Сварог сел за свой стол, налил вина и вороватым движением переправил кусок мяса в капюшон – Караху. Спиной ощутил легкое шевеление – домовой аппетитно зачавкал.
   – Баллады послушать не желаете, ваша милость? – предложил возникший у стола потрепанный старикашка с громоздким струнным инструментом под мышкой. – На любой вкус, печальные и веселящие душу, трогательные и бравурные… «Баллада о принцессе и мельнике», «Баллада о битве при Тагор-Муре», «Баллада о графе Гэйре и Великом Кракене»…
   Сварог собрался было одарить старика грошиком и отправить восвояси, но, услышав последнее название, встрепенулся:
   – Ну-ка, давай про Кракена…
   Старик, опасаясь, что заказчик передумает, плюхнулся на табурет, водрузил на колени свою бандуру и с маху ударил по струнам, не тратя времени на настройку. Похоже, его агрегат после любой настройки звучал бы гнусаво, и Сварог примирился с неизбежным. Услышав пение старца, Шаляпин с Карузо наверняка удавились бы, предварительно придушив дряхлого менестреля, но дребезжащий голос старика обладал одним-единственным достоинством – он вонзался в кабацкий гомон, как шпага в бисквит, и Сварог, несмотря на шум вокруг, легко разбирал каждое слово:
 
Удачи императоры,
бродяги ста морей,
кто в вице-губернаторы,
а кто и на нок-рей.
Э лон аллэ, э лон аллэ,
а кто и на нок-рей…
 
   Баллада оказалась длиннейшей, изобиловала канониче­скими повторами и надоедливыми припевами, но Сварог героически слушал и постепенно убеждался: несмотря на горы словесного мусора, кое-что попало в балладу из реальности. Несколько раз упоминалась баркентина «Беспутная русалка», имена моряков, весьма настойчиво – Море Мрака и Ферейские острова с названиями портов и даже улочек, селений, скал и отмелей. Описание Великого Кракена и жаркого сражения даже несведущему казалось нагромождением древних ходячих штампов, но финал выдался не­ожиданным. В противоположность подавляющему большинству баллад, вещавших о достижении конкретных целей – или, наоборот, о конкретном проигрыше, – эта гласила, что «дальнейшее знают лишь немые волны». Которые, понятное дело, никому не могут поведать ничего определенного о судьбе схватившихся в поединке смертельных врагов. Это было весьма нетипично. Что-то попало туда прямиком из реальности, от тех, кто знал что-то, видел, встречался… Или от тех, кто знал знавших, что в принципе одно и то же. Откуда, скажите на милость, в балладу попала строфа «не ищите его среди мертвых, не найдете его средь живых»? Такое можно было услышать только от того, кто прекрасно знал, что так все и обстоит…
   Когда дряхлый бард умолк наконец, с размаху вдарив всей пятерней по струнам и с закинутой головой испустив печальный вопль, Сварог налил ему вина и принялся допрашивать с пристрастием. Но ничегошеньки не узнал. Баллады, как повелось исстари, странствовали от одного певца к другому, разгуливали в списках, и барды, если не были авторами исполнявшихся ими творений, знали о их истории не больше, чем граммофон – о биографии Шопена. След обрывался, его попросту не было.

Глава 2
ДВОЕ НА ПАЛУБЕ

   Когда до заката оставалось совсем немного, он стоял у фальшборта, достигавшего ему до пояса, и смотрел, как уплывают назад обветшавшие каменные дома Адари, облицованный каменными плитами причал с зиявшими многочисленными проплешинами, в которые энергично перла высокая сорная трава. И на полном серьезе пытался догадаться, о чем думал Колумб, отплывая в свой исторический рейс. После долгих раздумий Сварог пришел к выводу, что Колумб столь же пытливо озирал свою команду и задавался тем же вопросом: «Интересно, как эта сволочь себя поведет, когда порт скроется за горизонтом?»
