Страница:
* * *
Несмотря на такое хамское обращение, дворцовых дам по-прежнему при мысли об императоре охватывала любовная дрожь.Наконец, Наполеон выбрал себе любовницу в этом влюбленном «женском эскадроне». Мадам Дюшатель, жена государственного советника и генерального директора, обладала пылким темпераментом, которому муж, по своему возрасту, уже не мог соответствовать. Поэтому она легко уступала домогательствам других мужчин. Она была очень красива. Герцогиня д'Абрантес пишет, что «во взгляде ее огромных продолговатых синих глаз с густейшими ресницами было непобедимое очарование… эти глаза могли выражать все, что она желала, — кроме искренности, потому что скрытность была основой ее характера и поведения…»
На первом же свидании в маленькой потайной спальне при кабинете императора мадам Дюшатель и Наполеон поняли, что они созданы друг для друга и для великих подвигов в любовных битвах. Первый постельный опыт несомненно, был счастливым предзнаменованием блистательного будущего.
Но ревнивая Жозефина уже почувствовала свою новую беду и, как сообщает нам Жозеф Тюркен, «мобилизовала весь свой штат шпионов, чтобы уличить супруга в измене».
Наполеон, осведомленный о ее намерениях полицией, решил не подвергать новую любовницу опасности быть застигнутой в коридорах Тюильри в неурочные часы. Он сам вечером крался босиком в ее комнату.
Послушаем Констана:
"Каждый вечер император выжидал, пока все во дворце заснут, и крался переходами в комнату мадам Дюшатель, в кальсонах, без чулок и туфель. Однажды он так задержался, что это грозило скандалом. После этого я, по распоряжению императора, стал договариваться с горничной мадам Дюшатель, что она время от времени будет напоминать своей госпоже, который теперь час.Несмотря на все предосторожности, Жозефина вскоре получила доказательства измены и закатила страшный скандал, которым наслаждался весь Двор.
Тем не менее случилось так, что взволнованный император, возвратившись к себе, рассказал мне, что наткнулся у дверей потайной комнаты на горничную императрицы. Кляня любопытство женского пола, он послал меня к юной шпионке из «вражеского лагеря» с приказом держать язык за зубами и не попадаться ему более на пути, не то она будет выставлена из дворца. Я добавил к этим угрозам более мягкое средство увещевания — ведь молчание можно и купить — и чтобы то ни было, страх или благодарность, но любопытная служанка не проболталась".
* * *
Маршал Бертье давал вечер, на который были приглашены император и императрица. Наполеон, желая усыпить подозрения Жозефины, был с ней необычно предупредителен и галантен. Результат был обратным — она встревожилась, и с поджатыми губами искоса внимательно следила за ним. Когда он подал ей тарелку, взяв ее из рук пажа, тревога ее усилилась. «Она по опыту знала, — сообщает нам Фавр, — что за подчеркнутым проявлением нежных чувств к жене скрывается похотливая тяга к какой-то новой юбке».Она не ошиблась. Император, обойдя вокруг стола, остановился между мадам Жюно и мадам Дюшатель, которые протягивали руки к блюду с оливками.
Императрица, не спускавшая глаз с Наполеона, увидела, как он схватил блюдо и подал мадам Дюшателъ со словами:
— Но лучше бы Вам не есть оливки вечером, это вредно!
Заметив мрачный подозрительный взгляд Жозефины, Наполеон обратился к другой соседке, но и ей невольно высказал свое чувство к мадам Дюшатель:
— А Вы, мадам Жюно, не едите оливок? Вы поступаете правильно… и даже вдвойне правильно… Вы правы и в том, что не подражаете мадам Дюшатель — она ведь неподражаема.
Услышав этот комплимент, мадам Дюшатель вспыхнула румянцем; императрица заметила ее волнение. На следующий день она пригласила мадам Жюно на завтрак и стала расспрашивать, о чем говорил Наполеон с нею и ее соседкой на обеде у Бертье.
— Император был очень весел. О чем он говорил с Вами, наверное, о предстоящем отъезде в Испанию?
— Да, мадам, он говорил мне, что француженка должна быть особенно элегантной в чужой стране, и хвалил мои туалеты.
— Ас мадам Дюшатель он тоже говорил о туалетах? — спросила Жозефина притворно-равнодушным тоном.
