Страница:
– Кирилл Степанович!
Мазур оторопело огляделся. Рядом с его «Волгой» стояла другая, с теми же примечательными цифирками на номерном знаке – и полуопущенное тонированное стекло задней дверцы открывало непроницаемую физиономию работодателя. Вот так встреча…
– Садитесь, – резко поторопил Гвоздь. Прямо-таки обежав машину. Мазур упал на сиденье, торопливо сказал:
– Вас-то я и искал… Подождите, вы что за мной следили?
– Ну, не совсем, – усмехнулся Гвоздь одними губами. – Просто ваши перемещения порой отслеживаются. Ради вашей же безопасности. Простите за цинизм, но вы мне нужны живехонький и здоровехонький.
– Вот совпадение. – сказал Мазур. – Я мне – тоже…
– Тем более, что вы мне срочно понадобились…
– Подождите, – решительно прервал Мазур. – Все подождет, если только это не… Вы не на след ли напали?
– Нет, тут другое…
– Тогда – тем более подождите, – командным тоном сказал Мазур. – Ваши люди… те, с самолетом… еще там? В Кара-Мылыке?
– Ну да, – настороженно сказал Гвоздь.
– Свяжитесь с ними немедленно. И передайте следующее… Они должны отыскать ту старушку, у которой Тамара купила картины и лошадок. Где, как – неважно, пусть из кожи вывернутся… Адрес я вам сейчас дам. У нее на стене висит картина, вроде этюда – орущая человеческая голова. Пусть купят ее за любые деньги и по возможности быстро переправят в Шантарск. – Он спохватился. – Только не вздумайте решить дело по-мокрому…
– Да ну, что вы, – усмехнулся Гвоздь. – Бабуля, как я понимаю, советская?
– Ага.
– Картина ей дорога, как память?
– Не похоже.
– Ну вот видите, зачем тут мокрое… С такими бабулями можно и полюбовно договориться – Томка же сладила… Дальше.
– А – все, – сказал Мазур. – Пусть купят картину в кратчайшие сроки и доставят в Шантарск. И еще. Не знаю, как вы это сделаете, но сделать нужно немедленно. Тут, в магазине, есть продавщица…
– Такая… – Гвоздь провел в воздухе указательным пальцем плавную линию, примерно соответствовавшую Танечкиным пропорциям. – Знаю. Я сам там пару раз покупал в подарок всякую дребедень…
– Тем лучше, – нетерпеливо сказал Мазур. – Поставьте за ней слежку, немедленно. Самую квалифицированную и плотную. Вот теперь – все.
– Нужно знать, где она бывает?
– Где бывает. С кем встречается. О чем говорит по телефону и перед сном в кровати…
– Интересно, – сказал Гвоздь, легонько усмехаясь. – Жаль, любезный адмирал, что вы себя сейчас со стороны не видите. Глаза горят нешуточным азартом, пальчики вздрагивают… – он стер с худощавого лица улыбку, словно ластиком по карандашной черте ширкнул. – Что, след?
– След, – уверенно сказал Мазур. – Вы только не выспрашивайте у меня подробности, не надо. Ну, что вы сидите?
– Сейчас, сейчас, – сказал Гвоздь примирительно. – Если у вас все, вы и меня минутку послушайте… Не у одного вас дела резко двинулись, Кирилл Степанович. Мне забили стрелку…
– Простите?
– Мне по всем правилам назначили встречу, – бесстрастно сказал Гвоздь. – Для неотложного рассмотрения неких вопросов. Намекнув при этом, что именно они имеют некоторое отношение к… тому, что у нас последнее время происходило.
– Ага, – сказал Мазур. – Будем брать?
– Кирилл Степанович… – усмехнулся Гвоздь одними губами. – Мы с вами не на войне. Тут свой этикет, знаете ли. Брать никого нельзя, это против правил. Будем говорить. Хотя, скажу вам откровенно, такие разговоры иногда и пальбой кончаются, так что нам с вами нужно многое прикинуть…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Мазур оторопело огляделся. Рядом с его «Волгой» стояла другая, с теми же примечательными цифирками на номерном знаке – и полуопущенное тонированное стекло задней дверцы открывало непроницаемую физиономию работодателя. Вот так встреча…
– Садитесь, – резко поторопил Гвоздь. Прямо-таки обежав машину. Мазур упал на сиденье, торопливо сказал:
– Вас-то я и искал… Подождите, вы что за мной следили?
– Ну, не совсем, – усмехнулся Гвоздь одними губами. – Просто ваши перемещения порой отслеживаются. Ради вашей же безопасности. Простите за цинизм, но вы мне нужны живехонький и здоровехонький.
– Вот совпадение. – сказал Мазур. – Я мне – тоже…
– Тем более, что вы мне срочно понадобились…
– Подождите, – решительно прервал Мазур. – Все подождет, если только это не… Вы не на след ли напали?
– Нет, тут другое…
– Тогда – тем более подождите, – командным тоном сказал Мазур. – Ваши люди… те, с самолетом… еще там? В Кара-Мылыке?
– Ну да, – настороженно сказал Гвоздь.
– Свяжитесь с ними немедленно. И передайте следующее… Они должны отыскать ту старушку, у которой Тамара купила картины и лошадок. Где, как – неважно, пусть из кожи вывернутся… Адрес я вам сейчас дам. У нее на стене висит картина, вроде этюда – орущая человеческая голова. Пусть купят ее за любые деньги и по возможности быстро переправят в Шантарск. – Он спохватился. – Только не вздумайте решить дело по-мокрому…
– Да ну, что вы, – усмехнулся Гвоздь. – Бабуля, как я понимаю, советская?
– Ага.
– Картина ей дорога, как память?
– Не похоже.
– Ну вот видите, зачем тут мокрое… С такими бабулями можно и полюбовно договориться – Томка же сладила… Дальше.
– А – все, – сказал Мазур. – Пусть купят картину в кратчайшие сроки и доставят в Шантарск. И еще. Не знаю, как вы это сделаете, но сделать нужно немедленно. Тут, в магазине, есть продавщица…
– Такая… – Гвоздь провел в воздухе указательным пальцем плавную линию, примерно соответствовавшую Танечкиным пропорциям. – Знаю. Я сам там пару раз покупал в подарок всякую дребедень…
– Тем лучше, – нетерпеливо сказал Мазур. – Поставьте за ней слежку, немедленно. Самую квалифицированную и плотную. Вот теперь – все.
– Нужно знать, где она бывает?
