— Ничего не имею против, — произнес Кервин. — Поверьте, если за нами действительно кто-то шпионит, мне ничуть не меньше, чем вам, не терпится вывести его на чистую воду!
— Так давайте же начнем, — беспокойно поднялась из кресла Элори. — Я… — Она замялась, прикусила губку и произнесла отрывисто: — Я бы выпила немного кирьяна. — Кеннард неодобрительно покосился на нее, но она уже стояла возле бара с напитками. — Еще кто-нибудь хотел бы сегодня подстраховаться? Остер? Раннирл? И не надо так смотреть на меня, Тани; я знаю, что я делаю.
— Элори, если ты не очень хорошо себя чувствуешь, операцию можно отложить на несколько дней.
— Мы и так уже отстаем от графика на трое суток. — Она подняла к губам бокал кирьяна и покосилась на Джеффа, когда, как ей казалось, он смотрел в другую сторону; и ее потерянный, исполненный муки взгляд поразил его до глубины души.
И она тоже? А ему-то казалось, будто страдает он один, что она ничего не помнит; теперь же, зная, какую ей это причиняет боль, Кервин искренне желал, чтоб она оставалась невозмутимой, чтоб его поцелуй не значил для нее ничего. Ибо теперь он окончательно понял, что наделал.
Джефф никогда раньше не видел матричного капкана. Тот походил на кусок странно перекрученного блестящего металла, инкрустированного кристалликами и пронизанного светящимися спиралями. На тонких губах Остера играла тигриная улыбка.
— Элори, ты можешь еще минутку подержать картинку? — поинтересовался он. — Покажи-ка, кто попался, — он кивнул на красивую, смертоносную вещицу, лежащую у него на коленях. — Я установил капкан так, чтобы он захлопнулся, как только кто-нибудь попытается подлезть под наш барьер. Все сработало, я четко ощутил этот момент; и кто бы это ни был, сейчас он надежно обездвижен. Элори, дай-ка картинку на монитор.
Элори взяла кусок шелковистой, металлически поблескивающей изолирующей ткани, обмотала кисть и брезгливо, словно касаясь чего-то исключительно грязного, подобрала матричный капкан. Затем повернула верньер монитора. Вспыхнула зеленая точка и принялась быстро расти, пока весь экран не заполнила картинка. Постепенно изображение сфокусировалось, и на экране появился вид Арилинна; Кервин беззвучно присвистнул, узнавая ориентир за ориентиром в быстро меняющемся изображении. Затем, безо всякого перехода, на экране возникла скупо обставленная, почти совсем без мебели, комната и фигура человека, сосредоточенно склонившегося над чем-то у него на коленях, неподвижного, как смерть. Постепенно весь экран заполнило его лицо.
— Раган! — вырвалось у Кервина.
Желчный коротышка, завсегдатай портовых баров, неотступно преследовавший Кервина, продемонстрировавший, как пользоваться матричным кристаллом, и указавший Кервину-путь.
Раган.
Давно следовало догадаться.
Да и кто еще это мог быть?
Неожиданно Кервина захлестнула волна слепой, нерассуждающей ярости. Какое-то атавистическое, чисто даркованское чувство всколыхнулось в нем, заглушая голос разума; в мозгу не оставалось ничего, кроме бешенства, что им так беззастенчиво манипулировали.
— Комъин, жизнь этого человека — за мной, — произнес он на древнем языке комъинов, без малейшего усилия всплывшем из глубин памяти. — Когда и как получится, но я заявляю право лишить его жизни в поединке один на один, и тот, кто посмеет опередить меня, будет иметь дело со мной!
Остер, приготовившийся было швырнуть очередное обвинение, замер, как громом пораженный, широко вытаращив глаза.
— Комъин Эйллард, — произнес Кеннард, — как представитель Совета я признаю за тобой право в поединке один на один лишить этого человека жизни или отдать свою.
Словно пребывая в отключке, Джефф выслушал ритуальные слова. У него буквально чесались руки разодрать Рагана на кусочки.
— Раннирл, — напряженно произнес он, взмахом руки дав знак убрать картинку с экрана, — ты не мог бы показать, где это? На сколько еще хватит капкана, Остер?
— Вы не можете этого допустить! — разорвал повисшую тишину голос Таниквель. — Это же самоубийство! Джефф меча и в руках-то не держал, а вы… неужели вы думаете, будто у этого шаруга хватит чести биться один на один?
— Об этом я позабочусь, — произнес Раннирл, отстегнул от пояса нож и вручил Кервину.
Тот опытным жестом прикинул, насколько хорошо нож сбалансирован. Под шкурой тихого связиста таился настоящий сорви-голова… это было давно, но память сохранилась. И кодекс кровной мести… даже земной ребенок, воспитанный на Даркоувере, не мог не впитать его начала всем своим существом.
Рагана ждет чертовски неприятный сюрприз. А потом — смерть.
— Так давайте же начнем, — беспокойно поднялась из кресла Элори. — Я… — Она замялась, прикусила губку и произнесла отрывисто: — Я бы выпила немного кирьяна. — Кеннард неодобрительно покосился на нее, но она уже стояла возле бара с напитками. — Еще кто-нибудь хотел бы сегодня подстраховаться? Остер? Раннирл? И не надо так смотреть на меня, Тани; я знаю, что я делаю.
— Элори, если ты не очень хорошо себя чувствуешь, операцию можно отложить на несколько дней.
— Мы и так уже отстаем от графика на трое суток. — Она подняла к губам бокал кирьяна и покосилась на Джеффа, когда, как ей казалось, он смотрел в другую сторону; и ее потерянный, исполненный муки взгляд поразил его до глубины души.
И она тоже? А ему-то казалось, будто страдает он один, что она ничего не помнит; теперь же, зная, какую ей это причиняет боль, Кервин искренне желал, чтоб она оставалась невозмутимой, чтоб его поцелуй не значил для нее ничего. Ибо теперь он окончательно понял, что наделал.
Джефф никогда раньше не видел матричного капкана. Тот походил на кусок странно перекрученного блестящего металла, инкрустированного кристалликами и пронизанного светящимися спиралями. На тонких губах Остера играла тигриная улыбка.
— Элори, ты можешь еще минутку подержать картинку? — поинтересовался он. — Покажи-ка, кто попался, — он кивнул на красивую, смертоносную вещицу, лежащую у него на коленях. — Я установил капкан так, чтобы он захлопнулся, как только кто-нибудь попытается подлезть под наш барьер. Все сработало, я четко ощутил этот момент; и кто бы это ни был, сейчас он надежно обездвижен. Элори, дай-ка картинку на монитор.
