Пока прот мне подробно рассказывал о своих исключительных способностях, он положил на место «отравленный» плод и, выбрав себе другой, по вкусу, принялся тщательно его прожевывать, а я тем временем осторожно приступил к делу:
– В прошлый раз под гипнозом вы рассказали мне о своем друге, земном существе, о смерти его отца, о его коллекции бабочек и еще кое о чем. Вы это помните?
– Нет.
– Но у вас был такой друг?
– Да.
– Он все еще ваш друг?
– Конечно.
– А почему вы не рассказывали мне о нем раньше?
– Вы не спрашивали.
– Понятно. А вы знаете, где он сейчас?
– Он ждет. Я собираюсь взять его с собой на КА-ПЭКС. Если, конечно, он все еще этого хочет. Он часто колеблется.
– А где ваш друг вас ждет?
– Он в безопасном месте.
– Вы знаете, где это?
– Разумеется.
– Можете мне сказать?
– Нетушки-нет.
– Почему?
– Потому что он просил меня никому не рассказывать.
– Можете, по крайней мере, сказать мне, как его зовут?
– Простите, но не могу.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, я решил пойти на риск.
– Прот, я хочу рассказать вам что-то, чему вы, наверное, с трудом поверите.
– Что бы вы, люди, ни придумали, меня уже ничем теперь не удивишь.
– Вы и ваш друг – одно и то же лицо. То есть вы и он – две разные, не похожие друг на друга личности одного и того же человека.
Прот казался искренне потрясенным.
– Это полный абсурд.
– Это правда.
– Это одно из тех убеждений, которые ваши существа выдают за правду? – сказал он раздраженно, но не теряя контроля.
Я метил в десятку, но промахнулся. Я никак не мог доказать свое утверждение, и не было никакого смысла терять на это время. Когда он покончил с фруктами, я спросил его, готов ли он к гипнозу. Он кивнул, подозрительно взглянув на меня, но не успел я дойти до четырех, как он уже «заснул».
– В прошлый раз вы рассказали мне о вашем земном друге, начав со смерти его отца. Вы помните?
– Да.
Прот способен был вспомнить прошлые гипнотические сеансы, но только под гипнозом.
– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы вы вернулись к вашему прошлому, но не такому далекому, как в предыдущий раз. Вы с вашим другом заканчиваете школу. Вы ученики двенадцатого класса. Что вы видите?
И тут прот вдруг ссутулился, принялся теребить свои пальцы и жевать воображаемую резинку.
– Я не кончал школу. Я вообще не учился в школе.
– Почему?
– У нас на КА-ПЭКСе нет школ.
– А ваш друг? Он ходит в школу?
– Ходит, дурак такой. Никак не мог отговорить его от этого.
– Почему вы хотели отговорить его от этого?
– Вы что? Ходить в школу – это попусту терять время. Они там учат чушь какую-то.
– Например, какую?
– Например что америка – великая страна, что она самая лучшая страна в мире, и, чтобы защитить свои свободы, надо воевать, и всякую другую муть.
– А ваш друг так же ко всему этому относится, как они?
– Ага. Он всему этому верит. Все они верят.
– Ваш друг сейчас рядом с вами?
– Да.
– Он нас слышит?
– Конечно. Он прямо тут.
– Можно мне поговорить с ним?
Снова заминка – пауза.
– Он не хочет.
– Если он передумает, вы мне об этом скажете?
– Наверное.
– Скажите по крайней мере, как его зовут.
– Ни за что.
– Ну, мы же должны его как-то называть. А что, если назовем его Питом?
– Его так не зовут, но я не против.
– Хорошо. Он сейчас в последнем, двенадцатом классе?
– Ага.
– Какой это год?
– Девятьсот семьдесят четвертый.
– Сколько тебе лет?
– Сотня и семьдесят семь.
– А сколько Питу?
– Семнадцать.
– Он знает, что ты прилетел с КА-ПЭКСа?
– Да.
– А как он это узнал?
– Я ему сказал.
– И как он на это реагировал?
– Он считает, что это здорово.
– Кстати, а как ты научился так хорошо говорить по-английски? Он тебя научил?
– Не-е. Это совсем не трудно. Вы бы попробовали векслджейджикьюзис/кей… мнс пт.
– А где ты приземлился, когда прибыл на Землю?
– Вы имеете в виду мое последнее путешествие?
– Да.
– В китае.
– Не в Заире?
– Зачем мне надо было приземляться в заире, когда КА-ПЭКС смотрел прямо на китай.
– У тебя есть еще другие земные друзья? С тобой сейчас есть кто-нибудь еще рядом?
– Кроме нас, деток, тут никого.
– А сколько вас, деток?
– Он да я.
– Расскажи мне что-нибудь еще о Пите. Какой он?
– Какой он? Да так, парень ничего себе. Тихий такой. Больше помалкивает. Не такой умный, как я, да это на ЗЕМЛЕ и не важно.
– Не важно? А что важно?
– Важно только, чтобы ты был «хороший парень» и на физиономию не очень страшный.
– И он именно такой?
– Вроде бы.
– Можешь его описать?
– Могу.
– Опиши, пожалуйста.
– Он теперь отращивает длинные волосы. У него карие глаза. Он средних размеров. И на лице у него двадцать восемь прыщей, которые он все время мажет клирасилом.
– Его глаза чувствительны к яркому свету?
– Да вроде нет. А с какой стати они должны быть к нему чувствительны?
– А почему считается, что он хороший парень?
– Он часто улыбается, помогает ребятам поглупее выполнять домашнюю работу, а когда в школе проходят спортивные соревнования, расставляет скамейки на стадионе, и всякое такое. Он вице-президент класса. Все его любят.
– Ты так это говоришь, будто не считаешь, что он этого заслуживает.
– Я его знаю лучше, чем кто другой.
– И по-твоему, он не такой хороший, каким его считают.
– Он не такой хороший, каким кажется.
– В каком смысле?
– У него взрывной характер. Иногда он собой просто не владеет.
– Что же случается, когда он собой не владеет?
– Он становится злым. Пинает ногами что попало, все вокруг себя разбрасывает.
– Что же его злит?
– То, что ему кажется несправедливым, а поделать с этим ничего нельзя. Вы знаете, что я имею в виду.
Я был почти уверен, что знаю, о чем он говорит. Он имел в виду беспомощность и гнев, которые тот испытывал после смерти отца.
– Ты мог бы привести пример?
