Страница:
За спиной Летти открылась входная дверь, и она отскочила в сторону. Вошел Эллиот, отряхиваясь как большой спаниель, махая руками и тряся головой. Он стянул сюртук и бросил его на перила лестницы.
— Час назад Бантинги прислали сюда верхового, — сказал он. — Слава Богу, у кого-то хватило ума.
Он промок насквозь, белая рубашка и жилет облепили его руки и грудь. Сквозь ткань Летти видела, как напрягаются его мускулы. Она, покраснев, отвела глаза.
— Простите. Что вы сказали?
— Мост Бантингов затопило, и слишком опасно пускать по нему кареты. Гости останутся у них до утра. — Он мрачно посмотрел на Летти. — Анжела пришла в себя сразу же, как только мы приехали. Да не смотрите на меня так, я говорю серьезно. Я достаточно повидал ран. Она скоро поправится. Обещаю.
Летти кивнула. Если Эллиот обещал, что Анжела поправится, то так и будет. Эллиот никогда не скрывал правду. Не то что некоторые.
— Как вы узнали, куда я поехала? — поинтересовалась она. Ей не пришло в голову спросить его для начала, как он узнал, что они с Анжелой были у «ведьмина дерева». Просто они нуждались в его помощи, и он появился.
— Как только я привез Анжелу и поручил ее заботам моей экономки, то понял, что вы не поехали следом. — Эллиот осуждающе посмотрел на нее. — Я вернулся к «ведьми-ну дереву», но вас там не было, и я поехал в Холлиз. Там вас тоже не оказалось, но я узнал от Кэбота многое, что мне совсем не понравилось. Я не решался верить возникшим у меня подозрениям, но другого пути не было, так что пришлось ехать к дому Химплерампов. Каково же было мое изумление, когда я увидел вас спускающейся по стене. Хотя, если подумать, мне не следовало удивляться. Вы уже однажды проявляли некоторый интерес к плющу, — закончил он, снова сжав зубы.
Летти сглотнула слюну. У него был очень, очень рассерженный вид.
— Я… я должна была достать кое-что, что… что… — начала заикаться она.
— Анжела рассказала мне о письме, — сказал он.
Конечно! Все полагались на сэра Эллиота Марча. Все доверяли ему секреты, рассказывали о прошлых проступках, страхах и своих маленьких преступлениях. Все, кроме нее. Но ведь ничьи преступления не были такими ужасными, как ее.
— Она рассказала мне о требованиях Кипа и объяснила, зачем поехала туда. Может бдеть, нас спасла гроза. Нам повезло.
Не ей повезло, не Анжеле повезло, а им повезло. Сэр Эллиот, джентльмен, уже взял на себя ответственность, и их проблемы стали его проблемами.
— Как я уже сказал, я поговорил с Грейс Пул и Кэботом. Они очень хотят помочь и готовы рассказать всем, кто будет этим интересоваться, что я бе9покоился о вас и Анжеле, потому что вы оставались в такую грозу одни в доме, и привез вас сюда. Вам понятно? Вы согласны со мной? — почти грубо спросил он.
Летти кивнула и вдруг заметила собственное отражение в зеркале. Она в ужасе отвела глаза. Как несправедливо. В то время как он походил на морского бога в облике человека, она выглядела словно мокрое чудовище. Из-под клеенчатого плаща грязными складками свисали ее юбки. Спутанные волосы как веревки опутывали шею, а лицо было таким бледным, что кожа казалась синеватой.
— Не расскажете ли мне, зачем вы лазили по стенам Химплерампов? — спросил он с таким видом, словно кто-то принудил его задать этот вопрос.
Их взгляды встретились в зеркале. Впервые за всю сознательную жизнь Летти не могла придумать правдоподобное объяснение своему поступку. Она и не пыталась. Она устала говорить чужие слова, устала от лжи.
— Я поехала, чтобы забрать письмо Анжелы у Кипа Хим-плерампа. И взяла его.
— Кип Химплерамп видел вас? Она кивнула.
— Он расскажет кому-нибудь?
— Нет. Ручаюсь.
У него был такой отчужденный вид. Такой холодный, сосредоточенный. Она оскорбила его, но ведь она этого не хотела.
— Эллиот, я должна вам что-то сказать. Моя реакция на то, что вы мне сказали сегодня…
— Ладно, — перебил он. Очевидно, он не хотел обсуждать их отношения. — Но на всякий случай, может быть, мне стоит навестить утром моего юного соседа.
Боже мой, подумала Летги с замиранием сердца, возможно, он пожалел, что сказал ей о своей любви! Она почувствовала пустоту в груди, и в этой пустоте билось ее сердце.
— Все устроится наилучшим образом, — выдавила Летти.
— Мне хотелось бы знать, — осторожно сказал он, — очень хотелось бы знать, почему вы рисковали жизнью и изображали ночного вора перед этим… мальчишкой. Вас же могли убить!
Последние вырвавшиеся у него слова заставили Летги вздрогнуть. Он заметил это и тихо выругался, схватившись за голову.
— Где вы научились так лазить? — Он беспокоился за нее. От этой мысли у Летти закружилась голова. — Детская бравада? Вы даже не удостаиваете меня ответом, — проворчал Эллиот. — Могу я предложить вам снять мокрую одежду?
Она попыталась снять плащ, но дрожала так сильно, что у нее стучали зубы. Онемевшие пальцы не слушались. Она не успела опомниться, как Эллиот, оттолкнув ее руки, умело расстегнул пуговицы клеенчатого плаща. Взяв Летти за плечо, он повернул ее и снял с нее плащ. Очень быстро и равнодушно. — Спасибо. Он холодно посмотрел на нее. — Мне не нужна ваша благодарность. — Эллиот собирался сказать что-то еще, но передумал и бросил ее плащ на перила рядом со своим. — Вам надо переодеться. У нас нет
Никого, кроме экономки, миссис Николе. Она сейчас с Анжелой, но уверен, она вам поможет.
— Не нужно, — сказала Летти. — Я обойдусь. Правда.
Она нужна Анжеле.
— Хорошо. — Эллиот указал ей на лестницу и последовал за ней. Мокрые юбки шлепали по ступеням. Она слышала, как позади медленно поднимался хозяин. Наверху она оглянулась. Лицо Эллиота приобрело землистый оттенок и страдальчески сморщилось от боли.
— Эллиот, пожалуйста. Могу я чем-нибудь помочь вам?
Мгновенно выражение его лица стало отчужденным и надменным; истинный британский джентльмен, который, закусив губы, встречает свою гибель.
— Ничем. Благодарю за заботу. — Он указал на короткий коридор. — Анжела в той спальне, налево. Ваша комната через две двери от ее.
