Черных Иван. Школа террористов

   Хотелось остановить машину и дать моей возлюбленной хорошего пинка под красивый зад. Бросил на неё мимолетный, полный презрения взгляд. Она по-прежнему грызла губу, не поднимая головы. Зря я так... Исповедь её была искренняя, раскаяние чистосердечное. "Человека не пожалели, проклятые кагэбэшники", - звучали в ушах её слова.
   Нет, в случившемся она не виновата. И не безразличен я ей, коль не побоялась раскрыть тайну, понимая, что может заплатить за неё жизнью.
   - Значит, кагэбэшником представился, - продолжил я рассуждение вслух. - А в кабинете ничто не насторожило тебя? Обстановка, телефоны?
   Дина пожала плечами.
   - На стене портрет Дзержинского. Большой стол с зеленым сукном, куча телефонов.
   - А где это, на какой улице?
   - У "волги" стекла были зашторены. И как только сели, он сунул мне в руки альбом мод "Бурды".
   - И ты ничего не видела?
   - Ну почему же... У меня сразу возникла к этому представительному мужчине и всей его затее настороженность. Откровенно говоря, я побаивалась... Мы поехали от "Наташи" по улице Горького, свернули на Манежной площади. Я мельком увидела памятник Дзержинскому, потом слышала стук колес трамвая о рельсы, это, видимо, на Чистопрудном бульваре, потом петляли по каким-то улочкам и переулкам. Вышли у трехэтажного здания, желтовато-серого, - она напрягла память, - с высокими каменными ступеньками и большой деревянной дверью. Вот, кажется, и все, что я запомнила. Да, лестница тоже деревянная, широкая с массивными перилами. Кабинет на втором этаже... Скажи, что ты такого натворил, что они охотятся за тобой? Ты шпион?
   Мне хотелось рассмеяться, но вместо этого зубы скрипнули от злости вот, сволочи, под кого играют!
   - И ты поверила, что он кагэбэшник?
   - А кто же? - удивилась Дина.
   - Наш советский мафиози. Слышала о таких?
   - О них и по радио трубят. Но у меня и мысли не мелькнуло. И... какое отношение к ним имеешь ты?
   - Сам хочу узнать... Постарайся вспомнить ещё какие-нибудь детали улицы и здания, куда тебя возили. Надо обязательно найти этот дом.
   - Тебе что, жить надоело? Мало сегодняшнего?
   - Вот потому и надо прихлопнуть всю эту банду. Они нас в покое не оставят. И ты должна помочь мне.
   8
   На дачу мы добрались уже в полночь. Мама и Вадим Семенович не спали, поджидали меня и были обеспокоены моим опозданием - уж коли я обещал, то всегда держал слово. Мама лежала в постели, мы не виделись три недели - с того самого дня, как закрутили меня дела, связанные с убийством Максима Петровича и со стоянкой, - и я ужаснулся её внешности: это была не красивая молодая женщина с веселым блеском глаз, пышной прической, какой уезжала на дачу, а изможденная болезнью старуха с запавшими поблекшими глазами, пожелтевшим лицом, которое избороздили морщины. Особенно у глаз и в уголках рта, где ещё недавно при улыбке появлялись симпатичные ямочки. И волосы будто отмерли, распрямились и беспомощно свисали на подушку.
   Я еле сдержался, чтобы не разрыдаться, и поспешил склониться к ней, обнять за плечи.
   Она тонкими и бессильными руками отстранила меня.
   - Не надо, Игорек.
   И голос был совсем другой: слова с трудом вырывались из горла, где все булькало и хрипело.
   - Мы так тебя ждали.
   А я не мог ответить, будто её болезнь мгновенно передалась мне и тоже закупорила горло.
   - А это кто с тобой? - увидела она стоявшую в дверях Дину. - Уж не женился ли ты? - Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась такая вымученная, что сердце мое облилось кровью.
   - Нет пока, - взяв себя в руки, обнадеживающе сказал я, желая хоть немного порадовать её. - Но это мой хороший друг. Дина; помогает мне. Вот с тобой захотела познакомиться.
