Постоял немного, согнувшись. Опять выпил воды. Намного лучше. Я ходил.
Ходил! Через полчаса ходьбы колени дрожали, но голова заметно прояснилась.
Я выпил еще воды и еще, много воды. Я почти плакал, когда пил.
Затем вернулся к койке. Прекрасная кровать. Ложе из розовых лепестков!
Самая лучшая кровать в мире. Чтобы полежать пару минут на этой кровати, я
бы отдал полжизни. Прекрасная мягкая кровать, прекрасный сон, прекрасные
смыкающиеся ресницы и звук дыхания, темнота и безразмерная подушка... Но я
ходил. Я был готов к разговору с кем угодно.
Дверь в кладовую была заперта. Стул был слишком тяжел для меня. Я снял
простыни с кровати, сдвинул в сторону матрац. Под ним была соединительная
рама с прицепленными к ней спиральными пружинами из черного металла дюймов
по девять длиной. Я начал работать с одной из них. Самая тяжелая работа в
моей жизни! Через десять минут у меня были два окровавленных пальца и
тяжелая, упругая отсоединенная пружина.
Я выпил воды, немного отдохнул, сидя на голых пружинах. Затем подошел к
двери и заорал:
- Пожар! Пожар! Пожар!
Было короткое и приятное ожидание. В коридоре послышались тяжелые
быстрые шаги, ключ неистово воткнулся в замок и резко повернулся.
Дверь распахнулась. Я прижался к стене за открытой дверью. Дубинку на
сей раз он держал в руке. Прекрасный маленький инструмент дюймов пяти в
длину, покрытый коричневой кожей. Его глаза на мгновенье задержались на
растрепанной кровати и начали шарить по сторонам.
Я захихикал - сумасшедший ведь - и ударил его. Пружина опустилась точно
в голову, и он упал на колени. Для надежности я стукнул еще разок. Он
застонал. Тогда я взял дубинку из его обмякшей руки. Он жалобно выл.
Я ударил его коленом по лицу. Колену было больно. Он мне не сказал,
было ли больно его лицу. Так как он еще выл, я ударил его дубинкой, и он
затих.
Я достал ключ из двери, закрыл ее изнутри и обыскал его карманы. Еще
ключи. Один из них подошел к двери в кладовку. Там висела моя одежда. Я
просмотрел содержимое карманов. Деньги из бумажника исчезли. Что ж,
пришлось подойти к человеку в белом халате. Он слишком много получает за
такую работу. И я без угрызения совести позаимствовал у него деньжат.
После чего с трудом взвалил его на койку, пристегнул руки и ноги ремнями и
втолкнул в рот пол-ярда простыни. У него был разбит нос. Я немного
постоял, чтобы убедиться, что он дышит. Мне его было жалко. Простой
усердный парень, который боится потерять работу и хочет еженедельно
получать деньги. Может быть, женат и есть дети. А все, чем он мог защитить
себя, - это дубинка. Очень плохо. Это казалось несправедливым. Я поставил
виски с какой-то примесью возле койки, куда он смог бы дотянуться, если бы
его руки не были привязаны к кровати.
Я потрепал его по плечу, почти плача над ним.
Вся моя одежда, даже кобура и пистолет, правда, без патронов, висели в
кладовке. Я оделся, помогая себе непослушными пальцами и сильно зевая.
Человек на кровати лежал спокойно. Я оставил его, присмиревшего, и
запер комнату.
Снаружи оказался широкий безмолвный коридор с тремя закрытыми дверями.
Ни звука не доносилось из-за них. Строго посередине коридора лежала
бордовая дорожка до самого холла с большой старомодной лестницей,
грациозным изгибом, ведущей в полутемный нижний холл, покрытый толстыми
цветными коврами. Двустворчатая дверь из цветного стекла была выходом из
нижнего холла. Никаких звуков.
Старый дом, такие сейчас уже не строят. Он, возможно, стоит на тихой
улице, перед ним разбит цветник, а сбоку стоит беседка, увитая розами.
Строгий и тихий дом под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, никого
не касается, а уж кричать громко здесь просто не позволяют.
Я уже было сделал первый шаг по лестнице, как раздался кашель. Он
заставил меня быстро осмотреться, и я увидел в холле, слева от меня,
приоткрытую дверь. Я на цыпочках подошел к ней и стал ждать. Свет падал
мне на ноги. Человек снова кашлянул. Глубокий кашель звучал мирно и
расслабленно. Это меня не касалось. Мне надо было выбраться отсюда. Но
любой человек, чья дверь в этом доме была открыта, интересовал меня.
Покашливал, наверное, человек уважаемый, перед которым надо снимать шляпу.
Я немного продвинулся в полосу света, зашелестела газета.
Я видел часть комнаты. Обставлена она была именно как комната, а не
камера. На темном комоде лежали журналы и шляпа. Окна с кружевными
занавесками, хороший ковер.
Взвизгнули пружины кровати. Тяжелый парень, солидный, как его кашель. Я
протянул руку и кончиками пальцев приоткрыл дверь на пару дюймов пошире.
Спокойно. Ничего в мире не было медленнее моей просовывающейся в щель
головы. Я видел теперь всю комнату, кровать, человека на ней,
переполненную окурками пепельницу, окурки на ночном столике и ковре.
Дюжина измятых газет по всей кровати. Одну из них перед огромным лицом
держала пара огромных рук. Я видел волосы над краем газеты. Густые,
кучерявые, темные, почти черные. Полоска белой кожи под ними. Газета
шевельнулась, я затаил дыхание. Человек на кровати не поднял глаз.
Ему не мешало бы побриться. Есть такие парни: только побрился и хоть
опять под бритву - вечная синева на скулах и бороде. А этого я видел
раньше, на Сентрал Авеню, в негритянском заведении "Флорианс". Я видел его
в кричащем костюме с мячами для гольфа, я видел его со стаканом сауэра в
руке. И я видел его с армейским кольтом, выглядевшим игрушкой в его
кулаке. Я видел кое-что из его работы.
Он снова закашлял, поерзал по кровати, зевнул и протянул руку в
сторону, чтобы взять с ночного столика потертую пачку сигарет. На кончике
большого пальца вспыхнул огонь. Нос, как выхлопная труба, выдал солидную
порцию дыма.
- А-х, - вздохнул он, и газета снова закрыла его лицо. Я оставил его в
покое и пошел к лестнице. Лось, мистер Мэллой, похоже, был в хороших
руках. Я спустился вниз. И здесь где-то рядом были люди: мужской голос
бормотал за закрытой дверью. Я подождал ответного голоса. Его не было.
Ага! Телефонный разговор. Я подошел поближе к двери и прислушался. Голос
был очень тих, ничего нельзя было разобрать. Наконец, после сухого щелчка,
наступила тишина. Пора было уходить подальше отсюда.
Поэтому я распахнул дверь и быстро шагнул в комнату.
Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень
профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами
внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный
стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной
книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой
назначений и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво
сидящего человека, обхватившего голову руками.