— Эллиот, пожалуйста… — нерешительно сказала она.
— Уверен, вы найдете все необходимое, — перебил Эллиот и, стараясь держаться прямо, направился в противоположную сторону. Он не оглянулся.
Прихрамывая, Эллиот вошел в свою спальню, достал из небольшого шкафчика стеклянную бутылку с коричневой жидкостью и налил добрую унцию в маленький стаканчик. Поморщившись, он закинул голову и выпил содержимое.
Морфий.
Ему не нравилось его действие. Он затуманивал сознание и странно влиял на его чувства, но как обезболивающее был незаменим. А сегодня, видит Бог, боль была невыносимой.
У него возникла идея попробовать сосредоточиться на нестерпимой боли в бедре, чтобы отвлечься. Но усомнившись, что это отвлечет его мысли от нее, он предпочел наркотик. Если повезет, он сможет забыть, что сейчас она в его доме, спит в его постели, чего ему и хотелось, но совершенно при других обстоятельствах.
Теперь, когда Анжела и Летти были найдены, Эллиот впервые позволил себе обдумать события, которые заставили его уехать из дома Бантингов.
Он признался, что любит ее. Он никогда не говорил этого ни одной женщине, а когда сказал ей, она побледнела как мел. Летти явно была поражена. Как и он сам. Но едва слова были произнесены, он понял, что это правда: бесспорная истина.
На какое-то мгновение нечто вызвавшее радость в его душе мелькнуло на ее выразительном лице, но тут же сменилось выражением ужаса. И она убежала. Могла бы бежать не так далеко или не так быстро… При воспоминании об этом его пальцы сжались в кулаки.
Он пытался остаться среди гостей как ни в чем не бывало, но мысли о том, что Летти избегает его, что в его обществе она начинает нервно смеяться, что его полная жизни, отважная, беспечная Летти при нем становится скованной и неловкой, — этой мысли он не мог вынести.
Но дома было не легче: пометавшись взад и вперед по комнате около часа, Эллиот осознал: он предпочтет сохранить хотя бы подобие дружеских отношений с Летти, чем совсем потерять ее.
Он написал ей письмо с объяснением, что больше никогда не нарушит дружбы, которая так дорога ему и уже возникла между ними. Пусть ее не тревожит, что когда-нибудь он опять заговорит о своих чувствах. Во всяком случае, таковы были его намерения. Он молил Бога, чтобы тот дал ему силы выполнить этот зарок.
Затем, не желая терять времени и поскорее помириться с ней, Эллиот под дождем помчался в Холлиз с намерением отдать письмо Кэботу, чтобы тот передал его, как только Летти вернется домой. С этого момента началось черт знает что.
Эллиот налил полстакана бренди и залпом выпил, чтобы смыть с языка горечь морфия. Опыт показал ему, как хорошо алкоголь усиливает действие наркотика. Тот действовал недостаточно быстро.
Он расстегнул жилет и, сняв его, бросил на стул. Затем освободился от галстука и воротничка рубашки и, расстегивая ее, подошел к окну и посмотрел в темноту.
Анжела рассказала ему о Кипе и своем письме, как только они обнаружили, что Летти не приехала вслед за ними. Он не мог поверить, что она решилась забраться в дом Хим-плерампов, чтобы достать это проклятое письмо. Он невольно улыбнулся. Как он ее называл? Беспечной? Больше подошло бы «безрассудной».
Улыбка погасла, когда он вспомнил, как похолодел от страха, увидев висящую на стене Летти и поняв, что ничем не может ей помочь. Он никогда не испытывал подобного ужаса. Ни во время войны или мира, ни в опасности, ни перед неизбежным поражением — ни разу в жизни. Когда она очутилась на земле, ему потребовалась вся сила воли, чтобы не сжать ее в своих объятиях.
Но он не имел на это права. Она достаточно ясно дала ему понять, что не хочет этого. Письмо с обещанием не докучать ей лежало запечатанным у него в кармане, горьким напоминанием о его обещании самому себе.
Если он останется лишь другом женщины, которая стала для него такой желанной, это, вероятно, убьет его. Но что он должен был сделать? Эллиот утратил способность размышлять. Мысли исчезали, как и боль в ноге, в результате постепенного действия морфия. Он уперся ладонями в подоконник.
Сейчас она уже спит, яркие каштановые волосы разметались по белоснежной подушке, кожа нежно розовеет… Он прижался лбом к холодному стеклу.
Всю жизнь он подчинял свои чувства разуму, стараясь сохранять самообладание, не переходить границы, поступать справедливо и предусмотрительно. Эллиот горько улыбнулся.
Потребовалось тридцать три года, чтобы он почувствовал это сильное горько-сладкое биение собственного сердца. Сколько должно пройти времени, прежде чем оно успокоится?
— Эллиот. Ее голос.
— Эллиот, пожалуйста. Повернитесь.
— Зачем? Вас же здесь нет, — рассудительно ответил он, невзирая на свое состояние. — Вас создали морфий и бренди. И страсть, — добавил он. — Непреодолимая страсть.
— Я действительно здесь. Пожалуйста. Мне трудно. Повернитесь.
Что это могло изменить? Он повернулся, и у него перехватило дыхание. Она стояла в дверях его комнаты, закутанная в старый халат его отца. Ее блестящие распущенные волосы струились по спине и словно вуалью покрывали ее плечи. Из-под халата выглядывали босые ноги. Маленькие, узкие, хрупкие, как крылья чайки, и невероятно трогательные.
Ей не следовало находиться здесь. Но ведь она не знала о морфии и бренди. Она не знала, что сдержанность, которую он всегда считал святым долгом и своим самым страшным испытанием, казалось, утратила свой смысл.
— Возвращайтесь в свою комнату.
Летти не двинулась с места. Ее щеки и шея пылали.
— Не могу, — прошептала она.
Он сжал за спиной руки, лежавшие на подоконнике. Он боялся пошевельнуться.
— Значит, вы — искательница приключений? — Он хотел придать голосу шутливый тон, но голос прерывался.
— Похоже на то. — Но это произнесла не авантюристка, а растерянная, как и он, истосковавшаяся по любви женщина.
— Господи, Летти. У вас совсем нет инстинкта самосохранения.
— Видимо, нет.
«Ей не нужна твоя любовь», — сурово напомнил он себе, надеясь, что это придаст ему сил устоять. Устоять перед ней, ибо она решила соблазнить его. Это понял бы и неопытный юнец. В ней не было ничего похожего на коварство. Ожидание, волнение, кокетство — да, но и тревога, напряжение и неотразимая прелесть.
Она направилась к нему, ее грудь выступала, слегка волнуясь под темно-красным шелком. Бог мой, под халатом ничего не было!
— Мне холодно.