– Где бывает. С кем встречается. О чем говорит по телефону и перед сном в кровати…
– Интересно, – сказал Гвоздь, легонько усмехаясь. – Жаль, любезный адмирал, что вы себя сейчас со стороны не видите. Глаза горят нешуточным азартом, пальчики вздрагивают… – он стер с худощавого лица улыбку, словно ластиком по карандашной черте ширкнул. – Что, след?
– След, – уверенно сказал Мазур. – Вы только не выспрашивайте у меня подробности, не надо. Ну, что вы сидите?
– Сейчас, сейчас, – сказал Гвоздь примирительно. – Если у вас все, вы и меня минутку послушайте… Не у одного вас дела резко двинулись, Кирилл Степанович. Мне забили стрелку…
– Простите?
– Мне по всем правилам назначили встречу, – бесстрастно сказал Гвоздь. – Для неотложного рассмотрения неких вопросов. Намекнув при этом, что именно они имеют некоторое отношение к… тому, что у нас последнее время происходило.
– Ага, – сказал Мазур. – Будем брать?
– Кирилл Степанович… – усмехнулся Гвоздь одними губами. – Мы с вами не на войне. Тут свой этикет, знаете ли. Брать никого нельзя, это против правил. Будем говорить. Хотя, скажу вам откровенно, такие разговоры иногда и пальбой кончаются, так что нам с вами нужно многое прикинуть…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
РАЗГОВОРЫ ЗАПРОСТО
По словам Гвоздя, место встречи – то бишь стрелки, если пользоваться профессиональным жаргоном определенного круга – назначила другая сторона. Приходилось признать, что этим она безусловно проявила склонность к черному юмору – или, глядя с другой стороны, нешуточную предусмотрительность.
Летнее кафе располагалось на открытой террасе кинотеатра в центре – а на другой стороне улицы, рукой подать, размещалось занявшее целый квартал серое здание, служившее резиденцией как областному УВД, так и областным чекистам. Солидное такое здание казенно-неприветливого облика, украшенное кое-где по периметру мониторами теленаблюдения. Отнюдь не самое подходящее место, чтобы тыкать собеседнику стволом в лоб и вопрошать: «Тебе что, падла, жить надоело?»
Судя по исполненному брезгливой задумчивости лицу Гвоздя, он прекрасно осознавал известную пикантность ситуации. Мазур, шагавший рядом, нейтральным тоном спросил:
– Объясните новичку – это означает, что они боятся?
– Если честно – не знаю, – тихонько сказал Гвоздь. – Там будет видно, я ведь даже не знаю еще, что за народ… А в общем – не в страхе дело. Тот, кто боится, и не стал бы мне стрелку забивать. Скорее уж они хотят, чтобы встреча прошла мирно, очень хотят. Идиотом нужно быть, чтобы в этом уютном месте волыной размахивать. Отмазаться, конечно, отмажешься, но получится совершенно ненужная огласка, а она в нашем деле совсем даже ни к чему…
– Мои действия? – спросил Мазур с интересом.
– В разговор без особой нужды не вступайте. Если почуете по контексту, что можно и вмешаться, отпустите пару реплик. Только, пожалуйста, предельно спокойно, кто психует – тот заранее проигрывает и показывает себя мелким… В общем, по обстановке. Вы человек серьезный, надеюсь, не оплошаете…
Он остановился у ограждения террасы из выкрашенных в веселенький изумрудный цвет металлических труб, неподалеку от крайнего столика. Медленно огляделся – все его движения словно замедлились вдруг как минимум наполовину.
Мазур старался соответствовать – поднял подбородок повыше, задумчиво разглядывая шкаф-холодильник с разнокалиберной газировкой. Как он ни вглядывался, не мог определить, сколько среди окружающих замешалось бычков – и уж тем более не мог опознать среди них чужих, хотя такие, Гвоздь наставлял, несомненно имелись.
– Господин Панкратов? – громко спросили рядом в самый неожиданный момент, когда Мазур уже наметил себе в виде рабочей версии лицо кавказской национальности в просторных шортах, этакого неприятного облика.
Гвоздь обернулся с королевской величавостью. Мазур тоже.
Перед ними стояли два невысоких молодых человека, в легких светлых костюмах и при галстуках, оба самого что ни на есть классического азиатского облика – черноволосые и раскосые, непроницаемые, как Будда.
– С кем имею? – спокойно спросил Гвоздь.
– Меня зовут Чжао, – сказал тот, что был чуточку повыше. – Это – господин Лю. Мне кажется, здесь не вполне удобно будет говорить, слишком много случайных людей… Не могли бы мы… скажем, пройти хотя бы на ту лавочку?
– Извольте, – сказал Гвоздь и первым спустился со ступенек.
Немногочисленная процессия пересекла улицу подземным переходом где, как обычно, играли музыканты. Пока они шли к намеченной лавочке, на нее так никто и не покусился. Зато стало ясно, что прикрытие все-таки было немалым – не менее чем полудюжине крепких ребят вдруг приспичило именно в этот самый момент перейти улицу по тому же переходу и побродить лениво по соединявшему два шумных проспекта тихому пешеходному переулочку.
– Я вижу, это ваши люди? – спросил Чжао. – Вы всегда отправляетесь на деловые переговоры в сопровождении такой свиты?
Гвоздь промолчал. И Мазур рискнул влезть:
– Такие уж у нас национальные традиции, господа. У вас в Китае деловые встречи обставляются иначе?
Теперь Чжао на несколько секунд примолк, подыскивая достойный ответ. Судя по веселому блеску в глазах Гвоздя, Мазур угодил в десятку.
– По-разному, любезный господин…
– Иванов, – сказал Гвоздь. – Господин Иванов – мой юрисконсульт для… особо торжественных случаев. – Он первым сел на скамейку, непринужденно улыбнулся: – Итак, я вас слушаю…
– У вас прекрасный юрисконсульт, господин Панкратов, – сказал Чжао. – Он моментально определил, что мы из Китая… надо полагать, по нашим недостойным именам?
Мазур молча поклонился.
– Господин Панкратов, – задушевно сказал Чжао. – Нам, право же, неловко привлекать ваше высокое внимание и уж тем более произносить слова, которые людьми определенного склада могут быть, опасаюсь, расценены как угроза, но обстоятельства… Они, как говорится, сильнее нас. Вы предпочитаете длинные и велеречивые дипломатические обороты, или мне будет позволено выражаться яснее и короче?
– Будет, – кратко сказал Гвоздь. – Время – деньги…
– Господин Панкратов, – спокойно произнес китаец. – Безусловно, вы – человек влиятельный и сильный, но настала пора, когда придется, грубо выражаясь, поделиться. Нам очень тесно, знаете ли. Потому что нас очень много. На маленькой земле. А вас очень мало… но пространства ваши весьма обширны. Стоит ли удивляться, что мы появляемся далеко от родных мест? И стоит ли нас за это упрекать?