   …Проснувшись назавтра не столь уж рано, не с таким уж тягостным похмельем, но все же с хворой головой, он подлечился парой чарок «медвежьей», «драконьей» и прочих кровей, велел оседлать коня и поехал к мосту, где стоял караул. Часа три проторчал там. Часа два, уже пешком, слонялся по берегу, смоля сигарету за сигаретой и тоскливо поглядывая на широкую реку. Но трехмачтовый парусник с конской головой под форштевнем так и не появился на серой, неспешно текущей воде. Лишь однажды показался парус – но это крохотное одномачтовое суденышко натужно тащилось против течения со стороны Харлана, влекомое слабеньким попутным ветерком.
   В конце концов он смирился с неизбежным и сказал себе: «Ты остался один, парень. Тянуть нельзя, даже новичкам не может везти до бесконечности». Криво усмехнулся, тихо пропел под нос:
   – Ну не подведи, ты теперь один… бравый. Сплюнул, в последний раз глянул на реку – ничего утешительного, конечно, – и зашагал к таверне.
   До Адари он добрался без всяких приключений. И дальше пошло как по маслу – легко отыскался и кабак «Петух и пивная кружка», и Брюхан Тубо, чей стан был прямой противоположностью кипарису. Пузан с продувной рожей ничуть не удивился ни условному знаку, ни поручению. Через полчаса Сварог стал полновластным и единоличным владельцем «Гордости Адари» – надежного на вид одномачтового кораблика с командой, абсолютно ненадежной на вид. Первая и единственная реформа, какую Сварог с удовольствием провел бы в роли судовладельца, – это на всякий случай повесил бы на мачте своего капитана и двух матросов, можно даже в художественном беспорядке, без всяких икебан. Но выбирать было не из чего, клиентура и дружки Брюхана Тубо в ангелах не числились. К тому же Брюхан постарался не на шутку – он явно посчитал Сварога не последним среди гангстеров Пограничья авторитетом и потому подобрал команду, на его взгляд, надежнейшую – чтобы не ударила в грязь лицом, если клиенту вздумается попиратствовать или устроить иное мокрое дело.
   Сварогу не пришлось особенно стараться, чтобы поддержать свой авторитет среди экипажа «Гордости Адари». За него все сделал случай – и порочные наклонности, присущие отдельным представителям сословия речных моряков.
   Сварог оглянулся и хмыкнул. Обладатель самой продувной из трех рож сидел у мачты и, тихонько поскуливая сквозь зубы, баюкал правую руку, замотанную лоскутом какой-то тряпки. Когда корабль готовился отдать якорь, именно этот субъект забрался в кормовую надстройку, где в единственной на суденышке каюте Сварог сложил свои пожитки. Потом, хныкая и стеная, он клялся, что хотел лишь из любопытства осмотреть багаж нового хозяина, и не более того. Как бы там ни было, свидетелей не оказалось (Карах притаился в капюшоне плаща, а плащ был на Свароге), одно можно утверждать с уверенностью – этот болван полез рассматривать топор. И Доран-ан-Тег, не терпевший таких вольностей от посторонних, смахнул ему четыре пальца, оставив один большой. Теперь вся троица таращилась на Сварога с нескрываемым ужасом, и все его распоряжения исполнялись бегом, насколько это было возможно на крохотной посудине.
   Он глянул на капитана, и тот проворно подбежал, вынул изо рта глиняную трубку, даже пристукнул каблуками латаных сапог.
   – Ваша милость?
   – Когда войдем в Ямурлак?
   – Затемно, – сказал капитан и, поколебавшись, решился: – А вы там, часом, причаливать не собираетесь?
   – Не собираюсь. Что, боишься? Столько лет тут плаваешь, мог бы и привыкнуть…
   – Всякое бывает. В Ямурлаке с незапамятных времен было тихо, да вот с недавних пор опять зашевелились. Болтают, плавает здесь какой-то, души скупает или попросту нанимает корабль, вроде вашей милости, не в обиду будь сказано, и командует плыть в Харлан. А по дороге велит причалить в Ямурлаке – и поминай как звали… Никто не возвращается.
