Ну, а на этот раз все было совсем иначе. Сергей и не думал спать, а невидимый бегун уже появился. Всегда бегуна слышали оба — а на этот раз, похоже, только он. Подруга (назовем ее Зина) вовсе и не слышала ничего. И на этот раз Сергей ненадолго, под самое утро, но уснул. Сам он уверен, что спал не больше нескольких минут, но за это время что-то неуловимо изменилось.
   То у него была уверенность, что его подруга спит, а теперь она вовсе не спала и вела себя как-то необычно… То есть знакомы молодые люди были так недолго, что Сергею трудно было бы сказать, что для этой женщины обычно, а что нет. Но до сих пор, по крайней мере, она не порывалась ни кусаться, ни царапаться, не издавала каких-то животных звуков. А тут она стала вдруг урчать, как довольная собака урчит, потягиваясь, и укусила Сергея за плечо. Что такое?! Сначала было просто удивление, когда не очень знакомая подруга начала придвигаться то ли к плечу, то ли к шее, хотела то ли поцеловать, то ли укусить. Во всяком случае, такое поведение было для нее необычно… И Сергей очень удивился, а удивившись, отодвинулся. И стало сразу же заметно, что молодая женщина чем-то очень раздосадована, недовольна.
   Повизгивая (чем опять же вызывала ассоциации с овчаркой), женщина подползала к Сергею. Интуитивно он чувствовал, она целится в шею и в плечо, и искоса посмотрел на нее. Вообще-то, есть представление, что настоящий облик какой-то сущности невозможно увидеть, если посмотреть на нее в упор. Смотреть надо боковым зрением, почти что тайком. Только тогда можно будет разглядеть настоящий облик этой сущности и понять, что же скрывается за ее обманчивой внешностью.
   Волей-неволей Сергей посмотрел именно так. И обомлел, сердце зашлось безумными скачками, выскакивая из груди: два огромных, сантиметров по пять, клыка то выскакивали из верхней челюсти, то заходили обратно. Эти клыки вели себя, как когти у хищников кошачьей породы, которые могут их то выпускать, то опять прятать в подушечках лап. То выскочат — то обратно в челюсть… Но гораздо больше клыков потряс воображение Сергея взгляд Зины. Не то, чтобы раньше Зина оказалась какой-то особенно доброй, замечательной по своим душевным качествам женщиной, — обычная в меру сентиментальная, в меру расчетливая потаскушка. Но тут на Сергея обращен был взгляд совершенно жуткий, нечеловеческий. Взгляд хищника.
   — Подожди… Ты посмотри — светает уже! Слушай, а ты фильм «Новые амазонки» видела? Смотри — совсем сереет, ночь-то кончилась! Хочешь кофе?
   Сергей болтал без перерыва, стараясь совсем не смотреть на Зину. Уже стоя возле постели, торопливо натягивая на себя одежду, он бросил еще один взгляд искоса, боковым зрением. Зина сидела на постели, и Сергей прекрасно видел и тот же самый взгляд, и по крайней мере один нервно выскакивающий клык (женщина сидела к нему боком).
   Сергей уже совсем оделся, когда Зинаида встала и, как была в розовой комбинации, стала к нему придвигаться. Парень повернулся к ней лицом к лицу и встретил совершенно обычный, немного недоуменный взгляд женщины, которую вдруг оставляют.
   — Зина, ты помнишь, как тут дверь закрывать? Захлопнешь, и все, дело небольшое… Понимаешь, у меня тут дело есть, очень серьезное. Сегодня мы с тобой на старом месте, хорошо? В общем, я пошел, и давай уже до вечера…
   — Ты разве меня не поцелуешь?
   Это прозвучало так недоумевающе, так жалобно, что Сергей невольно заколебался.
