Ныне дом у меня в упадке,
Кто куда разбежались люди, —
Разлетелись, как звезды в небе…
Лишь один остался мне верным —
Бескорыстный раб Бао Юн.
Он давно мне исправно служит,
Не скажу, чтобы был сноровист,
Но зато и правдив и честен… Если б
Вы его приютили,
Заработать на пищу дали, —
Оправдалась бы поговорка:
«Любишь дом — и ворона на доме
Не останется без вниманья»[54].
Безгранично Вас уважая,
Посылаю письмо с почтеньем,
После новым его дополню,
А пока на этом кончаю…
 
   Засим низко кланяюсь, ваш младший брат Чжэнь Инцзя».
   Прочитав письмо, Цзя Чжэн усмехнулся.
   — У нас и так избыток людей, а тут еще одного прислали. И отказать неудобно. — Он приказал привратнику: — Позови этого человека ко мне! Придется найти для него какое-нибудь дело.
   Привратник вышел и вскоре привел Бао Юна.
   — Мой господин шлет вам привет, — сказал слуга. — И я, Бао Юн, тоже вам кланяюсь. — И он трижды стукнулся лбом об пол.
   Цзя Чжэн справился о самочувствии Чжэнь Инцзя и внимательно посмотрел на Бао Юна.
   Это был малый ростом более пяти чи, широкоплечий, с густыми бровями, большими глазами навыкате, широким лбом и длинными усами. Вид у него был суровый и мрачный.
   — Ты давно служишь в семье Чжэней или только последние годы? — спросил Цзя Чжэн.
   — Всю жизнь, — ответил Бао Юн.
   — А сейчас почему ушел?
   — Я не по своей воле ушел, господин меня упросил. Сказал, что у вас я буду все равно что у него в доме, — объяснил Бао Юн. — Потому я к вам и пришел.
   — Твоему господину не следовало заниматься делами, которые до добра не доводят, — укоризненно произнес Цзя Чжэн.
   — Не мне судить господина, — ответил Бао Юн. — Одно могу сказать, пострадал он из-за своей чрезмерной порядочности и доброты.
   — Это хорошо, что он порядочный, — заметил Цзя Чжэн.
   — Но из-за честности его и невзлюбили, — ответил Бао Юн, — и при первой же возможности ввергли в беду.
   — В таком случае Небо не отвернется от него! — произнес Цзя Чжэн, — я уверен!
   Бао Юн хотел еще что-то сказать, но Цзя Чжэн его снова спросил:
   — Это правда, что молодого господина в вашей семье тоже зовут Баоюй?
   — Правда!
   — Как он? Усерден? Стремится служить? — поинтересовался Цзя Чжэн.
   — С нашим молодым господином произошла странная история, — принялся рассказывать Бао Юн. — Характером он в отца. Скромный, честный, но с самого детства любил играть только с сестрами. Сколько его за это ни били, как ни наказывали — ничего не помогало. В тот год, когда наша госпожа ездила в столицу, он заболел и едва не умер. Отец чуть с ума не сошел от горя и, потеряв всякую надежду, стал все готовить к похоронам. Но, к счастью, молодой господин неожиданно выздоровел. Он рассказал, будто ему привиделось во сне, что он проходит под какой-то аркой, там его встречает девушка и ведет в зал, где стоят шкафы с книгами. Потом вдруг он очутился в комнате со множеством девушек; одни на его глазах превращались в бесов, другие становились скелетами. Он перепугался, стал плакать, кричать. Тогда-то отец и понял, что мальчик приходит в себя. Позвали докторов, стали его лечить, и он постепенно поправился. После этого отец разрешил ему играть с сестрами. Но мальчик совершенно изменился: отказался от всяких игр, стал усердно заниматься и не поддавался дурному влиянию. Мало-помалу он приобрел знания и сейчас помогает отцу в хозяйственных делах.
   — Ладно, иди, — после некоторого раздумья произнес Цзя Чжэн. — Как только представится возможность, я дам тебе какое-нибудь дело.
   Бао Юн почтительно поклонился и вышел. И больше мы о нем пока рассказывать не будем.