– Однажды он увидел, как парень постарше бил другого, помладше. Тот, старший был здоровый рыжий гад, которого все ненавидели. Он разбил тому, другому парнишке очки и, кажется, сломал ему нос. Но мой друг сделал из этого гада котлету. Я пытался остановить его, но он меня не слушал.
– А что же потом? Этот хулиган сильно пострадал? Он пытался свести с твоим другом счеты?
– Да нет, потерял пару зубов, и только. Больше всего он боялся, что мой друг всем расскажет, что случилось. А когда мой друг никому не рассказал, да еще велел тому, младшему, никому не рассказывать, они все трое стали лучшими друзьями.
– А что эти другие ребята думают о тебе?
– Они обо мне не знают.
– А хоть кто-то, кроме твоего друга, знает о тебе?
– Ни единая душа.
– Хорошо. Давай вернемся к твоему другу. У него часто бывают эти приступы гнева?
– Не очень. А в школе почти никогда.
– А он злится когда-нибудь на свою мать и сестер?
– Никогда. Он своих сестер видит редко. Они замужем и дома не живут. А одна вообще уехала.
– Расскажи мне о его матери.
– Она хорошая. Она работает в школе. В кафетерии. Зарабатывает она мало, но помногу работает в огороде и много чего консервирует. Еды им хватает, но, кроме еды, у них почти ничего нет. Она все еще платит по медицинским счетам его отца.
– Где они живут? Я имею в виду, у них дом или квартира? И что это за район?
– У них маленький дом с тремя спальнями. Такой же, как и у всех остальных на их улице.
– А что твой друг делает в свободное время? Кино? Книги? Телевизор?
– У них в городе только один кинотеатр. А телевизор у них старый и все время ломается. Мой друг много читает и любит гулять в лесу.
– Почему это?
– Он хочет стать биологом.
– А что у него с отметками?
– А что с ними должно быть?
– У него хорошие отметки?
– Хорошие и отличные. Могли бы быть и лучше. Спит он слишком много.
– А по каким предметам он лучше всего успевает?
– У него хорошо идут естественные науки и латынь. А математика и английский не то чтоб уж очень здорово.
– А спортом он занимается?
– Он в команде борцов.
– Он собирается идти в колледж?
– Еще несколько дней назад собирался.
– Что-нибудь случилось? Какая-то проблема?
– Да.
– Поэтому он тебя и вызвал?
– Да.
– Он теперь тебя часто вызывает?
– Случается.
– А в чем проблема? В деньгах? Но ведь есть стипендии. Или…
– Тут не так все просто.
– В чем же дело?
– У него девушка.
– И она не хочет, чтобы он шел в колледж?
– Не так все просто.
– Ты можешь мне рассказать, в чем дело?
Короткое молчание. Возможно, прот советовался с «другом».
– Она беременна.
– Понятно.
– Такое случается сплошь и рядом.
– И он считает, что должен на ней жениться?
– К сожалению, да. – Прот пожал плечами.
– «К сожалению», потому, что он не сможет пойти в колледж?
– Это, но еще и религиозные проблемы.
– В чем же религиозные проблемы?
– Она католичка.
– Ты не любишь католиков?
– Дело не в том, что я не люблю католиков или какую-то иную группу, верящую в предрассудки. Я просто знаю, к чему это приведет.
– К чему же это приведет?
– Он осядет в том городишке с бойней, что прикончила его отца, и наплодит кучу детишек, с которыми никто не захочет дружить, потому что их мать католичка.
– А где этот городишко?
– Я же сказал вам: он не хочет, чтобы я вам это говорил.
– Я подумал, может быть, он поменял свое решение.
– Если уж он что решит, никто не может заставить его поменять это решение.
– Он, похоже, очень волевой человек.
– Когда это касается определенных вещей.
– Каких, например?
– Например, ее.
– Кого же это? Его девушки?
– Ага.
– Может быть, я туповат, но я все-таки никак не возьму в толк, почему то, что она католичка, представляет такую серьезную проблему.
– Это потому, что вы там не живете. Ее семья поселилась в чужом стане.
– Разве с этой проблемой нельзя никак справиться?
– А как?
– Она может перейти в другую веру. Они могут куда-то переехать.
– Об этом и речи быть не может. Она слишком привязана к своей семье.
– Ты ее ненавидишь?
– Я? Я никого не ненавижу. Единственное, что я ненавижу, так это цепи, которыми люди себя сковывают.
– Вроде религии.
– Религии, семейных обязанностей, необходимости зарабатывать на жизнь и всякое такое прочее. Все это тебя прямо душит, верно?
– Иногда. Но ведь мы должны научиться со всем этим жить, правда?
– Только не я!
– Почему же?
– У нас на КА-ПЭКСе всей этой чуши просто нет.
– Ты скоро собираешься обратно?
– Теперь уже совсем скоро.
– На какое время ты обычно прилетаешь на Землю?
– Когда как. Обычно всего на несколько дней. Ровно на столько, сколько надо, чтобы вытащить его из неприятностей.
– Хорошо. А теперь слушай меня внимательно: я прошу тебя переместиться во времени на несколько дней вперед. Скажем, недели на две. Где ты сейчас?
– На КА-ПЭКСе.
– Отлично. Что ты видишь?
– Лес, множество мягких приятных мест, где можно прилечь, фруктовые деревья, вокруг бродят всякие разные существа…
– Вроде того леса, где любит бродить твой друг?
– Нечто вроде этого, только никто его не рубит под корень, чтобы построить торговый центр.
– Расскажи мне немного о лесных растениях и животных у вас на КА-ПЭКСе.
Мне интересно было узнать, разработал ли прот идею своей планеты еще в молодости или уже позднее. Пока он описывал мне флору и фауну КА-ПЭКСа, я достал его дело и принялся читать информацию, которую он предоставил мне во время наших прошлых бесед – с пятой по восьмую. Я сверял названия зерновых культур, фруктов, овощей, животных и даже сведения о путешествиях со светом и о капэксианском календаре. Я не стану повторять своих вопросов и его ответов, скажу лишь одно: они подтвердили мое подозрение о том, что прот создавал и разрабатывал свой инопланетный мир годами. Например, на той стадии, что он находился теперь, он мог назвать только шесть видов зерна.
Прот уже собрался было отправиться в одну из капэксианских библиотек, как наше время истекло. Он спросил меня, не хочу ли я составить ему компанию, но я ответил, что, к сожалению, у меня важные дела.
– Многое теряете, – заметил он.
Я разбудил прота и до того, как он успел покинуть мой кабинет, спросил его, действительно ли он – как подозревали мы с Жизель – умеет разговаривать с животными.