Элори взяла кусок шелковистой, металлически поблескивающей изолирующей ткани, обмотала кисть и брезгливо, словно касаясь чего-то исключительно грязного, подобрала матричный капкан. Затем повернула верньер монитора. Вспыхнула зеленая точка и принялась быстро расти, пока весь экран не заполнила картинка. Постепенно изображение сфокусировалось, и на экране появился вид Арилинна; Кервин беззвучно присвистнул, узнавая ориентир за ориентиром в быстро меняющемся изображении. Затем, безо всякого перехода, на экране возникла скупо обставленная, почти совсем без мебели, комната и фигура человека, сосредоточенно склонившегося над чем-то у него на коленях, неподвижного, как смерть. Постепенно весь экран заполнило его лицо.
— Раган! — вырвалось у Кервина.
Желчный коротышка, завсегдатай портовых баров, неотступно преследовавший Кервина, продемонстрировавший, как пользоваться матричным кристаллом, и указавший Кервину-путь.
Раган.
Давно следовало догадаться.
Да и кто еще это мог быть?
Неожиданно Кервина захлестнула волна слепой, нерассуждающей ярости. Какое-то атавистическое, чисто даркованское чувство всколыхнулось в нем, заглушая голос разума; в мозгу не оставалось ничего, кроме бешенства, что им так беззастенчиво манипулировали.
— Комъин, жизнь этого человека — за мной, — произнес он на древнем языке комъинов, без малейшего усилия всплывшем из глубин памяти. — Когда и как получится, но я заявляю право лишить его жизни в поединке один на один, и тот, кто посмеет опередить меня, будет иметь дело со мной!
Остер, приготовившийся было швырнуть очередное обвинение, замер, как громом пораженный, широко вытаращив глаза.
— Комъин Эйллард, — произнес Кеннард, — как представитель Совета я признаю за тобой право в поединке один на один лишить этого человека жизни или отдать свою.
Словно пребывая в отключке, Джефф выслушал ритуальные слова. У него буквально чесались руки разодрать Рагана на кусочки.
— Раннирл, — напряженно произнес он, взмахом руки дав знак убрать картинку с экрана, — ты не мог бы показать, где это? На сколько еще хватит капкана, Остер?
— Вы не можете этого допустить! — разорвал повисшую тишину голос Таниквель. — Это же самоубийство! Джефф меча и в руках-то не держал, а вы… неужели вы думаете, будто у этого шаруга хватит чести биться один на один?
— Об этом я позабочусь, — произнес Раннирл, отстегнул от пояса нож и вручил Кервину.
Тот опытным жестом прикинул, насколько хорошо нож сбалансирован. Под шкурой тихого связиста таился настоящий сорви-голова… это было давно, но память сохранилась. И кодекс кровной мести… даже земной ребенок, воспитанный на Даркоувере, не мог не впитать его начала всем своим существом.
Рагана ждет чертовски неприятный сюрприз. А потом — смерть.
12
За Вуалью начинался город Арилинн; из-за холмов поднималось Кровавое Солнце. Крепко сжав зубы, не спуская руки с непривычно холодящей кулак рукоятки ножа, Кервин шествовал между Остером и Раннирлом. Впервые он чувствовал к Остеру что-то сродни благодарности.
В этот час улицы были практически пустынны; случайные прохожие встревоженно косились на троих рыжеволосых, целеустремленно шагающих плечом к плечу, с ножами на поясе и шутить явно не намеренных — и тут же вспоминали, что где-то их ждут срочные дела.
Трое прошли деловую часть города, миновали рынок — на котором. Джефф в лучшие времена выбирал обувь — и углубились в лабиринт кривых грязных улочек. Походка Остера стала более осторожной.
— Надолго капкана не хватит, — предупредил он.
— Главное, чтоб я успел добраться до этого типа, — дрогнули в зловещей усмешке губы Кервина, — а там уж можешь делать со своим чертовым капканом все, что хочешь.
— Это здесь, — указал Раннирл на невысокий дом в узком переулке, по ту сторону тускло освещенного дворика. Он махнул рукой на крутую наружную лестницу, под немыслимым углом взбегающую на второй этаж, к анфиладе из двух комнат. Из окна нижнего этажа на них уставилась девушка с обмотанным вокруг шеи шарфом; рот ее изобразил большое удивленное «О». Трое комъинов направились к лестнице, а девушка зажала рот ладонями и исчезла.
Они бесшумно поднялись по ступенькам.
— Пора! — произнес Остер и быстрым хлопком ладоней раздавил матрицу. Из комнаты донесся протяжный крик бессильной ярости, и Кервин, пинком отворив дверь, ворвался внутрь.
Раган вскочил со стула, где сидел в той позе, в какой угодил в матричный капкан, и, словно загнанный зверь, вихрем развернулся к ворвавшимся; в руке у него блеснул нож, во мгновение ока вынырнувший из чехла за голенищем.
— Трое на одного, вай домъин? — негромко поинтересовался он, отступая вглубь комнаты.
— Нет, только один, — хрипло выдохнул Джефф, обнажая нож; свободной рукой он дал Раннирлу с Остером знак отойти назад, и в следующее мгновение Раган обрушился на него, чуть не сбив с ног. Кервин вздернул клинок; кончик Раганова ножа пробороздил ему предплечье, прорвав ткань рукава, и Джефф молниеносно отпарировал удар. Противник потерял равновесие, и оба они застыли в смертельном клинче; Джефф что есть сил старался не дать Рагану дотянуться до своей спины.
Так они какое-то время раскачивались, не издавая ни единого звука; потом Кервин шумно перевел дыхание, отпрянул, сделал резкий выпад и услышал треск рвущейся дубленой кожи. На ноже блеснуло красное; Раган резко выдохнул и вдруг бросился на Джеффа…
Остер, неотрывно следивший за поединком, точно кот за мышиной норкой, ни с того, ни с сего обрушился на них, и от толчка Кервин потерял равновесие. Не в силах поверить, что это происходит в действительности, Джефф почувствовал, как чужое лезвие пробороздило кожу на плече и вошло в нескольких дюймах от подмышки. Бок онемел, потом вспыхнул жгучей болью; нож выпал из правой руки, но Кервин умудрился перехватить его левой, в то же время пытаясь освободиться от Остера, мертвой хваткой вцепившегося ему в раненое плечо.
— Пусти меня, ты… — грубо выругавшись, прохрипел он.
Раган отскочил в сторону. Раннирл — замерший, словно парализованный — пришел в себя и бросился на Остера, крепко обхватив руками за корпус, не обращая внимания на обнаженный нож.
— С ума сошел, что ли? — выдохнул он.
