Страница:
– Нечто вроде, – сказала Надя, сердито сверкнув глазами. – В общем, я поняла, что ты – это не ты…
– Все?
– Все, – чуть удивилась она. – А что, этого мало?
– Бог ты мой, – сказал он, прилагая героические усилия, чтобы не взорваться хохотом. – И ты это в Интернет слила в кодированном виде? Только это?
– А разве мало?
– Ты мне начинаешь нравиться, – сказал Петр. – Не надо ерзать, я в чисто платоническом смысле… Значит, после того, как я в полном соответствии с традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда в какао, в Интернете окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое детство…
И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и сама давала себе в том отчет. Усмехнулся:
– А ты отчаянная…
– Какая есть, – отозвалась она настороженно.
– Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов в качестве платы за молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?
И тут же нашел ответ сам. Несмотря на тягостное прошлое, все эти фотосеансы и видеозабавы, несмотря на умелое обращение с сигареткой, на обретенную уже сексапильность, это всего-навсего ребенок. Дети обожают тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки…
– Что ты молчишь? – поинтересовалась она напряженно.
– Думаю, – признался он. – Да нет, не про то, на сколько кусочков тебя разрезать… Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала. Что же с матерью сенсационными открытиями не поделилась? Или с какой-нибудь подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких целей я в вашу честную семью вполз коварным змием… Вдруг я вас всех хочу темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?
– Не похоже.
– Да-а? – с интересом спросил Петр. – И как же ты себе представляешь механизм подмены?
– Я над этим неделю голову ломала, – сказала она, – и пришла к выводу, что о н сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь, но никто ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в других местах. Значит, ты должен очень много о нем знать, очень. Предположим, вы его похитили, пытали, выкачали информацию… Нет, не верится. Такое только в кино бывает. Он сам зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого? Ведь – как две капли…
– Нет, ты уж не отклоняйся от темы, – сказал Петр. – Ты почему пришла прямо ко мне, а не, скажем, к матери?
Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:
– Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять ума хватает…
– А тебе? – усмехнулся Петр.
– И мне.
– Понятно…
– Да ничего тебе не понятно! – взвилась Надя. Успокоилась, заговорила тише: – Понимаешь, все пошло совершенно по-другому. Жизнь вдруг стала совершенно нормальной. Без… всего этого. Ты меня прекрасно понимаешь, п а п о ч к а?
– Ну, – сумрачно признался он.
– Вот… И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа. Вот и скажи ты мне честно – когда это кончится? Чтобы мне приготовиться. Или… Ладно, коли уж пошла полная откровенность… Нельзя ли сделать так, чтобы все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь, я не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?
«Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть», – подумал Петр растерянно. И сказал:
– Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в твоем предложении потаенный смысл?
– Понимаю, – выпалила она, ни секунды не промедлив.
– М-да…
– Что – «м-да»? – спросила она яростным шепотом. – Что я его, козла, ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?
– Я и пленку видел, – признался он.
– Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?
– Я бы его пристукнул, – признался Петр.
– Так то – ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где он спрятался… Слушай, – сказала она с мольбой, – неужели тебе не хочется насовсем? Насовсем им остаться?
– Самое смешное, хочется, – признался Петр. – Не ради денег и всего прочего.
– Ради матери?
– Догадлива ты не по летам, дите мое…
– Потому и догадлива, что давно не дите, – отрезала Надя. – Научили жизни… Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери – и все будет отлично.
– Легко сказать…
– Слушай, кто ты все-таки?
– Брат-близнец, – подумав, решился он.
– Серьезно? – глаза у нее поневоле округлились. – А вообще тогда все понятно… Полковник?
– Подполковник.
– Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер, но насчет близнеца ни словечком не помянул… Вообще на моей памяти он тебя поминал всего-то раза два… – Надя воззрилась на него с нескрываемым любопытством. – Теперь-то понятно… И я, дура, так разоткровенничалась… Если ты родной брат, не сможешь…
– Зато он, кажется, сможет, – сказал Петр угрюмо.
– Что?!
Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник, даже эта соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела, мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, – быть может, и не столь уж никчемное приобретение?
Он рассказывал негромко, профессионально отсекая лишнее, малозначащее, ненужное в данный момент – голая суть, сначала факты, потом его версии, его наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя с него глаз, по-взрослому печальных. Он развел руками:
– Ну вот и все, если вкратце… Что думаешь? Ты его получше знаешь…
– Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь… что он, что Митька Елагин. Вполне в его стиле – подставить тебя вместо… а самому махнуть за границу под видом грека.
– Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается – часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы…
– Да прекрасно я поняла, – досадливо махнула рукой Надя. – Два года назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне их и не объясняли… но, в общем, она практически совладелец. Полноправный. Что ты нахмурился? Это для нее… хуже?
– Гораздо, – сказал он честно. – Значит, класть будут не меня одного, а всех… Троих.
– Так что же ты сидишь?!
– Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, – сказал Петр. – К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?
– А ты как думаешь? – огрызнулась она. – Если меня хотят ухлопать всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?
– Пожалуй, что серьезно, – сказал он задумчиво. – Я, собственно, не о том… Молчать сумеешь?
– А до сих пор я что, по-твоему, делала? – хмыкнула девчонка, взглянув на него, честное слово, с видом извечного женского превосходства. – На всех углах о своих догадках болтала?
– Да нет, – признался Петр, – вот что… У меня сложилось впечатление, что квартира, где ты… где тебя снимали на видео – в этом же доме?
– Ага, – сумрачно поддакнула Надя, – двадцать четвертая. О н уж давненько купил…
– Елагин там живет?
– Иногда. А так – никто. Там у них… – она горько покривила пухлые губки, – киностудия и все такое прочее. Зачем тебе?
– Затем, что кое-что я уже просчитал и план у меня есть, – сказал Петр раздумчиво. – А эта квартирка, похоже, свою роль в их плане определенно сыграет. Слушай внимательно…
Глава вторая
– Все?
– Все, – чуть удивилась она. – А что, этого мало?
– Бог ты мой, – сказал он, прилагая героические усилия, чтобы не взорваться хохотом. – И ты это в Интернет слила в кодированном виде? Только это?
– А разве мало?