– Конечно, – подтвердил прот.
– Вы умеете общаться со всеми нашими существами?
– Несколько сложно с homo sapiens.
– А умеете говорить с дельфинами и китами?
– Они ведь относятся к существам, верно?
– Как же вы это делаете?
– Вы, люди, считаете себя самыми умными из ЗЕМНЫХ существ. Так ведь?
– Да.
– Тогда яснее ясного, что другие существа говорят на гораздо более простом языке, чем вы, верно?
– Ну…
В руках у него вдруг появился блокнот и карандаш наготове.
– Если вы такие умные, а язык у них такой простой, как же это так получается, что вы не умеете с ними разговаривать?
Он ждал моего ответа. А ответа у меня, увы, не было.
Перед самым моим уходом домой Жизель вручила мне еще один безрадостный доклад из полиции. Ее знакомый полицейский составил список всех белых мужчин, рожденных с 1950 по 1965 год, исчезнувших в США и Канаде за последние десять лет. За этот период таких, разумеется, было тысячи, но никто из них ни капли не походил на прота. Одни были намного его выше, другие – лысые, третьи – голубоглазые, некоторые уже умерли, а иных нашли и востребовали. Если только прот не был переодетой женщиной или не был намного моложе или старше, чем выглядел, или не был человеком, чье исчезновение вообще не заметили, нашего пациента, можно считать, просто не существовало.
И еще Жизель скоро должна была получить список названий и месторасположений всех боен, которые действовали в пределах Северной Америки с 1974 по 1985 год.
– Те, что в больших городах или рядом с ними, можно исключить, – сказал я ей. – В его краях был всего один кинотеатр.
Жизель кивнула в знак согласия. Она казалась очень усталой.
– Пойду домой и буду спать два дня, – сказала она, зевая.
Если бы я мог себе такое позволить!
В ту ночь я никак не мог уснуть: лежал и пытался осмыслить события прошедшего дня. Почему, думал я в полудреме, нет никаких сведений об исчезновении Пита? И что толку в списке скотобоен, рассуждал я, если мы понятия не имеем, где эта бойня должна располагаться? И тут вдруг позвонил доктор Чакраборти.
– Эрни забрали в клинику. Его пытались убить!
– Что?! Кто пытался? – ахнул я.
– Хауи! – послышался в трубке леденящий душу ответ.
Я летел по шоссе и думал об одном: «Боже милосердный! Что я наделал?! Что бы ни случилось с Эрни, это моя вина. Я теперь в ответе и за это, и вообще за все, что происходит в нашей больнице». Эта была одна из самых страшных минут моей жизни. Но даже в эти тяжкие мгновения я как завороженный не мог оторвать глаз от сияющего города, от его огней, ярко мерцающих на фоне серо-стального предрассветного неба, от его дерзкой ночной жизни, столь же оживленной, как и сорок лет назад, когда мы бессмысленно неслись с отцом в больницу. Тот же сверкающий небосклон, та же всеомрачающая вина.
Когда я добрался до больницы, Эрни все еще был в отделении «Скорой помощи». В коридоре меня встретил доктор Чакраборти со словами: «Не волнуйтесь, он в порядке».
И действительно, Эрни сидел – без всякой маски – на постели, заложив за голову руки, и улыбался.
– Эрни, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно! Просто чудесно!
Я в жизни не видел такой улыбки. Она явно была ему к лицу.
– Господи, что же случилось?
– Мой добрый друг Хауи чуть не задушил меня до смерти. – Эрни откинул назад голову и захохотал, и тут я увидел у него на шее след от чего-то, что, видно, было еще недавно завязано у него вокруг шеи. – Старый сукин сын. Ох, и люблю же я его!
– Любишь? Да он пытался тебя убить!
– Вовсе нет. Он заставил меня поверить, будто он пытается меня убить. Это было потрясающе! Я уснул. Знаете, как обычно, с привязанными руками и все такое. А он взял и завязал что-то – не то платок, не то уж не знаю что – вокруг моей шеи, и я ни черта не мог поделать.
– Так, продолжай.
– Когда я перестал дышать и потерял сознание, он каким-то образом водрузил меня на каталку и повез сюда, в клинику. Здесь меня быстро привели в чувство, и как только я очнулся, я тут же понял, что он со мной такое сделал.
– Что же, ты думаешь, он сделал? – спросил я и тут же, чтобы не расхохотаться, сказал сам себе: «Ну ты, брат, и психиатр!»
– Он преподал мне незабываемый урок.
– Какой же это?
– А тот, что смерть вовсе не страшна. Она даже приятна.
– Чем же?
– Вы знаете, как издавна еще говорили: перед смертью вся твоя жизнь проходит у тебя перед глазами? Так она действительно проходит! Но не вся, а только лучшие ее минуты! Я, например, снова стал ребенком. Это было замечательно! Со мной были мама, моя собака, все мои старые игрушки и игры, моя бейсбольная перчатка… Я словно заново проживал свое детство! Но это не был сон. Все это действительно со мной происходило! Такие воспоминания… Я и не знал, до чего прекрасно детство, пока заново его не пережил. А когда мне исполнилось девять, все началось сначала! И повторилось снова! А потом еще раз снова и снова! Это были самые счастливые минуты моей жизни!
И вот Эрни сидит передо мной, бледный, как застиранная простыня, и смеется над происшествием, от одной мысли о котором у него всю жизнь стыла кровь.
– Я теперь жду не дождусь, когда это и вправду случится!
Хауи отвели в четвертое отделение. Я дал ему возможность поволноваться день-другой, прежде чем нашел время поговорить с ним. Я был на него сердит и не скрывал этого, а он сидел передо мной с сияющей улыбкой, точной копией ухмылки всезнайки прота. Уже в дверях на пути к себе во второе отделение Хауи обернулся и заявил:
– Прот сказал: еще одно задание, и я тоже вылечусь.
– Это мне решать, а не вам, черт подери! – крикнул я ему вслед.
Позднее в тот день одна из медсестер доложила мне, что Герцогиня уже несколько раз ходила есть в столовую вместе с другими пациентами. Она была шокирована и оскорблена всеми этими звуками отрыжки и пукания (в основном стараниями Чака), но, к ее чести, держалась молодцом.
Когда она впервые явилась в столовую, Бэсс вскочила с места с намерением ей прислужить. Но одного взгляда прота было достаточно, чтобы она тут же вернулась на свое место. Однако, как и прежде, Бэсс не прикасалась к еде, пока все остальные не заканчивали есть.
