить их в Чернодолье. Вместе со всем барахлом, которое обнаружится в его мастерской, включая самый последний гвоздь.
– Так у него еще и мастерская была? – деланно удивился Окш.
– Была. На островке, чуть ли не посреди озера. Думал, мы ее там не отыщем.
– Короче, план Карглака удался?
– Вполне, – сообщил Мавгут не без гордости. – Недаром же мы этим делом занимались! Всех кого нужно нашли и по назначению отправили. Ну если только парочка совсем дряхлых стариков в дороге подохла. Теперь сидят все эти умные головы в каком-нибудь подземелье, едят черствый хлеб и мозгуют над тем, как утереть нос отродью Клайнора.
– Губитель Максаров допустил промашку, не стерев своим помощникам память, – с видом знатока сказал Окш.
– Память-то он им стер, да среди максаров есть такие, что могут память отца прочесть в голове сына. Кстати говоря, твоя мамаша такой способностью тоже владела.
– Мудро поступил Карглак. Ничего не скажешь… – задумчиво произнес Окш. – Мастеров разыскал. Мастерскую в Чернодолье вывез…
– Сорок возов всяких железок и стекляшек! – воскликнул Мавгут. – Даже сажу из дымохода в отдельную посудину собрали. Башню эту, в которой мастерская находилась, по кирпичику разнесли. Островок до основания срыли. Камыш на берегу выжгли. Теперь место то никому не найти… Значит, не хочешь мрызлов брать? Решай быстрее, а то нам дальше ехать надо. И так задержались с тобой…
– Мрызлов не буду, – покачал головой Окш, неторопливо расстегивая свой просторный плащ. – Мне лошади нужны.
– Нам они самим нуж…
Шалтарк не успел закончить фразу, потому что Окш аккуратно ткнул его клинком в сердце (не хотелось пачкать обильной кровью седло и чепрак). Мавгут, почуявший опасность еще в последних словах Окша, с места в карьер погнал свою лошадь в сторону ближайшего леска. Возможно, он и ушел бы от возмездия, но Хавр подстрелил скакуна из многозарядки. Пока Мавгут выпутывался из стремян и поводьев, Окш, вскочивший на лошадь Шалтарка, был уже тут как тут…
Мрызлы бросились врассыпную Преследовать их не стали. Лишенные надзора хозяев, они неминуемо должны были истребить друг друга, если не из врожденного жестокосердия, то хотя бы из чувства голода. Мясо мрызлов жестковато и неприятно на вкус, но среди них оно ценится все же выше, чем мертвечина…
– Как ты сам понимаешь, наш договор утратил силу, – сказал Окш, подтягивая на лошади Шалтарка сбрую. – Мне нечем заплатить тебе даже за прошлые услуги. Поэтому я не вправе больше распоряжаться тобой.
' – А я-то, дурак, надеялся разбогатеть, – криво усмехнулся Хавр. – С чем пришел, с тем и уйду.
– Куда ты собираешься направиться?
– Еще не знаю. Звали меня в одну страну. Министром личных дел тамошнего императора. Да уж больно работа канительная. Все его личные дела на бабах завязываются. Сегодня подавай худую и рыжую, а завтра толстую и черную. Кроме всего прочего, предпочтение отдается девственницам. Вот и носишься целый день как пчелка… А сам ты куда?
– В Чернодолье, – сказал Окш как о чем-то само собой разумеющемся.
– Зачем? – У Хавра глаза на лоб полезли.
– Максаров губить, зачем же еще… Другого занятия я для себя не представляю.
– Ты с ума сошел! Эштра, наверное, уже давно столковалась с Карглаком, и сейчас пленные мастера-жестянщики изучают твое оружие. Если они раскроют его секрет, то обязательно поделятся им с максарами. Тогда клинок тебе больше не поможет.
– Не хочу загадывать наперед. Война только началась. Глупо надеяться на ее скорое завершение.
– Ты что-то задумал, – медленно произнес Хавр. – И, как мне кажется, что-то страшное…
– Не принимай мои проблемы близко к сердцу, – натянуто рассмеялся Окш. – Ну, будем прощаться… – И все же, что у тебя на уме?
– Не твое дело! – отрезал Окш, вскакивая в седло.
– Подожди! – Хавр ухватился за его стремя. – Хоть ты и считаешь, что наш договор утратил силу, я согласен служить тебе и дальше. Даже даром.
– Служи, я не возражаю. Однако учти на будущее, что хозяин не обязан делиться со слугою своими планами. Если это тебя устраивает, можешь примоститься у меня за спиной. Конь, я думаю, выдержит, ведь мы вдвоем весим ненамного больше, чем этот обжора Шалтарк…
Когда впереди замаячили каменные истуканы, удерживающие на своих плечах невидимый, но непроницаемый купол, защищающий Чернодолье не только от мести врага, но и от гнева богов, Хавр, и без того обеспокоенный странным поведением Окша, спросил:
– Почему ты свернул на другую дорогу? Так мы в Чернодолье не попадем. В ворота может пройти далеко. не каждый.
– Я пройду! – Судя по тону, эта фраза имела и другой смысл: «Отвяжись от меня!"
В полусотне шагов от гранитного колосса, чьи весьма условно выполненные ноги образовывали как бы глубокую арку, под сводами которой мог пройти лишь исконный житель Чернодолья, да и то лишь тот, кто унаследовал ключ к этим колдовским воротам от своих предков вместе с клинком, гербом и родовым замком, Окш соскочил с коня.
– Приехали, – сказал он, направляясь к истукану. – Ноги размять не хочешь?
Хавр, пребывавший в состоянии полной растерянности, вынужден был покинуть свое место на лошадином крупе и отправиться вслед за Окшем, уже успевшим обнажить клинок. У него вертелось на языке немало вопросов, но, судя по настроению Губителя Максаров, задавать их сейчас было бесполезно.
Окш тем временем приступил к действиям, похоже, заранее хорошо обдуманным. Несколькими взмахами клинка он проделал в одной из опор арки отверстие, вполне достаточное для того, чтобы в него мог пролезть человек, и, прежде чем Хавр успел удержать его, нырнул во мрак.