– Короче.
– Нам очень трудно вести здесь дела. Практически везде, где бы мы ни усматривали возможности для… плодотворной деятельности, мы натыкаемся на своего рода шлагбаум, на котором крупными буквами очень разборчиво написано ваше имя. В конце концов мириться с этим далее невозможно…
– Еще короче, если вас не затруднит.
– Пожалуйста. Разумная доля в Рученском нефтеперерабатывающем заводе и сети его заправок. А также не менее разумная доля в грузоперевозках восточного направления и банке «Табекс».
– Мило, – сказал Гвоздь с беззаботным лицом. – Алюминий вас не интересует?
– Пока нет, господин Панкратов. Пока.
– А, простите, луна на небе?
– Не при нынешнем уровне развития космонавтики, – с мягкой улыбкой отпарировал Чжао. – Зато вышеперечисленные позиции – это рубеж, с которого мы ни в коем случае не намерены отступать. О, не подумайте, что мы занимаемся вульгарным рэкетом… Никто не собирается отнимать у вас акции. Мы их готовы выкупить, сделать впоследствии инвестиции…
Мазур видел, что кожа на скулах Гвоздя натянулась весьма даже недобро.
– Хорошие мои. – сказал Гвоздь задушевно. – Драгоценный Чжао, бриллиантовый Лю… А задумывались ли вы о последствиях этакой… непринужденности?
При этих словах Мазур напрягся, почувствовав, что начинается самое интересное. Однако Чжао произнес весело, лениво:
– Господин Панкратов, а вы не просчитывали последствия… скажем, глупого упрямства? Мы не требуем немедленного решения. О, что вы, наоборот… Я прямо-таки настаиваю, чтобы вы все взвесили тщательно, поговорили со знающими людьми, которые вам, питаю такую надежду, объяснят, насколько иные китайские благородные общества целеустремленны и лишены как страха, так и предрассудков… Неужели в последние месяцы в вашем прекрасном юроде не произошло иных… печальных событий? По нашей информации как раз произошли. То ли четыре, то ли пять… Не смотрите на меня так, господин Панкратов. Я вполне полагаюсь как на вашу выдержку, так и на благоразумие. Повторяю еще раз: Рученский нефтеперерабатывающий, восточные грузоперевозки и банк «Табекс». Подумайте, сколько считаете нужным… ну, скажем, неделю. Через неделю я дерзну позвонить вам и любезно попросить о встрече… на которую, очень надеюсь, вы придете с готовыми деловыми предложениями. Позвольте откланяться.
Он поклонился Гвоздю, потом Мазуру, неторопливо встал и удалился в сторону подземного перехода, держа спину прямо, как прусский гвардеец былых времен, не оглядываясь. Следом с тем же неброским достоинством проследовал Лю так и не сказавший ни единого слова.
Гвоздь резко выпрямился, мрачный, как туча. Широкими шагами направился к машине. Увидев издали лицо босса, открывавший им дверцу крепыш прямо-таки вытянулся в струнку.
– В усадьбу, – бросил Гвоздь. – Лёвчик пусть постоянно на связи…
Крепыш-телохранитель на переднем сиденье кивнул, держа черную рацию возле уха. Гвоздь с закостеневшим лицом произнес длинную матерную фразу, емко и образно изложив, каким образом оба китайца произошли от своих родителей, и каковы их сексуальные привычки. Затем надолго воцарилась напряженная тишина. Телохранитель деликатно покашлял.
– Ну? – рявкнул Гвоздь.
– Их на Кирова подхватила черная «волжанка». И, это, в общем…
– Ну?!
– На набережной они от наших оторвались, дернули дворами…
– Пустяковое дело поручить нельзя засранцам, – сказал Гвоздь вроде бы спокойно, но со столь металлическими интонациями, что даже Мазуру сделалось неуютно.
И все же он спросил, повернувшись к Гвоздю:
– Они прицелились на что-то доходное?
Гвоздь сверкнул на него глазами, но все же справился с собой, ответил почти бесстрастно:
– Не то слово. Главная золотая жила. Примерно ее четверть. Я сам с ними пока что не сталкивался, но кое о чем наслышан… Если дать им лазейку, можно через годик-другой тушить свет и уходить на цыпочках. Просочатся, как вода в дырочку – по капельке, по капельке, потом поток хлынет… Люди с ними уже наплакались. Понятий не соблюдают, как животные. Смотрят сквозь тебя этими своими стеклянными зенками и повторяют, как старая пластинка: «Мы этого не понимаем, господина… Мы хотим, чтобы было именно так… Мы тут теперь жить будем…» М-мать… Не было печали, так черти накачали…
– И какие будут теперь ваши действия? – спросил Мазур и повторил настойчиво: – Ваши действия? Объясните мне подробно.
– Это так важно?
– Это чертовски важно, – сказал Мазур.
– Ну… Спать я сегодня не буду до утра, это однозначно. Нужно немедленно собрать людей и обсудить ситуацию. Сначала выяснить, где у нас появилась слабинка по трем перечисленным позициям: кто может переметнуться, кто может продать, кто замыслил тишком выйти из дела, сдать акции и долю… В темпе перетряхнуть уйму людей, цепочек, построений, комбинаций. И параллельно продумать все возможные меры, если придется с ними хлестаться… Примерно так.
– Иными словами, – сказал Мазур, – ближайшие несколько дней вы должны будете всецело посвятить работе в этом направлении?
– Дней? – горько усмехнулся Гвоздь. – Как минимум, неделя пахоты. Нужно еще выяснить, кто этих скотов сюда, в этот город, ввел, кто из завистничков может с ними покумиться, чтобы сделать дяде Гвоздю пакость… И все такое прочее. Улавливаете суть?
– Улавливаю, – сказал Мазур. – Значит, следующая неделя у вас будет, строго говоря, вырвана из жизни… Ничем другим вы не будете заниматься… Ну что ж, умно… Умно…
– Только не думайте, что вас это освобождает от обязанности..
– Да что вы, я и не думаю, – сказал Мазур почти весело. – Наоборот. Остановите машину, пройдемся.
Бросив на него быстрый пытливый взгляд, Гвоздь приказал:
– Тормозни…
«Волга» остановилась с похвальной быстротой. Они вышли, и Мазур сказал:
– Я бы на вашем месте не торопился развивать бурную деятельность. Может, и ни к чему…
– То есть? – бесстрастно спросил Гвоздь.
– Это не китайцы. Никакие это не китайцы.
– То есть? – повторил Гвоздь.