– Как же ему удалось уговорить ее пойти в столовую? – спросил я медсестру.
– Она хочет, чтобы он взял ее с собой, – последовал предсказуемый ответ. В голосе медсестры прозвучала зависть.
БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ
– В прошлый раз под гипнозом вы рассказали мне о своем друге, земном существе, о смерти его отца, о его коллекции бабочек и еще кое о чем. Вы это помните?
– Нет.
– Но у вас был такой друг?
– Да.
– Он все еще ваш друг?
– Конечно.
– А почему вы не рассказывали мне о нем раньше?
– Вы не спрашивали.
– Понятно. А вы знаете, где он сейчас?
– Он ждет. Я собираюсь взять его с собой на КА-ПЭКС. Если, конечно, он все еще этого хочет. Он часто колеблется.
– А где ваш друг вас ждет?
– Он в безопасном месте.
– Вы знаете, где это?
– Разумеется.
– Можете мне сказать?
– Нетушки-нет.
– Почему?
– Потому что он просил меня никому не рассказывать.
– Можете, по крайней мере, сказать мне, как его зовут?
– Простите, но не могу.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, я решил пойти на риск.
– Прот, я хочу рассказать вам что-то, чему вы, наверное, с трудом поверите.
– Что бы вы, люди, ни придумали, меня уже ничем теперь не удивишь.
– Вы и ваш друг – одно и то же лицо. То есть вы и он – две разные, не похожие друг на друга личности одного и того же человека.
Прот казался искренне потрясенным.
– Это полный абсурд.
– Это правда.
– Это одно из тех убеждений, которые ваши существа выдают за правду? – сказал он раздраженно, но не теряя контроля.
Я метил в десятку, но промахнулся. Я никак не мог доказать свое утверждение, и не было никакого смысла терять на это время. Когда он покончил с фруктами, я спросил его, готов ли он к гипнозу. Он кивнул, подозрительно взглянув на меня, но не успел я дойти до четырех, как он уже «заснул».
– В прошлый раз вы рассказали мне о вашем земном друге, начав со смерти его отца. Вы помните?
– Да.
Прот способен был вспомнить прошлые гипнотические сеансы, но только под гипнозом.
– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы вы вернулись к вашему прошлому, но не такому далекому, как в предыдущий раз. Вы с вашим другом заканчиваете школу. Вы ученики двенадцатого класса. Что вы видите?
И тут прот вдруг ссутулился, принялся теребить свои пальцы и жевать воображаемую резинку.
– Я не кончал школу. Я вообще не учился в школе.
– Почему?
– У нас на КА-ПЭКСе нет школ.
– А ваш друг? Он ходит в школу?
– Ходит, дурак такой. Никак не мог отговорить его от этого.
– Почему вы хотели отговорить его от этого?
– Вы что? Ходить в школу – это попусту терять время. Они там учат чушь какую-то.
– Например, какую?
– Например что америка – великая страна, что она самая лучшая страна в мире, и, чтобы защитить свои свободы, надо воевать, и всякую другую муть.
– А ваш друг так же ко всему этому относится, как они?
– Ага. Он всему этому верит. Все они верят.
– Ваш друг сейчас рядом с вами?
– Да.
– Он нас слышит?
– Конечно. Он прямо тут.
– Можно мне поговорить с ним?
Снова заминка – пауза.
– Он не хочет.
– Если он передумает, вы мне об этом скажете?
– Наверное.
– Скажите по крайней мере, как его зовут.
– Ни за что.
– Ну, мы же должны его как-то называть. А что, если назовем его Питом?
– Его так не зовут, но я не против.
– Хорошо. Он сейчас в последнем, двенадцатом классе?
– Ага.
– Какой это год?
– Девятьсот семьдесят четвертый.
– Сколько тебе лет?
– Сотня и семьдесят семь.
– А сколько Питу?
– Семнадцать.
– Он знает, что ты прилетел с КА-ПЭКСа?
– Да.
– А как он это узнал?
– Я ему сказал.
– И как он на это реагировал?
– Он считает, что это здорово.
– Кстати, а как ты научился так хорошо говорить по-английски? Он тебя научил?
– Не-е. Это совсем не трудно. Вы бы попробовали векслджейджикьюзис/кей… мнс пт.
– А где ты приземлился, когда прибыл на Землю?
– Вы имеете в виду мое последнее путешествие?
– Да.
– В китае.
– Не в Заире?
– Зачем мне надо было приземляться в заире, когда КА-ПЭКС смотрел прямо на китай.
– У тебя есть еще другие земные друзья? С тобой сейчас есть кто-нибудь еще рядом?
– Кроме нас, деток, тут никого.
– А сколько вас, деток?
– Он да я.
– Расскажи мне что-нибудь еще о Пите. Какой он?
– Какой он? Да так, парень ничего себе. Тихий такой. Больше помалкивает. Не такой умный, как я, да это на ЗЕМЛЕ и не важно.
– Не важно? А что важно?
– Важно только, чтобы ты был «хороший парень» и на физиономию не очень страшный.
– И он именно такой?
– Вроде бы.
– Можешь его описать?
– Могу.
– Опиши, пожалуйста.
– Он теперь отращивает длинные волосы. У него карие глаза. Он средних размеров. И на лице у него двадцать восемь прыщей, которые он все время мажет клирасилом.
– Его глаза чувствительны к яркому свету?
– Да вроде нет. А с какой стати они должны быть к нему чувствительны?
– А почему считается, что он хороший парень?
– Он часто улыбается, помогает ребятам поглупее выполнять домашнюю работу, а когда в школе проходят спортивные соревнования, расставляет скамейки на стадионе, и всякое такое. Он вице-президент класса. Все его любят.
– Ты так это говоришь, будто не считаешь, что он этого заслуживает.
– Я его знаю лучше, чем кто другой.
– И по-твоему, он не такой хороший, каким его считают.
– Он не такой хороший, каким кажется.
– В каком смысле?
– У него взрывной характер. Иногда он собой просто не владеет.
– Что же случается, когда он собой не владеет?
– Он становится злым. Пинает ногами что попало, все вокруг себя разбрасывает.
– Что же его злит?
– То, что ему кажется несправедливым, а поделать с этим ничего нельзя. Вы знаете, что я имею в виду.
Я был почти уверен, что знаю, о чем он говорит. Он имел в виду беспомощность и гнев, которые тот испытывал после смерти отца.
– Ты мог бы привести пример?