— Нет, мадам, насколько я могу припомнить, он говорил ей, что вечером вредно есть оливки. Жозефина язвительно рассмеялась:
— Если уж он взялся давать ей советы, то должен был сказать еще, что смешно изображать из себя Роклану, имея такой длинный нос!
Потом она порывисто отошла к камину и, взяв в руки только что напечатанную книгу мадам де Жанлис о мадемуазель де Лавальер, показала ее мадам Жюно:
— Вот книга, которая вскружила головы костлявым блондинкам! Они все уверены, что станут фаворитками! Как бы не так!
Бедняжке мадам Жюно пришлось выслушать за завтраком немало сетований и признаний. Императрица стонала, скрипела зубами, пронзительно бранила соперницу и строила планы мщения, а за десертом разразилась рыданиями:
— Подумать только, всего десять дней назад император приходил ко мне в спальню. Какую мы провели чудесную ночь… Он был нежен и пылок, словно молодой лейтенантик!
И она без всякого стеснения подробно рассказала о том, что выделывал Наполеон в кровати и даже на прикроватном ковре.
Мадам Жюно слушала с раскрытым ртом, не упуская ни одной пикантной детали; впоследствии, рассказывая об этой сцене, она потрясла салоны Лиссабона.
Но вошел император, и мадам Жюно ретировалась. чтобы не быть свидетельницей ссоры. Супруги остались наедине.
Жозефина швырнула на пол тарелку и, воздев руки к небу, запричитала, что она — несчастнейшая женщина в мире. Эта фальшиво пропетая старая ария взбесила Наполеона. Властным жестом он призвал ее к молчанию.
— Вы должны подчиняться мне во всем. На все Ваши жалобы я отвечаю: «Я — это я». Я — господин мира, и не подчиняюсь никому.
После этого он разбил несколько тарелок, один графин, разорвал скатерть и выбежал из комнаты.
Эта сцен" ничего не дала Жозефине — она не получила доказательства того, что мадам Дюшатель — любовница ее супруга.
Оставшись одна и поразмыслив, она пришла к выводу, что вряд ли можно счесть доказательством адюльтера совет не есть за ужином оливок. Когда Жозефине принесли шоколад, она пыталась придать этой фразе игривый смысл.
До вечера она строила планы, как застать императора на месте преступления! Но, поскольку методичность и целеустремленность были чужды ее характеру, она задремала на канапе, так ничего и не придумав.
Вечером в гостиной императрицы Наполеон спокойно сел за карточный стол и выбрал своими партнершами мадам Мюрат, мадам де Ремюза и мадам Дюшатель.
Жозефина, расположившаяся в кресле на другом конце гостиной, следила за ним с плохо скрытым раздражением,
А Наполеои был весел и развлекал своих дам и себя самого шутливой лекцией о любовном ослеплении, высказывая неожиданные мысли и развивая оригинальные теории.
От любви он перешел к ревности и нарисовал портрет ревнивицы, в котором настолько легко было узнать Жозефину, что смущенные слушатели замолкли и только переглядывались между собой. В полной тишине, наступившей в гостиной, раздался стук кресла: жестоко уязвленная Жозефина порывисто встала и удалилась в свои покои.
Несколько дней Жозефина диктовала мадам Ремюза ядовитые анонимные письма, которая не отсылала их, а тайком разрывала. Потом она установила наблюдение за маленьким домиком на Вдовьей Аллее.
Об этом узнал Наполеон.
Рассвирепев, он вызвал мадам Ремюза и накричал на нее как на девчонку:
— Если Вы не одобряете поведения императрицы по отношению ко мне, то почему же Вы не удержите ее от этих выходок? Она окружила меня шпионами, унизив этим нас обоих и дав пищу злым языкам.
Императрица думает, что я влюблен и содержу фаворитку. Она ошибается во мне! Любовь — не для моего характера. Политика поглощает меня целиком. Я не допущу, чтобы женщины правили моим двором. Женщины нанесли ущерб Генриху IV, Людовику XIV. Но мое дело, моя судьба серьезней судьбы этих государей. И французы в наши дни слишком серьезны, чтобы извинить своему монарху любовные связи и титулованных метресс.
Отпустив после этого внушения мадам Ремюза, Наполеон отправился в спальню мадам Дюшатель, которая, уже раздевшись, ожидала его в постели, чтобы вкусить с ним скромные радости «безлюбовной связи».
