Страница:
Живет через дорогу один старичок, ветеран Вьетнама, любимое занятие которого – созерцать район через оптический прицел. Перепуганные соседи давным-давно подали на него в суд, но все, чего добились, это вердикта «спилить ему боек». За нанесенный верной винтовке урон старикан смертельно обиделся на все человечество и освоил новый способ диверсионной деятельности – телефонное кляузничество. Основными его жертвами волею судеб стали мы с Миком. Во-первых, бурная фантазия старца обратилась против нас, легко превращая мирно курящего на крыльце Мика в конгресс растаманов, а девицу, путем многих трудов завлеченную мною на просмотр фресок (ага, ага, я тоже изобретателен), – в жертву киднеппинга. Во-вторых, когда через два дома проходила вечеринка выпускниц модельной школы, завершившаяся тотальным стриптизом, подлый стукач позвонил во все инстанции, включая совершенно непричастные к нарушению нравственности, но не удосужился известить нас с Миком. Этого я ему не прощу до тех самых пор, пока раввин Лейбовиц не прочтет над его дешевым фанерным гробом отходную.
– Информация из достоверных источников, – выдавил Чарли через силу. Врать у него вообще плохо получается. Видимо, да, именно престарелый истребитель гуков усмотрел криминальное начало в колотушках, выпавших на долю безымянного соучастника Гильермо. А вот что интересно: где была эта самая полиция, когда буквально пять минут назад вайперы пытались попрать наши с Билли конституционные права?
Билли, видимо, задался тем же вопросом и, возмущенно засопев, поправил на пузе под фартуком что-то увесистое. Эх, куда ни кинь… Как заметит востроглазый Чарли эти его ужимки, так прихватит, как пить дать. А в обезьяннике, под отработанным годами жестким полицейским прессингом, Билли им такого напоет, что старикану с ружьем и не снилось.
– Ну заходи, – я посторонился. – Только ничему не удивляйся и не цепляйся к мелочам. Все равно без ордера ты есть лицо частное.
– Так-то оно так, – кисло согласился Чарли и проник мимо меня в коридор. – Искренне надеюсь, что всех убитых инопланетян вы успели еще в тот раз вынести.
И безошибочно свернул в сторону кухни. Да его не в полиции надо держать, а с мастифами скрещивать – выводить породу с абсолютным нюхом. Я погрозил Билли банкой, подцепил ногой дверь и дернул на себя. Даже успел ногу вкупе с тапком вдернуть, прежде чем дверной проем с треском замкнулся. Достигается упражнением.
Поспешил за Барнетом.
Разбросанные по полу пистолеты Чарли переступил, словно бы и не заметив. Привык уже. Правда, проходя мимо ружья, заметно напрягся, силясь учуять запах пороха. Не обломилось.
– Кетчуп? – уточнил Барнет, не оборачиваясь ко мне.
– Снаружи, – подсказал я с облегчением. За это время Билли, если только он не имеет цели опозорить весь афроамериканский род тупостью, наверняка успел переложить свой револьвер куда-нибудь в тележку и прикрыть сосисками.
– Это. На полу.
Ага, где лежал Гильермо. Вот нечистоплотный мерзавец, не мог лежать поаккуратнее. Хорошо еще, Мик ему в ходе процедур глаз не выбил. Выбитый глаз черта с два выдашь за следы кулинарных ухищрений.
– Или вино. Фон каберне хлещет под кильки, ты ж знаешь.
– Знаю. Или кровь.
– А вот еще любопытно: если я сейчас ударю его ребром ладони с оттяжкой под ухо и он умрет в жутких конвульсиях, как быстро меня вычислят его сослуживцы? Насколько я знаю, отправляясь ко мне, Чарли целиком доверяет свою безопасность старой дружбе и никогда не заботится о подстраховке. Но ведь кляуза наверняка прошла через оператора. Да еще старый хрен имеет обыкновение названивать сразу по всем общественным телефонам, включая «скорую помощь», пожарную охрану, аварийную службу и офис губернатора штата. Вот будет штука: примчится кумир миллионов Шварценеггер по вызову избирателей, а я тут с трупом офицера валандаюсь. Ни руку пожать, ни автограф для мамы попросить, ни как-то оправдаться. Неудобняк выйдет.