   Дина приблизилась. Мама посмотрела на неё внимательно, одобрительно кивнула.
   - Хорошая девушка. И тебе, Игорек, пора остепениться. - На лбу у неё выступили бисеринки пота. Она помолчала и попросила: - А теперь оставьте нас одних.
   Вадим Семенович и Дина вышли. Мама взяла мою руку и сказала сквозь слезы:
   - Вот и все, Игорек...
   - Ну что ты, мама, ты ещё поправишься...
   - Нет, я все знаю, - она передохнула. - А так хочется жить. Ты прости меня, сынок, я очень перед тобой и перед твоим отцом виновата... Я была плохой матерью и нелюбящей женой. Но видит Бог, хотела, чтобы вы были счастливы... И лишь в последние годы... Вот за Это Бог меня и наказал...
   Я верил и не верил своим ушам: моя мать никогда не верила в Бога, а эта... Неужели болезнь так преображает человека, меняет не только его тело, но и душу?
   - Не надо, мама. Я тоже далеко был не идеальным сыном. А папа... Он любил тебя и был счастлив. Ты ничем его не обидела. Так получилось - все мы люди и имеем право хоть немного пожить в свое удовольствие.
   - Спасибо, сынок, что ты понял меня. Я не хочу умереть, чтобы ты не простил. В последнее время у нас не очень-то хорошо было. - Она закрыла глаза и с минуту лежала молча, и я понял, что самое важное она ещё не сказала и мучается, говорить ли - лицо озабоченное, напряженное.
   - Может, тебя перевезти в Москву? - решил я помочь ей.
   Она отрицательно покачала головой и открыла глаза.
   - Нет, там я и вовсе задохнусь... Мне тут неплохо. Вадим Семенович ухаживает, а когда уезжает на работу, приходит Александровна, соседка. Мы платим ей. - Снова помолчала. - Я вот о чем хотела посоветоваться с тобой, сынок. Знаю, ты не очень расположен к Вадиму Семеновичу. - Я хотел было запротестовать, но она упредила меня: - Не спорь, я не осуждаю тебя и вполне понимаю. Но этот человек много сделал для меня. Два года я болею и, если бы не он, давно умерла бы, поверь. Ты парень молодой, сильно занятый по службе, к даче у тебя никогда душа не лежала; что ты скажешь, если я передам ее... а точнее, сделаю завещание Вадиму Семеновичу?
   Она вымучивала слова, делала большие паузы, чтобы собраться с силами, с мыслями, наверное, было не только больно, но и... Обида обожгла мою грудь. Но я постарался взять себя в руки; не время ворошить прошлое в эти страшные минуты. И не вправе я лишить её последней воли. Действительно, зачем мне дача? Заниматься ею некогда и не с кем, один я сюда никогда не поеду. И я сказал как можно теплее и искреннее:
   - Я одобряю твое решение. Дача мне действительно ни к чему. Вы не расписались ещё с Вадимом Семеновичем?
   - Нет. Да и зачем? Пусть все остается тебе. Вернись в свою квартиру.
   Откровенно говоря, меня устраивала и комнатенка Вадима Семеновича, но последние события, телефонные звонки настоятельно требовали сменить место жительства. Правда, от людей моего неизвестного противника надолго не скроешься, но надеюсь, им недолго осталось гулять на свободе.
   - Хорошо, мама, я все сделаю, как ты хочешь.
   - А эта девушка, ты не собираешься жениться на ней?
   - Я недавно с ней познакомился, - ушел я от ответа.
   - Если женишься, подари ей мое колье. Помнишь, отец привез из Египта? Оно стоит ныне тысяч тридцать... Как у тебя на службе, как здоровье?
   - Все пока хорошо.
   - И слава Богу. Береги себя и цени жизнь - она очень коротка, - слезы побежали у неё по щекам. - Намучилась я со своей болезнью, устала, а умирать все равно не хочется...