 
   Однажды, встав рано утром, Цзя Чжэн собрался в ямынь, как вдруг услышал, что люди у ворот говорят так громко, словно хотят, чтобы он их услыхал. Решив, что произошло нечто такое, о чем им неловко докладывать, Цзя Чжэн подозвал привратника и спросил:
   — О чем это вы там болтаете?
   — Не смею вам рассказать, — промолвил привратник.
   — Почему? Что случилось?
   — Открываю я утром ворота, а на них листок с непристойными надписями, — ответил привратник.
   — Глупости! — не вытерпел Цзя Чжэн. — Что же там написано?
   — Всякие грязные выдумки о монастыре Шуйюэ, — ответил привратник.
   — Ну-ка, дай взглянуть, — распорядился Цзя Чжэн.
   — Я не смог сорвать листок, очень крепко приклеен, — развел руками привратник. — Велел соскоблить, но прежде переписать все, что там написано. А только что Ли Дэ сорвал такой же листок с других ворот и принес мне. Это чистая правда! Поверьте!
   Он протянул Цзя Чжэну листок и тот прочитал:
 
«Ракушка» и «запад», «трава» и «топор»…[55]
Весьма еще юн по годам,
К монахиням в роли смотрителя он
Недаром повадился в храм!
Куда как неплохо бывать одному
Среди монастырских подруг:
Там песни, азартные игры, разврат, —
Поистине сладкий досуг!
Скажите: когда непочтительный сын
Свершает такие дела,
Что скажет об имени добром Жунго,
Раскрыв эту тайну, молва?
 
   Цзя Чжэн задохнулся от возмущения, голова закружилась, в глазах потемнело. Он приказал никому не рассказывать о случившемся, велел тщательно осмотреть все стены дворцов Нинго и Жунго, после чего вызвал Цзя Ляня и спросил:
   — Ты проверял, как присматривают за буддийскими и даосскими монахинями, которые живут в монастыре Шуйюэ?
   — Нет, — ничего не подозревая ответил Цзя Лянь, — этим занимается Цзя Цинь.
   — А под силу ему такое дело? — крикнул Цзя Чжэн.
   — Не знаю, — робея, произнес Цзя Лянь, — но, видимо, он что-то натворил!
   — Вот, полюбуйся! — вскричал Цзя Чжэн, протягивая Цзя Ляню листок.
   — Ну и дела! — воскликнул тот, пробежав глазами написанное.
   Вошел Цзя Жун и протянул Цзя Чжэну конверт, на котором значилось: «Второму господину из старших, совершенно секретно».
   В конверте оказался листок, точно такой, какой был на воротах.
   — Пусть Лай Да возьмет несколько колясок и немедленно привезет сюда всех монашек из монастыря Шуйюэ! — гневно произнес Цзя Чжэн. — Только монашкам ни слова! Скажите, что их вызывают ко двору.
   Лай Да ушел выполнять приказание.
   Надо сказать, что одно время молодые монашки находились под неусыпным надзором старой настоятельницы и с утра до вечера читали молитвы и сутры. Но после того как Юаньчунь навестила своих родных, за монашками перестали следить, и они разленились. К тому же повзрослели и уже не были такими наивными. Что же до Цзя Циня, то он прослыл легкомысленным и большим любителем женщин. Он попытался было соблазнить Фангуань, но это ему не удалось, и он устремил свои помыслы к другим монашкам: буддийской Циньсян и даосской Хаосянь. Они были необыкновенно хороши, Цзя Цинь все время вертелся возле них, а в свободное время даже учил музыке и пению.
   И вот в середине десятого месяца, получив деньги на содержание монашек, Цзя Цинь решил повеселиться и, приехав в монастырь, нарочно тянул с раздачей денег, а затем сказал:
   — Из-за ваших денег я задержался и в город уже не успею. Придется заночевать здесь. Сейчас холодно, и хорошо бы немного согреться. Я привез фруктов и вина, не повеселиться ли нам?
   Послушницы обрадовались, накрыли столы, даже пригласили настоятельницу. Одна Фангуань не пришла.
