— Я надеялся продать владение, — вздохнул Джон Девон, вернувшись от нотариуса, — но эти земли никому не интересны. Их нельзя обрабатывать. За них и доллара не выручишь.
Вот почему Саре, на ее несчастье, пришло в голову переехать жить в Хевен-Ридж.
Глава 25
Глава 26
Вот почему Саре, на ее несчастье, пришло в голову переехать жить в Хевен-Ридж.
Отрывок из дневника Сары Девон:
Трудно подвести итог прошедшим трем годам. Как это сделать, если не составить нескончаемый список постоянно раздражающих мелочей? Мы не переносили друг друга, вот и все. Я считала, что родителям надоела драма под названием «начало новой жизни». Мать намекнула, что считает меня непосредственной причиной разорения папы. Что касается Тимми, он и был основным вирусом инфекции. Микробом, который разрушал гены семьи Девонов. Мать напоминала мне об этом при каждом удобном случае.
— Да, — говорила она, — он красив, это правда. Однако у него широкая кость. Посмотри на его лодыжки, руки. Сразу видно, что в его жилах течет крестьянская кровь.
Она испытывала мое терпение… Кроме того, мне надо было оставить Лос-Анджелес, чтобы порвать с прошлым; сколько раз за эти три года я замечала силуэт Джейми в темных углах? Десять, двадцать, тридцать? Страх дремал внутри меня. Разбудить его мог пустяк: шум в саду ночью, скрип половиц. Я думала, что, уехав из Лос-Анджелеса, разрушу эти чары. «Зоопарк», как описал его папа, показался мне надежным местом, где несложно выжить. Парадоксально, но относительное безлюдье в деревне пугало меня меньше, чем переполненный народом город, где опасность может принимать самые разные формы и образы. Я представляла себе «зоо» как форт на индейской территории. Я убедила себя, что смогу издалека увидеть приближение врага. Как я была глупа! Ничего не заметила и ошиблась в образе неприятеля. Я смотрела не туда, куда было надо.
Глава 25
В конце концов Сара заснула в подземелье Джоба. Проснувшись, она неподвижно лежала в темноте, вдыхая теплый запах земли, думала, что однажды у нее не будет сил подняться на поверхность и она закончит жизнь так же, как и ее дед. Она протянула руку к керосиновой лампе, чтобы подкрутить фитиль и сделать огонек поярче. Сара любила это подземелье, где продвигаться можно было только на четвереньках. Тимми никогда не был здесь, и воспоминания о нем ее здесь не будоражили. Без сомнения, это была одна из причин, благодаря которой в норе она могла как-то передохнуть, спрятаться от боли.
Как только она поднимется на поверхность, ее снова начнут мучить вопросы. Всегда одни и те же. Бесконечный перечень ошибок, которые она совершила в течение первых двенадцати месяцев ее жизни в Хевен-Ридже. Ошибки с переездом — те, что должны были помочь избежать случившегося.
Она знала, что все это идиотизм, но ничего поделать не могла.
Ведь были же предупредительные знаки, которые она не смогла распознать!
Она вспомнила неправдоподобную встречу с Питером Билтмором, фермером, который разводил свиней на другой стороне дороги. В тот день она должна была понять, что невидимая рука подает ей сигнал тревоги.
Питер Билтмор…
Он стоял по другую сторону решетки, выражение лица было странное, что-то между смущением и агрессивностью. Ему было не по себе, но Сара не могла понять почему. Она знала Билтмора в лицо. Это был крупный фермер, а она, несмотря на всю свою закрытость, считалась городской девушкой, ничего не понимающей в крестьянской работе на земле. Не было никакого смысла с ним общаться.
Когда Сара открыла ворота, то заметила, что фермер не только чисто выбрит, но и благоухает туалетной водой с резким запахом, купленной в местной лавочке. «Каково, а! — подумала Сара, стараясь скрыть нервную улыбку. — Может быть, он пришел предложить мне выйти за него замуж?»
Но фермер уже был женат на худой хмурой женщине, которую Сара раза три или четыре видела через окно из-за занавески. После долгого вступления и осторожных пустых расспросов Билтмор наконец объяснил причину своего визита.
— Это очень непросто, — выдохнул он, тогда как его загорелый лоб покрылся капельками пота. — Мысль пришла в голову моей жене.
Казалось, его пытают. Вены на лбу фермера вздулись, и Сара забеспокоилась. Мужчина, заставивший ее испугаться, был похож на бочку, а его руки походили на свиные окорока. К чему он клонил?
— Это все моя жена, — повторил Питер. — Может, вам уже говорили, что она не может иметь детей? Это ее сводит с ума, понимаете ли… Если так будет продолжаться, однажды она прыгнет в колодец. Мы попробовали усыновить ребенка, но существующая система абсолютно дурацкая. Мы не имеем права выбирать ребенка, берешь кота в мешке. Просто с ног валят! Я профессионально развожу скот, и меня никто не заставит взять животное, которое я заранее не осмотрел.
— Не совсем понимаю… — начала Сара, но Билтмор прервал ее, подняв руку.
— Ваш ребенок, — тяжело задышал фермер, — он нам очень нравится. Как говорится, мы хотели бы у вас его взять… Видите ли, это в некотором роде усыновление, сделка между нами — из рук в руки. Вы совсем одинокая, в золоте не купаетесь, никого не знаете. Мальчонка, должно быть, изнывает от скуки. Если вы его нам отдадите, он будет счастлив, будет жить как король. Я хорошо обеспечен, у меня есть деньги, много друзей, а моя жена будет исполнять все капризы ребенка.
Сара подумала, что сейчас задохнется. Она открыла рот, но не могла выдавить из себя ни одного слова. Билтмор наклонился к ней и подмигнул.
— Между нами, — прошептал он, решив, что уже провернул дельце, — я и моя жена наблюдали за вами. Не трудно было догадаться, что вы не любите этого ребенка. Никогда не приласкаете, не обнимете. Спокойно! Я не упрекаю, у вас свои резоны, не собираюсь читать вам мораль. Но видно же — этот малыш вам в тягость. Глядя на него, вы вспоминаете что-то неприятное, он вам мешает снова наладить вашу жизнь. Если вы освободитесь от ребенка, вам будет легко найти молодого парня и начать все заново.