Он не должен этого делать. Он не сделает этого. Это было против принципов, на которых строилась вся его жизнь.
— Я дам вам еще одно одеяло.
— Мне нравится вот это. — Она указала на голубое пуховое одеяло на его постели.
— Возьмите, — сквозь зубы произнес Эллиот и, сдернув одеяло, швырнул его ей. Летти не сделала даже попытки поймать его, и одеяло упало на пол.
Она медленно наклонилась, принимая соблазнительную позу. Посмотрела на него через плечо, вызывающе тряхнув распущенными волосами…
— Не надо!
Она убрала волосы с лица и улыбнулась лукавой, понимающей и безжалостной улыбкой.
— Вы не понимаете, Летти. — Сэр Эллиот старался сохранить остатки самообладания. Он был цивилизованным человеком. Как бы его ни соблазняли, он всегда владел собой. Он не только жил по этому правилу, но и верил в него. Но его никогда не испытывали таким образом и так жестоко. Он желал ее. Он до боли желал ее.
— Мне не хотелось бы оставлять вас неудовлетворенным. — Она держала в руках одеяло. Он слишком поздно понял, что дал ей повод подойти ближе. Она прошла к кровати совсем близко от него, все еще загадочно улыбаясь, он вдохнул аромат ее духов… Он сам не понял, как это произошло. Летти проходила мимо него, и в то же мгновение оказалась в его объятиях, а он прижимался к ее губам, оглушая, обжигая ее своей всепоглощающей страстью.
Она приникла к нему. Губы раскрылись ему навстречу. Она ласкала его, его плечи, руки, грудь, проникая под распахнутый ворот его рубашки, разжигая его.
Эллиот сорвал пояс с ее талии и обнажил ее плечи. Летти отпрянула, в ее взгляде уже не было ни вызова, ни лукавства, он был растерянным и немного испуганным.
— Может быть… я… мне не следует… нам не следует…
— Поздно. — Для него теперь не существовало ни правил, ни законов. Только требования: страсть, желание, любовь. — Ты знаешь это не хуже меня.
Он медленно опустил-ее, прижимая к себе, она, скользя по его телу, почувствовала, как оно напряглось от переполнявшего его желания. Ее груди касались его груди, халат зацепился за его пояс, а полы сбились у нее на бедрах.
Летти дрожала. Ее пальцы касались паркета, но колени ослабли и подгибались. Он опустил руки, но не отступил. При каждом его вдохе их тела на мгновение соприкасались, создавая мучительную близость.
Затуманенным взглядом она посмотрела ему в лицо. В поисках опоры ухватилась за его рубашку, упираясь пальцами в твердую мускулистую грудь.
— Если хочешь уйти, уходи. Последняя возможность, Летти. Последняя возможность для нас обоих. — Он наклонился и коснулся ее губ. — Но я думаю, ты должна остаться. Останься…
Она чуть отодвинулась. Он не отрывался от нее, теперь лаская ее ушко.
«Останься». Она чувствовала его горячее дыхание, дрожь пробегала по ее шее и плечам.
Отпустив, Эллиот больше не касался ее руками, но в то же время она всем телом ощущала его, его страсть возбуждала ее, приковывала к месту, томила ожиданием…
Он легко дотронулся до ее груди, обвел ее пальцами и, найдя сосок, начал поглаживать мягкую шелковистую кожу вокруг него. Он не сводил взгляда с ее лица, взгляда, пугающего Летти своей настойчивостью, немигающего и завораживающего.
Она его не узнавала. Сдержанный, благовоспитанный сэр Эллиот исчез, перед ней был незнакомец, бесцеремонно игравший ее телом, но его горящий страстью взгляд переворачивал всю ее душу.
— Пожалуйста, — прошептала она. Его рубашка была расстегнута, и Летти возбуждал вид обнаженной мужской груди, поросшей темными волосами.
— Зачем ты пришла сюда, Летти? — шепотом спросил он, касаясь нежным поцелуем ее губ.
Она не могла сказать правду: пришла, чтобы отдаться ему. Ибо, сказав, что любит его, дала бы ему возможность и полное право думать, что ничто не помешает узаконить их отношения. В мире, в котором жил сэр Эллиот, люди, любящие друг друга, вступали в брак.
Она должна была уйти, вырваться отсюда, но не могла. Уйдя, Летти потеряла бы единственный шанс познать любовь.
А она хотела этого. Так сильно. Ее кожа пылала, руки и ноги дрожали от предвкушения. Желание переполняло ее тело. А что, если он прогонит ее? Как жить дальше? Даже не узнав таинства любви?
— Я пришла переспать, — в отчаянии выпалила она.
Он словно окаменел. У нее замерло сердце. Летти затаила дыхание, пытаясь понять, что кроется за непроницаемым выражением его лица, и отгоняя охвативший ее страх.
Почему он не хочет обнять ее? Не скажет что-нибудь?
Когда он наконец заговорил, его ответ не вызывал сомнений:
— Тебя привела похоть? Тогда все просто. Не отрывая от нее взгляда, он быстрым ловким движением расстегнул брюки.
Прежде чем она поняла, что он намеревается сделать, он распахнул ее халат и наклонившись, ухзатил ее за бедро, а другой рукой приподнял за ягодицы. Он перекинул ее ногу через бедро и прижал самым чувственным и интимным местом к своему обнажившемуся телу.
Она задохнулась от неожиданной близости и, чтобы не упасть, обняла его за шею.
Поза была ужасной. Летти ощущала его твердую плоть, грубо-настойчивую и возбуждающую. Его кожа обжигала, тело напряглось.
— Эллиот…
Он не ответил, его взгляд заставил ее смолкнуть. В нем было только грубое желание. Он сделал несколько шагов, пока ее плечи не уперлись в стену. Прижал раскрытые губы к ее шее, бедрами вдавливая ее в стену. Он сделал несколько медленных движений, и волны наслаждения пробежали по ее телу. Летти вцепилась в его плечи, охваченная этими первыми волнами желания, которым не могла сопротивляться, испуганная и в то же время испытывая сладкий восторг и желая доставить ему такое же наслаждение, какое он давал ей.
Даже сквозь рубашку она чувствовала, как напряглись его мускулы, гладкие и твердые. У нее перехватило дыхание, когда он медленными, короткими толчками стал входить в нее. Это делало ее наслаждение еще острее. А он добавил еще одну мучительно сладкую пытку, приподнимая и опуская ее в такт своим движениям.
— Эллиот, Эллиот. — Она тяжело дышала.
Он не ответил. Выражение его лица было застывшим и напряженным, на шее выступили вены. Он ни о чем не думал, поглощенный лишь желанием получить сексуальное удовлетворение.