– Как говорил покойный Котовский, божусь за пидараса, – сказал Мазур. – Вы человек явно непривычный, для вас они все на одно лицо, я вижу… А меня учили… Меня всерьез и упорно учили отличать одного азиата от другого – лучшие засекреченные специалисты, какими тогда располагала держава. И я могу вас заверить, что наука пошла впрок. Я был там… знаете ли… – он неопределенно покрутил пальцем. – Там, где обитают одни азиаты, ну, или почти одни. И знаете, что характерно? Я потом долго поминал учителей добрым словом, а одному, с которым удалось потом встретиться, выставил дюжину коньяка. Потому что учили они правильно. Я их науке обязан жизнью. Был такой момент… Точнее, человек. Он выдавал себя за филиппинца, но я благодаря усилиям педагогов вовремя опознал в нем китайца, вовремя заподозрил… и только благодаря этому вышел оттуда живым.
– Ну да, мне рассказывали, – кивнул Гвоздь. – Когда мне вас рекомендовали. Операция «Меконг», а? – он явно хотел произвести на Мазура впечатление.
Мазур быстро взглянул на него, помолчал пару секунд, потом сказал без выражения:
– Да, вот именно, «Меконг». Вы мне так и не скажете, кто же меня сдал? В виде гонорара, а?
– Посмотрим, подумаем… Так что с этими косарями?
– Они не китайцы, – упрямо сказал Мазур. – Оба вообще не имеют никакого отношения к Юго-Восточной Азии, к Китаю, к Монголии… Классическая Средняя Азия. Вот тут я уже не берусь судить с стопроцентной точностью, казахи они, киргизы, калмыки какие-нибудь. Но в том, что это – среднеазиаты, уверен на все сто. Вспомните к тому же, как они говорили. Есть искажения звуков, которых просто-напросто не сможет избежать освоивший русский китаец. Эта парочка говорила совершенно иначе…
– Черт, да они говорили, словно русский с первого класса учили!
– Вот именно, – сказал Мазур. – Вот именно, Николай Фомич. Что, если взглянуть на проблему с этой точки зрения? Вы слышали когда-нибудь о китайских мафиози, которые впереди себя выставляют прикидывающихся китайцами среднеазиатов? Может, я чего-то не знаю…
– В жизни не слышал, – сказал Гвоздь, в глазах которого вновь заиграли веселые чертики. – Они всегда сами являлись…
– Давайте просчитаем другой вариант, а? Наш некто вдруг занервничал. Быть может, я уже чувствительно наступил ему на хвост, сам того не зная… И он занервничал… Ведь это получается идеальная операция прикрытия, черт возьми! У вас осталось одиннадцать с половиной дней… собственно, уже одиннадцать без половины, день на исходе… Время драгоценно, как никогда. И в этот пикантнейший момент вас форменным образом перенацеливают, Николай Фомич, вам подсовывают ложную цель, призрака, за которым вы и пускаетесь со всем пылом, все силы, весь ум, всю хитрость бросаете на погоню за миражом…
– Но они говорили так, словно… – он оборвал на полуслове, ругнулся. – Черт, да ведь ничего это не доказывает! Лишь одно: что они знают о пяти смертях. И только. Впрочем…
– Нет, конечно, не исключено, что они имеют к смертям этим кое-какое отношение, – сказал Мазур. – Если это люди нашего Некто, кому ж и знать, как не им…
– Крупно играешь, Степаныч, – сказал Гвоздь, крутя головой. – Если я тебе поверю и не стану собирать сходняк… А это все же окажется натуральный агрессор…
– Я в одном стопроцентно уверен, Фомич, – ответил Мазур ему в тон. – Это не китайцы. Это среднеазиаты. Стопроцентно. Это не в моей компетенции – стратегические решения, боже упаси, я не настаиваю на том, чтобы руководить большой стратегией. Но уж за то, в чем разбираюсь, головой отвечаю.
– Да я и сам вижу, что человечек ты непростой, – усмехнулся Гвоздь. – Бачили очи, шо куповалы. Среднеазиаты, которые китайцами притворяются… Среднеазиаты, которые – китайццами… Эх ты, мать твою! Все правильно, без тебя я бы в их китаезовском происхождении нисколечко не усомнился. Сглотал бы… Тебя эта гнида не предусмотрела… Ага!
– Что?
– Среднеазиаты, которые притворяются китайцами! – произнес Гвоздь весело и словно бы даже мечтательно. – А ведь это ниточка, друг ты мой морской…
– То есть?
– Живенько в машину, – распорядился Гвоздь. – Действовать нужно быстро. Коли уж они тебя не предусмотрели, то могут и следующий наш ход не просчитать… Точно тебе говорю! Живо, в тачку!
Летнее кафе располагалось на открытой террасе кинотеатра в центре – а на другой стороне улицы, рукой подать, размещалось занявшее целый квартал серое здание, служившее резиденцией как областному УВД, так и областным чекистам. Солидное такое здание казенно-неприветливого облика, украшенное кое-где по периметру мониторами теленаблюдения. Отнюдь не самое подходящее место, чтобы тыкать собеседнику стволом в лоб и вопрошать: «Тебе что, падла, жить надоело?»
Судя по исполненному брезгливой задумчивости лицу Гвоздя, он прекрасно осознавал известную пикантность ситуации. Мазур, шагавший рядом, нейтральным тоном спросил:
– Объясните новичку – это означает, что они боятся?
– Если честно – не знаю, – тихонько сказал Гвоздь. – Там будет видно, я ведь даже не знаю еще, что за народ… А в общем – не в страхе дело. Тот, кто боится, и не стал бы мне стрелку забивать. Скорее уж они хотят, чтобы встреча прошла мирно, очень хотят. Идиотом нужно быть, чтобы в этом уютном месте волыной размахивать. Отмазаться, конечно, отмажешься, но получится совершенно ненужная огласка, а она в нашем деле совсем даже ни к чему…
– Мои действия? – спросил Мазур с интересом.
– В разговор без особой нужды не вступайте. Если почуете по контексту, что можно и вмешаться, отпустите пару реплик. Только, пожалуйста, предельно спокойно, кто психует – тот заранее проигрывает и показывает себя мелким… В общем, по обстановке. Вы человек серьезный, надеюсь, не оплошаете…
Он остановился у ограждения террасы из выкрашенных в веселенький изумрудный цвет металлических труб, неподалеку от крайнего столика. Медленно огляделся – все его движения словно замедлились вдруг как минимум наполовину.