   – Откуда же это известно, если никто не возвращается?
   – Болтают…
   – Что же ты не отказался?
   – Откажешь Брюхану, как же… Не знаю, что там насчет ловца душ, но в последние дни на реке определенно что-то происходит.
   – Что?
   – Кто его знает… Сначала в низовья прошел «Божий любимчик», а это корабль капитана Зо, доводилось слышать? Потом – «Призрак удачи» Джагеддина. А три дня назад объявился душегуб Гронт на «Трех козырных розах». Название, правда, заменил, повесил другое, ну да у нас попадается народ бывалый, они ж его по рангоуту вмиг опознали. Все трое – люди крайне известные на всех морях, головы их в иных местах оценены в крайне солидные суммы, а в других они, наоборот, чуть ли не почетные граждане. И Гронт, что странно, шел под горротским флагом.
   – Замаскировался, – сказал Сварог. – Дело житей­ское.
   – Да ведь самая забубенная головушка сто раз подумает, прежде чем поднимать горротскую «кляксу»! Не любит король Стахор, когда без разрешения пользуются его флагом, и, если изловит… Значит, Гронт и в самом деле пошел на службу к Стахору. Была в нем, конечно, гнильца, но чтоб идти под «кляксу»… – Он перехватил ирониче­ский взгляд Сварога и словно бы даже обиделся: – Что, ваша милость, думаете: «чья бы корова…»? Но тут, понимаете ли, есть большая разница: грешить людям меж людьми или душу загубить на службе у Стахора… Так вот, я и говорю: три капитана, люди знаменитые и, добавим, друг друга на дух не терпевшие, вдруг объявились в одном месте, причем не в море, на реке. Не драться же они здесь собрались, для таких дел море не в пример просторнее…
   – А что, по Ителу любой может плавать свободно? Заходи из моря – и плыви?
   – Конечно, ваша милость. Исстари заведено – середина реки свободна для плаванья, без всяких таможен и разрешений. Ведь если кто-то пришлый станет разбойничать по берегам, уйти в море ему будет трудновато – быстро перехватят. – Тут он спохватился, словно сообразил что-то. – Как это вы, ваша милость, таких простых вещей не знаете?
   И перепугался, не распустил ли язык больше дозволенного.
   – Память отшибло, – сказал Сварог. – Кирпич, знаешь ли, с крыши упал. Прямо на темечко.
   – Это, понятно, неприятность… Ну, наше дело маленькое, я в ваши дела не лезу, не подумайте. – Он оглянулся на увечного. – Сколько учили дурака – не лезь, даже если незаперто… Так про что это ты?
   – Про свободу плавания.
   – Ага. Тут, ясное дело, есть нюансы. Середина реки свободна, но если у берегов сильной державы захотят изобидеть мелкую сошку вроде нас, придется нам туго, потому что заступаться некому… Доказывай потом соседям по камере, что взяли тебя в свободных водах. Они поверят, да толку – чуть. Ну и соседи по сухопутью, понятно, при случае пакостят друг другу со всем возможным усердием, и в мирное время тоже. А нам, в Пограничье, приходится и вовсе несладко – люди мы бездержавные, обидеть всякий норовит. Между прочим, коли уж зашла речь о пиратстве – скоро будем проплывать мимо исторического места. На весь Ител славилось когда-то при прадедах. Старики болтают, будто бы там прямо из скалы появлялись пираты. Налетят, мечами посекут, ограбят – и назад в скалу. Может, и врут. А может, в старые времена там и вправду были ворота.
   – Куда?