Летти тоже не могла думать, а могла только чувствовать. Она не ожидала, что он такой большой, широкоплечий, тяжелый, что его кожа такая горячая, гладкая, как шелк, волосы влажные и прохладные…
Летти хотела большего. Она хотела ощущать его внутри себя. Быть полной им. Хотела закончить этот древний обряд.
Она закрыла глаза. Бедра двигались в одном с ним ритме. Она услышала, как он шумно вобрал в грудь воздух. Вдруг схватив ее другую ногу, он поднял Летти еще выше, до уровня своей талии. Она была обнажена, и он… Затрепетав, она почувствовала уже знакомую твердую плоть. Ее ноги невольно напряглись.
Он застонал и, подняв голову, начал целовать ее — властно, настойчиво, почти со злостью. Она отвечала на его поцелуи со все возрастающей страстью.
Эллиот вошел в ее мягкую теплую глубину. Она услышала, как он тяжело задышал, почувствовала, как он обхватил ладонями ее лицо и с силой прижал ее к стене.
Его горячее дыхание обжигало ей губы. Она открыла затуманенные глаза, вся во власти возбуждения и неутоленного желания, и встретилась с его горящим взглядом.
— Я хочу видеть тебя. Хочу видеть, как ты входишь в меня.
Она ахнула от боли, когда всем телом старалась принять его.
Что-то мелькнуло в его глазах. Он замер, его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, смуглая кожа была покрыта капельками пота.
Но эта пауза показалась ей страшнее боли.
— Нет. — Она шевельнулась. Он стиснул зубы. Закрыл глаза, но не пошевелился.
Она сползла вниз, совсем немножко. Его лицо исказилось. Она опускалась, вбирая его внутрь себя, не обращая внимания на боль, чувствуя лишь, как он наполняет ее.
Желание вспыхнуло с удвоенной силой.
— Пожалуйста, — погфосила она. — Пожалуйста, сделай это опять.
— Бог мой! — вырвалось у него, хотя доселе он сдерживал свою страсть. Он жадно и нетерпеливо овладевал ею, доводя ее до исступления. — Отдайся этому, — хрипло попросил он.
Летти послушалась. Откинула назад голову и почувствовала его всем своим телом, вокруг себя, внутри, над собою… Они стали одним целым. Летти погрузилась в наслаждение, пронзительное и блаженное, оно словно укачивало ее, и она разрыдалась от его чистой красоты, а потом сникла, словно карточный домик, рассыпавшийся под дуновением ветра.
Когда все кончилось и ее руки бессильно опустились, Эллиот отодвинулся от нее, все еще возбужденный и неудовлетворенный. Он легко поднял ее на руки и отнес на кровать.
— Ослабевшая и растерянная, она смотрела, как он стоит и расстегивает рубашку. Он снял ее и быстрым движением отбросил в сторону. Он был красив, именно таким она и представляла его тело — атлетически сложенный, худощавый, с сильными изящными руками и ногами. Полоса темных волос, покрывавших его грудь, сужалась к плоскому животу с выпуклыми мышцами.
Он спустил с бедер брюки, и ее восхищение его телом сменилось испугом.
— Что вы делаете?
— Мы переспали, — мрачно сообщил он. — А в оставшееся время займемся любовью.
Глава 25
Впервые в жизни Эллиот испытывал такой гнев. Стоя перед ним, дрожа как осиновый лист, она заявила, что хочет «переспать» с ним, будто он был каким-то ничтожеством, которым она хотела воспользоваться для приобретения опыта, а не мужчиной, полюбившим ее за сердце и стойкость духа.
Он не собирался заходить так далеко, но его томление, отчаяние и страсть оказались сильнее его воли, и им владела лишь одна мысль, одна цель: она хотела секса.
Прекрасно. Он был готов показать ей, что такое секс.
Но, когда наступила глубокая ночь, когда гроза наконец утихла, они оба познали любовь.
Он посмотрел на женщину, лежавшую рядом с ним в глубоком забытьи. Висевшая под потолком лампа освещала ее мягким рассеянным светом. Красноватые блики играли в ее волосах. Нежная кожа обнаженного плеча светилась, словно покрытая золотистым лаком.
Белоснежные простыни сбились на ее бедрах. Одна рука была вытянута, голова откинута, словно застывшая в экстазе, но в своем блаженстве Летти оставалась слабой и беззащитной.
В нем снова шевельнулось желание. Они провели в постели несколько часов. Эллиот не мог требовать от нее большего. В ее страсти он почувствовал привкус отчаяния, которое ей не удалось скрыть. В чем бы ни была причина, он хотел избавить ее от этого.
Он любил ее и знал, что она любит его. Летти этого не говорила, но ее губы, руки, ласки свидетельствовали об этом убедительнее слов.
Летти помогла ему заново понять себя, собственное сердце, свою способность наслаждаться, страдать, любить. Он не мог вернуться в прошлое. И, видит Бог, он не хотел возвращаться. Теперь, когда узнал, что она любит его.
Он прижал ее к себе, желая только чувствовать ее близость, и закрыл глаза. Но сдсоро усталость и морфий победили, и он тоже уснул.
Бледный утренний свет просочился в комнату. Летги мгновенно проснулась. Страх уже сжимал ее горло, словно электрический ток пробегал по всему телу. Она лежала в объятиях Эллиота, положив ногу на его бедро.
На одну короткую минуту она отогнала от себя мысли, всем своим существом впитывая ощущение крепкого мужского тела, мускулов его руки, обнимавшей ее талию, бархатистой кожи на его груди. Но тревога не позволила ей наслаждаться, и она взглянула ему в лицо.
Он был прекрасен. Отросшая щетина сделала его лицо еще более мужественным, густые ресницы отбрасывали на щеки тень. Морщинка пересекала его лоб между бровями, а уголки рта опустились, будто ему снилось что-то тревожное.
Боже, он возненавидит ее, когда узнает, кто она. Она должна была уехать. Исчезнуть.
Слезинка покатилась по щеке Летти. Ей нельзя было плакать, нельзя его будить. Она просто взяла что смогла, воровка собрала украденные минуты взятой взаймы жизни и готовилась сбежать.
Она не могла оставаться, ей было больше нечего дать ему. Больше не о чем лгать.
Осталась только правда. Она любила его.
И она не хотела видеть, как его любовь превратится в ненависть.
Она струсила. Она всегда была трусливой, боялась любви. Слишком много примеров показывали ей, какие опасности таит в себе любовь. Слишком много примеров убедили ее, что лучше прожить жизнь веселой самозванкой, играя ту роль, которая позволяла безнаказанно ускользнуть, если ваше присутствие оказалось нежелательным.
Она боялась любви до такой степени, что не могла даже убедительно спеть любовную песенку.