   — Сейчас…— Сергей стал копаться в карманах, как бы в поисках ключа или расчески, а сам опять «включил» боковое зрение. Ну да, все правильно; тот самый тяжелый взгляд хищника, сосредоточенно уставившегося на жертву. И зря он промедлил — Зина уже двинулась к нему, повизгивая как-то по-животному, раскрывая объятия. Пришлось заводить ту же шарманку: — Подожди… Ага, вот он! Зин, смотри, совсем рассвело! Представляешь, мне идти, уже светло совсем! Смотри — совсем сереет, ночь-то кончилась! Хочешь кофе? Ты помнишь, где тут у нас кофе?
   Неся всю эту чепуху, Сергей отступал лицом к Зине, пока не уперся в выходную дверь спиной (Зина еле слышно тукала пятками за ним). Как будто Зина хотела все же поцеловать его на прощание… Тогда Сергей протянул руку к выключателю и быстренько сузил щели глаз.
   — Сережка, ты чего?
   Зина недовольно моргала, заслонялась от света. Она вела себя вполне естественно. Вполне так, как должна вести себя молодая женщина, любовник которой стал вдруг совершать какие-то необъяснимые действия и еще вдруг коварно ослепил ее в коридоре. Но Сергей уже ничего не ждал, ничего не выяснял и ничего даже не думал делать, кроме одного… кроме спасения.
   И Сергей резко нырнул в сторону, распахнул дверь и выбежал на площадку, захлопнув дверь перед Зинкиным носом. И только на улице отпустил ледяной, нечеловеческий страх. Так отпустил, что Сергей с час просидел в сквере, беспрерывно курил и отходил от пережитого. Спустя несколько часов он вернул ключи от квартиры владельцу, рассказал, что он думает об этой квартире, и, как нетрудно догадаться, не пришел вечером на свидание с Зиной.
   — А ты уверен, что это была она?
   — В смысле, что Зина ушла уже, пока я спал, а вместо нее оказалось… что-то другое, да? Вряд ли такое возможно, Зина обычно позже меня просыпается… Но, теоретически рассуждая, могла. Я сплю, она что-то услышала… эдакое, в духе квартиры, и ушла… Только как это определишь?
   — Например по тому, были ли в комнате детали ее туалета. Если не были — значит, она уже ушла. Вряд ли вампиры дошли до такой стадии камуфляжа, чтобы создавать все детали дамского туалета там, где их обычно оставляет Зинаида… Логично?
   — Логично… Она обычно тряпочки аккуратно вешает на стул. А я, хоть убейте, не обратил внимания — было там что-то или нет.
   — Вот это жаль. Потом что? Типичные родинки, шрамчики, особенности… так сказать, особые приметы. Но этого, конечно же, ты тоже не смотрел, не до того было.
   — Верно… А вы правда думаете, что Зинка ушла и ее подменили?
   — Скорее скажем так — я это допускаю. И что подменили, и что пока ты спал… э-ээ…
   — Не может быть!
   — Почему? Дали по башке, чтобы тихо, и в какую-то дырку в стене… А на ее место — нечто в розовой комбинации. А тут ты и проснулся некстати…
   — Кошмар…
   — А не спи с кем попало, голубок! Не то еще будет.
   — Намекаете на СПИД?
   — А что страшнее — СПИД или какой-то паршивый вампир? Тем более такой, что от него даже мы с тобой можем уйти… В мое время хорошо, рисковали в основном гонореей. А тут— и СПИД, и кожный шанкр, и сифилис, и прочая тропическая прелесть… Вампиры — это тьфу!
   И, проведя этот воспитательный пассаж, я попытался понять: и правда, что же именно сделала поганая квартирка, не к ночи будь помянута? Подменила она Зину, уничтожила бедную девицу и подсунула вместо нее какую-то гадость? Или неведомое в этой квартире проявило себя так, что прогнало девицу, и теперь Зина просто не знает, как ей подойти к Юре? Может, чувствует себя предательницей и боится на глаза показаться?
