Страница:
– Все.
Как-то незаметно развернулась вялая суета: парочку журналистов, то ли вернувшихся за разбитой камерой, то ли гонимых профессиональным инстинктом, Кацуба заставил помочь, перенести труп в желтый «пазик». Дубинку упаковали в принесенный матросом пластиковый пакет, с корабля сошел капитан и принялся объясняться с милиционерами, от злости вспомнившими о своих обязанностях и начавшими составлять протокол. Подъехала еще одна милицейская машина. За всеми этими хлопотами Мазур не забывал поглядывать в сторону «газика», где смирнехонько сидел, притворившись, будто его тут и вовсе нет, представитель коррумпированного чиновничества.
Джен со спутником уехали в город на том же автобусе. Лодки куда-то исчезли, а выловленного из воды демонстранта матросы весьма невежливо вышибли с корабля. Он, стряхивая с себя воду, побрел к автобусам, куда помаленьку стекались разбежавшиеся было тиксонцы. Сразу видно, что некие дирижеры бесследно исчезли, и толпа моментально превратилась в разрозненное скопище понурых индивидуумов, утративших все разрушительные порывы. Машины мэра давно уже не было, причал почти опустел, а темно-красное пятно на сером потрескавшемся бетоне начало уже подсыхать. Как будто и не было человека…
«Нет, не журналист, – подумал Мазур. – Обыкновенного журналиста не стали бы убивать средь бела дня – а его убили, нет сомнений, все было проделано с заранее обдуманным намерением. И, надо признать, замысел удался полностью: никто не заметил лица убийцы, а на дубинке вряд ли сыщутся отпечатки пальцев…»
– Гражданин Микушевич?
Оглянувшись, Мазур увидел двух крепышей в пятнистых комбинезонах и зеленых фуражках. Один, как бы невзначай, держал автомат так, что дуло смотрело Мазуру прямо в живот.
– Ну, – сказал он.
– Пройдемте.
Глянув в указанном направлении, он узрел серый фургон без опознавательных знаков, с синей мигалкой на темно-зеленой кабине – дверца была приглашающе распахнута, и возле нее с угрюмо-равнодушным видом здешнего Харона стоял третий, придерживая за ошейник чутко напрягшуюся чепрачную овчарку.
– А в чем дело? – попытался было Мазур валять дурака.
Тот, что без автомата, ловко охлопал его по бокам, нащупал кобуру, сноровисто извлек оттуда пистолет и переправил себе в карман. Автоматчик, оживившись, кратко прокомментировал:
– Наш клиент… Пошел в машину!
И настороженно отодвинулся на три шага, поднял автомат. Ребятки были тренированные и на лопухов не походили.
Вообще-то, Мазур легко с ними управился бы, но это сулило нешуточные сложности. К тому же Кацуба, шагавший к вагонзаку под конвоем двух таких же верзил, сопротивления не оказывал. Только, вывернув голову, крикнул в пространство:
– Сидеть и ждать!
Погранцы так и не поняли, кому предназначалось это ценное указание – на «газик» они не обратили ни малейшего внимания. Следовательно, Владимирыч оставался свободным и годным к дальнейшему употреблению…
В кузове их сразу же рассовали по разным клетушкам, и машина тронулась.
Дороги Мазур, конечно, не видел – только решетку, за которой сидела, вывалив язык, овчарка, косясь на него с бдительным вниманием.
Глава 21
Глава 22
Как-то незаметно развернулась вялая суета: парочку журналистов, то ли вернувшихся за разбитой камерой, то ли гонимых профессиональным инстинктом, Кацуба заставил помочь, перенести труп в желтый «пазик». Дубинку упаковали в принесенный матросом пластиковый пакет, с корабля сошел капитан и принялся объясняться с милиционерами, от злости вспомнившими о своих обязанностях и начавшими составлять протокол. Подъехала еще одна милицейская машина. За всеми этими хлопотами Мазур не забывал поглядывать в сторону «газика», где смирнехонько сидел, притворившись, будто его тут и вовсе нет, представитель коррумпированного чиновничества.
Джен со спутником уехали в город на том же автобусе. Лодки куда-то исчезли, а выловленного из воды демонстранта матросы весьма невежливо вышибли с корабля. Он, стряхивая с себя воду, побрел к автобусам, куда помаленьку стекались разбежавшиеся было тиксонцы. Сразу видно, что некие дирижеры бесследно исчезли, и толпа моментально превратилась в разрозненное скопище понурых индивидуумов, утративших все разрушительные порывы. Машины мэра давно уже не было, причал почти опустел, а темно-красное пятно на сером потрескавшемся бетоне начало уже подсыхать. Как будто и не было человека…
«Нет, не журналист, – подумал Мазур. – Обыкновенного журналиста не стали бы убивать средь бела дня – а его убили, нет сомнений, все было проделано с заранее обдуманным намерением. И, надо признать, замысел удался полностью: никто не заметил лица убийцы, а на дубинке вряд ли сыщутся отпечатки пальцев…»
– Гражданин Микушевич?
Оглянувшись, Мазур увидел двух крепышей в пятнистых комбинезонах и зеленых фуражках. Один, как бы невзначай, держал автомат так, что дуло смотрело Мазуру прямо в живот.
– Ну, – сказал он.
– Пройдемте.
Глянув в указанном направлении, он узрел серый фургон без опознавательных знаков, с синей мигалкой на темно-зеленой кабине – дверца была приглашающе распахнута, и возле нее с угрюмо-равнодушным видом здешнего Харона стоял третий, придерживая за ошейник чутко напрягшуюся чепрачную овчарку.
– А в чем дело? – попытался было Мазур валять дурака.
Тот, что без автомата, ловко охлопал его по бокам, нащупал кобуру, сноровисто извлек оттуда пистолет и переправил себе в карман. Автоматчик, оживившись, кратко прокомментировал:
– Наш клиент… Пошел в машину!
И настороженно отодвинулся на три шага, поднял автомат. Ребятки были тренированные и на лопухов не походили.
Вообще-то, Мазур легко с ними управился бы, но это сулило нешуточные сложности. К тому же Кацуба, шагавший к вагонзаку под конвоем двух таких же верзил, сопротивления не оказывал. Только, вывернув голову, крикнул в пространство:
– Сидеть и ждать!
Погранцы так и не поняли, кому предназначалось это ценное указание – на «газик» они не обратили ни малейшего внимания. Следовательно, Владимирыч оставался свободным и годным к дальнейшему употреблению…
В кузове их сразу же рассовали по разным клетушкам, и машина тронулась.
Дороги Мазур, конечно, не видел – только решетку, за которой сидела, вывалив язык, овчарка, косясь на него с бдительным вниманием.
