Бушков Александр Александрович. Великолепные гепарды

   — Значит, вы уверены, что в появлении и поведении ретцелькиндов нет разумного, рационального начала?
   — Ни малейшего. Гипотез выдвигалось множество. К сожалению, даже от людей, долгие годы полагавших себя атеистами, пришлось услышать тирады о происках дьявола или ниспосланном господом испытании. Но это — самые примитивные гипотезы. Выдвигалось множество более изящных, однако лично мне, как и многим другим, и они показались несостоятельными. Я бы принял следующие: некие неизвестные факторы, скажем, комбинация новооткрытых химических препаратов или комбинация излучений, коих в технотронном мире наберется великое множество, вызвали это своеобразное, оригинальное уродство, пагубно воздействовали на детский мозг…
   — Логично, — сказал я. — Увы, эта гипотеза, мне кажется, не объясняет экспериментов с ретцелькиндами и средой… Верно?
   — Верно.
   — А ваша личная гипотеза? — спросил я. — Мне кажется, она у вас есть. В таком, как наш, случае у каждого появляется собственная гипотеза.
   — Моя? — неуверенно улыбнулся он. — Знаете… Вы верите в высокоразвитые цивилизации, погибшие в давние времена в результате каких-то катаклизмов?
   — Наслышан, — сказал я. — Но не уверен, что доказательств их существования достаточно.
   — Это мой конек, — немного смущенно пояснил мэр. — Интересуюсь с детства, знаете ли… Так вот, я считаю: то, что мы наблюдаем, — своего рода вспышка атавизма. Почему это случилось именно у нас? А почему до сих пор рождаются порой волосатые или хвостатые дети? Неожиданно проснулись способности, которыми некогда обладала давно погибшая раса, — но, как мы убедились, никакой пользы это не принесло. История повторилась в виде фарса. Но трагического в этом фарсе больше, чем смешного. Миллиардные убытки — не посмеешься… Постарайтесь представить, каково нам здесь — каждый день ждать нового удара, не зная, с какой стороны он последует и что разрушит…
   Послышались легкие шаги — секретарша принесла поднос с бутылкой коньяка и двумя пузатенькими рюмочками.
   — Прошу, — мэр наполнил рюмки. — Честное слово, кажется, еще немного и я начну пить. Кое-кто уже начал…
   Я встал и прошелся по кабинету. Подошел к высокому окну, смотрел на пустынную площадь, и думал, почему Святой Георгий так поступил со мной. Оказывается, все (точнее, почти все) исследовано, запротоколировано, заснято. Разработан даже план спасения от напасти. Для чего же я здесь? Исключительно для того, чтобы допросить Регара?
   — Когда начнется операция «Гаммельн»? — спросил я.
   — Никто из нас не знает. Руководство МСБ заявило, что для окончательного вердикта и подачи сигнала сюда прибудет их человек, особо доверенный и облеченный полномочиями, кто-то из членов Коллегии. С ООН согласовано. С тех пор мы пристально следим за теми визитерами, чье поведение внушает… э-э, некоторые надежды. У нас был некто Лонер, социолог, он внушал нам своим поведением некоторые надежды, но вскоре повел себя странно и уехал. Потом прибыл крупный журналист Некер, но вскоре стал пьянствовать и пустил себе пулю в лоб — из пистолета образца, состоящего на вооружении войск ООН и офицеров МСБ… Завтра ожидается фантаст Догарда — кто знает… Но еще раньше пожаловали вы, человек, которому усиленно протежирует комиссар Зипперлейн, начальник созданной при криминальной полиции группы «Болид», которой вменено в обязанность сотрудничать с МСБ в деле о здешних чудесах. В первый же день вы беседовали с покойным Некером, сегодня посетили тюрьму, наконец, только что имели беседу с полковником войск ООН Артаном, который взял вас с оружием, но вскоре отпустил…
   — Артан вам позвонил?
   — Нет. Селектор был включен, и я слышал, как вас брали.
   — Играете в сыщика-вора?