Чарли задумчиво потер носком туфли пятно на полу, навострил уши и присел над люком. Оттуда, кстати сказать, доносилось невнятное поскуливание. Вот паршивцы! Не могли читать свои мысли до или после полицейского рейда.
– А это что?
– Ты, Чарли, как марсианин, – буркнул я раздраженно. – А это что, а это что… Купи себе календарь эрудита и учи хоть по слову в день, не могу же я тебя просвещать пожизненно.
– У меня есть. – Чарли стащил с головы шляпу и с достоинством пригладил макушку. – Сегодня с утра узнал слово «декаданс», что значит – «регресс, упадок». Мейсон, а что такое «регресс»? И там все-таки что происходит?
– Фон трахается. Моя очередь следующая. Так что, если у тебя все, иди уже?
– А в подвале почему?
– Там темно. А баба очень страшная.
– Бооооольно!.. – просипел снизу Гильермо.
– А так? – заботливо откликнулся Эл.
– Прияааатно…
Чарли поднял на меня очумелые глаза. У меня и самого волосы на груди потихоньку поднялись дыбом, даже футболку прокололи. Вот попал!
– Темно же, – пояснил я нервно. – А баба страшная. Хуже мужика. И перепутать недолго.
Барнет скачком выпрямился, нахлобучил шляпу и принялся исступленно отряхивать пальцы, которыми только что трогал крышку подвала.
– Знаешь, Мейсон, моя тетя Руфь, которая продает страховые полисы, давно сказала, что твой образ жизни тебя до добра не доведет. Если уж все так плохо, чего бы ко мне было не зайти? К нам недавно пополнение прибыло, прямо из полицейской академии, в том числе и вполне приятные девочки…
Ого! Чарли Барнет – сводник. Это что-то!
– Так чего ж ты девочек с собой не взял? Познакомил бы с азами полицейской работы на выезде. Я вовсе не против того, чтобы на мне девушки отработали приемы задержания.
– Я не был уверен, что ты дома. И что тут безопасно.
– Я дома, Чарли. Дуй за девочками.
А пока он будет бегать, я успею навести косметический марафет, навтыкать Элу за его предосудительную деятельность и запереть в подвале фона. Интересно, Айрин сойдет за страшную бабу? Невзирая на все ее мышцы, с мужиком ее не очень-то перепутаешь. Кстати, почему-то сдается мне, что вышеизложенные девочки суть хитрый (а если подумать, то и не хитрый вовсе) рекламный ход, призванный заманить меня в заведение, где стены мне помогать откажутся.
Пока я размышлял, а Чарли корчил брезгливые гримасы, на сцене появился Мик. С книжкой. Я присмотрелся. Сартр, «Бытие и Ничто». Ну еще бы. Серьезному процессу – подобающая аранжировка. Впрочем, сам фон ужасно застеснялся, книжку спрятал за спину, запустил в ноздрю палец и гнусаво осведомился:
– Какими судьбами, человек-свисток? Опять недовыполнил план по поимке слишком шустрых мейсонов?
– Я давно уже не в дорожной полиции! – окрысился Чарли немедленно. У Мика такой талант – наступать на мозоли. Может, поэтому его люди и не любят. А может, потому, что он сморкается в занавески, лает на собак и отклеивает стикеры.
Дзинннь!