Жалкая певичка из мюзик-холла и трусиха — вот кто она. В этом вся Летти Поттс.
— Час назад Бантинги прислали сюда верхового, — сказал он. — Слава Богу, у кого-то хватило ума.
Он промок насквозь, белая рубашка и жилет облепили его руки и грудь. Сквозь ткань Летти видела, как напрягаются его мускулы. Она, покраснев, отвела глаза.
— Простите. Что вы сказали?
— Мост Бантингов затопило, и слишком опасно пускать по нему кареты. Гости останутся у них до утра. — Он мрачно посмотрел на Летти. — Анжела пришла в себя сразу же, как только мы приехали. Да не смотрите на меня так, я говорю серьезно. Я достаточно повидал ран. Она скоро поправится. Обещаю.
Летти кивнула. Если Эллиот обещал, что Анжела поправится, то так и будет. Эллиот никогда не скрывал правду. Не то что некоторые.
— Как вы узнали, куда я поехала? — поинтересовалась она. Ей не пришло в голову спросить его для начала, как он узнал, что они с Анжелой были у «ведьмина дерева». Просто они нуждались в его помощи, и он появился.
— Как только я привез Анжелу и поручил ее заботам моей экономки, то понял, что вы не поехали следом. — Эллиот осуждающе посмотрел на нее. — Я вернулся к «ведьми-ну дереву», но вас там не было, и я поехал в Холлиз. Там вас тоже не оказалось, но я узнал от Кэбота многое, что мне совсем не понравилось. Я не решался верить возникшим у меня подозрениям, но другого пути не было, так что пришлось ехать к дому Химплерампов. Каково же было мое изумление, когда я увидел вас спускающейся по стене. Хотя, если подумать, мне не следовало удивляться. Вы уже однажды проявляли некоторый интерес к плющу, — закончил он, снова сжав зубы.
Летти сглотнула слюну. У него был очень, очень рассерженный вид.
— Я… я должна была достать кое-что, что… что… — начала заикаться она.
— Анжела рассказала мне о письме, — сказал он.
Конечно! Все полагались на сэра Эллиота Марча. Все доверяли ему секреты, рассказывали о прошлых проступках, страхах и своих маленьких преступлениях. Все, кроме нее. Но ведь ничьи преступления не были такими ужасными, как ее.
— Она рассказала мне о требованиях Кипа и объяснила, зачем поехала туда. Может бдеть, нас спасла гроза. Нам повезло.
Не ей повезло, не Анжеле повезло, а им повезло. Сэр Эллиот, джентльмен, уже взял на себя ответственность, и их проблемы стали его проблемами.
— Как я уже сказал, я поговорил с Грейс Пул и Кэботом. Они очень хотят помочь и готовы рассказать всем, кто будет этим интересоваться, что я бе9покоился о вас и Анжеле, потому что вы оставались в такую грозу одни в доме, и привез вас сюда. Вам понятно? Вы согласны со мной? — почти грубо спросил он.
Летти кивнула и вдруг заметила собственное отражение в зеркале. Она в ужасе отвела глаза. Как несправедливо. В то время как он походил на морского бога в облике человека, она выглядела словно мокрое чудовище. Из-под клеенчатого плаща грязными складками свисали ее юбки. Спутанные волосы как веревки опутывали шею, а лицо было таким бледным, что кожа казалась синеватой.
— Не расскажете ли мне, зачем вы лазили по стенам Химплерампов? — спросил он с таким видом, словно кто-то принудил его задать этот вопрос.
Их взгляды встретились в зеркале. Впервые за всю сознательную жизнь Летти не могла придумать правдоподобное объяснение своему поступку. Она и не пыталась. Она устала говорить чужие слова, устала от лжи.
— Я поехала, чтобы забрать письмо Анжелы у Кипа Хим-плерампа. И взяла его.
— Кип Химплерамп видел вас? Она кивнула.
— Он расскажет кому-нибудь?
— Нет. Ручаюсь.
У него был такой отчужденный вид. Такой холодный, сосредоточенный. Она оскорбила его, но ведь она этого не хотела.
— Эллиот, я должна вам что-то сказать. Моя реакция на то, что вы мне сказали сегодня…
— Ладно, — перебил он. Очевидно, он не хотел обсуждать их отношения. — Но на всякий случай, может быть, мне стоит навестить утром моего юного соседа.
Боже мой, подумала Летги с замиранием сердца, возможно, он пожалел, что сказал ей о своей любви! Она почувствовала пустоту в груди, и в этой пустоте билось ее сердце.
— Все устроится наилучшим образом, — выдавила Летти.
— Мне хотелось бы знать, — осторожно сказал он, — очень хотелось бы знать, почему вы рисковали жизнью и изображали ночного вора перед этим… мальчишкой. Вас же могли убить!
Последние вырвавшиеся у него слова заставили Летги вздрогнуть. Он заметил это и тихо выругался, схватившись за голову.
— Где вы научились так лазить? — Он беспокоился за нее. От этой мысли у Летти закружилась голова. — Детская бравада? Вы даже не удостаиваете меня ответом, — проворчал Эллиот. — Могу я предложить вам снять мокрую одежду?
Она попыталась снять плащ, но дрожала так сильно, что у нее стучали зубы. Онемевшие пальцы не слушались. Она не успела опомниться, как Эллиот, оттолкнув ее руки, умело расстегнул пуговицы клеенчатого плаща. Взяв Летти за плечо, он повернул ее и снял с нее плащ. Очень быстро и равнодушно. — Спасибо. Он холодно посмотрел на нее. — Мне не нужна ваша благодарность. — Эллиот собирался сказать что-то еще, но передумал и бросил ее плащ на перила рядом со своим. — Вам надо переодеться. У нас нет
Никого, кроме экономки, миссис Николе. Она сейчас с Анжелой, но уверен, она вам поможет.
— Не нужно, — сказала Летти. — Я обойдусь. Правда.
Она нужна Анжеле.
— Хорошо. — Эллиот указал ей на лестницу и последовал за ней. Мокрые юбки шлепали по ступеням. Она слышала, как позади медленно поднимался хозяин. Наверху она оглянулась. Лицо Эллиота приобрело землистый оттенок и страдальчески сморщилось от боли.
— Эллиот, пожалуйста. Могу я чем-нибудь помочь вам?
Мгновенно выражение его лица стало отчужденным и надменным; истинный британский джентльмен, который, закусив губы, встречает свою гибель.
— Ничем. Благодарю за заботу. — Он указал на короткий коридор. — Анжела в той спальне, налево. Ваша комната через две двери от ее.
— Эллиот, пожалуйста… — нерешительно сказала она.
— Уверен, вы найдете все необходимое, — перебил Эллиот и, стараясь держаться прямо, направился в противоположную сторону. Он не оглянулся.