   — Приходится, — сказал он. — И кроме того… Видите ли, три года назад я в течение семи месяцев занимал довольно ответственный пост в аппарате Совета Безопасности ООН! Ушел из-за здоровья, чувствую себя более-менее сносно лишь здесь, у моря…
   — Так-так-так… — сказал я. — Мы встречались в Совете?
   — Да, — сказал он. — Не помню вашей фамилии, кажется, ее вообще не называли. Но помню, как вам вручали орден — за операцию «Жером-2». У меня хорошая память на лица, как у большинства юристов…
   — У вас хорошая память. Простите за маскарад. — Я встал и щелкнул каблуками. — Полковник Кропачев, отдел кризисных ситуаций МСБ, член Коллегии…
   Черт! Неужели я и есть тот, кто должен подать сигнал? Я — член Коллегии. Ими были и Некер с Лонером. В таком случае, поведение Святого Георгия легко можно объяснить. Меня послали сюда, умышленно снабдив крохами информации, — чтобы я собрал недостающую сам, чтобы свежим, непредвзятым взглядом осмотрел и оценил происходящее. Вроде бы все объяснялось, однако сомнения есть…
   — Значит, вы — тот, кто должен… — начал мэр.
   — Не исключено, — сказал я. — Я сам еще не знаю. Не удивляйтесь, в разведке так бывает. — Я отвернулся к окну. — Сложность нашей работы еще и в том…
   На столе тихонько засвиристел селектор, и девичий голос сообщил удивленно:
   — Господин мэр, к вам рвется советник Фаул…
   — Простите, — сказал мэр. — Странно. Видите ли, полковник, муниципальный советник Фаул очень спокойный человек, и слово «рвется» к нему никак не применимо…
   Распахнулась дверь, и советник Фаул, низенький, лысый, лобастый, как Сократ, ворвался в кабинет с такой скоростью, словно хотел перепрыгнуть через стол и выпрыгнуть в окно, причем его ничуть не заботило, воспарит он над крышами или рухнет на булыжник. Однако каким-то чудом он все же затормозил у стола, рванул замок своего черного портфеля, вывалил на разноцветные телефоны и деловые бумаги мэра охапку желтых осенних листьев.
   — Боже мой, Фаул, что это вы? — изумленно вопросил мэр и рефлекторно потянулся смахнуть листья со стола.
   — Я попросил бы вас! — рявкнул Фаул. — Я попросил бы вас аккуратнее обращаться с казенными деньгами! С финансами муниципалитета!
   — Что вы этим хотите сказать? — спросил я, потому что мэр безмолвствовал, бледнея.
   — Я хочу сказать: вот это, — он сгреб пригоршню листьев и рассыпал их над столом, — находится во всех сейфах городского банка и его отделений вместо неизвестно куда исчезнувших денежных знаков и ценных бумаг. И еще я хочу сказать; я подаю в отставку. Поеду и набью морды этим чинушам в эполетах из МСБ, которые тормозят «Гаммельн». Пусть меня судят, пусть сажают. Морду я им набью. Окопались, зажрались, отсиживаются, благо, над ними не каплет…
   Дальнейшие его слова можно было воспроизвести разве что на крайне непритязательном заборе, начисто лишенном чувства собственного достоинства. Как я уяснил из отрывочных выкриков, советник Фаул восемь лет ведал городскими финансами и решительно не понимал, чем ему ведать теперь. Бумажные и металлические деньги превратились в осенние листья — не только в сейфах, но и в карманах тех, кто в данный момент находился в банке. Сейчас возле банка собралась огромная толпа вкладчиков, которую едва сдерживает половина городской полиции и военнослужащие ООН, директора банка только что увезла с сердечным приступом карета «Скорой помощи», остальные служащие разбежались от греха подальше — намерения толпы непредсказуемы…
   Выпалив все это на повышенных тонах, советник упал в кресло и неумело заплакал:
   — Видите? — сказал мне мэр, растерянно вороша листья. — А понимаете ли вы, во что превратится город с населением в полмиллиона, лишенный казны?
   — Ну, дотацию-то вам выделят… — сказал я.