   Жалость и отчаяние снова стиснули сердце. Я понимал маму: она прожила прекрасную жизнь и, конечно же, хотела продлить её. Если было бы можно, я отдал бы ей половину своих оставшихся лет. А лет ли?..
   9
   Встал я рано. Да и спал ли? Вид матери и сознание, что скоро её не станет, навеяли грустные мысли о бренности человеческого бытия, о нашем предназначении. Неужели рождаемся мы только для того, чтобы заботиться о благах, об удовольствиях, и счастьем считаем то, что удовлетворяем нашу похоть, прихоти, наслаждаемся обжорством, блаженствуем в пьяном угаре, забывая о других, которые, быть может, умирают от голода, страдают от болезни, и некому им протянуть кусок черствого хлеба, стакана воды?
   Давно ли моя мать и в мыслях не допускала такого конца, не думала ни о Боге, ни о близких, заботилась только о себе, о нарядах, о красивых вещах и развлечениях? Теперь мучается угрызениями совести, просит прощения. А чем я лучше, чем моя жизнь отличается от ее? Обзавелся машиной, два года потратил на хлопоты о гараже, а вчера задавил человека. И не важно, что кто-то спровоцировал убийство, вероятнее всего, силой толкнул несчастного под машину; моя вина тоже очевидна: не будь у меня машины - не произошло бы конфликта с мафиозной бандой, наезда, совесть моя была бы чиста...
   Вот и теперь думаю только о себе, пекусь о своей совести. А что изменилось бы в этом мире, не будь меня? Значит, машина была бы у кого-то другого и участь того парня была предрешена, как и предрешена смерть Максима Петровича. Значит, дело вовсе не во мне, не в том, о чем я думаю, как строю свою жизнь. Человек - песчинка в мировом океане, подвластная всем ветрам и невзгодам, беспомощная, беззащитная...
   Прекрасная философия оправдать любую бездеятельность, любое преступление - песчинка, беспомощная, беззащитная, рок, обстоятельства... Потому и плывут многие по воле волн, как судьба пошлет, позволяя более энергичным помыкать собою, обманывать, грабить, убивать. И если я не разоблачу эту кучку бандитов - а возможно, и целую мафиозную организацию, похоже на это, - то кто же? Максима Петровича нет - не успел, видно, бедолага, передать важные документы, за которыми они так охотятся, а если и передал, то не в те руки...
   Кто-то сказал: "Жизнь - это борьба". Да, без борьбы в нашем мире не обойтись. Прискорбно, конечно, что мать в таком критическом состоянии, и очень не ко времени, но жизнь есть жизнь, и опускать руки нельзя. Там, на кольцевой дороге, я поклялся, что, если останусь жив, все силы приложу, чтобы разоблачить банду. Дина дала мне крепкий кончик запутанного клубка дом, где свили гнездышко мнимые кагэбэш-ники. Надо только его разыскать. Это, судя по рассказу Дины, в нашем районе, где знакома мне каждая улица, каждый переулок. Мы избороздим там все вдоль и поперек, пока не найдем желто-серый дом с высокими каменными ступеньками и большой дверью, с широкой лестницей и массивными перилами. Дина узнает его, должна во что бы то ни стало узнать...
   В Москву мы приехали около шести. Улицы были ещё пустынны, даже ни одного дворника не встретили, а помню, они вставали ни свет ни заря, скребли, чистили. И какой порядок был! А теперь - не столица, а захудалый, провинциальный городишко, не хватает только свиней и коров на улице. Но и без них улицы не чище - всюду валяется бумага, огрызки, гнилые овощи; и лишь кое-где собраны кучи хлама и грязного льда со снегом.
   У "Детского мира" в это время обычно стояла очередь - люди приезжали из дальних концов, чтобы купить детям одежду, обувь, игрушки. Сегодня, и не только сегодня, ни души: покупать нечего. Теперь всякой хурдой-бурдой торгуют в подземных переходах, у входов в метро великовозрастные дитяти косая сажень в плечах. Им бы на заводах, на полях вкалывать, а они легкие рубли сшибают - перекупают, перешивают, перепродают. Десять лет назад за это в тюрьму сажали, а теперь узаконили, даже ссуду дают оборотистым людям...