   Или же квартира как-то изменила, изуродовала саму Зину? Так что странный взгляд и эти самые… из верхней челюсти, были все-таки Зинины? Так сказать, превратилась девушка в чудовище?
   Всего этого я не знаю, не знает, конечно, и Сергей. Мне проще, потому что, и не сунув носа в эту квартиру, я получил о ней некоторые сведения… И теперь жду, что же будет происходить с теми, кто захочет продолжать пользоваться этой квартирой? Так естествоиспытатель ждет, загрызут ли старого льва гиены или съедят ли дикие своего бывшего вождя после отставки.

Глава 19
НА ГОРЕ ДРУИДОВ

   Да нет никакой русской культуры! Все это — похищенное у нас, шаманов! Само имя Иван — это искаженное Юван, а крик «ура» происходит от шаманских окриков!
Один крупный писатель из Ханты-мансийского национального округа


   …Заклинатель дождей и туманов
   И убийца с глазами гиены.
Н. Гумилев

   Многие читатели помнят, наверное, невероятно дождливое, ветреное лето 1998 года. Во всей Европе в это лето сносило мосты, заливало города и деревни, размывало дороги, валило столбы электропередачи. Погибло несколько человек и несколько сотен голов скота, ущерб исчислялся в десятки миллионов долларов. Помните?
   Не настаивая особенно ни на чем, я, кажется могу рассказать о причине всех этих ужасов и бедствий. Все дело в том что в Вену приехал один сильный шаман из Тувы… То есть дело, конечно же, не в том, что он приехал и сошел с поезда в Вене и поселился в гостинице. А дело в том, что он еще немного покамлал, и вопрос еще, где именно покамлал…
   В общем, журналисты были в восторге. Еще бы! Не каждый день приезжает в Вену маленький, спокойный человек в национальном халате, со сложной прической и целым набором шаманских амулетов, бубнов и колотушек. Даже особой проблемы общения не было, потому что шаман хорошо знал по-русски, а переводчика нашли очень легко. Сначала шамана фотографировали, что называется, во всех видах, прямо в редакциях газет, на улицах и площадях. Фотографии: шаман пьет газированную воду на Пратере — центральной улице Вены. Шаман смущенно улыбается и пожимает руку журналистам и членам городского совета. Шаман сидит в кресле и задумчиво водит пальцем по краешку бубна.
   Потом шамана попросили покамлать.
   — Нельзя. Камлать где попало нельзя, надо специальное место…
   — Мы сделаем специальное место! Вы только скажите, что надо!
   — Ничего не надо… Такое место делать не надо, его искать надо.
   — Поехали искать!
   — Поехали…
   Шамана возили по окрестностям Вены, и в газеты пошли новые фотографии: шаман смотрит на умытых немецких коров, шаман пьет пиво с фермером, шаман отдыхает под дубом, шаман рассказывает австрийским и венгерским журналистам, где можно камлать, а где нельзя, и показывает рукой.
   На второй день поездок шаман показал на высокую гору, нависающую над городом, — один из отрогов массива Венский Лес. Мол, давайте поднимемся, посмотрим. Вот тут-то, на одном из отрогов Альп, шаман четко и ясно сказал — камлать надо именно здесь!
   Восторгу журналистов и вообще всей почтеннейшей публики не было никакого предела: австрийцы уже было решили, что все так и ограничится общими разговорами, маханием рук и сравниванием разных равнинных мест. А оказывается, шаман вовсе и не забыл, куда и зачем его возили! Значит, дикий человек из Центральной Азии готов поколдовать у них на глазах, вот здорово!
   — Только давайте не сегодня, а завтра!
   — Давайте… А почему именно завтра?
   — Потому что завтра суббота!