– Ты мне начинаешь нравиться, – сказал Петр. – Не надо ерзать, я в чисто платоническом смысле… Значит, после того, как я в полном соответствии с традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда в какао, в Интернете окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое детство…
И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и сама давала себе в том отчет. Усмехнулся:
– А ты отчаянная…
– Какая есть, – отозвалась она настороженно.
– Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов в качестве платы за молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?
И тут же нашел ответ сам. Несмотря на тягостное прошлое, все эти фотосеансы и видеозабавы, несмотря на умелое обращение с сигареткой, на обретенную уже сексапильность, это всего-навсего ребенок. Дети обожают тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки…
– Что ты молчишь? – поинтересовалась она напряженно.
– Думаю, – признался он. – Да нет, не про то, на сколько кусочков тебя разрезать… Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала. Что же с матерью сенсационными открытиями не поделилась? Или с какой-нибудь подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких целей я в вашу честную семью вполз коварным змием… Вдруг я вас всех хочу темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?
– Не похоже.
– Да-а? – с интересом спросил Петр. – И как же ты себе представляешь механизм подмены?
– Я над этим неделю голову ломала, – сказала она, – и пришла к выводу, что о н сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь, но никто ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в других местах. Значит, ты должен очень много о нем знать, очень. Предположим, вы его похитили, пытали, выкачали информацию… Нет, не верится. Такое только в кино бывает. Он сам зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого? Ведь – как две капли…
– Нет, ты уж не отклоняйся от темы, – сказал Петр. – Ты почему пришла прямо ко мне, а не, скажем, к матери?
Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:
– Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять ума хватает…
– А тебе? – усмехнулся Петр.
– И мне.
– Понятно…
– Да ничего тебе не понятно! – взвилась Надя. Успокоилась, заговорила тише: – Понимаешь, все пошло совершенно по-другому. Жизнь вдруг стала совершенно нормальной. Без… всего этого. Ты меня прекрасно понимаешь, п а п о ч к а?
– Ну, – сумрачно признался он.
– Вот… И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа. Вот и скажи ты мне честно – когда это кончится? Чтобы мне приготовиться. Или… Ладно, коли уж пошла полная откровенность… Нельзя ли сделать так, чтобы все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь, я не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?
«Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть», – подумал Петр растерянно. И сказал:
– Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в твоем предложении потаенный смысл?
– Понимаю, – выпалила она, ни секунды не промедлив.
– М-да…
– Что – «м-да»? – спросила она яростным шепотом. – Что я его, козла, ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?
– Я и пленку видел, – признался он.
– Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?
– Я бы его пристукнул, – признался Петр.
– Так то – ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где он спрятался… Слушай, – сказала она с мольбой, – неужели тебе не хочется насовсем? Насовсем им остаться?
– Самое смешное, хочется, – признался Петр. – Не ради денег и всего прочего.
– Ради матери?
– Догадлива ты не по летам, дите мое…
– Потому и догадлива, что давно не дите, – отрезала Надя. – Научили жизни… Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери – и все будет отлично.
– Легко сказать…
– Слушай, кто ты все-таки?
– Брат-близнец, – подумав, решился он.
– Серьезно? – глаза у нее поневоле округлились. – А вообще тогда все понятно… Полковник?
– Подполковник.
– Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер, но насчет близнеца ни словечком не помянул… Вообще на моей памяти он тебя поминал всего-то раза два… – Надя воззрилась на него с нескрываемым любопытством. – Теперь-то понятно… И я, дура, так разоткровенничалась… Если ты родной брат, не сможешь…
– Зато он, кажется, сможет, – сказал Петр угрюмо.
– Что?!
Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник, даже эта соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела, мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, – быть может, и не столь уж никчемное приобретение?
Он рассказывал негромко, профессионально отсекая лишнее, малозначащее, ненужное в данный момент – голая суть, сначала факты, потом его версии, его наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя с него глаз, по-взрослому печальных. Он развел руками:
– Ну вот и все, если вкратце… Что думаешь? Ты его получше знаешь…
– Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь… что он, что Митька Елагин. Вполне в его стиле – подставить тебя вместо… а самому махнуть за границу под видом грека.
– Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается – часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы…
– Да прекрасно я поняла, – досадливо махнула рукой Надя. – Два года назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне их и не объясняли… но, в общем, она практически совладелец. Полноправный. Что ты нахмурился? Это для нее… хуже?
– Гораздо, – сказал он честно. – Значит, класть будут не меня одного, а всех… Троих.
– Так что же ты сидишь?!
– Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, – сказал Петр. – К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?
– А ты как думаешь? – огрызнулась она. – Если меня хотят ухлопать всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?
– Пожалуй, что серьезно, – сказал он задумчиво. – Я, собственно, не о том… Молчать сумеешь?
– А до сих пор я что, по-твоему, делала? – хмыкнула девчонка, взглянув на него, честное слово, с видом извечного женского превосходства. – На всех углах о своих догадках болтала?
– Да нет, – признался Петр, – вот что… У меня сложилось впечатление, что квартира, где ты… где тебя снимали на видео – в этом же доме?
– Ага, – сумрачно поддакнула Надя, – двадцать четвертая. О н уж давненько купил…
– Елагин там живет?
– Иногда. А так – никто. Там у них… – она горько покривила пухлые губки, – киностудия и все такое прочее. Зачем тебе?
– Затем, что кое-что я уже просчитал и план у меня есть, – сказал Петр раздумчиво. – А эта квартирка, похоже, свою роль в их плане определенно сыграет. Слушай внимательно…
Глава вторая
Миллион – цифра круглая…
Откинувшись на спинку кресла в роскошном кабинете, он в последний раз прокрутил все в голове. Как и следовало ожидать, собственный план при трезвом размышлении смотрелся авантюрой чистейшей воды – да и был таковой. Вот только ничего другого он был решительно не в состоянии предпринять. И потом, в истории человечества авантюры неисчислимое число раз проходили, проскакивали, увенчивались успехом. Авантюра – это то, что провалилось, а вот при успехе – и не авантюра вовсе…
Немного успокоив себя захватанными истинами, встал, вышел из кабинета спокойной деловой походочкой и направился прямиком к Земцову. Какового и обнаружил за столом – кажется, не в самом худшем расположении духа.
– Ну, как успехи на ниве безопасности? – спросил Петр, усаживаясь. – Не похоже, чтобы вы были особенно удручены…
– То же и о вас можно сказать, – отозвался Земцов.