   – Черт их знает. В неизвестные места. Вроде бы в древности хватало таких ворот, только потом их то ли лары запечатали, то ли они сгинули сами по себе. Но сейчас-то их точно нет. Сами посудите, ваша милость: откройся сейчас ворота в неизвестные места, оттуда незамедлительно поналезло бы всякого неизвестного народа. Да и здешний люд шлялся бы на ту сторону за милую душу, народ у нас такой – хлебом не корми, дай пролезть в любую щелку, особенно если там нет охраны, но есть подозрения, что можно спереть что-то полезное в хозяйстве.
   – Ну, насчет этого – народ везде одинаковый, – сказал Сварог.
   – Вот я и говорю… Видите холм? Еще развалины на вершине? Говорят, там похоронен стародавний барон. Упырь. С баронами такое тоже случается – Ямурлак под боком, вредно влияет даже на титулованных. Ходят слухи, что в полночь барон вылезает наверх, ищет, кого бы неосторожного сцапать. Что же до русалок…
   – Да ты, я смотрю, книгу написать можешь о здешних диковинах, – сказал Сварог.
   – Эх, умел бы я писать, читать-то с грехом пополам выучился… А что вы думаете? Был у нас такой Одноухий Пакрен, ходил на посудине вроде этой. Вышла у него в Снольдере небольшая неприятность по поводу контрабанды, определили ему пару лет, и сидел он в одной камере с каким-то ученым типом, которого туда упекли из-за превратностей судьбы, – политика, интриги, кто-то из фаворитов загремел в немилость, а с ним, как водится, на всякий случай подмели всех его дворецких-библиотекарей и прочих конюших. А Пакрен у нас был повернутый на сказках про Ител и от скуки рассказывал их этому библиотекарю целыми днями. Того возьми да и выпусти – политика перевернулась, фаворит опять в фаворе… Недельки через две приходят и за Пакреном – которому, между прочим, еще полтора года досиживать – и волокут прямиком к тому ученому типу. Тип тоже весь из себя в милости и процветании, пишет как раз ученый труд о сказках и преданиях. И Пакрен два месяца живет, как король, жрет-пьет самое лучшее и вспоминает сказки, каковые записывать к нему специальный канцелярист приставлен. А когда выжали его досуха, библиотекарь или кто он там похлопотал у фаворита, и вернули Пакрену его корыто, велели убираться к такой-то матери и больше не попадаться. А этот ученый тип вдобавок от радости Пакрену полный карман денег насыпал – они ж деньгам цену не знают, очкастые, да еще состоя при таком вельможе… Пакрен, не будь дурак, в Адари уже не вернулся, завел канатную мастер­скую в Ронеро, в гильдию пролез, даром что одноухий… От книг тоже иногда бывает польза народу вроде нас. Вы, ваша милость, книги часом не пишете?
   – Бог миловал, – сказал Сварог.
   – Жаль. А то бы я вам столько порассказал про древние дела да исторические места… Вон там будто бы и появлялись из скалы пираты… Ваша милость, накликали! Чтоб они провалились, исторические места!
   Сварог посмотрел туда. Похоже, и в самом деле нарвались. Из узкой расщелины в заросших лесом скалах вы­плыли две длинные галеры, двухмачтовые, хищно-изящные, с зарифленными парусами, без флагов и вымпелов. Весла взмыли, слаженно ударили по воде – и галеры целеустремленно понеслись поперек реки, настигая «Гордость Адари». Слышно было, как ритмично звенят гонги, задавая темп гребцам. На палубах толпились люди в кожаных штанах, ярких, разноцветных рубашках, и лучи заката десятками солнечных зайчиков разбрызгивались на длинных, сверкающих клинках.
   – А ведь исчезали корабли! – охнул капитан. – Грешили на того, что скупает души, да вот что оказалось…
   – Не уйдем? – спросил Сварог без всякой надежды.
   – Куда там, полное безветрие… Ваша милость, бегите за топором! Очень он напоминает один легендарный топорик, глядишь, и отобьетесь…
   Сварог метнулся в каюту и выскочил с Доран-ан-Тегом.
