Страница:
– Ты, главное, думай, думай... – сказала Света, приподнявшись на локте, тоже явственно напряженная. – Привыкай к идее и взвешивай...
– Взвешиваю, – сказал он серьезно.
– И ведь есть в этом толк? – прищурилась она. – Если взвесить трезво и логично?
– Безусловно, – протянул Мазур.
– Надеюсь, ущемленного мужского самолюбия тут нет ни капли?
– Вот чего нет, того нет...
– Правда?
– Ну конечно, – сказал Мазур. – В конце-то концов... Если женщина тебе первая нечто противоестественное предлагает, ее и послать подальше не грех – а вот ежели она на себе жениться предлагает, то дело это вполне житейское... Можешь честно ответить?
– На какой вопрос?
– Затея чисто твоя или папочка руку приложил?
Света искренне рассмеялась:
– Ну ты и придумал... Господину адмиралу, сиречь папочке, это и в страшном сне привидеться не могло. Очень уж крепко он впитал кое-какие новомодные веянья. У него давненько другое на уме: как бы меня сочетать с каким-нибудь новорусским отпрыском, молодым банкирчиком, одним словом, типичным представителем нового дворянства. Нашел в прошлом году одного такого – спасибочки, намаялась, повторять эксперимент не тянет... Пришлось самой призадуматься о будущем.
– Значит, папочке не понравится? – усмехнулся Мазур.
– А вот это его цеплять не должно, – решительно ответила Света. – Никуда не денется. Ты, конечно, человек старомодной закваски, тебе и в голову не придет к тестю подъезжать с челобитными... а вот я, дитя эпохи, другое дело. Могу без малейших терзаний грохнуть кулачком по папочкиному столу и в голос потребовать, чтобы порадел родному зятю... Ну что ты морщишься? Се ля ви.
– Ума палата... – покачал головой Мазур.
– А как ты думал? Жена тебе достанется умная и предприимчивая, не сомневайся.
– Говоришь таким тоном, словно все решено и сговорено...
– А я женщина, мне по глазам читать положено. Сначала ты, не удивительно, ошеломлен был несказанно, потом понемногу начал привыкать к этой идее, а когда проникнешься ей как следует и обдумаешь все не единожды, окончательно созреешь... Я чувствую. И то сказать, разве тебе предлагают осетрину второй свежести? – Она грациозно спрыгнула с диванчика и встала посередине тесного купе в позе боттичеллиевской Венеры. – Какова? А вдобавок еще и умница...
Глава вторая
Глава третья
– Взвешиваю, – сказал он серьезно.
– И ведь есть в этом толк? – прищурилась она. – Если взвесить трезво и логично?
– Безусловно, – протянул Мазур.
– Надеюсь, ущемленного мужского самолюбия тут нет ни капли?
– Вот чего нет, того нет...
– Правда?
– Ну конечно, – сказал Мазур. – В конце-то концов... Если женщина тебе первая нечто противоестественное предлагает, ее и послать подальше не грех – а вот ежели она на себе жениться предлагает, то дело это вполне житейское... Можешь честно ответить?
– На какой вопрос?
– Затея чисто твоя или папочка руку приложил?
Света искренне рассмеялась:
– Ну ты и придумал... Господину адмиралу, сиречь папочке, это и в страшном сне привидеться не могло. Очень уж крепко он впитал кое-какие новомодные веянья. У него давненько другое на уме: как бы меня сочетать с каким-нибудь новорусским отпрыском, молодым банкирчиком, одним словом, типичным представителем нового дворянства. Нашел в прошлом году одного такого – спасибочки, намаялась, повторять эксперимент не тянет... Пришлось самой призадуматься о будущем.
– Значит, папочке не понравится? – усмехнулся Мазур.
– А вот это его цеплять не должно, – решительно ответила Света. – Никуда не денется. Ты, конечно, человек старомодной закваски, тебе и в голову не придет к тестю подъезжать с челобитными... а вот я, дитя эпохи, другое дело. Могу без малейших терзаний грохнуть кулачком по папочкиному столу и в голос потребовать, чтобы порадел родному зятю... Ну что ты морщишься? Се ля ви.
– Ума палата... – покачал головой Мазур.
– А как ты думал? Жена тебе достанется умная и предприимчивая, не сомневайся.
– Говоришь таким тоном, словно все решено и сговорено...
– А я женщина, мне по глазам читать положено. Сначала ты, не удивительно, ошеломлен был несказанно, потом понемногу начал привыкать к этой идее, а когда проникнешься ей как следует и обдумаешь все не единожды, окончательно созреешь... Я чувствую. И то сказать, разве тебе предлагают осетрину второй свежести? – Она грациозно спрыгнула с диванчика и встала посередине тесного купе в позе боттичеллиевской Венеры. – Какова? А вдобавок еще и умница...
Глава вторая
Я наклонюсь над краем бездны
– Накинь на себя что-нибудь, умница, – сказал Мазур понуро. – Охолонуть дай моей старческой плоти...
– Слушаю и повинуюсь, о мой повелитель, – она накинула короткое джинсовое платьице, небрежно его застегнула через пуговицу, села рядом и пытливо всмотрелась: – Кирилл, что ты надулся? Все будет прекрасно...
– Да я и не сомневаюсь, – сказал Мазур вяло. – Это я так, о своем задумался...
Он и в самом деле думал сейчас о своем. Поезд ощутимо замедлял ход, за окном потянулись неказистые деревенские домишки, серые покосившиеся заплоты, лохматые псы неизвестной породы валялись у калиток, стояла задумчивая корова, повесив безрогую башку. До Шантарска оставалась всего-то сотня километров или чуть поболее....
Откровенно говоря, Мазур не любил Шантарска. И оттого, что здесь пять лет назад погибла Ольга, и оттого, что здесь не раз приходилось р а б о т а т ь – или, что немногим веселее, именно отсюда отправляться на работу, а работа не то чтобы встала поперек души, но... С возрастом в душе накапливается некая тоскливая безнадежность, начинает казаться, что все было зря – зря резали друг друга боевые пловцы у Ахатинских островов и на рейде Эль-Бахлака, зря метались по здешней тайге лихие волкодавы, поливая друг друга из автоматов и пришпиливая врага к соснам метко брошенными тесаками, зря на противоположном бочке глобуса, в достопамятной республике Санта-Кроче азартно играли со смертью горячие латиноамериканские парни и девчонки при посильном участии российских офицеров... Какая разница, чем все кончалось, если огромная и необъятная планета будет точно так же нестись в пространстве и без них? Был один еврей, так он сказал, что все проходит...