– Однажды он увидел, как парень постарше бил другого, помладше. Тот, старший был здоровый рыжий гад, которого все ненавидели. Он разбил тому, другому парнишке очки и, кажется, сломал ему нос. Но мой друг сделал из этого гада котлету. Я пытался остановить его, но он меня не слушал.
– А что же потом? Этот хулиган сильно пострадал? Он пытался свести с твоим другом счеты?
– Да нет, потерял пару зубов, и только. Больше всего он боялся, что мой друг всем расскажет, что случилось. А когда мой друг никому не рассказал, да еще велел тому, младшему, никому не рассказывать, они все трое стали лучшими друзьями.
– А что эти другие ребята думают о тебе?
– Они обо мне не знают.
– А хоть кто-то, кроме твоего друга, знает о тебе?
– Ни единая душа.
– Хорошо. Давай вернемся к твоему другу. У него часто бывают эти приступы гнева?
– Не очень. А в школе почти никогда.
– А он злится когда-нибудь на свою мать и сестер?
– Никогда. Он своих сестер видит редко. Они замужем и дома не живут. А одна вообще уехала.
– Расскажи мне о его матери.
– Она хорошая. Она работает в школе. В кафетерии. Зарабатывает она мало, но помногу работает в огороде и много чего консервирует. Еды им хватает, но, кроме еды, у них почти ничего нет. Она все еще платит по медицинским счетам его отца.
– Где они живут? Я имею в виду, у них дом или квартира? И что это за район?
– У них маленький дом с тремя спальнями. Такой же, как и у всех остальных на их улице.
– А что твой друг делает в свободное время? Кино? Книги? Телевизор?
– У них в городе только один кинотеатр. А телевизор у них старый и все время ломается. Мой друг много читает и любит гулять в лесу.
– Почему это?
– Он хочет стать биологом.
– А что у него с отметками?
– А что с ними должно быть?
– У него хорошие отметки?
– Хорошие и отличные. Могли бы быть и лучше. Спит он слишком много.
– А по каким предметам он лучше всего успевает?
– У него хорошо идут естественные науки и латынь. А математика и английский не то чтоб уж очень здорово.
– А спортом он занимается?
– Он в команде борцов.
– Он собирается идти в колледж?
– Еще несколько дней назад собирался.
– Что-нибудь случилось? Какая-то проблема?
– Да.
– Поэтому он тебя и вызвал?
– Да.
– Он теперь тебя часто вызывает?
– Случается.
– А в чем проблема? В деньгах? Но ведь есть стипендии. Или…
– Тут не так все просто.
– В чем же дело?
– У него девушка.
– И она не хочет, чтобы он шел в колледж?
– Не так все просто.
– Ты можешь мне рассказать, в чем дело?
Короткое молчание. Возможно, прот советовался с «другом».
– Она беременна.
– Понятно.
– Такое случается сплошь и рядом.
– И он считает, что должен на ней жениться?
– К сожалению, да. – Прот пожал плечами.
– «К сожалению», потому, что он не сможет пойти в колледж?
– Это, но еще и религиозные проблемы.
– В чем же религиозные проблемы?
– Она католичка.
– Ты не любишь католиков?
– Дело не в том, что я не люблю католиков или какую-то иную группу, верящую в предрассудки. Я просто знаю, к чему это приведет.
– К чему же это приведет?
– Он осядет в том городишке с бойней, что прикончила его отца, и наплодит кучу детишек, с которыми никто не захочет дружить, потому что их мать католичка.
– А где этот городишко?
– Я же сказал вам: он не хочет, чтобы я вам это говорил.
– Я подумал, может быть, он поменял свое решение.
– Если уж он что решит, никто не может заставить его поменять это решение.
– Он, похоже, очень волевой человек.
– Когда это касается определенных вещей.
– Каких, например?
– Например, ее.
– Кого же это? Его девушки?
– Ага.
– Может быть, я туповат, но я все-таки никак не возьму в толк, почему то, что она католичка, представляет такую серьезную проблему.
– Это потому, что вы там не живете. Ее семья поселилась в чужом стане.
– Разве с этой проблемой нельзя никак справиться?
– А как?
– Она может перейти в другую веру. Они могут куда-то переехать.
– Об этом и речи быть не может. Она слишком привязана к своей семье.
– Ты ее ненавидишь?
– Я? Я никого не ненавижу. Единственное, что я ненавижу, так это цепи, которыми люди себя сковывают.
– Вроде религии.
– Религии, семейных обязанностей, необходимости зарабатывать на жизнь и всякое такое прочее. Все это тебя прямо душит, верно?
– Иногда. Но ведь мы должны научиться со всем этим жить, правда?
– Только не я!
– Почему же?
– У нас на КА-ПЭКСе всей этой чуши просто нет.
– Ты скоро собираешься обратно?
– Теперь уже совсем скоро.
– На какое время ты обычно прилетаешь на Землю?
– Когда как. Обычно всего на несколько дней. Ровно на столько, сколько надо, чтобы вытащить его из неприятностей.
– Хорошо. А теперь слушай меня внимательно: я прошу тебя переместиться во времени на несколько дней вперед. Скажем, недели на две. Где ты сейчас?
– На КА-ПЭКСе.
– Отлично. Что ты видишь?
– Лес, множество мягких приятных мест, где можно прилечь, фруктовые деревья, вокруг бродят всякие разные существа…
– Вроде того леса, где любит бродить твой друг?
– Нечто вроде этого, только никто его не рубит под корень, чтобы построить торговый центр.
– Расскажи мне немного о лесных растениях и животных у вас на КА-ПЭКСе.
Мне интересно было узнать, разработал ли прот идею своей планеты еще в молодости или уже позднее. Пока он описывал мне флору и фауну КА-ПЭКСа, я достал его дело и принялся читать информацию, которую он предоставил мне во время наших прошлых бесед – с пятой по восьмую. Я сверял названия зерновых культур, фруктов, овощей, животных и даже сведения о путешествиях со светом и о капэксианском календаре. Я не стану повторять своих вопросов и его ответов, скажу лишь одно: они подтвердили мое подозрение о том, что прот создавал и разрабатывал свой инопланетный мир годами. Например, на той стадии, что он находился теперь, он мог назвать только шесть видов зерна.
Прот уже собрался было отправиться в одну из капэксианских библиотек, как наше время истекло. Он спросил меня, не хочу ли я составить ему компанию, но я ответил, что, к сожалению, у меня важные дела.
– Многое теряете, – заметил он.