   — Еще одна примочка на раковую опухоль. — И мэр спросил ледяным тоном: — Полковник, вы собираетесь действовать?
   — Завтра утром ко мне придет человек из Центра, — сказал я. — Если он подтвердит, что на меня возложены полномочия, пустить в ход «Гаммельн» — проволочек не будет. Пока что приказа насчет должных полномочий у меня нет, а я человек военный, вы должны меня понять. Я хотел бы взглянуть на ваш вычислительный центр. Нельзя ли попросить у вас машину и сопровождающего?
   — Машина будет, — сказал мэр. — Пойдемте. Я еду в банк. Фаул, перестаньте, вы же мужчина. И соберите эти… деньги. Дать вам коньяку?
   — Яду мне дайте! — заревел Фаул. — Пистолет! Адриан, можно мне дать по шее этому полковнику?
   — Боюсь, он может весьма профессионально дать сдачи, — мягко сказал мэр. — И он ни в чем не виноват.
   — Можно, я возьму листок? — попросил я.
   — Только обязательно расписку! — горько захохотал Фаул. — Для служебных целей временно заимствован банкнот достоинством… серия… номер… Держите уж! Сейчас я понял, что деньги мусор! — Он сунул мне в карман пиджака горсть листьев, подпрыгнул на месте и сказал: — Гоп, ля-ля! Адриан, дружище, а не сойти ли мне с ума! Свихнуться, чокнуться, сбрендить. Будет гораздо легче. На меня наденут балахончик без рукавов и повезут туда, где много марсиан, пап римских и Наполеонов. А? А то давай вместе, и полковника прихватим. Поехали, полковник? Мы все в конце концов рехнемся здесь, так уж лучше заранее, самим… Давайте вообразим себя святой троицей? Вам кто больше подходит — отец, сын или дух святой?
   — Да никто, — сказал я. — Не мой стиль. Когда меня бьют по левой, я бью тому по правой…
   — Вот и ударьте. Санкционируйте операцию. Мы вам поставим памятник. Я абсолютно серьезно. Проведем подписку, я первый отдам последнюю рубашку. Хотите увековечиться в облике рыцаря, поражающего дракона?
   — Мирская суета, — сказал я. — Господин мэр, у меня к вам еще одна просьба. Поставьте полицейский пост у Льва. Право же, не помешает…
   — Действительно. Сейчас распоряжусь.
   — И последний вопрос. Во время катастроф и прочих чудес были… пострадавшие физически?
   — Ни одного, — сказал мэр. — Моральных травм — тех предостаточно. Нервный шок, истерики, инфаркты, неврозы. Несколько человек в психиатрической клинике. Пожалуй, только случай с Тампом можно подвести под категорию «пострадавших физически».
   — Ты забыл еще про этого алкоголика, про Некера, сказал Фаул. — Который до самоубийства допился.
   — Молчать! — сказал я. — Не трогайте Некера, вы, финансист!
   — Ах, во-от оно что, — сказал Фаул.
   — Простите, у меня тоже есть нервы, — сказал я. — Он был моим учителем, понятно вам? Он столкнулся с какой-то фантасмагорической дилеммой, которую не смог разрешить. Так что МСБ ничуть не легче, не нужно никому бить морды… Многоуважаемые олдермены, разрешите вам задать последний вопрос? Что вас больше беспокоит — сама Тайна или нарушенное процветание вашего города?
   — Можете думать о нас как угодно, — сказал мэр, — но нас заботит в первую очередь город — мы за него в ответе. А Тайна… Да черт с ней, честно говоря.
   — Логично, — сказал я. — Поедемте?
   Мы с мэром помогли советнику Фаулу собрать в портфель казенные деньги и втроем вышли из кабинета. В вычислительный центр меня отвез детектив полковника Артана.
   В здании было пусто, неуютно и чисто" и никаких следов разрушения, о чем я тут же сказал своему спутнику. Компьютеры выглядели невредимыми и готовыми к работе.
   — Смотрите, — сказал детектив.