Из дыры, как ни странно, тянуло не затхлостью или плесенью, а острой свежестью, какая бывает только на берегу моря в преддверии бури. Слышно было, как Окш копается внутри, что-то бормочет и позвякивает металлом. Хавр хотел было предложить ему факел, но вовремя вспомнил, что истинные максары видят в темноте куда лучше, чем кошки.
Так продолжалось довольно долго, и Хавр уже начал изнывать от тревожного ожидания, усугубленного вынужденным бездельем, когда внезапно внутри колонны, внушительной, как привратная башня, что-то ослепительно сверкнуло, словно огромное кресало ударило о кремень соответствующего размера.
Сразу после этого из дыры вывалился Окш. Был он весь перепачкан пылью, ржавчиной и сажей, но на лице имел выражение человека, с честью выполнившего какую-то весьма ответственную работу.
– Умели раньше строить, – сказал он, рукавом размазывая по лбу пот и грязь. – Сколько времени прошло, а все как новенькое. Метелочкой бы только пройтись… Кстати, там чьи-то кости лежат. Наверное, того самого мастера, которого этот каменный болван изображает. Все чин по чину. Одет в саван, а под головой мешок с подарками. Чтобы, значит, в потусторонний мир без задержек пропустили.
Упреждая вопрос, написанный: на физиономии Хавра, Окш быстро добавил:
– Ты есть хочешь? У меня от голода даже кишки свело. Пойди-ка пошарь в переметной суме. Не может такого быть, чтобы доблестный воин Шалтарк не припас в дорогу чего-нибудь вкусненького. Я бы сейчас даже от жареной человечинки не отказался.
Шутка получилась весьма неудачная, но это ничуть не смутило Окша. Создавалось впечатление, что он болтает языком по той же причине, по которой другие кусают ногти или приплясывают на одном месте, то есть от чувства нетерпения, сдобренного еще и волнением. При этом все внимание Окша было обращено на некую ничем не примечательную (и более того, заметную только ему одному) точку, находившуюся где-то сбоку от истукана. По крайней мере туда был обращен его взгляд.
Лошадь, тоже успевшая проголодаться, при приближении Хавра требовательно заржала И попыталась укусить его, однако, получив кулаком по морде, сразу успокоилась, вернее, смирилась.
В переметной суме, оставшейся на память о Шал-тарке, было немало всякого добра, а вот из съестного имелось в наличии только вино, сыр да мешочек жареных орехов. Торбу с предназначенным для лошади зерном во внимание можно было не принимать.
Впрочем, Окш остался доволен и этим.
– Сойдет, – сказал он, когда Хавр доложил ему о своих находках.
Взор Окша был прикован к прежнему месту, и, проследив его, Хавр с удивлением обнаружил, что на черном граните появилась еще более черная линия, проведенная как по линейке между двумя соседними истуканами. Внимательно присмотревшись, можно было заметить, что она постепенно расширяется, становясь при этом чуть глубже.
Окш, не глядя, схватил фляжку, сделал несколько жадных глотков, подавился и в сердцах швырнул ее в сторону Чернодолья. (Фляжка исчезла, не пролетев и пары саженей.) От орехов и сыра он отмахнулся. Непонятно было, зачем он вообще гонял Хавра на поиски еды.
Бередящий душу запах приближающейся бури, тревожный запах нарождающихся молний между тем усиливался. Волосы Хавра вдруг сами собой зашевелились, словно в них завелись блохи, а когда он машинально тронул шевелюру рукой, раздалось легкое, сухое потрескивание. К обычным для этих пустынных мест звукам – вою ветра и шороху песка – присоединилось низкое негромкое гудение, словно во вскрытом чреве истукана ожил огромный рой пчел.
Лицо Окша было по-прежнему сосредоточенно-хмурым, и определить, доволен он результатами своих наблюдений или нет, не представлялось возможным. Внезапно он резко повернулся и, бросив на ходу: «Поехали дальше», – быстро зашагал к лошади.
До ближайшего истукана было рукой подать, но Окш устроил такую скачку, что Хавр едва не свалился со скользкого от пота лошадиного крупа. Загадочная линия (скорее уже канавка), тянувшаяся справа, служила для них как бы ориентиром. На поверхности, накрывшей Чернодолье невидимой стеной, время от времени появлялись и тут же пропадали радужные разводы, как это бывает, когда в прозрачную речную воду попадает несколько капель фонарного масла.
У следующего каменного истукана, ничем почти не отличавшегося от предыдущего, Окш спешился, и все повторилось в прежней последовательности: резкие взмахи клинка, зияющая дыра, открывшаяся в ноге-опоре, сосредоточенная возня внутри, треск искр, способных испепелить доброе дерево, свежий запах надвигающейся грозы – только на этот раз все закончилось намного быстрее. Наверное, Окш успел набить руку.
Когда они направились к третьему истукану, ширина линии, очерчивающей границу Чернодолья, уже достигла пяди, а перепад уровней между ее внешним и внутренним краем превысил толщину большого пальца.
Так они миновали около дюжины истуканов, делая краткую остановку возле каждого. Окш работал быстро и сосредоточенно, лишь изредка отпуская малозначительные, а то и вовсе бессмысленные замечания. Все вопросы Хавра, сформулированные предельно осторожно, он или игнорировал, или пытался обратить в шутку.
Время шло, а Окш не обнаруживал никаких признаков усталости. Даже нервы его, похоже, успокоились – по крайней мере, он уже не пялился себе под ноги, словно змеелов, с надеждой, но и с опаской ожидающий появления какого-нибудь опасного гада. Черная идеально ровная канавка, пока что являвшаяся единственным зримым результатом его странных визитов в чрево древних великанов (и природа которой оставалась для Хавра тайной), быстро удлинялась и расширялась. Камешек, брошенный в нее, исчезал, едва успев докатиться до внутреннего края.
Внезапно вдали что-то грохнуло, словно выпалила целая батарея картечниц. У самого горизонта, приблизительно в том месте, с которого они начали объезд границ Чернодолья, встало облако пыли и каменного крошева. Нетрудно было догадаться, что это взорвался один из истуканов, ставших жертвой Окша. Канавка мгновенно превратилась в борозду, преодолеть которую теперь можно было только с хорошего разбега.
– Наконец-то! – произнес Окш с нескрываемым облегчением, а затем добавил загадочную, чересчур пышную для него фразу: – Ветер времени рвет паруса пространства.