Прихрамывая, Эллиот вошел в свою спальню, достал из небольшого шкафчика стеклянную бутылку с коричневой жидкостью и налил добрую унцию в маленький стаканчик. Поморщившись, он закинул голову и выпил содержимое.
Морфий.
Ему не нравилось его действие. Он затуманивал сознание и странно влиял на его чувства, но как обезболивающее был незаменим. А сегодня, видит Бог, боль была невыносимой.
У него возникла идея попробовать сосредоточиться на нестерпимой боли в бедре, чтобы отвлечься. Но усомнившись, что это отвлечет его мысли от нее, он предпочел наркотик. Если повезет, он сможет забыть, что сейчас она в его доме, спит в его постели, чего ему и хотелось, но совершенно при других обстоятельствах.
Теперь, когда Анжела и Летти были найдены, Эллиот впервые позволил себе обдумать события, которые заставили его уехать из дома Бантингов.
Он признался, что любит ее. Он никогда не говорил этого ни одной женщине, а когда сказал ей, она побледнела как мел. Летти явно была поражена. Как и он сам. Но едва слова были произнесены, он понял, что это правда: бесспорная истина.
На какое-то мгновение нечто вызвавшее радость в его душе мелькнуло на ее выразительном лице, но тут же сменилось выражением ужаса. И она убежала. Могла бы бежать не так далеко или не так быстро… При воспоминании об этом его пальцы сжались в кулаки.
Он пытался остаться среди гостей как ни в чем не бывало, но мысли о том, что Летти избегает его, что в его обществе она начинает нервно смеяться, что его полная жизни, отважная, беспечная Летти при нем становится скованной и неловкой, — этой мысли он не мог вынести.
Но дома было не легче: пометавшись взад и вперед по комнате около часа, Эллиот осознал: он предпочтет сохранить хотя бы подобие дружеских отношений с Летти, чем совсем потерять ее.
Он написал ей письмо с объяснением, что больше никогда не нарушит дружбы, которая так дорога ему и уже возникла между ними. Пусть ее не тревожит, что когда-нибудь он опять заговорит о своих чувствах. Во всяком случае, таковы были его намерения. Он молил Бога, чтобы тот дал ему силы выполнить этот зарок.
Затем, не желая терять времени и поскорее помириться с ней, Эллиот под дождем помчался в Холлиз с намерением отдать письмо Кэботу, чтобы тот передал его, как только Летти вернется домой. С этого момента началось черт знает что.
Эллиот налил полстакана бренди и залпом выпил, чтобы смыть с языка горечь морфия. Опыт показал ему, как хорошо алкоголь усиливает действие наркотика. Тот действовал недостаточно быстро.
Он расстегнул жилет и, сняв его, бросил на стул. Затем освободился от галстука и воротничка рубашки и, расстегивая ее, подошел к окну и посмотрел в темноту.
Анжела рассказала ему о Кипе и своем письме, как только они обнаружили, что Летти не приехала вслед за ними. Он не мог поверить, что она решилась забраться в дом Хим-плерампов, чтобы достать это проклятое письмо. Он невольно улыбнулся. Как он ее называл? Беспечной? Больше подошло бы «безрассудной».
Улыбка погасла, когда он вспомнил, как похолодел от страха, увидев висящую на стене Летти и поняв, что ничем не может ей помочь. Он никогда не испытывал подобного ужаса. Ни во время войны или мира, ни в опасности, ни перед неизбежным поражением — ни разу в жизни. Когда она очутилась на земле, ему потребовалась вся сила воли, чтобы не сжать ее в своих объятиях.
Но он не имел на это права. Она достаточно ясно дала ему понять, что не хочет этого. Письмо с обещанием не докучать ей лежало запечатанным у него в кармане, горьким напоминанием о его обещании самому себе.
Если он останется лишь другом женщины, которая стала для него такой желанной, это, вероятно, убьет его. Но что он должен был сделать? Эллиот утратил способность размышлять. Мысли исчезали, как и боль в ноге, в результате постепенного действия морфия. Он уперся ладонями в подоконник.
Сейчас она уже спит, яркие каштановые волосы разметались по белоснежной подушке, кожа нежно розовеет… Он прижался лбом к холодному стеклу.
Всю жизнь он подчинял свои чувства разуму, стараясь сохранять самообладание, не переходить границы, поступать справедливо и предусмотрительно. Эллиот горько улыбнулся.
Потребовалось тридцать три года, чтобы он почувствовал это сильное горько-сладкое биение собственного сердца. Сколько должно пройти времени, прежде чем оно успокоится?
— Эллиот. Ее голос.
— Эллиот, пожалуйста. Повернитесь.
— Зачем? Вас же здесь нет, — рассудительно ответил он, невзирая на свое состояние. — Вас создали морфий и бренди. И страсть, — добавил он. — Непреодолимая страсть.
— Я действительно здесь. Пожалуйста. Мне трудно. Повернитесь.
Что это могло изменить? Он повернулся, и у него перехватило дыхание. Она стояла в дверях его комнаты, закутанная в старый халат его отца. Ее блестящие распущенные волосы струились по спине и словно вуалью покрывали ее плечи. Из-под халата выглядывали босые ноги. Маленькие, узкие, хрупкие, как крылья чайки, и невероятно трогательные.
Ей не следовало находиться здесь. Но ведь она не знала о морфии и бренди. Она не знала, что сдержанность, которую он всегда считал святым долгом и своим самым страшным испытанием, казалось, утратила свой смысл.
— Возвращайтесь в свою комнату.
Летти не двинулась с места. Ее щеки и шея пылали.
— Не могу, — прошептала она.
Он сжал за спиной руки, лежавшие на подоконнике. Он боялся пошевельнуться.
— Значит, вы — искательница приключений? — Он хотел придать голосу шутливый тон, но голос прерывался.
— Похоже на то. — Но это произнесла не авантюристка, а растерянная, как и он, истосковавшаяся по любви женщина.
— Господи, Летти. У вас совсем нет инстинкта самосохранения.
— Видимо, нет.
«Ей не нужна твоя любовь», — сурово напомнил он себе, надеясь, что это придаст ему сил устоять. Устоять перед ней, ибо она решила соблазнить его. Это понял бы и неопытный юнец. В ней не было ничего похожего на коварство. Ожидание, волнение, кокетство — да, но и тревога, напряжение и неотразимая прелесть.
Она направилась к нему, ее грудь выступала, слегка волнуясь под темно-красным шелком. Бог мой, под халатом ничего не было!
— Мне холодно.
Он не должен этого делать. Он не сделает этого. Это было против принципов, на которых строилась вся его жизнь.
— Я дам вам еще одно одеяло.