   Капитан вооружился мушкетом, рулевой – громадным тесаком. Только покалеченный в дело не годился и бестолково тыкался от борта к борту.
   – Это обыкновенные люди, – шепнул Сварогу на ухо вдруг высунувшийся из капюшона Карах.
   Капитан покосился на него и разинул рот.
   – А ты скройся! – цыкнул Сварог на верного домового. – Капитан, да там ведь…
   – Сплошь бабы, ваша милость, – поддакнул капитан. – Даже без доспехов, форс держат, стервы…
   Действительно, у форштевней обеих галер теснились женщины – рослые, красивые девахи в высоких сапогах, кожаных штанах и ярких рубашках. Золотые ожерелья, широкие запястья с самоцветами – но мечи самые настоящие, и лица исполнены нешуточной азартной решимости.
   Галеры настигали, они вдруг разминулись и зашли с обоих бортов. Раздался звонкий, властный девичий голос:
   – Спускайте парус!
   Корабли шли нос в нос, галеры были повыше, и Сварог задрал голову, отыскал взглядом кричавшую – черноволосую красавицу в сиреневой рубашке, с особенно богатым ожерельем на шее. Несмотря на суровость ситуации, он невольно смерил ее оценивающим взглядом и пожалел, что их встреча случилась при столь уголовных обстоятельствах. Но пора было настроиться на серьезный лад – спортивные девочки, ловкие, мечи держат умело, и их, скажем честно, многовато для бравого экипажа «Гордости Адари». И в военно-стратегическом плане, и во всех остальных смыслах. Вот случай, когда остается лишь пожалеть, что выбор столь богатый…
   – Я сказала – парус! – совсем сердито крикнула черноволосая.
   – Девочки, шли бы вы домой, – громко сказал Сварог, перекрикивая плеск весел. – Честное слово, мы спешим, у нас срочные дела… Что вы такие задиристые? Мамы хоть знают, куда вы пошли гулять?
   Раздался взрыв смеха – веселого и явно издевательского. Амазонки звонко хохотали, уверенные в себе, – для чего имелись все основания. Потом в воздухе засвистели широкие ножи, почти сразу же перерубившие трос, и треугольный парус, сминаясь, соскользнул на палубу, его концы свисали с обоих бортов, бороздя воду. Голая мачта отчего-то показалась невероятно жалкой.
   Корабль вдруг рыскнул носом. Сварог оглянулся. На рулевого наведены несколько луков, высоких, сложных, рулевой уже бросил и штурвал, и тесак, всем видом показывая, что он человек мирный. Капитан, однако, крепился из чистой амбиции, с надеждой косясь на Сварога. Сварог пожал плечами:
   – Ладно, бросайте мушкет…
   Капитан тут же с превеликим облегчением последовал его совету. Сам Сварог топора не выпустил – он только отступил к кормовой надстройке, чтобы не зашли со спины. Черт, спиной к доскам не прижаться – Карах в капюшоне, задавишь… А они уже развернули галеры носом к бортам беспомощно дрейфующей по течению «Псевдогордости Адари», опустили принайтованные к мачтам абордажные мостики-корвусы, тяжелые крюки с треском впились в палубу, с обеих сторон стучат подкованные сапоги…
   Вскоре на него нацелились десятка два клинков и вдвое больше азартных сердитых глаз. Сварог усиленно пытался настроиться на боевой лад и не мог, хоть тресни. Все понимал, но не мог.
   – Бросай топор, – приказала черноволосая, оказавшаяся вблизи соблазнительной до жути. Видя, что Сварог никак не реагирует, она раздраженно дернула подбородком в его сторону. Длинная стрела сорвалась с тетивы, вжикнула – и отскочила, еще в воздухе разваливаясь на куски. Девицы удивленно заохали, только черноволосая удержалась, но глазищи поневоле расширились:
   – Колдун? Или… – И она улыбнулась дерзко, весело. – Кажется, нам повезло больше, чем я рассчитывала. Посудина никудышная, вся добыча – два будущих гребца, но я, похоже, первая, кому удалось взять в плен лара…
   Рыжая, стоявшая с ней рядом, вдруг вытянула меч к самой груди Сварога, и он автоматически взмахнул топором, снеся конец клинка, словно головку одуванчика.