   Что-то снова меня на минорный лад потянуло, а расслабляться нельзя. Мы проехали Сретенку, свернули на Бульварное кольцо. Вот и Чистые пруды, кафе "Рыбка", в котором я не раз сиживал. Трамвай уже стучит по рельсам, везя к метро "Кировская" одиноких ранних пассажиров.
   Сбавляю скорость до пешеходной и начинаю петлять с улицы на улицу. Дина внимательно всматривается в каждое здание и отрицательно качает головой.
   Мы исколесили все улочки и переулки от улицы Чернышевского до "Кировской", от Чистопрудного бульвара до Садового кольца - тщетно, знакомого дома Дина не признала. А время раскручивалось, как колесо смеха, ускоряя свой бег, лишь только с той разницей, что на колесе людей становится меньше, а на улицах их появлялось все больше. В мои планы это совсем не входило - не хватало ещё моим противникам засечь нас здесь. Дина, видимо, была так возбуждена, что меньше всего думала, по каким улицам её везут, вот и не может вспомнить.
   - Может, вы по другой стороне Чистопрудного бульвара ездили? спрашиваю я, раздосадованный.
   - Возможно. Он крутил тут... Помню, не один раз пересекал трамвайную линию.
   - А сколько?
   Дина напрягает память.
   - Раза три.
   - А на обратном пути?
   - На обратном?.. По-моему, мы ехали другой дорогой, и я не слышала трамвая.
   "Не слышала". В её положении немудрено было и не услышать. И все-таки решаю проверить ещё по другую сторону Чистых прудов - не может быть, где-то здесь, недалеко, кружил лжекагэбэшник.
   Выезжаю на Потаповский переулок. Старинная допотопная Москва с двухэтажными и трехэтажными кирпичными домишками, толщина стен которых не менее метра; массивные, чугунного литья ворота, резные наличники окон...
   - Вот он! - радостно кричит Дина, и я резко жму на тормоз.
   Действительно, серо-желтое трехэтажное здание с высокими каменными ступеньками, большой деревянной дверью.
   - Ты уверена?
   - Еще бы! Я узнала вон те длинные ручки с железными набалдашниками. И козырек над дверью.
   Похоже, она не ошиблась. Такие старинные ручки вряд ли где остались еще... Но сбоку табличка. Выхожу из машины и читаю: "Частная юридическая консультация, 2 этаж, комната 7, прием посетителей по вторникам и четвергам с 18 до 20 часов".
   Дина тоже вылезла из кабины, удивленно смотрит на вывеску.
   - Тогда этого не было.
   - Ты точно помнишь?
   - Конечно.
   Берусь за ручку. Заперто. Похоже, весь подъезд занят какими-то другими службами.
   Ну что же, полдела сделано. Теперь, кто здесь обитает и чем промышляет, установить не трудно.
   А время уже начало восьмого. Надо где-то позавтракать - у матери мы даже чаю не попили, некогда было. Но кафе и столовые ещё закрыты, а ехать домой - кое-какой запас в холодильнике имелся - далеко. У меня есть вторые ключи от квартиры матери, но там давно шаром покати - все время они живут на даче, и на Чистые пруды Вадим Семенович наведывается изредка, когда надо что-то взять из вещей. Теперь я переберусь сюда. Жаль, что гараж нельзя перевезти. Придется искать обмен.
   - Перекусим на Курском? - предлагаю я. Дина равнодушно пожимает плечами.
   - Ничего не хочется. Сейчас напиться бы, забыть обо всем на свете и уснуть.
   - Успокойся, все страхи позади.
   - Ты так считаешь? А мне кажется, они только начинаются.
   Я понимал, что она права, но не хотелось её расстраивать. Наше положение требовало собранности, выдержки и решительности.
   - Этим ублюдкам не долго гулять на свободе. По ним давно тюрьма плачет, - заверил я.
   - У тебя есть друзья или знакомые в милиции, в КГБ?