Уши Сары пылали. Она плохо слышала, что говорил Питер Билтмор. Что ее действительно приводило в ужас, так это то, что предложения фермера были даже менее абсурдны, чем ее отношения с Тимми. Все ли в Хевен-Ридже разделяли убеждения фермера? Все ли считали ее плохой матерью?
— Я вам предложу способ оплаты, — продолжал толстяк. — Что-то вроде ренты… Малыш официально останется ваш, конечно, с этим ничего не поделаешь, но вы его больше не увидите… или будете видеть, но редко. В таком возрасте все быстро забывается. К концу второго или третьего года он о вас и не вспомнит, а своей настоящей матерью будет считать мою жену. Улавливаете преимущество? Деньги буду отдавать вам из рук в руки, так что никаких налогов платить не надо и все будет шито-крыто. Наличные деньги — это хорошие деньги. Я обещаю, что включу мальчика в свое завещание, а если умру, то все перейдет к нему… и можете мне поверить, это будет солидный куш. Во всяком случае, вы ему ничего подобного дать не сможете. Его будущее будет обеспечено. Подумайте о нем. С такой, как вы, он лет через десять будет торговать на дороге всякой ерундой, чтобы только вырваться отсюда. Мое предложение, если вы согласитесь, сослужит ему хорошую службу. Моя жена — хорошая женщина и будет с ним обращаться как с маленьким принцем. Она сама хотела прийти с вами поговорить, но ей стыдно, и тогда я сказал, что все возьму на себя. У меня есть опыт деловых переговоров — так я ей сказал. Я человек честный и никогда ничего не крал. Матери малыша нельзя будет пожаловаться на мое предложение. Все издержки за мой счет.
Он еще долго говорил, а Сара молча смотрела на него изумленными глазами. Чтобы придать вес своему предложению, Питер достал из кармана брюк пачку долларов, перетянутую резинкой. Короче, он был неплохим продавцом и его аргументы были весомы.
Молодая женщина была слишком потрясена, чтобы рассердиться. Она хотела бы закричать, выругаться, выгнать вон эту жирную свинью, но так и осталась сидеть на стуле, не в состоянии даже пошевелить рукой.
«Он, наверное, решил, что я хочу поднять цену», — подумала она. Появление Тимми прервало наваждение, и у Сары хватило сил положить конец разговору. Она постаралась выглядеть спокойной и не обижать фермера.
Билтмор поднялся, колеблясь между плохим настроением и стыдом.
— Вы не сможете его обеспечить, — проворчал он. — Он был бы у нас счастливее, а вы живете как дикари.
Сара проводила фермера до решетки. Садясь в пикап, Билтмор обернулся:
— Если передумаете, то вы знаете, где меня найти. Это хорошее предложение. Подумайте над ним. Моя жена и я — мы люди уважаемые, вам всякий это скажет. Можете спросить кого угодно!
Когда машина наконец скрылась, Сара почувствовала, что ее трясет.
Тимми подошел к ней, подергал за юбку и спросил:
— Он хотел меня купить? Да? Почему ты не захотела меня продать?
— Потому что я тебя люблю, дорогой, — пробормотала Сара, наклоняясь к нему.
Однако мальчик увернулся от ее объятий.
— Если ты меня правда любишь, — проворчал он, — поедем домой… Здесь мне скучно. — И принялся скакать на одной ноге, а потом добавил: — Это, наверное, смешно — жить среди свиней. Он их разводит, этот господин? Мне бы тоже хотелось иметь свинью.
Как только она поднимется на поверхность, ее снова начнут мучить вопросы. Всегда одни и те же. Бесконечный перечень ошибок, которые она совершила в течение первых двенадцати месяцев ее жизни в Хевен-Ридже. Ошибки с переездом — те, что должны были помочь избежать случившегося.
Она знала, что все это идиотизм, но ничего поделать не могла.
Ведь были же предупредительные знаки, которые она не смогла распознать!
Она вспомнила неправдоподобную встречу с Питером Билтмором, фермером, который разводил свиней на другой стороне дороги. В тот день она должна была понять, что невидимая рука подает ей сигнал тревоги.
Питер Билтмор…
Он стоял по другую сторону решетки, выражение лица было странное, что-то между смущением и агрессивностью. Ему было не по себе, но Сара не могла понять почему. Она знала Билтмора в лицо. Это был крупный фермер, а она, несмотря на всю свою закрытость, считалась городской девушкой, ничего не понимающей в крестьянской работе на земле. Не было никакого смысла с ним общаться.
Когда Сара открыла ворота, то заметила, что фермер не только чисто выбрит, но и благоухает туалетной водой с резким запахом, купленной в местной лавочке. «Каково, а! — подумала Сара, стараясь скрыть нервную улыбку. — Может быть, он пришел предложить мне выйти за него замуж?»
Но фермер уже был женат на худой хмурой женщине, которую Сара раза три или четыре видела через окно из-за занавески. После долгого вступления и осторожных пустых расспросов Билтмор наконец объяснил причину своего визита.
— Это очень непросто, — выдохнул он, тогда как его загорелый лоб покрылся капельками пота. — Мысль пришла в голову моей жене.
Казалось, его пытают. Вены на лбу фермера вздулись, и Сара забеспокоилась. Мужчина, заставивший ее испугаться, был похож на бочку, а его руки походили на свиные окорока. К чему он клонил?
— Это все моя жена, — повторил Питер. — Может, вам уже говорили, что она не может иметь детей? Это ее сводит с ума, понимаете ли… Если так будет продолжаться, однажды она прыгнет в колодец. Мы попробовали усыновить ребенка, но существующая система абсолютно дурацкая. Мы не имеем права выбирать ребенка, берешь кота в мешке. Просто с ног валят! Я профессионально развожу скот, и меня никто не заставит взять животное, которое я заранее не осмотрел.
— Не совсем понимаю… — начала Сара, но Билтмор прервал ее, подняв руку.
— Ваш ребенок, — тяжело задышал фермер, — он нам очень нравится. Как говорится, мы хотели бы у вас его взять… Видите ли, это в некотором роде усыновление, сделка между нами — из рук в руки. Вы совсем одинокая, в золоте не купаетесь, никого не знаете. Мальчонка, должно быть, изнывает от скуки. Если вы его нам отдадите, он будет счастлив, будет жить как король. Я хорошо обеспечен, у меня есть деньги, много друзей, а моя жена будет исполнять все капризы ребенка.