Пальцы зарылись в волосы цвета мокрого песка и такие гладкие, что
казались нарисованными на лысине. Я сделал еще три шага. Его глаза,
наверное, увидели, как движутся мои туфли. Он поднял голову и взглянул на
меня. Глубоко посаженные бесцветные глаза на пергаментном лице. Он опустил
руки на стол, отклонился назад и посмотрел на меня безо всякого выражения.
Затем его руки разошлись в беспомощном, но осуждающем жесте и одна из
них была очень близка к краю стола.
Я подошел еще на два шага и показал ему дубинку. Его указательный и
безымянный пальцы продолжали двигаться к краю стола.
- Звонок, - как можно убедительнее произнес я, - ничем вам не поможет.
Я положил вашего крутого парня поспать.
Его глаза стали сонными.
- Вы очень больны, сэр. Очень, очень больны. Вам еще не стоило
вставать.
- Правая рука! - потребовал я и слегка ударил по ней дубинкой. Она
свернулась, как раненая змея.
Я обошел стол, улыбаясь, хотя веселиться не было повода. У него в ящике
стола, конечно же, есть пистолет. У них всегда в столах есть пистолеты, но
они ими пользуются слишком поздно, если вообще успевают до них добраться.
Я достал его. 38-й автоматический, стандартная модель, похуже моего, но
патроны подходили. В ящике я не нашел их, пришлось доставать из пистолета
магазин. Человек немного пошевелился, глядя погрустневшими глазами.
- Может, на полу тоже есть кнопка? - спросил я. - Не стоит ее нажимать.
Именно сейчас я безжалостен. Любой, кто войдет, выйдет уже в гробу.
- На полу нет кнопки, - с едва заметным иностранным акцентом
откликнулся хозяин кабинета.
Я поменял обоймы в пистолетах. Моя пустая была теперь в его пистолете.
И я не забыл вытащить патрон из патронника его пистолета, а в своем один
патрон дослать в патронник. После этого я вернулся на другую сторону стола
и положил на него теперь уже бесполезный его пистолет. Захлопнув дверь,
повернул ручку замка и вернулся к столу. Сел на стул. Силы мои были на
исходе.
- Виски! - потребовал я.
Он развел руками.
- Виски, - повторил я.
Он подошел к шкафчику с лекарствами и достал плоскую бутылку с зеленой
эмблемой и стакан.
- Два стакана, - сказал я. - Я уже пробовал ваше виски.
Он принес два маленьких стакана и наполнил их.
- Сначала вы, - сказал я.
Он слабо улыбнулся и поднял стакан.
- За ваше здоровье, сэр, за его остатки, - он выпил. Я выпил следом и
поставил бутылку возле себя, ожидая, когда тепло дойдет до моего сердца.
Сердце начало сильно стучать. И снова в моей груди, а не повиснув на
шнурке ботинка.
- Мне приснился кошмар, - сказал я. - Глупости. Мне приснилось, что
меня привязали к койке, нашпиговали наркотиками и заперли в пустой
комнате. Я очень ослаб. Я спал, ничего не ел. Я был очень болен. Меня
огрели по голове и притащили туда, где описанное выше со мной проделали.
Им это доставило много хлопот. А я не такая уж важная персона.
Он ничего не ответил. Он наблюдал за мной. В его глазах угадывалось
раздумье. Ему, похоже, было интересно, сколько еще я проживу.
- Я проснулся в комнате, наполненной дымом, - продолжал я. - Это была,
конечно, галлюцинация, раздражение зрительного нерва или как там у вас это
называется. Вместо розовых змей я видел дым. Я заорал, и тут же вбежал
крутой парень и пригрозил мне дубинкой. Мне потребовалось немало времени,
чтобы подготовиться и отнять у него ее. Я взял у него ключи, надел свою
одежду и забрал свои деньги. И вот я здесь. Исцелен. Что вы сказали?
- Я не сделал никакого замечания, - откликнулся он.
- Но я хочу, чтобы вы его сделали, - сказал я. - Вижу, язык чешется,
так оно просится наружу. Эта штучка, - я потряс дубинкой, - хорошее
средство убеждения. Я вынужден был одолжить ее у вашего парня.
- Пожалуйста, отдайте мне дубинку, - сказал он с обворожительной
улыбкой палача, измеряющего рост своей жертвы в камере смертников. Немного
дружеская, немного отеческая и немного любопытная одновременно. Вы бы
полюбили эту улыбку, если бы у вас было достаточно времени до казни.
Я подержал дубинку на весу и уронил ее в его раскрытую ладонь.
- А теперь пистолет, - ласково сказал он. - Вы были очень больны,
мистер Марлоу. Я вынужден настаивать, чтобы вы вернулись в кровать.
Я смотрел на него.
- Я - доктор Зондерборг, - сказал он, - и я не хочу никаких
недоразумений.
Он положил дубинку на стол перед собой. У него была улыбка замороженной
рыбы. Его длинные пальцы шевелились, как умирающие бабочки.
- Пистолет, пожалуйста, - еще ласковее сказал он. - Я настоятельно
рекомендую...
- Который час, надзиратель?
Он немного удивился. Часы уже были на моем запястье, но они
остановились.
- Почти полночь, а что?
- Какой день?
- Конечно же, воскресенье, мой дорогой сэр.
Я старался думать и держал пистолет так близко от доктора, что он мог
бы попытаться схватить его.
- Прошло 48 часов. Не удивительно, что у меня были припадки. Кто привез
меня сюда?
Он уставился на меня, и его левая рука начала подбираться к пистолету.
Он, наверное, принадлежал к ассоциации блуждающих рук. Девочки могли бы с
ним неплохо провести время.
- Не заставляйте меня сердиться, - проговорил я. - Не заставляйте меня
утратить мои светские манеры и безупречный английский. Сейчас же
расскажите, как я сюда попал.
Он был мужественным. Он рванулся за пистолетом. А я отдернул руку и
положил ее на колени, еще крепче сжав пистолет.
Он покраснел, схватил бутылку виски, налил себе и быстро выпил. Глубоко
вздохнул, и брезгливая дрожь передернула его. Вкус виски ему не
понравился. Наркоманам не нравится спиртное.
- Как только вы выйдете отсюда, вас арестуют, - резко сказал он. - Вас
поместил сюда блюститель порядка.
- Блюститель порядка не сможет этого сделать.
Это его немного озадачило. Лоб наморщился. На желтоватом лице
отразилась тяжелая умственная работа.
- Взболтайте и налейте еще, - посоветовал я. - Кто поместил меня сюда?
Когда и зачем? Я очень зол сегодня. Я хочу танцевать в пене. Я слышу вопли
привидений, предвещающих смерть. Я еще никого не застрелил за всю неделю.
Говорите, говорите, доктор. Дерните струны древней скрипки, пусть польется
нежная музыка.
- У вас наркотическое отравление, - холодно сказал он. - Вы чуть не
умерли. Я должен был три раза давать вам дигиталис. Вы дрались, вы
кричали, вас надо было привязать, - его речь была такой быстрой, что,
казалось, слова сами выскакивали изо рта. - Если вы покинете мою клинику в
таком виде, у вас будут серьезные неприятности.
- Вы сказали, что вы доктор. Доктор-медик?
- Конечно. Я - доктор Зондерборг, как я уже сказал.
- Вы не кричите и не деретесь, когда у вас наркотическое отравление,
доктор. Вы просто лежите в коме. Проделайте еще и снимайте сливки,
пожалуйста. Меня интересует только они. Кто притащил меня в ваше веселое
заведение?
- Но...
- Никаких "но". Я сделаю из вас мокрую курицу, утоплю в бочке
мальвазии. Или предпочитаете другой сорт? Впрочем, я бы сам отказался
утопиться в вине. Шекспир знал толк в выпивке. Давайте примем еще
лекарства, - я взял его стакан и налил еще парочку порций. - Вперед,
Карлофф!
- Вас сюда поместила полиция.
- Какая полиция?
- Естественно, полиция Бэй Сити, - его беспокойные желтые пальцы
вертели стакан. - Вы же в Бэй Сити.
- О, а у полицейского было имя?
- Сержант Галбрейт. Он иногда патрулирует. В пятницу вечером Галбрейт
вместе с другим полицейским обнаружил вас на улице в полубессознательном
состоянии. И привел вас сюда, потому что было недалеко. Я подумал, что вы
- наркоман, принявший слишком большую дозу. Но, возможно, я ошибаюсь.
- Хорошая история. Не подкопаешься. Но зачем держать меня здесь?
Он развел беспокойными руками.
- Я говорил вам много раз, что вы были больны, да и сейчас еще не
здоровы. Что бы вы сделали на моем месте? Мне приказали.
- Тогда я должен вам заплатить.
- Конечно, - он пожал плечами. - Двести долларов.
Я немного отодвинулся вместе со стулом назад.
- Дешевле пареной репы. Попробуйте взять эти деньги.
- Если вы уйдете отсюда, - резко заявил он, - вас сразу же арестуют.
Я встал, наклонился к его лицу и проговорил в него:
- Не за то, что я уйду отсюда, Карлофф, не за то. Откройте стенной
сейф!
Он быстро встал.
- Вы зашли слишком далеко.
- Вы не откроете его?
- Скорее всего, я не открою.
- А я держу пистолет в руке.
Он улыбнулся, слабо и печально.
- Ужасный большой сейф, - сказал я. - Новый, наверное. А это -
прекрасный пистолет. Вы не откроете?
Ничего не изменилось в его лице.
- Черт возьми, - сказал я. - Когда у тебя в руке пистолет, то люди
делают все, что ты им скажешь. На этот раз не срабатывает, не так ли?
Он улыбался. В его улыбке было садистское удовольствие. Я оперся о
стол. Ноги скользнули назад. Мне становилось плохо.
Я шатался у стола, а он ждал, приоткрыв рот.
Я стоял, прислонившись к столу некоторое время, глядя ему в глаза.
Когда я рассмеялся, улыбка упала с его лица, на лбу выступил пот.
- Пока, - сказал я. - Отдаю вас в более грязные руки, чем мои.
Входная дверь была открыта, я вышел и оказался в цветнике, обнесенном
белым частоколом, и прошел через ворота. Дом оказался угловым. Холодная,
безлунная ночь приняла меня в свои влажные объятия.
Табличка на углу говорила, что это Дескансо Стрит. Дома светились
огнями. Сирен патрульных машин не слышно, На другом углу перекрестка
табличка с надписью "Двадцать третья улица". Я пробрался на двадцать пятую
и пошел в направлении к 800-м номерам. Номер 819 - дом Энн Риордан. Мое
убежище.
Я прошел уже довольно много, когда обнаружил, что все еще держу
пистолет в руке. Сирен не было.
Я продолжал идти. Воздух приводил меня в чувство, но спиртное
выветривалось, и мне становилось хуже. Вдоль улицы шли кирпичные дома,
обсаженные елками, что более соответствовало Сиэтлу, нежели Калифорнии.
В N_819 горел свет. Возле дома - крошечные белые ворота в высокой
кипарисовой изгороди. Перед домом высажены розы. Я подошел к двери.
Прислушался, прежде чем нажал кнопку звонка. Никаких сирен. Прозвенел
звонок, и через некоторое время я услышал голос в одной из тех
электрических штучек, которые позволяют разговаривать, не отпирая двери.
- Что вам угодно?
- Это Марлоу.
Может, у нее перехватило дыхание, а может, электрическая штучка
отрубилась. Дверь широко распахнулась, и мисс Энн Риордан стояла за ней в
бледно-зеленом свободном костюме, глядя на меня. Ее глаза были расширены
от испуга, а лицо при свете лампы на крыльце было неестественно бледным.
- Господи, - простонала она. - Вы выглядите, как отец Гамлета!
На полу гостиной лежал рыжевато-коричневый ковер, стояли розовые
стулья, камин из черного мрамора с высокой латунной подставкой для дров.
Высокие книжные шкафы вмонтированы в стену. За грубыми кремовыми
занавесками виднелись опущенные жалюзи.
В комнате не было ничего женского, не считая высокого зеркала.
Я полусидел-полулежал в глубоком кресле, положив ноги на стул. Я выпил
две чашки черного кофе, затем кое-чего покрепче, затем съел два вареных
яйца и гренок, а потом еще чашечку кофе с бренди. Все это я выпил и съел в
обеденной комнате, но в ней я ничего не запомнил. Я был снова в хорошей
форме, почти трезв, но желудок немного бунтовал.
Энн Риордан сидела напротив меня, обхватив подбородок изящной рукой.
Глаза спрятались в тени, отбрасываемой распущенными рыже-коричневыми
волосами. Она выглядела озабоченной. Кое-что я ей рассказал, но не все,
про Лося не рассказал.
- Я подумала, что вы пьяны, - сказала она. - Я думала, что вы
встретились с этой блондинкой и выпили, а потом пришли ко мне. Я думала...
Я не знаю, что я думала.
- Готов поспорить, вы не записали своих мыслей, - сказал я, оглядывая
комнату. - Даже если бы вам заплатили за то, о чем вы думали.
- У моего отца не было таких полицейских, - сказала она. - Не то что у
этого жирного бездаря, теперешнего шефа полиции.
- Ну, это не мое дело, - сказал я.
- У нас было немного земли в Дел Рей. Сплошной песок, отца обманули. Но
вдруг оказалось, что там нефть.
Я кивнул и выпил из прекрасного хрустального стакана. Не знаю, что там
было, но оно имело теплый приятный вкус.
- Здесь бы мог поселиться парень, - сказал я. - Прямо въехать сюда. Все
для него приготовлено.
- Лишь бы это был стоящий парень. И был кому-нибудь здесь нужен, -
сказала она.
- У вас нет дворецкого. Какой интим!
Она вспыхнула:
- А вы-то хороши. Вас били по голове, искололи наркотиками,
использовали лицо в качестве баскетбольного щита! Один Господь ведает, где
всему этому конец.
Я ничего не ответил. Я слишком устал.
- По крайней мере, - сказала она, - у вас хватило мозгов заглянуть в
папиросные мундштуки. Судя по вашему разговору на Астер Драйв, я подумала,
что вы упустили из виду все на свете.
- Эти визитки ничего не значат.
Ее глаза впились в меня.
- Вы сидите здесь и говорите мне после того, как вас зашвырнули в эту
клинику два подозрительных полицейских, чтобы научить вас не совать носа в
чужие дела? Этот психиатр - высококлассный бандит. Он выясняет
перспективы, доит мозги, а затем говорит крутым парням, где и как взять
драгоценности.
- Вы действительно так считаете?
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Я покончил со стаканом и
опять почувствовал усталость. Она не обратила на это внимания.
- Конечно же, я так думаю, - сказала она, - а также и вы.
- Думаю, вам немного посложнее.
Ее улыбка была уютной и едкой одновременно.
- Прошу прощения. Я забыла на мгновение, что вы - детектив. Этому делу
следовало бы быть сложным, не так ли? Полагаю, здесь просто какие-то
неприличные вещи, а дело само по себе простое.
- Я бы так не сказал.
- Хорошо. Я слушаю.
- Я не знаю. Просто думаю так. Могу ли я еще выпить?
Она встала.
- Знаете ли, вам надо хоть изредка пробовать воду, - она подошла и
взяла у меня стакан. - Этот будет последним.
Она вышла из комнаты, и кубики льда застучали о стакан. Я закрыл глаза
и стал слушать эти негромкие обыденные звуки. Если бы эти люди знали обо
мне столько же, сколько я знал о них, подозревая в преступленьях, то
пришли бы сюда искать меня. Вот была суматоха!
Энн вернулась со стаканом. Ее холодные пальцы коснулись моих. Я их
немного подержал, а потом нехотя отпустил, как утренний сон, когда солнце
светит в глаза, а вы находитесь в волшебной дымке.
Она покраснела, села в кресло и долго там устраивалась поудобнее.
Закурила, наблюдая за тем, как я пью холодную жидкость.
- Амтор - безжалостный парень, - сказал я. - Но я никак не могу в нем
разглядеть мозг ювелирной банды. Возможно, я заблуждаюсь. Если бы он им
был, и я бы знал еще что-то о нем, не думаю, что мне удалось бы выбраться
из этой лечебницы живым. Но Амтор все же чего-то побаивается. Он не вел
себя круто, пока я не заикнулся о невидимых надписях.
Она по-прежнему смотрела на меня.
- А были они там?
Я улыбнулся.
- Если и были, я-то их все равно не прочел.
- Интересный способ прятать компромат о человеке, не так ли? В
мундштуках. А если бы их никогда не нашли?
- Я думаю, суть в том, что Мэрриот чего-то боялся. А карточки после его
гибели были бы найдены. Полиция прочесала бы все карманы частым гребешком.
Одно беспокоит меня. Если бы Амтор был шефом банды, то нечего было бы
больше искать.
- Вы имеете в виду, если бы Амтор убил его? Но то, что знал Мэрриот от
Амтора, могло не иметь прямого отношения к убийству.
Я откинулся назад, уперся в спинку кресла, покончил с выпивкой и,
сделав вид, что я все это обдумываю, согласно кивнул. И сразу же возразил:
- Но ограбление имеет связь с убийством. А мы предполагаем, что Амтор
имел связи с грабителями.
В ее глазах появилась хитринка:
- Готова поспорить, вы чувствуете себя ужасно. Не хотели бы вы немного
поспать?
- Здесь?
Она покраснела до корней волос.
- Хорошая идея! А почему нет? Я не ребенок. Кому какое дело до того,
что я делаю, когда и как.
Я поставил стакан и встал.
- У меня сейчас один из редких приступов деликатности. Не отвезли бы вы
меня к ближайшей стоянке такси, если вы не очень устали? - сказал я.
- Вы же, черт побери, ничего не понимаете, - зло сказала она. - Вам
чуть не проломили голову и накачали черт знает какими наркотиками, и, я
полагаю, все, что вам надо - это хороший сон, чтобы подняться утром
посвежевшим и снова стать детективом.
- Я, думаю, лягу спать немного позже.
- Вам надо в больницу, чертов болван!
Я почувствовал, что дрожу.
- Послушайте, - сказал я. - У меня сегодня ночью не совсем ясная
голова, и я не думаю, что мне следует торчать здесь слишком долго. Я этим
людям не нравлюсь. И я ничего не смогу доказать, случись что. Все, что бы
я ни сказал, будет противозаконным, а закон в этом городе здорово подгнил.
- Это хороший город, - резко выкрикнула она, немного задыхаясь. - Вы не
можете судить...
- О'кей! Прекрасный город. Как Чикаго. Вы можете прожить там очень
долго и не встретить томми-ган [автомат Томпсона]. Конечно, это хороший
город. Он, возможно, не более продажный, чем Лос-Анджелес. Можно купить
только часть большого города, а город такого размера, как Бэй Сити, можно
купить целиком, в оригинальной упаковке и оберточной бумаге. Вот в чем
разница. И поэтому я хочу поскорее отсюда уехать.
Она встала, выставив вперед подбородок.
- Вы отправитесь спать немедленно. У меня есть свободная спальня и...
- Обещайте не запирать дверь в вашу комнату.
Она снова покраснела и закусила губу.
- Иногда я думаю, что вы лучше всех, - сказала она. - Но иногда я
думаю, что вы самый отъявленный негодяй.
- В любом случае, не отвезли бы вы меня к стоянке такси?
- Вы останетесь здесь, - отрезала она. - Вы больны.
- Я не настолько болен, чтобы у меня копались в мозгах, - сказал я с
отвращением и быстро отвернулся. Она быстро выбежала из комнаты, в два
шага достигнув коридора. Затем вернулась в длинном плаще поверх костюма и
без головного убора. Ее рыжеватые волосы выглядели так же безумно, как и
ее лицо. Она открыла дверь бокового выхода, ее шаги процокали по бетонной
дорожке, и раздался звук открываемого гаража. Дверка в машине открылась и
захлопнулась. Завелся мотор, и свет фар пробился через открытую боковую
дверь.
Я взял свою шляпу, выключил свет и обратил внимание на то, что на двери
английский замок. Я оглядел комнату и вышел, захлопнув дверь. Комната была
очень мила. В ней очень приятно было бы носить домашние тапочки. Я сел в
подъехавшую машину.
Энн Риордан всю дорогу выглядела злой, поджав губы. Она вела машину,
как фурия. Когда я вышел перед своим домом, она буркнула ледяным голосом:
"Спокойной ночи" и, развернувшись по центру улицы, исчезла из виду раньше,
чем я успел достать ключи из кармана. Дверь в подъезд закрывалась в 11. Я
отпер ее и прошел через пыльный вестибюль к лестнице. В лифте поднялся на
свой этаж. Там горел слабый мирный свет. Молочные бутылки стояли у
Ходил! Через полчаса ходьбы колени дрожали, но голова заметно прояснилась.
Я выпил еще воды и еще, много воды. Я почти плакал, когда пил.
Затем вернулся к койке. Прекрасная кровать. Ложе из розовых лепестков!
Самая лучшая кровать в мире. Чтобы полежать пару минут на этой кровати, я
бы отдал полжизни. Прекрасная мягкая кровать, прекрасный сон, прекрасные
смыкающиеся ресницы и звук дыхания, темнота и безразмерная подушка... Но я
ходил. Я был готов к разговору с кем угодно.
Дверь в кладовую была заперта. Стул был слишком тяжел для меня. Я снял
простыни с кровати, сдвинул в сторону матрац. Под ним была соединительная
рама с прицепленными к ней спиральными пружинами из черного металла дюймов
по девять длиной. Я начал работать с одной из них. Самая тяжелая работа в
моей жизни! Через десять минут у меня были два окровавленных пальца и
тяжелая, упругая отсоединенная пружина.
Я выпил воды, немного отдохнул, сидя на голых пружинах. Затем подошел к
двери и заорал:
- Пожар! Пожар! Пожар!
Было короткое и приятное ожидание. В коридоре послышались тяжелые
быстрые шаги, ключ неистово воткнулся в замок и резко повернулся.
Дверь распахнулась. Я прижался к стене за открытой дверью. Дубинку на
сей раз он держал в руке. Прекрасный маленький инструмент дюймов пяти в
длину, покрытый коричневой кожей. Его глаза на мгновенье задержались на
растрепанной кровати и начали шарить по сторонам.
Я захихикал - сумасшедший ведь - и ударил его. Пружина опустилась точно
в голову, и он упал на колени. Для надежности я стукнул еще разок. Он
застонал. Тогда я взял дубинку из его обмякшей руки. Он жалобно выл.
Я ударил его коленом по лицу. Колену было больно. Он мне не сказал,
было ли больно его лицу. Так как он еще выл, я ударил его дубинкой, и он
затих.
Я достал ключ из двери, закрыл ее изнутри и обыскал его карманы. Еще
ключи. Один из них подошел к двери в кладовку. Там висела моя одежда. Я
просмотрел содержимое карманов. Деньги из бумажника исчезли. Что ж,
пришлось подойти к человеку в белом халате. Он слишком много получает за
такую работу. И я без угрызения совести позаимствовал у него деньжат.
После чего с трудом взвалил его на койку, пристегнул руки и ноги ремнями и
втолкнул в рот пол-ярда простыни. У него был разбит нос. Я немного
постоял, чтобы убедиться, что он дышит. Мне его было жалко. Простой
усердный парень, который боится потерять работу и хочет еженедельно
получать деньги. Может быть, женат и есть дети. А все, чем он мог защитить
себя, - это дубинка. Очень плохо. Это казалось несправедливым. Я поставил
виски с какой-то примесью возле койки, куда он смог бы дотянуться, если бы
его руки не были привязаны к кровати.
Я потрепал его по плечу, почти плача над ним.
Вся моя одежда, даже кобура и пистолет, правда, без патронов, висели в
кладовке. Я оделся, помогая себе непослушными пальцами и сильно зевая.
Человек на кровати лежал спокойно. Я оставил его, присмиревшего, и
запер комнату.
Снаружи оказался широкий безмолвный коридор с тремя закрытыми дверями.
Ни звука не доносилось из-за них. Строго посередине коридора лежала
бордовая дорожка до самого холла с большой старомодной лестницей,
грациозным изгибом, ведущей в полутемный нижний холл, покрытый толстыми
цветными коврами. Двустворчатая дверь из цветного стекла была выходом из
нижнего холла. Никаких звуков.
Старый дом, такие сейчас уже не строят. Он, возможно, стоит на тихой
улице, перед ним разбит цветник, а сбоку стоит беседка, увитая розами.
Строгий и тихий дом под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, никого
не касается, а уж кричать громко здесь просто не позволяют.
Я уже было сделал первый шаг по лестнице, как раздался кашель. Он
заставил меня быстро осмотреться, и я увидел в холле, слева от меня,
приоткрытую дверь. Я на цыпочках подошел к ней и стал ждать. Свет падал
мне на ноги. Человек снова кашлянул. Глубокий кашель звучал мирно и
расслабленно. Это меня не касалось. Мне надо было выбраться отсюда. Но
любой человек, чья дверь в этом доме была открыта, интересовал меня.
Покашливал, наверное, человек уважаемый, перед которым надо снимать шляпу.
Я немного продвинулся в полосу света, зашелестела газета.
Я видел часть комнаты. Обставлена она была именно как комната, а не
камера. На темном комоде лежали журналы и шляпа. Окна с кружевными
занавесками, хороший ковер.
Взвизгнули пружины кровати. Тяжелый парень, солидный, как его кашель. Я
протянул руку и кончиками пальцев приоткрыл дверь на пару дюймов пошире.
Спокойно. Ничего в мире не было медленнее моей просовывающейся в щель
головы. Я видел теперь всю комнату, кровать, человека на ней,
переполненную окурками пепельницу, окурки на ночном столике и ковре.
Дюжина измятых газет по всей кровати. Одну из них перед огромным лицом
держала пара огромных рук. Я видел волосы над краем газеты. Густые,
кучерявые, темные, почти черные. Полоска белой кожи под ними. Газета
шевельнулась, я затаил дыхание. Человек на кровати не поднял глаз.
Ему не мешало бы побриться. Есть такие парни: только побрился и хоть
опять под бритву - вечная синева на скулах и бороде. А этого я видел
раньше, на Сентрал Авеню, в негритянском заведении "Флорианс". Я видел его
в кричащем костюме с мячами для гольфа, я видел его со стаканом сауэра в
руке. И я видел его с армейским кольтом, выглядевшим игрушкой в его
кулаке. Я видел кое-что из его работы.
Он снова закашлял, поерзал по кровати, зевнул и протянул руку в
сторону, чтобы взять с ночного столика потертую пачку сигарет. На кончике
большого пальца вспыхнул огонь. Нос, как выхлопная труба, выдал солидную
порцию дыма.
- А-х, - вздохнул он, и газета снова закрыла его лицо. Я оставил его в
покое и пошел к лестнице. Лось, мистер Мэллой, похоже, был в хороших
руках. Я спустился вниз. И здесь где-то рядом были люди: мужской голос
бормотал за закрытой дверью. Я подождал ответного голоса. Его не было.
Ага! Телефонный разговор. Я подошел поближе к двери и прислушался. Голос
был очень тих, ничего нельзя было разобрать. Наконец, после сухого щелчка,
наступила тишина. Пора было уходить подальше отсюда.
Поэтому я распахнул дверь и быстро шагнул в комнату.
Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень
профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами
внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный
стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной
книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой
назначений и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво
сидящего человека, обхватившего голову руками.
Пальцы зарылись в волосы цвета мокрого песка и такие гладкие, что
казались нарисованными на лысине. Я сделал еще три шага. Его глаза,
наверное, увидели, как движутся мои туфли. Он поднял голову и взглянул на
меня. Глубоко посаженные бесцветные глаза на пергаментном лице. Он опустил
руки на стол, отклонился назад и посмотрел на меня безо всякого выражения.
Затем его руки разошлись в беспомощном, но осуждающем жесте и одна из
них была очень близка к краю стола.
Я подошел еще на два шага и показал ему дубинку. Его указательный и
безымянный пальцы продолжали двигаться к краю стола.
- Звонок, - как можно убедительнее произнес я, - ничем вам не поможет.
Я положил вашего крутого парня поспать.
Его глаза стали сонными.
- Вы очень больны, сэр. Очень, очень больны. Вам еще не стоило
вставать.
- Правая рука! - потребовал я и слегка ударил по ней дубинкой. Она
свернулась, как раненая змея.
Я обошел стол, улыбаясь, хотя веселиться не было повода. У него в ящике
стола, конечно же, есть пистолет. У них всегда в столах есть пистолеты, но
они ими пользуются слишком поздно, если вообще успевают до них добраться.
Я достал его. 38-й автоматический, стандартная модель, похуже моего, но
патроны подходили. В ящике я не нашел их, пришлось доставать из пистолета
магазин. Человек немного пошевелился, глядя погрустневшими глазами.
- Может, на полу тоже есть кнопка? - спросил я. - Не стоит ее нажимать.
Именно сейчас я безжалостен. Любой, кто войдет, выйдет уже в гробу.
- На полу нет кнопки, - с едва заметным иностранным акцентом
откликнулся хозяин кабинета.
Я поменял обоймы в пистолетах. Моя пустая была теперь в его пистолете.
И я не забыл вытащить патрон из патронника его пистолета, а в своем один
патрон дослать в патронник. После этого я вернулся на другую сторону стола
и положил на него теперь уже бесполезный его пистолет. Захлопнув дверь,
повернул ручку замка и вернулся к столу. Сел на стул. Силы мои были на
исходе.
- Виски! - потребовал я.
Он развел руками.
- Виски, - повторил я.
Он подошел к шкафчику с лекарствами и достал плоскую бутылку с зеленой
эмблемой и стакан.
- Два стакана, - сказал я. - Я уже пробовал ваше виски.
Он принес два маленьких стакана и наполнил их.
- Сначала вы, - сказал я.
Он слабо улыбнулся и поднял стакан.
- За ваше здоровье, сэр, за его остатки, - он выпил. Я выпил следом и
поставил бутылку возле себя, ожидая, когда тепло дойдет до моего сердца.
Сердце начало сильно стучать. И снова в моей груди, а не повиснув на
шнурке ботинка.
- Мне приснился кошмар, - сказал я. - Глупости. Мне приснилось, что
меня привязали к койке, нашпиговали наркотиками и заперли в пустой
комнате. Я очень ослаб. Я спал, ничего не ел. Я был очень болен. Меня
огрели по голове и притащили туда, где описанное выше со мной проделали.
Им это доставило много хлопот. А я не такая уж важная персона.
Он ничего не ответил. Он наблюдал за мной. В его глазах угадывалось
раздумье. Ему, похоже, было интересно, сколько еще я проживу.
- Я проснулся в комнате, наполненной дымом, - продолжал я. - Это была,
конечно, галлюцинация, раздражение зрительного нерва или как там у вас это
называется. Вместо розовых змей я видел дым. Я заорал, и тут же вбежал
крутой парень и пригрозил мне дубинкой. Мне потребовалось немало времени,
чтобы подготовиться и отнять у него ее. Я взял у него ключи, надел свою
одежду и забрал свои деньги. И вот я здесь. Исцелен. Что вы сказали?
- Я не сделал никакого замечания, - откликнулся он.
- Но я хочу, чтобы вы его сделали, - сказал я. - Вижу, язык чешется,
так оно просится наружу. Эта штучка, - я потряс дубинкой, - хорошее
средство убеждения. Я вынужден был одолжить ее у вашего парня.
- Пожалуйста, отдайте мне дубинку, - сказал он с обворожительной
улыбкой палача, измеряющего рост своей жертвы в камере смертников. Немного
дружеская, немного отеческая и немного любопытная одновременно. Вы бы
полюбили эту улыбку, если бы у вас было достаточно времени до казни.
Я подержал дубинку на весу и уронил ее в его раскрытую ладонь.
- А теперь пистолет, - ласково сказал он. - Вы были очень больны,
мистер Марлоу. Я вынужден настаивать, чтобы вы вернулись в кровать.
Я смотрел на него.
- Я - доктор Зондерборг, - сказал он, - и я не хочу никаких
недоразумений.
Он положил дубинку на стол перед собой. У него была улыбка замороженной
рыбы. Его длинные пальцы шевелились, как умирающие бабочки.
- Пистолет, пожалуйста, - еще ласковее сказал он. - Я настоятельно
рекомендую...
- Который час, надзиратель?
Он немного удивился. Часы уже были на моем запястье, но они
остановились.
- Почти полночь, а что?
- Какой день?
- Конечно же, воскресенье, мой дорогой сэр.
Я старался думать и держал пистолет так близко от доктора, что он мог
бы попытаться схватить его.
- Прошло 48 часов. Не удивительно, что у меня были припадки. Кто привез
меня сюда?
Он уставился на меня, и его левая рука начала подбираться к пистолету.
Он, наверное, принадлежал к ассоциации блуждающих рук. Девочки могли бы с
ним неплохо провести время.
- Не заставляйте меня сердиться, - проговорил я. - Не заставляйте меня
утратить мои светские манеры и безупречный английский. Сейчас же
расскажите, как я сюда попал.
Он был мужественным. Он рванулся за пистолетом. А я отдернул руку и
положил ее на колени, еще крепче сжав пистолет.
Он покраснел, схватил бутылку виски, налил себе и быстро выпил. Глубоко
вздохнул, и брезгливая дрожь передернула его. Вкус виски ему не
понравился. Наркоманам не нравится спиртное.
- Как только вы выйдете отсюда, вас арестуют, - резко сказал он. - Вас
поместил сюда блюститель порядка.
- Блюститель порядка не сможет этого сделать.
Это его немного озадачило. Лоб наморщился. На желтоватом лице
отразилась тяжелая умственная работа.
- Взболтайте и налейте еще, - посоветовал я. - Кто поместил меня сюда?
Когда и зачем? Я очень зол сегодня. Я хочу танцевать в пене. Я слышу вопли
привидений, предвещающих смерть. Я еще никого не застрелил за всю неделю.
Говорите, говорите, доктор. Дерните струны древней скрипки, пусть польется
нежная музыка.
- У вас наркотическое отравление, - холодно сказал он. - Вы чуть не
умерли. Я должен был три раза давать вам дигиталис. Вы дрались, вы
кричали, вас надо было привязать, - его речь была такой быстрой, что,
казалось, слова сами выскакивали изо рта. - Если вы покинете мою клинику в
таком виде, у вас будут серьезные неприятности.
- Вы сказали, что вы доктор. Доктор-медик?
- Конечно. Я - доктор Зондерборг, как я уже сказал.
- Вы не кричите и не деретесь, когда у вас наркотическое отравление,
доктор. Вы просто лежите в коме. Проделайте еще и снимайте сливки,
пожалуйста. Меня интересует только они. Кто притащил меня в ваше веселое
заведение?
- Но...
- Никаких "но". Я сделаю из вас мокрую курицу, утоплю в бочке
мальвазии. Или предпочитаете другой сорт? Впрочем, я бы сам отказался
утопиться в вине. Шекспир знал толк в выпивке. Давайте примем еще
лекарства, - я взял его стакан и налил еще парочку порций. - Вперед,
Карлофф!
- Вас сюда поместила полиция.
- Какая полиция?
- Естественно, полиция Бэй Сити, - его беспокойные желтые пальцы
вертели стакан. - Вы же в Бэй Сити.
- О, а у полицейского было имя?
- Сержант Галбрейт. Он иногда патрулирует. В пятницу вечером Галбрейт
вместе с другим полицейским обнаружил вас на улице в полубессознательном
состоянии. И привел вас сюда, потому что было недалеко. Я подумал, что вы
- наркоман, принявший слишком большую дозу. Но, возможно, я ошибаюсь.
- Хорошая история. Не подкопаешься. Но зачем держать меня здесь?
Он развел беспокойными руками.
- Я говорил вам много раз, что вы были больны, да и сейчас еще не
здоровы. Что бы вы сделали на моем месте? Мне приказали.
- Тогда я должен вам заплатить.
- Конечно, - он пожал плечами. - Двести долларов.
Я немного отодвинулся вместе со стулом назад.
- Дешевле пареной репы. Попробуйте взять эти деньги.
- Если вы уйдете отсюда, - резко заявил он, - вас сразу же арестуют.
Я встал, наклонился к его лицу и проговорил в него:
- Не за то, что я уйду отсюда, Карлофф, не за то. Откройте стенной
сейф!
Он быстро встал.
- Вы зашли слишком далеко.
- Вы не откроете его?
- Скорее всего, я не открою.
- А я держу пистолет в руке.
Он улыбнулся, слабо и печально.
- Ужасный большой сейф, - сказал я. - Новый, наверное. А это -
прекрасный пистолет. Вы не откроете?
Ничего не изменилось в его лице.
- Черт возьми, - сказал я. - Когда у тебя в руке пистолет, то люди
делают все, что ты им скажешь. На этот раз не срабатывает, не так ли?
Он улыбался. В его улыбке было садистское удовольствие. Я оперся о
стол. Ноги скользнули назад. Мне становилось плохо.
Я шатался у стола, а он ждал, приоткрыв рот.
Я стоял, прислонившись к столу некоторое время, глядя ему в глаза.
Когда я рассмеялся, улыбка упала с его лица, на лбу выступил пот.
- Пока, - сказал я. - Отдаю вас в более грязные руки, чем мои.
Входная дверь была открыта, я вышел и оказался в цветнике, обнесенном
белым частоколом, и прошел через ворота. Дом оказался угловым. Холодная,
безлунная ночь приняла меня в свои влажные объятия.
Табличка на углу говорила, что это Дескансо Стрит. Дома светились
огнями. Сирен патрульных машин не слышно, На другом углу перекрестка
табличка с надписью "Двадцать третья улица". Я пробрался на двадцать пятую
и пошел в направлении к 800-м номерам. Номер 819 - дом Энн Риордан. Мое
убежище.
Я прошел уже довольно много, когда обнаружил, что все еще держу
пистолет в руке. Сирен не было.
Я продолжал идти. Воздух приводил меня в чувство, но спиртное
выветривалось, и мне становилось хуже. Вдоль улицы шли кирпичные дома,
обсаженные елками, что более соответствовало Сиэтлу, нежели Калифорнии.
В N_819 горел свет. Возле дома - крошечные белые ворота в высокой
кипарисовой изгороди. Перед домом высажены розы. Я подошел к двери.
Прислушался, прежде чем нажал кнопку звонка. Никаких сирен. Прозвенел
звонок, и через некоторое время я услышал голос в одной из тех
электрических штучек, которые позволяют разговаривать, не отпирая двери.
- Что вам угодно?
- Это Марлоу.
Может, у нее перехватило дыхание, а может, электрическая штучка
отрубилась. Дверь широко распахнулась, и мисс Энн Риордан стояла за ней в
бледно-зеленом свободном костюме, глядя на меня. Ее глаза были расширены
от испуга, а лицо при свете лампы на крыльце было неестественно бледным.
- Господи, - простонала она. - Вы выглядите, как отец Гамлета!
На полу гостиной лежал рыжевато-коричневый ковер, стояли розовые
стулья, камин из черного мрамора с высокой латунной подставкой для дров.
Высокие книжные шкафы вмонтированы в стену. За грубыми кремовыми
занавесками виднелись опущенные жалюзи.
В комнате не было ничего женского, не считая высокого зеркала.
Я полусидел-полулежал в глубоком кресле, положив ноги на стул. Я выпил
две чашки черного кофе, затем кое-чего покрепче, затем съел два вареных
яйца и гренок, а потом еще чашечку кофе с бренди. Все это я выпил и съел в
обеденной комнате, но в ней я ничего не запомнил. Я был снова в хорошей
форме, почти трезв, но желудок немного бунтовал.
Энн Риордан сидела напротив меня, обхватив подбородок изящной рукой.
Глаза спрятались в тени, отбрасываемой распущенными рыже-коричневыми
волосами. Она выглядела озабоченной. Кое-что я ей рассказал, но не все,
про Лося не рассказал.
- Я подумала, что вы пьяны, - сказала она. - Я думала, что вы
встретились с этой блондинкой и выпили, а потом пришли ко мне. Я думала...
Я не знаю, что я думала.
- Готов поспорить, вы не записали своих мыслей, - сказал я, оглядывая
комнату. - Даже если бы вам заплатили за то, о чем вы думали.
- У моего отца не было таких полицейских, - сказала она. - Не то что у
этого жирного бездаря, теперешнего шефа полиции.
- Ну, это не мое дело, - сказал я.
- У нас было немного земли в Дел Рей. Сплошной песок, отца обманули. Но
вдруг оказалось, что там нефть.
Я кивнул и выпил из прекрасного хрустального стакана. Не знаю, что там
было, но оно имело теплый приятный вкус.
- Здесь бы мог поселиться парень, - сказал я. - Прямо въехать сюда. Все
для него приготовлено.
- Лишь бы это был стоящий парень. И был кому-нибудь здесь нужен, -
сказала она.
- У вас нет дворецкого. Какой интим!
Она вспыхнула:
- А вы-то хороши. Вас били по голове, искололи наркотиками,
использовали лицо в качестве баскетбольного щита! Один Господь ведает, где
всему этому конец.
Я ничего не ответил. Я слишком устал.
- По крайней мере, - сказала она, - у вас хватило мозгов заглянуть в
папиросные мундштуки. Судя по вашему разговору на Астер Драйв, я подумала,
что вы упустили из виду все на свете.
- Эти визитки ничего не значат.
Ее глаза впились в меня.
- Вы сидите здесь и говорите мне после того, как вас зашвырнули в эту
клинику два подозрительных полицейских, чтобы научить вас не совать носа в
чужие дела? Этот психиатр - высококлассный бандит. Он выясняет
перспективы, доит мозги, а затем говорит крутым парням, где и как взять
драгоценности.
- Вы действительно так считаете?
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Я покончил со стаканом и
опять почувствовал усталость. Она не обратила на это внимания.
- Конечно же, я так думаю, - сказала она, - а также и вы.
- Думаю, вам немного посложнее.
Ее улыбка была уютной и едкой одновременно.
- Прошу прощения. Я забыла на мгновение, что вы - детектив. Этому делу
следовало бы быть сложным, не так ли? Полагаю, здесь просто какие-то
неприличные вещи, а дело само по себе простое.
- Я бы так не сказал.
- Хорошо. Я слушаю.
- Я не знаю. Просто думаю так. Могу ли я еще выпить?
Она встала.
- Знаете ли, вам надо хоть изредка пробовать воду, - она подошла и
взяла у меня стакан. - Этот будет последним.
Она вышла из комнаты, и кубики льда застучали о стакан. Я закрыл глаза
и стал слушать эти негромкие обыденные звуки. Если бы эти люди знали обо
мне столько же, сколько я знал о них, подозревая в преступленьях, то
пришли бы сюда искать меня. Вот была суматоха!
Энн вернулась со стаканом. Ее холодные пальцы коснулись моих. Я их
немного подержал, а потом нехотя отпустил, как утренний сон, когда солнце
светит в глаза, а вы находитесь в волшебной дымке.
Она покраснела, села в кресло и долго там устраивалась поудобнее.
Закурила, наблюдая за тем, как я пью холодную жидкость.
- Амтор - безжалостный парень, - сказал я. - Но я никак не могу в нем
разглядеть мозг ювелирной банды. Возможно, я заблуждаюсь. Если бы он им
был, и я бы знал еще что-то о нем, не думаю, что мне удалось бы выбраться
из этой лечебницы живым. Но Амтор все же чего-то побаивается. Он не вел
себя круто, пока я не заикнулся о невидимых надписях.
Она по-прежнему смотрела на меня.
- А были они там?
Я улыбнулся.
- Если и были, я-то их все равно не прочел.
- Интересный способ прятать компромат о человеке, не так ли? В
мундштуках. А если бы их никогда не нашли?
- Я думаю, суть в том, что Мэрриот чего-то боялся. А карточки после его
гибели были бы найдены. Полиция прочесала бы все карманы частым гребешком.
Одно беспокоит меня. Если бы Амтор был шефом банды, то нечего было бы
больше искать.
- Вы имеете в виду, если бы Амтор убил его? Но то, что знал Мэрриот от
Амтора, могло не иметь прямого отношения к убийству.
Я откинулся назад, уперся в спинку кресла, покончил с выпивкой и,
сделав вид, что я все это обдумываю, согласно кивнул. И сразу же возразил:
- Но ограбление имеет связь с убийством. А мы предполагаем, что Амтор
имел связи с грабителями.
В ее глазах появилась хитринка:
- Готова поспорить, вы чувствуете себя ужасно. Не хотели бы вы немного
поспать?
- Здесь?
Она покраснела до корней волос.
- Хорошая идея! А почему нет? Я не ребенок. Кому какое дело до того,
что я делаю, когда и как.
Я поставил стакан и встал.
- У меня сейчас один из редких приступов деликатности. Не отвезли бы вы
меня к ближайшей стоянке такси, если вы не очень устали? - сказал я.
- Вы же, черт побери, ничего не понимаете, - зло сказала она. - Вам
чуть не проломили голову и накачали черт знает какими наркотиками, и, я
полагаю, все, что вам надо - это хороший сон, чтобы подняться утром
посвежевшим и снова стать детективом.
- Я, думаю, лягу спать немного позже.
- Вам надо в больницу, чертов болван!
Я почувствовал, что дрожу.
- Послушайте, - сказал я. - У меня сегодня ночью не совсем ясная
голова, и я не думаю, что мне следует торчать здесь слишком долго. Я этим
людям не нравлюсь. И я ничего не смогу доказать, случись что. Все, что бы
я ни сказал, будет противозаконным, а закон в этом городе здорово подгнил.
- Это хороший город, - резко выкрикнула она, немного задыхаясь. - Вы не
можете судить...
- О'кей! Прекрасный город. Как Чикаго. Вы можете прожить там очень
долго и не встретить томми-ган [автомат Томпсона]. Конечно, это хороший
город. Он, возможно, не более продажный, чем Лос-Анджелес. Можно купить
только часть большого города, а город такого размера, как Бэй Сити, можно
купить целиком, в оригинальной упаковке и оберточной бумаге. Вот в чем
разница. И поэтому я хочу поскорее отсюда уехать.
Она встала, выставив вперед подбородок.
- Вы отправитесь спать немедленно. У меня есть свободная спальня и...
- Обещайте не запирать дверь в вашу комнату.
Она снова покраснела и закусила губу.
- Иногда я думаю, что вы лучше всех, - сказала она. - Но иногда я
думаю, что вы самый отъявленный негодяй.
- В любом случае, не отвезли бы вы меня к стоянке такси?
- Вы останетесь здесь, - отрезала она. - Вы больны.
- Я не настолько болен, чтобы у меня копались в мозгах, - сказал я с
отвращением и быстро отвернулся. Она быстро выбежала из комнаты, в два
шага достигнув коридора. Затем вернулась в длинном плаще поверх костюма и
без головного убора. Ее рыжеватые волосы выглядели так же безумно, как и
ее лицо. Она открыла дверь бокового выхода, ее шаги процокали по бетонной
дорожке, и раздался звук открываемого гаража. Дверка в машине открылась и
захлопнулась. Завелся мотор, и свет фар пробился через открытую боковую
дверь.
Я взял свою шляпу, выключил свет и обратил внимание на то, что на двери
английский замок. Я оглядел комнату и вышел, захлопнув дверь. Комната была
очень мила. В ней очень приятно было бы носить домашние тапочки. Я сел в
подъехавшую машину.
Энн Риордан всю дорогу выглядела злой, поджав губы. Она вела машину,
как фурия. Когда я вышел перед своим домом, она буркнула ледяным голосом:
"Спокойной ночи" и, развернувшись по центру улицы, исчезла из виду раньше,
чем я успел достать ключи из кармана. Дверь в подъезд закрывалась в 11. Я
отпер ее и прошел через пыльный вестибюль к лестнице. В лифте поднялся на
свой этаж. Там горел слабый мирный свет. Молочные бутылки стояли у