Наконец-то в Сен-Клу Жозефине удалось получить убедительное доказательство.
Она увидела, как мадам Дюшатель выскользнула из гостиной, где собралось вокруг императрицы многочисленное общество. Прошло десять минут, молодая женщина не возвращалась. Дрожа от ревности, императрица наклонилась к мадам Ремюза:
— Я должна убедиться, верны ли мои подозрения. Останьтесь в этом салоне, если обо мне будут спрашивать, скажите, что меня вызвал император.
Она вернулась через четверть часа совершенно расстроенная и велела мадам Ремюза уйти вместе с ней из гостиной. В своих покоях она закрыла дверь за подругой и зарыдала; это был взрыв отчаяния.
— Все кончено! Я искала императора в его кабинете, там его не было; тогда я поднялась по потайной лестнице в маленькую комнату, но дверь была заперта, я услышала голоса Бонапарта и мадам Дюшатель. Я стала стучать в дверь и кричать, называя их по именам. Я застала их врасплох, хотя они мне долго не открывали, положение, в котором я их застала, устраняло малейшие сомнения. Я знаю, что должна была бы сдержаться, но я разразилась упреками. Мадам Дюшатель заплакала, Бонапарт разъярился. Я едва ускользнула от него. Я и сейчас дрожу и боюсь, что меня еще ждет ужасная сцена.
Мадам Ремюза решилась дать императрице совет:
— Вернитесь к его Высочеству, — сказала она, — и своей нежностью смягчите его гнев…
Императрица повиновалась. Взволнованная мадам Ремэтза вернулась в гостиную, перед ней входила мадам Дюшатель с горящим лицом и встревоженным — взглядом.
Вдруг в гостиной все замолкли, прислушиваясь. Голос императора как глухие раскаты грома, пронзи-. тельные крики императрицы. Питом раздался звук ударов, пощечин, треск ломающейся мебели — стало ясно, что гроза, которая назревала несколько недель, разразилась.
Мертвенно-бледная мадам Дюшатель попросила подать ей карету и уехала в Париж. Прочие гости остались ночевать в Сен-Клу, восторженно обсуждая подробности скандала, о котором когда-нибудь они смогут рассказывать своим внукам.
* * *
После этого инцидента жизнь во дворце превратилась в ад: Мюраты защищали мадам Дюшатель, супруги Ремюза поддерживали Жозефину, мать императора принимала то одну, то другую сторону. Сестры императора, не скупясь, поливали грязью обеих женщин. Двор был окутан плотным туманом интриги.Принцы подслушивали у дверей, герцогини сплетничали как привратницы, маршалы проводили дни за обсуждением пересудов в прихожих. Сам Наполеон отложил своя планы нападения на Англию, чтобы разбить несколько китайских ваз в покоях императрицы.
Посреди этой суматохи торжествовала свою победу мадам Дюшатель. Император, не желая потерять тайную любовницу, совершал ради нее самые экстравагантные поступки, ведя себя словно школьник.
Однажды вечером он прогуливался с ней в Вильер, рядом с имением Мюрата; их сопровождал Дюрок. Вдали появился прохожий; Наполеон, перепуганный мыслью о том, что его застанут в обществе любовницы, взобрался на стену и соскочил в сад «с такой высоты, — рассказывает нам королева Гортензия, — что мог бы сломать ногу».
Мы никогда не догадались бы о мальчишестве в характере Наполеона, прочитав солидные исследования историков его эпохи, например, Малле и Исаака.
В конце февраля Наполеон провел несколько дней в Мальмезоне с женой, метрессой и Двором. Он вел себя с полной непринужденностью.
Послушаем мадам Ремюза:
«Император, ко всеобщему изумлению, прогуливался в парке с мадам Дюшатель и юной мадам Савари, почти не занимаясь делами. Императрица заливалась слезами, укрывшись в своих покоях. У нее не было более сил устраивать сцены, но ее печаль растрогала ее супруга».
Наполеон отдалился от мадам Дюшатель, но действительной причиной было не горестное состояние супруги, а амбиции, которые начала проявлять любовница.
— Моя подлинная метресса, — говорил он, — это Власть. — Я испытал много бед, чтобы завоевать ее, я не позволю отнять ее у меня, и не желаю делить ее с кем-либо, я всегда буду единственным ее господином.