Колеса скрипели и пищали – поезд тормозил у крохотного вокзальчика в нелепо разбросанной на большом пространстве, ничем не примечательной деревушке, славной лишь тем, что именно ей некогда посвятил парочку желчных фраз в знаменитых путевых заметках сам Антон Павлович Чехов, аллах его ведает, почему. Послышалось жестяное шипение репродуктора, сообщившего о прибытии поезда на второй путь (для прапорщиков – на третью и четвертую рельсы), а потом о том, что стоянка продлится пятнадцать минут...
– Что-то ты захандрил, – сказала Света, критически его обозрев. – Ладно, времени достаточно, пойду тебе пива куплю. Бутылочного, местного. Пакет мне брось... Спасибо.
– Застегнись как следует, – машинально сказал Мазур.
– Слушаюсь, адмирал! – Она проворно пробежалась пальцами по незастегнутым пуговицам. – Вы ведь из собственников, а?
– Ага, – сказал Мазур без улыбки. – Я жуткий собственник в лучших традициях «Домостроя», ты это учитывай, коли уж решила мне предложение делать...
– А ты думаешь, я не учла? – фыркнула Света.
Она сунула ноги в легкие босоножки, подхватила со столика свое кожаное портмоне, послала Мазуру смеющийся взгляд и вышла в коридор. Мазур все так же сидел у окна, подперев десницей голову. Он видел, как Света летящей походкой пересекла неширокий пыльный перрон. Вслед ей оглядывались – и это, вот чудо, доставило Мазуру удовлетворение, то самое чувство собственника приятно взыграло. Она свернула налево, за вокзальчик, скрылась из виду.
Глянув на часы, Мазур принял решение. Забывать о своих прямых обязанностях телохранителя и сберегателя было, пожалуй что, рановато. Захолустные вокзальчики – это, знаете ли, не консерватория... Он быстренько натянул тренировочный костюм, рывком вбил ноги в босоножки, в секунду, прикосновением локтя, проверил, на месте ли бумажник в кармане адидасовских портков. Вышел в коридор.
Дверь соседнего купе была распахнута настежь, мало того, оба обормота торчали у окна, закупорив проход – сытенькие, пьяненькие, веселенькие, громогласно общаясь с помощью полудюжины нехитрых словес и нецензурного довеска.
– Во, кстати! – Тот, что был пониже и потолще, при виде Мазура как-то очень уж нехорошо оживился, загородил дорогу, благоухая алкоголем. – Слышь, старый, базар есть. Ты внучку свою к нам в гости отпусти, когда поезд поедет. Мы ей Шопена вслух почитаем, полное собрание стихотворений. А я тебе за это десять баксов дам. Они зелененькие, к пенсии приварок...
Он с размаху попытался влепить Мазуру в ладонь скомканную зеленую бумажку, но, разумеется, промахнулся – поскольку Мазур в последний миг неуловимым движением отвел руку, всего-то на пару сантиметров, и бритый колобок едва не упал, когда его конечность наткнулась на пустое пространство. Обострять ситуацию не хотелось, да и настоятельной нужды не было, и Мазур вежливо сказал, глядя через его голову на второго, что выглядел потрезвее:
– Разрешите пройти...
В следующий миг он понял, что крепко ошибался насчет второго – тот, качнувшись, отпихнув локтем колобка, все еще тупо таращившегося на собственный кулак с мятыми баксами, сграбастал Мазура за ворот и, старательно выпячивая нижнюю челюсть, процедил:
– Ты что, старче, русского языка не понимаешь? Когда девочка вернется, или к нам ее отправишь, или из вашего купе на часок испаришься. Ты не бойся, мы люди приличные, поиграем и назад отдадим. Понял, или очко порвать без наркоза?
– Разрешите пройти? – вежливо повторил Мазур.
– Ты что, баран совдеповский? – грозно-ласково вопросил высокий. – Нарываешься? Или десятки мало? Хрен с тобой, бери сотню и не менжуйся – от спуска в рот ни одна еще не забеременела...
Второй, качавшийся рядом, откликнулся молодецким ржанием.
– Руки уберите, – сказал Мазур с бесстрастностью английского джентльмена.
Все это время он краем глаза поглядывал в окно – Света так и не показалась пока. Ясно уже было, что разойтись миром не получится – и он напрягся, вовремя перехватил за запястье взметнувшуюся в направлении его физиономии руку, крутанул не самый сложный прием, высвободил ворот и, молниеносно нанеся пару жестоких ударов по сытому организму, головой вперед забросил нахала в купе, так что тот врезался лбом в собственный магнитофон, после чего сполз на пол и успокоился там на какое-то время. В темпе закрепляя успех, Мазур припечатал колобку от всей души, затолкнул туда же, встал в дверях и некоторое время с нехорошим выражением лица стоял в дверях, оценивая состояние случайных клиентов. Все было нормально, оба сидели на полу, охали и шипели сквозь зубы, но бросаться в бой что-то не спешили. Начинали соображать, что жизнь чуточку более сложна, чем им, обормотам, поначалу казалось без всяких на то оснований.
– Вот так и сидеть, бакланы позорные, – сказал Мазур веско, с расстановочкой. – Будете дергаться – порву, как Тузик грелку...
– Да понятно, чего там... – пропыхтел колобок. – Ошибочка вышла, простите великодушно... Мы-то...
Не дослушав, Мазур шумно задвинул дверь и побыстрее направился в тамбур. Спрыгнув на перрон, уверенно пошел в ту сторону, где скрылась Света. Свернул налево.
Полдюжины ларьков со скудным ассортиментом ярких пакетиков, баночек и пачек – тот же нехитрый набор, что и по всей стране. Светки нигде не видно. С десяток аборигенов обоего пола возле автобусной остановки, синий жигуленок, пара-тройка мятых алкашей, примостившихся там и сям... Что за черт?
Размашисто шагая, он направился к вокзальчику. Огляделся от входа – нет, никаких закоулков или закутков, внутри вокзальчик являл собою одно-единственное помещение, открытое взору, кассы, несколько скамеек, людей почти нет... Да что такое? Куда она могла подеваться?
Быстрыми шагами вернулся на перрон. Нет, с другой стороны обойти вокзал она не могла, там попросту не было прохода – забор из высоченных бетонных плит...
И ведь ни на миг не терял перрон из виду, даже когда учил этих хамов хорошим манерам! Впервые ворохнулось беспокойство.
Почти над головой захрипел репродуктор:
– Скорый поезд Санкт-Петербург – Владивосток отправляется со второго пути...
Совсем хреново. В тамбурах вагонов уже маячили проводницы, кто-то опоздавший, балансируя двумя чемоданами, галопом несся к поезду, вот уже лязгнула сцепка...
Мазур побежал, с ходу вскочил на верхнюю ступеньку, кинулся по коридору мимо ошарашенно взиравшей на него проводницы. Дверь их купе по-прежнему была закрыта, Мазур рывком откатил ее – пусто... Заглянул к соседушкам – они уже оклемались, уныло сидели у столика, откупоривая очередную бутылку. Зыркнули на него недоумевающе-зло. Не вдаваясь в разъяснения, Мазур грохнул дверью, в два прыжка оказался в тамбуре. Под ногами громко стукнуло, поезд дернулся...