Глава 21
В РОДНОМ ПЛЕНУ
Когда машина остановилась и его пригласили побыстрее вытряхиваться, Мазур оказался в крохотном дворике, со всех сторон стиснутом серым бетонным забором. Узкие зеленые ворота уже закрылись. Место было веселое, как зубная боль. Он было замешкался, дожидаясь, пока выведут Кацубу, но получил совет побыстрее шевелить жопой и двинулся в направлении, указанном стволом автомата, – к полуподвальной двери, закрытой сверху ржавым железным козырьком.
Узкий коридор, затертый бетонный пол. Шаги отдавались гремящим эхом.
Мазура втолкнули в первую же камеру, где вместо двери была толстенная железная решетка, там обыскали уже по-настоящему. Выгребли из карманов абсолютно все, сняли с пояса пустую кобуру, прощупали швы в одежде, забрали галстук, шнурки, заперли и удалились, оставив одного из своих в качестве стража. Тот уселся на табуреточку у противоположной стены, положил автомат на колени и приготовился к долгому ожиданию – только старослужащие умеют с максимальным комфортом устроиться в самом неподходящем месте.
– Дай закурить, – попросил Мазур ради установления контакта.
– С часовым разговаривать не положено, – лениво отозвался стриженный под ежика верзила.
– Да какой ты часовой? – миролюбиво сказал Мазур. – Тебя ведь без разводящего сюда поставили, никто тебе пост не сдавал и не принимал ты ничего…
– Грамотный, – буркнул страж.
– Ладно, кинь сигаретку, – сказал Мазур. – А я тебе все первому расскажу, как родному. Значит, так: микропленка в правой задней подошве, встреча с резидентом в полночь у булочной, а подводная лодка будет ждать в квадрате три шестьдесят две. Сечешь, какая информация? Медаль дадут не глядя.
– Я тебе сейчас в глаз дам не глядя.
– Вертухай ты, а не часовой, – печально констатировал Мазур.
– А за вертухая по шее получишь, – грозно пообещал верзила. – Сиди, шпион, и не чирикай.
– Да какой из меня шпион?
– А какой из меня вертухай? – резонно отпарировал пограничник. – Посадили вот и сиди.
– А Женевская конвенция? – спросил Мазур. – Права человека и тому подобное? Ордер на арест?
– Интеллигент, – обрадованно заявил часовой. – Сразу видно…
У Мазура все еще побаливала почка, по которой во время обыска умело угодил этот милый юноша. А курить и в самом деле хотелось всерьез, но карманы подмели под метелку. Мало того, в туалет хотелось ощутимо.
– Эй, а почему параши нет? – осведомился Мазур.
– Лепень сними – и в карман, – посоветовал часовой.
Мазур медленно закипал. Дослужившись до капитана первого ранга, отчего-то с трудом переносишь хамство, когда оно исходит от вовсе уж нижних чинов.
Последний раз ему при схожих обстоятельствах попадало по почкам аж четверть века назад, на гауптвахте, но там. как ни крути, свои неписаные правила, неприятные, однако освященные столетиями. Да и был он тогда курсантом-первогодком, права голоса решительно не имевшим…
Почка побаливала, в туалет хотелось нестерпимо. А стриженый вдобавок ко всему закурил – по роже видно, не из жажды никотина, а затем, чтобы усугубить страдания узника. Пускал дым и ухмылялся, скотина.
«Ладно, – подумал Мазур. – Не убьют, в конце концов, к начальству в числе прочих пожитков унесли и его офицерское удостоверение, а Кацуба не будет сидеть сложа руки. Сам выкрутится и напарника вызволит…»
Он обошел крохотную камеру – узенькие нары подняты и примкнуты цепью к стене, даже сесть некуда, вернулся к решетке, решительно заявил:
– Выведи в сортир, мочи нет.
– Сказал же, ссы в карман! – жизнерадостно утешил часовой.
– Ну ладно, – сказал Мазур. – Душевно я тебя просил…
Отступил на шаг и после короткого внутреннего сопротивления, вызванного остатками цивилизованного воспитания, принялся за дело – так, чтобы струя попадала в коридор.
Часовой вскочил с табурета, отпрыгнул подальше, осыпая Мазура отборными перлами русского нелитературного языка. Однако предусмотрительно держался в отдалении, пока не убедился, что фонтан иссяк. Потом взревел:
– Совсем обурел, гад?!
– Погоди, – сказал Мазур. – Я сейчас, раз пошла такая пьянка, еще и накакаю на пороге. Меня все равно, чует мое сердце, в нормальную камеру скоро переведут, а убирать тебе же и придется, лысопогонник.
Демонстративно повернулся и сделал вид, что расстегивает штаны, повернув голову так, чтобы краешком глаза все же видеть объект. Часовой задохнулся от злости:
– Да я! Да ты! Да своим липнем вытрешь!
И просунул, дурачок, руку за решетку… Сцапал Мазура за полу пиджака, рыкнул:
– Снимай!
– Сейчас, – сказал Мазур.
Молниеносно развернулся, ловя на захват. Когда часовой звучно впечатался физиономией в решетку, Мазур нанес ему не столь уж и сильный удар, мигом позже – второй, благородно сделав все, чтобы не покалечить обормота, а только успокоить минут на десять. Подхватил обмякшее тело, вытащил ключ – сразу заприметил, в какой карман парнишка его спрятал – и без особого труда, в два счета отпер камеру.
Затащил туда часового, усадил, прислонив к стене, забрал сигареты с зажигалкой, тщательно запер камеру и уселся на табурет, положив автомат на колени. Подумав, отсоединил магазин и поставил его вместе с автоматом подальше – еще пальнут сдуру, обнаружив столь неожиданную перемену ролей, когда за ним заявятся…
И сидел, закинув ногу на ногу, дымя скверной «Примой». Часовой очнулся примерно в расчетное время. С похвальной быстротой осознал случившееся – и, как легко догадаться, в восторг от такого коловращения жизни и превратностей судьбы не пришел, вовсе даже наоборот.
Сначала он рычал, сотрясая решетку. Вскоре смекнул, что выглядит глупее некуда, немного остыл и, пытаясь придать голосу убедительную сладкозвучность, попросил:
– Слышь, автомат отдай…
– Ну ты сам подумай, зачем тебе в камере автомат? – спросил Мазур. – Смех один… Заключенным автоматов не полагается. И вообще, с часовым разговаривать нельзя. Ты же меня сам только что учил.
– Ну, сука… – он осекся, сообразив, что это не самая удачная реплика для человека в его положении. – Мужик, ну ты кончай… Ведь все равно не смоешься, там два поста…
– А зачем мне куда-то смываться? – пожал плечами Мазур. – Мне и тут хорошо. Курево есть, собеседник приятный…
Даже больше, чем злость, пленника мучила неправильность ситуации – он никак не мог взять в толк, отчего Мазур как ни в чем не бывало сидит себе на табуреточке, не делая ни малейшей попытки к бегству.