Мазур старался соответствовать – поднял подбородок повыше, задумчиво разглядывая шкаф-холодильник с разнокалиберной газировкой. Как он ни вглядывался, не мог определить, сколько среди окружающих замешалось бычков – и уж тем более не мог опознать среди них чужих, хотя такие, Гвоздь наставлял, несомненно имелись.
– Господин Панкратов? – громко спросили рядом в самый неожиданный момент, когда Мазур уже наметил себе в виде рабочей версии лицо кавказской национальности в просторных шортах, этакого неприятного облика.
Гвоздь обернулся с королевской величавостью. Мазур тоже.
Перед ними стояли два невысоких молодых человека, в легких светлых костюмах и при галстуках, оба самого что ни на есть классического азиатского облика – черноволосые и раскосые, непроницаемые, как Будда.
– С кем имею? – спокойно спросил Гвоздь.
– Меня зовут Чжао, – сказал тот, что был чуточку повыше. – Это – господин Лю. Мне кажется, здесь не вполне удобно будет говорить, слишком много случайных людей… Не могли бы мы… скажем, пройти хотя бы на ту лавочку?
– Извольте, – сказал Гвоздь и первым спустился со ступенек.
Немногочисленная процессия пересекла улицу подземным переходом где, как обычно, играли музыканты. Пока они шли к намеченной лавочке, на нее так никто и не покусился. Зато стало ясно, что прикрытие все-таки было немалым – не менее чем полудюжине крепких ребят вдруг приспичило именно в этот самый момент перейти улицу по тому же переходу и побродить лениво по соединявшему два шумных проспекта тихому пешеходному переулочку.
– Я вижу, это ваши люди? – спросил Чжао. – Вы всегда отправляетесь на деловые переговоры в сопровождении такой свиты?
Гвоздь промолчал. И Мазур рискнул влезть:
– Такие уж у нас национальные традиции, господа. У вас в Китае деловые встречи обставляются иначе?
Теперь Чжао на несколько секунд примолк, подыскивая достойный ответ. Судя по веселому блеску в глазах Гвоздя, Мазур угодил в десятку.
– По-разному, любезный господин…
– Иванов, – сказал Гвоздь. – Господин Иванов – мой юрисконсульт для… особо торжественных случаев. – Он первым сел на скамейку, непринужденно улыбнулся: – Итак, я вас слушаю…
– У вас прекрасный юрисконсульт, господин Панкратов, – сказал Чжао. – Он моментально определил, что мы из Китая… надо полагать, по нашим недостойным именам?
Мазур молча поклонился.
– Господин Панкратов, – задушевно сказал Чжао. – Нам, право же, неловко привлекать ваше высокое внимание и уж тем более произносить слова, которые людьми определенного склада могут быть, опасаюсь, расценены как угроза, но обстоятельства… Они, как говорится, сильнее нас. Вы предпочитаете длинные и велеречивые дипломатические обороты, или мне будет позволено выражаться яснее и короче?
– Будет, – кратко сказал Гвоздь. – Время – деньги…
– Господин Панкратов, – спокойно произнес китаец. – Безусловно, вы – человек влиятельный и сильный, но настала пора, когда придется, грубо выражаясь, поделиться. Нам очень тесно, знаете ли. Потому что нас очень много. На маленькой земле. А вас очень мало… но пространства ваши весьма обширны. Стоит ли удивляться, что мы появляемся далеко от родных мест? И стоит ли нас за это упрекать?
– Короче.
– Нам очень трудно вести здесь дела. Практически везде, где бы мы ни усматривали возможности для… плодотворной деятельности, мы натыкаемся на своего рода шлагбаум, на котором крупными буквами очень разборчиво написано ваше имя. В конце концов мириться с этим далее невозможно…
– Еще короче, если вас не затруднит.
– Пожалуйста. Разумная доля в Рученском нефтеперерабатывающем заводе и сети его заправок. А также не менее разумная доля в грузоперевозках восточного направления и банке «Табекс».
– Мило, – сказал Гвоздь с беззаботным лицом. – Алюминий вас не интересует?
– Пока нет, господин Панкратов. Пока.
– А, простите, луна на небе?
– Не при нынешнем уровне развития космонавтики, – с мягкой улыбкой отпарировал Чжао. – Зато вышеперечисленные позиции – это рубеж, с которого мы ни в коем случае не намерены отступать. О, не подумайте, что мы занимаемся вульгарным рэкетом… Никто не собирается отнимать у вас акции. Мы их готовы выкупить, сделать впоследствии инвестиции…
Мазур видел, что кожа на скулах Гвоздя натянулась весьма даже недобро.
– Хорошие мои. – сказал Гвоздь задушевно. – Драгоценный Чжао, бриллиантовый Лю… А задумывались ли вы о последствиях этакой… непринужденности?
При этих словах Мазур напрягся, почувствовав, что начинается самое интересное. Однако Чжао произнес весело, лениво:
– Господин Панкратов, а вы не просчитывали последствия… скажем, глупого упрямства? Мы не требуем немедленного решения. О, что вы, наоборот… Я прямо-таки настаиваю, чтобы вы все взвесили тщательно, поговорили со знающими людьми, которые вам, питаю такую надежду, объяснят, насколько иные китайские благородные общества целеустремленны и лишены как страха, так и предрассудков… Неужели в последние месяцы в вашем прекрасном юроде не произошло иных… печальных событий? По нашей информации как раз произошли. То ли четыре, то ли пять… Не смотрите на меня так, господин Панкратов. Я вполне полагаюсь как на вашу выдержку, так и на благоразумие. Повторяю еще раз: Рученский нефтеперерабатывающий, восточные грузоперевозки и банк «Табекс». Подумайте, сколько считаете нужным… ну, скажем, неделю. Через неделю я дерзну позвонить вам и любезно попросить о встрече… на которую, очень надеюсь, вы придете с готовыми деловыми предложениями. Позвольте откланяться.
Он поклонился Гвоздю, потом Мазуру, неторопливо встал и удалился в сторону подземного перехода, держа спину прямо, как прусский гвардеец былых времен, не оглядываясь. Следом с тем же неброским достоинством проследовал Лю так и не сказавший ни единого слова.
Гвоздь резко выпрямился, мрачный, как туча. Широкими шагами направился к машине. Увидев издали лицо босса, открывавший им дверцу крепыш прямо-таки вытянулся в струнку.
– В усадьбу, – бросил Гвоздь. – Лёвчик пусть постоянно на связи…
Крепыш-телохранитель на переднем сиденье кивнул, держа черную рацию возле уха. Гвоздь с закостеневшим лицом произнес длинную матерную фразу, емко и образно изложив, каким образом оба китайца произошли от своих родителей, и каковы их сексуальные привычки. Затем надолго воцарилась напряженная тишина. Телохранитель деликатно покашлял.