Хлопнула дверь; загрохотали под ногами кубарем скатывающегося по лестнице Рагана ступеньки. Поваленный Раннирлом, Остер всем весом обрушился на пол.
Отбросив клинок, Кервин рванулся к Остеру и заломил ему руку с ножом за спину; хватка того ослабла, и он выпустил нож. На щеке его был длинный порез, под глазом наливался синяк; из носа, куда Кервин случайно заехал локтем, текла кровь.
Раннирл отступил в сторону и смерил Остера взглядом, в котором читался плохо скрываемый ужас. Тот попытался было приподняться, но Кервин угрожающе махнул рукой.
— Лежи, где лежишь, — приказал он, и Остер подчинился, утирая с лица кровь.
Джефф подошел к окну. Рагана, разумеется, уже и след простыл; отыскать его в лабиринте этих переулков не было ни малейшего шанса.
— Ну вот, за мной еще один должок, — мрачно сказал Кервин, поворачиваясь к Остеру. — Ну что, придумал, почему бы мне сейчас не вышибить тебе мозги?
Остер покачал головой.
— Валяй, землянин, — еле слышно, безнадежно произнес он, — прикидывайся, будто для тебя что-то значит наш кодекс чести и кровной мести!
— Остер, — сказал Раннирл, — Кеннард одобрил его вызов, дал ему право…
— Убрать сообщника, чтобы мы никогда не дознались правды, и организовать для нас красивое представление. О-да, неплохо придумано; но ты же сам видел, Раннирл, Джефф узнал его. Что ему еще оставалось делать? Я хотел взять этого шаруга живым, чтобы мы наконец узнали правду.
«Он врет, — безнадежно подумал Кервин, — он все врет».
— Если бы ты не вмешался, Раннирл, — продолжал Остер, — мы бы наверняка схватили его.
Раннирл с сомнением покосился на Кервина.
— Пошли, — устало произнес тот. — Делать нечего, пора возвращаться. — Остер умудрился снова все запутать, извратить. И Раган ускользнул. Кервин страшно устал, и рука его начинала болеть там, где вошел нож Рагана.
Теперь на улицах было уже не так пустынно, и немало кому довелось подивиться на бредущих гуськом троих комъинов, у одного из которых все лицо было в крови, а у другого рука висела на сооруженной наспех из разорванного рукава перевязи. С каждым шагом усталость от этой нескончаемой ночи все тяжелей и тяжелей наваливалась на Кервина. Когда они добрались до Башни и миновали Вуаль, электрическое покалывание, казалось, забрало последние силы; не глядя по сторонам, Джефф прошаркал через большую гостиную, поднялся по длинной лестнице, поплелся прямиком к себе и громко захлопнул дверь.
В шикарной ванной комнате он стащил через голову импровизированную перевязь и рубашку, неуклюже приподняв правую руку и скривившись в гримасе боли. Кервин сунул голову под струю холодной воды, а когда, отфыркиваясь, выпрямился, усталость никуда не ушла, но в мыслях прояснилось. В ванную бесшумно проскользнул слуга-кирри и в ужасе замер, уставившись на Джеффа своими огромными зелеными глазами без зрачков и неодобрительно скривив тонкие меховые губы; потом пробурчав что-то неразборчивое, кирри так же бесшумно удалился, чтобы вернуться с какой-то густой желтой мазью, которую наложил на рану, после чего ловко перебинтовал Кервину плечо своими странными, без большого пальца ручками.
Стоило ему закончить, в комнату без стука вошел Остер; Кервин махнул рукой на столик, где был брошен нож Раннирла.
— Если у тебя очередная гениальная идея, вон нож, — сказал он. — Если нет — убирайся к черту.
Остер был бледен; он до сих пор не смыл еще с лица размазанную кровь и то и дело осторожно притрагивался к носу.
— Кервин, я понимаю, тебе есть за что меня ненавидеть, но я должен тебе кое-что сказать.
Кервин хотел было пожать плечами, но обнаружил, что это слишком больно, и передумал.
— Сильно болит? — поморщившись, поинтересовался Остер. — Кирри проверили, не было ли на ноже яда?
— У землян такого не принято, — фыркнул Кервин. — Это, скорее, даркованские фокусы. Да и не очень-то убедительно звучит — с чего это вдруг ты так забеспокоился о моем здоровье после того, как из кожи вон лез, лишь бы подставить меня под нож?
— Может, мне и поделом, — произнес Остер. — Верь себе на здоровье во все, что угодно. Но для меня в жизни существуют только две вещи — и ты губишь обе. Возможно, ты сам того до сих пор не понимаешь — но от этого, черт возьми, все только еще хуже!
— Ближе к делу, Остер, или выметайся.
— Кеннард говорит, что у тебя в памяти какой-то блок. Я же не обвиняю тебя в намеренном предательстве!
— Чертовски мило с твоей стороны.
— Ты сам и не хотел бы нас предавать, — произнес Остер, и неожиданно в лице его словно лопнула какая-то струна, — и ты до сих пор не понимаешь, что это значит! Земляне специально подсунули тебя нам! Подослали, рассчитывая именно на то, что и произошло — что мы примем тебя, стажем полагаться на тебя, потому что ты настолько очевидно один из нас… — Голос его оборвался. В ужасе Кервин осознал, что на глазах у Остера блестят слезы, и того трясет с ног до головы. — Так что, разумеется, мы клюнули на приманку — и как можем мы ненавидеть тебя после этого?
Кервин зажмурил глаза. Это было как раз то, о чем он старательно пытался не думать.
С самого появления на Даркоувере им манипулировали. И кто мог заниматься этим, кроме землян? И какая цель могла при этом преследоваться — кроме как заставить его теряться в догадках, выбить у него из под ног почву, толкнуть к комъинам?
Мина с часовым механизмом — вот он кто! Арилиннские комъины приняли его — и теперь он в любой момент может взорваться прямо у них в руках!
Остер осторожно положил руки Кервину на плечи — так, чтобы не потревожить раны.
— Мне очень жаль, что мы не успели подружиться, — произнес он. — Хотя ты, наверно, сейчас думаешь, будто я говорю это потому, что мы все время были на ножах.
Джефф покачал головой. В искренности переживаний Остера не мог бы усомниться никто, обладающий хотя бы малейшими телепатическими задатками.
— Нет, не думаю, — ответил он. — Но что я могу поделать? И чего они хотели добиться?
Голос Остера стал совсем неслышен.
— По-моему, они надеялись, что с твоим появлением круг развалится.
— А теперь, когда мы обнаружили шпиона и можем снова его поймать?