– Нет, ну давай договоримся…
– О чем? – пожал плечами Мазур. – Все вроде бы и так в порядке.
– Ну выпусти, гад! Меня ж на губу загонят! Позору не оберешься…
Мазур не сомневался, что так оно и будет, но, охнув при неосторожном движении от боли, легко подавил в себе жалость. Сказал наставительно:
– Во-первых, не стоит лупить арестованного по почкам только потому, что захотелось повыстебываться. Ты же не стройбатовец какой-нибудь, а пограничник. Во-вторых, родной, ты себя показал полнейшим лопухом. Чтобы так подставиться охраняемому, надо быть исключительным придурком. А потому мне тебя, по совести признаюсь, нисколечко не жаль. Сиди и медитируй. Сигаретку могу дать, твои как-никак…
От сигаретки часовой, превращенный волею Фортуны в узника, матерно отказался. Принялся ругаться, потом увещевать, потом снова запугивать. Мазур не реагировал – сидел себе, воздев глаза к потолку и мечтательно улыбаясь.
В конце концов часовой принялся просить прощения, заверяя, что осознал и проникся. Что его судьбу нисколечко не изменило. Минут че-рез десять он, смирив гордыню, все-таки попросил табачку. Мазур кинул ему через решетку прикуренную «Приму».
Еще минут через пять наверху провизжала железная дверь, послышались шаги.
В коридор спустился незнакомый старший лейтенант, браво направился к камере, но узрел еще издали что-то неправильное, а подойдя поближе, окончательно уверился, что здесь происходит нечто сюрреалистическое. Часовой стоял с отрешенным видом продувшегося в пух и прах игрока, отчаявшегося переломить невезуху.
Старлей невольно сделал движение в его сторону, обернулся к Мазуру:
– Как понимать?
Мазур встал по стойке «смирно» и отрапортовал:
– Товарищ старший лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий не было! Дежурный по коридору капитан Микушевич!
Одним взглядом старлей оценил ситуацию окончательно – прислоненный к стене автомат, печального узника, уставную стойку Мазура. Спросил:
– Ну, и зачем?
– Терпеть ненавижу хамского обращения, – ответил Мазур.
Пусть понимает, как хочет. Не жаловаться же младшему по званию во всех подробностях…
Старлей стоял с каменным лицом. Мазуру он начинал нравиться – чувствовался профессионал, не тратящий времени на эмоции и рассусоливания.
Он протянул руку, Мазур сговорчиво положил ему на ладонь большой ключ.
Прежде чем отпереть камеру, старлей подобрал автомат, вставил магазин, мимолетно установив наличие в оном патронов, повесил себе на плечо.
Распахнул несмазанную дверь.
Часовой выплыл оттуда невесомой походкой сомнамбулы, даже не посмотрев на Мазура, вытянулся перед начальством. Старлей – положительно, Мазуру он нравился все больше – не стал размениваться на пошлые разносы. Окинув с головы до пят ледяным взглядом, сказал веско, словно высекал каждую буковку на камне:
– Шагом марш писать рапорт, Жуков. – И, не вытерпев, добавил печально: – Такую фамилию позоришь, жопа, хорошо хоть, ни с какого боку не родич… Марш!
Однофамилец маршала промаршировал к выходу. Старлей старательно запер камеру, сунул ключ в карман и бросил Мазуру:
– Пойдемте.
Сам он пошел впереди, что в сочетании с отсутствием конвоя определенно означало некое изменение здешнего статуса обоих пленных. И точно, провожатый полез в карман, протянул Мазуру шнурки и галстук:
– Да, я и забыл тут с вами…
Мазур быстренько привел себя в божеский вид и двинулся следом. Во дворе они свернули в неприметную дверь, оказавшись в знакомой и привычной обстановке военной канцелярии. Поднялись на второй этаж, старлей кивнул Мазуру на дверь с табличкой: «Комната отдыха», вошел следом и запер дверь изнутри.
Посреди небольшой комнатки стоял обшарпанный бильярд, на нем, покачивая длиннющей ногой в начищенном сапоге, сидел долговязый капитан Величко, а на стуле, рядом с еще более обшарпанным столом, украшенным стойкой для шаров, вольготно разместился Кацуба. Судя по его непринужденной позе, все неприятности типа «Своя своих не познаша» были позади.
– Автомат зачем взял? – спросил Величко.
– У Жукова забрал, – хмуро сообщил старлей. – Этот артист как-то ухитрился его разоружить и в камеру вместо себя запихать.
– Волкодавчики, – поморщившись, сказал капитан Величко. – Суперменчики. Нелегалы, мать вашу… Вы хоть понимаете, что всерьез в разработку попали? Заберите, – кивнул он Мазуру на лежавшие тут же пожитки.
Мазур молча принялся подвешивать к поясу кобуру и распихивать по карманам все остальное.
– Вы уже попали в сводки и рапорты, – кисло поведал капитан. – Теперь отписываться до морковкиного заговенья… Не могли поставить в известность, господа офицеры?
Кацуба с обезоруживающим видом развел руками:
– Капитан, мы ж с тобой не дети. У тебя свой приказ, у меня свой. Но позволю себе заметить – твоя идея с вербовкой пойманного на педофилии интеллигента тоже к гениальным замыслам не очень-то относится…
Старлей чуть смущенно кашлянул.
– Импровизировали на ходу, – признался капитан. – Нужно же было что-то делать… Окажись вы не нашими, ход был бы не так уж плох, а? Садись, Савич, чего торчишь…
– Машина… – напомнил Кацуба.
– Да послал я ребят, сейчас пригонят… – Не переставая качать ногой, он угрюмо осведомился: – Извинений ждете?
– Да ладно, – махнул рукой Кацуба. – Какие счеты меж своими?
– Душевно обрадовал ты меня, майор, своим великодушием. Как выражался последний русский император, живительно тронут… Итак? Будем выяснять, сможем ли мы оказаться друг другу полезны? Вы, вообще-то, сотрудничать намерены?
– Нет проблем, – пожал плечами Кацуба. – Коли уж полетела к чертям всякая конспирация…
– Меня в первую очередь интересует смерть нашего аквалангиста. Нутром чую, в акте вы понаписали хорошую липу – микрочастицы никак не соответствуют морскому дну…
– Естественно, – сказал Мазур. – Мы его нашли в трюме «Веры».
– Именно «Веры»? А не «Комсомольца»? Котельников меня уверял, что к «Вере» не погружались…
– Котельников многих уверял отнюдь не в том, что происходило на самом деле, – сказал Кацуба столь же хмуро. – Как мне ни печально за честь мундира, но должен признаться, что Гоша оказался классически плохим парнем…
– Тогда нужно допросить как следует.
– Не получится. Утонул по неосторожности.