– Ну? – рявкнул Гвоздь.
– Их на Кирова подхватила черная «волжанка». И, это, в общем…
– Ну?!
– На набережной они от наших оторвались, дернули дворами…
– Пустяковое дело поручить нельзя засранцам, – сказал Гвоздь вроде бы спокойно, но со столь металлическими интонациями, что даже Мазуру сделалось неуютно.
И все же он спросил, повернувшись к Гвоздю:
– Они прицелились на что-то доходное?
Гвоздь сверкнул на него глазами, но все же справился с собой, ответил почти бесстрастно:
– Не то слово. Главная золотая жила. Примерно ее четверть. Я сам с ними пока что не сталкивался, но кое о чем наслышан… Если дать им лазейку, можно через годик-другой тушить свет и уходить на цыпочках. Просочатся, как вода в дырочку – по капельке, по капельке, потом поток хлынет… Люди с ними уже наплакались. Понятий не соблюдают, как животные. Смотрят сквозь тебя этими своими стеклянными зенками и повторяют, как старая пластинка: «Мы этого не понимаем, господина… Мы хотим, чтобы было именно так… Мы тут теперь жить будем…» М-мать… Не было печали, так черти накачали…
– И какие будут теперь ваши действия? – спросил Мазур и повторил настойчиво: – Ваши действия? Объясните мне подробно.
– Это так важно?
– Это чертовски важно, – сказал Мазур.
– Ну… Спать я сегодня не буду до утра, это однозначно. Нужно немедленно собрать людей и обсудить ситуацию. Сначала выяснить, где у нас появилась слабинка по трем перечисленным позициям: кто может переметнуться, кто может продать, кто замыслил тишком выйти из дела, сдать акции и долю… В темпе перетряхнуть уйму людей, цепочек, построений, комбинаций. И параллельно продумать все возможные меры, если придется с ними хлестаться… Примерно так.
– Иными словами, – сказал Мазур, – ближайшие несколько дней вы должны будете всецело посвятить работе в этом направлении?
– Дней? – горько усмехнулся Гвоздь. – Как минимум, неделя пахоты. Нужно еще выяснить, кто этих скотов сюда, в этот город, ввел, кто из завистничков может с ними покумиться, чтобы сделать дяде Гвоздю пакость… И все такое прочее. Улавливаете суть?
– Улавливаю, – сказал Мазур. – Значит, следующая неделя у вас будет, строго говоря, вырвана из жизни… Ничем другим вы не будете заниматься… Ну что ж, умно… Умно…
– Только не думайте, что вас это освобождает от обязанности..
– Да что вы, я и не думаю, – сказал Мазур почти весело. – Наоборот. Остановите машину, пройдемся.
Бросив на него быстрый пытливый взгляд, Гвоздь приказал:
– Тормозни…
«Волга» остановилась с похвальной быстротой. Они вышли, и Мазур сказал:
– Я бы на вашем месте не торопился развивать бурную деятельность. Может, и ни к чему…
– То есть? – бесстрастно спросил Гвоздь.
– Это не китайцы. Никакие это не китайцы.
– То есть? – повторил Гвоздь.
– Как говорил покойный Котовский, божусь за пидараса, – сказал Мазур. – Вы человек явно непривычный, для вас они все на одно лицо, я вижу… А меня учили… Меня всерьез и упорно учили отличать одного азиата от другого – лучшие засекреченные специалисты, какими тогда располагала держава. И я могу вас заверить, что наука пошла впрок. Я был там… знаете ли… – он неопределенно покрутил пальцем. – Там, где обитают одни азиаты, ну, или почти одни. И знаете, что характерно? Я потом долго поминал учителей добрым словом, а одному, с которым удалось потом встретиться, выставил дюжину коньяка. Потому что учили они правильно. Я их науке обязан жизнью. Был такой момент… Точнее, человек. Он выдавал себя за филиппинца, но я благодаря усилиям педагогов вовремя опознал в нем китайца, вовремя заподозрил… и только благодаря этому вышел оттуда живым.
– Ну да, мне рассказывали, – кивнул Гвоздь. – Когда мне вас рекомендовали. Операция «Меконг», а? – он явно хотел произвести на Мазура впечатление.
Мазур быстро взглянул на него, помолчал пару секунд, потом сказал без выражения:
– Да, вот именно, «Меконг». Вы мне так и не скажете, кто же меня сдал? В виде гонорара, а?
– Посмотрим, подумаем… Так что с этими косарями?
– Они не китайцы, – упрямо сказал Мазур. – Оба вообще не имеют никакого отношения к Юго-Восточной Азии, к Китаю, к Монголии… Классическая Средняя Азия. Вот тут я уже не берусь судить с стопроцентной точностью, казахи они, киргизы, калмыки какие-нибудь. Но в том, что это – среднеазиаты, уверен на все сто. Вспомните к тому же, как они говорили. Есть искажения звуков, которых просто-напросто не сможет избежать освоивший русский китаец. Эта парочка говорила совершенно иначе…
– Черт, да они говорили, словно русский с первого класса учили!
– Вот именно, – сказал Мазур. – Вот именно, Николай Фомич. Что, если взглянуть на проблему с этой точки зрения? Вы слышали когда-нибудь о китайских мафиози, которые впереди себя выставляют прикидывающихся китайцами среднеазиатов? Может, я чего-то не знаю…
– В жизни не слышал, – сказал Гвоздь, в глазах которого вновь заиграли веселые чертики. – Они всегда сами являлись…
– Давайте просчитаем другой вариант, а? Наш некто вдруг занервничал. Быть может, я уже чувствительно наступил ему на хвост, сам того не зная… И он занервничал… Ведь это получается идеальная операция прикрытия, черт возьми! У вас осталось одиннадцать с половиной дней… собственно, уже одиннадцать без половины, день на исходе… Время драгоценно, как никогда. И в этот пикантнейший момент вас форменным образом перенацеливают, Николай Фомич, вам подсовывают ложную цель, призрака, за которым вы и пускаетесь со всем пылом, все силы, весь ум, всю хитрость бросаете на погоню за миражом…
– Но они говорили так, словно… – он оборвал на полуслове, ругнулся. – Черт, да ведь ничего это не доказывает! Лишь одно: что они знают о пяти смертях. И только. Впрочем…
– Нет, конечно, не исключено, что они имеют к смертям этим кое-какое отношение, – сказал Мазур. – Если это люди нашего Некто, кому ж и знать, как не им…
– Крупно играешь, Степаныч, – сказал Гвоздь, крутя головой. – Если я тебе поверю и не стану собирать сходняк… А это все же окажется натуральный агрессор…
– Я в одном стопроцентно уверен, Фомич, – ответил Мазур ему в тон. – Это не китайцы. Это среднеазиаты. Стопроцентно. Это не в моей компетенции – стратегические решения, боже упаси, я не настаиваю на том, чтобы руководить большой стратегией. Но уж за то, в чем разбираюсь, головой отвечаю.