– Ты что-то сделал с защитной стеной? – эта догадка уже давно вызревала в голове Хавра.
– Неужели же я искал место, где можно спокойно справить нужду? – усмехнулся Окш. – Предыдущим ходом Карглак если и не обыграл меня, то поставил в затруднительное положение. А это мой ответ ему. А заодно и всем его приспешникам, уже решившим было, что Губитель Максаров обезврежен. Такого сюрприза они ожидать никак не могут.
– Подожди… Я не понимаю, в чем тут подвох. Стена исчезнет?
– Конечно, – охотно подтвердил Окш.
– И что из этого? Чем это может навредить макса-рам? Ни в одном из ближайших миров у них нет достойных противников, особенно сейчас, после гибели жестянщиков. Они давным-давно перестали бояться чужого вторжения.
– Раньше ты соображал лучше. Особенно когда работал на Карглака. – Не ясно было, зачем Окш старается уязвить Хавра. – Стена исчезнет, но перед этим она превратится в мешок, медленно и неотвратимо затягивающийся мешок, внутри которого окажется все Чернодолье вместе с максарами, их слугами, их замками и, что действительно обидно, вместе с их сокровищами. Понимаешь?
– Пока еще не совсем…
– Ты плавал когда-нибудь на парусниках?
– Приходилось.
– Парус крепится к мачте или рее специальными тросами. Если половину или даже треть из них перерезать, ветер легко справится с остальными и унесет парус прочь. Или обрушит его на палубу. Если верить покойному Азду, защитная стена будет действовать только дотех пор, пока целы девять десятых из числа ее опор. Я же вывел из строя четвертую их часть. О том, как это делается, подробно изложено во все том же завещании Азда… Лишившись притока энергии, стена начала сжиматься, пожирая пространство, оставшееся внутри нее. Мешок затягивается, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не превратится в нечто такое, чего даже нельзя измерить. Тогда Чернодолье провалится в тарта-рары. Что будет дальше, я не знаю. Но максары уже никогда не вернутся в этот мир.
– И давно у тебя родилась подобная идея? – поинтересовался Хавр.
– Это непростой вопрос… Моментом зачатия можно считать тот день, когда я закончил изучение опусов Азда, а родовые схватки начались сразу после того, как рухнули надежды на воссоздание межпространственного оружия. Все это время плод зрел вот здесь, – Окш постучал себя пальцем по голове.
Где-то вдали снова гулко рвануло, и когда Хавр покосился на борозду, она уже превратилась в ров, дно которого откосом спускалось к дальнему краю.
Пейзаж Чернодолья тем временем неуловимо изменился. Перспектива исказилась, другими стали пропорции привычных предметов. Холмы отдалились и как бы вросли в землю. Развалины древнего замка сместились к самому горизонту и были теперь еле видны. И вообще у Хавра создалось впечатление, что он смотрит на мир через перевернутую зрительную трубу.
– Когда все закончится, здесь останется дыра, куда более грандиозная и мрачная, чем та, что ведет в преисподнюю, – сказал Окш. – Наши потомки смогут любоваться ею и сотни поколений спустя.
– Если только мы по твоей милости вообще не лишимся потомков… Пойми, дыра останется не только здесь, но и во всей структуре мироздания! Ты не только обрезал тросы, крепящие парус, ты еще и пробил днище лодки, в которой все мы плывем из прошлого в будущее. Я даже не представляю, какие последствия может иметь твой поступок… Неужели уже ничего нельзя поправить?
– Предлагаешь вернуть стену на прежнее место?
– Хотя бы!
– И оставить максаров в покое? Дать им возможность жить и здравствовать? – Начавшийся спор не помешал Окшу проявить заботу о лошади, выразившуюся в том, что он навесил ей на морду торбу с зерном.
– Неужели все они заслужили той участи, которую ты им уготовил?
– Об этом говорить уже поздно. Слышишь? – Окш на мгновение умолк, пережидая грохот очередного взрыва. – События развиваются сами собой. Это как лесной пожар. Уж если мы его зажгли, то вряд ли сумеем потушить самостоятельно. Лучше позаботиться о собственной безопасности… Хотя нет! Кажется, я что-то упустил из вида…
Он подошел поближе к еще абсолютно неповрежденному истукану (какой это был по счету – пятнадцатый, двадцатый?) и швырнул в проем арки камушек, исчезнувший с той же неотвратимостью, с какой исчезает капля воды, упавшая на раскаленную сковородку.
– Эти ворота действуют как обратный клапан. Пропускают только в одну сторону, – задумчиво произнес он. – Выйти может абсолютно каждый, а войти только тот, кто знает секрет ворот. Пока хоть один такой каменный болван цел, максары имеют возможность покинуть Чернодолье, хотя я и очень сомневаюсь в этом… Они, наверное, до сих пор не догадываются, в какую ловушку угодили. Но на всякий случай не мешает перестраховаться. Ни одна мышь не должна проникнуть оттуда сюда. Хватит того, что Карглак дважды ускользал от возмездия…
Окш выхватил клинок, который успел перед этим сунуть в ножны, однако отчаянный крик Хавра пригвоздил его к месту.
– Стой! – Тот сорвал с плеча многозарядку. – Ни шага дальше! Хватит! Кончай свои дурацкие опыты! Нужно думать о том, как спасти этот мир, а не как окончательно доконать его.
– Осторожней, любезный, – в голосе Окша звенело опасное веселье человека, готового абсолютно на все. – Еще неизвестно, причинят ли мне вред твои пули, но после близкого знакомствам моим клинком тебя не сошьет даже Эштра.
Прежде чем Хавр успел глазом моргнуть, призрачное лезвие промелькнуло над ним, и многозарядка, укоротившаяся ровно наполовину, сразу полегчала.
– Теперь ты понимаешь разницу между человеком и максаром? – осведомился Окш через плечо. – Для вас же будет лучше, если я останусь единственным представителем этой расы… Хотя только одним богам известно, как скучно жить гордому и непобедимому горностаю среди крыс и хорьков…
Окш исчез в черном чреве истукана, и вскоре с многострадальной стеной стали происходить всякие метаморфозы – она то резко мутнела, теряя первозданную прозрачность, то начинала искрить всей своей необъятной поверхностью, и тогда казалось, что с небес низвергается сверкающий фиолетовый дождь.