   Вот тут их достало по-настоящему, даже черноволосую нахалку. Так и разинули рты. И шансы у него были серьезные – крушить направо-налево, пока не опомнились, в толчее их длинные мечи будут только мешать друг другу, и луки в ход не пустишь, они без доспехов, а на нем – кольчуга, выдержит кучу слабых колющих ударов – слабых, потому что в свалке таким мечом для рубящего просто не размахнешься, пойдут главным образом колющие тычки. И получится резня.
   Если бы он смог. А он не мог. Он смотрел, представляя, что останется от этого надменного личика, от этой черноволосой головки после свистящего неотразимого удара Доран-ан-Тега, – и не мог поднять руку. Они не ассоциировались для него с врагом, которого следовало победить любой ценой, – и это все губило.
   Сварог оглянулся на левый берег, оказавшийся гораздо ближе. Место было заметное – прямо напротив сцепленных корпусами кораблей чернела среди деревьев высокая скала, похожая на восклицательный знак, а если пошлее – на фаллос. Тем лучше. Он бочком, бочком отступил к борту, прежде чем кто-то догадался в чем дело, и успел что-то предпринять, вытянул руку с топором над бортом, не без внутренней борьбы разжал пальцы. За бортом шумно плеснуло. Топор Дорана отправился на дно, откуда извлечь его мог только сам Сварог – или любой после его смерти, но никак не раньше.
   – Это нужно понимать так, что ты сдаешься? – насмешливо спросила черноволосая.
   – Это надо понимать так, что мне вас стало жалко и не хватило духу порубить в капусту к чертовой матери, – сказал Сварог сердито. – Живи уж, красотка.
   Она сузила глаза:
   – Может, ты и не врешь, что смог бы нас изрубить… Но это лишь доказывает, что боевого духа у тебя маловато. Значит, ты побежденный, с какой стороны ни смотри.
   – А тебя розгой никогда не драли? – с любопытством спросил Сварог.
   Она так и вскинулась, от нее прямо-таки ис­к­ры полетели. Сварог ответил ей невиннейшей улыбкой, и она, взяв себя в руки, глянула свы­сока:
   – Ну что ж, безоружный пленник может резвиться, как ему угодно… – Обернулась к своим: – Осмотрите корабль. Этому наглецу на всякий случай свяжите руки и ведите их всех на галеру.
   Сварог испугался было, что его станут обыскивать дотошно и обнаружат Караха, но Карах сидел тихонечко, как мышь под метлой, а Сварога лишь бегло охлопали, проверили, нет ли кинжала за голенищем, скрутили руки за спиной и молча показали на мостик. Он зашагал на галеру. Там его втолкнули в кормовую каюту, привязали за руки к поддерживавшему потолок резному столбу и оставили одного. Он пошевелил запястья – веревки держали крепко, не причиняя, однако, боли. Опыт у этих очаровательных чертовок был богатый.
   – Ну что, Карах, влипли? – спросил он тихо.
   – Выберемся, хозяин. Осмотримся. Угроза не смертельная.
   – По-моему, угроза как раз смертельная, когда вокруг столько кошек, – проворчал Сварог. – Хроническое разбегание глаз заработать можно. Ладно, сиди тихо, запоминай дорогу по мере возможности, а там посмотрим, как тебя легализовать, и вообще…
   С трех сторон каюты были высокие окна, и он глянул назад. Корвусы вновь подняли, вертикально прикрепили к мачтам, а «Гордость Адари» уже погружалась в воду, заваливаясь на корму. «Называется, побыл судовладельцем, – печально констатировал Сварог. – Интересно, колебался бы капитан Зо или без всяких сентиментальных метаний души шарахнул бы по красоткам картечью со всего борта? У них самих, кстати, ни одной пушки не видно…»
   Стукнула резная дверь – вошла черноволосая. Стянула перевязь с мечом, повесила на затейливый крюк, по-хозяйски стуча каблуками, подошла и остановилась перед ним:
   – Стоишь?