Приходилось рисковать. Если Земцов в игре – моментально стукнет кому следует о просьбе, которая сейчас последует, а там, если и не всполошатся, то неладное почуют обязательно, смекнут что-то, начнут следить, поменяют планы. Однако весь предшествующий опыт Петра говорил за то, что Андропыч ни о чем не подозревает. В такие игры не следует втягивать хороших профессионалов – они-то как раз быстренько сообразят, что вокруг одного-единственного коня Боливара рано или поздно начнется суета с пальбой и поножовщиной…
– Не будем тянуть кота за хвост, Андропыч, – сказал Петр. – Мне кое-что нужно, причем немедленно. Для вас это пустячок.
– А конкретно, Павел Иванович?
– Два микрофона, потайные «липучки», я их видел в прошлый раз в вашем хозяйстве. С соответствующими приемничками. Радиус приема – не менее пятидесяти метров, а лучше – более. Это первое. Второе. – Петр подошел к окну и указал на противоположную сторону улицы. – Максимум через четверть часа во дворе вон того дома должна стоять машина, не обязательно роскошная, лучше даже, если это будет обычная «Жига», но надежная. Ключи – мне. Выполнить и забыть.
– С первым – проще… – задумчиво сказал Земцов, – а вот второе… Нет, не сложнее… Но вы ведь, насколько я ухватываю, сами намерены этой машиной воспользоваться?
– Угадали.
– Интересно, как вы незамеченным покинете здание?
– Придумаю что-нибудь, – сказал Петр.
Земцов вскинул на него глаза, кисло усмехнулся:
– Значит, все-таки это были не байки? О вашем личном подземном ходе?
– Андропыч… – поморщился Петр. – Вы же профессионал. Есть вещи, о которых должен знать один. Не более того.
– Это опасно.
– Почему? Никто и предполагать не может. Разве что ваш кабинет набит «клопами».
– Ничего подобного.
– Вот видите, – сказал Петр. – Это не просьба. Это прямой приказ. Который, как известно, не обсуждается. Что до покушений – вы мне поверите, если я скажу, что уверен на сто двадцать процентов: больше этого не повторится?
– Знаете, Павел Иванович, есть два вида уверенности, – сказал Земцов дипломатично. – Когда мы в чем-то свято уверены и когда наша уверенность и есть истина.
– Имеет место быть как раз второе.
Земцов недоверчиво спросил:
– Значит, все же развели?
– Развел. Раз и навсегда. Извините, что я вас не вмешивал, но, как показало последующее, именно эта тактика себя и оправдала.
– Павел Иванович, я иногда ломаю голову, отчего не написать в конце концов прошение об отставке…
Действуя сугубо по наитию, Петр сказал:
– Андропыч, а разве я вас никогда не предупреждал, что иные вопросы буду решать исключительно своими силами? В самом деле, не предупреждал? Точно?
– Предупреждали, – сознался Земцов.
– Вот видите… – развел руками Петр.
– Иногда у меня появляется идиотская мысль…
– Что перед вами – другой человек? – подхватил Петр догадливо, улыбаясь так, чтобы шеф службы безопасности сам, без подталкиваний, проникся всей нелепостью этой идеи. – А интересно, откуда бы другой взялся? И кто бы его на мое место пустил?
– Я и сам понимаю, что такие мысли – сущее идиотство, – сознался Земцов с виноватой улыбкой, крайне порадовавшей Петра. – Но вот остается такое дурацкое впечатление…
– Поговорите с психологами, снимут в два счета, – нагло заявил Петр. – Я тут подчитал кое-что… Оказывается, история медицины прямо-таки пестрит случаями самых удивительных трансформаций, происходивших с людьми после хорошего удара по башке. В больнице нечего было делать, и я подолгу болтал с доктором. Был даже случай, когда в одном человеке умещались две личности. Две сугубых индивидуальности, причем ни одна о наличии другой не подозревала. По четным, скажем, числам человек – портной Антуан, а по нечетным – нотариус, а то и вовсе граф…
– Читал и я что-то такое…
– Так вот, доктор мне говорил, что это вовсе не утки, – сказал Петр авторитетно. – Представляете, как вы намаялись бы со мной, прорежься во мне после аварии два этаких вот субъекта?
– Господи спаси…
– Вот именно. Давайте микрофоны и в темпе распорядитесь насчет машины.
Вернувшись в кабинет с ключами и парочкой маленьких транзисторов в кармане – самые обычные приемники, продаются во многих магазинах, – Петр опробовал микрофончики и остался доволен. Велел Жанне вызвать Косарева.
Когда тот пришел, декорации смотрелись безукоризненно: Петр восседал за столом без пиджака, с распущенным узлом галстука, перед ним на подносе стояла бутылка и бокал с остатками коньяка на донышке, и разило от него соответственно.
Блокировав дверной замок, Петр встал из-за стола, слегка пошатываясь, подошел к заму, поймал его за рукав и, не слушая робких возражений, потянул к столу:
– Нет уж, Фомич, или ты вмажешь, или я кровно обижусь…
Он старался не переиграть, соблюдать меру. Фомич, проглотивший спектакль, покорно принял бокал, выпил и уставился с неподдельной тревогой:
– Павел Иванович, что это на вас нашло?
– Расслабиться решил душою, друг мой, – признался Петр. – Как ныне выражается молодое поколение – оттянуться. Подключайтесь, голуба, а? Только чур – телочку сам себе искать будешь, я-то Жанку вызову…
– Вы серьезно?
– Абсолютно! – заявил Петр с пьяной целеустремленностью. – Ты у меня сейчас вмажешь как следует, потом телушек поваляем…
– Я вас прежде никогда таким…
– Имею я право расслабиться? – грозно-обиженно вопросил Петр. – Дела идут нормально, спектакль я вам откатал по полной программе, что же, не имею права, коли делать нечего?
– Имеете, конечно, имеете… Это у вас надолго?
– Фомич, я ж не алкоголик. Запоями не страдаю. Выпью свое ведро – и стоп! Ну?