Я разбудил прота и до того, как он успел покинуть мой кабинет, спросил его, действительно ли он – как подозревали мы с Жизель – умеет разговаривать с животными.
– Конечно, – подтвердил прот.
– Вы умеете общаться со всеми нашими существами?
– Несколько сложно с homo sapiens.
– А умеете говорить с дельфинами и китами?
– Они ведь относятся к существам, верно?
– Как же вы это делаете?
– Вы, люди, считаете себя самыми умными из ЗЕМНЫХ существ. Так ведь?
– Да.
– Тогда яснее ясного, что другие существа говорят на гораздо более простом языке, чем вы, верно?
– Ну…
В руках у него вдруг появился блокнот и карандаш наготове.
– Если вы такие умные, а язык у них такой простой, как же это так получается, что вы не умеете с ними разговаривать?
Он ждал моего ответа. А ответа у меня, увы, не было.
Перед самым моим уходом домой Жизель вручила мне еще один безрадостный доклад из полиции. Ее знакомый полицейский составил список всех белых мужчин, рожденных с 1950 по 1965 год, исчезнувших в США и Канаде за последние десять лет. За этот период таких, разумеется, было тысячи, но никто из них ни капли не походил на прота. Одни были намного его выше, другие – лысые, третьи – голубоглазые, некоторые уже умерли, а иных нашли и востребовали. Если только прот не был переодетой женщиной или не был намного моложе или старше, чем выглядел, или не был человеком, чье исчезновение вообще не заметили, нашего пациента, можно считать, просто не существовало.
И еще Жизель скоро должна была получить список названий и месторасположений всех боен, которые действовали в пределах Северной Америки с 1974 по 1985 год.
– Те, что в больших городах или рядом с ними, можно исключить, – сказал я ей. – В его краях был всего один кинотеатр.
Жизель кивнула в знак согласия. Она казалась очень усталой.
– Пойду домой и буду спать два дня, – сказала она, зевая.
Если бы я мог себе такое позволить!
В ту ночь я никак не мог уснуть: лежал и пытался осмыслить события прошедшего дня. Почему, думал я в полудреме, нет никаких сведений об исчезновении Пита? И что толку в списке скотобоен, рассуждал я, если мы понятия не имеем, где эта бойня должна располагаться? И тут вдруг позвонил доктор Чакраборти.
– Эрни забрали в клинику. Его пытались убить!
– Что?! Кто пытался? – ахнул я.
– Хауи! – послышался в трубке леденящий душу ответ.
Я летел по шоссе и думал об одном: «Боже милосердный! Что я наделал?! Что бы ни случилось с Эрни, это моя вина. Я теперь в ответе и за это, и вообще за все, что происходит в нашей больнице». Эта была одна из самых страшных минут моей жизни. Но даже в эти тяжкие мгновения я как завороженный не мог оторвать глаз от сияющего города, от его огней, ярко мерцающих на фоне серо-стального предрассветного неба, от его дерзкой ночной жизни, столь же оживленной, как и сорок лет назад, когда мы бессмысленно неслись с отцом в больницу. Тот же сверкающий небосклон, та же всеомрачающая вина.
Когда я добрался до больницы, Эрни все еще был в отделении «Скорой помощи». В коридоре меня встретил доктор Чакраборти со словами: «Не волнуйтесь, он в порядке».
И действительно, Эрни сидел – без всякой маски – на постели, заложив за голову руки, и улыбался.
– Эрни, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно! Просто чудесно!
Я в жизни не видел такой улыбки. Она явно была ему к лицу.
– Господи, что же случилось?
– Мой добрый друг Хауи чуть не задушил меня до смерти. – Эрни откинул назад голову и захохотал, и тут я увидел у него на шее след от чего-то, что, видно, было еще недавно завязано у него вокруг шеи. – Старый сукин сын. Ох, и люблю же я его!
– Любишь? Да он пытался тебя убить!
– Вовсе нет. Он заставил меня поверить, будто он пытается меня убить. Это было потрясающе! Я уснул. Знаете, как обычно, с привязанными руками и все такое. А он взял и завязал что-то – не то платок, не то уж не знаю что – вокруг моей шеи, и я ни черта не мог поделать.
– Так, продолжай.
– Когда я перестал дышать и потерял сознание, он каким-то образом водрузил меня на каталку и повез сюда, в клинику. Здесь меня быстро привели в чувство, и как только я очнулся, я тут же понял, что он со мной такое сделал.
– Что же, ты думаешь, он сделал? – спросил я и тут же, чтобы не расхохотаться, сказал сам себе: «Ну ты, брат, и психиатр!»
– Он преподал мне незабываемый урок.
– Какой же это?
– А тот, что смерть вовсе не страшна. Она даже приятна.
– Чем же?
– Вы знаете, как издавна еще говорили: перед смертью вся твоя жизнь проходит у тебя перед глазами? Так она действительно проходит! Но не вся, а только лучшие ее минуты! Я, например, снова стал ребенком. Это было замечательно! Со мной были мама, моя собака, все мои старые игрушки и игры, моя бейсбольная перчатка… Я словно заново проживал свое детство! Но это не был сон. Все это действительно со мной происходило! Такие воспоминания… Я и не знал, до чего прекрасно детство, пока заново его не пережил. А когда мне исполнилось девять, все началось сначала! И повторилось снова! А потом еще раз снова и снова! Это были самые счастливые минуты моей жизни!
И вот Эрни сидит передо мной, бледный, как застиранная простыня, и смеется над происшествием, от одной мысли о котором у него всю жизнь стыла кровь.
– Я теперь жду не дождусь, когда это и вправду случится!
Хауи отвели в четвертое отделение. Я дал ему возможность поволноваться день-другой, прежде чем нашел время поговорить с ним. Я был на него сердит и не скрывал этого, а он сидел передо мной с сияющей улыбкой, точной копией ухмылки всезнайки прота. Уже в дверях на пути к себе во второе отделение Хауи обернулся и заявил:
– Прот сказал: еще одно задание, и я тоже вылечусь.
– Это мне решать, а не вам, черт подери! – крикнул я ему вслед.
Позднее в тот день одна из медсестер доложила мне, что Герцогиня уже несколько раз ходила есть в столовую вместе с другими пациентами. Она была шокирована и оскорблена всеми этими звуками отрыжки и пукания (в основном стараниями Чака), но, к ее чести, держалась молодцом.
Когда она впервые явилась в столовую, Бэсс вскочила с места с намерением ей прислужить. Но одного взгляда прота было достаточно, чтобы она тут же вернулась на свое место. Однако, как и прежде, Бэсс не прикасалась к еде, пока все остальные не заканчивали есть.