– Вы девушку не видели? – быстро спросил Мазур. – Которая со мной ехала?
– Не видела я никого... Мужчина! Вы чего...
Совсем невежливо отодвинув ее, уже склонившуюся было, чтобы поднять лесенку, Мазур ногами вперед прыгнул из тронувшегося поезда. Присел на полусогнутые ноги, тут же выпрямился. Успел еще расслышать удивленное оханье проводницы – а в следующий миг ускорявший ход поезд пронес ее мимо Мазура, колеса стучали все бойчей, двери вагонов уже закрыты, вот и последний проплыл мимо...
Мазур остался на пустом перроне. Он знал, что поступил совершенно правильно: Светка никак не могла оказаться в вагоне незаметно для него, он глаз не спускал с перрона, там один-единственный проход, подняться в вагон через другую дверь девушка опять-таки не могла: их вагон соседствует с почтовым, через него постороннему не пройти... Она о с т а л а с ь! Но за каким чертом?!
Спокойно, одернул он себя. Спокойно... В конце-то концов, вокруг – белый день. И самая что ни на есть сонная провинция, не то что военных действий, но даже паршивенького локального конфликта не имеет место быть... Сто верст от Шантарска. Должно же быть какое-то разумное объяснение... Не кошмарный сон и не фильм ужасов – мирная захолустная реальность...
Вот, даже доподлинный милиционер прохаживается, он и раньше тут был, Мазур его мельком видел, когда вышел из вагона...
Он потянул сигареты из нагрудного кармана, щелкнул зажигалкой. Глубоко затянулся. Дал себе срок – подождать спокойно, вдруг да появится, мало ли что в жизни случается, могло примитивно схватить живот, и вместо киоска с пивом Светка оказалась в привокзальном сортирчике...
Докурил сигарету – умышленно скупыми, с п о к о й н ы м и затяжками. Прошел десяток метров и выкинул окурок в обшарпанную урну. Светка не появлялась. А вот беспокойство крепло... В жизни такого случаться не должно, только в кино. Впрочем, последняя мысль ни малейшего утешения не принесла. Очень уж часто с ним случалось такое, что добропорядочные граждане привыкли видеть исключительно в кино...
Минут пять он убил, болтаясь по крохотному зальчику и расспрашивая всех подряд – перехватил даже выходившую из женского туалета тетку и осведомился, нет ли там, в покинутом ею заведении девушки в джинсовом платье, светловолосой. Тетка вытаращилась на него изумленно, но поклялась, что никого, подходившего бы под описание, в сортире не наблюдалось.
Милиционер на перроне? А чем он может помочь? Коли уж бродит себе спокойно, исполненный смертельной скуки, вряд ли был недавно свидетелем чего-то криминального...
Ему становилось все беспокойнее – но он держался, взял себя в руки. Вышел на крохотную привокзальную площадь с чахлым газончиком посередине, обложенным битым кирпичом. Нет, и здесь царила та же сонная, покойная тишина. Все, кто имелся в пределах досягаемости, выглядели мирно, ничто в их поведении не давало оснований подозревать, что они с четверть часа назад стали невольными свидетелями неких криминальных сложностей...
В голове у него бессмысленно вертелись обрывки неведомо чьих стихов, неизвестно почему привязавшихся именно в этот миг: «...я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь, в тоске, что все на свете – только песня на неизвестном языке...»
Стоп, стоп, стоп! К чему этот сюрреализм? Не произошло ровным счетом ничего н е з д е ш н е г о, потустороннего, чудесного и фантастического. Все происшедшее должно иметь самое житейское и примитивное объяснение. Всего-навсего заштатная деревенька с зачуханным вокзальчиком. Ни войны, ни шпионов, ни торговцев органами или ловцов белых рабынь. Не те места. Криминал здесь сводится ко взломанным ларькам и анаше в кульках из газетной бумаги, в самом крайнем случае – пальба из обрезов на танцульках или ограбление сберкассы с ломом наперевес... Спокойнее, ясно? Объяснение будет самым примитивным, возможно, непроходимо скучным...
Стоя на низенькой ступеньке, он огляделся еще раз, со всей возможной сноровкой. Подошел наконец автобус, дребезжащий облупленный ветеран советской автомобильной промышленности, люди лезли в него, сталкиваясь чемоданами и сумками – но, как и следовало ожидать, Светки среди них не имелось. Вон те кусты, справа... Затошнило, отошла подальше из воспитанности...
Он кинулся туда, в просвет меж двумя корявыми кустами желтой акации. Крохотный скверик, метров десяти в длину и столько же в ширину, за ним – стена из тех же бетонных плит. Тихо и пусто, только под скамейкой дрыхнет какой-то индивидуум, босой, в задравшейся синей майке, похожий на Светку не более, чем Мазур – на королеву английскую. След – ложный.
Что дальше? Тот мужик в синем жигуленке, определенно местный таксист? Или сначала – ларьки? Покупателей тут не так уж много, Светку мог кто-то и запомнить... Точно. Нужно, не мешкая, проверить, потому что других направлений для поиска попросту нет, и...
Его тронули за локоть, и незнакомый мужской голос позвал настойчиво:
– Эй, земеля!
– Слушаю и повинуюсь, о мой повелитель, – она накинула короткое джинсовое платьице, небрежно его застегнула через пуговицу, села рядом и пытливо всмотрелась: – Кирилл, что ты надулся? Все будет прекрасно...
– Да я и не сомневаюсь, – сказал Мазур вяло. – Это я так, о своем задумался...
Он и в самом деле думал сейчас о своем. Поезд ощутимо замедлял ход, за окном потянулись неказистые деревенские домишки, серые покосившиеся заплоты, лохматые псы неизвестной породы валялись у калиток, стояла задумчивая корова, повесив безрогую башку. До Шантарска оставалась всего-то сотня километров или чуть поболее....
Откровенно говоря, Мазур не любил Шантарска. И оттого, что здесь пять лет назад погибла Ольга, и оттого, что здесь не раз приходилось р а б о т а т ь – или, что немногим веселее, именно отсюда отправляться на работу, а работа не то чтобы встала поперек души, но... С возрастом в душе накапливается некая тоскливая безнадежность, начинает казаться, что все было зря – зря резали друг друга боевые пловцы у Ахатинских островов и на рейде Эль-Бахлака, зря метались по здешней тайге лихие волкодавы, поливая друг друга из автоматов и пришпиливая врага к соснам метко брошенными тесаками, зря на противоположном бочке глобуса, в достопамятной республике Санта-Кроче азартно играли со смертью горячие латиноамериканские парни и девчонки при посильном участии российских офицеров... Какая разница, чем все кончалось, если огромная и необъятная планета будет точно так же нестись в пространстве и без них? Был один еврей, так он сказал, что все проходит...