– Павел Иванович, извините великодушно, но у меня, в отличие от вас, дел сегодня невпроворот…
– Вот и давай поговорим о делах, – сказал Петр с многообещающей улыбкой, – конкретно, о финансах, – он с размаху выплеснул в рот коньяк, первую за сегодня дозу, которой предстояло остаться и единственной. – О денежках, о бабках, о башлях… Имеешь такие полномочия?
– Я не вполне понимаю…
– Сейчас поймешь, – пообещал Петр, подошел к нему, небрежно притянул за лацкан пиджака и зашептал в ухо: – Хорошую вы со мной сыграли шуточку, деловые… Поманили пальчиком, пообещали пятьдесят штук…
– Почему – пообещали? Ровно столько и получите…
– Ах ты, жук лысый! – ласково сказал Петр, дыша спиртным и смачно пошлепывая Фомича по лысине. – Видишь ли, золотко, когда мы договаривались, суммочка эта казалась прямо-таки ослепительной. Но вот потершись среди в а с, я, уж извини, кое-чего нахватался. Разъяснили насчет процента со сделок. Вы, голуби, получите сто пятьдесят миллионов баксов, плюс то, что лежит в «уазике», а от бедного подполковничка в отставке отделаетесь полсотней кусков?! Неаккуратно…
– Так сколько же вы хотите?
– Вот это уже похоже на деловые торги, – сказал Петр, ухмыляясь. – Пятьдесят тысяч – совершенно некруглая сумма… Миллион.
– Чего?! – по-бабьи взвизгнул Фомич.
– Долларов, – безмятежно сказал Петр. – Это выходит даже меньше одного-разъединственного процента. Если разделить… сто пятьдесят на сто, плюс…
– Простите, но ведь это – инвестиции. А не куча наличных, которые вульгарно распихают по карманам!
«Да-а?» – мысленно ухмыльнулся Петр и сказал вслух:
– А мне, пардон, по барабану. Не смотрите на меня зверем. Раз в жизни подвернулся шанс заработать как следует на всю оставшуюся жизнь… Это бизнес, нет?
– Это нахальство! – взвился Фомич.
– Да-а? – осклабился Петр. – Ну, как хотите, я не настаиваю в принципе. Вот только может случиться так, что я в следующий раз, когда придет время подписывать очередные эпохальные соглашения, окажусь вдрызг пьяным, так что выйдет полная конфузия… Могу подписать, а могу, простите великодушно, и не подмахивать. У вас что, дублер для меня имеется?
Какое-то время Косарев привыкал к не-
ожиданно полученному удару. Потом чуть ли не взвыл:
– Вам-то за что?
– А куда вы без меня? – цинично спросил Петр. – Чегой-то вы так побледнемши? Чегой-то вы на пол упамши? Думали, я совсем дурак? Нет уж, нахватался и просветился, вашими, между прочим, трудами. Чегой-то на пол упамши?
– На какой пол?
– Это я фигурально, – сказал Петр. – В общем, вот вам мое твердое и единственное решение. Миллион баксов. Вы давеча совершенно справедливо подметили, что с двадцатью лимонами краденой зелени я ни за что не справлюсь. Не спорю. Вам виднее. Но с одним-то лимоном, честно заработанным, управиться, сдается мне, смогу… Я вас не тороплю, голуба, ножик к горлу не приставляю, не вы ж решаете, а? Посоветуйтесь, а главное, сумейте втолковать ему, что я от этой идеи ни за что не отступлюсь. Усекли?
Когда за ошарашенным Фомичом закрылась дверь, Петр ухмыльнулся вслед – крохотный микрофончик надежно прилип к лацкану лысого, с изнанки, в таком месте, где случайно его не обнаружишь. Не теряя времени, включил транзистор, настроенный на определенную частоту. И всего тридцатью секундами позже уже слушал, оскалясь, как Фомич орет в мобильник, сообщая о непредвиденных осложнениях и требуя незамедлительной личной встречи.
Едва сообразив по репликам Фомича, что Пашка на немедленную встречу согласился, выскочил из кабинета и в темпе добрался до «спецотдела». Влетел в подземный ход, припустил по нему. Вовремя – когда он закрывал за собой дверь в квартиру, сзади послышались торопливые шаги.
Выскочив из подъезда, огляделся в поисках машины с тем номером, о котором предупредил Земцов. Ага, вот она, белая «девяточка». И «запорожец» Фомича неподалеку…
Прыгнул на сиденье, сполз так, что голова была на уровне верхней кромки дверцы. Фомич, правда, не озаботился глазеньем по сторонам – как бомба, влетел в свой ублюдочный автомобиль…
Правда, хотя и находился в растрепанных чувствах, не забывал проверяться, в точности как в прошлый раз. Однако Петр принял свои меры, избегая обнаружения.
Оказавшись во дворе – совсем не там, куда в прошлый раз привозил его Косарев, у Пашки, надо полагать, не одна хаза, – выбрал удобное местечко, откинулся на сиденье и с удовольствием слушал, как расстроенный Фомич живописует их разговор. Лысый так и кипел от возмущения, словно Петр залез в его собственный карман и потребовал денежек, отложенных на спокойную старость.
– Все? – послышался спокойный Пашкин голос.
– А что, мало? – огрызнулся Фомич. – Это ж ни в какие ворота…
– Почему? – раздался голос Елагина (о, и Митенька там!). – Вполне естественные, я бы сказал, желания. Наш манекенчик малость пообтерся и смекнул, что продешевил. Знаете, господа, я ему даже аплодирую. Я-то думал, он полный сапог, а у него вполне умные мысли рождаются…
– Ну, позволь!
– Нет, ну не глупая же мысль?! Вот откажись он от миллиона баксов – это как раз было бы глупо, – хохотнул Елагин. – А когда миллион требуют – это вполне умно.
– Пожалуй что, – поддакнул Пашка.
– Так вы что?! – негодующе взвыл Косарев. – Платить намерены?
– Фомич, – мягко сказал Пашка, – уж извини, но ты в последнее время что-то поглупел… Опять с Милкой нелады?
– Да при чем тут Милка!
– Не в ней дело… Фомич, я тебя не узнаю. Истерику поднял, сорвался с фирмы… Какого хрена?