А ведь он «чувствовал, что его хотят прибрать к рукам» (слова Фредерика Массона). Правда, дама, достаточно умная и опекаемая умными советчиками, ничего для себя не просила. Доходя почти что до маккиавелистской изощренности, она отказывалась даже от подарков щедрого любовника,
Однажды Наполеон прислал ей свой портрет в рамке, украшенной крупными бриллиантами. Она оставила у себя портрет и отослала ему рамку, «найдя роскошный подарок оскорбительным»'.
Такое бескорыстие удивило и постепенно подкупило императора: он стал прислушиваться к ее рекомендациям, и благодаря этому опекавший мадам Дюшатель Мюрат получил звание Великого Адмирала и стал именоваться «светлейшим».
Но в конечном счете Наполеон понял игру своей любовницы.
— Она хотела, — сказал он однажды, — быть на одном уровне со мной. Я отобрал у нее через Дюрока свои любовные письма, не желая видеть их изданными, как это практиковалось у других государей.
С момента, когда Наполеон понял, что любовница хочет стать фавориткой и править рядом с ним, или даже управлять им, он решил порвать с ней и нашел для этого оригинальный способ.
Наполеон мудро решил, что лучшую помощь, в разрыве с любовницей может оказать супруга и, как сообщает нам мадам Ремюза, обратился к Жозефине. "Он признался ей, что был влюблен, но теперь с этим кончено. Он поведал Жозефине, что главной причиной его охлаждения было замеченное у любовницы стремление командовать им; он описал Жозефине все ловкие маневры мадам Дюшатель, а в интимных откровениях преступил все законы простейшей деликатности. Поведав все это, он воззвал к Жозефине, умоляя о помощи в деле разрыва с ее соперницей. Идея с помощью жены избавиться от стеснительной связи была в достаточной мере своеобразной, но Жозефину это не смутило. «Императрица, надо воздать ей должное, — пишет мадам Ремюза, — никогда не была мстительной. Избавившись от своих опасений, она снова стала для императора снисходительной супругой, которая так легко прощала его грехи».
В деле мадам Дюшатель императрица посоветовала мужу вести себя сдержанно, не допустив вспышки, которая могла бы повредить ему во мнении света, т. е. поддерживать какое-то время видимость прежних отношений с метрессой.
Мадам Дюшатель была вызвана к Жозефине, которая со всей возможной мягкостью объявила ей, что император больше не будет посещать ее спальню.
— А я приказываю Вам не носить таких глубоких декольте, которые горячат ему кровь. Император поручил мне передать Вам, что отныне Вы не должны выказывать ему никаких знаков нежности, что были дозволены Вам ранее.
Мадам Дюшатель не возразила ни единым словом. «Она показала себя, — пишет мадам Ремюза, — классической метрессой, — не придав никакого значения отставке и предупреждениям, приняв все хладнокровно, без эмоций, без тени признательности за былой фавор, она явила жадным взорам Двора холодно-горделивые манеры, доказав, что сердце ее не было затронуто в этой оборвавшейся связи».
Наполеон — увы! — не проявил такого изящного достоинства и вел себя (как и в других случаях) просто грубо. Послушаем мадам Ремюза: « Император, которого приводила в ужас малейшая попытка надеть на него ярмо, подчеркнуто показывал, что то ярмо, под которым он на миг согнулся, разбито вдребезги. Он не оказывал мадам Дюшатель принятых форм учтивости; иногда не замечал ее, иногда говорил с ней небрежно или высокомерно. Всем своим поведением император хотел доказать окружающим, что его чувства были капризом, случайной прихотью. Он стыдился самого себя, вспоминая, что признал над собой власть любви — более могущественную, чем его собственная».
Короче говоря, император вел себя по-хамски.
КАМЕРАРИЙ ПАПЫ ВИДИТ ГОЛУЮ ЖОЗЕФИНУ
«Нельзя обнажиться перед священником на исповеди».
Жорж Санд
31 марта 1805 года Наполеон покинул Сен-Клу и отправился короноваться в Италию.
В восторге при мысли, что на его голову будет возложена знаменитая древняя железная корона ломбардских королей, он на время позабыл о своих любовных неурядицах.
Забавный эпизод произошел в Турине.