Колеса скрипели и пищали – поезд тормозил у крохотного вокзальчика в нелепо разбросанной на большом пространстве, ничем не примечательной деревушке, славной лишь тем, что именно ей некогда посвятил парочку желчных фраз в знаменитых путевых заметках сам Антон Павлович Чехов, аллах его ведает, почему. Послышалось жестяное шипение репродуктора, сообщившего о прибытии поезда на второй путь (для прапорщиков – на третью и четвертую рельсы), а потом о том, что стоянка продлится пятнадцать минут...
– Что-то ты захандрил, – сказала Света, критически его обозрев. – Ладно, времени достаточно, пойду тебе пива куплю. Бутылочного, местного. Пакет мне брось... Спасибо.
– Застегнись как следует, – машинально сказал Мазур.
– Слушаюсь, адмирал! – Она проворно пробежалась пальцами по незастегнутым пуговицам. – Вы ведь из собственников, а?
– Ага, – сказал Мазур без улыбки. – Я жуткий собственник в лучших традициях «Домостроя», ты это учитывай, коли уж решила мне предложение делать...
– А ты думаешь, я не учла? – фыркнула Света.
Она сунула ноги в легкие босоножки, подхватила со столика свое кожаное портмоне, послала Мазуру смеющийся взгляд и вышла в коридор. Мазур все так же сидел у окна, подперев десницей голову. Он видел, как Света летящей походкой пересекла неширокий пыльный перрон. Вслед ей оглядывались – и это, вот чудо, доставило Мазуру удовлетворение, то самое чувство собственника приятно взыграло. Она свернула налево, за вокзальчик, скрылась из виду.
Глянув на часы, Мазур принял решение. Забывать о своих прямых обязанностях телохранителя и сберегателя было, пожалуй что, рановато. Захолустные вокзальчики – это, знаете ли, не консерватория... Он быстренько натянул тренировочный костюм, рывком вбил ноги в босоножки, в секунду, прикосновением локтя, проверил, на месте ли бумажник в кармане адидасовских портков. Вышел в коридор.
Дверь соседнего купе была распахнута настежь, мало того, оба обормота торчали у окна, закупорив проход – сытенькие, пьяненькие, веселенькие, громогласно общаясь с помощью полудюжины нехитрых словес и нецензурного довеска.
– Во, кстати! – Тот, что был пониже и потолще, при виде Мазура как-то очень уж нехорошо оживился, загородил дорогу, благоухая алкоголем. – Слышь, старый, базар есть. Ты внучку свою к нам в гости отпусти, когда поезд поедет. Мы ей Шопена вслух почитаем, полное собрание стихотворений. А я тебе за это десять баксов дам. Они зелененькие, к пенсии приварок...
Он с размаху попытался влепить Мазуру в ладонь скомканную зеленую бумажку, но, разумеется, промахнулся – поскольку Мазур в последний миг неуловимым движением отвел руку, всего-то на пару сантиметров, и бритый колобок едва не упал, когда его конечность наткнулась на пустое пространство. Обострять ситуацию не хотелось, да и настоятельной нужды не было, и Мазур вежливо сказал, глядя через его голову на второго, что выглядел потрезвее:
– Разрешите пройти...
В следующий миг он понял, что крепко ошибался насчет второго – тот, качнувшись, отпихнув локтем колобка, все еще тупо таращившегося на собственный кулак с мятыми баксами, сграбастал Мазура за ворот и, старательно выпячивая нижнюю челюсть, процедил:
– Ты что, старче, русского языка не понимаешь? Когда девочка вернется, или к нам ее отправишь, или из вашего купе на часок испаришься. Ты не бойся, мы люди приличные, поиграем и назад отдадим. Понял, или очко порвать без наркоза?
– Разрешите пройти? – вежливо повторил Мазур.
– Ты что, баран совдеповский? – грозно-ласково вопросил высокий. – Нарываешься? Или десятки мало? Хрен с тобой, бери сотню и не менжуйся – от спуска в рот ни одна еще не забеременела...
Второй, качавшийся рядом, откликнулся молодецким ржанием.
– Руки уберите, – сказал Мазур с бесстрастностью английского джентльмена.
Все это время он краем глаза поглядывал в окно – Света так и не показалась пока. Ясно уже было, что разойтись миром не получится – и он напрягся, вовремя перехватил за запястье взметнувшуюся в направлении его физиономии руку, крутанул не самый сложный прием, высвободил ворот и, молниеносно нанеся пару жестоких ударов по сытому организму, головой вперед забросил нахала в купе, так что тот врезался лбом в собственный магнитофон, после чего сполз на пол и успокоился там на какое-то время. В темпе закрепляя успех, Мазур припечатал колобку от всей души, затолкнул туда же, встал в дверях и некоторое время с нехорошим выражением лица стоял в дверях, оценивая состояние случайных клиентов. Все было нормально, оба сидели на полу, охали и шипели сквозь зубы, но бросаться в бой что-то не спешили. Начинали соображать, что жизнь чуточку более сложна, чем им, обормотам, поначалу казалось без всяких на то оснований.
– Вот так и сидеть, бакланы позорные, – сказал Мазур веско, с расстановочкой. – Будете дергаться – порву, как Тузик грелку...
– Да понятно, чего там... – пропыхтел колобок. – Ошибочка вышла, простите великодушно... Мы-то...
Не дослушав, Мазур шумно задвинул дверь и побыстрее направился в тамбур. Спрыгнув на перрон, уверенно пошел в ту сторону, где скрылась Света. Свернул налево.
Полдюжины ларьков со скудным ассортиментом ярких пакетиков, баночек и пачек – тот же нехитрый набор, что и по всей стране. Светки нигде не видно. С десяток аборигенов обоего пола возле автобусной остановки, синий жигуленок, пара-тройка мятых алкашей, примостившихся там и сям... Что за черт?
Размашисто шагая, он направился к вокзальчику. Огляделся от входа – нет, никаких закоулков или закутков, внутри вокзальчик являл собою одно-единственное помещение, открытое взору, кассы, несколько скамеек, людей почти нет... Да что такое? Куда она могла подеваться?
Быстрыми шагами вернулся на перрон. Нет, с другой стороны обойти вокзал она не могла, там попросту не было прохода – забор из высоченных бетонных плит...
И ведь ни на миг не терял перрон из виду, даже когда учил этих хамов хорошим манерам! Впервые ворохнулось беспокойство.
Почти над головой захрипел репродуктор:
– Скорый поезд Санкт-Петербург – Владивосток отправляется со второго пути...
Совсем хреново. В тамбурах вагонов уже маячили проводницы, кто-то опоздавший, балансируя двумя чемоданами, галопом несся к поезду, вот уже лязгнула сцепка...