   Он взял из угла стул, размахнулся и запустил им в самый большой и красивый компьютер. Я невольно напрягся в ожидании мерзкого стеклянного хруста и дребезга.
   Стул пролетел сквозь компьютер, словно он был сделан из тумана, и с грохотом ударился о стену. Компьютер осел и рассыпался тучей невесомого коричневого пепла, и сейчас же, словно по команде, в зале взвихрилась пыль — рушились остальные компьютеры, рассыпались прахом. Через несколько секунд остались одни голые стены.
   — Поедем на завод авиадвигателей? — предложил детектив. — Там еще интереснее…
   — Черт с ним, с заводом, — сказал я. — Везите меня в гостиницу «Нептун». Там сейчас встреча киноактеров со зрителями.
   На его лице изобразилось, что он прекрасно все понимает, — уж если полковник МСБ идет на это мероприятие, то уж наверняка не глазеть на актеров, подобно простым зевакам, а преследует таинственные цели тайной войны. Я не стал ему, разумеется, объяснять, что цели у меня чисто личные. Увидеть Сильвию. Потому что я живой человек, умею рвать решительно, но не могу отучиться тосковать. Потому что я скучаю по ней. Чертовски.
   Все началось в Канаде, когда мы вели боевиков, выдававших себя за киногруппу из Кейптауна, в каковом качестве они успели познакомиться со множеством порядочных людей, не подозревавших, с кем имеют дело. Когда события волею судьбы оказались пришпорены, и мы повязали всю банду в кемпинге, в улове нашем оказались и несколько этих самых порядочных людей, которых пришлось на всякий случай деликатно проверить. Сильвия Экнотер в том числе. Я прочитал ей серьезную нотацию о вреде безалаберной доверчивости и шапочных знакомств. Как ни странно, она оказалась не только красивой, но и умной и на меня не рассердилась. И все началось. У меня были две недели внеочередного отпуска, я поглупел настолько, что стал похож на нормального человека, стало закручиваться что-то совсем серьезное, и я спасовал. Струсил. Заколебался. Задумался. (Нужное подчеркнуть.) Решил, что засекреченный контрразведчик, который в любой момент может угодить на Доску павших героев (есть такая в штаб-квартире, золотом по черному мрамору, среди своих именуется с цинизмом людей, имеющих на это право, «досточкой»), просто-напросто не годится в мужья молодой талантливой киноактрисе — не жизнь ее ждет, а сущий ад, если честно. Тут как нельзя более кстати форсировали операцию «Чарли», всю группу сорвали с отпусков, и я второпях, на приступочке прилетевшего за мной военного вертолета, написал Сильвии короткое письмо, где попытался объяснить все неудобства, ожидающие жену офицера МСБ, и просил, если она хочет, считать себя свободной. Два месяца назад сие произошло. И с тех пор, как мне передавали, она звонила раз десять, а я хожу смотреть ее фильмы. И старался забыть, что она здесь, что за главную роль в экранизации догардовской «Звездной дороги» ей вручили какого-то золотого зверя из числа той экзотической живности, какую раздают на кинофестивалях.
   — Я вас приветствую, мой исчезающий друг, — раздался женский голос, и я поднял голову. И сказал:
   — Здравствуй, Сильвия.
   С ней был какой-то смутно знакомый, невыносимо киногеничный тип с фестивальным значком на лацкане.
   — Познакомьтесь, это мой друг, — сказала ему Сильвия. Моей фамилии она не назвала — прекрасно знала, что у меня их больше, чем положено иметь нормальному человеку.
   — Адам Гарт, журналист, — сказал я.
   — Очень приятно, Руперт Берк. Ну да, конечно. Из звезд.
   Она очень выразительно посмотрела на этого своего Берка, и Берк сговорчиво пробормотал, что ему пора, у него, собственно, деловое свидание, и он, с нашего позволения, нас покинет. И покинул.