– Да я и сам вижу, что человечек ты непростой, – усмехнулся Гвоздь. – Бачили очи, шо куповалы. Среднеазиаты, которые китайцами притворяются… Среднеазиаты, которые – китайццами… Эх ты, мать твою! Все правильно, без тебя я бы в их китаезовском происхождении нисколечко не усомнился. Сглотал бы… Тебя эта гнида не предусмотрела… Ага!
– Что?
– Среднеазиаты, которые притворяются китайцами! – произнес Гвоздь весело и словно бы даже мечтательно. – А ведь это ниточка, друг ты мой морской…
– То есть?
– Живенько в машину, – распорядился Гвоздь. – Действовать нужно быстро. Коли уж они тебя не предусмотрели, то могут и следующий наш ход не просчитать… Точно тебе говорю! Живо, в тачку!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПРИЯТНО, ЕЖЕЛИ КЛИЕНТЫ ВЕЖЛИВЫ…
– Самое смешное, что этот тип, организатор дела – из самых что ни на есть натуральных совковых интеллигентов, – говорил Гвоздь. – При старом режиме то ли белых мышек мучил, то ли нейтрино в пробирки ловил. А когда грянула перестройка, и этих, которые звучали гордо, начали стричь, как овец дешевых – не вымер, вы себе только подумайте… Совсем даже наоборот.
– С интеллигентами это случается, – сказал Мазур понятливо. – Взять хотя бы Толика-Электрошока, да мало ли…
– Ага… Так вот, нашел дипломированный себе денежную экологическую нишу: экзотический секс. Ну, интеллигент – та же блядь, так что из них бандерши хорошие получаются… Что он там поначалу придумывал, долго рассказывать. А потом с год назад вбухал все нелегальные капитальчики в эту самую «Жемчужину». Идея простая и хлебная: не всякий, кому охота попользовать экзотическую восточную телку, самолично доберется до азиатских краев. Не в деньгах дело: не всегда выпадает возможность. Скажем, законная супруга по пятам таскается или незаконная, но не менее ревнивая мартышка. Вот для тех, кто за границами не сумел оторваться с экзотикой, «Жемчужина» и функционирует. Понятно, настоящих китаянок там, по-моему, отродясь не бывало… Или я не во все вникал?
– Есть парочка настоящих, Папа, – деликатно подал голос с переднего сиденья мрачный осетинский человек Гига, правая рука покойного Котовского и вроде бы кандидат на его место. – Точно знаю, пара штук настоящие. Заехали торговать, а потом нашли работенку полегче, девки смазливые. Держат для особо почетных гостей, чтобы уж без малейшего фуфла.
– Ну, значит, парочка натуральных имеется, – хмыкнул Гвоздь. – Зато японок наверняка ни одной, а?
– Твоя правда, Папа. Японцы живут богато, когда еще к нам занесет бедную, да еще чтоб товарный вид имела…
– Ну вот, – сказал Гвоздь. – Но остальных-то полсотни или сколько их там – стопроцентное фуфло. Нет, то есть, симпатичные, конечно – иначе кто бы за них приличные бабки выкладывал? Но родом они из киргизских или казахских степей, где житуха нынче похуже нашей в сто раз. А то и с южных окраин Сибири необъятной, аборигеночки. Их, конечно, как следует поднатаскали импортным товаром прикидываться: «моя-твоя не понимай», «холосё, козяина…» В общем, мало кто распознает. Понимающие люди, вот вроде тебя, Степаныч, туда не ходят, а ходят туда те лохи, над которыми и посмеяться не грех. Заезжих из России масса, эти вообще потом кипятком писают у себя дома, взахлеб хвастаются – они ж там, за хребтом, дикари-дикарями, москвичи особенно: про Азию только по дурацким книжкам знают. Ах, был я проездом в загадочной Сибири, ох, мочил я конец в самом натуральном китайском борделе, где каждый швейцар – и тот китаец…
– – Интересно, – сказал Мазур. – Поддельной водкой, сигаретами или часиками никого нынче не удивишь, а вот про поддельных шлюх – впервые слышу…
– Ты не в столицах, Степаныч, ты во глубине сибирских руд. У нас тут в начале перестройки даже фальшивое кладбище устроили. Для японцев. Власти совместно с ГБ. Японцы, понимаешь ли, кинулись искать померших в плену родственничков, подарки чиновничкам везли, инвестициями шандарахнуть грозились. Ну, чья-то умная голова им такое «старое японское кладбище» сообразила, что пальчики оближешь. Все честь по чести, памятники стоят аккуратными рядочками, дорожки песком посыпаны. Как вы говорите, япона-сан, звали вашего почтенного дедушку, который в плену ласты склеил? Сакура Макаки? Вот он, болезный, на камушке обозначен. Ясука Накомоде? А извольте! Во-от такими иероглифами на могилке выведено, что – Ясука, и что – Накомоде. Японцы над этими пустышками слезу роняли, поклоны били, на камеры снимали, начальничкам нашим иены в карманы пихали, чтобы позволили урночки с прахом на историческую родину вывезти. А начальство у нас завсегда душевное, ежели иеной похрустеть – они ж туда и урночки заранее напихали, вот только что там вместо праха – лучше не гадать, а то японцев совсем уж жалко делается… Словом, полный гуманизм и новое мышление. Так вроде бы правдочка на свет и не всплыла за все эти годы. А еще говорят, что азиаты – самые хитрющие на глобусе люди. Вот ты там был… Правда?
– Да как сказать… – пожал плечами Мазур. – В общем как везде. Ничего такого уж особенного. Разве что гораздо труднее понять по этой непроницаемой азиатской роже, бутылку он тебе хочет поставить, или нож в кармане гладит. Да и в бутылке, кстати, вполне может змеиный яд оказаться… – он помолчал и спросил, как человек, уже имеющий некоторое представление об укладе жизни очередного экзотического местечка, куда его забросила судьба на сей раз. – А ты, значит, Фомич, их крышуешь?