   Понял ли важность субботы шаман, неизвестно, но хозяева, принимающая сторона, очень радовались. Городские власти позволили газете распоряжаться участком земли на этой горе, как мне рассказывали, недалеко от Хютгельдорфа, по дороге в Линц. К горе вела отличная дорога, и всего метрах в ста от места камлания можно было поставить столики под зонтиками и все необходимое для культурного отдыха.
   В пятницу вечером газета сообщила о завтрашнем мероприятии и пригласила горожан поразвлечься. Владельцы гостиниц, мотелей, ресторанов и закусочных ломились в редакцию и бурно готовились завалить почтенных зрителей сосисками в тесте, кока-колой и вообще всем необходимым для культурного увеселения, вплоть до бифштексов и дорогого коньяка.
   Только один пожилой профессор, сотрудник местного музея, выразил некоторые опасения…
   — Ведь это особая гора, — разъяснял профессор Лутцдольф. — Ведь до того, как германцы и славяне стали оспаривать друг у друга эти земли, тут обитали кельтские племена… Кельты поклонялись горам и камням, и эта гора была у них священной. Не случайно ведь на склонах этой горы еще в прошлом веке сделали страшноватую находку — несколько расчлененных скелетов. Людей убили на склонах горы, возле выходов беловатого известняка. Наверное, друиды-жрецы древних кельтов поклонялись этой отвесной бело-серой скале и приносили здесь свои жертвы.
   Друиды вообще отличались совершенно исключительной жестокостью. Такой, что даже сами кельты их боялись и при появлении друида тут же уступали ему дорогу и разбегались: ведь друид в любой момент мог избрать в качестве жертвы всякого, кто понравится ему… или того, кто не понравится. А жертве порой вспарывали живот, пришпиливали бронзовым ножом кишки к стволу священного дерева (обычно это была ель или дуб) и гоняли вокруг ствола несчастного, пока кишки не наматывались на ствол. А по тому, как именно вываливались внутренности, друиды предсказывали судьбу. Не судьбу жертвы, разумеется, с жертвой-то все и так было ясно. А судьбу войны, переселения в другие места или новой женитьбы вождя…
   А пленных друиды, сойдясь в лунные ночи на живописных лужайках, раздавливали огромными камнями, поднимая их сразу вдесятером и обрушивая на поваленного на землю человека. Тот еще бился, а друиды деловито отрезали у него руки, ноги, голову и вообще все, что только торчало из-под камня, и тоже делали далеко идущие выводы из того, что же именно там торчит.
   Похоже, писал профессор Лутцдольф, на горе над Хютгельдорфом как раз и проводились такого рода мероприятия, и он не уверен, что надо беспокоить прах несчастных жертв или тревожить эту самую гору…
   Разумеется, никто и не подумал отменить мероприятие, и выступление профессора только послужило ему бесплатной рекламой, и субботние номера вышли еще и с рассказом Лутцдольфа и заголовками типа: «Друид из Сибири».
   Самым спокойным был как раз сам шаман, потому что по-немецки он не читал, а смысл рекламы, издания газет и торговли гамбургерами и пивом от него как-то ускользал… Ну что возьмешь с дикаря!
   Часам к двенадцати шамана отвезли на гору, и несколько бригад тележурналистов из разных компаний навели камеры, а до сотни людей с упоением смотрели, как шаман задумчиво постукивает костяшками пальцев по бубну, раскладывает по траве колотушки, вынимает каждую из них из мехового футляра и заботливо протирает фланелевыми тряпочками.
   — У вас нет еще немного водки? — вежливо осведомился шаман, и уже знакомые с его вкусами журналисты подали ему полный стакан. Шаман задумчиво засосал этот стакан, занюхал полой халата под восторженные стоны толпы зрителей и первый раз ударил в бубен…
   Лицо шамана стало отрешенным, вдохновенным, и он как будто уже не видел ни толпы, ни машин и столиков внизу, не слышал гомона и стрекота камер… Шаман ушел куда-то в свой, не очень-то понятный для нас мир, и часа два слышались удары в бубен то одной, то другой колотушкой, пронзительные гортанные крики и стоны бьющегося шамана. Да, это было зрелище, и публика им насладилась! Прибывали новые и новые туристы, пришлось поставить турникет, чтобы не задавили шамана; трудно сказать, кто пребывал в большем восторге — публика, торговцы или тележурналисты.