— Если бы дело было только в этом! Но есть еще одна вещь; я пытался этого не замечать, но… — Лицо его стало совсем бледным и застыло, словно маска. — Джефф, что ты сделал с Элори?
Сил ответить у Кервина не нашлось. Его чувство вины, страх Остера наполняли комнату подобно отвратительным миазмам.
— Оставь нас, Джефф, — глядя прямо ему в глаза, произнес Остер. — Ради всех ваших земных богов, оставь нас. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; но если это правда, если мы тебе не безразличны — оставь нас, пока все не погубил. Пока еще не поздно.
Он развернулся и вышел, а Кервин бросился ничком на кровать.
Остер был прав. Сумрачным эхом в голове у Джеффа отдались слова женщины — бывшего матричного механика из Старого города, жизнью заплатившей за то, чтобы приоткрыть Кервину хоть частицу его прошлого: «Ты найдешь свою любовь и погубишь ее, но вместе с тем спасешь».
Пророчество сбылось. Он нашел свою любовь — и уже подошел очень близко к тому, чтобы погубить ее. Может, он действительно спасет ее, если сбежит из Арилинна?
Кервин поднялся с кровати; на лице его застыла мрачная решимость. Теперь он знал, что делать.
Медленно, избегая заглядывать в украшающие стены великолепной комнаты зеркала, он стянул замшевые бриджи и зашнуровал низкие сапожки. Он облачился в черный кожаный мундир, снятый в день прилета в Арилинн.
Джефф замялся, когда взгляд его упал на матричный камень, и выругался; ему хотелось вышвырнуть кристалл в окно, но в конце концов он засунул матрицу в карман: «Она принадлежала моей матери; она отправилась с Клейндори в ссылку. Может отправиться и со мной».
Он снова замялся, когда взгляд его упал на вышитую, отороченную мехом даркованскую накидку, с которой все и началось, но в конце концов набросил ее на плечи. Это его собственная вещь; за нее заплачены деньги, заработанные на других мирах; да и черт с ней, с романтикой, в конце концов — это единственная его защита от ночного дождя и снега. Вряд ли есть смысл мерзнуть, с двумя ножевыми ранами-то. И — в высшей степени практическое соображение — на улицах Арилинна землянин будет выделяться, как одинокий эдельвейс на голых вершинах Хеллерса; накидка может ему сохранить анонимность, пока он не уберется подальше.
Он подошел к двери. Откуда-то доносился приятный запах готовящейся еды; драки на ножах, кровные раздоры, бесконечные телепатические операции на матричных кольцах, при одной мысли о которых мурашки по коже бегают — все это приходит и уходит, но практичная Месир так и будет составлять меню обеда, покрикивать на кирри, чтобы те ничего не перепутали, журить Раннирла за то, что он только портит аппетит перед обедом таким количеством вина, пришивать новые ленточки к воздушным платьям Таниквель, упрекать Коруса, что, мол, сколько раз говорить, нельзя отряхивать сапоги в обеденном зале… Издалека донесся ее бодрый, спокойный голос, и Кервина кольнула ностальгическая боль. Это его дом: единственный его настоящий дом.
Джефф миновал приоткрытую дверь; до него донесся свежий, цветущий аромат Таниквель, и он услышал, как она что-то напевает. На мгновение перед глазами у него промелькнула ее хорошенькая, — ладная фигурка с кудрями, собранными в пучок на затылке, в наполненной зеленоватой водой ванне. Нежность подступила к горлу комом; Таниквель еще не знала, чем кончился поединок с Раганом. Она выспалась после ночного сеанса и еще не говорила ни с Остером, ни с Раннирлом, ни с Кеннардом…
Он замер ледяным изваянием. Очень скоро между ними начнет — если уже не начала — виться паутина раппорта, и все узнают, что он задумал. Он должен уйти немедленно, не тратя времени на прощания и прочие сантименты — или они обязательно догадаются, что он задумал («О Боже, если они догадаются!»), и ему снова придется выдержать настоящую битву.
Кервин набросил на голову капюшон, молча спустился по лестнице; миновал Вуаль, отделяющую Башню от внешнего мира. Решительной походкой, гоня усталость, обогнул скопление строений у подножия башни и крошечный аэродром и направился в город.
Определенных планов у Джеффа не было; и даже намеков на планы. Куда ему податься? Земля давно отвергла его; теперь и на Даркоувере ему не находилось места. Впрочем, в конце концов, может, это самый лучший выход — вернуться в Земной сектор; пусть себе депортируют. Хватит противиться судьбе…
Хотя, если земляне подослали его к комъинам как живую мину с часовым механизмом… И если теперь он действительно возьмет да вернется и сорвет им этот план саботажа — наверняка ведь вынашивавшийся много лет… Что тогда?
Какая разница?
Какая теперь, черт возьми, разница?
Джефф поднял голову и вперился прямо в огромный красный глаз солнца. Тот медленно опускался за нависающую над городом громаду Арилиннской Башни; а из-за горизонта накатывались темнота, промозглый холод и тишина. Последний отблеск Кровавого Солнца померк. На внутренней стороне зажмуренных век Кервина в бледном ультрафиолете отпечатался на мгновение силуэт башни — и растворился в мелком дождике. Единственный огонек пытался еще доблестно пронизать лучиками туман, но потом и он потускнел, истаял совсем, Кервин стряхнул с ресниц дождевые капли, решительно развернулся спиной к башне и направился вглубь города.
Он отыскал такое место, где в нем не признали бы ни землянина, ни комъина — где смотрели только на цвет его денег, зато предоставляли уединение, койку и достаточно вина, чтобы нереальными казались возникающие картинки, когда он неотвязно и тщетно прокручивал в памяти события последних недель. Планы на будущее могли подождать. В настоящий момент ему хотелось одного — отучиться думать. В конце концов он заснул, но по-прежнему в темноте неясно звучали голоса, возникали расплывчатые лица и туманные воспоминания, кошмарные и болезненные. Потом он вроде бы как очнулся от долгого забвения (скорее ступора, чем сна), с немалым трудом осознал, кто он и где находится — и увидел их всех, плотным кольцом окруживших кровать.
Сначала он подумал, что это отходняк после скверного виски, или что его перегруженный мозг не выдержал напряжения. Но тут Таниквель, не в силах сдерживаться, отчаянно всхлипнула и рухнула ничком на кровать рядом с ним, и тогда он понял, что они действительно здесь. Он протер глаза, в которых все по-прежнему расплывалось, облизал пересохшие губы и потряс головой.
— Джефф, неужели ты думал, будто мы позволим тебе так вот взять и уйти? — сочувственно поинтересовался Раннирл.
— Остер… — с трудом выдавил Кервин.