   Я лишь на долю секунды заколебался: открываться ли ей, и кивнул - не может она предать меня ещё раз.
   - Но все должно оставаться как прежде. Они хотят завладеть компрометирующими их документами, потому приставили тебя ко мне Ты их проинформируешь все как было - и об аварии, и о том, что ночевали у моей матери на даче - они наверняка не раз проверили, - расскажи, что она при смерти и завещала мне драгоценные вещи.
   - Ты хочешь, чтобы они прибили тебя за них?
   - Я хочу, чтобы они тебе во всем доверяли. Может, повезет, они представят тебя самому главному Тот, кто завербовал, вчерашний посетитель вашей квартиры, шоферы - это все шавки, или, как они сами себя называют, шестерки. Надо добраться до их головы.
   - Я не хочу' Я боюсь! - сквозь слезы воскликнула Дина.
   - Верю И я не из героев без страха и упрека Но другого пути у нас просто нет.
   Дина по-детски всхлипнула и вытерла слезы. Мы позавтракали в вокзальном буфете, и я отвез её на улицу Горького, к магазину "Наташа", где она работала. На душе у меня было неспокойно. На этот раз не за себя, не за мать - я боялся за Дину: если её заподозрят, считаться не будут ни с чем...
   - Позвони мне обязательно в конце рабочего дня. Я буду ждать.
   - Хорошо.
   10
   В редакции меня уже поджидал Горелый.
   - Ну, брат, наделал ты шороху, - пожимая руку, сказал он сочувственно. - Я в курсе. Не волнуйся и не расстраивайся - под колеса тебе подбросили парня. Кабельные катушки специально подкатили поближе к дороге - там оставлены следы, - предварительно накачали парня водкой до бесчувствия. Личность его установлена: бродяга, бездельник, пьяница. Последнее время подвизался в одном кооперативе, вроде бы не связанном с Гарфинкелем. Но это ещё надо разобраться, кому и чем он насалил. Шоферов самосвалов задержали обоих, тоже шабашили у кооператоров. Но они мало чего знают. Оба сказали, что им поручили только попугать тебя, заплатили по две сотни Кто? По описанию твой "приятель" Василий Васильевич.
   - До сих пор не выследили его?
   - Ну, брат, ты знаешь, не так это просто.
   - Знаю. При таком прикрытии только на себя можно надеяться. А мне даже пистолет боятся выдать. Подсадную утку из меня сделали.
   - Не горячись. Пистолет ты сегодня получишь Теперь ещё одну интересную новость тебе сообщу. Знаешь, кто твоя Дина?
   - Знаю И можешь сказать своим коллегам, что хреново они работают Ты посмотри, какая организация у этой банды: отличная слежка, умелое внедрение, наемное убийство. А что вы им противопоставили? Разоблачили девчонку, которая сама во всем мне призналась
   - Может, тебе теперь наша помощь и не нужна? - насмешливо спросил Горелый. - Кстати, знаешь, почему они решили тебя попугать?
   - Сомневаюсь, что это только игра в соловьи-разбойники
   - Не сомневайся. Сбить тебя в кювет ничего им не стоило.
   Он говорил правду: до места аварии самосвалы несколько раз брали меня в клещи и, если бы хотели, раздавили бы, как букашку.
   - В таком случае, объясни.
   - Мы примерно догадываемся, какие документы их интересуют - в войсковой части под Нахабином кооператоры Гарфинкеля приобрели за бесценок три автомашины и вывезли немало стройматериалов якобы для детского сада. Эти документы кем-то похищены. Вчера две машины с железом работники милиции арестовали. А поскольку преступники считают, что документы у тебя, значит, ты и шантажируешь их, требуя крупную сумму...
   - Их в самом деле шантажируют?
   - Еще как. Требуют за документы ни много ни мало сто тысяч.
   Я даже присвистнул
   - Вот это да! А что, может, не откажемся? Вот кутнем...
   - Ты зря улыбаешься. Они считают, что это ты навел милицию на те две машины, вот и решили тебя припугнуть. Какой срок тебе дали на обдумывание?