   Осушив несколько кубков, Цзя Цинь выразил желание поиграть в застольный приказ.
   — Мы не умеем! — закричала Циньсян. — Давайте лучше в угадывание пальцев! Кто проиграет, тому пить штрафной кубок! Это куда интересней!
   — Сейчас еще рано, едва миновал полдень, поэтому пить и шуметь непристойно, — заметила настоятельница. — Давайте выпьем еще немного и разойдемся. А вечером будем пить сколько вздумается. Кто хочет составить нам компанию, пусть приходит!
   Неожиданно прибежала запыхавшаяся монашка:
   — Скорее расходитесь! Приехал господин Лай Да!
   Монашки быстро убрали столы и велели Цзя Циню спрятаться.
   — Чего испугались, я же вам деньги привез! — крикнул Цзя Цинь, уже успев хватить лишнего. И тут на пороге появился Лай Да. Он сразу смекнул, в чем дело, но волю гневу не дал, памятуя наказ Цзя Чжэна все сохранить в тайне.
   — Как, и господин Цзя Цинь здесь? — спросил он, как ни в чем не бывало.
   — Что вам угодно, господин Лай Да? — спросил тот, выйдя навстречу управляющему.
   — Очень хорошо, что вы здесь, — невозмутимо ответил Лай Да. — Велите монашкам побыстрее собраться и ехать в город — таков указ государыни.
   Цзя Цинь приступил было к Лай Да с расспросами, но тот лишь сказал:
   — Некогда! Время позднее, надо спешить!
   Монахини сели в коляски. Лай Да поехал верхом впереди. Но об этом рассказывать мы не будем.
 
   Узнав о случившемся, Цзя Чжэн был вне себя от гнева. Он даже не поехал в ямынь, а сидел у себя в кабинете и беспрестанно вздыхал. Цзя Лянь стоял у дверей, не осмеливаясь ни войти, ни удалиться.
   Неожиданно вошел привратник и доложил:
   — Нынешней ночью в ямыне должен был дежурить господин Чжан, но он заболел, и прислали за нашим господином.
   Цзя Чжэн еще больше расстроился. Он с нетерпением ждал Цзя Циня, за которым послал Лай Да, а теперь ему придется дежурить в ямыне.
   — Лай Да уехал сразу же после завтрака, — сказал Цзя Лянь. — Монастырь Шуйюэ в двадцати ли от города, в оба конца, как бы он ни спешил, потребуется не меньше четырех часов. Поезжайте спокойно в ямынь, господин. Я велю взять монашек под стражу, а завтра вы на сей счет сделаете необходимые распоряжения. Цзя Циню пока ничего объяснять не надо.
   Цзя Чжэн поехал в ямынь, а Цзя Лянь пошел к себе. Он досадовал на Фэнцзе, которая в свое время порекомендовала Цзя Циня на должность смотрителя монастыря, но Фэнцзе болела, и Цзя Лянь не мог выместить на ней скопившийся гнев.
   Между тем слух о листках, расклеенных на воротах, распространился среди слуг, дошел он и до Пинъэр, а та не замедлила сообщить новость Фэнцзе.
   Фэнцзе всю ночь маялась от боли и чувствовала себя совершенно разбитой; кроме того, не давал ей покоя случай с Мяоюй в кумирне Железного порога.
   Когда же она услышала о листках на воротах, невольно вздрогнула и спросила:
   — А что там было написано?
   — Ничего особенного! — ответила Пинъэр. — Что-то о монастыре Пампушек.
   Фэнцзе и без того испытывала тревогу, а услышав, что дело касается монастыря Пампушек, пришла в смятение. Кровь бросилась ей в голову, она закашлялась и откинулась на подушку.
   — Госпожа, стоит ли так тревожиться? Речь идет о монастыре Шуйюэ! Я просто оговорилась.
   У Фэнцзе отлегло от сердца, и она вскричала:
   — Ну и дура же ты! Объясни толком, о каком монастыре речь? Пампушек или Шуйюэ?