— …не знает всего, даже о нас, — закончил за него Кеннард. — Джефф, ты можешь нас спокойно выслушать?
Кервин приподнялся и сел. Убожество его убежища, пустая бутылка посреди перекрученных простынь, боль в раненой руке — все казалось фрагментами одной и той же картинки, и присутствие комъинов в картинку эту никак не вписывалось. Держащая его за руку Таниквель; озабоченно хмурящийся Корус; дружелюбный, но остерегающийся выносить суждение ввиду недостатка данных Раннирл; Остер с выражением отстраненной горечи.
Элори — не лицо, а белая маска; веки покраснели и припухли. Элори в слезах!
Кервин приподнялся и сел, мягко высвободив руку из ладони Таниквель.
— О Боже, ну сколько можно! — проговорил он. — Разве Остер не рассказал вам все?
— Он много что нам порассказал, — ответил Кеннард. — Но это одни домыслы, проистекающие из его страхов и предубеждений.
— Я и не собираюсь этого отрицать, — произнес Остер. — Я только хочу спросить: разве эти страхи и предубеждения ни на чем не основаны?
— Мы не можем отпустить тебя, Джефф — сказала Таниквель, — ты стал частью нас самих; да и куда ты пойдешь? Чем собираешься заняться?
Кеннард дал ей знак замолчать.
— Кервин, — произнес он, — привезя тебя в Арилинн, мы пошли на сознательный риск. Это был удар по темной магии и системе табу, первый шаг к тому, чтобы сделать из матричной механики науку, а не… жречество.
— Пожалуйста, говори только за себя, — вмешался Раннирл. — На этот счет, Кервин, я с Кеннардом не согласен, но в одном он безусловно прав: мы понимали, что это риск, и сознательно пошли на него.
— Ну как втолковать вам — я-то не хочу рисковать! — Голос Джеффа сорвался. — Я ведь сам понятия не имею, что могут они заставить меня сделать — и как погубить вас.
— Может, именно так ты и должен был погубить нас, по их замыслу, — с горечью сказал Корус. — Сделать так, чтобы мы стали доверять тебе, поверили в тебя — а потом бросить.
— Черт побери, это нечестно, — хрипло произнес Кервин. — Ну как вы не понимаете, я же пытаюсь спасти вас. Я не могу позволить себе такого риска — оказаться орудием вашей погибели.
Таниквель склонила голову и прижалась щекой к его ладони; ее сотрясали беззвучные рыдания. Лицо Остера застыло жесткими складками.
— Кеннард, он прав, и ты сам это прекрасно понимаешь. Затягивая, ты делаешь всем нам только хуже.
Кеннард мучительно медленно поднялся на ноги и обвел всех взглядом, в котором смешивались презрение и с трудом сдерживаемый гнев.
— Трусы, все до единого! Теперь, когда у нас появился шанс что-то противопоставить всей этой чертовой чуши…
— Ты так защищаешь его, Кеннард, потому что у тебя самого сыновья полукровки, — произнес Остер. — Тебя видно насквозь.
Кервин спрятал лицо в ладони. Ну как мог он сказать: «Я люблю вас всех. Не мучьте меня, пожалуйста!»
— Теперь, когда понятно, что со мной ничего не вышло, — с трудом выговорил он, — вы сумеете найти вместо меня кого-нибудь другого.
— Нет! — рванулась к нему Элори; машинально — иначе она просто упала бы — Кервин подхватил ее, и девушка приникла к нему, крепко вцепившись ручками ему в плечи, уткнув ему в грудь мертвенно бледное личико. — Нет! — снова прошептала она. — Нет, я не могу отпустить тебя. Останься с нами, Джефф, что бы там ни было, останься с нами… — Голос ее оборвался.
— О Боже, — прошептал Кервин, крепко сжимая ее дрожащую мелкой дрожью фигурку. — Элори, Элори!
Потом, собрав волю в кулак, он мягко отстранил ее.
— Теперь, Элори, понимаешь, почему я должен уйти? — еле слышно, почти шепотом спросил он. — Мне и так уже хуже некуда. Пожалуйста, не делай так, чтобы мне стало еще тяжелее.
На лицах окружающих его отразились потрясение, понимание, гнев, сочувствие. Таниквель, что-то неслышно бормоча, обняла Элори, но та вырвалась от нее.
— Нет, — пронзительным голосом произнесла она. — Если Джефф так решил, то и я так решила; все, хватит. Я… я больше не могу отдавать этому жизнь.
Она волчком развернулась к комъинам; ее била дрожь, на бледном лице под глазами залегли глубокие тени.
— Элори, — умоляюще произнесла Таниквель. — Ты не знаешь…
— Ты… да как ты можешь… ты ведь знала его любовь! — В голосе Элори появились истерические нотки; она была вне себя.
— Элори, ты… ты сама не понимаешь, что говоришь, — мягко произнес Кеннард. — Ты же прекрасно знаешь, кто ты такая.
В этот час улицы были практически пустынны; случайные прохожие встревоженно косились на троих рыжеволосых, целеустремленно шагающих плечом к плечу, с ножами на поясе и шутить явно не намеренных — и тут же вспоминали, что где-то их ждут срочные дела.
Трое прошли деловую часть города, миновали рынок — на котором. Джефф в лучшие времена выбирал обувь — и углубились в лабиринт кривых грязных улочек. Походка Остера стала более осторожной.
— Надолго капкана не хватит, — предупредил он.
— Главное, чтоб я успел добраться до этого типа, — дрогнули в зловещей усмешке губы Кервина, — а там уж можешь делать со своим чертовым капканом все, что хочешь.
— Это здесь, — указал Раннирл на невысокий дом в узком переулке, по ту сторону тускло освещенного дворика. Он махнул рукой на крутую наружную лестницу, под немыслимым углом взбегающую на второй этаж, к анфиладе из двух комнат. Из окна нижнего этажа на них уставилась девушка с обмотанным вокруг шеи шарфом; рот ее изобразил большое удивленное «О». Трое комъинов направились к лестнице, а девушка зажала рот ладонями и исчезла.
Они бесшумно поднялись по ступенькам.
— Пора! — произнес Остер и быстрым хлопком ладоней раздавил матрицу. Из комнаты донесся протяжный крик бессильной ярости, и Кервин, пинком отворив дверь, ворвался внутрь.
Раган вскочил со стула, где сидел в той позе, в какой угодил в матричный капкан, и, словно загнанный зверь, вихрем развернулся к ворвавшимся; в руке у него блеснул нож, во мгновение ока вынырнувший из чехла за голенищем.
— Трое на одного, вай домъин? — негромко поинтересовался он, отступая вглубь комнаты.