Впрочем, Хавр уже перестал обращать на это внимание. Отупляющая слабость, знакомая ныряльщикам, добывающим жемчуг из морских глубин, да рудокопам, вынужденным день за днем дышать ядовитым воздухом свинцовых или ртутных копей, охватила его. Еле переставляя ноги, он отошел подальше от быстро расширяющегося, а главное, углубляющегося рва и присел прямо на голую землю.
– Кричите и будете услышаны… – пробормотал он. – Молите, и молитва ваша дойдет по назначению…Только боюсь, мне уже не докричаться… Голос не тот… Доверия не вызывает…
Некоторое время Хавр сидел неподвижно, пытаясь побороть поселившуюся в его теле расслабляющую пустоту, а потом заговорил, глядя не в небо, как это принято при общении с богами, и не в землю, как это полагается при беседах с мертвыми, а прямо перед собой – в пустоту.
Говорил он медленно и негромко, хотя слова были вовсе не обязательны. Хватило бы и мыслей, сформулированных соответствующим образом. Главное здесь заключалось в интонации.
Начал Хавр так:
– Я знаю, что вы слышите меня, вездесущие и бессмертные существа, пришедшие в этот мир еще до того, как пар стал водой, огонь – светом, а пустота – земной твердью. Вы должны слышать меня хотя бы потому, что от вашего внимания не может ускользнуть ничто: ни писк комара, ни грохот извергающегося вулкана, ни самые никчемные из всех существующих в природе звуков – человеческая речь… И совсем не важно, как вы прореагируете на услышанное. Главное, что вы слышите… Я осмелился говорить с вами исключительно по той причине, что когда-то в прошлом уже имел такое право. Мне позволено было общаться с вами, дабы потом доводить до людей вашу волю… Каюсь, я оказался плохим помощником и лукавым слугой. Неверие, стяжательство, суетность и гордыня послужили причиной моего отлучения. Даже теперь, по прошествии столь долгого времени, я не смею молить о прощении… Я молю совсем о другом…
Окш между тем уже закончил все свои дела внутри истукана и вылез наружу. Дабы убедиться, что его старания не пропали даром, он провел очень простой, но убедительный эксперимент. Отобрав у лошади торбу с недоеденным зерном, он почти силой затолкал полуголодную скотину под арку ворот, а когда та, оказавшись по другую сторону истукана, стала тревожно метаться, позвал обратно.
Лошадь, привлеченная не столько призывами Окша, сколько видом зерна, которое он щедро рассыпал вокруг, доверчиво сунулась обратно… и тут же бесследно пропала. Оставалось только надеяться, что бедному животному повезло больше, чем его покойному хозяину, и оно угодило в мир, богатый тучными пастбищами и обильными водопоями.
Вся эта кутерьма не могла не отвлечь Хавра от его загадочного занятия, которое с одинаковым успехом можно было назвать и молитвой, и исповедью, и даже докладом о текущей обстановке. Однако он сумел вновь сосредоточиться и тем же тихим голосом, с теми же просительными интонациями продолжил:?…Я молю совсем о другом. В этом времени и в этом месте, где я сейчас нахожусь, может случиться непоправимая беда. Одна из тех, что погубили уже немало миров, в том числе и мою родину. Не мне объяснять вам, всевидящим и всезнающим созданиям, на какие преступления, как вольные, так и невольные, способен человек, из гордыни или невежества поставивший себя не только выше своих собратьев, но и выше тех сил, в чьем ведении находятся нити судеб, пряжа событий и ткацкий станок мироздания. Став причастным к величайшим тайнам природы, он использует эти знания не на благо, а во вред ей… То, что сейчас пытается совершить этот заблудший, может не только погубить несметное количество живых существ, но и оставить такую прореху в структуре Вселенной, которую не удастся заштопать ни вам, властелинам времени, ни вам, властелинам пространства. Простите меня за невольную дерзость, но я знаю, о чем говорю. Уверен, вы прекрасно понимаете меня, ведь нечто подобное уже случалось прежде…
– Что ты там бормочешь, как монах перед дверями борделя? – крикнул ему Окш. – Грехи замаливаешь? Или уже окончательно спятил? Лучше иди сюда. Вместе полюбуемся на гибель Чернодолья. Я так закупорил все выходы, что наружу не выскользнет даже тот, кто посвящен в тайну ворот… Дом горит, стены рушатся, двери заперты, а хозяева продолжают пировать и восторгаться своим собственным величием. Ну чем не поучительная сценка? Впору басню писать.
– Нет, мрызлы нам не нужны, – отказался Окш. – Лошадь всегда себе пропитание найдет. А чем мрызлов кормить? Пусто ведь вокруг. Только волки воют.
– Это точно, – согласился Мавгут, уже истративший, очевидно, весь запас своих каверзных вопросов. – Перестарались мы немного… Запасов не оставили. Но мрызлы в крайнем случае могут из могил кормиться. Это им даже в удовольствие.
– Нет, спасибо. – Окш многозначительно переглянулся с Хавром.
– Давно вы из Чернодолья? – поинтересовался вдруг Шалтарк.
– Недавно. А что такое? – Окш насторожился, хотя вида не подал.
– Покончили там уже с отродьем Клайнора?
– Еще нет. Но скоро прикончат. Его армия попала в окружение.
– Слава небесам! – обрадовался Шалтарк. – Значит, можно спокойно возвращаться. А то ходили слухи, что он осаждает замки и рубит головы всем максарам подряд.
– Было дело. Но Карглак положил этому конец.
– Слава достойнейшему из воинов! – дуэтом проревели максары, а потом Мавгут от себя добавил: – Мы здесь, кстати, тоже выполняем поручение Карглака.
– Это для меня новость! – Окш изобразил удивление. – Почему же он не предупредил меня, когда отпускал в Страну жестянщиков?
– Поручение тайное. Вот почему. – Мавгут даже понизил голос, хотя кто, спрашивается, мог услышать его в этой опустевшей стране, кроме своего же брата максара (как он ошибочно полагал) да тупоголовых мрызлов, понимающих лишь слова команд.
– Если так, я прекращаю расспросы, – сказал Окш. – Чужие тайны меня не касаются.