– Как же ему удалось уговорить ее пойти в столовую? – спросил я медсестру.
– Она хочет, чтобы он взял ее с собой, – последовал предсказуемый ответ. В голосе медсестры прозвучала зависть.
БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ
Пока прот жевал персики и сливы, я заговорил с ним о Хауи и его заданиях. Я объяснил проту, что его первое задание (найти «птицу счастья») оказало положительное влияние не только на самого Хауи, но и на все отделение. Однако второе задание, хотя в конечном счете и принесло успех, все-таки было проблематичным. Я спросил прота, придумал ли он для моего пациента еще какие-нибудь задания.
– Еще одно, последнее.
– Вы не против сказать мне какое?
– Это испортит весь сюрприз.
– По-моему, за последнее время сюрпризов у нас предостаточно. Вы можете гарантировать, что это задание не причинит никому вреда?
– Если он с ним справится, это будет праздник для всех, включая вас.
В этом я несколько сомневался, но его уверенность в себе подавила мои сомнения.
Однажды мой отец лег на пол в гостиной и сказал мне, чтобы я по нему проехался. Он хотел, чтобы я оттолкнулся от его коленей, перекувырнулся по его телу и приземлился у него за головой. Затея казалась самоубийственной. «Доверься мне», – сказал он. Итак, отдав жизнь в его руки, я перекувырнулся и с его помощью чудодейственным образом приземлился на ноги. Но больше я ни разу в жизни этого не делал. Когда прот говорил мне о последнем задании Хауи, глаза его смотрели на меня точно с таким же – «доверься мне» – выражением. И вот на такой ноте началась наша двенадцатая беседа.
Лишь только я начал считать, как прот тут же погрузился в глубокий транс. Я спросил его, слышит ли он меня.
– Конечно, – отозвался он.
– Хорошо. Теперь давайте вернемся к 1979 году. К 1979-му на Земле. Рождество, 1979 год. Где вы и что вы видите?
– Я на ПЛАНЕТЕ ТЕРСИПИОН, которая в том, что вы называете СОЗВЕЗДИЕМ БЫКА. Вокруг меня все оранжевое и зеленое. Это просто здорово! Это потрясающе! Флора в этом МИРЕ, в отличие от ЗЕМЛИ и КА-ПЭКСа, не содержит хлорофилла. Вместо этого световые лучи поглощаются пигментом, сходным с тем, что находится в ваших красных водорослях. А небо зеленое потому, что в состав атмосферы входит хлор. Вокруг множество презанятнейших существ, большинство из которых вы бы назвали насекомыми. Некоторые из них крупнее ваших динозавров. К счастью, все они довольно-таки медлительны, но вы должны…
– Прот, простите меня. Я с радостью послушаю ваш рассказ об этой планете и всех прочих местах, где вы побывали, но в данную минуту мне хочется, чтобы мы сосредоточились на ваших путешествиях на Землю.
– Все, что ни прикажете. Но вы же меня спросили, где я был и что я делал в Рождество 1979-го.
– Да, но только для того, чтобы начать разговор. Сейчас же я попрошу вас перенестись вперед во времени и рассказать о вашем следующем посещении Земли. Можете?
– Конечно. Хм… Значит, так. В январе? Нет, тогда я все еще был на ТЕРСИПИОНЕ. В феврале? Нет, я уже вернулся на КА-ПЭКС и учился играть на патюзе, впрочем, виртуозности на нем я никогда не добьюсь. Скорее всего, это было в марте. Да, это действительно был март, чудное время в вашем северном полушарии, когда лед в реках тает, а из земли показываются крокусы и подофиллы.
– Это март 1980-го?
– Так точно.
– Он вас вызвал?
– Не то чтобы с какой-то определенной целью. Просто время от времени ему хочется с кем-то поговорить о том о сем.
– Расскажите мне о нем. Что он за человек? Он женат?
– Да, он женился на девушке, с которой был знаком… Да я вам уже об этом рассказывал, верно?
– Девушка, католичка, которая забеременела в тот год, когда они кончали школу?
– Ну и память! Она все еще католичка, но уже не беременная. Это было пять с половиной лет назад.
– Я забыл, как ее зовут.
– А я вам никогда этого не говорил.
– А сейчас можете сказать?
Наступила долгая задумчивая пауза, во время которой прот, похоже, изучал мою стрижку (или, вернее, ее отсутствие), а потом очень тихо он произнес:
– Сара.
– Кто у них родился, сын или дочь? – воскликнул я, едва сдерживая ликование.
– Да.
– Я имел в виду: кто же именно?
– Вам, доктор брюэр, надо заняться своим чувством юмора. Дочь.
– Так что, ей сейчас примерно пять?
– На будущей неделе ее день рождения.
– А кроме нее, у них есть другие дети?
– Нет. У Сары нашли эндометриоз, и ей удалили матку. Такая глупость.
– Потому что она была так молода?
– Нет, потому что для этой болезни есть простейшее лечение и ваши доктора могли бы давным-давно до него додуматься.
– Вы не против назвать мне имя их дочери? Или это секрет?
После минутного колебания прот ответил:
– Ребекка.
Когда он выдал мне это имя с такой легкостью, я подумал: а вдруг Пит смягчился и решился позволить проту назвать мне его настоящее имя? Наверное, он начал мне доверять! Но прот, похоже, предугадал мой вопрос.
– Даже не мечтайте, – бросил он.
– Не мечтайте о чем?
– Он вам этого ни за что не скажет.
– Но почему? Может он хотя бы сказать мне, почему?
– Нет.
– Почему?
– Потому что вы воспользуетесь ответом, чтобы на нем отыграться.
– Ладно. Тогда ответьте мне на такой вопрос: они живут в том же городе, где он родился?
– И да и нет.
– Не могли бы вы пояснить свой ответ?
– Они живут в вагончике, за чертой города.
– Как далеко от города они живут?
– Недалеко. На стоянке вагончиков. Но они собираются купить дом подальше, в сельской местности.
И тут я решил пустить пробный шар.
– А у них есть поливалки?
– Что?
– Поливалки для газона.
– На стоянке вагончиков?
– Ну ладно. Они оба работают?
Рот его слегка скривился, будто у него вдруг схватило живот.
– У него, как вы это называете, работа на полную ставку. А она подрабатывает шитьем детской одежды.
– А где работает ваш друг?
– Там же, где работали его отец и дед. Почти единственное место в городе, где есть работа, если ты, конечно, не работник банка и не продавец.