— Нет, только один, — хрипло выдохнул Джефф, обнажая нож; свободной рукой он дал Раннирлу с Остером знак отойти назад, и в следующее мгновение Раган обрушился на него, чуть не сбив с ног. Кервин вздернул клинок; кончик Раганова ножа пробороздил ему предплечье, прорвав ткань рукава, и Джефф молниеносно отпарировал удар. Противник потерял равновесие, и оба они застыли в смертельном клинче; Джефф что есть сил старался не дать Рагану дотянуться до своей спины.
Так они какое-то время раскачивались, не издавая ни единого звука; потом Кервин шумно перевел дыхание, отпрянул, сделал резкий выпад и услышал треск рвущейся дубленой кожи. На ноже блеснуло красное; Раган резко выдохнул и вдруг бросился на Джеффа…
Остер, неотрывно следивший за поединком, точно кот за мышиной норкой, ни с того, ни с сего обрушился на них, и от толчка Кервин потерял равновесие. Не в силах поверить, что это происходит в действительности, Джефф почувствовал, как чужое лезвие пробороздило кожу на плече и вошло в нескольких дюймах от подмышки. Бок онемел, потом вспыхнул жгучей болью; нож выпал из правой руки, но Кервин умудрился перехватить его левой, в то же время пытаясь освободиться от Остера, мертвой хваткой вцепившегося ему в раненое плечо.
— Пусти меня, ты… — грубо выругавшись, прохрипел он.
Раган отскочил в сторону. Раннирл — замерший, словно парализованный — пришел в себя и бросился на Остера, крепко обхватив руками за корпус, не обращая внимания на обнаженный нож.
— С ума сошел, что ли? — выдохнул он.
Хлопнула дверь; загрохотали под ногами кубарем скатывающегося по лестнице Рагана ступеньки. Поваленный Раннирлом, Остер всем весом обрушился на пол.
Отбросив клинок, Кервин рванулся к Остеру и заломил ему руку с ножом за спину; хватка того ослабла, и он выпустил нож. На щеке его был длинный порез, под глазом наливался синяк; из носа, куда Кервин случайно заехал локтем, текла кровь.
Раннирл отступил в сторону и смерил Остера взглядом, в котором читался плохо скрываемый ужас. Тот попытался было приподняться, но Кервин угрожающе махнул рукой.
— Лежи, где лежишь, — приказал он, и Остер подчинился, утирая с лица кровь.
Джефф подошел к окну. Рагана, разумеется, уже и след простыл; отыскать его в лабиринте этих переулков не было ни малейшего шанса.
— Ну вот, за мной еще один должок, — мрачно сказал Кервин, поворачиваясь к Остеру. — Ну что, придумал, почему бы мне сейчас не вышибить тебе мозги?
Остер покачал головой.
— Валяй, землянин, — еле слышно, безнадежно произнес он, — прикидывайся, будто для тебя что-то значит наш кодекс чести и кровной мести!
— Остер, — сказал Раннирл, — Кеннард одобрил его вызов, дал ему право…
— Убрать сообщника, чтобы мы никогда не дознались правды, и организовать для нас красивое представление. О-да, неплохо придумано; но ты же сам видел, Раннирл, Джефф узнал его. Что ему еще оставалось делать? Я хотел взять этого шаруга живым, чтобы мы наконец узнали правду.
«Он врет, — безнадежно подумал Кервин, — он все врет».
— Если бы ты не вмешался, Раннирл, — продолжал Остер, — мы бы наверняка схватили его.
Раннирл с сомнением покосился на Кервина.
— Пошли, — устало произнес тот. — Делать нечего, пора возвращаться. — Остер умудрился снова все запутать, извратить. И Раган ускользнул. Кервин страшно устал, и рука его начинала болеть там, где вошел нож Рагана.
Теперь на улицах было уже не так пустынно, и немало кому довелось подивиться на бредущих гуськом троих комъинов, у одного из которых все лицо было в крови, а у другого рука висела на сооруженной наспех из разорванного рукава перевязи. С каждым шагом усталость от этой нескончаемой ночи все тяжелей и тяжелей наваливалась на Кервина. Когда они добрались до Башни и миновали Вуаль, электрическое покалывание, казалось, забрало последние силы; не глядя по сторонам, Джефф прошаркал через большую гостиную, поднялся по длинной лестнице, поплелся прямиком к себе и громко захлопнул дверь.
В шикарной ванной комнате он стащил через голову импровизированную перевязь и рубашку, неуклюже приподняв правую руку и скривившись в гримасе боли. Кервин сунул голову под струю холодной воды, а когда, отфыркиваясь, выпрямился, усталость никуда не ушла, но в мыслях прояснилось. В ванную бесшумно проскользнул слуга-кирри и в ужасе замер, уставившись на Джеффа своими огромными зелеными глазами без зрачков и неодобрительно скривив тонкие меховые губы; потом пробурчав что-то неразборчивое, кирри так же бесшумно удалился, чтобы вернуться с какой-то густой желтой мазью, которую наложил на рану, после чего ловко перебинтовал Кервину плечо своими странными, без большого пальца ручками.
Стоило ему закончить, в комнату без стука вошел Остер; Кервин махнул рукой на столик, где был брошен нож Раннирла.
— Если у тебя очередная гениальная идея, вон нож, — сказал он. — Если нет — убирайся к черту.
Остер был бледен; он до сих пор не смыл еще с лица размазанную кровь и то и дело осторожно притрагивался к носу.
— Кервин, я понимаю, тебе есть за что меня ненавидеть, но я должен тебе кое-что сказать.
Кервин хотел было пожать плечами, но обнаружил, что это слишком больно, и передумал.
— Сильно болит? — поморщившись, поинтересовался Остер. — Кирри проверили, не было ли на ноже яда?
— У землян такого не принято, — фыркнул Кервин. — Это, скорее, даркованские фокусы. Да и не очень-то убедительно звучит — с чего это вдруг ты так забеспокоился о моем здоровье после того, как из кожи вон лез, лишь бы подставить меня под нож?
— Может, мне и поделом, — произнес Остер. — Верь себе на здоровье во все, что угодно. Но для меня в жизни существуют только две вещи — и ты губишь обе. Возможно, ты сам того до сих пор не понимаешь — но от этого, черт возьми, все только еще хуже!
— Ближе к делу, Остер, или выметайся.
— Кеннард говорит, что у тебя в памяти какой-то блок. Я же не обвиняю тебя в намеренном предательстве!
— Чертовски мило с твоей стороны.