   — Нечего так на меня смотреть, — сказала Сильвия. — Ничего у меня с ним нет. Ни с кем ничего нет. Тебя жду, как дура. А ты, Голем, свинья изрядная — писать женщине, которая тебя любит и которую ты любишь, такие идиотские письма. А еще полковник. И таких дураков еще именуют великолепными гепардами. Гепард — такой добрый и милый зверь…
   Она стоит передо мной, тоненькая, красивая, черные волосы рассыпались по плечам, на шее ожерелье из марсианских камешков, подарок астронавтов с «Синдбада». И я понимаю, что я в самом деле дурак и свинья, что никуда не деться мне — вернее, притворяюсь, что понял это только сейчас, а не два месяца назад…
   — Ты занят?
   — Не особенно, — сказал я. — Точнее, пока что абсолютно свободен. Как ветер. Как три ветра…
   — Тогда пошли, — сказала она. — Поплачешься. Вижу я тебя насквозь, опять тебе плохо… У нее есть золотое качество — умеет молча сопереживать…
   Мы вошли в шикарный номер, заперли дверь, и она сразу обхватила, прижалась. Тронула ладонью кобуру под пиджаком и попросила:
   — Убери его, ладно?
   Я отнес пистолет в ванную, запихнул его там в шкафчик — пусть раз в жизни полежит рядом с косметикой от лучших фирм. Сильвия поставила передо мной чашку кофе, села напротив и уставилась жалостливыми бабьими глазищами.
   — Ты говори, — сказала она. — Тебе ведь плохо…
   Я медленно отходил, отплывал, отрешался от мира за окном, от его головоломных проблем и жестоких отгадок, позволил себе ни о чем не думать, разрешил на пару часов такую роскошь.
   — Воспоминания динозавра, том второй, — начал я тихо. — Мы ведь динозавры, как и те, за кем мы охотимся. Когда они исчезнут, уйдем и мы. Да мы уже уходим, у нас не будет потомства, как у динозавров… Неделю назад, проанализировав исследования одной сверхзасекреченной комиссии. Совет Безопасности принял решение с будущего года отменить набор в военное училище «Статорис» и проработать наиболее рациональный план последующей ликвидации означенного училища. Последняя на планете военная школа закрывается. Нам уже не требуется молодая смена, все дальнейшее — дело полиции. Современный терроризм исчерпал себя, загнал в угол и вымирает. Это несказанно хорошо. Но вот как быть нам, великолепным гепардам? Мы умеем только ловить и стрелять, мы умеем умирать и рушиться с неба на бьющие навстречу пулеметы. Мы этим занимались всю сознательную жизнь. И ведь мы все понимаем, так и должно быть, для того мы и работали, для того многие и погибли — чтобы на Земле не осталось нужды в военных. Нас скоро забудут, еще до того, как умрут последние из нас. Впрочем, нас уже забывают… Лет через двадцать люди скажут — это были смелые и благородные парни, и никого больше не учат убивать голыми руками и стрелять в темноте на шорох. Эпоха. Как это больно и грустно, когда уходит эпоха… И ведь мы ничего не требуем — ни памятников, ни мемориальных досок, ни почета. Нам просто грустно и горько от того, что понять нас могут только такие же, как мы…
   Ее губы прижимаются к моим, теплые ладони сжимают мои виски, и на короткое время я становлюсь нормальным человеком, способным быть нежным, ласковым, беззаботным. И все равно где-то, в глубине, как маленький злобный гном в пещере, сидит тревожная мысль — кто такой Даниэль Регар? Будь оно все проклято…
   За окном — темно-синее, почти черное вечернее небо. Снизу лижут его, размывают сполохи неоновых вывесок, сверху вспыхивают огненные росчерки метеоритов.
   — Странный стал город, — тихо сказала Сильвия. — Страшный. Все чего-то ждут. Ты уже знаешь, в чем дело?
   — Ничего я не знаю.
   — Нельзя рассказывать, да?
   — Нельзя, — сказал я. Этот аргумент всегда действовал на нее безотказно, она не относится к тем женщинам, кои считают, что в доказательство любви мужчина должен выбалтывать служебные тайны.
   — Это не опасно? Твоя миссия?