Мазур побежал, с ходу вскочил на верхнюю ступеньку, кинулся по коридору мимо ошарашенно взиравшей на него проводницы. Дверь их купе по-прежнему была закрыта, Мазур рывком откатил ее – пусто... Заглянул к соседушкам – они уже оклемались, уныло сидели у столика, откупоривая очередную бутылку. Зыркнули на него недоумевающе-зло. Не вдаваясь в разъяснения, Мазур грохнул дверью, в два прыжка оказался в тамбуре. Под ногами громко стукнуло, поезд дернулся...
– Вы девушку не видели? – быстро спросил Мазур. – Которая со мной ехала?
– Не видела я никого... Мужчина! Вы чего...
Совсем невежливо отодвинув ее, уже склонившуюся было, чтобы поднять лесенку, Мазур ногами вперед прыгнул из тронувшегося поезда. Присел на полусогнутые ноги, тут же выпрямился. Успел еще расслышать удивленное оханье проводницы – а в следующий миг ускорявший ход поезд пронес ее мимо Мазура, колеса стучали все бойчей, двери вагонов уже закрыты, вот и последний проплыл мимо...
Мазур остался на пустом перроне. Он знал, что поступил совершенно правильно: Светка никак не могла оказаться в вагоне незаметно для него, он глаз не спускал с перрона, там один-единственный проход, подняться в вагон через другую дверь девушка опять-таки не могла: их вагон соседствует с почтовым, через него постороннему не пройти... Она о с т а л а с ь! Но за каким чертом?!
Спокойно, одернул он себя. Спокойно... В конце-то концов, вокруг – белый день. И самая что ни на есть сонная провинция, не то что военных действий, но даже паршивенького локального конфликта не имеет место быть... Сто верст от Шантарска. Должно же быть какое-то разумное объяснение... Не кошмарный сон и не фильм ужасов – мирная захолустная реальность...
Вот, даже доподлинный милиционер прохаживается, он и раньше тут был, Мазур его мельком видел, когда вышел из вагона...
Он потянул сигареты из нагрудного кармана, щелкнул зажигалкой. Глубоко затянулся. Дал себе срок – подождать спокойно, вдруг да появится, мало ли что в жизни случается, могло примитивно схватить живот, и вместо киоска с пивом Светка оказалась в привокзальном сортирчике...
Докурил сигарету – умышленно скупыми, с п о к о й н ы м и затяжками. Прошел десяток метров и выкинул окурок в обшарпанную урну. Светка не появлялась. А вот беспокойство крепло... В жизни такого случаться не должно, только в кино. Впрочем, последняя мысль ни малейшего утешения не принесла. Очень уж часто с ним случалось такое, что добропорядочные граждане привыкли видеть исключительно в кино...
Минут пять он убил, болтаясь по крохотному зальчику и расспрашивая всех подряд – перехватил даже выходившую из женского туалета тетку и осведомился, нет ли там, в покинутом ею заведении девушки в джинсовом платье, светловолосой. Тетка вытаращилась на него изумленно, но поклялась, что никого, подходившего бы под описание, в сортире не наблюдалось.
Милиционер на перроне? А чем он может помочь? Коли уж бродит себе спокойно, исполненный смертельной скуки, вряд ли был недавно свидетелем чего-то криминального...
Ему становилось все беспокойнее – но он держался, взял себя в руки. Вышел на крохотную привокзальную площадь с чахлым газончиком посередине, обложенным битым кирпичом. Нет, и здесь царила та же сонная, покойная тишина. Все, кто имелся в пределах досягаемости, выглядели мирно, ничто в их поведении не давало оснований подозревать, что они с четверть часа назад стали невольными свидетелями неких криминальных сложностей...
В голове у него бессмысленно вертелись обрывки неведомо чьих стихов, неизвестно почему привязавшихся именно в этот миг: «...я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь, в тоске, что все на свете – только песня на неизвестном языке...»
Стоп, стоп, стоп! К чему этот сюрреализм? Не произошло ровным счетом ничего н е з д е ш н е г о, потустороннего, чудесного и фантастического. Все происшедшее должно иметь самое житейское и примитивное объяснение. Всего-навсего заштатная деревенька с зачуханным вокзальчиком. Ни войны, ни шпионов, ни торговцев органами или ловцов белых рабынь. Не те места. Криминал здесь сводится ко взломанным ларькам и анаше в кульках из газетной бумаги, в самом крайнем случае – пальба из обрезов на танцульках или ограбление сберкассы с ломом наперевес... Спокойнее, ясно? Объяснение будет самым примитивным, возможно, непроходимо скучным...
Стоя на низенькой ступеньке, он огляделся еще раз, со всей возможной сноровкой. Подошел наконец автобус, дребезжащий облупленный ветеран советской автомобильной промышленности, люди лезли в него, сталкиваясь чемоданами и сумками – но, как и следовало ожидать, Светки среди них не имелось. Вон те кусты, справа... Затошнило, отошла подальше из воспитанности...
Он кинулся туда, в просвет меж двумя корявыми кустами желтой акации. Крохотный скверик, метров десяти в длину и столько же в ширину, за ним – стена из тех же бетонных плит. Тихо и пусто, только под скамейкой дрыхнет какой-то индивидуум, босой, в задравшейся синей майке, похожий на Светку не более, чем Мазур – на королеву английскую. След – ложный.
Что дальше? Тот мужик в синем жигуленке, определенно местный таксист? Или сначала – ларьки? Покупателей тут не так уж много, Светку мог кто-то и запомнить... Точно. Нужно, не мешкая, проверить, потому что других направлений для поиска попросту нет, и...
Его тронули за локоть, и незнакомый мужской голос позвал настойчиво:
– Эй, земеля!
Глава третья
Жил-был покойник
Мазур обернулся, как ужаленный. Перед ним стоял невысокий, лысоватый мужичок, одетый с исконно славянской, исконно провинциальной простотой: расшлепанные сандалеты на босу ногу, тренировочные штаны с пузырями на коленях, пыльный суконный пиджачишко поверх майки. И недельная щетина, конечно, куда ж без нее такому вот индивидууму... И отчаянный запах сивухи на метр окрест.
– Ну? – нетерпеливо спросил Мазур.
Мужичонка, оглядевшись, поманил его за киоски:
– Слышь, отойдем...
– Ну? – повторил Мазур неприветливо. – Какие дела? – Бросив по сторонам столь же сторожкий взгляд, абориген подсунулся к нему вплотную:
– Эй, ты не девку, часом, ищешь? Белобрысая такая, вся из себя охерительная, в джинсе?
Мазур мгновенно ожил, как волк, почуявший овечий запашок. Сам наклонился к мужичку, так, что они едва не соприкасались лбами:
– Ты ее видел, мужик?