Сара подумала, что сейчас задохнется. Она открыла рот, но не могла выдавить из себя ни одного слова. Билтмор наклонился к ней и подмигнул.
— Между нами, — прошептал он, решив, что уже провернул дельце, — я и моя жена наблюдали за вами. Не трудно было догадаться, что вы не любите этого ребенка. Никогда не приласкаете, не обнимете. Спокойно! Я не упрекаю, у вас свои резоны, не собираюсь читать вам мораль. Но видно же — этот малыш вам в тягость. Глядя на него, вы вспоминаете что-то неприятное, он вам мешает снова наладить вашу жизнь. Если вы освободитесь от ребенка, вам будет легко найти молодого парня и начать все заново.
Уши Сары пылали. Она плохо слышала, что говорил Питер Билтмор. Что ее действительно приводило в ужас, так это то, что предложения фермера были даже менее абсурдны, чем ее отношения с Тимми. Все ли в Хевен-Ридже разделяли убеждения фермера? Все ли считали ее плохой матерью?
— Я вам предложу способ оплаты, — продолжал толстяк. — Что-то вроде ренты… Малыш официально останется ваш, конечно, с этим ничего не поделаешь, но вы его больше не увидите… или будете видеть, но редко. В таком возрасте все быстро забывается. К концу второго или третьего года он о вас и не вспомнит, а своей настоящей матерью будет считать мою жену. Улавливаете преимущество? Деньги буду отдавать вам из рук в руки, так что никаких налогов платить не надо и все будет шито-крыто. Наличные деньги — это хорошие деньги. Я обещаю, что включу мальчика в свое завещание, а если умру, то все перейдет к нему… и можете мне поверить, это будет солидный куш. Во всяком случае, вы ему ничего подобного дать не сможете. Его будущее будет обеспечено. Подумайте о нем. С такой, как вы, он лет через десять будет торговать на дороге всякой ерундой, чтобы только вырваться отсюда. Мое предложение, если вы согласитесь, сослужит ему хорошую службу. Моя жена — хорошая женщина и будет с ним обращаться как с маленьким принцем. Она сама хотела прийти с вами поговорить, но ей стыдно, и тогда я сказал, что все возьму на себя. У меня есть опыт деловых переговоров — так я ей сказал. Я человек честный и никогда ничего не крал. Матери малыша нельзя будет пожаловаться на мое предложение. Все издержки за мой счет.
Он еще долго говорил, а Сара молча смотрела на него изумленными глазами. Чтобы придать вес своему предложению, Питер достал из кармана брюк пачку долларов, перетянутую резинкой. Короче, он был неплохим продавцом и его аргументы были весомы.
Молодая женщина была слишком потрясена, чтобы рассердиться. Она хотела бы закричать, выругаться, выгнать вон эту жирную свинью, но так и осталась сидеть на стуле, не в состоянии даже пошевелить рукой.
«Он, наверное, решил, что я хочу поднять цену», — подумала она. Появление Тимми прервало наваждение, и у Сары хватило сил положить конец разговору. Она постаралась выглядеть спокойной и не обижать фермера.
Билтмор поднялся, колеблясь между плохим настроением и стыдом.
— Вы не сможете его обеспечить, — проворчал он. — Он был бы у нас счастливее, а вы живете как дикари.
Сара проводила фермера до решетки. Садясь в пикап, Билтмор обернулся:
— Если передумаете, то вы знаете, где меня найти. Это хорошее предложение. Подумайте над ним. Моя жена и я — мы люди уважаемые, вам всякий это скажет. Можете спросить кого угодно!
Когда машина наконец скрылась, Сара почувствовала, что ее трясет.
Тимми подошел к ней, подергал за юбку и спросил:
— Он хотел меня купить? Да? Почему ты не захотела меня продать?
— Потому что я тебя люблю, дорогой, — пробормотала Сара, наклоняясь к нему.
Однако мальчик увернулся от ее объятий.
— Если ты меня правда любишь, — проворчал он, — поедем домой… Здесь мне скучно. — И принялся скакать на одной ноге, а потом добавил: — Это, наверное, смешно — жить среди свиней. Он их разводит, этот господин? Мне бы тоже хотелось иметь свинью.
Глава 26
После похищения агенты ФБР провели в ранчо электричество. Грузовик с генератором, похожий на тот, который используют телевизионщики, поставили за домом. Он включал блок питания, достаточный для обеспечения светом специальных агентов, для подключения передатчиков и переносных компьютеров.
Дом, который освещался керосином, показался им подозрительным. Сара это почувствовала сразу.
Перетрясли все окрестности, но это ничего не дало. Патрули, организованные шерифом, вернулись ни с чем. Тимми испарился, как Деннис Хейлброн несколько лет тому назад.
Подозрение в похищении ребенка вывело на сцену агентов ФБР. Сара сразу подумала о Джейми.
— Он собирался меня найти через четыре года, — объясняла она шерифу, — и приехал… пришел, чтобы забрать ребенка, как и обещал. Это он, я в этом уверена!
— Джейми Морисетт, — пробурчал шериф, записывая, — он и есть отец ребенка? Вы были женаты? Разведены? Получил ли он право в суде легально навещать ребенка? Препятствовали вы этому праву, скрывшись здесь и не сообщив ему нового адреса?
Машина заработала на полную катушку. Сара снова и снова должна была рассказывать свою историю. Здесь, в сонном Хевен-Ридже, она звучала как-то особенно невероятно. Сара это осознавала по мере того, как излагала факты. Ей казалось, что она говорит недостаточно внятно, слишком нервничает, слишком агрессивна, что выражения более резкие, чем должны быть у матери, полумертвой от тревоги.
Шериф казался ей медлительным и неуклюжим. Ему все надо было повторять трижды. Сара представила себе, как полицейские комментируют события между собой: «Еще одна сумасшедшая история. У них это, должно быть, наследственное. Ее дед, Джоб, был не в своем уме!»
Она догадывалась, что уже на следующий день жены полицейских растрезвонят по всей деревне факты ее биографии. Скоро ее частная жизнь станет объектом для досужих пересудов за задернутыми занавесками.
— Гляди-ка, — усмехнутся торговцы, — она не вдова вовсе.