– Но он же сказал, что может не подписать…
Послышался деланный, демонстративный вздох Пашки:
– Фомич… Честно, глупеешь. Он, изволите ли видеть, потребовал миллион… Кто тебе мешал пообещать? Тихо и спокойно? От моего имени? А ты…
– Как он сказал, говоришь? – вклинился Елагин. – «На всю оставшуюся жизнь»? Фомич, ты что, запамятовал, сколько у него осталось этой самой жизни? С гулькин хрен… Или ты собрался его после завершения операции на белом свете оставить? Денежки отслюнить, водкой напоить, с Милкой в постель положить?
«Ну, спасибо, Митенька, – подумал Петр, зло кривя рот. – Объяснил все без недомолвок, чтобы никаких иллюзий не оставалось. Спасибо, золотой мой, бриллиантовый…»
– Извините, – послышался смущенный, вялый голос Косарева, – и в самом деле недодумал. Нервы… не железные ведь. Что будем делать?
– Жопу заголять и бегать, – хохотнул Пашка. – Возвращайся в темпе, пообещай миллион, пообещай луну с неба… Хоть собственную задницу. Лишь бы он больше ни разу не взбрыкнул. Пусть питает любые иллюзии. Твоя задача – сделать так, чтобы он до самого конца оставался спокоен, весел и доволен жизнью. И боже тебя упаси на доверенном тебе фронте работ хоть в малости напортачить… Ну давай, финансовый мой, в темпе поспешай!
Вскоре Фомич вышел из подъезда, утирая платком лысину, сел за руль и выехал со двора, от расстройства чувств едва не столкнувшись с въезжавшим «москвичом». Водитель «москвича» высунулся в окно и высказал все, что думает о «Запорожцах» вообще и этом, конкретном, в частности. Страдальчески улыбнувшись, Фомич развел руками, свернул на магистраль и скрылся из виду.
Петр по-прежнему держал возле уха приемничек – Фомич выскочил без пиджака. Видимо, снял его там, повесил куда-нибудь на стул, а потом в крайней растрепанности чувств и не вспомнил. Тем лучше, послушаем еще, что они там интересного скажут, оставшись наедине…
– Интересные дела, – задумчиво сказал
Пашка.
– Меня это почему-то ничуть не волнует, шеф…
– Да меня тоже. Просто не думал я, что этот пентюх настолько быстро проникнется сутью рыночных отношений…
– А чего вы хотите? Ваша копия как-никак.
– Вообще да… Меня другое волнует. «Уазик». Прекрасно знаю, что к нам следок ни за что не поведет, что никому чужому ромалы его не отдадут, и все равно… Триста кило денег, Митяй, – это тебе не макулатура. Представляю, как эта развалина там стоит – душа не на месте… Знаешь что? Нажраться охота. До соплей, до паданья мордой в гравий, до поросячьего визга. У Фомича, изволите ли видеть, нервы… А у меня? Ох, я потом и надерусь… Не буду терпеть до Кипра.
– Понимаю, шеф. Побуждения аналогичные… У меня тут мысля родилась. Помните, я предлагал назвать нашу негоцию «Операция «Зеркало»«? В том смысле, что этот мешок – ваша точная копия. Так вот, правильнее, по-моему, будет – «Скелет в зеркале». Он, дурень, в зеркало таращится, себя там видит и не знает, что на деле-то в зеркале – скелет…
– Ох, Митя, не занимайся ты херней, – усталым, севшим голосом сказал Пашка. – Это у тебя, сдается мне, армейская отрыжка. Ну почему непременно нужно давать операциям названия? На кой хер?
– Красиво просто. А? «Скелет в зеркале».
– Красиво, красиво…
– Шеф, можно незрелую мысль?
– Ну?
Елагин вкрадчиво сказал:
– У меня тут замаячила идейка… А почему бы нам герра Фомича не проводить чуточку раньше? Не дожидаясь финала? В конце концов Фея за двоих прекрасно поработает…
– Ох…
– А что вы вздыхаете? Я бы это оформил совершенно бесплатно, без всяких дополнительных процентов. Из любви к искусству. Фомич старенький, из него песок сыплется. Если вдруг откинет копыта на Милке, никто особенно и не удивится. Или в столб въедет с переломом основания черепа. Как мысля, босс? Зачищать так зачищать… Все равно его следом за манекеном отправлять.
– Не гони лошадей.
– Нет, я серьезно. Никто ничего не заподозрит…
– Не любишь ты старичка, а? – засмеялся Пашка.
– Не люблю, Павел Иванович. Гнида наш старичок, если откровенно. Вы ручаетесь, что он так-таки ничего и не заподозрил? Не просек, что его то же в отходы спишут? Советская школа – вещь серьезная. Ручаетесь?
После продолжительного молчания Пашка признался:
– Не ручаюсь…
– Вот видите. Давайте я… Изящно и легонечко? А?
– Рано, рано, – судя по тону, прямо-таки сквозь зубы заключил Пашка, – не то чтобы без него совершенно не обойтись, но лучше будет, если триста кило денежек не мы, а он Никифору передавать будет. Так оно проще и легче.
– Ну, смотрите. Я сомнениями честно поделился. Что на душе было, то и высказал.
– Тут не душой нужно, а логикой.
– Я и логикой тоже шевелю, – сказал Елагин. – Только вот, с точки зрения логики, мне совершенно непонятно, зачем он нам преподнес историйку про то, как манекен от него, изволите ли видеть, оторвался на Кутеванова.
– Думаешь, врал Фомич?
– Не знаю, босс. Просто эта история абсолютно не укладывается в события. Ни с того ни с сего вдруг оторвался… Причем исходят эти совпадения от Фомича… Которому я совершенно верить перестал… Нутром чую некую несообразность, а точнее сказать не могу по недостатку данных. Поскольку…
Как ни интересно было слушать, Петр выключил транзистор и включил мотор – следовало поспешать в контору, чтобы Фомич не заподозрил неладное. Стоп! Ага, вот он, «запор», вползает на дорожку. Спохватился, вспомнил про пиджачок…
Тем более пора ехать. Заберет пиджак, и ничего больше не услышишь…
… Он ухитрился опередить лысого, вернуться по знакомой уже потайной дорожке. Засел в кабинете. Через двадцать минут пред его ясны очи, словно лист перед травой, предстал Фомич. С таким пришибленным и запыхавшимся видом, словно бежал пешком от хазы.
Немного успокоив себя захватанными истинами, встал, вышел из кабинета спокойной деловой походочкой и направился прямиком к Земцову. Какового и обнаружил за столом – кажется, не в самом худшем расположении духа.