– Да мы от тебя ничего скрывать и не собираемся, – заверил его Мавгут, которому, очевидно, не терпелось почесать языком. – Раньше это была тайна. А сейчас уже нет… Ты ведь знаешь, что отродье Клайнора раньше жило в этих краях?
– Это все знают, – кивнул Окш.
– Так вот, этот кусок дерьма был не так прост, как нам казалось вначале. Не знаю как, но он сумел добраться до секретов древних мастеров-жестянщиков, тех самых, что построили вокруг Чернододья невидимую стену. Пользуясь этими знаниями, он соорудил свое собственное оружие. Говорят, силу оно имеет неимоверную. Даже наши клинки не идут с ним ни в какое сравнение. Замки сметает целиком. От армий оставляет пустое место.
– Все это глупые россказни! – буркнул Окш, желая раззадорить рассказчика.
– А вот и нет! – горячо возразил тот. – Этот выродок, который сам себя назвал Губителем Максаров, раньше учился на оружейника. И вообще, во всех ремеслах преуспел. Так что сделал он это самое оружие без особого труда… Да только одного не учел…
– Чего же? – не выдержал Окш.
– Того, что Карглак за ним постоянно следит. Когда отродье Клайнора привел армию жестянщиков в Чер-нодолье, Карглак послал нас сюда. Не одних, конечно, а вместе с другими максарами. Задач было несколько. Перво-наперво наказать жестянщиков, чтоб им впредь хвост поднимать неповадно было. Заодно завладеть их имуществом. Много они от нас припрятать успели. А главное, отыскать всех мудрецов и мастеров, помогавших отродью Клайнора создавать то самое оружие. Ну и соответственно отправить их в Чернодолье. Вместе со всем барахлом, которое обнаружится в его мастерской, включая самый последний гвоздь.
– Так у него еще и мастерская была? – деланно удивился Окш.
– Была. На островке, чуть ли не посреди озера. Думал, мы ее там не отыщем.
– Короче, план Карглака удался?
– Вполне, – сообщил Мавгут не без гордости. – Недаром же мы этим делом занимались! Всех кого нужно нашли и по назначению отправили. Ну если только парочка совсем дряхлых стариков в дороге подохла. Теперь сидят все эти умные головы в каком-нибудь подземелье, едят черствый хлеб и мозгуют над тем, как утереть нос отродью Клайнора.
– Губитель Максаров допустил промашку, не стерев своим помощникам память, – с видом знатока сказал Окш.
– Память-то он им стер, да среди максаров есть такие, что могут память отца прочесть в голове сына. Кстати говоря, твоя мамаша такой способностью тоже владела.
– Мудро поступил Карглак. Ничего не скажешь… – задумчиво произнес Окш. – Мастеров разыскал. Мастерскую в Чернодолье вывез…
– Сорок возов всяких железок и стекляшек! – воскликнул Мавгут. – Даже сажу из дымохода в отдельную посудину собрали. Башню эту, в которой мастерская находилась, по кирпичику разнесли. Островок до основания срыли. Камыш на берегу выжгли. Теперь место то никому не найти… Значит, не хочешь мрызлов брать? Решай быстрее, а то нам дальше ехать надо. И так задержались с тобой…
– Мрызлов не буду, – покачал головой Окш, неторопливо расстегивая свой просторный плащ. – Мне лошади нужны.
– Нам они самим нуж…
Шалтарк не успел закончить фразу, потому что Окш аккуратно ткнул его клинком в сердце (не хотелось пачкать обильной кровью седло и чепрак). Мавгут, почуявший опасность еще в последних словах Окша, с места в карьер погнал свою лошадь в сторону ближайшего леска. Возможно, он и ушел бы от возмездия, но Хавр подстрелил скакуна из многозарядки. Пока Мавгут выпутывался из стремян и поводьев, Окш, вскочивший на лошадь Шалтарка, был уже тут как тут…
Мрызлы бросились врассыпную Преследовать их не стали. Лишенные надзора хозяев, они неминуемо должны были истребить друг друга, если не из врожденного жестокосердия, то хотя бы из чувства голода. Мясо мрызлов жестковато и неприятно на вкус, но среди них оно ценится все же выше, чем мертвечина…
– Как ты сам понимаешь, наш договор утратил силу, – сказал Окш, подтягивая на лошади Шалтарка сбрую. – Мне нечем заплатить тебе даже за прошлые услуги. Поэтому я не вправе больше распоряжаться тобой.
' – А я-то, дурак, надеялся разбогатеть, – криво усмехнулся Хавр. – С чем пришел, с тем и уйду.
– Куда ты собираешься направиться?
– Еще не знаю. Звали меня в одну страну. Министром личных дел тамошнего императора. Да уж больно работа канительная. Все его личные дела на бабах завязываются. Сегодня подавай худую и рыжую, а завтра толстую и черную. Кроме всего прочего, предпочтение отдается девственницам. Вот и носишься целый день как пчелка… А сам ты куда?
– В Чернодолье, – сказал Окш как о чем-то само собой разумеющемся.
– Зачем? – У Хавра глаза на лоб полезли.
– Максаров губить, зачем же еще… Другого занятия я для себя не представляю.
– Ты с ума сошел! Эштра, наверное, уже давно столковалась с Карглаком, и сейчас пленные мастера-жестянщики изучают твое оружие. Если они раскроют его секрет, то обязательно поделятся им с максарами. Тогда клинок тебе больше не поможет.
– Не хочу загадывать наперед. Война только началась. Глупо надеяться на ее скорое завершение.
– Ты что-то задумал, – медленно произнес Хавр. – И, как мне кажется, что-то страшное…
– Не принимай мои проблемы близко к сердцу, – натянуто рассмеялся Окш. – Ну, будем прощаться… – И все же, что у тебя на уме?
– Не твое дело! – отрезал Окш, вскакивая в седло.
– Подожди! – Хавр ухватился за его стремя. – Хоть ты и считаешь, что наш договор утратил силу, я согласен служить тебе и дальше. Даже даром.