— Подумайте только, — продолжат злые языки, — какая оказалась грязная история. Дело нечистое, как говорится.
Сара совершила свою первую ошибку, когда на грани нервного срыва оскорбила шерифа, обозвав его бездарной деревенщиной. Позже она горько себя упрекала, но тогда не смогла сдержаться.
Она была ожесточена до предела и считала, что бесконечные облавы, проводимые деревенской полицией, просто обречены на провал. Они теряли время, а нужно было только найти Джейми Морисетта и забрать у него ребенка, вот и все.
Сара поняла, что зашла слишком далеко, когда ей перестали предлагать кофе и сандвичи, которые поедались у нее под носом.
Ни одна женщина из деревни не пришла ее навестить, поддержать. Только Мегги Хейлброн приходила к решетке и стояла, улыбаясь.
— Ничего не бойтесь, — шептала она, взяв Сару за руку. — Не надо плакать, ничего страшного. Тимми с Деннисом. Мы скоро полетим и найдем их обоих, там, наверху. Надо будет только немного увеличить космический корабль, и все. Я вам сделаю местечко. Не бойтесь, без вас не улечу.
Окрестности прочесали еще раз. Это заняло много времени, так как очень немногие вызвались добровольцами, и шерифу надо было задействовать помощников, чтобы сформировать патрули. Вялая солидарность.
Наконец прибыли агенты ФБР, немного возбужденные, с взглядами инквизиторов, но уверенные, что все могут. Они привезли в своем багаже дело Джейми Морисетта.
— Это он украл моего сына! — набросилась на них Сара. — Он поклялся это сделать. Он, конечно, увез Тимми в Луизиану, на болота, туда, где живет его семья. Они луизианцы, они…
— Мы все это знаем, мисс Девон, — отрезал Майк Колхаун. — Но есть одна проблема: Джейми Морисетт уже три года сидит в тюрьме в штате Флорида по обвинению в убийстве лесничего. Он не мог украсть вашего сына. Наши агенты в Луизиане провели обыск у Морисеттов и ничего не нашли, никаких доказательств того, что эти люди принимали участие в похищении. Во всяком случае, все они находятся под постоянным наблюдением.
У Сары подкосились ноги. Для нее виновность Джейми была столь очевидной, что она даже не очень беспокоилась за сына. В ее сознании сложилось простое уравнение: Джейми похитил Тимми, но он не причинит мальчику зла. Полиция его очень быстро найдет и заставит вернуть ребенка. Это был просто вопрос времени. Почти формальность. Во время операции Тимми ничего не будет угрожать.
Заявление специального агента Колхауна лишило Сару последнего успокаивающего аргумента. Если Джейми не виновен, то могло случиться все, что угодно…
Она забилась в кресло и умолкла, едва обращая внимание на то, что ей говорили два типа из Федерального бюро.
— Вы уверены, что он не мог сбежать из тюрьмы? — наконец спросила Сара.
— Джейми Морисетт не главарь организованной преступной группировки, — отвечал агент Миковски. — Он обыкновенный браконьер, мстительный и не очень хитрый. За ним больше ничего нет. Помочь ему могли только члены его семьи. Они под нашим наблюдением, будьте в этом уверены. Если ваш сын спрятан на болотах, то в конце концов мы его найдем.
Но Сара чувствовала, что они совсем не верят в виновность клана Морисеттов.
Вот тогда она совершила вторую ошибку: рассказала о Питере Билтморе, свиноводе, и его безумном предложении.
— Он хотел, чтобы я продала ему Тимми, — бормотала Сара. — Предлагал мне деньги. Он хотел его купить… для своей жены!
Оба типа покачали головами, не проявив большого энтузиазма по поводу новой версии. Им что ни скажи, все равно останутся холоднокровными, как замороженная рыба. Вежливые, сдержанные, противники всякой горячности.
Они сходили к Билтмору. Фермер отрицал все от начала и до конца, обвинив Сару в паранойе. Он говорил, как честный, добропорядочный фермер о бродяге, живущей в дикости за закрытой решеткой зоопарка!
Именитые горожане Хевен-Риджа поддержали свиновода. Кроме того, было общеизвестно, что Сару Девон навещала только Мегги Хейлброн, сумасшедшая с ивового холма. «Два сапога пара», — повторяли свидетели, понимающе улыбаясь.
— У нас небольшая проблема, мисс Девон, — объявил вечером агент Колхаун, усаживаясь напротив Сары. — Питер Билтмор имеет по поводу вашей встречи совсем другую версию, и она сильно отличается от вашей. Я бы хотел дать вам послушать запись.
Он протянул руку и включил маленький магнитофон, поставленный в центр стола. Гнусавый голос фермера доносился из микрофона и походил на голос домового, сидящего в спичечном коробке.
— Я действительно заходил к этой женщине, — рассказывал свиновод, — чтобы предложить ей отдать ребенка на наше полное обеспечение… У меня были причины так поступить. Основательные причины, и моя жена это подтвердит. Мы думали, она плохо обращается с ребенком… что она его бьет. Это было всем ясно, стоило только посмотреть на руки и ноги малыша. Бедный малый был весь в синяках. Я, конечно, вмешался в дело, которое меня не касается, но ведь я был уверен, что, забрав к себе ребенка, смогу защитить его от матери. Вот. А вопрос о том, чтобы «купить» мальчика, как утверждает эта женщина, никогда не стоял! Я надеялся, что малыш, привыкнув к моей жене, в конце концов расскажет, что мать его била.
Колхаун выключил магнитофон.
— Марк Фостер, хозяин магазина, как и многие его клиенты, подтвердил, что у Тимми часто видели синяки на теле, — сказал федеральный агент, делая вид, что просматривает записи. — Некая миссис Уолтерс мне заявила: «Бедный малыш был всегда такой грустный. Его мать запрещала ему заходить внутрь магазина, без сомнения, чтобы другие покупатели не заметили раны, покрывавшие ребенка». Что вы на это ответите?
Сара молчала, оцепенев; бледная, с дрожащими губами, она не могла выдавить из себя ни слова. «Я должна ответить, — подумала она в панике. — Я должна ответить, или они посчитают, что уличили меня».
Но слова застряли в горле. Когда она начала говорить, вместо связных фраз у нее вырывалось какое-то бормотание.