   — Сначала мне послышалось, будто говорили о монастыре Пампушек, — отвечала Пинъэр, — но потом оказалось, что о монастыре Шуйюэ. А оговорилась я по рассеянности.
   — Ну конечно же о монастыре Шуйюэ! — согласилась Фэнцзе. — К монастырю Пампушек я не имею никакого отношения. А в монастырь Шуйюэ назначила смотрителем Цзя Циня. Верно, он присвоил себе часть денег, предназначенных монашкам.
   — Речь идет не о деньгах, — возразила Пинъэр, — а о грязных делишках.
   — Тут уж я совсем ни при чем, — оборвала ее Фэнцзе. — Куда ушел мой муж?
   — Он у господина Цзя Чжэна. Господин Цзя Чжэн очень рассержен, и господин Цзя Лянь не осмеливается уйти домой, — отвечала Пинъэр. — А я велела не поднимать шума, как только услышала, что дело приняло Дурной оборот. Не знаю, известно ли о случившемся госпожам. Господин Цзя Чжэн, говорят, велел доставить к нему монашек. Я послала служанок разузнать, в чем дело. А вы, госпожа, больны, и нечего расстраиваться по пустякам.
   Вернулся наконец Цзя Лянь. Лицо его так и пылало гневом, и Фэнцзе не решилась обратиться к нему с расспросами, сделав вид, будто ей ничего не известно.
   Не успел Цзя Лянь поесть, как за ним прибежал Ванъэр.
   — Вас зовут, второй господин, — сообщил он. — Возвратился Лай Да.
   — А Цзя Цинь тоже приехал? — осведомился Цзя Лянь.
   — Приехал.
   — Передай Лай Да, что господин Цзя Чжэн на дежурстве в ямыне, — распорядился Цзя Лянь. — Монашек пусть разместят в саду, а завтра господин повезет их ко двору. Цзя Циню скажи, чтобы ожидал меня во внутреннем кабинете.
   Идя в кабинет, Цзя Цинь заметил, что слуги о чем-то возбужденно переговариваются. Ничто не говорило о том, что монашек собираются везти ко двору. Цзя Цинь попытался разузнать, зачем его вызвали, но в ответ не услышал ничего определенного.
   Цзя Цинь терялся в догадках, когда из кабинета вышел Цзя Лянь. Цзя Цинь справился о его здоровье и спросил:
   — Не скажете ли, зачем государыня требует монашек во дворец? Мы так торопились! Хорошо, что я как раз нынче возил в монастырь деньги и не успел вернуться, так что мы приехали вместе с Лай Да. Вам, наверное, что-либо известно, дядюшка?
   — Мне? — оборвал его Цзя Лянь. — Полагаю, тебе известно больше, чем мне!
   Цзя Цинь ничего не понял, но продолжать расспросы не решился.
   — Нечего сказать! Хорошенькими делами ты занимаешься! — промолвил Цзя Лянь. — Господин Цзя Чжэн вне себя от гнева!
   — Я ничего плохого не сделал, — возразил изумленный Цзя Цинь. — Деньги в монастырь отвожу каждый месяц, монашки исправно читают молитвы.
   Поняв, что Цзя Цинь ничего не подозревает, и памятуя их дружбу в детстве, Цзя Лянь покачал головой и сказал:
   — Дурень ты! Бить тебя надо! Вот, погляди!
   Он вытащил из-за голенища сорванный с ворот листок и сунул Цзя Циню. Тот прочел и позеленел от страха.
   — Кто это мог сделать? — вскричал он. — Кто хочет меня погубить? Ведь я никогда никому не причинил зла! В монастырь ездил, чтобы отвезти деньги, раз в месяц, и подобными делами не занимался! Если господин Цзя Чжэн станет меня допрашивать и велит высечь, я умру от обиды! А моя мать! Ведь она убьет меня!
   Он бросился на колени перед Цзя Лянем.
   — Дорогой дядюшка! Спасите меня! — молил он, колотясь лбом об пол, и слезы катились из его глаз.