– Ну вы, блин, даете, аквариумные…
– Не береди душу, – серьезно сказал Кацуба. – Я бы с превеликим удовольствием сам его допросил, но ситуация так обернулась…
– Ситуация… – с неудовольствием повторил капитан, повернулся к Мазуру. – А о чем еще вы не упомянули в акте?
– О втором варианте, – сказал Мазур. – О том, что обоих, и водолаза, и вашего аквалангиста, могли убить. Но доказать это, поверьте специалисту, невозможно. Лично я теперь не сомневаюсь, что обоих убили – после того, как столкнулся под водой с ловкими ребятами, которые, на мой взгляд, способны были и не на такие подвиги. Но доказательств – никаких.
– А что на самом деле произошло на острове?
– Ничего особенного, – сказал Кацуба. – Володю я послал сплавать туда на разведку, вышло легонькое недоразумение, он человек мирный и первым не стреляет, но коли уж начинают в него лупить, вынужден отвечать. Вот и образовалось два жмурика. А кораблик повредило мимоходом. Где трупы, кстати? Которых с помпой объявили жертвами нашей неосторожности?
– Отправили в Москву, – сказал капитан. – Спецрейсом.
– А помешать вы…
– Слушай, майор… – досадливо сказал капитан. – Насчет этих сраных инженеров, обосновавшихся на безымянке, у меня есть особое указание из центра – ввиду серьезности работ не только не приставать с глупыми вопросами, но и близко не подходить.
– Откуда указаньице-то?
Капитан достал из кармана блокнот в треснувшем пластиковом переплете, нацарапал несколько слов, показал Кацубе, потом Мазуру.
– Ну, это – да, – сказал Кацуба раздумчиво. – Это, конечно, верхи… Поневоле вытянешься в струнку. Только мы ведь все тут прекрасно знаем, как выдаются в центре подобные индульгенции, а? Федя приходит к Васе и просит подмахнуть бумаженцию для хороших ребят… Если сам не в доле, а бывает и так…
– Бывает, – согласился капитан. – Но приказ есть приказ. И, признаться, поначалу полагал, что это – нечто особо секретное, какие-то спецработы, до которых унтеров вроде нас отроду не допускали. Так с Савичем и порешили, обкашляв. Но теперь все меняется. Однако приказ…
– Значит, свой корабль на остров не пошлешь? Там много интересного можно найти…
– Уж не посетуй, не пошлю, – признался капитан. – Даже теперь. Сам все понимаешь.
– Да я и не настаиваю… – сказал Кацуба. – Понимаю твое положение.
– Положение… – и капитан в нескольких смачных фразах охарактеризовал это положение. – Я задницей чувствую, что здесь происходит нечто суперпоганое. И беда даже не в том, что у меня нет возможности хоть что-то вскрыть – я вообще не уверен, что это имеет к нам прямое отношение…
– Иностранцы зачастили… – протянул Кацуба.
– Брось. Не вижу никакого шпионажа. Негде здесь шпионить по-настоящему, майор. А что до контрабанды – опять-таки не вижу ее предмета. Рыбой мы не занимаемся, а ничего другого отсюда нелегально и не вывозили. В Завенягинске бывают любопытные дела, но нас это не задевает…
Савич встрепенулся, услышав стук в дверь. Подошел, приоткрыл, предварительно тихо осведомившись: «Кто?» Ввалился рослый сержант – один из тех, что брали Мазура, – развел руками:
– Не было там никакого «газика», тарищ капитан. На «Звезде» говорят, что не заметили, когда он пропал и куда, я спрашивал у вахтенного…
Не успел сержант выйти, как Кацуба нешуточно хлопнул себя кулаком по лбу:
– Честно признаюсь – болван… Что мне стоило крикнуть ребятам со «Звезды», чтобы присмотрели…
– А что за человечек там был?
– Интересный человечек, – сквозь зубы сказал Кацуба. – Готовый поделиться кое-какой информацией. Ладно, капитан, ты себя не виновать – с одной стороны, из-за вас мы его упустили, с другой – подозреваю, он имел дело исключительно с посредниками. А значит, не столь был и полезен.
– Не пойму, зачем машину угнали? – подал голос Савич.
– Я тоже, – кивнул Кацуба. – Если бы его утащили или пристукнули на месте, все было бы понятно. Но зачем им старый «газик», ума не приложу. Однако по своей всегдашней привычке ждать в непонятном пакости рискну предположить неспроста…
– Ну, это уж ты загибаешь, майор, – покачал головой Величко. – Чересчур заумно. Бросят где-нибудь.
– Вот то-то, – кивнул Кацуба. – И бросят его с нашими пальчиками, которых там, внутри, несчитано. Знать бы только, где бросят? Хотят повесить на нас жмурика-Владимирыча? Нет, шатко и зыбко… Мэра из него хлопнут? Нет, мэр пока им нужен, не пришло еще время из игры его убирать…
– Хотите дурацкую идею? – сказал Мазур. – Я бы на их месте этот «газон» оставил где-нибудь на площади, оставив там предварительно баллон с отравой. Повернул краник и пустился бежать со всех ног. И мы снова в дерьме.
– Нет, – подумав, заключил Величко. – Чересчур примитивно. Мэрин, конечно, опять будет плести невесть что, но я-то всегда могу обеспечить вам алиби. Серьезный человек должен это понимать, многие видели, как мои парни вас вязали… А для мэра достаточно и той свинюшки, которую он вам уже подложил.
– Да я сам понимаю, – хмыкнул Мазур. – Просто пытаюсь от безысходности мозгами шевелить…
– Итак, господа офицеры, что же мы имеем? – спросил Кацуба. – Собственно, мы достигли одного-единственного – теперь вы знаете, кто мы такие, а мы можем в случае чего на вас рассчитывать… – он поднял ладонь, – я не про остров, капитан, не надо ерзать… Вот и все. В остальном ни на шаг не продвинулись после данной встречи на высшем уровне. Ни вы, ни мы. Я неправ?
Общее молчание свидетельствовало, что он как раз прав.
– Знаем, что кое-кого чертовски интересует конкретный кусок бесплодной территории, – подытожил Величко. – Что ради того, чтобы отхватить ее в собственность под видом заповедника, затрачены адские усилия, задействованы неплохие профессионалы, положена куча трупов. Что идет поддержка… ну, не с самых верхов, однако с внушающих безнадежность вершин. В туристский бизнес я не верю. А вы?
– Ни капельки, – сказал Кацуба. – И в клады тоже. Никакой клад не стоил бы таких усилий. Да и какие тут клады? Смех один. Может, там золото?
– Нет там никакого золота, – сказал Савич. – Я специально интересовался. Сколько стоит Тиксон, нет ни одного упоминания о том, что кто-то пытался искать здесь золото.
– А «Вера» постоянно со всем происходящим увязывается… – сказал Мазур.
– Ну, если обкатывать версии… – откликнулся Кацуба. – Почему бы и не предположить, что все странности вокруг «Веры» – есть грандиозный отвлекающий маневр? Случались примеры и масштабнее.