Прибыв в этот город, Наполеон выбрал дворец, в котором хотел разместиться, и, проклиная запертые двери, кричал ошеломленным привратникам:
— Господин здесь я! Откройте немедленно! Через несколько дней в этот город вступил один из кортежей его Святейшества Папы и по недосмотру старый камерарий попал в помещения, занятые императором. Там почтенному церковнику довелось испытать сильнейшее в его жизни потрясение. Открыв одну из дверей, он увидел слегка удивленную, но исполненную достоинства, совершенно голую Императрицу. На какой-то миг участники этой сцены замерли в молчании; потом Жозефина расхохоталась, а камерарий, зажмурившись от стыда, удалился, невнятно бормоча извинения.
Услышав об этом, не подлежащем занесению в протокол происшествии, Наполеон пришел в восторг и оставил дело без последствий.
Жозефина действительно очень долго сохраняла обыкновение показывать мужчинам «свое миленькое местечко».
* * *
Прежде чем отправиться в Милан, Наполеон решил посетить замок Стюпиниги, место развлечений королей Сардинши, в двух-трех милях от Турина.— Я хочу, — заявил он, — чтобы это путешествие было чередой празднеств, где звучит музыка и сияет красота женщин.
Мысль, что он вскоре наденет корону Италии, окрыляла его.
Он смеялся с дворцовыми дамами, щипал за ушко принцесс, рассказывал фривольные истории герцогиням и «похлопывал рукой по задочкам маршальских жен».
В таком состоянии духа он заметил однажды вечером прелестное создание, новую придворную даму Жозефины. Эта молодая женщина завоевала репутацию мастерства в галантных делах, и многие любители прекрасного пола не обвинуясь воздавали ей должное. Рассказывают, что однажды в саду она соблазнила молодого художника, который, отбросив свои кисти и краски, набросился на нее как бешеный, задрал юбки и доказал ей на газоне парка пылкость своих чувств, — она же ни единым жестом не противодействовала.
Эту сцену с забавной наивностью описала горничная, выглянувшая в это время из окна: «М-ль Н… — рассказывает она, — лежала под деревом в позе, неподобающей знатной даме, приподняв и раздвинув ноги, с высоко задранными ее любовником юбками, прикрывающими только часть тела выше пояса до плеч. Казалось, она ждала. Вдруг молодой человек, не отрывавший глаз от ее „пушистого сурка“ и разверстой щели, набросился на нее, неистово сжал в объятиях и заштопал ей дырочку», испуская радостные крики.
Насытив свою страсть, они встали и принялись собирать цветочки"1.
Эта юная любительница природы, ученица Жан-Жака Руссо привлекла Наполеона своей восхитительной порочностью, вызывающей грудью и вертлявым задиком.
Информированный о ее вкусе к экспромтам, он однажды взял ее под руку, увлек в гостиную, положил на канапе и на несколько минут сделал императрицей,
Удовлетворенный первой пробой, император решил продолжить отношения с м-ль Н…
— Я приду в Вашу комнату, — сказал он. — Мне надо многое Вам сказать.
Она покраснела, сделала реверанс и поблагодарила Наполеона.
Увы! Несмотря на это предупреждение, «пылкая молодка», как называет ее Рене Пишар, продолжала свои привычные забавы со всяким и каждым. И когда Наполеон явился к ней в спальню, произошла почти что водевильная сцена.
Послушаем Констана:
"Когда император пребывал в Стюпиниги, прибыв в Италию для коронации, в одной из комнат замка обитала придворная дама, которую он иногда навещал.
У императора был ключ, открывавший любую комнату; он открыл дверь, вошел в неосвещенную спальню, подошел к камину, поставил на него свой потайной фонарь и стал зажигать свечу. Увы! Дама не дожидалась его в одиночестве. Почему? Право, не знаю, может быть, она боялась мышей, которых в Стюпиннгн было предостаточно. Как бы то ни было, когда вошел Наполеон, в постели дамы случайно находился его адъютант. Услышав звук ключа в скважине, он понял, что это может быть только император, и нырнул в глубину постели. Когда император подошел к кровати, красавица притворялась спящей. Но о ужас! Он увидел… часть одежды, для которой лингвисты придумали пристойные наименования — но осмелюсь ли назвать ее в данной ситуации? — он увидел мужские штаны. Воображаю взгляд императора, устремленный на это роковое вещественное доказательство.