— Тимми не сиделось на месте, — начала она. — Он играл, прыгал, карабкался, падал… я не могла заставить его сидеть спокойно на стуле. Он мальчик четырех лет, полный энергии… ему необходимо много двигаться. Я полагаю, что синяков у него было не меньше и не больше, чем у других детей его возраста.
Сара пыталась сохранить спокойствие, не выходить из себя. Если позволить гневу взять верх, думала она, если обрушиться на Билтмора и торговку из Хевен-Риджа, то у этих двух агентов создастся впечатление, что они имеют дело с женщиной, страдающей острой паранойей. Этого надо было избежать любой ценой.
— Я здесь чужая, — очень тихо объяснила Сара. — Непросто матери-одиночке, приехавшей из города, вписаться в деревенскую среду. Вы это знаете так же хорошо, как и я.
— Но грустный вид ребенка? — настаивал Колхаун. — Как вы это объясните?
— Он скучал, — сказала Сара. — Хотел, чтобы мы вернулись в Лос-Анджелес. Он жаловался, что у него нет друзей.
Поймав себя на том, что говорит о Тимми в прошедшем времени, она в ужасе замолчала. Почему она это сделала? Специальный агент тоже не мог этого не заметить. Какие выводы он мог сделать?
Почему в прошедшем времени? Может быть, в подсознании у нее уже отложилось, что смерть Тимми — дело решенное?
— Все это неприятно, — вздохнул Колхаун. — Мы вынуждены просить вас встретиться с одним из наших психологов, чтобы снять с вас тяжкие обвинения. Это простая формальность. Не смотрите на разговор с психологом как на несправедливость.
Сара кивнула головой, чтобы не отвечать. Она боялась, что если откроет рот, то расплачется.
На следующий же день газеты с оскорбительными заголовками появились на прилавке магазина. Первая полоса местной газеты кричала: «Второе похищение в Хевен-Ридже. Мать подозревают в дурном обращении с ребенком. По некоторым слухам, нельзя исключать возможности детоубийства, представленного как похищение… Клевета или серьезный след?»
Сара была готова увидеть нечто подобное, но упала в обморок, не дочитав до конца огромного заголовка.
Очнулась она в своей кровати под холодным взглядом агентов Колхауна и Миковски. Ей сообщили, что психолог из их ведомства желает с ней побеседовать.
Психологом, срочно направленным Федеральным бюро, оказалась женщина лет пятидесяти, худая и сдержанная, с седыми волосами. Она была одета в костюм, купленный у Блумингдейла, и явно плохо перенесла путешествие. Беседа началась с бесконечно долгих тестов, которые подвергли нервы Сары тяжелым испытаниям. Ее старались заманить в ловушку, и она понимала это. Сара вдруг превратилась из жертвы в преступницу. Такой поворот событий не мог ее утешить. Как нужно себя вести? Нужно ли кричать, бушевать, протестовать, рискуя утвердить наблюдателей в мысли, что она не в своем уме? «Но если я останусь спокойной, — подумала Сара, — то они увидят во мне бесчувственную психопатку».
Задача казалась неразрешимой.
Наконец психолог, которую звали Нив О'Патрик, вытащила из своего кейса детские книжки Сары, опубликованные в течение последних четырех лет, и разложила их перед ней. Страницы книжечек, иллюстрированных яркими рисунками, были переложены закладками.
— Я обнаружила в ваших произведениях некоторые повторяющиеся темы, которые стали для вас почти навязчивыми, — объявила женщина. — Джо, кролик, унесенный Фрацци-лисом… Бемби — слон, побитый своим вожаком, как и горилла Денвер из Маленького цирка монстров. Зачем эти повторяющиеся телесные наказания? Ваши родители вас били?
Саре хотелось расхохотаться. Если бы эта женщина знала Джона Латимера и Сесилию, какими нелепыми показались бы подобные обвинения!
— Дети, которых бьют, становятся взрослыми, превращаясь в жестоких родителей, — говорила Нив О'Патрик. — Они не представляют себе другого воздействия на детей, и это становится для них проклятием, от которого невозможно избавиться. В некотором роде они не отвечают за то, что делают.
— Вы хотите меня убедить, что я плохо обращалась со своим ребенком, потому что мои родители меня били? — забеспокоилась Сара, вцепившись ногтями в стол. — Если бы вы знали моих родителей, то такая идея показалась бы вам глупой.
— Я их знаю, — сухо отрезала женщина с седым шиньоном. — Вчера вечером встречалась с ними.
По ее тону было ясно: разговор с четой Девон подтвердил ее гипотезу. Сначала Сара растерялась, а потом представила себе психолога нос к носу с Джоном Латимером, сломленным, старым, на грани алкоголизма, и истеричную Сесилию, с больными нервами, плюхающуюся на стул так, что трещат половицы. Какой вывод из увиденного сделала О'Патрик? Возможно, психолог увидела жалких развалин в конце жизни, парочку деклассированных элементов, терзаемых тайными муками, а может быть, и угрызениями совести?
— Они… они такими не были, когда я была маленькой, — поспешила уточнить Сара. — Папа разорился, — биржевой крах на азиатских рынках. А до того они были очень милыми, приятными людьми.
— Выросшие дети, которых избивали, имеют привычку выдумывать волшебные сказки о своей юности, — объяснила Нив. — Это миф, за который они цепляются изо всех сил. Разве не необходимость создать миф толкнула вас к сочинению сказок? Вы сделали выдумку своей профессией. Такая профессия может стать логическим продолжением фантазий, которые вы создали для того, чтобы замаскировать дурное обращение с вами. — Она понизила голос, чтобы добавить: — Сара, расскажите мне откровенно, ваш отец совершал насилие над вами, когда вы были девочкой?
Окончание беседы проходило в таком же тоне, и Саре понадобились все силы, чтобы сохранить самоконтроль. Ей, кстати, заметили, что некоторые картинки, которыми она иллюстрировала свои книги, имеют некий сексуальный подтекст. Под указующим карандашом женщины с седым шиньоном все становилось мерзким: куст можжевельника превращался в лобок, а прямое дерево — в пенис, заставляя Сару думать, что в течение пяти лет она работала у издателя, специализирующегося на порнографии.