— Мне нравится вот это. — Она указала на голубое пуховое одеяло на его постели.
— Возьмите, — сквозь зубы произнес Эллиот и, сдернув одеяло, швырнул его ей. Летти не сделала даже попытки поймать его, и одеяло упало на пол.
Она медленно наклонилась, принимая соблазнительную позу. Посмотрела на него через плечо, вызывающе тряхнув распущенными волосами…
— Не надо!
Она убрала волосы с лица и улыбнулась лукавой, понимающей и безжалостной улыбкой.
— Вы не понимаете, Летти. — Сэр Эллиот старался сохранить остатки самообладания. Он был цивилизованным человеком. Как бы его ни соблазняли, он всегда владел собой. Он не только жил по этому правилу, но и верил в него. Но его никогда не испытывали таким образом и так жестоко. Он желал ее. Он до боли желал ее.
— Мне не хотелось бы оставлять вас неудовлетворенным. — Она держала в руках одеяло. Он слишком поздно понял, что дал ей повод подойти ближе. Она прошла к кровати совсем близко от него, все еще загадочно улыбаясь, он вдохнул аромат ее духов… Он сам не понял, как это произошло. Летти проходила мимо него, и в то же мгновение оказалась в его объятиях, а он прижимался к ее губам, оглушая, обжигая ее своей всепоглощающей страстью.
Она приникла к нему. Губы раскрылись ему навстречу. Она ласкала его, его плечи, руки, грудь, проникая под распахнутый ворот его рубашки, разжигая его.
Эллиот сорвал пояс с ее талии и обнажил ее плечи. Летти отпрянула, в ее взгляде уже не было ни вызова, ни лукавства, он был растерянным и немного испуганным.
— Может быть… я… мне не следует… нам не следует…
— Поздно. — Для него теперь не существовало ни правил, ни законов. Только требования: страсть, желание, любовь. — Ты знаешь это не хуже меня.
Он медленно опустил-ее, прижимая к себе, она, скользя по его телу, почувствовала, как оно напряглось от переполнявшего его желания. Ее груди касались его груди, халат зацепился за его пояс, а полы сбились у нее на бедрах.
Летти дрожала. Ее пальцы касались паркета, но колени ослабли и подгибались. Он опустил руки, но не отступил. При каждом его вдохе их тела на мгновение соприкасались, создавая мучительную близость.
Затуманенным взглядом она посмотрела ему в лицо. В поисках опоры ухватилась за его рубашку, упираясь пальцами в твердую мускулистую грудь.
— Если хочешь уйти, уходи. Последняя возможность, Летти. Последняя возможность для нас обоих. — Он наклонился и коснулся ее губ. — Но я думаю, ты должна остаться. Останься…
Она чуть отодвинулась. Он не отрывался от нее, теперь лаская ее ушко.
«Останься». Она чувствовала его горячее дыхание, дрожь пробегала по ее шее и плечам.
Отпустив, Эллиот больше не касался ее руками, но в то же время она всем телом ощущала его, его страсть возбуждала ее, приковывала к месту, томила ожиданием…
Он легко дотронулся до ее груди, обвел ее пальцами и, найдя сосок, начал поглаживать мягкую шелковистую кожу вокруг него. Он не сводил взгляда с ее лица, взгляда, пугающего Летти своей настойчивостью, немигающего и завораживающего.
Она его не узнавала. Сдержанный, благовоспитанный сэр Эллиот исчез, перед ней был незнакомец, бесцеремонно игравший ее телом, но его горящий страстью взгляд переворачивал всю ее душу.
— Пожалуйста, — прошептала она. Его рубашка была расстегнута, и Летти возбуждал вид обнаженной мужской груди, поросшей темными волосами.
— Зачем ты пришла сюда, Летти? — шепотом спросил он, касаясь нежным поцелуем ее губ.
Она не могла сказать правду: пришла, чтобы отдаться ему. Ибо, сказав, что любит его, дала бы ему возможность и полное право думать, что ничто не помешает узаконить их отношения. В мире, в котором жил сэр Эллиот, люди, любящие друг друга, вступали в брак.
Она должна была уйти, вырваться отсюда, но не могла. Уйдя, Летти потеряла бы единственный шанс познать любовь.
А она хотела этого. Так сильно. Ее кожа пылала, руки и ноги дрожали от предвкушения. Желание переполняло ее тело. А что, если он прогонит ее? Как жить дальше? Даже не узнав таинства любви?
— Я пришла переспать, — в отчаянии выпалила она.
Он словно окаменел. У нее замерло сердце. Летти затаила дыхание, пытаясь понять, что кроется за непроницаемым выражением его лица, и отгоняя охвативший ее страх.
Почему он не хочет обнять ее? Не скажет что-нибудь?
Когда он наконец заговорил, его ответ не вызывал сомнений:
— Тебя привела похоть? Тогда все просто. Не отрывая от нее взгляда, он быстрым ловким движением расстегнул брюки.
Прежде чем она поняла, что он намеревается сделать, он распахнул ее халат и наклонившись, ухзатил ее за бедро, а другой рукой приподнял за ягодицы. Он перекинул ее ногу через бедро и прижал самым чувственным и интимным местом к своему обнажившемуся телу.
Она задохнулась от неожиданной близости и, чтобы не упасть, обняла его за шею.
Поза была ужасной. Летти ощущала его твердую плоть, грубо-настойчивую и возбуждающую. Его кожа обжигала, тело напряглось.
— Эллиот…
Он не ответил, его взгляд заставил ее смолкнуть. В нем было только грубое желание. Он сделал несколько шагов, пока ее плечи не уперлись в стену. Прижал раскрытые губы к ее шее, бедрами вдавливая ее в стену. Он сделал несколько медленных движений, и волны наслаждения пробежали по ее телу. Летти вцепилась в его плечи, охваченная этими первыми волнами желания, которым не могла сопротивляться, испуганная и в то же время испытывая сладкий восторг и желая доставить ему такое же наслаждение, какое он давал ей.
Даже сквозь рубашку она чувствовала, как напряглись его мускулы, гладкие и твердые. У нее перехватило дыхание, когда он медленными, короткими толчками стал входить в нее. Это делало ее наслаждение еще острее. А он добавил еще одну мучительно сладкую пытку, приподнимая и опуская ее в такт своим движениям.
— Эллиот, Эллиот. — Она тяжело дышала.
Он не ответил. Выражение его лица было застывшим и напряженным, на шее выступили вены. Он ни о чем не думал, поглощенный лишь желанием получить сексуальное удовлетворение.
Летти тоже не могла думать, а могла только чувствовать. Она не ожидала, что он такой большой, широкоплечий, тяжелый, что его кожа такая горячая, гладкая, как шелк, волосы влажные и прохладные…
Летти хотела большего. Она хотела ощущать его внутри себя. Быть полной им. Хотела закончить этот древний обряд.