Ну понятно, что видел, иначе как бы смог описать с такой, в общем, точностью? Абориген, сморщившись в гримасе, которую полагал неимоверно хитрой, прошептал:
– Ты уж сначала на поправление души... Полдюжинки...
Решение Мазур принял мгновенно. Ухватив аборигена за пыльный суконный локоть, чтобы, чего доброго, не растаял в теплом безветренном воздухе, потащил к ближайшему киоску. Наугад вытащил из бумажника купюру, сунул в крохотное окошечко и потребовал шесть бутылок пива, безразлично какого, лишь бы это были поллитровки. Сунув сдачу в нагрудный карман, сгреб бутылки в охапку и, не оглядываясь – т е п е р ь – т о мужик никуда не денется – первым направился в крохотный скверик, к скамейке, под которой так и дрых индивидуум в майке.
– Ну? – спросил он, рядочком выстроив бутылки с живительной влагой на земле. Тип в майке явно не способен был не только кого-то подслушивать, но и вообще осознавать реальность, так что его-то опасаться не приходилось.
– Так сначала...
– Хрен тебе, – сказал Мазур, усаживаясь на краешек скамейки и призывно покачивая бутылкой в воздухе. Он все еще не мог исключать, что новый знакомый попросту пытается похмелиться на халяву. – Сначала изреки хоть что-то ценное...
– Ее Гошка в машину заманил...
Не особенно раздумывая, Мазур сноровисто сорвал пробку с бутылки с помощью другой, сунул в торопливо протянутую руку:
– Соси быстренько. И колись, мужик, колись!
Присевши рядом, незнакомец браво высосал полбутылки, оторвал горлышко от губ, с выражением неописуемого блаженства на небритой роже закатил глаза, наслаждаясь благостными ощущениями в опохмельном организме. Мазур, как любой русский человек, прекрасно понимавший что к чему, подсунул ему зажженную сигарету, поторопил:
– Давай-давай! Что за Гошка и как все получилось? Кто такой?
– Гошка? Мент сучий. Неправильный мент, чтоб ему загреметь на обычную зону... – Он допил остаток и бережно поставил пустой сосуд рядом со своим растоптанным сандалетом. – Он так, козел, пару раз в неделю развлекается. Высмотрит подходящую, покажет корочку обложкой, не распахивая – мол, сотрудник, прошу в машину, вас в отделение необходимо доставить... А по дороге подкинет куда-нибудь в кармашек целлофанку с наркотой и начинает стращать: дескать, сейчас протокол залепит по всей форме и срок впалит, так, что мало не покажется... Сечешь? Ну, а потом начинает: ежели она ему со всем старанием даст, то и он бумаги писать не будет... Я ж видел, как он твою девку за локоток – и в тачку, я в метре сидел...
– Мать твою... – сказал Мазур зло. – Как он не запоролся с такими фокусами?
– А вот... Умеет кадры выбирать – такие, что дадут слабинку, пужанутся, да и согласятся, и заявлять потом не будут. Тут сейчас дачниц полно, бичевки снуют... Твоя пиво покупала, вот он и решил... На блядь походила, надо думать...
– Цыц, – сказал Мазур сквозь зубы. – Ты у меня сейчас сам на блядь похож будешь...
– А я чего? Я говорю, как обстоит... Его пока что за жопу не взяли, умеет человек устраиваться...
– Не брали, так сейчас возьмут... – сказал Мазур, быстренько распечатывая вторую бутылку. – Дальше!
– А что – дальше? Мы-то, местные, знаем его привычки... Если бикса так себе, он ей по-быстрому за щеку ввалит в машине и выпихнет к чертовой матери. А ежели товарный вид... Твоя очень даже ничего, он ее, надо полагать, к себе на хату попер... Обстоятельно пообщаться, не спеша и с фантазиями...
– Где живет, знаешь?
– А то. У нас, зёма, деревня... На одном конце пернешь, а на другом поморщатся...
– Пошли, – поднялся Мазур.
– Эй! Ты человек приезжий и приличный, от всего отмажешься, а мне, таракану, потом головы не сносить... Я тебе рассказал, а ты уж сам шустри... Мне в такое дело никак не годится влезать, за мной много чего найдется...
Мазур не колебался и не медлил. Он вмиг разбил пустую бутылку об полную, сграбастал левой соседа по лавочке за горло, а получившейся «розочкой» помаячил перед глазами:
– Успокойся, голуба. Сидеть тебе не придется, потому что я тебя раньше прикончу, не отходя от кассы... Ты взвесь все, милый, взвесь все быстренько и оцени... Ну?
Он чуточку ослабил хватку и отвел «розочку». Алконавт, щупая шею, просипел:
– Так бы сразу и сказал, демон... Что ж ты без наколок, такой ловкий? Должны бы быть...
Решившись, Мазур сунул ему в лицо удостоверение с четко выписанным званием. Усмехнулся одними губами:
– Я, знаешь ли, наоборот...
– Сюрпризов с утра полна жопа... – обреченно пропыхтел мужик. – Ишь ты, адмирал... А «контр» – это чего? Контрразведка, что ли?
– Именно, – нетерпеливо сказал Мазур, отнюдь не пылая желанием читать этому идиоту лекцию о воинских званиях. – Понял теперь, что я с ним сделаю, да и с тобой, ежели...
– Чего там непонятного...
– Где он живет? Быстро!
– На Садовой...
– Возьми бутылки, – распорядился Мазур, вставая. – Можешь хлестать по дороге, черт с тобой... Там синяя машинешка... Это, часом, не такси?
– Ну да, но-о... Степа приезжих бомбит...
– Вот и отлично, – сказал Мазур, подхватывая его под локоть. – Живенько, в темпе двинули!
Мордастый Степа взялся их вести без всякого удивления, как только Мазур, чтобы убедить его в своей полной кредитоспособности, помахал перед носом сотенной. Ехали молча – пропойца, чьего имени Мазур так и не узнал пока, активно сосал пиво, а водила с вопросами не лез.
Машина остановилась возле серой обшарпанной пятиэтажки с гаражами и сарайчиками во дворе. Хрущевок этих насчитывалось три штуки, они стояли на краю огромного пустыря, на другом конце коего виднелись древние частные домишки. Мазур быстренько вылез, вытащил своего гида и сунул Степе деньги, торопливо сказал:
– Не уезжай, мы быстренько... Подожди.
– А чего ж, – пробубнил Степа, выключая зажигание и поудобнее располагаясь на сиденье. – Хозяин – барин, так что мы завсегда готовы, как пионеры старорежимные...
Мазур почти втащил спутника в подъезд. Тот взобрался на площадку первого этажа, но дальше идти отказался, встал с видом заупрямившегося ишака, трагическим шепотом поведал:
– Не-е, я туда не пойду, ни при каком раскладе...