Потом нужно было подробно рассказать о своем приключении с Джейми Морисеттом, подтвердить, что отец ребенка не совершал над ней никакого сексуального насилия.
— Он меня не насиловал, — вздохнула Сара, — если вы именно это хотите услышать. Это было обыкновенное приключение, фантазия без завтрашнего дня… которая вышла из-под контроля. Я не думала, что он станет таким авторитарным, таким угрожающим. В то время я считала, что все знаю о парнях, но мне никогда не приходилось встречаться с подобными типами.
— Его сила и агрессивность вас привлекали… — заключила Нив. — Возбуждали. Надо думать, вы имели сексуальные отношения только в атмосфере насилия. С жертвами инцеста всегда так. Они инстинктивно выбирают партнеров, которые совершают над ними насилие, унижают их, потому что считают себя ничего не стоящими, навсегда замаранными. Еще глубже — они уверены, что должны быть наказаны за те мерзости, которые с ними произошли в детстве. В сущности, они обречены использовать некоторые формы мазохизма.
— Джейми был красив, и он мне понравился, вот и все, — возразила Сара. — Может быть, вы сами хотели с ним переспать? Разве обязательно придумывать, что ваш отец приставал к вам в десять лет?
— Десять лет? — подчеркнула Нив. — Почему именно десять лет? Именно в этом возрасте ваш отец навязывал вам свои ласки?
Круг замкнулся. Теперь все имело значение, любое случайное слово могло оказаться роковым. Сара была готова побиться об заклад, что еще неделя такого обращения, и она усомнится в собственном разуме. Простые подростковые фантазии превращались в «воспоминания», а невинное замечание «Это смешно!» — в «Почему бы и нет?».
— Я спрашиваю себя, — продолжала мягко женщина с шиньоном, — не воображали ли вы себе похищение как единственный способ избежать дурного обращения? Такой вывод напрашивается из ваших произведений. Животные, с которыми плохо обращались, похищаются кем-то, кто впоследствии становится их другом. Они видят его своим спасителем. В каждодневной жизни ребенок, с которым плохо обращаются, не имеет возможности убежать из семьи. Кроме того, в своем уходе он видит некое предательство, хотя мечтает, чтобы его похитили, потому что в этом случае он не будет чувствовать себя виноватым в побеге. Когда вы были ребенком, вы хотели быть украденной?
Дом, который освещался керосином, показался им подозрительным. Сара это почувствовала сразу.
Перетрясли все окрестности, но это ничего не дало. Патрули, организованные шерифом, вернулись ни с чем. Тимми испарился, как Деннис Хейлброн несколько лет тому назад.
Подозрение в похищении ребенка вывело на сцену агентов ФБР. Сара сразу подумала о Джейми.
— Он собирался меня найти через четыре года, — объясняла она шерифу, — и приехал… пришел, чтобы забрать ребенка, как и обещал. Это он, я в этом уверена!
— Джейми Морисетт, — пробурчал шериф, записывая, — он и есть отец ребенка? Вы были женаты? Разведены? Получил ли он право в суде легально навещать ребенка? Препятствовали вы этому праву, скрывшись здесь и не сообщив ему нового адреса?
Машина заработала на полную катушку. Сара снова и снова должна была рассказывать свою историю. Здесь, в сонном Хевен-Ридже, она звучала как-то особенно невероятно. Сара это осознавала по мере того, как излагала факты. Ей казалось, что она говорит недостаточно внятно, слишком нервничает, слишком агрессивна, что выражения более резкие, чем должны быть у матери, полумертвой от тревоги.
Шериф казался ей медлительным и неуклюжим. Ему все надо было повторять трижды. Сара представила себе, как полицейские комментируют события между собой: «Еще одна сумасшедшая история. У них это, должно быть, наследственное. Ее дед, Джоб, был не в своем уме!»
Она догадывалась, что уже на следующий день жены полицейских растрезвонят по всей деревне факты ее биографии. Скоро ее частная жизнь станет объектом для досужих пересудов за задернутыми занавесками.
— Гляди-ка, — усмехнутся торговцы, — она не вдова вовсе.
— Подумайте только, — продолжат злые языки, — какая оказалась грязная история. Дело нечистое, как говорится.
Сара совершила свою первую ошибку, когда на грани нервного срыва оскорбила шерифа, обозвав его бездарной деревенщиной. Позже она горько себя упрекала, но тогда не смогла сдержаться.
Она была ожесточена до предела и считала, что бесконечные облавы, проводимые деревенской полицией, просто обречены на провал. Они теряли время, а нужно было только найти Джейми Морисетта и забрать у него ребенка, вот и все.
Сара поняла, что зашла слишком далеко, когда ей перестали предлагать кофе и сандвичи, которые поедались у нее под носом.
Ни одна женщина из деревни не пришла ее навестить, поддержать. Только Мегги Хейлброн приходила к решетке и стояла, улыбаясь.
— Ничего не бойтесь, — шептала она, взяв Сару за руку. — Не надо плакать, ничего страшного. Тимми с Деннисом. Мы скоро полетим и найдем их обоих, там, наверху. Надо будет только немного увеличить космический корабль, и все. Я вам сделаю местечко. Не бойтесь, без вас не улечу.
Окрестности прочесали еще раз. Это заняло много времени, так как очень немногие вызвались добровольцами, и шерифу надо было задействовать помощников, чтобы сформировать патрули. Вялая солидарность.
Наконец прибыли агенты ФБР, немного возбужденные, с взглядами инквизиторов, но уверенные, что все могут. Они привезли в своем багаже дело Джейми Морисетта.
— Это он украл моего сына! — набросилась на них Сара. — Он поклялся это сделать. Он, конечно, увез Тимми в Луизиану, на болота, туда, где живет его семья. Они луизианцы, они…
— Мы все это знаем, мисс Девон, — отрезал Майк Колхаун. — Но есть одна проблема: Джейми Морисетт уже три года сидит в тюрьме в штате Флорида по обвинению в убийстве лесничего. Он не мог украсть вашего сына. Наши агенты в Луизиане провели обыск у Морисеттов и ничего не нашли, никаких доказательств того, что эти люди принимали участие в похищении. Во всяком случае, все они находятся под постоянным наблюдением.