– Служи, я не возражаю. Однако учти на будущее, что хозяин не обязан делиться со слугою своими планами. Если это тебя устраивает, можешь примоститься у меня за спиной. Конь, я думаю, выдержит, ведь мы вдвоем весим ненамного больше, чем этот обжора Шалтарк…
Когда впереди замаячили каменные истуканы, удерживающие на своих плечах невидимый, но непроницаемый купол, защищающий Чернодолье не только от мести врага, но и от гнева богов, Хавр, и без того обеспокоенный странным поведением Окша, спросил:
– Почему ты свернул на другую дорогу? Так мы в Чернодолье не попадем. В ворота может пройти далеко. не каждый.
– Я пройду! – Судя по тону, эта фраза имела и другой смысл: «Отвяжись от меня!"
В полусотне шагов от гранитного колосса, чьи весьма условно выполненные ноги образовывали как бы глубокую арку, под сводами которой мог пройти лишь исконный житель Чернодолья, да и то лишь тот, кто унаследовал ключ к этим колдовским воротам от своих предков вместе с клинком, гербом и родовым замком, Окш соскочил с коня.
– Приехали, – сказал он, направляясь к истукану. – Ноги размять не хочешь?
Хавр, пребывавший в состоянии полной растерянности, вынужден был покинуть свое место на лошадином крупе и отправиться вслед за Окшем, уже успевшим обнажить клинок. У него вертелось на языке немало вопросов, но, судя по настроению Губителя Максаров, задавать их сейчас было бесполезно.
Окш тем временем приступил к действиям, похоже, заранее хорошо обдуманным. Несколькими взмахами клинка он проделал в одной из опор арки отверстие, вполне достаточное для того, чтобы в него мог пролезть человек, и, прежде чем Хавр успел удержать его, нырнул во мрак.
Из дыры, как ни странно, тянуло не затхлостью или плесенью, а острой свежестью, какая бывает только на берегу моря в преддверии бури. Слышно было, как Окш копается внутри, что-то бормочет и позвякивает металлом. Хавр хотел было предложить ему факел, но вовремя вспомнил, что истинные максары видят в темноте куда лучше, чем кошки.
Так продолжалось довольно долго, и Хавр уже начал изнывать от тревожного ожидания, усугубленного вынужденным бездельем, когда внезапно внутри колонны, внушительной, как привратная башня, что-то ослепительно сверкнуло, словно огромное кресало ударило о кремень соответствующего размера.
Сразу после этого из дыры вывалился Окш. Был он весь перепачкан пылью, ржавчиной и сажей, но на лице имел выражение человека, с честью выполнившего какую-то весьма ответственную работу.
– Умели раньше строить, – сказал он, рукавом размазывая по лбу пот и грязь. – Сколько времени прошло, а все как новенькое. Метелочкой бы только пройтись… Кстати, там чьи-то кости лежат. Наверное, того самого мастера, которого этот каменный болван изображает. Все чин по чину. Одет в саван, а под головой мешок с подарками. Чтобы, значит, в потусторонний мир без задержек пропустили.
Упреждая вопрос, написанный: на физиономии Хавра, Окш быстро добавил:
– Ты есть хочешь? У меня от голода даже кишки свело. Пойди-ка пошарь в переметной суме. Не может такого быть, чтобы доблестный воин Шалтарк не припас в дорогу чего-нибудь вкусненького. Я бы сейчас даже от жареной человечинки не отказался.
Шутка получилась весьма неудачная, но это ничуть не смутило Окша. Создавалось впечатление, что он болтает языком по той же причине, по которой другие кусают ногти или приплясывают на одном месте, то есть от чувства нетерпения, сдобренного еще и волнением. При этом все внимание Окша было обращено на некую ничем не примечательную (и более того, заметную только ему одному) точку, находившуюся где-то сбоку от истукана. По крайней мере туда был обращен его взгляд.
Лошадь, тоже успевшая проголодаться, при приближении Хавра требовательно заржала И попыталась укусить его, однако, получив кулаком по морде, сразу успокоилась, вернее, смирилась.
В переметной суме, оставшейся на память о Шал-тарке, было немало всякого добра, а вот из съестного имелось в наличии только вино, сыр да мешочек жареных орехов. Торбу с предназначенным для лошади зерном во внимание можно было не принимать.
Впрочем, Окш остался доволен и этим.
– Сойдет, – сказал он, когда Хавр доложил ему о своих находках.
Взор Окша был прикован к прежнему месту, и, проследив его, Хавр с удивлением обнаружил, что на черном граните появилась еще более черная линия, проведенная как по линейке между двумя соседними истуканами. Внимательно присмотревшись, можно было заметить, что она постепенно расширяется, становясь при этом чуть глубже.
Окш, не глядя, схватил фляжку, сделал несколько жадных глотков, подавился и в сердцах швырнул ее в сторону Чернодолья. (Фляжка исчезла, не пролетев и пары саженей.) От орехов и сыра он отмахнулся. Непонятно было, зачем он вообще гонял Хавра на поиски еды.
Бередящий душу запах приближающейся бури, тревожный запах нарождающихся молний между тем усиливался. Волосы Хавра вдруг сами собой зашевелились, словно в них завелись блохи, а когда он машинально тронул шевелюру рукой, раздалось легкое, сухое потрескивание. К обычным для этих пустынных мест звукам – вою ветра и шороху песка – присоединилось низкое негромкое гудение, словно во вскрытом чреве истукана ожил огромный рой пчел.
Лицо Окша было по-прежнему сосредоточенно-хмурым, и определить, доволен он результатами своих наблюдений или нет, не представлялось возможным. Внезапно он резко повернулся и, бросив на ходу: «Поехали дальше», – быстро зашагал к лошади.
До ближайшего истукана было рукой подать, но Окш устроил такую скачку, что Хавр едва не свалился со скользкого от пота лошадиного крупа. Загадочная линия (скорее уже канавка), тянувшаяся справа, служила для них как бы ориентиром. На поверхности, накрывшей Чернодолье невидимой стеной, время от времени появлялись и тут же пропадали радужные разводы, как это бывает, когда в прозрачную речную воду попадает несколько капель фонарного масла.
У следующего каменного истукана, ничем почти не отличавшегося от предыдущего, Окш спешился, и все повторилось в прежней последовательности: резкие взмахи клинка, зияющая дыра, открывшаяся в ноге-опоре, сосредоточенная возня внутри, треск искр, способных испепелить доброе дерево, свежий запах надвигающейся грозы – только на этот раз все закончилось намного быстрее. Наверное, Окш успел набить руку.