А это, должно быть, меня. Ко мне. По мою, стало быть, душу. Все лучше, чем ежиться под обличающим взглядом Чарли, до которого – гляди-ка ты! – начало доходить, что вот он и Мик вовсе не в подвале, как обещано. Так что я поставил пиво на стол, затолкал в рот остатки хот-дога, бочком продавился мимо фона и пошел открывать. Будем надеяться, что Мик доведет Чарли до полного остервенения. В период гона даже такой солидный зверь, как лось, ни на что внимания не обращает. А то Барнет может ненароком заметить закатившийся под табуретку самодельный глушитель. Эта штука – сама по себе статья. Конечно, Чарли парень с понятием и, скорее всего, попросту сунет его в карман, вместо того чтобы заводить тягомотные и взаимно неприятные процедуры – люди-то насквозь свои. Но зачем лишний раз раздражать правоохранительные органы? Ведь не угадаешь, когда пеплом Клааса стукнет в сердце сержанта Барнета трудовая добросовестность.
Открыл дверь.
Наверное, зря.
Пришел крупный парнишка самого решительного облика, со стрижкой-платформой, на какой наверняка удобно переносить грузы весом до центнера. Билли ежился под его угрюмым взглядом и кокетливо шарил дрожащей ручонкой в своих хлебных запасах. Ты гляди, догадался-таки переложить револьвер. Моя школа.
– Чем могу? – обратился я к посетителю тоном по возможности благожелательным. Выглядел малый хоть и изрядно крепким, но каким-то очень цивильным. Такие ребята, если спросите мое мнение, обыкновенно оказываются капитанами бейсбольных команд. На этом основании они поступают в университеты, сходят с накатанной дорожки из-за травмы колена и становятся удачливыми продавцами автомобильных покрышек. Если, конечно, им хватает ума не звонить в двери, за которыми может поджидать плохая компания.
– Это ты Джерри?
Вот она, популярность. Узнают буквально на улицах.
– Я. Какие проблемы, братан?
– Еще раз подойдешь к Джоан…
А ведь и я был юн, скороспел и опрометчив. Полагал, что любовь – это безучастный приз в гонках без правил и без вариантов достанется тому, кто всех остальных обгонит и расплющит. Черт побери, практически родная душа! Единственно, мне всегда хватало здравомыслия, чтобы не тянуть лапку ухватить за горло парня на десять лет опытнее и, вполне возможно, не одной благостью начиненного. Если уж так невтерпеж, то можно хотя бы доску из забора выломать и со спины подкрасться. А тут – святая прямота. С таким подходом в жизни тяжело будет устроиться. Пока я умилялся, рука самопроизвольно дернулась наперерез, изловила атакующую лапу пришельца за средний и указательный пальцы и… – хрусть. Самому стыдно. А рефлекс у меня сложный – не успел опомниться, как качнулся навстречу и от всей души врубился макушкой в светлый лик младого ревнивца.
Что самое занятное – не помню, кто такая Джоан.
Билли проводил осыпающегося парнишку сочувственным взором.
– А ты грубый все-таки, – сообщил он мне досадливо.
– А чего он?
– А чего ты?
Вот еще. Будут меня тут всякие поучать. Билли еще не видел по-настоящему грубых. По мне, так всякий, кто обходится без «стингера» – образчик нежности и деликатности.
Прикрыл дверь и пошел обратно на кухню. По пути повстречался с энергично прущим навстречу Барнетом. Похоже, за краткий миг уединения Мик ухитрился довести его до ручки. Да и сейчас тащился следом и бубнил под нос:
– …пончики и злоупотребление властью!..
Чарли кипел и разбрызгивал эманации неугасающей ярости.
– Кто там еще? – походя бросил он мне.
Чтоб я знал.
– Ошиблись дверью.
– Мейсон, ты мне учти… Ты за этим вот… глаз да глаз!
Чарли прорвался мимо меня и устремился к двери.
– Даже чайку не попьешь? – вопросил я вдогонку без энтузиазма.
– Некогда… – Скрипнула дверь. – МЕЙСОН!!! ЧТО ЭТО???!!!
– Друг Джоан, – услужливо подсказал Билли.
– Что он здесь делает?
– Эээ. Лежит…
– И долго еще будет?
– Это вы у меня спрашиваете? Я сосиски продаю.