   «В подобных делах Цзя Чжэн особенно строг, и если узнает, что написанное на листке — правда, не миновать беды, — подумал Цзя Лянь. — А если эта история получит огласку?! Те, кто ее затеял, осмелеют, и неприятностей тогда не оберешься. Пока господин на дежурстве, надо посоветоваться с Лай Да, как быть. Если дело удастся замять, все кончится благополучно. Ведь свидетелей никаких нет».
   Приняв наконец решение, Цзя Лянь сказал:
   — Нечего меня морочить! Думаешь, я не знаю о твоих проделках?! Наберись решимости, и если тебя будут допрашивать, даже бить, стисни зубы и тверди, что ничего подобного не было! А теперь вставай, бессовестная тварь! Нечего ползать на коленях!
   Цзя Лянь приказал слугам позвать Лай Да и стал советоваться, что предпринять.
   — Господин Цзя Цинь устроил такое, что не знаю, как и рассказать, — промолвил Лай Да. — Приезжаю в монастырь, смотрю, они все там перепились. Все, что написано на бумажке, сущая правда!
   — Слышал?! — крикнул Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню. — Или скажешь, что Лай Да тоже на тебя клевещет?
   Цзя Цинь промолчал, лишь густо покраснел.
   Тогда Цзя Лянь тронул Лай Да за руку и промолвил:
   — Ладно, не губи его! Скажи, что Цзя Циня в монастыре не было. А сейчас уведи его и считай, что мы с тобой не виделись. Господина умоли не допрашивать монашек. Лучше продадим их, и делу конец. А потом купим других, если государыне вдруг понадобятся.
   Лай Да решил, что поднимать шум не стоит, ибо это не принесет господам ничего, кроме худой славы, и согласился.
   — Иди вместе с господином Лай Да, — приказал Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню, — и делай все так, как он прикажет.
   Цзя Цинь еще раз низко поклонился и вышел следом за Лай Да. А когда они с Лай Да отошли, еще раз отвесил ему поклон, до самой земли.
   — Уж очень непристойно вы ведете себя, молодой господин, — попенял ему Лай Да. — Не знаю, кого вы обидели, кто мог написать этот листок? Вспомните, с кем вы не в ладах!
   Цзя Цинь стал думать, но никого не мог заподозрить и понуро поплелся за Лай Да.
   Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

Глава девяносто четвертая

Матушка Цзя устраивает угощение и любуется цветами;
Цзя Баоюй теряет драгоценную яшму, и это предвещает несчастье
 
   Итак, Лай Да увел Цзя Циня, и за ночь ничего примечательного не произошло — все ждали возвращения Цзя Чжэна.
   Монашки были вне себя от радости, что снова попали в сад Роскошных зрелищ, и надеялись вдоволь там нагуляться, прежде чем их увезут во дворец.
   Но по непонятной для них причине Лай Да приказал старым служанкам их накормить и никуда не отпускать. Ничего не подозревая, девушки ждали утра. Служанкам было известно, что монашек собираются везти во дворец, но зачем, никто точно не знал.
   Цзя Чжэн задержался в ямыне, из двух провинций прислали отчеты о расходах на ремонт городских стен, и их необходимо было проверить. Поэтому Цзя Чжэн передал с нарочным, чтобы Цзя Лянь его не ждал, сам допросил монашек и принял необходимые меры.
   Цзя Лянь обрадовался прежде всего за Цзя Циня и подумал:
   «Делать все самому опасно, господин может заподозрить неладное. Надо посоветоваться с госпожой Ван, и тогда мое дело — сторона».
   Цзя Лянь отправился к госпоже Ван и стал ей все по порядку рассказывать:
   — Вчера второму старшему господину Цзя Чжэну показали листок, который был наклеен на воротах, и господин разгневался. Он велел доставить к нему Цзя Циня, а также монашек, чтобы с пристрастием допросить. Но времени у господина на всякие непристойные дела не хватает, поэтому он велел доложить вам и посоветоваться, как быть. Вот я и пришел попросить у вас указаний, госпожа!
   Госпожа Ван возмутилась.
   — Ну, что же это такое?! — вскричала она. — Цзя Циня нельзя считать членом нашего рода, если он ведет себя столь недостойно! Но и наклеивший этот листок отъявленный негодяй. Разве можно разглашать подобные вещи! А Цзя Циня ты допросил? Он и в самом деле виноват?