– Ну, как успехи на ниве безопасности? – спросил Петр, усаживаясь. – Не похоже, чтобы вы были особенно удручены…
– То же и о вас можно сказать, – отозвался Земцов.
Приходилось рисковать. Если Земцов в игре – моментально стукнет кому следует о просьбе, которая сейчас последует, а там, если и не всполошатся, то неладное почуют обязательно, смекнут что-то, начнут следить, поменяют планы. Однако весь предшествующий опыт Петра говорил за то, что Андропыч ни о чем не подозревает. В такие игры не следует втягивать хороших профессионалов – они-то как раз быстренько сообразят, что вокруг одного-единственного коня Боливара рано или поздно начнется суета с пальбой и поножовщиной…
– Не будем тянуть кота за хвост, Андропыч, – сказал Петр. – Мне кое-что нужно, причем немедленно. Для вас это пустячок.
– А конкретно, Павел Иванович?
– Два микрофона, потайные «липучки», я их видел в прошлый раз в вашем хозяйстве. С соответствующими приемничками. Радиус приема – не менее пятидесяти метров, а лучше – более. Это первое. Второе. – Петр подошел к окну и указал на противоположную сторону улицы. – Максимум через четверть часа во дворе вон того дома должна стоять машина, не обязательно роскошная, лучше даже, если это будет обычная «Жига», но надежная. Ключи – мне. Выполнить и забыть.
– С первым – проще… – задумчиво сказал Земцов, – а вот второе… Нет, не сложнее… Но вы ведь, насколько я ухватываю, сами намерены этой машиной воспользоваться?
– Угадали.
– Интересно, как вы незамеченным покинете здание?
– Придумаю что-нибудь, – сказал Петр.
Земцов вскинул на него глаза, кисло усмехнулся:
– Значит, все-таки это были не байки? О вашем личном подземном ходе?
– Андропыч… – поморщился Петр. – Вы же профессионал. Есть вещи, о которых должен знать один. Не более того.
– Это опасно.
– Почему? Никто и предполагать не может. Разве что ваш кабинет набит «клопами».
– Ничего подобного.
– Вот видите, – сказал Петр. – Это не просьба. Это прямой приказ. Который, как известно, не обсуждается. Что до покушений – вы мне поверите, если я скажу, что уверен на сто двадцать процентов: больше этого не повторится?
– Знаете, Павел Иванович, есть два вида уверенности, – сказал Земцов дипломатично. – Когда мы в чем-то свято уверены и когда наша уверенность и есть истина.
– Имеет место быть как раз второе.
Земцов недоверчиво спросил:
– Значит, все же развели?
– Развел. Раз и навсегда. Извините, что я вас не вмешивал, но, как показало последующее, именно эта тактика себя и оправдала.
– Павел Иванович, я иногда ломаю голову, отчего не написать в конце концов прошение об отставке…
Действуя сугубо по наитию, Петр сказал:
– Андропыч, а разве я вас никогда не предупреждал, что иные вопросы буду решать исключительно своими силами? В самом деле, не предупреждал? Точно?
– Предупреждали, – сознался Земцов.
– Вот видите… – развел руками Петр.
– Иногда у меня появляется идиотская мысль…
– Что перед вами – другой человек? – подхватил Петр догадливо, улыбаясь так, чтобы шеф службы безопасности сам, без подталкиваний, проникся всей нелепостью этой идеи. – А интересно, откуда бы другой взялся? И кто бы его на мое место пустил?
– Я и сам понимаю, что такие мысли – сущее идиотство, – сознался Земцов с виноватой улыбкой, крайне порадовавшей Петра. – Но вот остается такое дурацкое впечатление…
– Поговорите с психологами, снимут в два счета, – нагло заявил Петр. – Я тут подчитал кое-что… Оказывается, история медицины прямо-таки пестрит случаями самых удивительных трансформаций, происходивших с людьми после хорошего удара по башке. В больнице нечего было делать, и я подолгу болтал с доктором. Был даже случай, когда в одном человеке умещались две личности. Две сугубых индивидуальности, причем ни одна о наличии другой не подозревала. По четным, скажем, числам человек – портной Антуан, а по нечетным – нотариус, а то и вовсе граф…
– Читал и я что-то такое…
– Так вот, доктор мне говорил, что это вовсе не утки, – сказал Петр авторитетно. – Представляете, как вы намаялись бы со мной, прорежься во мне после аварии два этаких вот субъекта?
– Господи спаси…
– Вот именно. Давайте микрофоны и в темпе распорядитесь насчет машины.
Вернувшись в кабинет с ключами и парочкой маленьких транзисторов в кармане – самые обычные приемники, продаются во многих магазинах, – Петр опробовал микрофончики и остался доволен. Велел Жанне вызвать Косарева.
Когда тот пришел, декорации смотрелись безукоризненно: Петр восседал за столом без пиджака, с распущенным узлом галстука, перед ним на подносе стояла бутылка и бокал с остатками коньяка на донышке, и разило от него соответственно.
Блокировав дверной замок, Петр встал из-за стола, слегка пошатываясь, подошел к заму, поймал его за рукав и, не слушая робких возражений, потянул к столу:
– Нет уж, Фомич, или ты вмажешь, или я кровно обижусь…
Он старался не переиграть, соблюдать меру. Фомич, проглотивший спектакль, покорно принял бокал, выпил и уставился с неподдельной тревогой:
– Павел Иванович, что это на вас нашло?
– Расслабиться решил душою, друг мой, – признался Петр. – Как ныне выражается молодое поколение – оттянуться. Подключайтесь, голуба, а? Только чур – телочку сам себе искать будешь, я-то Жанку вызову…
– Вы серьезно?
– Абсолютно! – заявил Петр с пьяной целеустремленностью. – Ты у меня сейчас вмажешь как следует, потом телушек поваляем…
– Я вас прежде никогда таким…
– Имею я право расслабиться? – грозно-обиженно вопросил Петр. – Дела идут нормально, спектакль я вам откатал по полной программе, что же, не имею права, коли делать нечего?
– Имеете, конечно, имеете… Это у вас надолго?
– Фомич, я ж не алкоголик. Запоями не страдаю. Выпью свое ведро – и стоп! Ну?