   …Но через два часа шаман вдруг сел на собственные пятки. Замер в странной для европейца, как будто страшно неудобной позе, отер лицо и стал задумчиво собирать колотушки в меховые футляры.
   — Как?! Уже все?!
   — Больше нельзя…
   — Почему же нельзя?! Надо еще…
   — Нет, больше нельзя, плохо будет.
   — Мы вам… Вот!
   Шаман как-то и не обратил внимания на пачку долларов и марок (что взять с дикого человека!); какое-то время он подслеповато помаргивал, глядя на журналистов.
   — Нельзя… Дождик будет.
   — Пусть будет! Мы любим дождик, пусть себе идет! Вы, главное, камлайте, а мы… вот!
   Бумажки перекочевали в необъятные карманы халата, шаману поднесли еще водки, и он еще немного покамлал. За эти несколько часов со всех сторон небольшой Австрии съехались прямо-таки толпы туристов, и не было печатного издания, радиовещательной корпорации или телевизионного канала, представители которого не снимали бы, не устанавливали микрофоны, не бормотали что-то в диктофоны, не пили и не жевали бы внизу, за столиками временных кафе и ресторанчиков. Ехали не только из Австрии, ехали из Германии. Италии, Венгрии, Польши, Греции и Скандинавии — благо, расстояния Европы вполне позволяли нашествие.
   Спускался вечер, и что самое смешное, и правда начал собираться дождик! То ясное небо сияло и плыли над горным хребтом, над городом пухлые белые облака. Теперь же ветер порывами нес какие-то серые обрывки; чем выше, тем быстрее мчались эти обрывки, и становилось понятно — там, высоко, выше пояса кучевых облаков, ветер дует просто с неправдоподобной скоростью. Стемнело рано, закат погружался в размытую пелену, и из этой розовой мути на западе все летели и летели разорванные ветром облака. Пахло сыростью, похолодало.
   — Дождик будет! — кивал шаман на эти серые облака, словно остальные не понимали, не видели надвигающегося ненастья.
   — Дождик — это хорошо! Мы любим дождик! Ты камлай, камлай! Попляши еще немного! — гомонили журналисты и устроители деяния.
   — Дождик долгий получится, — убежденно произнес шаман.
   — Пускай долгий! Это ничего! Ты камлай!
   Шаман впал в глубокую задумчивость и долго смотрел на западный окоем неба.
   — Однако, надо отдыхать! — убежденно выговорил шаман.
   Это справедливое намерение трудно было не удовлетворить, но уложили его на этот раз не в самой Вене, а в отельчике под горой, и все комнаты вокруг заняли бессонные журналисты и представители общественности — те, кому особенно сильно хотелось, чтобы он завтра с утра снова начал.
   Во все концы Европы летели телеграммы, во всех редакциях и квартирах раздавались телефонные звонки из пригородов Вены, и множество людей от Дублина до Палермо и от Стокгольма до Саламанки выехали прямо в ненастную ночь на поездах и машинах, вылетели на самолетах, и все они волокли с собой аппаратуру для съемок, диктофоны, электронные ноутбуки и прочие необходимые для журналистского дела предметы.
   Всю ночь по отельчику бродили, тусовались, вели беседы, стучали стаканами, принимали новоприбывших, вручали им бокалы, а под утро отельчик затрещал, и новые потоки журналистов стали вливаться в другие отели, по соседству. Время от времени кто-то на цыпочках приоткрывал двери номера и проверял, не сбежал ли, чего доброго, шаман. Что камлать ему не по душе, видели все, хотя и не понимали причину. А что делается в этой желтой монголоидной голове, под черными жесткими волосами? Кто знает? Может, духи прикажут ему убежать?