Когда они направились к третьему истукану, ширина линии, очерчивающей границу Чернодолья, уже достигла пяди, а перепад уровней между ее внешним и внутренним краем превысил толщину большого пальца.
Так они миновали около дюжины истуканов, делая краткую остановку возле каждого. Окш работал быстро и сосредоточенно, лишь изредка отпуская малозначительные, а то и вовсе бессмысленные замечания. Все вопросы Хавра, сформулированные предельно осторожно, он или игнорировал, или пытался обратить в шутку.
Время шло, а Окш не обнаруживал никаких признаков усталости. Даже нервы его, похоже, успокоились – по крайней мере, он уже не пялился себе под ноги, словно змеелов, с надеждой, но и с опаской ожидающий появления какого-нибудь опасного гада. Черная идеально ровная канавка, пока что являвшаяся единственным зримым результатом его странных визитов в чрево древних великанов (и природа которой оставалась для Хавра тайной), быстро удлинялась и расширялась. Камешек, брошенный в нее, исчезал, едва успев докатиться до внутреннего края.
Внезапно вдали что-то грохнуло, словно выпалила целая батарея картечниц. У самого горизонта, приблизительно в том месте, с которого они начали объезд границ Чернодолья, встало облако пыли и каменного крошева. Нетрудно было догадаться, что это взорвался один из истуканов, ставших жертвой Окша. Канавка мгновенно превратилась в борозду, преодолеть которую теперь можно было только с хорошего разбега.
– Наконец-то! – произнес Окш с нескрываемым облегчением, а затем добавил загадочную, чересчур пышную для него фразу: – Ветер времени рвет паруса пространства.
– Ты что-то сделал с защитной стеной? – эта догадка уже давно вызревала в голове Хавра.
– Неужели же я искал место, где можно спокойно справить нужду? – усмехнулся Окш. – Предыдущим ходом Карглак если и не обыграл меня, то поставил в затруднительное положение. А это мой ответ ему. А заодно и всем его приспешникам, уже решившим было, что Губитель Максаров обезврежен. Такого сюрприза они ожидать никак не могут.
– Подожди… Я не понимаю, в чем тут подвох. Стена исчезнет?
– Конечно, – охотно подтвердил Окш.
– И что из этого? Чем это может навредить макса-рам? Ни в одном из ближайших миров у них нет достойных противников, особенно сейчас, после гибели жестянщиков. Они давным-давно перестали бояться чужого вторжения.
– Раньше ты соображал лучше. Особенно когда работал на Карглака. – Не ясно было, зачем Окш старается уязвить Хавра. – Стена исчезнет, но перед этим она превратится в мешок, медленно и неотвратимо затягивающийся мешок, внутри которого окажется все Чернодолье вместе с максарами, их слугами, их замками и, что действительно обидно, вместе с их сокровищами. Понимаешь?
– Пока еще не совсем…
– Ты плавал когда-нибудь на парусниках?
– Приходилось.
– Парус крепится к мачте или рее специальными тросами. Если половину или даже треть из них перерезать, ветер легко справится с остальными и унесет парус прочь. Или обрушит его на палубу. Если верить покойному Азду, защитная стена будет действовать только дотех пор, пока целы девять десятых из числа ее опор. Я же вывел из строя четвертую их часть. О том, как это делается, подробно изложено во все том же завещании Азда… Лишившись притока энергии, стена начала сжиматься, пожирая пространство, оставшееся внутри нее. Мешок затягивается, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не превратится в нечто такое, чего даже нельзя измерить. Тогда Чернодолье провалится в тарта-рары. Что будет дальше, я не знаю. Но максары уже никогда не вернутся в этот мир.
– И давно у тебя родилась подобная идея? – поинтересовался Хавр.
– Это непростой вопрос… Моментом зачатия можно считать тот день, когда я закончил изучение опусов Азда, а родовые схватки начались сразу после того, как рухнули надежды на воссоздание межпространственного оружия. Все это время плод зрел вот здесь, – Окш постучал себя пальцем по голове.
Где-то вдали снова гулко рвануло, и когда Хавр покосился на борозду, она уже превратилась в ров, дно которого откосом спускалось к дальнему краю.
Пейзаж Чернодолья тем временем неуловимо изменился. Перспектива исказилась, другими стали пропорции привычных предметов. Холмы отдалились и как бы вросли в землю. Развалины древнего замка сместились к самому горизонту и были теперь еле видны. И вообще у Хавра создалось впечатление, что он смотрит на мир через перевернутую зрительную трубу.
– Когда все закончится, здесь останется дыра, куда более грандиозная и мрачная, чем та, что ведет в преисподнюю, – сказал Окш. – Наши потомки смогут любоваться ею и сотни поколений спустя.
– Если только мы по твоей милости вообще не лишимся потомков… Пойми, дыра останется не только здесь, но и во всей структуре мироздания! Ты не только обрезал тросы, крепящие парус, ты еще и пробил днище лодки, в которой все мы плывем из прошлого в будущее. Я даже не представляю, какие последствия может иметь твой поступок… Неужели уже ничего нельзя поправить?
– Предлагаешь вернуть стену на прежнее место?
– Хотя бы!
– И оставить максаров в покое? Дать им возможность жить и здравствовать? – Начавшийся спор не помешал Окшу проявить заботу о лошади, выразившуюся в том, что он навесил ей на морду торбу с зерном.
– Неужели все они заслужили той участи, которую ты им уготовил?
– Об этом говорить уже поздно. Слышишь? – Окш на мгновение умолк, пережидая грохот очередного взрыва. – События развиваются сами собой. Это как лесной пожар. Уж если мы его зажгли, то вряд ли сумеем потушить самостоятельно. Лучше позаботиться о собственной безопасности… Хотя нет! Кажется, я что-то упустил из вида…
Он подошел поближе к еще абсолютно неповрежденному истукану (какой это был по счету – пятнадцатый, двадцатый?) и швырнул в проем арки камушек, исчезнувший с той же неотвратимостью, с какой исчезает капля воды, упавшая на раскаленную сковородку.