   — Как тебе сказать…
   — Значит, опасно, — вздохнула она. — Ты хоть понимаешь, как я боюсь за тебя? И как мне это необходимо — бояться за тебя?
   — Я понимаю, ты понимаешь, он понимает, мы понимаем… Ты когда улетаешь?
   — Через два дня, — сказала она. — Мы еще увидимся?
   — Боюсь, что нет. Это мне сегодня так выпало…
   — Когда освободишься, поедем в Камаргу, хорошо? Там быки, красивые степи и можно ездить верхом.
   — Хорошо, — сказал я.
   Она любит ездить верхом. Я тоже, да времени нет. Со многими курортными местечками и экзотическими уголками планеты у меня связаны совсем другие ассоциации, другие воспоминания, и ничего с этим не поделаешь, так сложилось. Но с Камаргой, слава богу, ничего такого…
   Сильвия принесла из другой комнаты своего золотого зверя. Он оказался кентавром с крыльями — довольно-таки экзотическое сочетание. Я похвалил зверя. По крайней мере он был нетривиален.
   Она проводила меня до двери. На пороге посмотрела в лицо печально и ожидающе, притянула к себе и тут же оттолкнула, прошептала:
   — Иди, а то расплачусь…
   Я вышел в коридор под холодный свет люстр. Наплыв гипохондрии прошел. По коридору шагал жесткий, энергичный, насквозь деловой полковник Кропачев по прозвищу Голем, великолепный гепард эпохи, туда его так, готовый решать мировые проблемы на молекулярном уровне. Завтра приезжает Ксана, завтра я должен буду прижать к стенке Регара, завтра, я очень надеялся, станут прозрачными некоторые «черные ящики». Завтра.
   Сегодня был Чавдар, он стоял, изящно облокотившись на перила, в штатском костюме, в меру пестром и легкомысленном.
   — Ну, здравствуй, — сказал я. — Разведрота твоя, я смотрю, неплохо работает…
   — А то как же, — сказал он. — Пойдем поговорим?
   Мы спустились по лестнице, миновали забитый гомонящими поклонниками фантастического синематографа холл, отмахнулись он юнца, по ошибке попытавшегося взять у нас автографы, вышли на улицу и сели в машину Конрада, цивильный «ауди».
   — Итак? — спросил я. — Вряд ли ты ко мне без дела пришел.
   — Посмотри.
   Он достал из кармана карту города и прилегающих окрестностей, развернул ее передо мной. Карта испещрена хорошо знакомыми мне условными знаками.
   Карта меня ошеломила, если честно. К городу была стянута едва ли не треть вооруженных сил ООН. Объяснение подворачивалось одно-единственное; лучше пересолить, чем недосолить. Береженого бог бережет…
   — Чтобы ты знал, какую армаду тебе предстоит привести в движение.
   — Так, — сказал я. — Детали.
   — Я получил приказ. Сигнал на «Гаммельн» предстоит дать тебе. Приказ тебе доставят завтра утром. А там — твое дело. Как будут эвакуировать детишек, я толком не знаю и не интересуюсь. Я строевик, дорогуша Голем. Окружаю, пресекаю, провожу облавы, предотвращаю эксцессы. Общее руководство войсками осуществляет наш старый знакомый — Дуглас. А у меня своя задача — к началу «Гаммельна» я должен обезвредить экстремистов. Ну, основные точки дислокации мы знаем, так что по сусекам поскребем.
   — А ты ничего не слышал о таком Даниэле Регаре?
   — Есть такой, — сказал он. — Сволочь. С Диким Охотником якшался. И якшается.
   — Так, — сказал я. — А если я тебе скажу, что один мой знакомый весьма похвально отозвался о Регаре?
   — Что это за…
   — Лео Некер, — сказал я не без грустного злорадства, и он увял, как я увял бы на его месте. — Некер это говорил, дружище. Вот такие дела… Конрад, тебе не приходилось видеть завязанные узлом автоматные стволы?