– Даже так? – прищурился Величко.
– Хватает примеров, – сказал Кацуба. – И каких…
– Подожди, – сказал Мазур. – Те аквалангисты даже не знали, что мы обыскиваем «Веру». Они просто плыли туда и волокли подрывной заряд, строго говоря, не они на меня напали, а я их поставил в условия, когда приходится драться.
– Ну и что? Это, в общем, версии об умышленной дезинформации не противоречит, – упрямо гнул свое Кацуба. – Ну почему мы решили, что с «Веры» непременно должны были что-то поднять? Лейтенант, вы в самом деле проверили насчет золота на сто процентов?
– На сто два, – заверил Савич.
– Вот… Никакой «клад купца Дорофеева» не укладывается в головоломку. Золота нет. Медь выработана. Во времена Дорофеева о редких, экзотических металлах слыхом не слыхивали и разведку на них не вели. Тупик… – Он глянул в окно. – Темнеет, ребята. До города подбросите? Все равно ничего не высидим, верно вам говорю…
– О чем разговор, – столь же уныло сказал Величко. – Слушайте, а вас там не хлопнут?
– Ручаться, конечно, нельзя, – серьезно сказал Кацуба. – Могут и хлопнуть. Но лично я – не из оптимизма, а из холодного расчета – верю, что мы еще поживем. Мы им нужны живые – чтобы вешать собак, науськивать журналистов и обвинять во всех смертных грехах. Конечно, может наступить момент, когда мы им потребуемся дохлыми, – но в том-то и игра, чтобы угадать заранее.
– Ну, как хотите, – сказал Савич. – Люди взрослые, вам решать. Сейчас схожу, подгоню машину… может, чайку? – спохватился он.
– А стопаря не найдется? – серьезно спросил Кацуба.
Узкий коридор, затертый бетонный пол. Шаги отдавались гремящим эхом.
Мазура втолкнули в первую же камеру, где вместо двери была толстенная железная решетка, там обыскали уже по-настоящему. Выгребли из карманов абсолютно все, сняли с пояса пустую кобуру, прощупали швы в одежде, забрали галстук, шнурки, заперли и удалились, оставив одного из своих в качестве стража. Тот уселся на табуреточку у противоположной стены, положил автомат на колени и приготовился к долгому ожиданию – только старослужащие умеют с максимальным комфортом устроиться в самом неподходящем месте.
– Дай закурить, – попросил Мазур ради установления контакта.
– С часовым разговаривать не положено, – лениво отозвался стриженный под ежика верзила.
– Да какой ты часовой? – миролюбиво сказал Мазур. – Тебя ведь без разводящего сюда поставили, никто тебе пост не сдавал и не принимал ты ничего…
– Грамотный, – буркнул страж.
– Ладно, кинь сигаретку, – сказал Мазур. – А я тебе все первому расскажу, как родному. Значит, так: микропленка в правой задней подошве, встреча с резидентом в полночь у булочной, а подводная лодка будет ждать в квадрате три шестьдесят две. Сечешь, какая информация? Медаль дадут не глядя.
– Я тебе сейчас в глаз дам не глядя.
– Вертухай ты, а не часовой, – печально констатировал Мазур.
– А за вертухая по шее получишь, – грозно пообещал верзила. – Сиди, шпион, и не чирикай.
– Да какой из меня шпион?
– А какой из меня вертухай? – резонно отпарировал пограничник. – Посадили вот и сиди.
– А Женевская конвенция? – спросил Мазур. – Права человека и тому подобное? Ордер на арест?
– Интеллигент, – обрадованно заявил часовой. – Сразу видно…
У Мазура все еще побаливала почка, по которой во время обыска умело угодил этот милый юноша. А курить и в самом деле хотелось всерьез, но карманы подмели под метелку. Мало того, в туалет хотелось ощутимо.
– Эй, а почему параши нет? – осведомился Мазур.
– Лепень сними – и в карман, – посоветовал часовой.
Мазур медленно закипал. Дослужившись до капитана первого ранга, отчего-то с трудом переносишь хамство, когда оно исходит от вовсе уж нижних чинов.
Последний раз ему при схожих обстоятельствах попадало по почкам аж четверть века назад, на гауптвахте, но там. как ни крути, свои неписаные правила, неприятные, однако освященные столетиями. Да и был он тогда курсантом-первогодком, права голоса решительно не имевшим…
Почка побаливала, в туалет хотелось нестерпимо. А стриженый вдобавок ко всему закурил – по роже видно, не из жажды никотина, а затем, чтобы усугубить страдания узника. Пускал дым и ухмылялся, скотина.
«Ладно, – подумал Мазур. – Не убьют, в конце концов, к начальству в числе прочих пожитков унесли и его офицерское удостоверение, а Кацуба не будет сидеть сложа руки. Сам выкрутится и напарника вызволит…»
Он обошел крохотную камеру – узенькие нары подняты и примкнуты цепью к стене, даже сесть некуда, вернулся к решетке, решительно заявил:
– Выведи в сортир, мочи нет.
– Сказал же, ссы в карман! – жизнерадостно утешил часовой.
– Ну ладно, – сказал Мазур. – Душевно я тебя просил…
Отступил на шаг и после короткого внутреннего сопротивления, вызванного остатками цивилизованного воспитания, принялся за дело – так, чтобы струя попадала в коридор.
Часовой вскочил с табурета, отпрыгнул подальше, осыпая Мазура отборными перлами русского нелитературного языка. Однако предусмотрительно держался в отдалении, пока не убедился, что фонтан иссяк. Потом взревел:
– Совсем обурел, гад?!
– Погоди, – сказал Мазур. – Я сейчас, раз пошла такая пьянка, еще и накакаю на пороге. Меня все равно, чует мое сердце, в нормальную камеру скоро переведут, а убирать тебе же и придется, лысопогонник.
Демонстративно повернулся и сделал вид, что расстегивает штаны, повернув голову так, чтобы краешком глаза все же видеть объект. Часовой задохнулся от злости:
– Да я! Да ты! Да своим липнем вытрешь!
И просунул, дурачок, руку за решетку… Сцапал Мазура за полу пиджака, рыкнул:
– Снимай!
– Сейчас, – сказал Мазур.
Молниеносно развернулся, ловя на захват. Когда часовой звучно впечатался физиономией в решетку, Мазур нанес ему не столь уж и сильный удар, мигом позже – второй, благородно сделав все, чтобы не покалечить обормота, а только успокоить минут на десять. Подхватил обмякшее тело, вытащил ключ – сразу заприметил, в какой карман парнишка его спрятал – и без особого труда, в два счета отпер камеру.