— Ты сам и не хотел бы нас предавать, — произнес Остер, и неожиданно в лице его словно лопнула какая-то струна, — и ты до сих пор не понимаешь, что это значит! Земляне специально подсунули тебя нам! Подослали, рассчитывая именно на то, что и произошло — что мы примем тебя, стажем полагаться на тебя, потому что ты настолько очевидно один из нас… — Голос его оборвался. В ужасе Кервин осознал, что на глазах у Остера блестят слезы, и того трясет с ног до головы. — Так что, разумеется, мы клюнули на приманку — и как можем мы ненавидеть тебя после этого?
Кервин зажмурил глаза. Это было как раз то, о чем он старательно пытался не думать.
С самого появления на Даркоувере им манипулировали. И кто мог заниматься этим, кроме землян? И какая цель могла при этом преследоваться — кроме как заставить его теряться в догадках, выбить у него из под ног почву, толкнуть к комъинам?
Мина с часовым механизмом — вот он кто! Арилиннские комъины приняли его — и теперь он в любой момент может взорваться прямо у них в руках!
Остер осторожно положил руки Кервину на плечи — так, чтобы не потревожить раны.
— Мне очень жаль, что мы не успели подружиться, — произнес он. — Хотя ты, наверно, сейчас думаешь, будто я говорю это потому, что мы все время были на ножах.
Джефф покачал головой. В искренности переживаний Остера не мог бы усомниться никто, обладающий хотя бы малейшими телепатическими задатками.
— Нет, не думаю, — ответил он. — Но что я могу поделать? И чего они хотели добиться?
Голос Остера стал совсем неслышен.
— По-моему, они надеялись, что с твоим появлением круг развалится.
— А теперь, когда мы обнаружили шпиона и можем снова его поймать?
— Если бы дело было только в этом! Но есть еще одна вещь; я пытался этого не замечать, но… — Лицо его стало совсем бледным и застыло, словно маска. — Джефф, что ты сделал с Элори?
Сил ответить у Кервина не нашлось. Его чувство вины, страх Остера наполняли комнату подобно отвратительным миазмам.
— Оставь нас, Джефф, — глядя прямо ему в глаза, произнес Остер. — Ради всех ваших земных богов, оставь нас. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; но если это правда, если мы тебе не безразличны — оставь нас, пока все не погубил. Пока еще не поздно.
Он развернулся и вышел, а Кервин бросился ничком на кровать.
Остер был прав. Сумрачным эхом в голове у Джеффа отдались слова женщины — бывшего матричного механика из Старого города, жизнью заплатившей за то, чтобы приоткрыть Кервину хоть частицу его прошлого: «Ты найдешь свою любовь и погубишь ее, но вместе с тем спасешь».
Пророчество сбылось. Он нашел свою любовь — и уже подошел очень близко к тому, чтобы погубить ее. Может, он действительно спасет ее, если сбежит из Арилинна?
Кервин поднялся с кровати; на лице его застыла мрачная решимость. Теперь он знал, что делать.
Медленно, избегая заглядывать в украшающие стены великолепной комнаты зеркала, он стянул замшевые бриджи и зашнуровал низкие сапожки. Он облачился в черный кожаный мундир, снятый в день прилета в Арилинн.
Джефф замялся, когда взгляд его упал на матричный камень, и выругался; ему хотелось вышвырнуть кристалл в окно, но в конце концов он засунул матрицу в карман: «Она принадлежала моей матери; она отправилась с Клейндори в ссылку. Может отправиться и со мной».
Он снова замялся, когда взгляд его упал на вышитую, отороченную мехом даркованскую накидку, с которой все и началось, но в конце концов набросил ее на плечи. Это его собственная вещь; за нее заплачены деньги, заработанные на других мирах; да и черт с ней, с романтикой, в конце концов — это единственная его защита от ночного дождя и снега. Вряд ли есть смысл мерзнуть, с двумя ножевыми ранами-то. И — в высшей степени практическое соображение — на улицах Арилинна землянин будет выделяться, как одинокий эдельвейс на голых вершинах Хеллерса; накидка может ему сохранить анонимность, пока он не уберется подальше.
Он подошел к двери. Откуда-то доносился приятный запах готовящейся еды; драки на ножах, кровные раздоры, бесконечные телепатические операции на матричных кольцах, при одной мысли о которых мурашки по коже бегают — все это приходит и уходит, но практичная Месир так и будет составлять меню обеда, покрикивать на кирри, чтобы те ничего не перепутали, журить Раннирла за то, что он только портит аппетит перед обедом таким количеством вина, пришивать новые ленточки к воздушным платьям Таниквель, упрекать Коруса, что, мол, сколько раз говорить, нельзя отряхивать сапоги в обеденном зале… Издалека донесся ее бодрый, спокойный голос, и Кервина кольнула ностальгическая боль. Это его дом: единственный его настоящий дом.
Джефф миновал приоткрытую дверь; до него донесся свежий, цветущий аромат Таниквель, и он услышал, как она что-то напевает. На мгновение перед глазами у него промелькнула ее хорошенькая, — ладная фигурка с кудрями, собранными в пучок на затылке, в наполненной зеленоватой водой ванне. Нежность подступила к горлу комом; Таниквель еще не знала, чем кончился поединок с Раганом. Она выспалась после ночного сеанса и еще не говорила ни с Остером, ни с Раннирлом, ни с Кеннардом…
Он замер ледяным изваянием. Очень скоро между ними начнет — если уже не начала — виться паутина раппорта, и все узнают, что он задумал. Он должен уйти немедленно, не тратя времени на прощания и прочие сантименты — или они обязательно догадаются, что он задумал («О Боже, если они догадаются!»), и ему снова придется выдержать настоящую битву.
Кервин набросил на голову капюшон, молча спустился по лестнице; миновал Вуаль, отделяющую Башню от внешнего мира. Решительной походкой, гоня усталость, обогнул скопление строений у подножия башни и крошечный аэродром и направился в город.
Определенных планов у Джеффа не было; и даже намеков на планы. Куда ему податься? Земля давно отвергла его; теперь и на Даркоувере ему не находилось места. Впрочем, в конце концов, может, это самый лучший выход — вернуться в Земной сектор; пусть себе депортируют. Хватит противиться судьбе…
Хотя, если земляне подослали его к комъинам как живую мину с часовым механизмом… И если теперь он действительно возьмет да вернется и сорвет им этот план саботажа — наверняка ведь вынашивавшийся много лет… Что тогда?
Какая разница?
Какая теперь, черт возьми, разница?