У Сары подкосились ноги. Для нее виновность Джейми была столь очевидной, что она даже не очень беспокоилась за сына. В ее сознании сложилось простое уравнение: Джейми похитил Тимми, но он не причинит мальчику зла. Полиция его очень быстро найдет и заставит вернуть ребенка. Это был просто вопрос времени. Почти формальность. Во время операции Тимми ничего не будет угрожать.
Заявление специального агента Колхауна лишило Сару последнего успокаивающего аргумента. Если Джейми не виновен, то могло случиться все, что угодно…
Она забилась в кресло и умолкла, едва обращая внимание на то, что ей говорили два типа из Федерального бюро.
— Вы уверены, что он не мог сбежать из тюрьмы? — наконец спросила Сара.
— Джейми Морисетт не главарь организованной преступной группировки, — отвечал агент Миковски. — Он обыкновенный браконьер, мстительный и не очень хитрый. За ним больше ничего нет. Помочь ему могли только члены его семьи. Они под нашим наблюдением, будьте в этом уверены. Если ваш сын спрятан на болотах, то в конце концов мы его найдем.
Но Сара чувствовала, что они совсем не верят в виновность клана Морисеттов.
Вот тогда она совершила вторую ошибку: рассказала о Питере Билтморе, свиноводе, и его безумном предложении.
— Он хотел, чтобы я продала ему Тимми, — бормотала Сара. — Предлагал мне деньги. Он хотел его купить… для своей жены!
Оба типа покачали головами, не проявив большого энтузиазма по поводу новой версии. Им что ни скажи, все равно останутся холоднокровными, как замороженная рыба. Вежливые, сдержанные, противники всякой горячности.
Они сходили к Билтмору. Фермер отрицал все от начала и до конца, обвинив Сару в паранойе. Он говорил, как честный, добропорядочный фермер о бродяге, живущей в дикости за закрытой решеткой зоопарка!
Именитые горожане Хевен-Риджа поддержали свиновода. Кроме того, было общеизвестно, что Сару Девон навещала только Мегги Хейлброн, сумасшедшая с ивового холма. «Два сапога пара», — повторяли свидетели, понимающе улыбаясь.
— У нас небольшая проблема, мисс Девон, — объявил вечером агент Колхаун, усаживаясь напротив Сары. — Питер Билтмор имеет по поводу вашей встречи совсем другую версию, и она сильно отличается от вашей. Я бы хотел дать вам послушать запись.
Он протянул руку и включил маленький магнитофон, поставленный в центр стола. Гнусавый голос фермера доносился из микрофона и походил на голос домового, сидящего в спичечном коробке.
— Я действительно заходил к этой женщине, — рассказывал свиновод, — чтобы предложить ей отдать ребенка на наше полное обеспечение… У меня были причины так поступить. Основательные причины, и моя жена это подтвердит. Мы думали, она плохо обращается с ребенком… что она его бьет. Это было всем ясно, стоило только посмотреть на руки и ноги малыша. Бедный малый был весь в синяках. Я, конечно, вмешался в дело, которое меня не касается, но ведь я был уверен, что, забрав к себе ребенка, смогу защитить его от матери. Вот. А вопрос о том, чтобы «купить» мальчика, как утверждает эта женщина, никогда не стоял! Я надеялся, что малыш, привыкнув к моей жене, в конце концов расскажет, что мать его била.
Колхаун выключил магнитофон.
— Марк Фостер, хозяин магазина, как и многие его клиенты, подтвердил, что у Тимми часто видели синяки на теле, — сказал федеральный агент, делая вид, что просматривает записи. — Некая миссис Уолтерс мне заявила: «Бедный малыш был всегда такой грустный. Его мать запрещала ему заходить внутрь магазина, без сомнения, чтобы другие покупатели не заметили раны, покрывавшие ребенка». Что вы на это ответите?
Сара молчала, оцепенев; бледная, с дрожащими губами, она не могла выдавить из себя ни слова. «Я должна ответить, — подумала она в панике. — Я должна ответить, или они посчитают, что уличили меня».
Но слова застряли в горле. Когда она начала говорить, вместо связных фраз у нее вырывалось какое-то бормотание.
— Тимми не сиделось на месте, — начала она. — Он играл, прыгал, карабкался, падал… я не могла заставить его сидеть спокойно на стуле. Он мальчик четырех лет, полный энергии… ему необходимо много двигаться. Я полагаю, что синяков у него было не меньше и не больше, чем у других детей его возраста.
Сара пыталась сохранить спокойствие, не выходить из себя. Если позволить гневу взять верх, думала она, если обрушиться на Билтмора и торговку из Хевен-Риджа, то у этих двух агентов создастся впечатление, что они имеют дело с женщиной, страдающей острой паранойей. Этого надо было избежать любой ценой.
— Я здесь чужая, — очень тихо объяснила Сара. — Непросто матери-одиночке, приехавшей из города, вписаться в деревенскую среду. Вы это знаете так же хорошо, как и я.
— Но грустный вид ребенка? — настаивал Колхаун. — Как вы это объясните?
— Он скучал, — сказала Сара. — Хотел, чтобы мы вернулись в Лос-Анджелес. Он жаловался, что у него нет друзей.
Поймав себя на том, что говорит о Тимми в прошедшем времени, она в ужасе замолчала. Почему она это сделала? Специальный агент тоже не мог этого не заметить. Какие выводы он мог сделать?
Почему в прошедшем времени? Может быть, в подсознании у нее уже отложилось, что смерть Тимми — дело решенное?
— Все это неприятно, — вздохнул Колхаун. — Мы вынуждены просить вас встретиться с одним из наших психологов, чтобы снять с вас тяжкие обвинения. Это простая формальность. Не смотрите на разговор с психологом как на несправедливость.
Сара кивнула головой, чтобы не отвечать. Она боялась, что если откроет рот, то расплачется.
* * *
На следующий же день газеты с оскорбительными заголовками появились на прилавке магазина. Первая полоса местной газеты кричала: «Второе похищение в Хевен-Ридже. Мать подозревают в дурном обращении с ребенком. По некоторым слухам, нельзя исключать возможности детоубийства, представленного как похищение… Клевета или серьезный след?»
Сара была готова увидеть нечто подобное, но упала в обморок, не дочитав до конца огромного заголовка.
Очнулась она в своей кровати под холодным взглядом агентов Колхауна и Миковски. Ей сообщили, что психолог из их ведомства желает с ней побеседовать.