Она закрыла глаза. Бедра двигались в одном с ним ритме. Она услышала, как он шумно вобрал в грудь воздух. Вдруг схватив ее другую ногу, он поднял Летти еще выше, до уровня своей талии. Она была обнажена, и он… Затрепетав, она почувствовала уже знакомую твердую плоть. Ее ноги невольно напряглись.
Он застонал и, подняв голову, начал целовать ее — властно, настойчиво, почти со злостью. Она отвечала на его поцелуи со все возрастающей страстью.
Эллиот вошел в ее мягкую теплую глубину. Она услышала, как он тяжело задышал, почувствовала, как он обхватил ладонями ее лицо и с силой прижал ее к стене.
Его горячее дыхание обжигало ей губы. Она открыла затуманенные глаза, вся во власти возбуждения и неутоленного желания, и встретилась с его горящим взглядом.
— Я хочу видеть тебя. Хочу видеть, как ты входишь в меня.
Она ахнула от боли, когда всем телом старалась принять его.
Что-то мелькнуло в его глазах. Он замер, его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, смуглая кожа была покрыта капельками пота.
Но эта пауза показалась ей страшнее боли.
— Нет. — Она шевельнулась. Он стиснул зубы. Закрыл глаза, но не пошевелился.
Она сползла вниз, совсем немножко. Его лицо исказилось. Она опускалась, вбирая его внутрь себя, не обращая внимания на боль, чувствуя лишь, как он наполняет ее.
Желание вспыхнуло с удвоенной силой.
— Пожалуйста, — погфосила она. — Пожалуйста, сделай это опять.
— Бог мой! — вырвалось у него, хотя доселе он сдерживал свою страсть. Он жадно и нетерпеливо овладевал ею, доводя ее до исступления. — Отдайся этому, — хрипло попросил он.
Летти послушалась. Откинула назад голову и почувствовала его всем своим телом, вокруг себя, внутри, над собою… Они стали одним целым. Летти погрузилась в наслаждение, пронзительное и блаженное, оно словно укачивало ее, и она разрыдалась от его чистой красоты, а потом сникла, словно карточный домик, рассыпавшийся под дуновением ветра.
Когда все кончилось и ее руки бессильно опустились, Эллиот отодвинулся от нее, все еще возбужденный и неудовлетворенный. Он легко поднял ее на руки и отнес на кровать.
— Ослабевшая и растерянная, она смотрела, как он стоит и расстегивает рубашку. Он снял ее и быстрым движением отбросил в сторону. Он был красив, именно таким она и представляла его тело — атлетически сложенный, худощавый, с сильными изящными руками и ногами. Полоса темных волос, покрывавших его грудь, сужалась к плоскому животу с выпуклыми мышцами.
Он спустил с бедер брюки, и ее восхищение его телом сменилось испугом.
— Что вы делаете?
— Мы переспали, — мрачно сообщил он. — А в оставшееся время займемся любовью.
Глава 25
В страсти скрыта трагедия.
Впервые в жизни Эллиот испытывал такой гнев. Стоя перед ним, дрожа как осиновый лист, она заявила, что хочет «переспать» с ним, будто он был каким-то ничтожеством, которым она хотела воспользоваться для приобретения опыта, а не мужчиной, полюбившим ее за сердце и стойкость духа.
Он не собирался заходить так далеко, но его томление, отчаяние и страсть оказались сильнее его воли, и им владела лишь одна мысль, одна цель: она хотела секса.
Прекрасно. Он был готов показать ей, что такое секс.
Но, когда наступила глубокая ночь, когда гроза наконец утихла, они оба познали любовь.
Он посмотрел на женщину, лежавшую рядом с ним в глубоком забытьи. Висевшая под потолком лампа освещала ее мягким рассеянным светом. Красноватые блики играли в ее волосах. Нежная кожа обнаженного плеча светилась, словно покрытая золотистым лаком.
Белоснежные простыни сбились на ее бедрах. Одна рука была вытянута, голова откинута, словно застывшая в экстазе, но в своем блаженстве Летти оставалась слабой и беззащитной.
В нем снова шевельнулось желание. Они провели в постели несколько часов. Эллиот не мог требовать от нее большего. В ее страсти он почувствовал привкус отчаяния, которое ей не удалось скрыть. В чем бы ни была причина, он хотел избавить ее от этого.
Он любил ее и знал, что она любит его. Летти этого не говорила, но ее губы, руки, ласки свидетельствовали об этом убедительнее слов.
Летти помогла ему заново понять себя, собственное сердце, свою способность наслаждаться, страдать, любить. Он не мог вернуться в прошлое. И, видит Бог, он не хотел возвращаться. Теперь, когда узнал, что она любит его.
Он прижал ее к себе, желая только чувствовать ее близость, и закрыл глаза. Но сдсоро усталость и морфий победили, и он тоже уснул.
Бледный утренний свет просочился в комнату. Летги мгновенно проснулась. Страх уже сжимал ее горло, словно электрический ток пробегал по всему телу. Она лежала в объятиях Эллиота, положив ногу на его бедро.
На одну короткую минуту она отогнала от себя мысли, всем своим существом впитывая ощущение крепкого мужского тела, мускулов его руки, обнимавшей ее талию, бархатистой кожи на его груди. Но тревога не позволила ей наслаждаться, и она взглянула ему в лицо.
Он был прекрасен. Отросшая щетина сделала его лицо еще более мужественным, густые ресницы отбрасывали на щеки тень. Морщинка пересекала его лоб между бровями, а уголки рта опустились, будто ему снилось что-то тревожное.
Боже, он возненавидит ее, когда узнает, кто она. Она должна была уехать. Исчезнуть.
Слезинка покатилась по щеке Летти. Ей нельзя было плакать, нельзя его будить. Она просто взяла что смогла, воровка собрала украденные минуты взятой взаймы жизни и готовилась сбежать.
Она не могла оставаться, ей было больше нечего дать ему. Больше не о чем лгать.
Осталась только правда. Она любила его.
И она не хотела видеть, как его любовь превратится в ненависть.
Она струсила. Она всегда была трусливой, боялась любви. Слишком много примеров показывали ей, какие опасности таит в себе любовь. Слишком много примеров убедили ее, что лучше прожить жизнь веселой самозванкой, играя ту роль, которая позволяла безнаказанно ускользнуть, если ваше присутствие оказалось нежелательным.
Она боялась любви до такой степени, что не могла даже убедительно спеть любовную песенку.
Жалкая певичка из мюзик-холла и трусиха — вот кто она. В этом вся Летти Поттс.