И материальным воплощением последней мысли стал раунд второй, начавшийся после непродолжительно перерыва, взятого участниками соревнований...
Таким происшествием отметился третий день заточения. Но и день четвертый вышел отнюдь не заурядным. Вернее, вечер выдался незаурядным, день-то как раз прошел по скучному сценарию первых двух дней заточения...
Глава 9
Таким происшествием отметился третий день заточения. Но и день четвертый вышел отнюдь не заурядным. Вернее, вечер выдался незаурядным, день-то как раз прошел по скучному сценарию первых двух дней заточения...
Глава 9
Пикник в багровых тонах
Восемнадцатое сентября 200* года, 20.15.
В восемь вечера во дворе уже включали фонари. Все-таки подступала, царапалась в дверь осень, и темнело с каждым днем все раньше.
Шашлычный дух плавал по двору. У мангала орудовал Поп. Несмотря на прохладный вечер, он скинул куртку и остался в одной зеленой, армейского образца футболке – видимо, согревался от углей. Невысокий, плотный, во всех движениях расчетливый, сейчас он особенно походил на заядлого охотника, готовящего только что настрелянную дичь.
Алексей едва проснулся. В лучших латиноамериканских традициях он устроил себе сиесту, то бишь послеобеденный отдых. Правда, в отличие от донов Педро и сержантов Лопесов, завалился днем в кроватку не из-за дневной жары, а по более прозаической причине – поздно лег спать, где-то лишь часа в четыре утра. Уснуть ему не давала не спортивная красотка Пловчиха (с ней вышло в точности как Карташ и предполагал – матч по сексболу закончился, и они распрощались), а собственные мысли. Кажется, в голове Алексея начал вызревать план... сложный, чертовски сложный план, требующий скрупулезнейшего продумывания, требующий тщательно все взвесить... Вот полночи Карташ обдумывал и взвешивал, а досыпал днем.
– Это тебе повелели или сам придумал? – Алексей спустился во двор и подошел к Попу.
– Что-то среднее, – сказал Поп, помахивая над углями картонкой. – Зуб звякнул по телефону, поинтересовался, не заскучали там мои гости дорогие, в одиночках-то. «Не жаловались», – говорю. «Что не жаловались, то похвально, – говорит. – Ну организуй им, типа в награду за примерное поведение, чего-нибудь по своему выбору».
Поп так и сказал: «Звякнул по телефону». Насколько Карташ изучил этого человека, случайно проговориться он не мог, значит, сказал так специально. Тем самым показав, что знает про то, что я знаю об отсутствии Зубкова, про Олений склон и прочую фигню, а также Поп дает мне понять, что знает и о моих амурах с русалками. Конечно, не приходилось всерьез надеяться, что от него укроются амуры, однако ж в очередной раз невольно напрашивается вопрос: почему госпожа Пловчиха нисколько о том не беспокоится, плюс о том, что ее благоверного проинформируют тож. У-уф, как тут все сложно закручено, в империи-то гражданина Зубкова...
– Сие значит, если я тебя правильно понял и если обратить внимание, сколько шашлыков ты заготовил, ожидается коллективный ужин. И я увижусь наконец после долгой разлуки со своими товарищами по счастью, по неземному счастью от пребывания в городе Нижнекарск?
– Значит, значит. Я ж говорю, за примерное поведение вам пожалован вечер встреч, а выбор программы доверен мне.
– И ты выбрал шашлыки? – Карташ сунул в угли щепку, зажег, прикурил от нее.
– Хотя, не поверишь, шашлык как блюдо уважаю не очень, зато люблю его готовить. И запах, особенно запах люблю. Шашлычный запах – это, я тебе скажу, восьмое чудо света.
– Когда других привезут?
– Скоро. Уже выехали за ними, – Поп бросил картонку на землю, вытащил из заднего кармана брюк плоскую фляжку. – Не желаешь?
– Давай, – Карташ принял фляжку, понюхал, отхлебнул, одобрительно покивал. – Хороший коньячок. Импортный, небось.
– Ага, португальский, – Поп тоже отхлебнул, помотал головой. – Хорош. Такого коньяка у нас пока не вырастишь. Правильно говорит Зуб: чего у нас не растет, надо завозить не думая. Тут я его целиком и полностью поддерживаю.
– А есть вопросы, где не целиком и полностью?
– Зачем подкалываешь, москвич? Тебе с нами тут жить... еще какое-то время, чего ради портить отношения, не пойму...
– Согласен, – искренне признал неправоту Карташ. – Нервы и прочее. А может, все оттого, что о многом хотел бы у тебя спросить, да уверен, что напорюсь на вежливый – а то и не очень вежливый – уход от ответа.
– Попробуй, может, и не напорешься, – Поп вновь протянул фляжку Карташу.
– Попробовать можно, отчего ж не попробовать... Вот скажи мне для затравки, дорогой товарищ Поп, все эти Швеции-Хренеции, биогаз, переработка отходов, очистка стоков... не означают ли, что твой хозяин готовится если не к восьмому, то уж точно к двенадцатому году? Набирает пакет, с которым выйдет к народу на президентских выборах. Передовые технологии, забота о детях и все такое прочее... А если при этом еще и продемонстрировать крупный город, тот же Шантарск, к примеру, широким шагом обновляющий облик и технологии, то, глядишь, и выберут, а?
– Было бы неплохо, – рассмеялся Поп. – И я, может, на что сгожусь. Уж силовой министр из меня получился бы не хуже нынешних. Ну, о чем еще спросишь?
– Как вы узнали о нашем вагоне?
– Думаешь, я в курсе? Ты не у меня про то спрашивай, ты у Зуба спроси. Как полагаешь, что он тебе ответит? Вот то-то, москвич. На, хлебни-ка еще коньячку. С вопросами у нас не очень получается... Знаешь, лучше я тебе историю одну расскажу. Вроде и по ситуации положено истории травить. Выпили, задымили, костерчик, считай, имеется, до тайги рукой подать, дело лишь за охотничьими побасенками. История тоже в каком-то смысле охотничья.
Карташ пожал плечами, мол, чего бы и не послушать, сел на деревянный ящик. Поп снова принялся обмахивать мангал своей картонкой и поворачивать шампуры. И эти занятия он совмещал с рассказом:
– Ты уже в курсе, что я служил в ментовке. Бегал по земле оперативником. И происходило это в... ну, название произносить не будем, ни к чему оно, скажем просто – в городишке обыкновенных российских размеров, тысяч эдак на двадцать народунаселения. И вокруг тамошнего народунаселения, как сплошь и рядом бывает с подобными городишками, гнездилось несколько воинских частей. Раз есть части – значит, из них, случается, бегут. И вот сбежали очередные дезертиры из какого-то там пехотного полка. Сбежали нехорошо: положив трех своих товарищей, прихватив в дорогу «калаш» и два полных магазина. И мне, например, как-то сразу стало ясно, что хлебнем мы с этими парнями кислых щей.
Вообще-то, бегуны обыкновенно ведут себя до крайности глупо. Либо забуриваются в тайгу, где либо с концами пропадают, либо выходят сдаваться ободранные и голодные, либо нападают на хутора, чем обнаруживают себя, и дальше ими уже занимаются военные – окружают и обезвреживают. Другие, кто не бежит тайгой, обычно подаются на трассу и устраивают там шумный, с пальбой, захват автотранспорта, на котором, как правило, успевают проехать не больше сотни километров, после чего их догоняют и обезвреживают, если раньше они сами не влипают в аварию. А как правило, именно что влипают.
Эти же бегуны вели себя по-умному, что было необычно. Спрятались где-то в городе, отсиделись, раздобыли гражданскую одежку, незаметно проникли на вокзал. Правда, при посадке в поезд их все-таки срисовали. При этом в руках у одного из них был замечен длинный сверток, который мог быть только автоматом.
Вокзальные менты захват проводить забздели... И в общем, правильно забздели, полезли бы – таких дров наломать могли, что ой-ей-ей. Короче, перекинули проблему на нас. Мы тут же распорядились по телефону, чтоб поезд придержали минут на пять, но никак не дольше – никак нельзя было спугнуть дезертиров. После чего мы попрыгали в «уазик» и помчались... но не на вокзал, а на ближайшую к городу станцию. Там дождались поезда и подсели в него.
Дошли до вагона, в котором ехали дезертиры, заваливаем в проводницкое купе, вводим бабешек в курс дела, потом успокаиваем, пресекаем истерики, расспрашиваем, что и как. Одна из проводниц говорит, что заходила в купе к этой парочке, больше в том купе никого нет. Говорит, ей сразу бросилось в глаза, что парни заметно на взводе. А вот ни автомат, ни сверток ей на глаза не попался. Но у нас не было сомнений, что «калаш» у парней под рукой, что он не на предохранителе и они начнут палить из него при первом шухере. А патронов у них до дури.
Начинаем обмозговывать захват. Впустую, ради одной разведки, в купе соваться незачем. Чего там разведывать, все и так ясно. Ясно, что единственная сложность – это автомат. Удастся перехватить автомат, не допустить стрельбы – считай, взяли. А как это сделать, когда парни держат палец на курке, нервишки у них напружинены, и на любое отодвигание двери может сыграть очко и дернуться палец на спуске? А уж тем более, ежели вдруг в купе просунется подозрительная рожа.
Кому идти – спички не тянули. Тут оно как бы выходило без вопросов, едва только повнимательнее друг на друга взглянули. Я получался самым подходящим, без конкуренции, бляха: небритый, с синевой под глазами, то есть на мента похожий меньше остальных, что в данном случае было важнее всего остального-прочего. Для пущей непохожести меня вдобавок соответственно обрядили. Нашли мне какой-то ватник, потертую кепку из дерматина, ботинки я поменял с приличных на откровенно народные, нечищеные, с въевшимися в ботиночную кожу каплями белой краски. Водка, ясное дело, у проводниц имелась, пришлось конфисковать бутылочку. Побрызгал я из нее на ватник для запаха, хлебнул граммов сто для куражу, сунул бутылку в ватный карман, в другой карман пихнул стакан и пошел.
– А чего это ты мятый и небритый на службу приходил?
– Так в засаде всю ночь просидел. Как сейчас помню, тогда джедаев ловили, вот их и подждал. Но только на этот раз проторчал ночь впустую.
– Кого ловили?..
– Джедаев. Так у нас звали шайку домушников, гастролеров из Архангельска. Они обнесли в соседнем городе две зажиточные хаты, сдернули оттуда в тот же день и, по верным сведеньям, залегли на дно не где-нибудь, а именно у нас. По наводкам «барабанов» устроили засады по нескольким адресам. С адреса я и пришел в отдел, доложиться и попал как раз на выезд.
– Потом-то словили джедаев?
– Ловят только бабочек и триппер. А мазуриков задерживают. Ты погоди со своими джедаями, речь сейчас про дезертиров. Так вот, порешили мы тогда, что самым правильным, то есть самым безопасным, будет разыграть незамысловатую сценировку«русский мужик в поисках собутыльников». Незамысловато, но предельно жизненно.
Солдатиков я оповестил о своем прибытии заранее. Если вломиться к ним без предупреждения, дескать: «Ага, не ждали!», – то пристрелят железно. Поэтому я сперва вломился в соседнее купе, пошумел там малость с пассажирами и уж потом взялся за дверь солдатского купе. Отодвинул, типа вгляделся пьяными глазами и заорал радостно: «Во, вы мне и нужны! А то одна интелихенция едет и дряхлые старухи!» Ну и, не дожидаясь приглашения с согласием, в полном соответствии с образом, вваливаюсь и плюхаюсь на лавку. Сразу вытаскиваю бутылку и стакан.
Только сев на лавку, я осторожно глянул им в глаза. Внутри все похолодело. Глаза у них огромные и дурные, как юбилейные рубли. Понимаю, что шмалять начнут по первому нервному дерганью. И воздух в купе наэлектризован до густоты, прямо как желе колышится. Короче, одно неверное мое движение, и кердык.
Где автомат, я, понятное дело, сразу от порога срисовал. Лежит на коленях у того, кто слева, завернут в тряпицу. Прятали они его, надо сказать, крайне неаккуратно. Сквозь дырки в мешковине металл поблескивает. К тому же одна рука у солдата засунута под тряпку – любой догадается, что тут нечисто. Ну а я что? Я делаю вид, что ни хрена не замечаю. Наливаю себе, им. Понимаю, что расспрашивать их ни в коем разе нельзя, ни о чем нельзя, потому сам балаболю без умолку, травлю байки, сыплю анекдотами.
Хлопнули и они по стакану, чутка расслабились. Главное – солдат руку с автомата убрал. Все, теперь не было никаких причин откладывать захват. Что делать – яснее ясного. Рвануть автомат на себя, просто, не мудря, отпрыгнуть в сторону, вопя во всю глотку «Атас!» или чего на ум придет. Наши должны уже быть на стреме в коридоре, услышат, поймут, сходу влетят и вмиг скрутят бегунов.
Сижу, чувствую, надо начинать. И вот эту грань между эпохами я четко осознаю, как живую, блин. Как государственную границу со вспаханной полосой и со столбиками, где с одной стороны воюющие державы. Перешел – возврата нет. И только от менязависит, когда переходить или нет. От меня зависит, сколько они еще будут дышать свободой, которую они потом нескоро увидят, если увидят вообще. Парни расслабились, в их глазах несколько потух чумовой огонь. Уж не знаю, чего они сдернули из части, чего и с кем не поделили, с виду обыкновенные молодые парни, чьей молодости отмерян срок ровно до той секунды, когда я начну работать.
Ну я, понятное дело, долго затягивать процесс не стал, права такого не имел. Болтая очередной анекдот, потянулся к бутылке на столике, резко изменил траекторию, сдернул с колен тряпицу с автоматом, отпрыгнул на дальний от них и ближний к двери край полки. Закричал что-то там дурноматом. Наши парни вломились в купе с первым моим воплем, повязали дезертиров в две секунды, не встретив никакого сопротивления. Те вообще рыпнуться не успели. Не профессиональные ж террористы, прошедшие спецподгтовку. Ну а меня потом представили к премии размером в полоклада.
– Поздравляю, – сказал Карташ.
– Ну что, москвич, хорошую байку я тебе рассказал? Понимаешь, про что она? А про то, что все мы на самом деле постоянно пребываем в таком пограничье, какое я в том купе почувствовал шкурой. Пьем, жуем, чего-то планируем, а кто-то в этот момент решает твою судьбу. Иногда ты видишь, от кого именно зависит твоя судьба, иногда не видишь, однако все равно кто-то в этот момент решает твою судьбу.
– Да ты философ, как я погляжу, – усмехнулся Карташ.
Из дома вышел один из охранников, прошествовал к воротам. Видимо, ему позвонили, сказали, что подъезжают, потому что он сразу пошел открывать ворота. И где-то через полминуты в ворота въехал джип.
Вот, как говорится, и встретились. Вот и воссоединились спустя три с половиной дня.
Бурной радости от встречи никто не выразил, в общем-то, не та у них ситуация, чтобы могло что-то обрадовать, ну разве что если вдруг каким-то немыслимым, совершенно фантастическим образом их отбросило бы во времени, перенесло бы вновь в Туркмению, в тот день, когда предотвращенное покушение на Ниязова было уже позади, а платина была еще на складах неприметной товарно-грузовой станции Буглык, ни о каком Кацубе они еще тогда и слыхом не слыхивали и все еще можно было переиграть, если знаешь, что ждет впереди, тогда еще запросто можно было убраться от греха подальше в любую из сопредельных стран, пользуясь расположением самого всесильного Туркменбаши. Обиднее всего не когда не можешь никак словить птицу счастья, а когда уже поймана – и вдруг ускользает из рук...
Гриневский за эти дни осунулся, под глазами легли темные круги, резче обозначились скулы. Маша выглядела так же, как и прежде... разве вот во взгляде появилась отрешенность. Ну а внешность Карташа претерпела изменения, правда, в его случае – к лучшему. Помнится, когда их расставали, выглядел он совсем неважнецеки, побитый, опухший. Сейчас, если зеркало не врет, он смотрится получше, почти нормальным человеком смотрится.
– По поводу чего праздник? – спросила Маша, оглядываясь во дворе.
– Чтоб к кнуту добавить пряник, – в рифму Гриневский достал пачку «беломора».
– Даже штрафбатникам во время войны давали роздых и усиленный паек, – усмехнулся Карташ.
– Эй, земляне, шашлыки готовы, – Поп сдвинул шампуры с «жаркой» стороны мангала на ту, где углей меньше. – Банкуйте. Посуда на кухне. Напитки в баре. Вам, наверное, хочется побыть наедине, поговорить, есть что обсудить...
– С чего это такая доброта? – Петр резким выдохом продул «беломорину».
– Зря ершишься, Таксист, – Поп накинул куртку. – Плохо с вами здесьпока что не обходились, несмотря на то, что вы перед нами крепко виноваты.
– Насчет вины я б поспорил. Только что толку...
– Вот именно, толку никакого, поэтому не будем. Если что-то имеешь против вечера отдыха, только скажи, тебя тут же вернут обратно.
На это Гриневский пробурчал что-то неразборчивое.
– Веселитесь, – и Поп направился к тому крылу дома, что было отведено под караульные нужды.
Веселитесь... Веселья в себе Карташ не ощущал. А вот что он ощущал в себе, так это непонятную тревогу. Больным зубом ныло так называемое чутье. С чего бы?..
Сейчас в зоне видимости находился один из трех охранников – сидел неподалеку на скамейке, скромненько и незаметно, однако не приходилось сомневаться, что он надежно держитсвой участок. Еще один караульный должен находиться в комнате с мониторами, ну а где третий... бог его знает, третий вышел из машины и скрылся в направлении все того же крыла дома, отведенного под караул... Нет, в отношении охранников ничего необычного вроде бы не наблюдается. Однако тревога не унималась. А за последнее время – особенноза последнее время – Карташ привык всецело полагаться на чутье.
Его о чем-то несущественном спросила Маша, он что-то ответил невпопад, Гриневский выдал какую-то реплику, что-то насчет Зуба...
Какая-то мысль... или, скорее, бледный, по воде писанный вектор подозрения высветился в мозгу. А у любого вектора есть свойство указывать направление...
– Пойду-ка прогуляюсь до бара, заодно посуду прихвачу, – громко, чтобы слышал охранник во дворе, сказал Алексей.
И не дожидаясь, что там скажут или не скажут в ответ Маша и Таксист, Карташ быстро зашагал к дому. В доме, опять же быстрым шагом, прошел в гостиную, где и находился бар, вытащил из бара что подвернулось под руку – а под руку подвернулась литровая бутылка водки. Выйдя в коридор, Алексей свернул в спальную, свет включать не стал, прошел к окну, распахнул его, сунул бутылку в карман и перемахнул через подоконник. Он старался не произвести ни малейшего звука, и у него это получилось.
Спальня располагалась поблизости от караульного крыла, только за угол повернуть. Карташ повернул. Небольшое крыльцо освещала лампочка, которую не выключали даже днем. Дверь, что вела в караульные покои, были приоткрыта.
Карташ колебался недолго. В конечном счете, вытащит из кармана фуфырь, сработает под дурака, типа – «Пришел за тобой, Поп, пошли-ка лучше вмажем»... А проверить свои подозрения необходимо.
Среди необъяснимых вещей, творящихся на подконтрольной Зубкову земле, должны же хотя бы в порядке разнообразия происходить вещи объяснимые. В частности, объясняющие, зачем потребовалось Попу собирать пленников всех вместе, когда гораздо спокойнее лично ему этого не делать? Возможно, не расскажи Алексею Поп свою ментовскую байку, Карташ бы и не дернулся, кушал бы сейчас шашлык, запивал бы водкой, перебрасывался бы с Машей и Гриневским невеселыми шутками. Однако сработало чутье. И среагировало оно, вполне возможно, не на что другое, как на философскую подкладку Поповской байки: кто-то в данный момент обязательно решает нашу судьбу, а мы, дескать, и не догадываемся об этом. Поп, очень похоже, элементарно проговорился, сам о том не подозревая. Взял и облек в форму байки то, что вертелось у него в подсознании.
Карташ, ступая со все осторожностью, поднялся на крыльцо, прильнул к стене, придвинулся к приоткрытой двери. Услышал приглушенные голоса, доносившиеся из глубины крыла, – естественно, слов было не разобрать... нет, не голоса, а голос. Голос одного человека. Ага, вот, кажется, звякнула посуда...
Алексей аккуратно потянул на себя дверь, та отошла, не скрипнув (а хозяйство содержат в образцовом порядке, с-суки), заглянул внутрь. Увидел дремлющие в полумраке сени, куда выходят две двери, из-под одной пробивается свет, оттуда же доносится и голос.
Карташа не сильно беспокоило, отразился он мониторах или нет, попал ли он в фокус какой-нибудь камеры или удачно камеры избежал. В конечном счете, если все не так, как он себе напридумывал, и его поймают за столь малопочтенным занятием, как подглядывание с подслушиванием, – ну не ухудшит же он себе жизнь! Расстреливать в назидание другим не станут, ну, усилят режим, переведут на более строгий, всего и делов-то... разве что шашлыки накроются, вот чего действительно будет жаль.
А если все так, как он напридумывал, то... то какие-то мониторы и камеры роли уже не сыграют.
Человек за закрытой дверью, из-под которой пробивался свет, продолжал что-то бубнить. Карташу необходимо было разобраться слова. Вполне возможно, от этих слов зависит жизнь некого старшего лейтенанта ВВ (бывшего или действующего, это как кому угодно считать) и его товарищей по многочисленным несчастьям...
Алексей вскользнул в сени. Наконец-то спортивный стиль жизни, культивируемый в империи Зубкова, принес реальную помощь – сейчас следовало радоваться, что на ногах мягкие, пружинистые кроссовки, а не тяжелые говнодавы...
Когда Алексей под влиянием безотчетной тревоги задался вопросом, а зачем понадобилось Попу затевать весь этот балаган с коллективными шашлыками, да еще в отсутствие пахана по кличке Зуб, то его внезапно озарило ответом – верить в который никак не хотелось, но зато он, ответ этот, объяснял все непонятки. Вот именно что в отсутствие пахана, только и затевать в отсутствие пахана! Потому что...
Твою мать! По крыльцу, с которого только что убрался Карташ, затопали башмаки. Бля! Попал, как грецкий орех в клещи. Спереди тупик, сзади напирают. На принятие решения было от силы секунды две.
Карташ метнулся через сени, распахнул дверь, из-под которой никакой свет не пробивался, скользнул внутрь и прикрыл дверь. Успел? Заметили?
Сквозь щелку Алексей увидел, как распахнулась дверь напротив, вырвавшийся из помещения электрический свет желтым прямоугольником упал в сени, и в проеме нарисовалась кряжистая фигура Попа. Поп, разумеется, расслышал Карташево шебуршание за дверью, распахнул дверь и... увидел того человека, что как раз ступил с крыльца в сени.
Поп шагнул вперед, навстречу вошедшему, уходя из поля зрения Карташа – Алексей не стал рисковать, не стал приоткрывать дверь шире.
– Слушай, Поп, – услышал Алексей голос одного из охранников, – тут...
И больше охранник ничего не сказал. Раздался хлопок, и охранник словно поперхнулся словами. Спустя мгновенье что-то мягко прошуршало, сразу за чем последовал громкий отчетливый стук.
Хлопок не мог быть ничем иным, кроме как выстрелом из бесшумки, а остальные звуки походили на те, что издает упавшее на пол тело.
И Карташ ничуть не удивился. Не удивился хотя бы потому, что в комнате напротив уже заметил вытянутые ноги лежащего на полу человека. Да и вообще имелись причины ожидать подобного – то бишь скверного развития событий.
Он замер, обратившись в слух, жадно ловя звуки. Что там делает Поп?
Заскрипели половицы – Поп, в отличие от Карташа, обут был в тяжелые армейские ботинки, да и весит килограммов на тридцать больше, несмотря что ростом на голову ниже. Так... Похоже, Поп обходит убитого, ага, судя по звукам, присел возле него на корточки. Видимо, хочет убедиться, что правкине требуется. Сейчас он щупает пульс на шее, оттягивает лежащему веко или проделывает что-то в этом роде.
А спустя секунду-другую раздался шорох, потом скрипнули коленные суставы (не иначе, Поп выпрямился), коротко вжикнула «молния» (скорее всего, карманная), прозвучал негромкий щелчок, и в сенях послышался хрипловатый голос Попа.
– На связи. Вторая сложность разрешена... – Пауза. – Да, возьму на себя.
В общем, неясностей не оставалось. За исключением, может быть, одной – убивать их будут или в плен брать?
Вот зачем потребовался Попу этот странный пикник – собрать всех пленников в одном месте, потому что поодиночке ему их было даже не перестрелять и уж тем более не взять в плен. Уже одно то, что ему бы пришлось класть девятерых своих охранников вместо трех, делало подобный план нереальным.
Была изначальная странность в этом шашлычном мероприятии, но Карташ слопалверсию Попа, что, дескать, причиной всему блажь Зубкова. Чего ж тут не слопать, когда олигарх за их недолгое знакомство постарался зарекомендовать себя как раз с этой стороны. Спасибо Попу, который явно прокололся со своей байкой, та пробудило дремлющее чутье, чутье выдало сигнал опасности и, наконец, заработала мысль. И Карташ вдруг четко осознал простую вещь: старый мент Поп не стал бы создавать самому себе проблемы охранного характера, даже если Зубков там чего-то и приказал, Поп придумал бы тысячу железных отмазок, почему не сможет выполнить его указание.
Ага! Поп вновь завозился в сенях, одежда зашуршала, вот Поп крякнул натужно... Бляха, да ведь он собирается оттащить покойника в комнату к покойнику номер один! И зачем ему это понадобилось, позвольте узнать? Поп – бывший мент... Что-то в этой мысли есть. Но додумывать Карташ не стал, некогда было додумывать. Он получил шанс, равного которому может уже не представится никогда. Поп находился сейчас спиной, и находиться ему так пару-троечку секунд, не более, к тому же обе руки у него сейчас заняты, он пятится в неудобной позе... Так хрен ли ждать?!
В восемь вечера во дворе уже включали фонари. Все-таки подступала, царапалась в дверь осень, и темнело с каждым днем все раньше.
Шашлычный дух плавал по двору. У мангала орудовал Поп. Несмотря на прохладный вечер, он скинул куртку и остался в одной зеленой, армейского образца футболке – видимо, согревался от углей. Невысокий, плотный, во всех движениях расчетливый, сейчас он особенно походил на заядлого охотника, готовящего только что настрелянную дичь.
Алексей едва проснулся. В лучших латиноамериканских традициях он устроил себе сиесту, то бишь послеобеденный отдых. Правда, в отличие от донов Педро и сержантов Лопесов, завалился днем в кроватку не из-за дневной жары, а по более прозаической причине – поздно лег спать, где-то лишь часа в четыре утра. Уснуть ему не давала не спортивная красотка Пловчиха (с ней вышло в точности как Карташ и предполагал – матч по сексболу закончился, и они распрощались), а собственные мысли. Кажется, в голове Алексея начал вызревать план... сложный, чертовски сложный план, требующий скрупулезнейшего продумывания, требующий тщательно все взвесить... Вот полночи Карташ обдумывал и взвешивал, а досыпал днем.
– Это тебе повелели или сам придумал? – Алексей спустился во двор и подошел к Попу.
– Что-то среднее, – сказал Поп, помахивая над углями картонкой. – Зуб звякнул по телефону, поинтересовался, не заскучали там мои гости дорогие, в одиночках-то. «Не жаловались», – говорю. «Что не жаловались, то похвально, – говорит. – Ну организуй им, типа в награду за примерное поведение, чего-нибудь по своему выбору».
Поп так и сказал: «Звякнул по телефону». Насколько Карташ изучил этого человека, случайно проговориться он не мог, значит, сказал так специально. Тем самым показав, что знает про то, что я знаю об отсутствии Зубкова, про Олений склон и прочую фигню, а также Поп дает мне понять, что знает и о моих амурах с русалками. Конечно, не приходилось всерьез надеяться, что от него укроются амуры, однако ж в очередной раз невольно напрашивается вопрос: почему госпожа Пловчиха нисколько о том не беспокоится, плюс о том, что ее благоверного проинформируют тож. У-уф, как тут все сложно закручено, в империи-то гражданина Зубкова...
– Сие значит, если я тебя правильно понял и если обратить внимание, сколько шашлыков ты заготовил, ожидается коллективный ужин. И я увижусь наконец после долгой разлуки со своими товарищами по счастью, по неземному счастью от пребывания в городе Нижнекарск?
– Значит, значит. Я ж говорю, за примерное поведение вам пожалован вечер встреч, а выбор программы доверен мне.
– И ты выбрал шашлыки? – Карташ сунул в угли щепку, зажег, прикурил от нее.
– Хотя, не поверишь, шашлык как блюдо уважаю не очень, зато люблю его готовить. И запах, особенно запах люблю. Шашлычный запах – это, я тебе скажу, восьмое чудо света.
– Когда других привезут?
– Скоро. Уже выехали за ними, – Поп бросил картонку на землю, вытащил из заднего кармана брюк плоскую фляжку. – Не желаешь?
– Давай, – Карташ принял фляжку, понюхал, отхлебнул, одобрительно покивал. – Хороший коньячок. Импортный, небось.
– Ага, португальский, – Поп тоже отхлебнул, помотал головой. – Хорош. Такого коньяка у нас пока не вырастишь. Правильно говорит Зуб: чего у нас не растет, надо завозить не думая. Тут я его целиком и полностью поддерживаю.
– А есть вопросы, где не целиком и полностью?
– Зачем подкалываешь, москвич? Тебе с нами тут жить... еще какое-то время, чего ради портить отношения, не пойму...
– Согласен, – искренне признал неправоту Карташ. – Нервы и прочее. А может, все оттого, что о многом хотел бы у тебя спросить, да уверен, что напорюсь на вежливый – а то и не очень вежливый – уход от ответа.
– Попробуй, может, и не напорешься, – Поп вновь протянул фляжку Карташу.
– Попробовать можно, отчего ж не попробовать... Вот скажи мне для затравки, дорогой товарищ Поп, все эти Швеции-Хренеции, биогаз, переработка отходов, очистка стоков... не означают ли, что твой хозяин готовится если не к восьмому, то уж точно к двенадцатому году? Набирает пакет, с которым выйдет к народу на президентских выборах. Передовые технологии, забота о детях и все такое прочее... А если при этом еще и продемонстрировать крупный город, тот же Шантарск, к примеру, широким шагом обновляющий облик и технологии, то, глядишь, и выберут, а?
– Было бы неплохо, – рассмеялся Поп. – И я, может, на что сгожусь. Уж силовой министр из меня получился бы не хуже нынешних. Ну, о чем еще спросишь?
– Как вы узнали о нашем вагоне?
– Думаешь, я в курсе? Ты не у меня про то спрашивай, ты у Зуба спроси. Как полагаешь, что он тебе ответит? Вот то-то, москвич. На, хлебни-ка еще коньячку. С вопросами у нас не очень получается... Знаешь, лучше я тебе историю одну расскажу. Вроде и по ситуации положено истории травить. Выпили, задымили, костерчик, считай, имеется, до тайги рукой подать, дело лишь за охотничьими побасенками. История тоже в каком-то смысле охотничья.
Карташ пожал плечами, мол, чего бы и не послушать, сел на деревянный ящик. Поп снова принялся обмахивать мангал своей картонкой и поворачивать шампуры. И эти занятия он совмещал с рассказом:
– Ты уже в курсе, что я служил в ментовке. Бегал по земле оперативником. И происходило это в... ну, название произносить не будем, ни к чему оно, скажем просто – в городишке обыкновенных российских размеров, тысяч эдак на двадцать народунаселения. И вокруг тамошнего народунаселения, как сплошь и рядом бывает с подобными городишками, гнездилось несколько воинских частей. Раз есть части – значит, из них, случается, бегут. И вот сбежали очередные дезертиры из какого-то там пехотного полка. Сбежали нехорошо: положив трех своих товарищей, прихватив в дорогу «калаш» и два полных магазина. И мне, например, как-то сразу стало ясно, что хлебнем мы с этими парнями кислых щей.
Вообще-то, бегуны обыкновенно ведут себя до крайности глупо. Либо забуриваются в тайгу, где либо с концами пропадают, либо выходят сдаваться ободранные и голодные, либо нападают на хутора, чем обнаруживают себя, и дальше ими уже занимаются военные – окружают и обезвреживают. Другие, кто не бежит тайгой, обычно подаются на трассу и устраивают там шумный, с пальбой, захват автотранспорта, на котором, как правило, успевают проехать не больше сотни километров, после чего их догоняют и обезвреживают, если раньше они сами не влипают в аварию. А как правило, именно что влипают.
Эти же бегуны вели себя по-умному, что было необычно. Спрятались где-то в городе, отсиделись, раздобыли гражданскую одежку, незаметно проникли на вокзал. Правда, при посадке в поезд их все-таки срисовали. При этом в руках у одного из них был замечен длинный сверток, который мог быть только автоматом.
Вокзальные менты захват проводить забздели... И в общем, правильно забздели, полезли бы – таких дров наломать могли, что ой-ей-ей. Короче, перекинули проблему на нас. Мы тут же распорядились по телефону, чтоб поезд придержали минут на пять, но никак не дольше – никак нельзя было спугнуть дезертиров. После чего мы попрыгали в «уазик» и помчались... но не на вокзал, а на ближайшую к городу станцию. Там дождались поезда и подсели в него.
Дошли до вагона, в котором ехали дезертиры, заваливаем в проводницкое купе, вводим бабешек в курс дела, потом успокаиваем, пресекаем истерики, расспрашиваем, что и как. Одна из проводниц говорит, что заходила в купе к этой парочке, больше в том купе никого нет. Говорит, ей сразу бросилось в глаза, что парни заметно на взводе. А вот ни автомат, ни сверток ей на глаза не попался. Но у нас не было сомнений, что «калаш» у парней под рукой, что он не на предохранителе и они начнут палить из него при первом шухере. А патронов у них до дури.
Начинаем обмозговывать захват. Впустую, ради одной разведки, в купе соваться незачем. Чего там разведывать, все и так ясно. Ясно, что единственная сложность – это автомат. Удастся перехватить автомат, не допустить стрельбы – считай, взяли. А как это сделать, когда парни держат палец на курке, нервишки у них напружинены, и на любое отодвигание двери может сыграть очко и дернуться палец на спуске? А уж тем более, ежели вдруг в купе просунется подозрительная рожа.
Кому идти – спички не тянули. Тут оно как бы выходило без вопросов, едва только повнимательнее друг на друга взглянули. Я получался самым подходящим, без конкуренции, бляха: небритый, с синевой под глазами, то есть на мента похожий меньше остальных, что в данном случае было важнее всего остального-прочего. Для пущей непохожести меня вдобавок соответственно обрядили. Нашли мне какой-то ватник, потертую кепку из дерматина, ботинки я поменял с приличных на откровенно народные, нечищеные, с въевшимися в ботиночную кожу каплями белой краски. Водка, ясное дело, у проводниц имелась, пришлось конфисковать бутылочку. Побрызгал я из нее на ватник для запаха, хлебнул граммов сто для куражу, сунул бутылку в ватный карман, в другой карман пихнул стакан и пошел.
– А чего это ты мятый и небритый на службу приходил?
– Так в засаде всю ночь просидел. Как сейчас помню, тогда джедаев ловили, вот их и подждал. Но только на этот раз проторчал ночь впустую.
– Кого ловили?..
– Джедаев. Так у нас звали шайку домушников, гастролеров из Архангельска. Они обнесли в соседнем городе две зажиточные хаты, сдернули оттуда в тот же день и, по верным сведеньям, залегли на дно не где-нибудь, а именно у нас. По наводкам «барабанов» устроили засады по нескольким адресам. С адреса я и пришел в отдел, доложиться и попал как раз на выезд.
– Потом-то словили джедаев?
– Ловят только бабочек и триппер. А мазуриков задерживают. Ты погоди со своими джедаями, речь сейчас про дезертиров. Так вот, порешили мы тогда, что самым правильным, то есть самым безопасным, будет разыграть незамысловатую сценировку«русский мужик в поисках собутыльников». Незамысловато, но предельно жизненно.
Солдатиков я оповестил о своем прибытии заранее. Если вломиться к ним без предупреждения, дескать: «Ага, не ждали!», – то пристрелят железно. Поэтому я сперва вломился в соседнее купе, пошумел там малость с пассажирами и уж потом взялся за дверь солдатского купе. Отодвинул, типа вгляделся пьяными глазами и заорал радостно: «Во, вы мне и нужны! А то одна интелихенция едет и дряхлые старухи!» Ну и, не дожидаясь приглашения с согласием, в полном соответствии с образом, вваливаюсь и плюхаюсь на лавку. Сразу вытаскиваю бутылку и стакан.
Только сев на лавку, я осторожно глянул им в глаза. Внутри все похолодело. Глаза у них огромные и дурные, как юбилейные рубли. Понимаю, что шмалять начнут по первому нервному дерганью. И воздух в купе наэлектризован до густоты, прямо как желе колышится. Короче, одно неверное мое движение, и кердык.
Где автомат, я, понятное дело, сразу от порога срисовал. Лежит на коленях у того, кто слева, завернут в тряпицу. Прятали они его, надо сказать, крайне неаккуратно. Сквозь дырки в мешковине металл поблескивает. К тому же одна рука у солдата засунута под тряпку – любой догадается, что тут нечисто. Ну а я что? Я делаю вид, что ни хрена не замечаю. Наливаю себе, им. Понимаю, что расспрашивать их ни в коем разе нельзя, ни о чем нельзя, потому сам балаболю без умолку, травлю байки, сыплю анекдотами.
Хлопнули и они по стакану, чутка расслабились. Главное – солдат руку с автомата убрал. Все, теперь не было никаких причин откладывать захват. Что делать – яснее ясного. Рвануть автомат на себя, просто, не мудря, отпрыгнуть в сторону, вопя во всю глотку «Атас!» или чего на ум придет. Наши должны уже быть на стреме в коридоре, услышат, поймут, сходу влетят и вмиг скрутят бегунов.
Сижу, чувствую, надо начинать. И вот эту грань между эпохами я четко осознаю, как живую, блин. Как государственную границу со вспаханной полосой и со столбиками, где с одной стороны воюющие державы. Перешел – возврата нет. И только от менязависит, когда переходить или нет. От меня зависит, сколько они еще будут дышать свободой, которую они потом нескоро увидят, если увидят вообще. Парни расслабились, в их глазах несколько потух чумовой огонь. Уж не знаю, чего они сдернули из части, чего и с кем не поделили, с виду обыкновенные молодые парни, чьей молодости отмерян срок ровно до той секунды, когда я начну работать.
Ну я, понятное дело, долго затягивать процесс не стал, права такого не имел. Болтая очередной анекдот, потянулся к бутылке на столике, резко изменил траекторию, сдернул с колен тряпицу с автоматом, отпрыгнул на дальний от них и ближний к двери край полки. Закричал что-то там дурноматом. Наши парни вломились в купе с первым моим воплем, повязали дезертиров в две секунды, не встретив никакого сопротивления. Те вообще рыпнуться не успели. Не профессиональные ж террористы, прошедшие спецподгтовку. Ну а меня потом представили к премии размером в полоклада.
– Поздравляю, – сказал Карташ.
– Ну что, москвич, хорошую байку я тебе рассказал? Понимаешь, про что она? А про то, что все мы на самом деле постоянно пребываем в таком пограничье, какое я в том купе почувствовал шкурой. Пьем, жуем, чего-то планируем, а кто-то в этот момент решает твою судьбу. Иногда ты видишь, от кого именно зависит твоя судьба, иногда не видишь, однако все равно кто-то в этот момент решает твою судьбу.
– Да ты философ, как я погляжу, – усмехнулся Карташ.
Из дома вышел один из охранников, прошествовал к воротам. Видимо, ему позвонили, сказали, что подъезжают, потому что он сразу пошел открывать ворота. И где-то через полминуты в ворота въехал джип.
Вот, как говорится, и встретились. Вот и воссоединились спустя три с половиной дня.
Бурной радости от встречи никто не выразил, в общем-то, не та у них ситуация, чтобы могло что-то обрадовать, ну разве что если вдруг каким-то немыслимым, совершенно фантастическим образом их отбросило бы во времени, перенесло бы вновь в Туркмению, в тот день, когда предотвращенное покушение на Ниязова было уже позади, а платина была еще на складах неприметной товарно-грузовой станции Буглык, ни о каком Кацубе они еще тогда и слыхом не слыхивали и все еще можно было переиграть, если знаешь, что ждет впереди, тогда еще запросто можно было убраться от греха подальше в любую из сопредельных стран, пользуясь расположением самого всесильного Туркменбаши. Обиднее всего не когда не можешь никак словить птицу счастья, а когда уже поймана – и вдруг ускользает из рук...
Гриневский за эти дни осунулся, под глазами легли темные круги, резче обозначились скулы. Маша выглядела так же, как и прежде... разве вот во взгляде появилась отрешенность. Ну а внешность Карташа претерпела изменения, правда, в его случае – к лучшему. Помнится, когда их расставали, выглядел он совсем неважнецеки, побитый, опухший. Сейчас, если зеркало не врет, он смотрится получше, почти нормальным человеком смотрится.
– По поводу чего праздник? – спросила Маша, оглядываясь во дворе.
– Чтоб к кнуту добавить пряник, – в рифму Гриневский достал пачку «беломора».
– Даже штрафбатникам во время войны давали роздых и усиленный паек, – усмехнулся Карташ.
– Эй, земляне, шашлыки готовы, – Поп сдвинул шампуры с «жаркой» стороны мангала на ту, где углей меньше. – Банкуйте. Посуда на кухне. Напитки в баре. Вам, наверное, хочется побыть наедине, поговорить, есть что обсудить...
– С чего это такая доброта? – Петр резким выдохом продул «беломорину».
– Зря ершишься, Таксист, – Поп накинул куртку. – Плохо с вами здесьпока что не обходились, несмотря на то, что вы перед нами крепко виноваты.
– Насчет вины я б поспорил. Только что толку...
– Вот именно, толку никакого, поэтому не будем. Если что-то имеешь против вечера отдыха, только скажи, тебя тут же вернут обратно.
На это Гриневский пробурчал что-то неразборчивое.
– Веселитесь, – и Поп направился к тому крылу дома, что было отведено под караульные нужды.
Веселитесь... Веселья в себе Карташ не ощущал. А вот что он ощущал в себе, так это непонятную тревогу. Больным зубом ныло так называемое чутье. С чего бы?..
Сейчас в зоне видимости находился один из трех охранников – сидел неподалеку на скамейке, скромненько и незаметно, однако не приходилось сомневаться, что он надежно держитсвой участок. Еще один караульный должен находиться в комнате с мониторами, ну а где третий... бог его знает, третий вышел из машины и скрылся в направлении все того же крыла дома, отведенного под караул... Нет, в отношении охранников ничего необычного вроде бы не наблюдается. Однако тревога не унималась. А за последнее время – особенноза последнее время – Карташ привык всецело полагаться на чутье.
Его о чем-то несущественном спросила Маша, он что-то ответил невпопад, Гриневский выдал какую-то реплику, что-то насчет Зуба...
Какая-то мысль... или, скорее, бледный, по воде писанный вектор подозрения высветился в мозгу. А у любого вектора есть свойство указывать направление...
– Пойду-ка прогуляюсь до бара, заодно посуду прихвачу, – громко, чтобы слышал охранник во дворе, сказал Алексей.
И не дожидаясь, что там скажут или не скажут в ответ Маша и Таксист, Карташ быстро зашагал к дому. В доме, опять же быстрым шагом, прошел в гостиную, где и находился бар, вытащил из бара что подвернулось под руку – а под руку подвернулась литровая бутылка водки. Выйдя в коридор, Алексей свернул в спальную, свет включать не стал, прошел к окну, распахнул его, сунул бутылку в карман и перемахнул через подоконник. Он старался не произвести ни малейшего звука, и у него это получилось.
Спальня располагалась поблизости от караульного крыла, только за угол повернуть. Карташ повернул. Небольшое крыльцо освещала лампочка, которую не выключали даже днем. Дверь, что вела в караульные покои, были приоткрыта.
Карташ колебался недолго. В конечном счете, вытащит из кармана фуфырь, сработает под дурака, типа – «Пришел за тобой, Поп, пошли-ка лучше вмажем»... А проверить свои подозрения необходимо.
Среди необъяснимых вещей, творящихся на подконтрольной Зубкову земле, должны же хотя бы в порядке разнообразия происходить вещи объяснимые. В частности, объясняющие, зачем потребовалось Попу собирать пленников всех вместе, когда гораздо спокойнее лично ему этого не делать? Возможно, не расскажи Алексею Поп свою ментовскую байку, Карташ бы и не дернулся, кушал бы сейчас шашлык, запивал бы водкой, перебрасывался бы с Машей и Гриневским невеселыми шутками. Однако сработало чутье. И среагировало оно, вполне возможно, не на что другое, как на философскую подкладку Поповской байки: кто-то в данный момент обязательно решает нашу судьбу, а мы, дескать, и не догадываемся об этом. Поп, очень похоже, элементарно проговорился, сам о том не подозревая. Взял и облек в форму байки то, что вертелось у него в подсознании.