– Эти ворота действуют как обратный клапан. Пропускают только в одну сторону, – задумчиво произнес он. – Выйти может абсолютно каждый, а войти только тот, кто знает секрет ворот. Пока хоть один такой каменный болван цел, максары имеют возможность покинуть Чернодолье, хотя я и очень сомневаюсь в этом… Они, наверное, до сих пор не догадываются, в какую ловушку угодили. Но на всякий случай не мешает перестраховаться. Ни одна мышь не должна проникнуть оттуда сюда. Хватит того, что Карглак дважды ускользал от возмездия…
Окш выхватил клинок, который успел перед этим сунуть в ножны, однако отчаянный крик Хавра пригвоздил его к месту.
– Стой! – Тот сорвал с плеча многозарядку. – Ни шага дальше! Хватит! Кончай свои дурацкие опыты! Нужно думать о том, как спасти этот мир, а не как окончательно доконать его.
– Осторожней, любезный, – в голосе Окша звенело опасное веселье человека, готового абсолютно на все. – Еще неизвестно, причинят ли мне вред твои пули, но после близкого знакомствам моим клинком тебя не сошьет даже Эштра.
Прежде чем Хавр успел глазом моргнуть, призрачное лезвие промелькнуло над ним, и многозарядка, укоротившаяся ровно наполовину, сразу полегчала.
– Теперь ты понимаешь разницу между человеком и максаром? – осведомился Окш через плечо. – Для вас же будет лучше, если я останусь единственным представителем этой расы… Хотя только одним богам известно, как скучно жить гордому и непобедимому горностаю среди крыс и хорьков…
Окш исчез в черном чреве истукана, и вскоре с многострадальной стеной стали происходить всякие метаморфозы – она то резко мутнела, теряя первозданную прозрачность, то начинала искрить всей своей необъятной поверхностью, и тогда казалось, что с небес низвергается сверкающий фиолетовый дождь.
Впрочем, Хавр уже перестал обращать на это внимание. Отупляющая слабость, знакомая ныряльщикам, добывающим жемчуг из морских глубин, да рудокопам, вынужденным день за днем дышать ядовитым воздухом свинцовых или ртутных копей, охватила его. Еле переставляя ноги, он отошел подальше от быстро расширяющегося, а главное, углубляющегося рва и присел прямо на голую землю.
– Кричите и будете услышаны… – пробормотал он. – Молите, и молитва ваша дойдет по назначению…Только боюсь, мне уже не докричаться… Голос не тот… Доверия не вызывает…
Некоторое время Хавр сидел неподвижно, пытаясь побороть поселившуюся в его теле расслабляющую пустоту, а потом заговорил, глядя не в небо, как это принято при общении с богами, и не в землю, как это полагается при беседах с мертвыми, а прямо перед собой – в пустоту.
Говорил он медленно и негромко, хотя слова были вовсе не обязательны. Хватило бы и мыслей, сформулированных соответствующим образом. Главное здесь заключалось в интонации.
Начал Хавр так:
– Я знаю, что вы слышите меня, вездесущие и бессмертные существа, пришедшие в этот мир еще до того, как пар стал водой, огонь – светом, а пустота – земной твердью. Вы должны слышать меня хотя бы потому, что от вашего внимания не может ускользнуть ничто: ни писк комара, ни грохот извергающегося вулкана, ни самые никчемные из всех существующих в природе звуков – человеческая речь… И совсем не важно, как вы прореагируете на услышанное. Главное, что вы слышите… Я осмелился говорить с вами исключительно по той причине, что когда-то в прошлом уже имел такое право. Мне позволено было общаться с вами, дабы потом доводить до людей вашу волю… Каюсь, я оказался плохим помощником и лукавым слугой. Неверие, стяжательство, суетность и гордыня послужили причиной моего отлучения. Даже теперь, по прошествии столь долгого времени, я не смею молить о прощении… Я молю совсем о другом…
Окш между тем уже закончил все свои дела внутри истукана и вылез наружу. Дабы убедиться, что его старания не пропали даром, он провел очень простой, но убедительный эксперимент. Отобрав у лошади торбу с недоеденным зерном, он почти силой затолкал полуголодную скотину под арку ворот, а когда та, оказавшись по другую сторону истукана, стала тревожно метаться, позвал обратно.
Лошадь, привлеченная не столько призывами Окша, сколько видом зерна, которое он щедро рассыпал вокруг, доверчиво сунулась обратно… и тут же бесследно пропала. Оставалось только надеяться, что бедному животному повезло больше, чем его покойному хозяину, и оно угодило в мир, богатый тучными пастбищами и обильными водопоями.
Вся эта кутерьма не могла не отвлечь Хавра от его загадочного занятия, которое с одинаковым успехом можно было назвать и молитвой, и исповедью, и даже докладом о текущей обстановке. Однако он сумел вновь сосредоточиться и тем же тихим голосом, с теми же просительными интонациями продолжил:?…Я молю совсем о другом. В этом времени и в этом месте, где я сейчас нахожусь, может случиться непоправимая беда. Одна из тех, что погубили уже немало миров, в том числе и мою родину. Не мне объяснять вам, всевидящим и всезнающим созданиям, на какие преступления, как вольные, так и невольные, способен человек, из гордыни или невежества поставивший себя не только выше своих собратьев, но и выше тех сил, в чьем ведении находятся нити судеб, пряжа событий и ткацкий станок мироздания. Став причастным к величайшим тайнам природы, он использует эти знания не на благо, а во вред ей… То, что сейчас пытается совершить этот заблудший, может не только погубить несметное количество живых существ, но и оставить такую прореху в структуре Вселенной, которую не удастся заштопать ни вам, властелинам времени, ни вам, властелинам пространства. Простите меня за невольную дерзость, но я знаю, о чем говорю. Уверен, вы прекрасно понимаете меня, ведь нечто подобное уже случалось прежде…
– Что ты там бормочешь, как монах перед дверями борделя? – крикнул ему Окш. – Грехи замаливаешь? Или уже окончательно спятил? Лучше иди сюда. Вместе полюбуемся на гибель Чернодолья. Я так закупорил все выходы, что наружу не выскользнет даже тот, кто посвящен в тайну ворот… Дом горит, стены рушатся, двери заперты, а хозяева продолжают пировать и восторгаться своим собственным величием. Ну чем не поучительная сценка? Впору басню писать.