Затащил туда часового, усадил, прислонив к стене, забрал сигареты с зажигалкой, тщательно запер камеру и уселся на табурет, положив автомат на колени. Подумав, отсоединил магазин и поставил его вместе с автоматом подальше – еще пальнут сдуру, обнаружив столь неожиданную перемену ролей, когда за ним заявятся…
И сидел, закинув ногу на ногу, дымя скверной «Примой». Часовой очнулся примерно в расчетное время. С похвальной быстротой осознал случившееся – и, как легко догадаться, в восторг от такого коловращения жизни и превратностей судьбы не пришел, вовсе даже наоборот.
Сначала он рычал, сотрясая решетку. Вскоре смекнул, что выглядит глупее некуда, немного остыл и, пытаясь придать голосу убедительную сладкозвучность, попросил:
– Слышь, автомат отдай…
– Ну ты сам подумай, зачем тебе в камере автомат? – спросил Мазур. – Смех один… Заключенным автоматов не полагается. И вообще, с часовым разговаривать нельзя. Ты же меня сам только что учил.
– Ну, сука… – он осекся, сообразив, что это не самая удачная реплика для человека в его положении. – Мужик, ну ты кончай… Ведь все равно не смоешься, там два поста…
– А зачем мне куда-то смываться? – пожал плечами Мазур. – Мне и тут хорошо. Курево есть, собеседник приятный…
Даже больше, чем злость, пленника мучила неправильность ситуации – он никак не мог взять в толк, отчего Мазур как ни в чем не бывало сидит себе на табуреточке, не делая ни малейшей попытки к бегству.
– Нет, ну давай договоримся…
– О чем? – пожал плечами Мазур. – Все вроде бы и так в порядке.
– Ну выпусти, гад! Меня ж на губу загонят! Позору не оберешься…
Мазур не сомневался, что так оно и будет, но, охнув при неосторожном движении от боли, легко подавил в себе жалость. Сказал наставительно:
– Во-первых, не стоит лупить арестованного по почкам только потому, что захотелось повыстебываться. Ты же не стройбатовец какой-нибудь, а пограничник. Во-вторых, родной, ты себя показал полнейшим лопухом. Чтобы так подставиться охраняемому, надо быть исключительным придурком. А потому мне тебя, по совести признаюсь, нисколечко не жаль. Сиди и медитируй. Сигаретку могу дать, твои как-никак…
От сигаретки часовой, превращенный волею Фортуны в узника, матерно отказался. Принялся ругаться, потом увещевать, потом снова запугивать. Мазур не реагировал – сидел себе, воздев глаза к потолку и мечтательно улыбаясь.
В конце концов часовой принялся просить прощения, заверяя, что осознал и проникся. Что его судьбу нисколечко не изменило. Минут че-рез десять он, смирив гордыню, все-таки попросил табачку. Мазур кинул ему через решетку прикуренную «Приму».
Еще минут через пять наверху провизжала железная дверь, послышались шаги.
В коридор спустился незнакомый старший лейтенант, браво направился к камере, но узрел еще издали что-то неправильное, а подойдя поближе, окончательно уверился, что здесь происходит нечто сюрреалистическое. Часовой стоял с отрешенным видом продувшегося в пух и прах игрока, отчаявшегося переломить невезуху.
Старлей невольно сделал движение в его сторону, обернулся к Мазуру:
– Как понимать?
Мазур встал по стойке «смирно» и отрапортовал:
– Товарищ старший лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий не было! Дежурный по коридору капитан Микушевич!
Одним взглядом старлей оценил ситуацию окончательно – прислоненный к стене автомат, печального узника, уставную стойку Мазура. Спросил:
– Ну, и зачем?
– Терпеть ненавижу хамского обращения, – ответил Мазур.
Пусть понимает, как хочет. Не жаловаться же младшему по званию во всех подробностях…
Старлей стоял с каменным лицом. Мазуру он начинал нравиться – чувствовался профессионал, не тратящий времени на эмоции и рассусоливания.
Он протянул руку, Мазур сговорчиво положил ему на ладонь большой ключ.
Прежде чем отпереть камеру, старлей подобрал автомат, вставил магазин, мимолетно установив наличие в оном патронов, повесил себе на плечо.
Распахнул несмазанную дверь.
Часовой выплыл оттуда невесомой походкой сомнамбулы, даже не посмотрев на Мазура, вытянулся перед начальством. Старлей – положительно, Мазуру он нравился все больше – не стал размениваться на пошлые разносы. Окинув с головы до пят ледяным взглядом, сказал веско, словно высекал каждую буковку на камне:
– Шагом марш писать рапорт, Жуков. – И, не вытерпев, добавил печально: – Такую фамилию позоришь, жопа, хорошо хоть, ни с какого боку не родич… Марш!
Однофамилец маршала промаршировал к выходу. Старлей старательно запер камеру, сунул ключ в карман и бросил Мазуру:
– Пойдемте.
Сам он пошел впереди, что в сочетании с отсутствием конвоя определенно означало некое изменение здешнего статуса обоих пленных. И точно, провожатый полез в карман, протянул Мазуру шнурки и галстук:
– Да, я и забыл тут с вами…
Мазур быстренько привел себя в божеский вид и двинулся следом. Во дворе они свернули в неприметную дверь, оказавшись в знакомой и привычной обстановке военной канцелярии. Поднялись на второй этаж, старлей кивнул Мазуру на дверь с табличкой: «Комната отдыха», вошел следом и запер дверь изнутри.
Посреди небольшой комнатки стоял обшарпанный бильярд, на нем, покачивая длиннющей ногой в начищенном сапоге, сидел долговязый капитан Величко, а на стуле, рядом с еще более обшарпанным столом, украшенным стойкой для шаров, вольготно разместился Кацуба. Судя по его непринужденной позе, все неприятности типа «Своя своих не познаша» были позади.
– Автомат зачем взял? – спросил Величко.
– У Жукова забрал, – хмуро сообщил старлей. – Этот артист как-то ухитрился его разоружить и в камеру вместо себя запихать.
– Волкодавчики, – поморщившись, сказал капитан Величко. – Суперменчики. Нелегалы, мать вашу… Вы хоть понимаете, что всерьез в разработку попали? Заберите, – кивнул он Мазуру на лежавшие тут же пожитки.
Мазур молча принялся подвешивать к поясу кобуру и распихивать по карманам все остальное.
– Вы уже попали в сводки и рапорты, – кисло поведал капитан. – Теперь отписываться до морковкиного заговенья… Не могли поставить в известность, господа офицеры?
Кацуба с обезоруживающим видом развел руками:
– Капитан, мы ж с тобой не дети. У тебя свой приказ, у меня свой. Но позволю себе заметить – твоя идея с вербовкой пойманного на педофилии интеллигента тоже к гениальным замыслам не очень-то относится…
Старлей чуть смущенно кашлянул.