– Павел Иванович, извините великодушно, но у меня, в отличие от вас, дел сегодня невпроворот…
– Вот и давай поговорим о делах, – сказал Петр с многообещающей улыбкой, – конкретно, о финансах, – он с размаху выплеснул в рот коньяк, первую за сегодня дозу, которой предстояло остаться и единственной. – О денежках, о бабках, о башлях… Имеешь такие полномочия?
– Я не вполне понимаю…
– Сейчас поймешь, – пообещал Петр, подошел к нему, небрежно притянул за лацкан пиджака и зашептал в ухо: – Хорошую вы со мной сыграли шуточку, деловые… Поманили пальчиком, пообещали пятьдесят штук…
– Почему – пообещали? Ровно столько и получите…
– Ах ты, жук лысый! – ласково сказал Петр, дыша спиртным и смачно пошлепывая Фомича по лысине. – Видишь ли, золотко, когда мы договаривались, суммочка эта казалась прямо-таки ослепительной. Но вот потершись среди в а с, я, уж извини, кое-чего нахватался. Разъяснили насчет процента со сделок. Вы, голуби, получите сто пятьдесят миллионов баксов, плюс то, что лежит в «уазике», а от бедного подполковничка в отставке отделаетесь полсотней кусков?! Неаккуратно…
– Так сколько же вы хотите?
– Вот это уже похоже на деловые торги, – сказал Петр, ухмыляясь. – Пятьдесят тысяч – совершенно некруглая сумма… Миллион.
– Чего?! – по-бабьи взвизгнул Фомич.
– Долларов, – безмятежно сказал Петр. – Это выходит даже меньше одного-разъединственного процента. Если разделить… сто пятьдесят на сто, плюс…
– Простите, но ведь это – инвестиции. А не куча наличных, которые вульгарно распихают по карманам!
«Да-а?» – мысленно ухмыльнулся Петр и сказал вслух:
– А мне, пардон, по барабану. Не смотрите на меня зверем. Раз в жизни подвернулся шанс заработать как следует на всю оставшуюся жизнь… Это бизнес, нет?
– Это нахальство! – взвился Фомич.
– Да-а? – осклабился Петр. – Ну, как хотите, я не настаиваю в принципе. Вот только может случиться так, что я в следующий раз, когда придет время подписывать очередные эпохальные соглашения, окажусь вдрызг пьяным, так что выйдет полная конфузия… Могу подписать, а могу, простите великодушно, и не подмахивать. У вас что, дублер для меня имеется?
Какое-то время Косарев привыкал к не-
ожиданно полученному удару. Потом чуть ли не взвыл:
– Вам-то за что?
– А куда вы без меня? – цинично спросил Петр. – Чегой-то вы так побледнемши? Чегой-то вы на пол упамши? Думали, я совсем дурак? Нет уж, нахватался и просветился, вашими, между прочим, трудами. Чегой-то на пол упамши?
– На какой пол?
– Это я фигурально, – сказал Петр. – В общем, вот вам мое твердое и единственное решение. Миллион баксов. Вы давеча совершенно справедливо подметили, что с двадцатью лимонами краденой зелени я ни за что не справлюсь. Не спорю. Вам виднее. Но с одним-то лимоном, честно заработанным, управиться, сдается мне, смогу… Я вас не тороплю, голуба, ножик к горлу не приставляю, не вы ж решаете, а? Посоветуйтесь, а главное, сумейте втолковать ему, что я от этой идеи ни за что не отступлюсь. Усекли?
Когда за ошарашенным Фомичом закрылась дверь, Петр ухмыльнулся вслед – крохотный микрофончик надежно прилип к лацкану лысого, с изнанки, в таком месте, где случайно его не обнаружишь. Не теряя времени, включил транзистор, настроенный на определенную частоту. И всего тридцатью секундами позже уже слушал, оскалясь, как Фомич орет в мобильник, сообщая о непредвиденных осложнениях и требуя незамедлительной личной встречи.
Едва сообразив по репликам Фомича, что Пашка на немедленную встречу согласился, выскочил из кабинета и в темпе добрался до «спецотдела». Влетел в подземный ход, припустил по нему. Вовремя – когда он закрывал за собой дверь в квартиру, сзади послышались торопливые шаги.
Выскочив из подъезда, огляделся в поисках машины с тем номером, о котором предупредил Земцов. Ага, вот она, белая «девяточка». И «запорожец» Фомича неподалеку…
Прыгнул на сиденье, сполз так, что голова была на уровне верхней кромки дверцы. Фомич, правда, не озаботился глазеньем по сторонам – как бомба, влетел в свой ублюдочный автомобиль…
Правда, хотя и находился в растрепанных чувствах, не забывал проверяться, в точности как в прошлый раз. Однако Петр принял свои меры, избегая обнаружения.
Оказавшись во дворе – совсем не там, куда в прошлый раз привозил его Косарев, у Пашки, надо полагать, не одна хаза, – выбрал удобное местечко, откинулся на сиденье и с удовольствием слушал, как расстроенный Фомич живописует их разговор. Лысый так и кипел от возмущения, словно Петр залез в его собственный карман и потребовал денежек, отложенных на спокойную старость.
– Все? – послышался спокойный Пашкин голос.
– А что, мало? – огрызнулся Фомич. – Это ж ни в какие ворота…
– Почему? – раздался голос Елагина (о, и Митенька там!). – Вполне естественные, я бы сказал, желания. Наш манекенчик малость пообтерся и смекнул, что продешевил. Знаете, господа, я ему даже аплодирую. Я-то думал, он полный сапог, а у него вполне умные мысли рождаются…
– Ну, позволь!
– Нет, ну не глупая же мысль?! Вот откажись он от миллиона баксов – это как раз было бы глупо, – хохотнул Елагин. – А когда миллион требуют – это вполне умно.
– Пожалуй что, – поддакнул Пашка.
– Так вы что?! – негодующе взвыл Косарев. – Платить намерены?
– Фомич, – мягко сказал Пашка, – уж извини, но ты в последнее время что-то поглупел… Опять с Милкой нелады?
– Да при чем тут Милка!
– Не в ней дело… Фомич, я тебя не узнаю. Истерику поднял, сорвался с фирмы… Какого хрена?