   - Двое суток. Сегодня срок кончился.
   - Вот теперь будь особенно осторожен Прикрытие прикрытием, но и сам не плошай Без нашего ведома ни шагу И с телефоном поосторожнее. Они подключили такую подслушивающую аппаратуру, которую не каждый опытный специалист обнаружит.
   - На квартире?
   - Не только И сюда, в твою любимую "Звездочку", забрались. Так что держи ушки на макушке.
   11
   Пистолет. Красивый, массивный, сверкающий вороненой сталью - сплав силы и надежности Не знаю, откуда пришла любовь к этому оружию, но в детстве главная моя игрушка была пугач. Я носился с ним по двору, не расставался в детском садике и, даже когда пошел в школу, таскал его вместе с книгами в портфеле. Вот и теперь я бережно вытирал смазку, чистил ствол и любовался "Макаровым", восхищаясь изящными формами, мудростью человеческой мысли Если бы только использовали его честные люди в борьбе со злом.
   Мои преследователи охотятся за мной тоже не с пустыми руками Но, получив пистолет, я почувствовал себя увереннее, готов был по первому звонку ринуться навстречу бандитам. Однако день прошел спокойно - ни из милиции, ни из ГАИ, ни из управления, где трудился Горелый, никто не звонил. Даже Василий Васильевич не напоминал о своем существовании. Может, оставил меня в покое? Вряд ли. Бандиты и воры предпочитают действовать ночью. Потому придется ночевать в квартире матери: вступать в открытый бой с нашим советским "Спрутом" мне не по силам, да ещё и рано - надо выявить всю его организацию Горелый тоже посоветовал на квартиру Вадима Семеновича не ездить и обещал обеспечить более надежное прикрытие.
   Писать задуманную статью я, как ни старался себя заставить, не мог мысли были заняты совсем другим. Зато идея, как только завершим дело и станут известны фамилии преступной группы, дать в газете очерк окончательно созрела; а возможно, и серию очерков, чтобы вся страна знала, кто пускает нашу экономику под откос, грабит государство, изгаляется над народом Уверен был, что материал получится интересным и пройдет на ура Только побыстрее бы раскрутить этот клубок и не дать никому опередить себя Горелый тоже увлекся делом о гаражах не случайно, но он мне не конкурент - журнал сможет опубликовать материал месяца на два позже газеты, в лучшем случае.
   После восемнадцати часов редакция быстро опустела, а я сидел и ждал звонка от Дины. Почему она молчит, ведь знает, до какого часа я работаю? И мы договорились.. Звонить самому неловко телефон в магазине общий, надо кого-то просить...
   Мною начинало овладевать беспокойство после вчерашнего происшествия на дороге. Опекун, конечно же, не оставит её в покое. И вдруг выяснит, что она во всем мне призналась? А выпытывать эти подонки умеют, не брезгуя никакими методами... Нет, повода такого мы, кажется, им не дали, и Дина не из кисейных барышень, не так-то просто им будет её "расколоть"...
   Могла произойти запарка по работе - привезли товар или директор срочно устроил совещание. Да и мало ли могло появиться причин, по которым она не может позвонить?! Надо подождать, она обязательно позвонит.
   Чтобы меньше волноваться, снова погружаюсь в размышления.
   Максим Петрович завладел каким-то путем разоблачающими преступников документами, за что поплатился жизнью. Кто эти преступники? Поначалу я был почти убежден, что это кооператоры Гарфинкеля. Но Максим Петрович с ними жил дружно, и, когда они строили нам сто боксов, никаких трений, конфликтных ситуаций не возникало. А вот пристройка... Гарфинкель, похоже, не врет, что он не имеет к ней отношения, поскольку малые стоянки прерогатива районного начальства. И Кузьмин, можно сказать, подтвердил это. Без разрешения Максим Петрович не рискнул бы начать строить, значит, предисполкома дал "добро", обещая потом и письменно узаконить пятидесятибоксный гараж. И вдруг что-то случилось...