Он заговорил строгим, но спокойным тоном:
— Здесь мужчина! Кто Вы такой, покажитесь немедленно!
Пришлось повиноваться; узнав своего адъютанта, Наполеон только и сказал ему:
— Оденьтесь!
Тот оделся и выскочил за дверь. К сожалению, я не знаю, какой разговор состоялся у императора с прекрасной дамой; по всей вероятности, она стала уверять его, что он ошибается. Я знаю только, что на следующее утро лейтенант выглядел смущенным (или делал вид, что смущен). Но он отделался испугом, император никогда не напомнил ему о ночной сцене в Стюпиниги, потому что м-ль Н., обладавшая интуицией простодушных натур, сразу же рассеяла гнев императора самыми естественными и сладострастными способами.
На следующий вечер он снова явился к ней, и все время пребывания в Стюпиниги рьяно демонстрировал ей свою мужскую доблесть.
Время от времени Жозефина недовольно спрашивала:
— Когда же мы отправимся в Милан?
— Я ожидаю папу, — уклончиво отвечал император.
Благочестивая ложь позволяла ему по-прежнему упиваться ласками новой любовницы. Через несколько дней императрица стала замечать в обращении мужа какое-то недовольство ею; в конце концов она спросила, что он имеет против нее.
Этот вопрос вызвал раздражение:
— Хочешь знать, что я имею — любовницу, молодую, красивую и страстную.
И император, нимало не щадя чувств своей супруги, пустился в подробное описание прелестей м-ль Н… и ее пылких ласк. Жозефина расплакалась, а он удалился, хлопнув дверью.
Такое обращение с женой было обычным для Наполеона.
Послушаем, например, мадам Ремюза:
"Деспотизм Бонапарта, утверждавшего за собой право полной свободы действий, и другая особенность его натуры, которую природа наделила чувством любви в небольшой дозе, достаточной единовременно лишь для одного романа, нередко мимолетного, — вот две причины страданий, которые он доставлял Жозефине. Едва он заводил любовницу, тотчас становился резким, грубым, безжалостным с женой. Он незамедлительно сообщал ей о каждой своей новой авантюре и с простодушием дикаря изумлялся ее неодобрению.
— Я не такой, как все, — говорил он, — законы морали и приличий созданы не для меня".
Что он вскоре и доказал самым ошеломительным образом.
В ИТАЛИИ НАПОЛЕОН ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ЛЕКТРИСУ
«…Он любил чтение».
Мишле
Две недели Наполеон отдавал все силы опьяняющим прелестям м-ль Н… Результат он увидел однажды утром, поглядевшись в зеркало: потухшие глаза, запавший рот, знаменитая прядь волос, спадающая на лоб, поблекла; кожа пожелтела как воск. Наполеон напоминал теперь карикатуры, которые рисовал на него англичанин Джипрэй.
Встревоженный император решил немедленно порвать с опасной вакханкой. М-ль Н… попросили обратить на других порывы своей щедрой натуры, которые переутомили императора.
Ветреная девица не почувствовала никакой горечи. Она улыбнулась, беспечно махнула рукой и немедленно нашла себе партнера — красавца-офицера, с которым и получила удовольствие в тот же вечер.
Но в одиночестве Наполеон очень скоро заскучал. Его неотступно преследовали воспоминания о ночах с мадемуазель Н… Через пару дней он уже начал с интересом поглядывать на дворцовых дам и высмотрел среди них миленькую блондиночку, не так давно принятую на службу императрицы в качестве лектрисы. Ее звали Анна Рош де ла Кост; ей было 20 лет [39].
Император навел справки и узнал, что она всего несколько дней назад стала любовницей камергера Теодора де Тиар.
Он был очень раздражен этим сообщением, призвал Констана, который всегда был в курсе всего, и потребовал подробностей.
— Как это произошло?
— Это случилось при спуске с моста Ценис, по дороге в Ла Новалэр. Месье де Тиару было поручено охранять карету, где находились придворные дамы императрицы. Когда мы спускались в долину, он поставил вместо себя лакея между каретой и обрывом и исчез.
— Я знаю, — возразил император, — он сел в сани и на четыре часа раньше нас прибыл в Ла Новалэр, чтобы подготовить помещение. Но где же была м-ль де л а Кост? Констант казался смущенным: