Страница:
– Садись, устраивайся, я пока сумку твою в багажник закину.
Я села. Сиденье подо мной как-то подозрительно скрипнуло. Мишка, справившись с моей сумкой, сунул ключ в замок зажигания, повернул его там со скрежетом, мотор заскрипел, зачихал, завелся – и мы поехали.
Потом я привыкла, конечно, но тогда, в первый раз, это показалось мне чудом. В смысле то, что мы вообще могли как-то передвигаться на этом агрегате. Но ведь ехали. Машина тряслась, дребезжала, вибрировала и скрипела разными местами, пытаясь, очевидно, развалиться на ходу, и я искренне не могла понять, какая, собственно, сила заставляет ее детали держаться вместе. Да еще и перемещаться при этом в пространстве.
– Миш, – осторожно спросила я, – это у тебя какая машина?
– «Девятка», новая совсем, год назад взял, – гордо ответил он. – Нравится?
– Девятка – это что? – не поняла я.
– Ну «Жигули» же, ВАЗ, – пояснил Мишка. – Скажи, как хорошо делать стали, не хуже иномарки.
– Д-да, – вежливо согласилась я, покрепче вцепляясь в сиденье. Очевидно, главной движущей силой здесь была любовь.
Чтобы не зацикливаться на машине, я стала смотреть в окно. Березки там, лесочки, все такое милое, зелененькое. А там, глядишь, и доедем с божьей помощью. В конце концов, приехал же Мишка на ней в аэропорт.
Но березок вокруг было как-то маловато. Вдоль дороги торчали все больше рекламные плакаты с непонятным мне содержанием, а скоро их сменили какие-то огромные строения, судя по всему – магазины. Когда мы уезжали, ничего этого и близко не было, надо же, как отстроились. Я увидела знакомый сине-желтый значок «Икеи». Здорово.
Нет бы мне продолжать любоваться красотами, но я случайно перевела взгляд на дорогу и чуть не завизжала. Прямо на нас пер сбоку огромный джип. В последнюю секунду Мишка подал чуть вправо, джип тоже выровнялся и проскочил. Я перевела дух.
– Ты видел, Миш? Кошмар какой!
– Что кошмар? – не понял Мишка.
– Ну, джип-то! Он же нас чуть не снес.
– Да ты чего, Лиз? Нормально мы с ним разъехались. Ну, подрезал он меня чуток, но это ж джип, что с него возьмешь. А так – нормально. Ты прям как первый раз в машине едешь, а ведь сама сколько лет за рулем.
– Да, но у нас... Ой, смотри, смотри!
Справа нас обходил еще какой-то длинный блестящий монстр. Он просвистел мимо, едва не сбив нам зеркало, и тут же метнулся прямо перед нашим носом на два ряда влево. В Бостоне за такое лишили бы прав на месте.
– Миш, и ты хочешь сказать, что это вон – тоже нормально?
– Конечно. Это что, цветочки – утро, едем в противотоке, и дорога пока пустая. Ты бы видела, что у нас в центре делается, да если еще в час пик...
Пустой я бы эту дорогу не назвала. Четыре ряда, все довольно плотно заняты машинами. Поток, правда, не стоял, скорость была довольно приличной, но езда...
– Миш, а почему они все между рядами едут? Тут что, разметка идет по осевой?
– А черт их знает. Разметка нормальная, между рядами просто так едут. Я не задумывался. Подумаешь, осевая – это ерунда, вот когда они по встречке начинают...
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Когда пробки-то? Только так. У нас говорят – вот когда, проезжая по встречке, получаешь удар в зад, тогда да, уже, значит, лишнего немного, а осевая – что. На нее и не смотрит никто.
Я замолчала, проверила под собой сиденье и закрыла глаза. Только бы доехать живыми, а там уж я больше вообще никогда ни в какую машину не сяду. Буду ездить на метро, как человек.
Дома у Мишки нас встретила его жена Надя, захлопотала, забегала, потащила меня одновременно умываться, раздеваться и за стол. Стол, несмотря на раннее время суток, она собрала такой, что ого-го! И салаты, и пироги, и колбаса копченая. Мне казалось, я с дороги, не выспавшись и сбив себе из-за разницы во времени весь внутренний режим напрочь, не смогу проглотить ни куска, но Надя, не слушая, усадила меня за стол и решительно наложила на мою тарелку всего понемногу, так что получилась целая гора еды. Не желая ее обижать, я взяла вилку, попробовала немного с краешку...
Все было чертовски вкусно. Просто ужасно, потрясающе вкусно. У продуктов был настоящий, свой, живой запах, овощи благоухали, копченая колбаса... Нет, колбаса – это вообще поэма, любые слова тут бессильны. Незаметно я смела с тарелки все дочиста.
– Ну вот, а говорила – не можешь, – улыбнулась Надя. – Покушать-то, оно всегда хорошо. Я там еще блины поставила, скоро напеку. Да и Дашку надо будить, хватит ей дрыхнуть, когда гости приехали.
Мишка старше меня на семнадцать лет. Сын маминой старшей сестры, по возрасту он попадал примерно посередине между мной и моей мамой, и хотя до нашего отъезда мы довольно много по-родственному общались, я всегда относилась к нему скорее как к старшему родственнику, вроде дяди. С братом, даже двоюродным, как-то предполагается быть на равных, а Мишка всегда казался мне сильно взрослее, солиднее и умнее. Вот с моей мамой они как раз дружили, особенно после смерти тети Светы. Собственно, поэтому при отъезде и не возникло никаких вопросов, что делать с квартирой. Все годы жизни в Америке мы, естественно, так или иначе поддерживали родственные связи, главная заслуга принадлежала, конечно, маме, она постоянно и писала, и звонила. Мишка даже приезжал несколько раз к ней в гости, а уж подарки мы собирали всей семьей пару раз в году. Так что, в общем и целом, все мы были более-менее в курсе взаимных семейных жизней.
Мишка работал чиновником среднего уровня где-то в министерстве энергетики, или того, во что оно трансформировалось в результате всех реформ. Он как-то объяснял мне это во всех подробностях, но я не смогла детально постичь, да, если честно, не очень и старалась. Главное – работал, получал зарплату, на жизнь семье хватало – и слава Богу. Надя, его жена, была учительницей, преподавала историю, и сейчас работала в каком-то очень крутом колледже, где ей тоже неплохо платили. Плюс еще они сдавали нашу квартиру и на все это жили, как я могла понять, совсем неплохо. Их собственная трехкомнатная квартира явно была не так давно после ремонта, с мебелью если не шикарной, то очень и очень приличного качества, еда... Еда вообще была на мой вкус роскошной. Машина, опять же, Мишка говорил, у него новая. Н-да. Интересно, нужно ли платить за Дашкин университет или образование так и осталось тут бесплатным?
Не видя ничего ужасного в таком вопросе – все то же самое мы только что обсуждали применительно к другим членам семьи, – я тут же его и озвучила.
– Кстати, Надь, где у вас Дашка-то учится? Вы за это что-нибудь платите?
Мой вопрос неожиданно ввел хозяев в смущение и тоску. Вместо того чтобы бодро начать рассказывать об успехах любимой дочки, как это сделала бы в ответ на такой вопрос я, Надя погрустнела, махнула рукой и отвернулась, поправляя что-то на столе, Мишка крякнул и потянулся за сигаретой. Происходило явно что-то не то. Я растерялась.
– Миш, вы чего? Надя? Что случилось? Я что-то не то сказала? Вы извините, если что, я же не знала...
– Да нет, Лиз, ты тут ни при чем, – с досадой ответил Мишка. – Просто... Больная тема. Она же не учится нигде у нас.
Дашка была на полгода младше моего собственного сына Женьки. Когда Мишка с Надей поженились, обоим было за тридцать, с детьми они тогда не спешили, я же, наоборот, выскочила замуж, едва-едва отпраздновав восемнадцатилетие, и родила меньше, чем через год. Собственно, вполне возможно, что Дашка появилась на свет потому, что Мишке стало обидно хоть в чем-то уступать сестре-сопливке.
В общем, Дашке сейчас должно быть примерно девятнадцать, и что же ей делать, как не учиться. Школу кончают в семнадцать, ну, может, годом больше-меньше... Не поступила с первого раза? Бывает, обидно, конечно, но ничего ведь страшного. Значит, сейчас должна готовиться вовсю. Все равно непонятно, чего они так уж убиваются. Может быть, институт стоит каких-то безумных денег? Вряд ли уж настолько безумных, какой бы он тут ни был, хоть МГИМО, это же все-таки не Гарвард. Мишка сказал бы маме, мы бы что-нибудь придумали всей семьей... Непонятно.
– Миш, – спросила я осторожно, – а куда она поступала-то? Что вообще происходит?
– Да никуда она не поступала! – Мишка в сердцах раздавил в пепельнице окурок. – Кончила школу, и сидит, фефела. Занимается неизвестно чем...
– Ну тише, тише, – замахала на него рукой Надя. – Не начинай. Хотя, конечно, мне тоже до слез обидно – так хорошо училась, головка ясная, аттестат без единой троечки, и поступила бы легко. А нет! Не хочет она, видите ли. Я уж договорилась даже, у меня в педагогическом и знакомые есть, а она: «Зачем я буду свою жизнь в пыли гробить?» Я, говорит, радоваться хочу, пока молодая.
– И что же она делает?
– Да что делает? Пошла в какую-то школу моделей, что ли. Я не очень понимаю, что они там делают, чему их учат. И учат ли вообще? На Дашку поглядишь – она спит, бывает, до полудня, потом приходит за полночь. «В школе была, у нас кастинг». Не знаю, что за школа такая. Даже уж и не спрашиваю.
– Распустила ты ее потому что, – вставил Мишка. – «Не спрашиваю». А я бы спросил!
– Ой, ну не надо только, – снова замахала на него Надя. – Он уж однажды спросил, – пояснила она мне. – Орал, орал на нее. И Дашка хороша – за словом в карман не полезет. Ругались так полдня, потом она дверью – хлоп. И три дня носу не казала. Я думала, с ума сойду. С тех пор уж не трогаем. И то, я уж думаю, бог с ним, с институтом, выйдет, может, замуж, как-нибудь обустроится. Она у нас девочка красивая...
– Кто красивая? – раздался сзади молодой свежий голос. – Ой, тетя Лиза! С приездом!
Мы обернулись. В дверях дальней комнаты, до того плотно закрытых, стояла прелестная высокая кукла с соломенными волосами ниже плеч и яркими голубыми глазищами. Коротенький халатик в розовую клеточку не скрывал ни сантиметра растущих, казалось, от самых ушей роскошных ног. Дашка. Я помнила ее примерно трехлетним пупсом, ковылявшим с мамой за ручку и пытавшимся отнять у Женьки какой-то совок. Потом Мишка еще присылал фотографии невыразительного подростка с блекло-серыми косичками, а тут – такая красотка! Вот ведь как чужие дети-то растут.
– Кто тут красивая, никаких вопросов быть не может! – ответила я. – Привет, Дашуня! Ну ты и выросла – не узнать. Я бы точно не узнала. Вот какие тут в Москве невесты-то ходят!
Последнее замечание было, конечно, несусветной глупостью с моей стороны, объяснимой только долгим перелетом и дурной головой. Женька, услышав, убил бы меня за такое на месте, чтобы не нарушала его privacy (как, кстати, это сказать по-русски?) и не вторгалась в личную жизнь. Но на Дашку, которая, очевидно, не отличалась такой суровостью нрава, мои сопливые восторги произвели неожиданно благоприятное впечатление.
– Ладно тебе, теть Лиз, – заулыбалась она, явно довольная. – Какая там красивая, я только встала, у меня и морда не накрашена, я и не причесалась-то толком.
Дашкино лицо больше всего напоминало яркий свежий персик, а волосы лежали по плечам блестящей волной. Я, честно говоря, не понимала, зачем вообще красить такую морду, но на всякий случай просто еще раз сказала девочке, что она чудесно выглядит.
– Хватит уже, будет тут задницей вертеть, – шуганула Дашку Надя. – Иди уже крась свою морду, да умывайся, я блины буду печь. Тебя только ждали, человек с дороги некормленый сидит, а ты все об одном.
Дашка фыркнула и исчезла в ванной. Я посмотрела на брата с женой.
– Слушайте, но какая у вас девица роскошная выросла! Просто обалдеть! Чего вы ее так шпыняете, я не пойму. С такими глазами она куда угодно поступит, как делать нечего.
– Поживешь тут с ней – поймешь, – перебил Мишка. – Именно что делать нечего. Ладно, хватит про Дашку, давай лучше мы вещи твои пока разберем.
– Ой, я же вам подарки привезла, – спохватилась я. – Где там мой чемодан?
– Успеешь с подарками-то, – Мишка встал и пошел в прихожую за чемоданом. – Жильцы твои уедут через неделю, раньше не получается. Пока у нас поживешь. Диван вот этот разложим, он широкий, тумбочку Надя поставит...
– Миш, да не беспокойся ты, я отлично размещусь. А с квартирой так. За сколько она сдавалась?
– Шестьсот долларов.
– Вот, Миш, я тебя выставила, я тебе эти деньги отдам. Пока за месяц, а там видно будет, как поживу. Договорились?
– Да ты что, Лиз! – замахал на меня руками Мишка. – С ума ты сошла! Какие деньги? Это твоя квартира, ты и живи, мы и так вам за нее благодарны...
Я в это время успела вынуть из кошелька шестьсот долларов и аккуратно засунула их за стеклянную створку шкафа. Очень хорошо. За месяц я ему отдам, а там действительно видно будет. Главное, он сейчас сам все сказал – и что квартира моя, и что благодарны... Всегда проще, когда человек сам понимает, как обстоят дела, и отношения меньше портятся, и вообще. А теперь можно приступить к раздаче подарков.
С подарками Мишке и Наде у меня при выборе никаких вопросов не возникало. Мишке я купила пару галстуков и тонкий пуловер, Наде – пару кашемировых свитеров. Все хорошее, дорогое, из магазинов на Пятой авеню, выбирала, как себе, и ни секунды не сомневалась в результате. А вот с подарком Дашке пришлось помучиться. Одежда и обувь отметались сразу, потому что я не знала ее размеров, украшения дарить как-то пошло... В конце концов я поймала молоденькую продавщицу в «Бергдорф Гудмане» и заставила ее выбрать нечто, что бы она сама хотела получить в подарок. Она, недолго думая, притащила мне здоровую сумку ярко-фиолетового цвета, всю в карманчиках, пряжечках и свисающих отовсюду ремешках, утверждая, что именно это и есть мечта всех прогрессивных девушек Нью-Йорка и окрестностей. Стоила эта девичья мечта, прямо скажем, немало, но я все равно ее купила, потому что мне надоело метаться в бесплодных поисках, хотя сомнения оставались. И теперь, при виде Дашки, такой розовой и белокурой, они проснулись и зашевелились снова. Вдруг ей не понравится? Я сама, например, не вышла бы с такой сумкой на улицу ни за какие коврижки, а тут ведь ее не обменять... Дура я все-таки, зачем послушалась глупую продавщицу...
Мои сомнения прервал восторженный девичий визг.
– А-а-а! Тетя Лиза! Какая сумка-а! Вау! Настоящий «Моторсайкл Ледикс»! «Баленсиага»! Это твоя? Можно потрогать?
Я не поняла, при чем тут ледяной мотоцикл, но на душе полегчало.
– Нет, Дашунь, это не моя. Это я тебе привезла. Нравится?
– Нравится! Ты что! Это же... Да это же отпад! Я ее обожаю! Это сейчас самый писк, такой ни у кого нет, ее только недавно в самом «Глянце» напечатали! Девчонки поумирают! Ой, я с ума сойду! Спасибо, спасибо огромное!
Дашка схватила сумку и унеслась к себе в комнату – крутиться перед зеркалом. Ну ладно, продавщица, не даром свой хлеб ешь. Угодила.
Потом мы опять что-то ели, потом Надя принесла блины и мы ели их, а потом я почувствовала, что если сейчас же не лягу, то усну прямо сидя с блином во рту. Дашка благородно (или благодарно) уступила мне свою изолированную комнату, чтобы мне не лежать на проходе. Я, качаясь, добрела туда, рухнула на всклокоченную девичью постель, покрытую каким-то розовым пледом, и основательно отключилась.
Когда я проснулась, в комнате было полутемно, и я не сразу сообразила, где нахожусь. Щеку что-то колет, вокруг пахнет сладкой гадостью, обстановка незнакомая. Не сразу, но все же удалось вспомнить, что я в Москве, у Мишки, и сплю, обожравшись блинов, на кровати собственной племянницы. Какая все-таки Дашка красавица выросла... А ведь ничто, как говорится, не предвещало. Здорово, наверное, когда у тебя такая дочка. Жалко, что у меня не девочка. Вернее, жалко, что у меня, кроме Женьки, еще и девочки нет. Хотя при вновь открывшихся обстоятельствах это, скорее всего, только к лучшему.
Вспомнив окончательно обо всех своих обстоятельствах, я сделала вялую попытку почувствовать себя униженной и оскорбленной, но у меня как-то не получилось. Американская жизнь со всеми ее проблемами ушла куда-то далеко-далеко, осталась в другом полушарии и выплывала, как нечто отвлеченное, произошедшее не со мной, а с кем-то другим, вроде книжного персонажа. Ну да, жила-была одна такая тетка, муж ее обманул, а она, не будь дура, наняла адвоката, оттяпала у мужа кучу денег, чтоб неповадно было, и удрала на край света навещать родственников. Хорошо, но при чем тут я? Я, такая вся из себя прекрасная, богатая и благополучная американская тетушка, просто соскучилась и приехала в Москву погостить у давно не виденного двоюродного брата с семьей...
Кстати, где родственники-то? И вообще, что здесь у нас происходит, утро или вечер? Я поднесла к глазам руку с часами и с трудом разглядела в полутьме стрелки на циферблате. Половина восьмого. Половина восьмого – чего? Нет, наверное, все равно надо встать и разобраться на месте.
Я осторожно – вдруг все тоже спят – высунулась за дверь. Там располагалась гостиная, в которой мы ели блины, или как уж они эту комнату называют, но в ней тоже было темно и, похоже, пусто. Интересно, куда все подевались?
Медленно, плохо ориентируясь в чужой полутемной комнате, я пошла на поиски жизни. Не сделав и трех шагов, наткнулась на что-то жесткое, не иначе, стул. Он с грохотом упал, я чертыхнулась. Тут же послышались шаги, и надо мной вспыхнул свет.
– Теть Лиза, что с тобой?
Дашка.
– Да нет, ничего особенного. Налетела, как дура, на стул в темноте. Я вас разбудила?
Она рассмеялась.
– Да ты что? У нас вечер только, до сна еще далеко. И потом, мамы с папой вообще нет, они на дачу уехали, я одна на кухне сижу.
– На дачу?
– Ну да, сегодня же суббота, они всегда на выходные ездят, а вчера остались, тебя ждали. А потом ты заснула, и мама говорит, ты устала с дороги, все равно спать будешь, а там у них картошка не посажена или огурцы какие-то, а если не посадить, то все завянет, а на той неделе у мамы в школе экзамены начнутся, не выберешься. В общем, я не очень поняла, почему надо срочно на дачу, но они завтра вечером вернутся. А тебя пока буду я развлекать. Ты чего хочешь?
– Писать, – честно ответила я. – Потом умыться. Потом... кофе, наверное. Или не знаю, если вечер, то для кофе вроде поздно... Но главное – писать и умываться.
Дашка была явно обескуражена моим ответом.
– Нет, я имела в виду – может, мы пойдем Москву смотреть. Кремль там, еще чего-нибудь.
– Мы обязательно пойдем Москву смотреть, только я сначала умоюсь.
Приведя себя в порядок и все-таки выпив щедро разведенного Дашкой растворимого кофе, без которого организм ни в какую не желал просыпаться и функционировать, я более-менее пришла в себя.
– Ты правда можешь со мной по городу погулять? – спросила я Дашку.
– Конечно, – с готовностью согласилась она. – Я все тебе покажу. Я и маме обещала.
При этом Дашка искоса поглядела на лежащий перед ней на столе мобильный телефончик.
– Даш, ты имей в виду – я вообще-то тут родилась и выросла, кое-чего помню. А не помню, так знаю, как спросить. В общем, не потеряюсь. Это я к чему? Если у тебя какие-то свои дела есть, или просто неинтересно малознакомую тетку по городу таскать только потому, что мама поручила, ты спокойно можешь не напрягаться, ладно? По-честному. То есть я с удовольствием с тобой бы походила, но усложнять тебе жизнь мне совершенно не хочется. Я прекрасно понимаю, что тебе и без меня есть, чем заняться. А маме я сама, если надо, объясню.
– Да нет, теть Лиз. Ничего такого даже. Я тоже с большим удовольствием с тобой пойду. Только... Давай завтра, ладно? А то сегодня девочки потанцевать собирались, и я...
– Господи, Даш, да конечно. Я так и так сегодня никуда идти не хотела, поздно ведь.
– Ну и чудненько. Тогда я побегу. Ты ведь тут справишься?
– Справлюсь, конечно. Только простыню с полотенцем мне выдай. И покажи, как диван раздвигать.
– А не надо диван. Мама сказала, чтобы ты, пока их нету, у них в комнате спала. А то я приду, разбужу тебя на этом диване.
Тут до меня дошло, что девушка собирается уходить из дома на ночь глядя, а Москва, как всем известно, город, небезопасный даже днем.
– Даш, а как ты-то сейчас пойдешь? Поздно ведь, вон, почти стемнело. Ты тоже на машине?
– Если бы. От моих дождешься... Нет, я тачку поймаю. Теть Лиз, а Женька ваш машину водит?
– Конечно. В Америке без этого нельзя. Как шестнадцать исполнилось, так и водит.
– Круто. И машина у него своя?
– Ну да. Не на моей же ему ездить.
– И у тебя своя? И у дядь-Коли?
– Да. Но, Даш, это не роскошь, это просто жизнь. Там без машины вообще никуда не доберешься.
– А какая у Женьки машина?
– Я и не помню уже. «Тойота»? Или «Хонда»? Японская какая-то, а что?
– Так... Здорово. Я бы тоже от машинки не отказалась... Сесть так – ж-жж! Круто. Особенно если бы джип...
– Да ну. Они здоровые, неудобные. Это если детей много или дороги плохие, а в городе-то... Только с парковкой мучиться.
– Нет, ну ты что... Джип – это классно. У нас у одной девочки есть... Она даже на тротуар въезжает, как нефиг делать. Кайф. Все, я побегу, мне еще собираться...
Через сорок минут Дашка, одетая в короткие джинсы, открытую майку, усыпанную блестками, и босоножки на таких шпильках, что непонятно было, как она на них стоит, направилась на выход. На боку у нее висела новая сумка, а лицо она накрасила так, что выглядела старше лет на десять. С волосами она тоже что-то сделала, и они не лежали больше по плечам шелковой волной, а топорщились какими-то прилизанными прядями. Но мое-то какое дело? Что я вообще понимаю? Я не стала ничего ей говорить, а просто пожелала удачного вечера.
– Ага. Спасибки. Я побежала, целую.
На пороге остановилась и стала копаться в сумке, что-то вспомнив.
– Теть Лиз, вот на всякий случай мой номер. Если что – звони.
Вытащила листочек, поскребла по нему карандашиком, сунула мне в руку. И исчезла.
Оставшись одна, я побродила по квартире, приглядываясь к обстановке. Кухня, прихожая, гостиная со смежной Дашкиной комнатой, из прихожей – отдельная родительская. Тесновато, конечно. То есть втроем-то нормально, а вот еще один человек – и уже не повернешься. Хорошо, что я через неделю переберусь к себе.
Пользуясь временным одиночеством, я залезла под душ, вымылась, раскопала в чемодане свой халат и какие-то житейские мелочи. Разбирать все вещи мне не хотелось, попробую пожить в походном режиме.
Потом я постелила себе в Мишки-Надиной комнате, пожевала на кухне салатиков прямо из банки (хорошо, что Надя не видит), нашла в шкафу детективчик в мятой яркой обложке, забралась в кровать и стала читать. Сюжет был острый, но какой-то рваный, отовсюду почему-то ни к селу ни к городу падали трупы и вылезали дурацкие мопсы, странице на тридцатой я окончательно запуталась, кто кого убил и кто кому теща, и незаметно для себя снова заснула, даже не выключив лампочку над головой.
Таким образом, благодаря детективу следующее мое пробуждение состоялось при свете. На часах было без четверти четыре, но, поскольку за окном явно наблюдалась темнота, я быстро догадалась, что это ночь. Погасила лампочку, закрыла глаза и попыталась заснуть снова. Не вышло. Нечего было спать весь день, так тебе и надо.
Вдруг я услышала тихий металлический звон и шорох открывающейся двери. Под дверью в щелке появилась полоска света, и зацокали каблучки. Дашка вернулась со своих танцулек. Ничего себе. Пожалуй, Мишка с Надей не зря переживают... Хотя чего страшного-то, одернула я себя. Взрослая девушка, девятнадцать лет, живет, как хочет. Кого она должна спрашивать, до которого часу ей можно танцевать? Женька вообще уже несколько лет, как поступил в университет, живет в другом городе, я его и вижу-то, хорошо, если три раза в год, какие уж тут поздние возвращения. Но какой-то странный осадок остался.
Терзаемая то ли загадочным осадком, то ли банальным джет-лагом, я проворочалась с боку на бок еще часа три и совсем уж было собралась вставать, как почему-то неожиданно снова заснула. То есть это стало понятно потом, когда я открыла глаза, а на часах было без двадцати двенадцать, и в комнату светило яркое солнце. Елки-палки, Дашка, небось, меня ждет, мы же собирались Москву смотреть.
Я поднялась и поскакала в ванную. Попутно выяснилось, что никто никого не ждет, потому что Дашка спит себе в своей комнате сном младенца, что, впрочем, неудивительно. Так что в ванной я уже не спешила.
Когда я допивала свою первую чашку кофе – растворимого, гадость страшная, надо непременно купить нормального кофе, – на кухню выползла помятая Дашка в халатике. Впрочем, она даже после бурной ночи выглядела на зависть. Легкие синяки под глазами – и все, если не знать, когда она легла, так и не догадаешься. Эх, где мои девятнадцать лет?
– Доброе утро, теть Лиз, – Дашка ухитрялась зевать и улыбаться одновременно.
– Привет. Кофе будешь?
– Не, спасибо, я лучше чаю. Вот только умоюсь.
Дашка скрылась. Я включила чайник, достала еще одну чашку. Вернувшаяся Дашка взяла с подоконника маленький чайничек, заглянула в него, долила кипятку, взболтала и наклонила над чашкой. Из чайничка полилась тоненькая светло-желтая струйка.
– Даш, что ты делаешь? Давай я тебе нормальный чай заварю?
Она махнула рукой.
– Да он хороший, теть Лиз. Я только вчера вечером заварила.
Жидкость в ее чашке напоминала цветом что угодно, только не чай.
– Да где он хороший, смотри – и цвета-то нет.
– Так это ж зеленый чай, он всегда такой.
Посрамленная, я замолчала. Налила себе вторую чашку кофе. Зеленый чай. А я тут лезу, как из деревни, так мне и надо. Не то чтоб я никогда не видела зеленого чая, я просто не понимала, как его можно пить. Особенно с утра. Бурда бурдой. В нем, говорят, и кофеина-то никакого нет.
Я села. Сиденье подо мной как-то подозрительно скрипнуло. Мишка, справившись с моей сумкой, сунул ключ в замок зажигания, повернул его там со скрежетом, мотор заскрипел, зачихал, завелся – и мы поехали.
Потом я привыкла, конечно, но тогда, в первый раз, это показалось мне чудом. В смысле то, что мы вообще могли как-то передвигаться на этом агрегате. Но ведь ехали. Машина тряслась, дребезжала, вибрировала и скрипела разными местами, пытаясь, очевидно, развалиться на ходу, и я искренне не могла понять, какая, собственно, сила заставляет ее детали держаться вместе. Да еще и перемещаться при этом в пространстве.
– Миш, – осторожно спросила я, – это у тебя какая машина?
– «Девятка», новая совсем, год назад взял, – гордо ответил он. – Нравится?
– Девятка – это что? – не поняла я.
– Ну «Жигули» же, ВАЗ, – пояснил Мишка. – Скажи, как хорошо делать стали, не хуже иномарки.
– Д-да, – вежливо согласилась я, покрепче вцепляясь в сиденье. Очевидно, главной движущей силой здесь была любовь.
Чтобы не зацикливаться на машине, я стала смотреть в окно. Березки там, лесочки, все такое милое, зелененькое. А там, глядишь, и доедем с божьей помощью. В конце концов, приехал же Мишка на ней в аэропорт.
Но березок вокруг было как-то маловато. Вдоль дороги торчали все больше рекламные плакаты с непонятным мне содержанием, а скоро их сменили какие-то огромные строения, судя по всему – магазины. Когда мы уезжали, ничего этого и близко не было, надо же, как отстроились. Я увидела знакомый сине-желтый значок «Икеи». Здорово.
Нет бы мне продолжать любоваться красотами, но я случайно перевела взгляд на дорогу и чуть не завизжала. Прямо на нас пер сбоку огромный джип. В последнюю секунду Мишка подал чуть вправо, джип тоже выровнялся и проскочил. Я перевела дух.
– Ты видел, Миш? Кошмар какой!
– Что кошмар? – не понял Мишка.
– Ну, джип-то! Он же нас чуть не снес.
– Да ты чего, Лиз? Нормально мы с ним разъехались. Ну, подрезал он меня чуток, но это ж джип, что с него возьмешь. А так – нормально. Ты прям как первый раз в машине едешь, а ведь сама сколько лет за рулем.
– Да, но у нас... Ой, смотри, смотри!
Справа нас обходил еще какой-то длинный блестящий монстр. Он просвистел мимо, едва не сбив нам зеркало, и тут же метнулся прямо перед нашим носом на два ряда влево. В Бостоне за такое лишили бы прав на месте.
– Миш, и ты хочешь сказать, что это вон – тоже нормально?
– Конечно. Это что, цветочки – утро, едем в противотоке, и дорога пока пустая. Ты бы видела, что у нас в центре делается, да если еще в час пик...
Пустой я бы эту дорогу не назвала. Четыре ряда, все довольно плотно заняты машинами. Поток, правда, не стоял, скорость была довольно приличной, но езда...
– Миш, а почему они все между рядами едут? Тут что, разметка идет по осевой?
– А черт их знает. Разметка нормальная, между рядами просто так едут. Я не задумывался. Подумаешь, осевая – это ерунда, вот когда они по встречке начинают...
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Когда пробки-то? Только так. У нас говорят – вот когда, проезжая по встречке, получаешь удар в зад, тогда да, уже, значит, лишнего немного, а осевая – что. На нее и не смотрит никто.
Я замолчала, проверила под собой сиденье и закрыла глаза. Только бы доехать живыми, а там уж я больше вообще никогда ни в какую машину не сяду. Буду ездить на метро, как человек.
Дома у Мишки нас встретила его жена Надя, захлопотала, забегала, потащила меня одновременно умываться, раздеваться и за стол. Стол, несмотря на раннее время суток, она собрала такой, что ого-го! И салаты, и пироги, и колбаса копченая. Мне казалось, я с дороги, не выспавшись и сбив себе из-за разницы во времени весь внутренний режим напрочь, не смогу проглотить ни куска, но Надя, не слушая, усадила меня за стол и решительно наложила на мою тарелку всего понемногу, так что получилась целая гора еды. Не желая ее обижать, я взяла вилку, попробовала немного с краешку...
Все было чертовски вкусно. Просто ужасно, потрясающе вкусно. У продуктов был настоящий, свой, живой запах, овощи благоухали, копченая колбаса... Нет, колбаса – это вообще поэма, любые слова тут бессильны. Незаметно я смела с тарелки все дочиста.
– Ну вот, а говорила – не можешь, – улыбнулась Надя. – Покушать-то, оно всегда хорошо. Я там еще блины поставила, скоро напеку. Да и Дашку надо будить, хватит ей дрыхнуть, когда гости приехали.
Мишка старше меня на семнадцать лет. Сын маминой старшей сестры, по возрасту он попадал примерно посередине между мной и моей мамой, и хотя до нашего отъезда мы довольно много по-родственному общались, я всегда относилась к нему скорее как к старшему родственнику, вроде дяди. С братом, даже двоюродным, как-то предполагается быть на равных, а Мишка всегда казался мне сильно взрослее, солиднее и умнее. Вот с моей мамой они как раз дружили, особенно после смерти тети Светы. Собственно, поэтому при отъезде и не возникло никаких вопросов, что делать с квартирой. Все годы жизни в Америке мы, естественно, так или иначе поддерживали родственные связи, главная заслуга принадлежала, конечно, маме, она постоянно и писала, и звонила. Мишка даже приезжал несколько раз к ней в гости, а уж подарки мы собирали всей семьей пару раз в году. Так что, в общем и целом, все мы были более-менее в курсе взаимных семейных жизней.
Мишка работал чиновником среднего уровня где-то в министерстве энергетики, или того, во что оно трансформировалось в результате всех реформ. Он как-то объяснял мне это во всех подробностях, но я не смогла детально постичь, да, если честно, не очень и старалась. Главное – работал, получал зарплату, на жизнь семье хватало – и слава Богу. Надя, его жена, была учительницей, преподавала историю, и сейчас работала в каком-то очень крутом колледже, где ей тоже неплохо платили. Плюс еще они сдавали нашу квартиру и на все это жили, как я могла понять, совсем неплохо. Их собственная трехкомнатная квартира явно была не так давно после ремонта, с мебелью если не шикарной, то очень и очень приличного качества, еда... Еда вообще была на мой вкус роскошной. Машина, опять же, Мишка говорил, у него новая. Н-да. Интересно, нужно ли платить за Дашкин университет или образование так и осталось тут бесплатным?
Не видя ничего ужасного в таком вопросе – все то же самое мы только что обсуждали применительно к другим членам семьи, – я тут же его и озвучила.
– Кстати, Надь, где у вас Дашка-то учится? Вы за это что-нибудь платите?
Мой вопрос неожиданно ввел хозяев в смущение и тоску. Вместо того чтобы бодро начать рассказывать об успехах любимой дочки, как это сделала бы в ответ на такой вопрос я, Надя погрустнела, махнула рукой и отвернулась, поправляя что-то на столе, Мишка крякнул и потянулся за сигаретой. Происходило явно что-то не то. Я растерялась.
– Миш, вы чего? Надя? Что случилось? Я что-то не то сказала? Вы извините, если что, я же не знала...
– Да нет, Лиз, ты тут ни при чем, – с досадой ответил Мишка. – Просто... Больная тема. Она же не учится нигде у нас.
Дашка была на полгода младше моего собственного сына Женьки. Когда Мишка с Надей поженились, обоим было за тридцать, с детьми они тогда не спешили, я же, наоборот, выскочила замуж, едва-едва отпраздновав восемнадцатилетие, и родила меньше, чем через год. Собственно, вполне возможно, что Дашка появилась на свет потому, что Мишке стало обидно хоть в чем-то уступать сестре-сопливке.
В общем, Дашке сейчас должно быть примерно девятнадцать, и что же ей делать, как не учиться. Школу кончают в семнадцать, ну, может, годом больше-меньше... Не поступила с первого раза? Бывает, обидно, конечно, но ничего ведь страшного. Значит, сейчас должна готовиться вовсю. Все равно непонятно, чего они так уж убиваются. Может быть, институт стоит каких-то безумных денег? Вряд ли уж настолько безумных, какой бы он тут ни был, хоть МГИМО, это же все-таки не Гарвард. Мишка сказал бы маме, мы бы что-нибудь придумали всей семьей... Непонятно.
– Миш, – спросила я осторожно, – а куда она поступала-то? Что вообще происходит?
– Да никуда она не поступала! – Мишка в сердцах раздавил в пепельнице окурок. – Кончила школу, и сидит, фефела. Занимается неизвестно чем...
– Ну тише, тише, – замахала на него рукой Надя. – Не начинай. Хотя, конечно, мне тоже до слез обидно – так хорошо училась, головка ясная, аттестат без единой троечки, и поступила бы легко. А нет! Не хочет она, видите ли. Я уж договорилась даже, у меня в педагогическом и знакомые есть, а она: «Зачем я буду свою жизнь в пыли гробить?» Я, говорит, радоваться хочу, пока молодая.
– И что же она делает?
– Да что делает? Пошла в какую-то школу моделей, что ли. Я не очень понимаю, что они там делают, чему их учат. И учат ли вообще? На Дашку поглядишь – она спит, бывает, до полудня, потом приходит за полночь. «В школе была, у нас кастинг». Не знаю, что за школа такая. Даже уж и не спрашиваю.
– Распустила ты ее потому что, – вставил Мишка. – «Не спрашиваю». А я бы спросил!
– Ой, ну не надо только, – снова замахала на него Надя. – Он уж однажды спросил, – пояснила она мне. – Орал, орал на нее. И Дашка хороша – за словом в карман не полезет. Ругались так полдня, потом она дверью – хлоп. И три дня носу не казала. Я думала, с ума сойду. С тех пор уж не трогаем. И то, я уж думаю, бог с ним, с институтом, выйдет, может, замуж, как-нибудь обустроится. Она у нас девочка красивая...
– Кто красивая? – раздался сзади молодой свежий голос. – Ой, тетя Лиза! С приездом!
Мы обернулись. В дверях дальней комнаты, до того плотно закрытых, стояла прелестная высокая кукла с соломенными волосами ниже плеч и яркими голубыми глазищами. Коротенький халатик в розовую клеточку не скрывал ни сантиметра растущих, казалось, от самых ушей роскошных ног. Дашка. Я помнила ее примерно трехлетним пупсом, ковылявшим с мамой за ручку и пытавшимся отнять у Женьки какой-то совок. Потом Мишка еще присылал фотографии невыразительного подростка с блекло-серыми косичками, а тут – такая красотка! Вот ведь как чужие дети-то растут.
– Кто тут красивая, никаких вопросов быть не может! – ответила я. – Привет, Дашуня! Ну ты и выросла – не узнать. Я бы точно не узнала. Вот какие тут в Москве невесты-то ходят!
Последнее замечание было, конечно, несусветной глупостью с моей стороны, объяснимой только долгим перелетом и дурной головой. Женька, услышав, убил бы меня за такое на месте, чтобы не нарушала его privacy (как, кстати, это сказать по-русски?) и не вторгалась в личную жизнь. Но на Дашку, которая, очевидно, не отличалась такой суровостью нрава, мои сопливые восторги произвели неожиданно благоприятное впечатление.
– Ладно тебе, теть Лиз, – заулыбалась она, явно довольная. – Какая там красивая, я только встала, у меня и морда не накрашена, я и не причесалась-то толком.
Дашкино лицо больше всего напоминало яркий свежий персик, а волосы лежали по плечам блестящей волной. Я, честно говоря, не понимала, зачем вообще красить такую морду, но на всякий случай просто еще раз сказала девочке, что она чудесно выглядит.
– Хватит уже, будет тут задницей вертеть, – шуганула Дашку Надя. – Иди уже крась свою морду, да умывайся, я блины буду печь. Тебя только ждали, человек с дороги некормленый сидит, а ты все об одном.
Дашка фыркнула и исчезла в ванной. Я посмотрела на брата с женой.
– Слушайте, но какая у вас девица роскошная выросла! Просто обалдеть! Чего вы ее так шпыняете, я не пойму. С такими глазами она куда угодно поступит, как делать нечего.
– Поживешь тут с ней – поймешь, – перебил Мишка. – Именно что делать нечего. Ладно, хватит про Дашку, давай лучше мы вещи твои пока разберем.
– Ой, я же вам подарки привезла, – спохватилась я. – Где там мой чемодан?
– Успеешь с подарками-то, – Мишка встал и пошел в прихожую за чемоданом. – Жильцы твои уедут через неделю, раньше не получается. Пока у нас поживешь. Диван вот этот разложим, он широкий, тумбочку Надя поставит...
– Миш, да не беспокойся ты, я отлично размещусь. А с квартирой так. За сколько она сдавалась?
– Шестьсот долларов.
– Вот, Миш, я тебя выставила, я тебе эти деньги отдам. Пока за месяц, а там видно будет, как поживу. Договорились?
– Да ты что, Лиз! – замахал на меня руками Мишка. – С ума ты сошла! Какие деньги? Это твоя квартира, ты и живи, мы и так вам за нее благодарны...
Я в это время успела вынуть из кошелька шестьсот долларов и аккуратно засунула их за стеклянную створку шкафа. Очень хорошо. За месяц я ему отдам, а там действительно видно будет. Главное, он сейчас сам все сказал – и что квартира моя, и что благодарны... Всегда проще, когда человек сам понимает, как обстоят дела, и отношения меньше портятся, и вообще. А теперь можно приступить к раздаче подарков.
С подарками Мишке и Наде у меня при выборе никаких вопросов не возникало. Мишке я купила пару галстуков и тонкий пуловер, Наде – пару кашемировых свитеров. Все хорошее, дорогое, из магазинов на Пятой авеню, выбирала, как себе, и ни секунды не сомневалась в результате. А вот с подарком Дашке пришлось помучиться. Одежда и обувь отметались сразу, потому что я не знала ее размеров, украшения дарить как-то пошло... В конце концов я поймала молоденькую продавщицу в «Бергдорф Гудмане» и заставила ее выбрать нечто, что бы она сама хотела получить в подарок. Она, недолго думая, притащила мне здоровую сумку ярко-фиолетового цвета, всю в карманчиках, пряжечках и свисающих отовсюду ремешках, утверждая, что именно это и есть мечта всех прогрессивных девушек Нью-Йорка и окрестностей. Стоила эта девичья мечта, прямо скажем, немало, но я все равно ее купила, потому что мне надоело метаться в бесплодных поисках, хотя сомнения оставались. И теперь, при виде Дашки, такой розовой и белокурой, они проснулись и зашевелились снова. Вдруг ей не понравится? Я сама, например, не вышла бы с такой сумкой на улицу ни за какие коврижки, а тут ведь ее не обменять... Дура я все-таки, зачем послушалась глупую продавщицу...
Мои сомнения прервал восторженный девичий визг.
– А-а-а! Тетя Лиза! Какая сумка-а! Вау! Настоящий «Моторсайкл Ледикс»! «Баленсиага»! Это твоя? Можно потрогать?
Я не поняла, при чем тут ледяной мотоцикл, но на душе полегчало.
– Нет, Дашунь, это не моя. Это я тебе привезла. Нравится?
– Нравится! Ты что! Это же... Да это же отпад! Я ее обожаю! Это сейчас самый писк, такой ни у кого нет, ее только недавно в самом «Глянце» напечатали! Девчонки поумирают! Ой, я с ума сойду! Спасибо, спасибо огромное!
Дашка схватила сумку и унеслась к себе в комнату – крутиться перед зеркалом. Ну ладно, продавщица, не даром свой хлеб ешь. Угодила.
Потом мы опять что-то ели, потом Надя принесла блины и мы ели их, а потом я почувствовала, что если сейчас же не лягу, то усну прямо сидя с блином во рту. Дашка благородно (или благодарно) уступила мне свою изолированную комнату, чтобы мне не лежать на проходе. Я, качаясь, добрела туда, рухнула на всклокоченную девичью постель, покрытую каким-то розовым пледом, и основательно отключилась.
Когда я проснулась, в комнате было полутемно, и я не сразу сообразила, где нахожусь. Щеку что-то колет, вокруг пахнет сладкой гадостью, обстановка незнакомая. Не сразу, но все же удалось вспомнить, что я в Москве, у Мишки, и сплю, обожравшись блинов, на кровати собственной племянницы. Какая все-таки Дашка красавица выросла... А ведь ничто, как говорится, не предвещало. Здорово, наверное, когда у тебя такая дочка. Жалко, что у меня не девочка. Вернее, жалко, что у меня, кроме Женьки, еще и девочки нет. Хотя при вновь открывшихся обстоятельствах это, скорее всего, только к лучшему.
Вспомнив окончательно обо всех своих обстоятельствах, я сделала вялую попытку почувствовать себя униженной и оскорбленной, но у меня как-то не получилось. Американская жизнь со всеми ее проблемами ушла куда-то далеко-далеко, осталась в другом полушарии и выплывала, как нечто отвлеченное, произошедшее не со мной, а с кем-то другим, вроде книжного персонажа. Ну да, жила-была одна такая тетка, муж ее обманул, а она, не будь дура, наняла адвоката, оттяпала у мужа кучу денег, чтоб неповадно было, и удрала на край света навещать родственников. Хорошо, но при чем тут я? Я, такая вся из себя прекрасная, богатая и благополучная американская тетушка, просто соскучилась и приехала в Москву погостить у давно не виденного двоюродного брата с семьей...
Кстати, где родственники-то? И вообще, что здесь у нас происходит, утро или вечер? Я поднесла к глазам руку с часами и с трудом разглядела в полутьме стрелки на циферблате. Половина восьмого. Половина восьмого – чего? Нет, наверное, все равно надо встать и разобраться на месте.
Я осторожно – вдруг все тоже спят – высунулась за дверь. Там располагалась гостиная, в которой мы ели блины, или как уж они эту комнату называют, но в ней тоже было темно и, похоже, пусто. Интересно, куда все подевались?
Медленно, плохо ориентируясь в чужой полутемной комнате, я пошла на поиски жизни. Не сделав и трех шагов, наткнулась на что-то жесткое, не иначе, стул. Он с грохотом упал, я чертыхнулась. Тут же послышались шаги, и надо мной вспыхнул свет.
– Теть Лиза, что с тобой?
Дашка.
– Да нет, ничего особенного. Налетела, как дура, на стул в темноте. Я вас разбудила?
Она рассмеялась.
– Да ты что? У нас вечер только, до сна еще далеко. И потом, мамы с папой вообще нет, они на дачу уехали, я одна на кухне сижу.
– На дачу?
– Ну да, сегодня же суббота, они всегда на выходные ездят, а вчера остались, тебя ждали. А потом ты заснула, и мама говорит, ты устала с дороги, все равно спать будешь, а там у них картошка не посажена или огурцы какие-то, а если не посадить, то все завянет, а на той неделе у мамы в школе экзамены начнутся, не выберешься. В общем, я не очень поняла, почему надо срочно на дачу, но они завтра вечером вернутся. А тебя пока буду я развлекать. Ты чего хочешь?
– Писать, – честно ответила я. – Потом умыться. Потом... кофе, наверное. Или не знаю, если вечер, то для кофе вроде поздно... Но главное – писать и умываться.
Дашка была явно обескуражена моим ответом.
– Нет, я имела в виду – может, мы пойдем Москву смотреть. Кремль там, еще чего-нибудь.
– Мы обязательно пойдем Москву смотреть, только я сначала умоюсь.
Приведя себя в порядок и все-таки выпив щедро разведенного Дашкой растворимого кофе, без которого организм ни в какую не желал просыпаться и функционировать, я более-менее пришла в себя.
– Ты правда можешь со мной по городу погулять? – спросила я Дашку.
– Конечно, – с готовностью согласилась она. – Я все тебе покажу. Я и маме обещала.
При этом Дашка искоса поглядела на лежащий перед ней на столе мобильный телефончик.
– Даш, ты имей в виду – я вообще-то тут родилась и выросла, кое-чего помню. А не помню, так знаю, как спросить. В общем, не потеряюсь. Это я к чему? Если у тебя какие-то свои дела есть, или просто неинтересно малознакомую тетку по городу таскать только потому, что мама поручила, ты спокойно можешь не напрягаться, ладно? По-честному. То есть я с удовольствием с тобой бы походила, но усложнять тебе жизнь мне совершенно не хочется. Я прекрасно понимаю, что тебе и без меня есть, чем заняться. А маме я сама, если надо, объясню.
– Да нет, теть Лиз. Ничего такого даже. Я тоже с большим удовольствием с тобой пойду. Только... Давай завтра, ладно? А то сегодня девочки потанцевать собирались, и я...
– Господи, Даш, да конечно. Я так и так сегодня никуда идти не хотела, поздно ведь.
– Ну и чудненько. Тогда я побегу. Ты ведь тут справишься?
– Справлюсь, конечно. Только простыню с полотенцем мне выдай. И покажи, как диван раздвигать.
– А не надо диван. Мама сказала, чтобы ты, пока их нету, у них в комнате спала. А то я приду, разбужу тебя на этом диване.
Тут до меня дошло, что девушка собирается уходить из дома на ночь глядя, а Москва, как всем известно, город, небезопасный даже днем.
– Даш, а как ты-то сейчас пойдешь? Поздно ведь, вон, почти стемнело. Ты тоже на машине?
– Если бы. От моих дождешься... Нет, я тачку поймаю. Теть Лиз, а Женька ваш машину водит?
– Конечно. В Америке без этого нельзя. Как шестнадцать исполнилось, так и водит.
– Круто. И машина у него своя?
– Ну да. Не на моей же ему ездить.
– И у тебя своя? И у дядь-Коли?
– Да. Но, Даш, это не роскошь, это просто жизнь. Там без машины вообще никуда не доберешься.
– А какая у Женьки машина?
– Я и не помню уже. «Тойота»? Или «Хонда»? Японская какая-то, а что?
– Так... Здорово. Я бы тоже от машинки не отказалась... Сесть так – ж-жж! Круто. Особенно если бы джип...
– Да ну. Они здоровые, неудобные. Это если детей много или дороги плохие, а в городе-то... Только с парковкой мучиться.
– Нет, ну ты что... Джип – это классно. У нас у одной девочки есть... Она даже на тротуар въезжает, как нефиг делать. Кайф. Все, я побегу, мне еще собираться...
Через сорок минут Дашка, одетая в короткие джинсы, открытую майку, усыпанную блестками, и босоножки на таких шпильках, что непонятно было, как она на них стоит, направилась на выход. На боку у нее висела новая сумка, а лицо она накрасила так, что выглядела старше лет на десять. С волосами она тоже что-то сделала, и они не лежали больше по плечам шелковой волной, а топорщились какими-то прилизанными прядями. Но мое-то какое дело? Что я вообще понимаю? Я не стала ничего ей говорить, а просто пожелала удачного вечера.
– Ага. Спасибки. Я побежала, целую.
На пороге остановилась и стала копаться в сумке, что-то вспомнив.
– Теть Лиз, вот на всякий случай мой номер. Если что – звони.
Вытащила листочек, поскребла по нему карандашиком, сунула мне в руку. И исчезла.
Оставшись одна, я побродила по квартире, приглядываясь к обстановке. Кухня, прихожая, гостиная со смежной Дашкиной комнатой, из прихожей – отдельная родительская. Тесновато, конечно. То есть втроем-то нормально, а вот еще один человек – и уже не повернешься. Хорошо, что я через неделю переберусь к себе.
Пользуясь временным одиночеством, я залезла под душ, вымылась, раскопала в чемодане свой халат и какие-то житейские мелочи. Разбирать все вещи мне не хотелось, попробую пожить в походном режиме.
Потом я постелила себе в Мишки-Надиной комнате, пожевала на кухне салатиков прямо из банки (хорошо, что Надя не видит), нашла в шкафу детективчик в мятой яркой обложке, забралась в кровать и стала читать. Сюжет был острый, но какой-то рваный, отовсюду почему-то ни к селу ни к городу падали трупы и вылезали дурацкие мопсы, странице на тридцатой я окончательно запуталась, кто кого убил и кто кому теща, и незаметно для себя снова заснула, даже не выключив лампочку над головой.
Таким образом, благодаря детективу следующее мое пробуждение состоялось при свете. На часах было без четверти четыре, но, поскольку за окном явно наблюдалась темнота, я быстро догадалась, что это ночь. Погасила лампочку, закрыла глаза и попыталась заснуть снова. Не вышло. Нечего было спать весь день, так тебе и надо.
Вдруг я услышала тихий металлический звон и шорох открывающейся двери. Под дверью в щелке появилась полоска света, и зацокали каблучки. Дашка вернулась со своих танцулек. Ничего себе. Пожалуй, Мишка с Надей не зря переживают... Хотя чего страшного-то, одернула я себя. Взрослая девушка, девятнадцать лет, живет, как хочет. Кого она должна спрашивать, до которого часу ей можно танцевать? Женька вообще уже несколько лет, как поступил в университет, живет в другом городе, я его и вижу-то, хорошо, если три раза в год, какие уж тут поздние возвращения. Но какой-то странный осадок остался.
Терзаемая то ли загадочным осадком, то ли банальным джет-лагом, я проворочалась с боку на бок еще часа три и совсем уж было собралась вставать, как почему-то неожиданно снова заснула. То есть это стало понятно потом, когда я открыла глаза, а на часах было без двадцати двенадцать, и в комнату светило яркое солнце. Елки-палки, Дашка, небось, меня ждет, мы же собирались Москву смотреть.
Я поднялась и поскакала в ванную. Попутно выяснилось, что никто никого не ждет, потому что Дашка спит себе в своей комнате сном младенца, что, впрочем, неудивительно. Так что в ванной я уже не спешила.
Когда я допивала свою первую чашку кофе – растворимого, гадость страшная, надо непременно купить нормального кофе, – на кухню выползла помятая Дашка в халатике. Впрочем, она даже после бурной ночи выглядела на зависть. Легкие синяки под глазами – и все, если не знать, когда она легла, так и не догадаешься. Эх, где мои девятнадцать лет?
– Доброе утро, теть Лиз, – Дашка ухитрялась зевать и улыбаться одновременно.
– Привет. Кофе будешь?
– Не, спасибо, я лучше чаю. Вот только умоюсь.
Дашка скрылась. Я включила чайник, достала еще одну чашку. Вернувшаяся Дашка взяла с подоконника маленький чайничек, заглянула в него, долила кипятку, взболтала и наклонила над чашкой. Из чайничка полилась тоненькая светло-желтая струйка.
– Даш, что ты делаешь? Давай я тебе нормальный чай заварю?
Она махнула рукой.
– Да он хороший, теть Лиз. Я только вчера вечером заварила.
Жидкость в ее чашке напоминала цветом что угодно, только не чай.
– Да где он хороший, смотри – и цвета-то нет.
– Так это ж зеленый чай, он всегда такой.
Посрамленная, я замолчала. Налила себе вторую чашку кофе. Зеленый чай. А я тут лезу, как из деревни, так мне и надо. Не то чтоб я никогда не видела зеленого чая, я просто не понимала, как его можно пить. Особенно с утра. Бурда бурдой. В нем, говорят, и кофеина-то никакого нет.