Джефф поднял голову и вперился прямо в огромный красный глаз солнца. Тот медленно опускался за нависающую над городом громаду Арилиннской Башни; а из-за горизонта накатывались темнота, промозглый холод и тишина. Последний отблеск Кровавого Солнца померк. На внутренней стороне зажмуренных век Кервина в бледном ультрафиолете отпечатался на мгновение силуэт башни — и растворился в мелком дождике. Единственный огонек пытался еще доблестно пронизать лучиками туман, но потом и он потускнел, истаял совсем, Кервин стряхнул с ресниц дождевые капли, решительно развернулся спиной к башне и направился вглубь города.
Он отыскал такое место, где в нем не признали бы ни землянина, ни комъина — где смотрели только на цвет его денег, зато предоставляли уединение, койку и достаточно вина, чтобы нереальными казались возникающие картинки, когда он неотвязно и тщетно прокручивал в памяти события последних недель. Планы на будущее могли подождать. В настоящий момент ему хотелось одного — отучиться думать. В конце концов он заснул, но по-прежнему в темноте неясно звучали голоса, возникали расплывчатые лица и туманные воспоминания, кошмарные и болезненные. Потом он вроде бы как очнулся от долгого забвения (скорее ступора, чем сна), с немалым трудом осознал, кто он и где находится — и увидел их всех, плотным кольцом окруживших кровать.
Сначала он подумал, что это отходняк после скверного виски, или что его перегруженный мозг не выдержал напряжения. Но тут Таниквель, не в силах сдерживаться, отчаянно всхлипнула и рухнула ничком на кровать рядом с ним, и тогда он понял, что они действительно здесь. Он протер глаза, в которых все по-прежнему расплывалось, облизал пересохшие губы и потряс головой.
— Джефф, неужели ты думал, будто мы позволим тебе так вот взять и уйти? — сочувственно поинтересовался Раннирл.
— Остер… — с трудом выдавил Кервин.
— …не знает всего, даже о нас, — закончил за него Кеннард. — Джефф, ты можешь нас спокойно выслушать?
Кервин приподнялся и сел. Убожество его убежища, пустая бутылка посреди перекрученных простынь, боль в раненой руке — все казалось фрагментами одной и той же картинки, и присутствие комъинов в картинку эту никак не вписывалось. Держащая его за руку Таниквель; озабоченно хмурящийся Корус; дружелюбный, но остерегающийся выносить суждение ввиду недостатка данных Раннирл; Остер с выражением отстраненной горечи.
Элори — не лицо, а белая маска; веки покраснели и припухли. Элори в слезах!
Кервин приподнялся и сел, мягко высвободив руку из ладони Таниквель.
— О Боже, ну сколько можно! — проговорил он. — Разве Остер не рассказал вам все?
— Он много что нам порассказал, — ответил Кеннард. — Но это одни домыслы, проистекающие из его страхов и предубеждений.
— Я и не собираюсь этого отрицать, — произнес Остер. — Я только хочу спросить: разве эти страхи и предубеждения ни на чем не основаны?
— Мы не можем отпустить тебя, Джефф — сказала Таниквель, — ты стал частью нас самих; да и куда ты пойдешь? Чем собираешься заняться?
Кеннард дал ей знак замолчать.
— Кервин, — произнес он, — привезя тебя в Арилинн, мы пошли на сознательный риск. Это был удар по темной магии и системе табу, первый шаг к тому, чтобы сделать из матричной механики науку, а не… жречество.
— Пожалуйста, говори только за себя, — вмешался Раннирл. — На этот счет, Кервин, я с Кеннардом не согласен, но в одном он безусловно прав: мы понимали, что это риск, и сознательно пошли на него.
— Ну как втолковать вам — я-то не хочу рисковать! — Голос Джеффа сорвался. — Я ведь сам понятия не имею, что могут они заставить меня сделать — и как погубить вас.
— Может, именно так ты и должен был погубить нас, по их замыслу, — с горечью сказал Корус. — Сделать так, чтобы мы стали доверять тебе, поверили в тебя — а потом бросить.
— Черт побери, это нечестно, — хрипло произнес Кервин. — Ну как вы не понимаете, я же пытаюсь спасти вас. Я не могу позволить себе такого риска — оказаться орудием вашей погибели.
Таниквель склонила голову и прижалась щекой к его ладони; ее сотрясали беззвучные рыдания. Лицо Остера застыло жесткими складками.
— Кеннард, он прав, и ты сам это прекрасно понимаешь. Затягивая, ты делаешь всем нам только хуже.
Кеннард мучительно медленно поднялся на ноги и обвел всех взглядом, в котором смешивались презрение и с трудом сдерживаемый гнев.
— Трусы, все до единого! Теперь, когда у нас появился шанс что-то противопоставить всей этой чертовой чуши…
— Ты так защищаешь его, Кеннард, потому что у тебя самого сыновья полукровки, — произнес Остер. — Тебя видно насквозь.
Кервин спрятал лицо в ладони. Ну как мог он сказать: «Я люблю вас всех. Не мучьте меня, пожалуйста!»
— Теперь, когда понятно, что со мной ничего не вышло, — с трудом выговорил он, — вы сумеете найти вместо меня кого-нибудь другого.
— Нет! — рванулась к нему Элори; машинально — иначе она просто упала бы — Кервин подхватил ее, и девушка приникла к нему, крепко вцепившись ручками ему в плечи, уткнув ему в грудь мертвенно бледное личико. — Нет! — снова прошептала она. — Нет, я не могу отпустить тебя. Останься с нами, Джефф, что бы там ни было, останься с нами… — Голос ее оборвался.
— О Боже, — прошептал Кервин, крепко сжимая ее дрожащую мелкой дрожью фигурку. — Элори, Элори!
Потом, собрав волю в кулак, он мягко отстранил ее.
— Теперь, Элори, понимаешь, почему я должен уйти? — еле слышно, почти шепотом спросил он. — Мне и так уже хуже некуда. Пожалуйста, не делай так, чтобы мне стало еще тяжелее.
На лицах окружающих его отразились потрясение, понимание, гнев, сочувствие. Таниквель, что-то неслышно бормоча, обняла Элори, но та вырвалась от нее.
— Нет, — пронзительным голосом произнесла она. — Если Джефф так решил, то и я так решила; все, хватит. Я… я больше не могу отдавать этому жизнь.
Она волчком развернулась к комъинам; ее била дрожь, на бледном лице под глазами залегли глубокие тени.
— Элори, — умоляюще произнесла Таниквель. — Ты не знаешь…
— Ты… да как ты можешь… ты ведь знала его любовь! — В голосе Элори появились истерические нотки; она была вне себя.
— Элори, ты… ты сама не понимаешь, что говоришь, — мягко произнес Кеннард. — Ты же прекрасно знаешь, кто ты такая.