– Но он же сказал, что может не подписать…
Послышался деланный, демонстративный вздох Пашки:
– Фомич… Честно, глупеешь. Он, изволите ли видеть, потребовал миллион… Кто тебе мешал пообещать? Тихо и спокойно? От моего имени? А ты…
– Как он сказал, говоришь? – вклинился Елагин. – «На всю оставшуюся жизнь»? Фомич, ты что, запамятовал, сколько у него осталось этой самой жизни? С гулькин хрен… Или ты собрался его после завершения операции на белом свете оставить? Денежки отслюнить, водкой напоить, с Милкой в постель положить?
«Ну, спасибо, Митенька, – подумал Петр, зло кривя рот. – Объяснил все без недомолвок, чтобы никаких иллюзий не оставалось. Спасибо, золотой мой, бриллиантовый…»
– Извините, – послышался смущенный, вялый голос Косарева, – и в самом деле недодумал. Нервы… не железные ведь. Что будем делать?
– Жопу заголять и бегать, – хохотнул Пашка. – Возвращайся в темпе, пообещай миллион, пообещай луну с неба… Хоть собственную задницу. Лишь бы он больше ни разу не взбрыкнул. Пусть питает любые иллюзии. Твоя задача – сделать так, чтобы он до самого конца оставался спокоен, весел и доволен жизнью. И боже тебя упаси на доверенном тебе фронте работ хоть в малости напортачить… Ну давай, финансовый мой, в темпе поспешай!
Вскоре Фомич вышел из подъезда, утирая платком лысину, сел за руль и выехал со двора, от расстройства чувств едва не столкнувшись с въезжавшим «москвичом». Водитель «москвича» высунулся в окно и высказал все, что думает о «Запорожцах» вообще и этом, конкретном, в частности. Страдальчески улыбнувшись, Фомич развел руками, свернул на магистраль и скрылся из виду.
Петр по-прежнему держал возле уха приемничек – Фомич выскочил без пиджака. Видимо, снял его там, повесил куда-нибудь на стул, а потом в крайней растрепанности чувств и не вспомнил. Тем лучше, послушаем еще, что они там интересного скажут, оставшись наедине…
– Интересные дела, – задумчиво сказал
Пашка.
– Меня это почему-то ничуть не волнует, шеф…
– Да меня тоже. Просто не думал я, что этот пентюх настолько быстро проникнется сутью рыночных отношений…
– А чего вы хотите? Ваша копия как-никак.
– Вообще да… Меня другое волнует. «Уазик». Прекрасно знаю, что к нам следок ни за что не поведет, что никому чужому ромалы его не отдадут, и все равно… Триста кило денег, Митяй, – это тебе не макулатура. Представляю, как эта развалина там стоит – душа не на месте… Знаешь что? Нажраться охота. До соплей, до паданья мордой в гравий, до поросячьего визга. У Фомича, изволите ли видеть, нервы… А у меня? Ох, я потом и надерусь… Не буду терпеть до Кипра.
– Понимаю, шеф. Побуждения аналогичные… У меня тут мысля родилась. Помните, я предлагал назвать нашу негоцию «Операция «Зеркало»«? В том смысле, что этот мешок – ваша точная копия. Так вот, правильнее, по-моему, будет – «Скелет в зеркале». Он, дурень, в зеркало таращится, себя там видит и не знает, что на деле-то в зеркале – скелет…
– Ох, Митя, не занимайся ты херней, – усталым, севшим голосом сказал Пашка. – Это у тебя, сдается мне, армейская отрыжка. Ну почему непременно нужно давать операциям названия? На кой хер?
– Красиво просто. А? «Скелет в зеркале».
– Красиво, красиво…
– Шеф, можно незрелую мысль?
– Ну?
Елагин вкрадчиво сказал:
– У меня тут замаячила идейка… А почему бы нам герра Фомича не проводить чуточку раньше? Не дожидаясь финала? В конце концов Фея за двоих прекрасно поработает…
– Ох…
– А что вы вздыхаете? Я бы это оформил совершенно бесплатно, без всяких дополнительных процентов. Из любви к искусству. Фомич старенький, из него песок сыплется. Если вдруг откинет копыта на Милке, никто особенно и не удивится. Или в столб въедет с переломом основания черепа. Как мысля, босс? Зачищать так зачищать… Все равно его следом за манекеном отправлять.
– Не гони лошадей.
– Нет, я серьезно. Никто ничего не заподозрит…
– Не любишь ты старичка, а? – засмеялся Пашка.
– Не люблю, Павел Иванович. Гнида наш старичок, если откровенно. Вы ручаетесь, что он так-таки ничего и не заподозрил? Не просек, что его то же в отходы спишут? Советская школа – вещь серьезная. Ручаетесь?
После продолжительного молчания Пашка признался:
– Не ручаюсь…
– Вот видите. Давайте я… Изящно и легонечко? А?
– Рано, рано, – судя по тону, прямо-таки сквозь зубы заключил Пашка, – не то чтобы без него совершенно не обойтись, но лучше будет, если триста кило денежек не мы, а он Никифору передавать будет. Так оно проще и легче.
– Ну, смотрите. Я сомнениями честно поделился. Что на душе было, то и высказал.
– Тут не душой нужно, а логикой.
– Я и логикой тоже шевелю, – сказал Елагин. – Только вот, с точки зрения логики, мне совершенно непонятно, зачем он нам преподнес историйку про то, как манекен от него, изволите ли видеть, оторвался на Кутеванова.
– Думаешь, врал Фомич?
– Не знаю, босс. Просто эта история абсолютно не укладывается в события. Ни с того ни с сего вдруг оторвался… Причем исходят эти совпадения от Фомича… Которому я совершенно верить перестал… Нутром чую некую несообразность, а точнее сказать не могу по недостатку данных. Поскольку…
Как ни интересно было слушать, Петр выключил транзистор и включил мотор – следовало поспешать в контору, чтобы Фомич не заподозрил неладное. Стоп! Ага, вот он, «запор», вползает на дорожку. Спохватился, вспомнил про пиджачок…
Тем более пора ехать. Заберет пиджак, и ничего больше не услышишь…
… Он ухитрился опередить лысого, вернуться по знакомой уже потайной дорожке. Засел в кабинете. Через двадцать минут пред его ясны очи, словно лист перед травой, предстал Фомич. С таким пришибленным и запыхавшимся видом, словно бежал пешком от хазы.