– Импровизировали на ходу, – признался капитан. – Нужно же было что-то делать… Окажись вы не нашими, ход был бы не так уж плох, а? Садись, Савич, чего торчишь…
– Машина… – напомнил Кацуба.
– Да послал я ребят, сейчас пригонят… – Не переставая качать ногой, он угрюмо осведомился: – Извинений ждете?
– Да ладно, – махнул рукой Кацуба. – Какие счеты меж своими?
– Душевно обрадовал ты меня, майор, своим великодушием. Как выражался последний русский император, живительно тронут… Итак? Будем выяснять, сможем ли мы оказаться друг другу полезны? Вы, вообще-то, сотрудничать намерены?
– Нет проблем, – пожал плечами Кацуба. – Коли уж полетела к чертям всякая конспирация…
– Меня в первую очередь интересует смерть нашего аквалангиста. Нутром чую, в акте вы понаписали хорошую липу – микрочастицы никак не соответствуют морскому дну…
– Естественно, – сказал Мазур. – Мы его нашли в трюме «Веры».
– Именно «Веры»? А не «Комсомольца»? Котельников меня уверял, что к «Вере» не погружались…
– Котельников многих уверял отнюдь не в том, что происходило на самом деле, – сказал Кацуба столь же хмуро. – Как мне ни печально за честь мундира, но должен признаться, что Гоша оказался классически плохим парнем…
– Тогда нужно допросить как следует.
– Не получится. Утонул по неосторожности.
– Ну вы, блин, даете, аквариумные…
– Не береди душу, – серьезно сказал Кацуба. – Я бы с превеликим удовольствием сам его допросил, но ситуация так обернулась…
– Ситуация… – с неудовольствием повторил капитан, повернулся к Мазуру. – А о чем еще вы не упомянули в акте?
– О втором варианте, – сказал Мазур. – О том, что обоих, и водолаза, и вашего аквалангиста, могли убить. Но доказать это, поверьте специалисту, невозможно. Лично я теперь не сомневаюсь, что обоих убили – после того, как столкнулся под водой с ловкими ребятами, которые, на мой взгляд, способны были и не на такие подвиги. Но доказательств – никаких.
– А что на самом деле произошло на острове?
– Ничего особенного, – сказал Кацуба. – Володю я послал сплавать туда на разведку, вышло легонькое недоразумение, он человек мирный и первым не стреляет, но коли уж начинают в него лупить, вынужден отвечать. Вот и образовалось два жмурика. А кораблик повредило мимоходом. Где трупы, кстати? Которых с помпой объявили жертвами нашей неосторожности?
– Отправили в Москву, – сказал капитан. – Спецрейсом.
– А помешать вы…
– Слушай, майор… – досадливо сказал капитан. – Насчет этих сраных инженеров, обосновавшихся на безымянке, у меня есть особое указание из центра – ввиду серьезности работ не только не приставать с глупыми вопросами, но и близко не подходить.
– Откуда указаньице-то?
Капитан достал из кармана блокнот в треснувшем пластиковом переплете, нацарапал несколько слов, показал Кацубе, потом Мазуру.
– Ну, это – да, – сказал Кацуба раздумчиво. – Это, конечно, верхи… Поневоле вытянешься в струнку. Только мы ведь все тут прекрасно знаем, как выдаются в центре подобные индульгенции, а? Федя приходит к Васе и просит подмахнуть бумаженцию для хороших ребят… Если сам не в доле, а бывает и так…
– Бывает, – согласился капитан. – Но приказ есть приказ. И, признаться, поначалу полагал, что это – нечто особо секретное, какие-то спецработы, до которых унтеров вроде нас отроду не допускали. Так с Савичем и порешили, обкашляв. Но теперь все меняется. Однако приказ…
– Значит, свой корабль на остров не пошлешь? Там много интересного можно найти…
– Уж не посетуй, не пошлю, – признался капитан. – Даже теперь. Сам все понимаешь.
– Да я и не настаиваю… – сказал Кацуба. – Понимаю твое положение.
– Положение… – и капитан в нескольких смачных фразах охарактеризовал это положение. – Я задницей чувствую, что здесь происходит нечто суперпоганое. И беда даже не в том, что у меня нет возможности хоть что-то вскрыть – я вообще не уверен, что это имеет к нам прямое отношение…
– Иностранцы зачастили… – протянул Кацуба.
– Брось. Не вижу никакого шпионажа. Негде здесь шпионить по-настоящему, майор. А что до контрабанды – опять-таки не вижу ее предмета. Рыбой мы не занимаемся, а ничего другого отсюда нелегально и не вывозили. В Завенягинске бывают любопытные дела, но нас это не задевает…
Савич встрепенулся, услышав стук в дверь. Подошел, приоткрыл, предварительно тихо осведомившись: «Кто?» Ввалился рослый сержант – один из тех, что брали Мазура, – развел руками:
– Не было там никакого «газика», тарищ капитан. На «Звезде» говорят, что не заметили, когда он пропал и куда, я спрашивал у вахтенного…
Не успел сержант выйти, как Кацуба нешуточно хлопнул себя кулаком по лбу:
– Честно признаюсь – болван… Что мне стоило крикнуть ребятам со «Звезды», чтобы присмотрели…
– А что за человечек там был?
– Интересный человечек, – сквозь зубы сказал Кацуба. – Готовый поделиться кое-какой информацией. Ладно, капитан, ты себя не виновать – с одной стороны, из-за вас мы его упустили, с другой – подозреваю, он имел дело исключительно с посредниками. А значит, не столь был и полезен.
– Не пойму, зачем машину угнали? – подал голос Савич.
– Я тоже, – кивнул Кацуба. – Если бы его утащили или пристукнули на месте, все было бы понятно. Но зачем им старый «газик», ума не приложу. Однако по своей всегдашней привычке ждать в непонятном пакости рискну предположить неспроста…
– Ну, это уж ты загибаешь, майор, – покачал головой Величко. – Чересчур заумно. Бросят где-нибудь.
– Вот то-то, – кивнул Кацуба. – И бросят его с нашими пальчиками, которых там, внутри, несчитано. Знать бы только, где бросят? Хотят повесить на нас жмурика-Владимирыча? Нет, шатко и зыбко… Мэра из него хлопнут? Нет, мэр пока им нужен, не пришло еще время из игры его убирать…
– Хотите дурацкую идею? – сказал Мазур. – Я бы на их месте этот «газон» оставил где-нибудь на площади, оставив там предварительно баллон с отравой. Повернул краник и пустился бежать со всех ног. И мы снова в дерьме.
– Нет, – подумав, заключил Величко. – Чересчур примитивно. Мэрин, конечно, опять будет плести невесть что, но я-то всегда могу обеспечить вам алиби. Серьезный человек должен это понимать, многие видели, как мои парни вас вязали… А для мэра достаточно и той свинюшки, которую он вам уже подложил.