   – Стою, – сказал Сварог. – Постою, не беспокойся.
   – Ты правда лар?
   – Правда, – сказал Сварог. – Так что можешь плясать от радости – непременно попадешь в летописи.
   Она фыркнула, щуря карие глаза:
   – В летописи я и так попаду, не беспокойся. Есть за что. Как твое имя?
   – Лорд Сварог, граф Гэйр, – сказал он, искренне радуясь, что наконец нашелся кто-то, у кого это имя не вызвало никакой реакции, будучи абсолютно неизвестным.
   – Ого… – сказала она. – Впрочем, у нас и графы найдутся… Я – Грайне, царица Коргала.
   – Понятно, – сказал Сварог, хотя ничегошеньки не понял.
   Никакого Коргала на континенте нет. А на Таларе нет царских титулов – только короли. Откуда же она тогда? И почему оба говорят на одном и том же языке? Вот только произношение у нее незнакомое – нигде вроде бы так не растягивают гласные в конце слова и не двоят «р»…
   – Говорят, вы могучие колдуны, – сказала она с ноткой осторожности. – Почему же ты так легко поддался?
   – А может, я просто развлекаюсь, – сказал Сварог. – До поры до времени. Потом как начну молниями швыряться…
   Она чуточку отодвинулась:
   – В самом деле, странно, что хозяин небесного замка путешествовал на таком корыте… – И упрямо задрала подбородок. – Все равно, я не из пугливых. Если уж на что-то решилась… Вот что. Скорее всего ты не лар. Ты – незаконный сын лара от земной женщины, говорят, такие числятся рангом пониже…
   – Эй, полегче на поворотах, – сказал Сварог. – Я тебе не кто-нибудь, а законный сын.
   – Все равно, постой пока…
   Она вышла. Ритмично звенели диски, галеры гуськом вошли в узкий проход меж скал, где бок о бок ни за что не уместились бы, перепутались веслами. «Бедный мой экипаж, – подумал Сварог, – ведь определят за эти самые весла…»
   Проход загибался вправо. Весла слаженно ударяли по воде, не поднимая брызг. Вокруг словно бы потемнело – нет, скорее поголубело, синяя, цвета ясного неба мгла сгущалась, пока совершенно не скрыла проплывавшие совсем рядом шершавые, выветрившиеся скалы. Голубизна превратилась в угольно-черную тьму. Сварогу показалось вначале, что он ослеп. Но, едва глаза немного привыкли, он увидел за окнами россыпь ярких, крупных звезд.
   Там, на Ителе, солнце еще не зашло. А здесь – где, хотелось бы знать? – уже стояла глубокая ночь. Выходит, речные слухи о таинственных воротах в иные миры оказались правдой?
   Щеку Сварогу защекотал пушистый мех. Он спросил:
   – Ты чего высунулся?
   – Запоминаю дорогу, – сказал Карах.
   Сварог не успел найти ответ – скрипнула дверь. Вошла Грайне со светильником, укрепила его в торчавшем из стены железном кольце. Стянула сапоги, швырнула в угол, закинула руки за голову, выгнулась, потянулась:
   – Ну вот мы и дома…
   – Это что, Сильвана? – наугад спросил Сварог.
   – Это Сильвана… Удивительно удачный набег получился. Посудина попалась жалкая, зато я взяла в плен лара. В последний раз здесь за нами погнался какой-то странный корабль: парусов на нем не было совсем, весел тоже, но он плыл против течения. И дымил трубой, как кухня в празд­ничный день, по бокам крутились колеса… Но ворота были недалеко, темнело, мы ушли.