   — Ты у Артана видел? Так это я ему один отдал. Другой отослал в Центр. Знаешь, я поневоле начинаю бояться — а вдруг я ничего не смогу сделать, когда придет срок? Я…
   На приборной доске вспыхнул зеленый огонек. Чавдар сунул в ухо блестящую бусинку на длинном шнуре, послушал и резко обернулся ко мне:
   — Голем, «крими» у твоего дома, за тобой приехали!
   Я молча кивнул ему на баранку. Машина понеслась по светящейся осевой линии. Упавший микрофон подпрыгивал на спиральном шнуре, я поймал его и водворил в гнездо.
   Полицию представляла серая цивильная малолитражка с мигалкой на крыше. Внутри было темно, тлел багровый огонек сигареты, освещая чей-то энергичный подбородок. Распахнулась дверца, навстречу мне выбрался плотный малый — это он в тюрьме принес Зипперлейну депешу.
   — Господин полковник, вас срочно просит комиссар.
   — Поехали, — я распахнул дверцу. — Что, еще один труп у вас сбежал? Он в это время садился за руль. Так и не сел. Застыл в неудобной позе:
   — Откуда вы знаете?
   — Всего лишь хотел убого пошутить, — сказал я. — Садитесь, поехали. Кто там у вас убежал?
   — Некер…
   Машина остановилась перед каким-то окраинным полицейским участком. В неоновой вывеске «Полиция» не хватало последней буквы, перед входом стояли два мотоцикла. Мы прошли коротким коридором. В маленькой комнатке, пропахшей сапогами и оружейной смазкой, сидел на краешке стола Зипперлейн. Его теплый синий плащ — небывалое дело! — лежал тут же, на столе.
   — Как это случилось? — спросил я, придвигая ногой свободный стул.
   — Как… Ночью встал и ушел. В случае с женой Тампа свидетелей не было, а сейчас свидетель есть — сторож морга.
   — И что он?
   — А где ему, по-вашему, быть? — вздохнул Зипперлейн. — В психиатричке, понятно. Спит после лошадиной дозы успокоительного снотворного.
   По долгу службы мне приходилось бывать в моргах. Гладкие цинковые столы, неподвижные желтоватые тела, холодный свет, давящая тишина, и вдруг мертвец приподнимает голову, садится, открывает глаза, спускает ноги на холодный каменный пол, проходит мимо сторожа… Как он смог голым пройти по городу?
   — Неизвестно, — сказал Зипперлейн, и я понял, что задал вопрос вслух.
   — Вообще-то дело было ночью. Хозяин дома, где он снимал комнату, естественно, спал и ничего не слышал. Одежда, вещи и машина Некера исчезли. Два часа назад его машина миновала пост войск ООН на шоссе два-четырнадцать и удалилась в сторону столицы.
   — Его пропустили? — донельзя глупо спросил я.
   — А почему они должны были его задержать? Они же не знали; что он… Или вы думаете, что от него разило серой и склепом, а лицо его было синим? Анита Тамп выехала беспрепятственно. Господь никогда ничего не делает наполовину.
   — Однако Лазарь-то смердел и покрыт был червяками… — машинально сказал я.
   Встал и поплелся прочь — а что еще оставалось делать? В коридоре отмахнулся от детектива, предложившего подвезти, вышел на пустынную темную улочку и побрел по краю тротуара. Детектив сел в машину и метров двадцать ехал следом, но я рыкнул на него, и он отстал. Я остался один. Большинство окон уже погасло. Я не мог ни восторгаться, ни грустить над происшедшим с Некером — город, как вампир, высасывал мои эмоции, оставляя одно тупое удивление. Над крышами чертили огненные зигзаги метеориты, из-за трубы выглядывала половина зеленой Луны, и на ее фоне четко вырисовывался кошачий силуэт. Ничего сверхъестественного в зеленой Луне нет. Нашу Луну мы видим желтой или белой от того, что вокруг нее нет переломляющей солнечные лучи атмосферы. Будь на ней достаточно плотная атмосфера, Луна виделась бы нам именно такой — светло-зеленой, как молодая сочная трава. Хорошо помню рисунки в одной популярной книжке по астрономии. Да, но ведь атмосферы там все же нет…