Карташ, ступая со все осторожностью, поднялся на крыльцо, прильнул к стене, придвинулся к приоткрытой двери. Услышал приглушенные голоса, доносившиеся из глубины крыла, – естественно, слов было не разобрать... нет, не голоса, а голос. Голос одного человека. Ага, вот, кажется, звякнула посуда...
Алексей аккуратно потянул на себя дверь, та отошла, не скрипнув (а хозяйство содержат в образцовом порядке, с-суки), заглянул внутрь. Увидел дремлющие в полумраке сени, куда выходят две двери, из-под одной пробивается свет, оттуда же доносится и голос.
Карташа не сильно беспокоило, отразился он мониторах или нет, попал ли он в фокус какой-нибудь камеры или удачно камеры избежал. В конечном счете, если все не так, как он себе напридумывал, и его поймают за столь малопочтенным занятием, как подглядывание с подслушиванием, – ну не ухудшит же он себе жизнь! Расстреливать в назидание другим не станут, ну, усилят режим, переведут на более строгий, всего и делов-то... разве что шашлыки накроются, вот чего действительно будет жаль.
А если все так, как он напридумывал, то... то какие-то мониторы и камеры роли уже не сыграют.
Человек за закрытой дверью, из-под которой пробивался свет, продолжал что-то бубнить. Карташу необходимо было разобраться слова. Вполне возможно, от этих слов зависит жизнь некого старшего лейтенанта ВВ (бывшего или действующего, это как кому угодно считать) и его товарищей по многочисленным несчастьям...
Алексей вскользнул в сени. Наконец-то спортивный стиль жизни, культивируемый в империи Зубкова, принес реальную помощь – сейчас следовало радоваться, что на ногах мягкие, пружинистые кроссовки, а не тяжелые говнодавы...
Когда Алексей под влиянием безотчетной тревоги задался вопросом, а зачем понадобилось Попу затевать весь этот балаган с коллективными шашлыками, да еще в отсутствие пахана по кличке Зуб, то его внезапно озарило ответом – верить в который никак не хотелось, но зато он, ответ этот, объяснял все непонятки. Вот именно что в отсутствие пахана, только и затевать в отсутствие пахана! Потому что...
Твою мать! По крыльцу, с которого только что убрался Карташ, затопали башмаки. Бля! Попал, как грецкий орех в клещи. Спереди тупик, сзади напирают. На принятие решения было от силы секунды две.
Карташ метнулся через сени, распахнул дверь, из-под которой никакой свет не пробивался, скользнул внутрь и прикрыл дверь. Успел? Заметили?
Сквозь щелку Алексей увидел, как распахнулась дверь напротив, вырвавшийся из помещения электрический свет желтым прямоугольником упал в сени, и в проеме нарисовалась кряжистая фигура Попа. Поп, разумеется, расслышал Карташево шебуршание за дверью, распахнул дверь и... увидел того человека, что как раз ступил с крыльца в сени.
Поп шагнул вперед, навстречу вошедшему, уходя из поля зрения Карташа – Алексей не стал рисковать, не стал приоткрывать дверь шире.
– Слушай, Поп, – услышал Алексей голос одного из охранников, – тут...
И больше охранник ничего не сказал. Раздался хлопок, и охранник словно поперхнулся словами. Спустя мгновенье что-то мягко прошуршало, сразу за чем последовал громкий отчетливый стук.
Хлопок не мог быть ничем иным, кроме как выстрелом из бесшумки, а остальные звуки походили на те, что издает упавшее на пол тело.
И Карташ ничуть не удивился. Не удивился хотя бы потому, что в комнате напротив уже заметил вытянутые ноги лежащего на полу человека. Да и вообще имелись причины ожидать подобного – то бишь скверного развития событий.
Он замер, обратившись в слух, жадно ловя звуки. Что там делает Поп?
Заскрипели половицы – Поп, в отличие от Карташа, обут был в тяжелые армейские ботинки, да и весит килограммов на тридцать больше, несмотря что ростом на голову ниже. Так... Похоже, Поп обходит убитого, ага, судя по звукам, присел возле него на корточки. Видимо, хочет убедиться, что правкине требуется. Сейчас он щупает пульс на шее, оттягивает лежащему веко или проделывает что-то в этом роде.
А спустя секунду-другую раздался шорох, потом скрипнули коленные суставы (не иначе, Поп выпрямился), коротко вжикнула «молния» (скорее всего, карманная), прозвучал негромкий щелчок, и в сенях послышался хрипловатый голос Попа.
– На связи. Вторая сложность разрешена... – Пауза. – Да, возьму на себя.
В общем, неясностей не оставалось. За исключением, может быть, одной – убивать их будут или в плен брать?
Вот зачем потребовался Попу этот странный пикник – собрать всех пленников в одном месте, потому что поодиночке ему их было даже не перестрелять и уж тем более не взять в плен. Уже одно то, что ему бы пришлось класть девятерых своих охранников вместо трех, делало подобный план нереальным.
Была изначальная странность в этом шашлычном мероприятии, но Карташ слопалверсию Попа, что, дескать, причиной всему блажь Зубкова. Чего ж тут не слопать, когда олигарх за их недолгое знакомство постарался зарекомендовать себя как раз с этой стороны. Спасибо Попу, который явно прокололся со своей байкой, та пробудило дремлющее чутье, чутье выдало сигнал опасности и, наконец, заработала мысль. И Карташ вдруг четко осознал простую вещь: старый мент Поп не стал бы создавать самому себе проблемы охранного характера, даже если Зубков там чего-то и приказал, Поп придумал бы тысячу железных отмазок, почему не сможет выполнить его указание.
Ага! Поп вновь завозился в сенях, одежда зашуршала, вот Поп крякнул натужно... Бляха, да ведь он собирается оттащить покойника в комнату к покойнику номер один! И зачем ему это понадобилось, позвольте узнать? Поп – бывший мент... Что-то в этой мысли есть. Но додумывать Карташ не стал, некогда было додумывать. Он получил шанс, равного которому может уже не представится никогда. Поп находился сейчас спиной, и находиться ему так пару-троечку секунд, не более, к тому же обе руки у него сейчас заняты, он пятится в неудобной позе... Так хрен ли ждать?!