– На скотобойне?
– Да, сэр. Старая мясная лавка.
– А что он там делает?
– Он там сшибальщик.
– Что значит сшибальщик?
– Сшибальщик – это тот, кто бьет коров по голове, чтобы они особо не мучились, когда им перерезают глотки.
– Ему нравится его работа?
– Еще одно, последнее.
– Вы не против сказать мне какое?
– Это испортит весь сюрприз.
– По-моему, за последнее время сюрпризов у нас предостаточно. Вы можете гарантировать, что это задание не причинит никому вреда?
– Если он с ним справится, это будет праздник для всех, включая вас.
В этом я несколько сомневался, но его уверенность в себе подавила мои сомнения.
Однажды мой отец лег на пол в гостиной и сказал мне, чтобы я по нему проехался. Он хотел, чтобы я оттолкнулся от его коленей, перекувырнулся по его телу и приземлился у него за головой. Затея казалась самоубийственной. «Доверься мне», – сказал он. Итак, отдав жизнь в его руки, я перекувырнулся и с его помощью чудодейственным образом приземлился на ноги. Но больше я ни разу в жизни этого не делал. Когда прот говорил мне о последнем задании Хауи, глаза его смотрели на меня точно с таким же – «доверься мне» – выражением. И вот на такой ноте началась наша двенадцатая беседа.
Лишь только я начал считать, как прот тут же погрузился в глубокий транс. Я спросил его, слышит ли он меня.
– Конечно, – отозвался он.
– Хорошо. Теперь давайте вернемся к 1979 году. К 1979-му на Земле. Рождество, 1979 год. Где вы и что вы видите?
– Я на ПЛАНЕТЕ ТЕРСИПИОН, которая в том, что вы называете СОЗВЕЗДИЕМ БЫКА. Вокруг меня все оранжевое и зеленое. Это просто здорово! Это потрясающе! Флора в этом МИРЕ, в отличие от ЗЕМЛИ и КА-ПЭКСа, не содержит хлорофилла. Вместо этого световые лучи поглощаются пигментом, сходным с тем, что находится в ваших красных водорослях. А небо зеленое потому, что в состав атмосферы входит хлор. Вокруг множество презанятнейших существ, большинство из которых вы бы назвали насекомыми. Некоторые из них крупнее ваших динозавров. К счастью, все они довольно-таки медлительны, но вы должны…
– Прот, простите меня. Я с радостью послушаю ваш рассказ об этой планете и всех прочих местах, где вы побывали, но в данную минуту мне хочется, чтобы мы сосредоточились на ваших путешествиях на Землю.
– Все, что ни прикажете. Но вы же меня спросили, где я был и что я делал в Рождество 1979-го.
– Да, но только для того, чтобы начать разговор. Сейчас же я попрошу вас перенестись вперед во времени и рассказать о вашем следующем посещении Земли. Можете?
– Конечно. Хм… Значит, так. В январе? Нет, тогда я все еще был на ТЕРСИПИОНЕ. В феврале? Нет, я уже вернулся на КА-ПЭКС и учился играть на патюзе, впрочем, виртуозности на нем я никогда не добьюсь. Скорее всего, это было в марте. Да, это действительно был март, чудное время в вашем северном полушарии, когда лед в реках тает, а из земли показываются крокусы и подофиллы.
– Это март 1980-го?
– Так точно.
– Он вас вызвал?
– Не то чтобы с какой-то определенной целью. Просто время от времени ему хочется с кем-то поговорить о том о сем.
– Расскажите мне о нем. Что он за человек? Он женат?
– Да, он женился на девушке, с которой был знаком… Да я вам уже об этом рассказывал, верно?
– Девушка, католичка, которая забеременела в тот год, когда они кончали школу?
– Ну и память! Она все еще католичка, но уже не беременная. Это было пять с половиной лет назад.
– Я забыл, как ее зовут.
– А я вам никогда этого не говорил.
– А сейчас можете сказать?
Наступила долгая задумчивая пауза, во время которой прот, похоже, изучал мою стрижку (или, вернее, ее отсутствие), а потом очень тихо он произнес:
– Сара.
– Кто у них родился, сын или дочь? – воскликнул я, едва сдерживая ликование.
– Да.
– Я имел в виду: кто же именно?
– Вам, доктор брюэр, надо заняться своим чувством юмора. Дочь.
– Так что, ей сейчас примерно пять?
– На будущей неделе ее день рождения.
– А кроме нее, у них есть другие дети?
– Нет. У Сары нашли эндометриоз, и ей удалили матку. Такая глупость.
– Потому что она была так молода?
– Нет, потому что для этой болезни есть простейшее лечение и ваши доктора могли бы давным-давно до него додуматься.
– Вы не против назвать мне имя их дочери? Или это секрет?
После минутного колебания прот ответил:
– Ребекка.
Когда он выдал мне это имя с такой легкостью, я подумал: а вдруг Пит смягчился и решился позволить проту назвать мне его настоящее имя? Наверное, он начал мне доверять! Но прот, похоже, предугадал мой вопрос.
– Даже не мечтайте, – бросил он.
– Не мечтайте о чем?
– Он вам этого ни за что не скажет.
– Но почему? Может он хотя бы сказать мне, почему?
– Нет.
– Почему?
– Потому что вы воспользуетесь ответом, чтобы на нем отыграться.
– Ладно. Тогда ответьте мне на такой вопрос: они живут в том же городе, где он родился?
– И да и нет.
– Не могли бы вы пояснить свой ответ?
– Они живут в вагончике, за чертой города.
– Как далеко от города они живут?
– Недалеко. На стоянке вагончиков. Но они собираются купить дом подальше, в сельской местности.
И тут я решил пустить пробный шар.
– А у них есть поливалки?
– Что?
– Поливалки для газона.
– На стоянке вагончиков?
– Ну ладно. Они оба работают?
Рот его слегка скривился, будто у него вдруг схватило живот.
– У него, как вы это называете, работа на полную ставку. А она подрабатывает шитьем детской одежды.
– А где работает ваш друг?
– Там же, где работали его отец и дед. Почти единственное место в городе, где есть работа, если ты, конечно, не работник банка и не продавец.
– На скотобойне?
– Да, сэр. Старая мясная лавка.
– А что он там делает?
– Он там сшибальщик.
– Что значит сшибальщик?
– Сшибальщик – это тот, кто бьет коров по голове, чтобы они особо не мучились, когда им перерезают глотки.
– Ему нравится его работа?