– Поздно, друг мой, поздно целку корчить... – сказал Мазур, тоже шепотом. – Ты в этом деле уже по уши. Если сбежишь, из-под земли вытащу и все равно посажу, как дедка репку... Только сначала твоего Гошу за решеткой приземлю... Ну?
– О-ох, связался... Пошли...
Они на цыпочках двинулись вверх. Мазур старательно прислушивался, но в подъезде стояла полная тишина – ни воплей о помощи, ни подозрительных шумов. Не доходя нескольких ступенек до площадки третьего этажа, спутник Мазура вновь остановился, с отчаянными гримасами тыча в сторону одной из дверей. Что ж, свою задачу он, в общем, выполнил...
– Стой здесь и не вздумай смыться! – прошипел Мазур, одним прыжком преодолел ступеньки, склонился к двери, прислушиваясь.
Никаких вроде бы подозрительных шумов, но колебаться просто некогда... Молниеносно приняв решение, он сбежал вниз, к своему незадачливому проводнику – и неуловимым взмахом руки привел его в состояние стойкого беспамятства, этак на четверть часика. Чтобы не сбежал ненароком, ведь понадобится...
Нажал черную кнопку и не отпускал. В квартире затрещала бесконечная трель. Продолжалось это добрых полминуты, наконец внутри послышались уверенные, тяжелые шаги, и дверь без всяких вопросов распахнули.
На пороге стоял здоровенный детина со спокойной и наглой физиономией местного царька и божка, почесывал голое пузо и смотрел на Мазура со столь ленивым выражением, что руки сами зачесались. Из одежды на нем имелись лишь форменные брюки, застегнутые только на верхнюю пуговицу.
– Ну, че те, хмырь? – осведомился он с полным спокойствием.
– Девушка где? – спросил Мазур, не теряя времени.
– Где ей быть? Там. – Он кивнул куда-то в глубь квартиры. – Минет сглотнула, а теперь морально ко второй серии готовится... А тебе какое дело? Сутенер, что ль?
Мазур отработанным движением припечатал его к стене, освободив себе дорогу, захлопнул дверь, кинулся в квартиру. Так, большая комната, проходная, никого... Толкнул от себя вторую дверь. Мордастый хозяин так и остался в прихожей, что-то недовольно бубнил вслед, судя по тону, нимало не обеспокоенный и уж никак не пристыженный. Так...
Тахта, стол, два стула... Никого! Как же...
Что-то молниеносно выбросилось к самому его лицу из-за двери – вроде бы человеческая рука с предметом в ней, туманная струя ударила в лицо, перехватывая дыхание потоком резко пахнущей химии, выключив сознание...
...Когда он понял, что вновь воспринимает окружающий мир всеми органами чувств без изъятия, что лежит, уткнувшись носом в пыльные доски пола, торопиться не стал. Как подсказывал богатый жизненный опыт, в подобной ситуации гораздо выгоднее будет не показывать пока что неведомому противнику, что ты очухался. А потому он лежал в прежней позе, чувствуя шумок в голове – и неприятные ощущения в желудке, во всем теле, лежал, максимально расслабившись, как и полагается человеку, вырубленному какой-то химической дрянью.
– Ну? – нетерпеливо спросил Мазур.
Мужичонка, оглядевшись, поманил его за киоски:
– Слышь, отойдем...
– Ну? – повторил Мазур неприветливо. – Какие дела? – Бросив по сторонам столь же сторожкий взгляд, абориген подсунулся к нему вплотную:
– Эй, ты не девку, часом, ищешь? Белобрысая такая, вся из себя охерительная, в джинсе?
Мазур мгновенно ожил, как волк, почуявший овечий запашок. Сам наклонился к мужичку, так, что они едва не соприкасались лбами:
– Ты ее видел, мужик?
Ну понятно, что видел, иначе как бы смог описать с такой, в общем, точностью? Абориген, сморщившись в гримасе, которую полагал неимоверно хитрой, прошептал:
– Ты уж сначала на поправление души... Полдюжинки...
Решение Мазур принял мгновенно. Ухватив аборигена за пыльный суконный локоть, чтобы, чего доброго, не растаял в теплом безветренном воздухе, потащил к ближайшему киоску. Наугад вытащил из бумажника купюру, сунул в крохотное окошечко и потребовал шесть бутылок пива, безразлично какого, лишь бы это были поллитровки. Сунув сдачу в нагрудный карман, сгреб бутылки в охапку и, не оглядываясь – т е п е р ь – т о мужик никуда не денется – первым направился в крохотный скверик, к скамейке, под которой так и дрых индивидуум в майке.
– Ну? – спросил он, рядочком выстроив бутылки с живительной влагой на земле. Тип в майке явно не способен был не только кого-то подслушивать, но и вообще осознавать реальность, так что его-то опасаться не приходилось.
– Так сначала...
– Хрен тебе, – сказал Мазур, усаживаясь на краешек скамейки и призывно покачивая бутылкой в воздухе. Он все еще не мог исключать, что новый знакомый попросту пытается похмелиться на халяву. – Сначала изреки хоть что-то ценное...
– Ее Гошка в машину заманил...
Не особенно раздумывая, Мазур сноровисто сорвал пробку с бутылки с помощью другой, сунул в торопливо протянутую руку:
– Соси быстренько. И колись, мужик, колись!
Присевши рядом, незнакомец браво высосал полбутылки, оторвал горлышко от губ, с выражением неописуемого блаженства на небритой роже закатил глаза, наслаждаясь благостными ощущениями в опохмельном организме. Мазур, как любой русский человек, прекрасно понимавший что к чему, подсунул ему зажженную сигарету, поторопил:
– Давай-давай! Что за Гошка и как все получилось? Кто такой?
– Гошка? Мент сучий. Неправильный мент, чтоб ему загреметь на обычную зону... – Он допил остаток и бережно поставил пустой сосуд рядом со своим растоптанным сандалетом. – Он так, козел, пару раз в неделю развлекается. Высмотрит подходящую, покажет корочку обложкой, не распахивая – мол, сотрудник, прошу в машину, вас в отделение необходимо доставить... А по дороге подкинет куда-нибудь в кармашек целлофанку с наркотой и начинает стращать: дескать, сейчас протокол залепит по всей форме и срок впалит, так, что мало не покажется... Сечешь? Ну, а потом начинает: ежели она ему со всем старанием даст, то и он бумаги писать не будет... Я ж видел, как он твою девку за локоток – и в тачку, я в метре сидел...
– Мать твою... – сказал Мазур зло. – Как он не запоролся с такими фокусами?
– А вот... Умеет кадры выбирать – такие, что дадут слабинку, пужанутся, да и согласятся, и заявлять потом не будут. Тут сейчас дачниц полно, бичевки снуют... Твоя пиво покупала, вот он и решил... На блядь походила, надо думать...