   Но и сереньким дождливым утром шаман оставался на месте и соглашался камлать.
   — Однако дождик… Зачем еще дождик?!
   — Нам надо еще! Нам такого дождика мало! Давай!
   Шаман пожал плечами, но «дал». Освещенность плохая, несет косые полосы дождя, но потом знатоки говорили — так даже лучше. На этих залитых дождем кадрах почивал аромат подлинности, и даже сам шаман воспринимался уже совсем иначе — еще природнее, еще естественнее, еще первобытнее.
   Сначала над шаманом поставили зонтик — огромный зонт, какой ставят на телевизионных съемках над камерой или площадкой с актерами. Он запротестовал, зашумел, крича что-то уже не по-русски, а на своем языке, и продолжал камлать под дождем. Вода лилась по его лицу, смешивалась с потом, и эти кадры, по общему мнению, получались самые замечательные — особенно в сочетании с бьющимися по ветру ветками деревьев, мокрыми стволами и травой, темным небом. Шаман кричал, бился, подпрыгивал, выгибался, извлекал из бубна то мерный грохот, то скрипение, то шорох, то писк, и все это время по его мокрому халату, по круглому азиатскому лицу, по бахроме вокруг бубна стекали струи воды. Вот это было да!
   — Как будто вернулись времена друидов! — захлебывались от восторга обыватели под надежными пластиковыми тентами.
   — Как в эпоху незапамятной древности, на гору друидов поднялся человек, умеющий зачаровывать силы природы…— бархатными голосками вещали комментаторы, донося происходящее до почтеннейшей публики.
   — Теперь понятно: друиды уцелели в Центральной Азии! — рассказывали другие.
   — Друид высокой стадии масонского посвящения не откроет нам своих секретов, но очевидно — их у него навалом! — мудро покачивали головами третьи.
   Французские журналисты объясняли своим читателям, зрителям и слушателям, что друиды были галлы, то есть как раз предки этих читателей, зрителей и слушателей.
   Журналист из Бремена толсто намекал, что вовсе не во Франции первыми заинтересовались тибетскими тайнами, и что еще надо выяснить — а не ариец ли на самом деле этот узкоглазый и желтый… в большей степени ариец, чем всякие белокурые, забывшие про величие нордической расы?
   Английские ведьмы приревновали и сделали сообщение, что экстрасенсорным путем узнали — шаман давно уже завербован КГБ, и они только не выяснили, майор он или полковник в этой приятной организации.
   «Ложа истинных сатанистов» признала шамана своим и пригласила к себе, на заседание ложи.
   «Подлинные дети сатаны» напротив, считали шамана слишком приличным и не способным на настоящее, крупномасштабное зло, а значит, и недостойным посвящения.
   В общем, шуму было очень много, и в этот день один из отелей близ Хютгельдорфа переменил название на «Друидический центр», а другой вместо «Свиньи и яичницы» стал «Тувинским друидом». И как бы профессор Лутцдольф ни рвал на себе остатки реденьких седых волос, как бы ни ужасался — что означала какая-то там компетенция, какой-то тихий голос знания и разума перед воем и топотом полчища тупых, невежественных идиотов?!
   Ведь эти бездельники и невежды, пялившие зенки на шамана, оставляли марки, доллары и шиллинги в отелях и закусочных, платили за газеты и включали свои «ящики для дураков», сиречь телевизоры. Не уму и не знанию остановить поступь рыночной экономики, несравненно более мерную и грозную, чем поступь римских легионов и гусиный шаг вермахта. А доллар — куда более грозное оружие, чем атомная бомба или отравляющие вещества.