   — Допросить-то допросил, — отвечал Цзя Лянь. — Но подумайте сами, госпожа, разве он признается?! И все же я уверен, что ничего подобного он не посмеет сделать. Ведь он знает, что в любой момент государыня может потребовать послушниц к себе, разразится скандал, и тогда ему несдобровать! Выяснить правду не представляет труда, но что вы станете делать, если все подтвердится?
   — Где монашки? — спросила госпожа Ван.
   — В саду, под присмотром, — ответил Цзя Лянь.
   — Барышни знают?
   — Знают, что монашек хотят везти ко двору.
   — Вот и хорошо, — промолвила госпожа Ван. — Этих распутниц ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Я давно говорила, что от них надо избавиться, но меня не слушали! И вот что из этого получилось! Вели Лай Да расспросить девушек, есть ли у них семьи, и тщательно проверить все бумаги. Пусть потратят несколько лянов серебра, наймут лодку, а надежный человек отвезет их к родителям. Не лишать же всех монашеского сана из-за нескольких дрянных девчонок! Это — тяжкий грех. А передать их казенным свахам без выкупа, так те постараются на них заработать и продадут первому встречному. Цзя Циню нужно сделать выговор и строго-настрого запретить являться сюда, кроме как на большие праздники, молитвы и жертвоприношения. Пусть будет впредь осторожней и не попадается господину Цзя Чжэну под горячую руку, не то не сносить ему головы. В кладовые передай, чтобы не выдавали больше денег на монашек, а в монастырь Шуйюэ пошли человека, пусть объявит волю господина Цзя Чжэна: господ пускать в монастырь только для сожжения жертвенных денег на могилах предков, а так никого не принимать. А снова пойдут сплетни — выгоним и старых монахинь!
   Цзя Лянь слушал и поддакивал, а потом все приказания госпожи Ван передал Лай Да.
   — Так решила госпожа, — сказал он, — и ты должен исполнить все в точности! О выполнении доложишь мне, а я — госпоже! Когда вернется господин Цзя Чжэн, доложишь ему, как велела госпожа.
   — Госпожа наша поистине святая! — воскликнул Лай Да. — Она еще заботится об этих тварях, хочет дать им провожатого! Придется выбрать человека понадежнее, раз она так великодушна! Волю госпожи господину Цзя Циню объявите вы! А вот кто писал листок, выясню я, и он получит по заслугам!
   — Согласен! — кивнул Цзя Лянь.
   Он не мешкая сделал выговор Цзя Циню, а Лай Да поторопился увезти монашек и поступил так, как было приказано.
   Вечером со службы возвратился Цзя Чжэн, и Цзя Лянь с Лай Да доложили ему о том, как решено дело.
   Цзя Чжэн обычно старался избегать лишних хлопот и, выслушав их, только рукой махнул.
   Но на свете немало бесстыжих людей. Узнав, что из дома Цзя увезли монашек, они стали распускать всякие сплетни. Неизвестно, вернулись ли девочки домой, о дальнейшей их судьбе никто ничего не знал.
 
   Дайюй постепенно поправилась, и у Цзыцзюань убавилось хлопот. Прослышав, что монашек требуют ко двору, она, ничего не подозревая, пошла в дом матушки Цзя разузнать, в чем дело. Здесь она встретила Юаньян и принялась с ней болтать. Когда речь зашла о монашках, Юаньян удивленно воскликнула:
   — Впервые об этом слышу! Придется спросить у второй госпожи Фэнцзе!
   Пока они вели разговор, пришли две женщины из семьи Фу Ши справиться о здоровье матушки Цзя. Но та спала, и женщины, поговорив немного с Юаньян, ушли.
   — Зачем они приходили, — поинтересовалась Цзыцзюань. — Кто их прислал?
   — Надоели они нам! Все лезут со сватовством! — ответила Юаньян. — У них в доме есть девушка, так они носятся с ней, как с сокровищем, на все лады расхваливают старой госпоже: и красива она, и добра, и скромна, и обходительна, к тому же искусная рукодельница, знает грамоту, почтительна к старшим и со слугами хорошо ладит… Каждый раз одно и то же, слушать тошно! Сводницы паршивые! А старая госпожа охотно их слушает, да и Баоюя словно подменили: ведь он терпеть не может старух, а к этим относится терпимо — ну разве это не странно?! Скажи! Еще эти старухи рассказывали, будто у их барышни отбоя от женихов нет, но их господин всем отказывает, хочет дочь выдать в семью, подобную нашей. Своей болтовней они старую госпожу сбили с толку.
   Цзыцзюань задумалась, а потом с деланным равнодушием спросила:
   — Почему же старая госпожа не хочет сосватать эту барышню Баоюю, раз она ей нравится?
   Юаньян хотела ответить, но тут из внутренних комнат послышался голос:
   — Старая госпожа проснулась.
   Юаньян поспешила к матушке Цзя, а Цзыцзюань пошла в сад, размышляя дорогой: «Неужто в Поднебесной никого нет, кроме Баоюя?! И одна о нем мечтает, и другая, да и моя барышня с ума сходит! Вся душа ее в Баоюе. И болеет она из-за него. И так нельзя понять, кого сватают за него, а тут еще какая-то барышня Фу объявилась! Ну не напасть ли? Сердце Баоюя, я думаю, принадлежит моей барышне! А послушать Юаньян — так он любую готов полюбить. Если это правда, стоит ли нашей барышне думать о нем!»
   Постепенно мысли Цзыцзюань перешли на ее собственную судьбу, и она загрустила. Ведь неизвестно, что ее ждет. Уговаривать барышню забыть Баоюя — она, чего доброго, рассердится; а смотреть на ее мученья невыносимо тяжело.
   От всех этих дум Цзыцзюань не на шутку разволновалась и стала себя ругать: «О себе надо беспокоиться, а не о других. Если барышня Линь Дайюй и выйдет за Баоюя, характер у нее все равно не изменится, и мне легче не станет. Сам Баоюй как будто бы добрый, но у него, как говорится, глаза завидущие, а руки загребущие, он и меня не оставит в покое. Других утешаю, а сама не знаю покоя. Отныне буду заботиться только о барышне, остальное меня не касается!»
   При этой мысли на душе у девушки полегчало.
   Возвратившись в павильон Реки Сяосян, она увидела, что Дайюй сидит за своими стихами и что-то там исправляет.
   При появлении Цзыцзюань девушка подняла голову и спросила:
   — Ты где была?
   — Навещала подруг, — ответила Цзыцзюань.
   — К сестре Сижэнь не заходила?
   — А что мне там делать?
   «Зачем я ее об этом спросила?» — подумала Дайюй, раскаиваясь в своей неосторожности, и, поборов смущение, проговорила:
   — Да и мне, собственно, что за дело до этого! Налей лучше чаю!
   Цзыцзюань усмехнулась и пошла наливать чай. В этот момент в саду послышался шум. Цзыцзюань послала служанку выяснить, что случилось.
   Через некоторое время служанка вернулась и сказала:
   — Не так давно во дворе Наслаждения пурпуром засохло несколько яблонек, никто их не поливал. Но вчера на ветках появились бутоны. Так сказал Баоюй. Никто, разумеется, ему не поверил, а сегодня яблоньки расцвели, и все хотят посмотреть на такое чудо. Даже старая госпожа и госпожа Ван. Поэтому старшая госпожа Ли Вань велела служанкам подмести сад.
   Услышав, что старая госпожа собирается в сад, Дайюй быстро переоделась и велела Сюэянь:
   — Как только старая госпожа появится, немедленно скажи мне!
   Сюэянь вышла, но через мгновение снова вбежала:
   — Старая госпожа и госпожа Ван уже в саду, идите скорее, барышня!
   Дайюй погляделась в зеркало, поправила волосы и вместе с Цзыцзюань поспешила во двор Наслаждения пурпуром. Матушка Цзя сидела на кровати, где обычно спал Баоюй.