– Цыц, – сказал Мазур сквозь зубы. – Ты у меня сейчас сам на блядь похож будешь...
– А я чего? Я говорю, как обстоит... Его пока что за жопу не взяли, умеет человек устраиваться...
– Не брали, так сейчас возьмут... – сказал Мазур, быстренько распечатывая вторую бутылку. – Дальше!
– А что – дальше? Мы-то, местные, знаем его привычки... Если бикса так себе, он ей по-быстрому за щеку ввалит в машине и выпихнет к чертовой матери. А ежели товарный вид... Твоя очень даже ничего, он ее, надо полагать, к себе на хату попер... Обстоятельно пообщаться, не спеша и с фантазиями...
– Где живет, знаешь?
– А то. У нас, зёма, деревня... На одном конце пернешь, а на другом поморщатся...
– Пошли, – поднялся Мазур.
– Эй! Ты человек приезжий и приличный, от всего отмажешься, а мне, таракану, потом головы не сносить... Я тебе рассказал, а ты уж сам шустри... Мне в такое дело никак не годится влезать, за мной много чего найдется...
Мазур не колебался и не медлил. Он вмиг разбил пустую бутылку об полную, сграбастал левой соседа по лавочке за горло, а получившейся «розочкой» помаячил перед глазами:
– Успокойся, голуба. Сидеть тебе не придется, потому что я тебя раньше прикончу, не отходя от кассы... Ты взвесь все, милый, взвесь все быстренько и оцени... Ну?
Он чуточку ослабил хватку и отвел «розочку». Алконавт, щупая шею, просипел:
– Так бы сразу и сказал, демон... Что ж ты без наколок, такой ловкий? Должны бы быть...
Решившись, Мазур сунул ему в лицо удостоверение с четко выписанным званием. Усмехнулся одними губами:
– Я, знаешь ли, наоборот...
– Сюрпризов с утра полна жопа... – обреченно пропыхтел мужик. – Ишь ты, адмирал... А «контр» – это чего? Контрразведка, что ли?
– Именно, – нетерпеливо сказал Мазур, отнюдь не пылая желанием читать этому идиоту лекцию о воинских званиях. – Понял теперь, что я с ним сделаю, да и с тобой, ежели...
– Чего там непонятного...
– Где он живет? Быстро!
– На Садовой...
– Возьми бутылки, – распорядился Мазур, вставая. – Можешь хлестать по дороге, черт с тобой... Там синяя машинешка... Это, часом, не такси?
– Ну да, но-о... Степа приезжих бомбит...
– Вот и отлично, – сказал Мазур, подхватывая его под локоть. – Живенько, в темпе двинули!
Мордастый Степа взялся их вести без всякого удивления, как только Мазур, чтобы убедить его в своей полной кредитоспособности, помахал перед носом сотенной. Ехали молча – пропойца, чьего имени Мазур так и не узнал пока, активно сосал пиво, а водила с вопросами не лез.
Машина остановилась возле серой обшарпанной пятиэтажки с гаражами и сарайчиками во дворе. Хрущевок этих насчитывалось три штуки, они стояли на краю огромного пустыря, на другом конце коего виднелись древние частные домишки. Мазур быстренько вылез, вытащил своего гида и сунул Степе деньги, торопливо сказал:
– Не уезжай, мы быстренько... Подожди.
– А чего ж, – пробубнил Степа, выключая зажигание и поудобнее располагаясь на сиденье. – Хозяин – барин, так что мы завсегда готовы, как пионеры старорежимные...
Мазур почти втащил спутника в подъезд. Тот взобрался на площадку первого этажа, но дальше идти отказался, встал с видом заупрямившегося ишака, трагическим шепотом поведал:
– Не-е, я туда не пойду, ни при каком раскладе...
– Поздно, друг мой, поздно целку корчить... – сказал Мазур, тоже шепотом. – Ты в этом деле уже по уши. Если сбежишь, из-под земли вытащу и все равно посажу, как дедка репку... Только сначала твоего Гошу за решеткой приземлю... Ну?
– О-ох, связался... Пошли...
Они на цыпочках двинулись вверх. Мазур старательно прислушивался, но в подъезде стояла полная тишина – ни воплей о помощи, ни подозрительных шумов. Не доходя нескольких ступенек до площадки третьего этажа, спутник Мазура вновь остановился, с отчаянными гримасами тыча в сторону одной из дверей. Что ж, свою задачу он, в общем, выполнил...
– Стой здесь и не вздумай смыться! – прошипел Мазур, одним прыжком преодолел ступеньки, склонился к двери, прислушиваясь.
Никаких вроде бы подозрительных шумов, но колебаться просто некогда... Молниеносно приняв решение, он сбежал вниз, к своему незадачливому проводнику – и неуловимым взмахом руки привел его в состояние стойкого беспамятства, этак на четверть часика. Чтобы не сбежал ненароком, ведь понадобится...
Нажал черную кнопку и не отпускал. В квартире затрещала бесконечная трель. Продолжалось это добрых полминуты, наконец внутри послышались уверенные, тяжелые шаги, и дверь без всяких вопросов распахнули.
На пороге стоял здоровенный детина со спокойной и наглой физиономией местного царька и божка, почесывал голое пузо и смотрел на Мазура со столь ленивым выражением, что руки сами зачесались. Из одежды на нем имелись лишь форменные брюки, застегнутые только на верхнюю пуговицу.
– Ну, че те, хмырь? – осведомился он с полным спокойствием.
– Девушка где? – спросил Мазур, не теряя времени.
– Где ей быть? Там. – Он кивнул куда-то в глубь квартиры. – Минет сглотнула, а теперь морально ко второй серии готовится... А тебе какое дело? Сутенер, что ль?
Мазур отработанным движением припечатал его к стене, освободив себе дорогу, захлопнул дверь, кинулся в квартиру. Так, большая комната, проходная, никого... Толкнул от себя вторую дверь. Мордастый хозяин так и остался в прихожей, что-то недовольно бубнил вслед, судя по тону, нимало не обеспокоенный и уж никак не пристыженный. Так...
Тахта, стол, два стула... Никого! Как же...
Что-то молниеносно выбросилось к самому его лицу из-за двери – вроде бы человеческая рука с предметом в ней, туманная струя ударила в лицо, перехватывая дыхание потоком резко пахнущей химии, выключив сознание...
...Когда он понял, что вновь воспринимает окружающий мир всеми органами чувств без изъятия, что лежит, уткнувшись носом в пыльные доски пола, торопиться не стал. Как подсказывал богатый жизненный опыт, в подобной ситуации гораздо выгоднее будет не показывать пока что неведомому противнику, что ты очухался. А потому он лежал в прежней позе, чувствуя шумок в голове – и неприятные ощущения в желудке, во всем теле, лежал, максимально расслабившись, как и полагается человеку, вырубленному какой-то химической дрянью.