– Да я сам понимаю, – хмыкнул Мазур. – Просто пытаюсь от безысходности мозгами шевелить…
– Итак, господа офицеры, что же мы имеем? – спросил Кацуба. – Собственно, мы достигли одного-единственного – теперь вы знаете, кто мы такие, а мы можем в случае чего на вас рассчитывать… – он поднял ладонь, – я не про остров, капитан, не надо ерзать… Вот и все. В остальном ни на шаг не продвинулись после данной встречи на высшем уровне. Ни вы, ни мы. Я неправ?
Общее молчание свидетельствовало, что он как раз прав.
– Знаем, что кое-кого чертовски интересует конкретный кусок бесплодной территории, – подытожил Величко. – Что ради того, чтобы отхватить ее в собственность под видом заповедника, затрачены адские усилия, задействованы неплохие профессионалы, положена куча трупов. Что идет поддержка… ну, не с самых верхов, однако с внушающих безнадежность вершин. В туристский бизнес я не верю. А вы?
– Ни капельки, – сказал Кацуба. – И в клады тоже. Никакой клад не стоил бы таких усилий. Да и какие тут клады? Смех один. Может, там золото?
– Нет там никакого золота, – сказал Савич. – Я специально интересовался. Сколько стоит Тиксон, нет ни одного упоминания о том, что кто-то пытался искать здесь золото.
– А «Вера» постоянно со всем происходящим увязывается… – сказал Мазур.
– Ну, если обкатывать версии… – откликнулся Кацуба. – Почему бы и не предположить, что все странности вокруг «Веры» – есть грандиозный отвлекающий маневр? Случались примеры и масштабнее.
– Даже так? – прищурился Величко.
– Хватает примеров, – сказал Кацуба. – И каких…
– Подожди, – сказал Мазур. – Те аквалангисты даже не знали, что мы обыскиваем «Веру». Они просто плыли туда и волокли подрывной заряд, строго говоря, не они на меня напали, а я их поставил в условия, когда приходится драться.
– Ну и что? Это, в общем, версии об умышленной дезинформации не противоречит, – упрямо гнул свое Кацуба. – Ну почему мы решили, что с «Веры» непременно должны были что-то поднять? Лейтенант, вы в самом деле проверили насчет золота на сто процентов?
– На сто два, – заверил Савич.
– Вот… Никакой «клад купца Дорофеева» не укладывается в головоломку. Золота нет. Медь выработана. Во времена Дорофеева о редких, экзотических металлах слыхом не слыхивали и разведку на них не вели. Тупик… – Он глянул в окно. – Темнеет, ребята. До города подбросите? Все равно ничего не высидим, верно вам говорю…
– О чем разговор, – столь же уныло сказал Величко. – Слушайте, а вас там не хлопнут?
– Ручаться, конечно, нельзя, – серьезно сказал Кацуба. – Могут и хлопнуть. Но лично я – не из оптимизма, а из холодного расчета – верю, что мы еще поживем. Мы им нужны живые – чтобы вешать собак, науськивать журналистов и обвинять во всех смертных грехах. Конечно, может наступить момент, когда мы им потребуемся дохлыми, – но в том-то и игра, чтобы угадать заранее.
– Ну, как хотите, – сказал Савич. – Люди взрослые, вам решать. Сейчас схожу, подгоню машину… может, чайку? – спохватился он.
– А стопаря не найдется? – серьезно спросил Кацуба.
Глава 22
В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ
– Что-то словно бы неправильно… – сказал Савич, включая дальний свет.
Они встрепенулись, посмотрели вперед через спинки передних сидений, но никаких неправильностей вроде бы и не обнаружили.
– В смысле? – спросил Кацуба.
– Ага, вот оно что… Света нет. Вон там уже начинаются дома, но ни единого огонька не вижу…
Вскоре в лучах фар показались вышеупомянутые дома – серые пятиэтажки, и в самом деле стоявшие совершенно темными коробками, разве что в некоторых окнах светилось бледное колышущееся сияние.
– Часто у вас такое веселье? – спросил Кацуба.
– Бывает, конечно, но давненько уже не случалось. Слава богу, уголек в этом году завезли. У города своя ТЭЦ, у порта своя, работает вполсилы, а это, выходит, на городской что-то приключилось…
Чем дальше они продвигались в глубь Тиксона, тем сильнее убеждались, что неполадками локального масштаба, когда света лишается квартал, а то и несколько, тут не пахнет. Стряслось что-то посерьезнее – весь город был погружен во тьму, не горели уличные фонари (впрочем, и в обычные дни частенько отключенные), дома по обе стороны улицы казались откосами темного оврага. Редко-редко в окнах зыбко маячил огонек свечи или метался луч фонарика. Ожившая иллюстрация к заигранным рассуждениям о том, насколько современный город беззащитен и чувствителен к малейшим капризам систем жизнеобеспечения. Сбой с электричеством – и город напоминает призрак, неведомо откуда всплывают древние страхи, беспросветная безнадежность, руки опускаются. Конечно, подавляющее большинство народа хоть и помнило прекрасно, в какой стране живет, не догадалось запастись свечами или керосиновыми лампами, а может, сюда и не завезли ни свечей, ни ламп, ни керосина…
Они встрепенулись, посмотрели вперед через спинки передних сидений, но никаких неправильностей вроде бы и не обнаружили.
– В смысле? – спросил Кацуба.
– Ага, вот оно что… Света нет. Вон там уже начинаются дома, но ни единого огонька не вижу…
Вскоре в лучах фар показались вышеупомянутые дома – серые пятиэтажки, и в самом деле стоявшие совершенно темными коробками, разве что в некоторых окнах светилось бледное колышущееся сияние.
– Часто у вас такое веселье? – спросил Кацуба.
– Бывает, конечно, но давненько уже не случалось. Слава богу, уголек в этом году завезли. У города своя ТЭЦ, у порта своя, работает вполсилы, а это, выходит, на городской что-то приключилось…
Чем дальше они продвигались в глубь Тиксона, тем сильнее убеждались, что неполадками локального масштаба, когда света лишается квартал, а то и несколько, тут не пахнет. Стряслось что-то посерьезнее – весь город был погружен во тьму, не горели уличные фонари (впрочем, и в обычные дни частенько отключенные), дома по обе стороны улицы казались откосами темного оврага. Редко-редко в окнах зыбко маячил огонек свечи или метался луч фонарика. Ожившая иллюстрация к заигранным рассуждениям о том, насколько современный город беззащитен и чувствителен к малейшим капризам систем жизнеобеспечения. Сбой с электричеством – и город напоминает призрак, неведомо откуда всплывают древние страхи, беспросветная безнадежность, руки опускаются. Конечно, подавляющее большинство народа хоть и помнило прекрасно, в какой стране живет, не догадалось запастись свечами или керосиновыми лампами, а может, сюда и не завезли ни свечей, ни ламп, ни керосина…