   В середине дня шаман остановился, ему принесли еды, водки. Потрясающие кадры: шаман выхлебывает водку, страдальчески кривится, и пойди разбери, что течет у него по лицу, — водка, слезы или дождевая вода?! Класс! Высокий класс!
   Темнело не по времени дня, сгущалась мгла, усиливался дождь.
   — Однако, довольно… Совсем сильный дождь будет.
   — Так нам и нужен сильный! Не останавливайся! Давай-давай!
   Шаман нерешительно переминался с ноги на ногу.
   — А вот еще давай водки!
   — Второй стакан нельзя, пьяный буду…
   — Можно, можно! Ваш президент по скольку стаканов выпивает?!
   — У нас не русский президент… Республика Тува теперь свободная.
   — Выпьем за свободную Туву!
   Выпили за Туву.
   — Да здравствует свобода шаманизма! Да здравствуют шаманы! Ура Туве! Вена-Кызыл — дружба навеки!
   Под эти вопли влили в шамана и третий стакан.
   — А если разжечь костер: тут, под деревом, почти что сухо…
   Шаман долго жевал губами, смотрел на небо, что-то прикидывал.
   — Однако нельзя костер… Совсем сильный дождик получится.
   — Ничего, пускай получается!
   — Не-ет…
   — Выпьем?! За свободную Туву! За шаманизм!
   Костер не разжигался, ветер задувал пламя, дождь заливал. В конце концов привезли сухих поленьев из Вены — там был в одном дорогом ресторане запас березовых, для приготовления шашлыков. Их побрызгали бензином, гудящее пламя рванулось… И опять плясал, прыгал шаман, безучастно сидевший на земле, пока разжигали костер, игрушка почтеннейшей публики.
   Эти кадры были еще лучше прежних! А часа в четыре дня стало надвигаться со стороны Альп что-то невиданное: огромная иссиня-черная туча. Молнии посверкивали в недрах тучи, гром еще не грохотал, ворчал, но с такой силой, что заглушал не только стук шаманского бубна, но даже вопли почтеннейшей публики.
   — Э-эй! Пора, наверное, кончать!
   Но эти трезвые голоса некому было услышать, да к тому же на черном фоне невероятной, сказочной какой-то тучи еще интереснее получились кадры: пламя костра становится все гуще, все багровей от наступающей на глазах тьмы, и между тьмой с молниями и костром — бешено пляшущий шаман. Ах, кадры! Ах, профессиональный успех! Ах, красота! Ах, шиллинги, марки и доллары!
   Справедливости ради заметим, что многие сбежали с горы — местные домой, приезжие по отелям за те полчаса, когда тучу уже было очень хорошо видно, но она пока еще не подошла. Но многие остались до того, как бешено громыхнуло, разрывая барабанные перепонки, и сверху из тучи рухнул огонь прямо на дерево, охватил дуб множеством весело пляшущих голубых и желтых огоньков. Шаман рухнул лицом вниз, охватив руками голову, и эти кадры — падающий шаман, ударившая в дуб молния — потом признали самыми эффектными, самыми доллароносными.
   Еще отдавался, как бы полз по земле густой рык, еще плясали жизнерадостные огоньки, жнущие резные листья дуба, а уже нарастал еще какой-то странный звук — какой-то шелест, бульканье и плеск, но очень громкие, способные заглушить человеческий голос. Что это?! Такой стены дождя не видывали в Европе: сквозь потоки рухнувшей с неба воды не было видно решительно ничего. Сосед в нескольких шагах не видел соседа сквозь этот серый поток, опасно было раскрыть рот. К чести присутствующих, с горы стащили, засунули в отели дам и детей, и почти никто не пострадал. Унесли и шамана, дотащили до отеля «Тувинский друид», сменили одежду, вытерли насухо, стали растирать спиртом и вливать коньяк в рот. Напиток не проник сквозь стиснутые, сведенные зубы, врач вообще не советовал давать спиртное: сердце работает плохо, глухие шумы, перебои…