– Да нет, – сказал Гвоздь. – Я человек старых понятий, мне подобное заведение доить насквозь западло. Бордель ходит под Антошей Ковбоем, он, щенок, из новых, рубит капусту без оглядки на правильные понятия, там, где люди пачкаться не станут. А поскольку он не полный отморозок и понимает, что сила пока что солому ломит, вы там себя не особенно ограничивайте, если что. Конечно, и разносить вдребезги притончик не стоит, там на нейтральной территории, и приличные люди встречаются… Но, в общем, работайте со всем прилежанием, если что-то пойдет не так, я с Антошей сам перетру… Короче, Степаныч. Как только ты мне сказал про среднеазиатов, которые притворяются китайцами, у меня моментально сработали, учено говоря, ассоциации. Тут же вспомнил: ну как же, есть у нас местечко, где подобное явление носит прямо-таки массовый характер… И побежали ребятки с четкими снимками в кармане – мои ж этих «китаезов» снимали во всех мыслимых ракурсах… Того, что назывался Лю, так и не вычислили пока, а этот самый Чжао возник на горизонте. Ты что нахмурился, Степаныч?
– С интеллигентами это случается, – сказал Мазур понятливо. – Взять хотя бы Толика-Электрошока, да мало ли…
– Ага… Так вот, нашел дипломированный себе денежную экологическую нишу: экзотический секс. Ну, интеллигент – та же блядь, так что из них бандерши хорошие получаются… Что он там поначалу придумывал, долго рассказывать. А потом с год назад вбухал все нелегальные капитальчики в эту самую «Жемчужину». Идея простая и хлебная: не всякий, кому охота попользовать экзотическую восточную телку, самолично доберется до азиатских краев. Не в деньгах дело: не всегда выпадает возможность. Скажем, законная супруга по пятам таскается или незаконная, но не менее ревнивая мартышка. Вот для тех, кто за границами не сумел оторваться с экзотикой, «Жемчужина» и функционирует. Понятно, настоящих китаянок там, по-моему, отродясь не бывало… Или я не во все вникал?
– Есть парочка настоящих, Папа, – деликатно подал голос с переднего сиденья мрачный осетинский человек Гига, правая рука покойного Котовского и вроде бы кандидат на его место. – Точно знаю, пара штук настоящие. Заехали торговать, а потом нашли работенку полегче, девки смазливые. Держат для особо почетных гостей, чтобы уж без малейшего фуфла.
– Ну, значит, парочка натуральных имеется, – хмыкнул Гвоздь. – Зато японок наверняка ни одной, а?
– Твоя правда, Папа. Японцы живут богато, когда еще к нам занесет бедную, да еще чтоб товарный вид имела…
– Ну вот, – сказал Гвоздь. – Но остальных-то полсотни или сколько их там – стопроцентное фуфло. Нет, то есть, симпатичные, конечно – иначе кто бы за них приличные бабки выкладывал? Но родом они из киргизских или казахских степей, где житуха нынче похуже нашей в сто раз. А то и с южных окраин Сибири необъятной, аборигеночки. Их, конечно, как следует поднатаскали импортным товаром прикидываться: «моя-твоя не понимай», «холосё, козяина…» В общем, мало кто распознает. Понимающие люди, вот вроде тебя, Степаныч, туда не ходят, а ходят туда те лохи, над которыми и посмеяться не грех. Заезжих из России масса, эти вообще потом кипятком писают у себя дома, взахлеб хвастаются – они ж там, за хребтом, дикари-дикарями, москвичи особенно: про Азию только по дурацким книжкам знают. Ах, был я проездом в загадочной Сибири, ох, мочил я конец в самом натуральном китайском борделе, где каждый швейцар – и тот китаец…
– – Интересно, – сказал Мазур. – Поддельной водкой, сигаретами или часиками никого нынче не удивишь, а вот про поддельных шлюх – впервые слышу…
– Ты не в столицах, Степаныч, ты во глубине сибирских руд. У нас тут в начале перестройки даже фальшивое кладбище устроили. Для японцев. Власти совместно с ГБ. Японцы, понимаешь ли, кинулись искать померших в плену родственничков, подарки чиновничкам везли, инвестициями шандарахнуть грозились. Ну, чья-то умная голова им такое «старое японское кладбище» сообразила, что пальчики оближешь. Все честь по чести, памятники стоят аккуратными рядочками, дорожки песком посыпаны. Как вы говорите, япона-сан, звали вашего почтенного дедушку, который в плену ласты склеил? Сакура Макаки? Вот он, болезный, на камушке обозначен. Ясука Накомоде? А извольте! Во-от такими иероглифами на могилке выведено, что – Ясука, и что – Накомоде. Японцы над этими пустышками слезу роняли, поклоны били, на камеры снимали, начальничкам нашим иены в карманы пихали, чтобы позволили урночки с прахом на историческую родину вывезти. А начальство у нас завсегда душевное, ежели иеной похрустеть – они ж туда и урночки заранее напихали, вот только что там вместо праха – лучше не гадать, а то японцев совсем уж жалко делается… Словом, полный гуманизм и новое мышление. Так вроде бы правдочка на свет и не всплыла за все эти годы. А еще говорят, что азиаты – самые хитрющие на глобусе люди. Вот ты там был… Правда?
– Да как сказать… – пожал плечами Мазур. – В общем как везде. Ничего такого уж особенного. Разве что гораздо труднее понять по этой непроницаемой азиатской роже, бутылку он тебе хочет поставить, или нож в кармане гладит. Да и в бутылке, кстати, вполне может змеиный яд оказаться… – он помолчал и спросил, как человек, уже имеющий некоторое представление об укладе жизни очередного экзотического местечка, куда его забросила судьба на сей раз. – А ты, значит, Фомич, их крышуешь?
– Да нет, – сказал Гвоздь. – Я человек старых понятий, мне подобное заведение доить насквозь западло. Бордель ходит под Антошей Ковбоем, он, щенок, из новых, рубит капусту без оглядки на правильные понятия, там, где люди пачкаться не станут. А поскольку он не полный отморозок и понимает, что сила пока что солому ломит, вы там себя не особенно ограничивайте, если что. Конечно, и разносить вдребезги притончик не стоит, там на нейтральной территории, и приличные люди встречаются… Но, в общем, работайте со всем прилежанием, если что-то пойдет не так, я с Антошей сам перетру… Короче, Степаныч. Как только ты мне сказал про среднеазиатов, которые притворяются китайцами, у меня моментально сработали, учено говоря, ассоциации. Тут же вспомнил: ну как же, есть у нас местечко, где подобное явление носит прямо-таки массовый характер… И побежали ребятки с четкими снимками в кармане – мои ж этих «китаезов» снимали во всех мыслимых ракурсах… Того, что назывался Лю, так и не вычислили пока, а этот самый Чжао возник на горизонте. Ты что нахмурился, Степаныч?