Психологом, срочно направленным Федеральным бюро, оказалась женщина лет пятидесяти, худая и сдержанная, с седыми волосами. Она была одета в костюм, купленный у Блумингдейла, и явно плохо перенесла путешествие. Беседа началась с бесконечно долгих тестов, которые подвергли нервы Сары тяжелым испытаниям. Ее старались заманить в ловушку, и она понимала это. Сара вдруг превратилась из жертвы в преступницу. Такой поворот событий не мог ее утешить. Как нужно себя вести? Нужно ли кричать, бушевать, протестовать, рискуя утвердить наблюдателей в мысли, что она не в своем уме? «Но если я останусь спокойной, — подумала Сара, — то они увидят во мне бесчувственную психопатку».
Задача казалась неразрешимой.
Наконец психолог, которую звали Нив О'Патрик, вытащила из своего кейса детские книжки Сары, опубликованные в течение последних четырех лет, и разложила их перед ней. Страницы книжечек, иллюстрированных яркими рисунками, были переложены закладками.
— Я обнаружила в ваших произведениях некоторые повторяющиеся темы, которые стали для вас почти навязчивыми, — объявила женщина. — Джо, кролик, унесенный Фрацци-лисом… Бемби — слон, побитый своим вожаком, как и горилла Денвер из Маленького цирка монстров. Зачем эти повторяющиеся телесные наказания? Ваши родители вас били?
Саре хотелось расхохотаться. Если бы эта женщина знала Джона Латимера и Сесилию, какими нелепыми показались бы подобные обвинения!
— Дети, которых бьют, становятся взрослыми, превращаясь в жестоких родителей, — говорила Нив О'Патрик. — Они не представляют себе другого воздействия на детей, и это становится для них проклятием, от которого невозможно избавиться. В некотором роде они не отвечают за то, что делают.
— Вы хотите меня убедить, что я плохо обращалась со своим ребенком, потому что мои родители меня били? — забеспокоилась Сара, вцепившись ногтями в стол. — Если бы вы знали моих родителей, то такая идея показалась бы вам глупой.
— Я их знаю, — сухо отрезала женщина с седым шиньоном. — Вчера вечером встречалась с ними.
По ее тону было ясно: разговор с четой Девон подтвердил ее гипотезу. Сначала Сара растерялась, а потом представила себе психолога нос к носу с Джоном Латимером, сломленным, старым, на грани алкоголизма, и истеричную Сесилию, с больными нервами, плюхающуюся на стул так, что трещат половицы. Какой вывод из увиденного сделала О'Патрик? Возможно, психолог увидела жалких развалин в конце жизни, парочку деклассированных элементов, терзаемых тайными муками, а может быть, и угрызениями совести?
— Они… они такими не были, когда я была маленькой, — поспешила уточнить Сара. — Папа разорился, — биржевой крах на азиатских рынках. А до того они были очень милыми, приятными людьми.
— Выросшие дети, которых избивали, имеют привычку выдумывать волшебные сказки о своей юности, — объяснила Нив. — Это миф, за который они цепляются изо всех сил. Разве не необходимость создать миф толкнула вас к сочинению сказок? Вы сделали выдумку своей профессией. Такая профессия может стать логическим продолжением фантазий, которые вы создали для того, чтобы замаскировать дурное обращение с вами. — Она понизила голос, чтобы добавить: — Сара, расскажите мне откровенно, ваш отец совершал насилие над вами, когда вы были девочкой?
Окончание беседы проходило в таком же тоне, и Саре понадобились все силы, чтобы сохранить самоконтроль. Ей, кстати, заметили, что некоторые картинки, которыми она иллюстрировала свои книги, имеют некий сексуальный подтекст. Под указующим карандашом женщины с седым шиньоном все становилось мерзким: куст можжевельника превращался в лобок, а прямое дерево — в пенис, заставляя Сару думать, что в течение пяти лет она работала у издателя, специализирующегося на порнографии.
Потом нужно было подробно рассказать о своем приключении с Джейми Морисеттом, подтвердить, что отец ребенка не совершал над ней никакого сексуального насилия.
— Он меня не насиловал, — вздохнула Сара, — если вы именно это хотите услышать. Это было обыкновенное приключение, фантазия без завтрашнего дня… которая вышла из-под контроля. Я не думала, что он станет таким авторитарным, таким угрожающим. В то время я считала, что все знаю о парнях, но мне никогда не приходилось встречаться с подобными типами.
— Его сила и агрессивность вас привлекали… — заключила Нив. — Возбуждали. Надо думать, вы имели сексуальные отношения только в атмосфере насилия. С жертвами инцеста всегда так. Они инстинктивно выбирают партнеров, которые совершают над ними насилие, унижают их, потому что считают себя ничего не стоящими, навсегда замаранными. Еще глубже — они уверены, что должны быть наказаны за те мерзости, которые с ними произошли в детстве. В сущности, они обречены использовать некоторые формы мазохизма.
— Джейми был красив, и он мне понравился, вот и все, — возразила Сара. — Может быть, вы сами хотели с ним переспать? Разве обязательно придумывать, что ваш отец приставал к вам в десять лет?
— Десять лет? — подчеркнула Нив. — Почему именно десять лет? Именно в этом возрасте ваш отец навязывал вам свои ласки?
Круг замкнулся. Теперь все имело значение, любое случайное слово могло оказаться роковым. Сара была готова побиться об заклад, что еще неделя такого обращения, и она усомнится в собственном разуме. Простые подростковые фантазии превращались в «воспоминания», а невинное замечание «Это смешно!» — в «Почему бы и нет?».
— Я спрашиваю себя, — продолжала мягко женщина с шиньоном, — не воображали ли вы себе похищение как единственный способ избежать дурного обращения? Такой вывод напрашивается из ваших произведений. Животные, с которыми плохо обращались, похищаются кем-то, кто впоследствии становится их другом. Они видят его своим спасителем. В каждодневной жизни ребенок, с которым плохо обращаются, не имеет возможности убежать из семьи. Кроме того, в своем уходе он видит некое предательство, хотя мечтает, чтобы его похитили, потому что в этом случае он не будет чувствовать себя виноватым в побеге. Когда вы были ребенком, вы хотели быть украденной?