   Почему Максим Петрович скрыл от меня, что перешел на личный контакт с Кузьминым? Не хотел разоблачать высокое начальство? Вероятно. И тот, видимо, предупредил: "Ни одна душа..." Что в деле замешано большое начальство, подтверждает поведение следователя Анчуткина: горячо начал и быстро скис, склонился к версии несчастного случая - угорели-де... И следов документов не найдут.
   Возможно, что это те самые бумаги, которые пропали в воинской части, на отпущенные стройматериалы для детского сада. А возможно, и другие, более важные. Очень уж старательно охотится за "ими Василий Васильевич. Хотя у преступной шайки хорошо поставлены слежка и информация, она здорово просчиталась, решив, что обладателем компромата являюсь я. Почему они пришли к такому выводу?..
   Катастрофа на дороге - первое серьезное предупреждение за несговорчивость... Преступники уверены, что документы не пущены в ход... Значит, должен последовать очередной шаг, чтобы заполучить их? Видимо, Динино подтверждение, что документы у меня, как я проинструктировал её, отсрочит их приговор, они будут искать новые пути к "урегулированию конфликта". А посему мне нечего особенно опасаться, надо, наоборот, дать возможность Василию Васильевичу выйти на меня и повести за собой в логово сообщников.
   Вспомнился дом в Потаповском. Что там - временное пристанище или прикрытый вывеской государственного учреждения штаб?
   Сегодня четверг, как раз день приема посетителей. Посмотрел на часы половина седьмого. Через полчаса магазин закроется. А звонка все нет. Дальше ждать нельзя.
   Набираю номер телефона "Наташи".
   - Магазин слушает, - отвечает приятный женский голос.
   - Добрый вечер. Будьте так любезны, пригласите к телефону Дину, прошу как можно ласковее - верный способ добиться успеха.
   - Это Игорь Васильевич? - спрашивает женщина.
   - Он самый.
   - Диночка просила передать вам, что за ней приехал Кузнецов, что вы должны помнить его. И они уехали. Ах, умница Дина. Сумела предупредить...
   - Давно они уехали?
   - Минут пятнадцать назад.
   До Потаповского переулка езды от "Наташи" минут десять, а что они поехали туда, я не сомневался. Минут двадцать проговорят. Потом Дина будет искать телефон-автомат. Надеюсь, у неё хватит сообразительности проверить, не следят ли за ней. Лучше позвонить из метро. Ближайшее - "Кировская". Еще уйдет минут десять. Итак, надо ждать ещё минут сорок. Что ж, подожду, торопиться мне некуда.
   А мысли одни беспокойнее других начинают сверлить голову. Берет не случайно оказался свидетелем дорожно-транспортного происшествия, не случайно и топил меня. А водитель "волги" рьяно защищал... Если я догадался об этом, мог догадаться и Берет. Какой вывод он должен сделать? Что за мной следят. А если так, значит, и за Диной?.. В таком случае, Кузнецов не поехал бы за ней...
   Нет, пока мы никакого повода нашим противникам насторожиться не дали...
   А звонка все нет. Стрелка часов будто застыла на месте. Я сходил в буфет, взял бутерброд с колбасой, чаю, но в горле пересохло, и ничего не лезло.
   Вернулся в кабинет. Тишина давила, нагнетала страшные мысли: над Диной издеваются, пытают, насильничают.
   И я не мог сидеть на месте, ходил по кабинету от стены до стены. Вот не думал, что буду за неё так переживать.
   Настенные часы пробили восемь. Больше я не мог оставаться безучастным. Набросил куртку и чуть ли не бегом направился к машине. На улице темно: небо затянули низкие черные тучи, в воздухе снова закружили мокрые хлопья снега. Запоздалые пешеходы торопливо семенят к метро, к автобусным остановкам, кутая лица в воротники пальто. Прескверная погода, никак не весенняя Я достал пистолет, загнал патрон в патронник и, поставив на предохранитель, сунул во внутренний карман; "жигуленок" послушно покатил по Хорошевскому шоссе.