– Да? Ну сделай мне штучку. За счет фирмы. Без горчицы, и побольше огурчиков. Я пока патрульную машину вызову. Он что, хулиганил?
– Ну-у-у, – сомнение в голосе Билли раскатилось гулкими волнами, как фуги Баха. – Думаю, он хотел.
Я, если честно, в этом не уверен. Паренек слишком серьезен с виду, чтобы замышлять праздное хулиганство. Но пусть уж лучше его возьмут под микитки, сделают внушение и сдадут на руки заботливым родителям, нежели мне опять придется посещать занятия по обузданию агрессии. Я на них уже два раза был, и ни разу не понял – зачем. Нету во мне никакой агрессии. Я просто очень непосредственный.
Чарли сердито хлопнул дверью, а я оборотился к Мику. Тот переминался с ноги на ногу и, по-видимому, был преисполнен готовности к активным действиям. Вот и хорошо. Не могу же я все время один отдуваться.
– Значит, так, – сказал я ему, напрягая мышцы живота, дабы подавить любопытство недавно поглощенной сосиски. – Принимай командование. Дверь всем открывать. Вернется Чарли – скажи, что никого нет дома. Подкатят латины – действовать по обстоятельствам, без лишнего членовредительства, но чтоб дорогу сюда запомнили как неприятную.
– Odi profanum vulgus et arceo[1], – блаженно откликнулся Мик.
Так вот кто попятил из книжного шкафа всего маминого древнеримского пиита. Я-то надеялся, что на самокрутки. Пора мне продавать свою библиотеку, а то совсем пропадет человек. Наденет очки, похудеет на полтораста фунтов и проникнется беспорочной страстью к полотнам неоклассицистов. А его и в нынешнем-то экстравагантном состоянии хрен куда пристроишь.
– Нарисуются вайперы – ознакомь с пассивом. Ружье не трожь! И, кстати, собери стволы, нечего им валяться. Вернется Айрин с машиной – объяви благодарность. Можно взасос, если рискнешь. Если паче чаяния появится делегация с конкурса «Мисс обнаженная Америка» – это ко мне.
– Ты эту делегацию ждешь со средней школы!
– Должна же она наконец добраться. Что еще?
– Эл?
И точно, Эл. А что, собственно, Эл? Эл при деле, чего и всем желаю.
– Главное, не обижай. И сам не обижайся.
– Вот ты, Мейсон, как загнешь иной раз, – фон озадаченно поскреб в затылке. – А сам куда? На разведку?
– А сам пойду переваривать изобильные события дня. Это ты спишь, как лошадь, на бегу, а я только под утро прикорнул. И сразу ты со своими новостями.
И в самом-то деле, ну какой от меня будет толк, если я начну клевать носом посреди Ада. Или – все-таки циник я! – перед лицом того печального факта, что на Эла и Айрин надлежит надеть смирительные рубашки и сделать каждому по животворной инъекции галоперидола. Они вон какие здоровенные, их и отдохнувши не особо повяжешь. А отнестись к ним снисходительно и позволить идти своей дорогой – так они ж пойдут смущать иные, более податливые умы. А разрушительный эффект идиотской идеи, умело оброненной в массы, заставит Оппенгеймера вертеться в гробу волчком. Не приведи аллах, этот Ад впрямь существует, вместе с рогачами и особенно минералами. Такое движение в обе стороны откроется, что Хранителей не напасешься его регулировать.
– Однажды ты проснешься и обнаружишь, что жизнь осталась в глубоком прошлом, – напророчил фон мне вдогонку. Что бы это значило? Обычно, проснувшись, я обнаруживаю, что жизнь как раз перетекает в фазу настоящего и выглядит при этом непрезентабельно.
Поднялся наверх, дверь в комнату закрывать не стал. Хотя бы вполуха попробую надзирать за ситуацией. На Мика положиться – значит обречь себя на долгие приступы недоброго изумления. Как-то он ухитрился, воспользовавшись моими компьютером и двухсуточным отсутствием, заработать сорок тысяч на фьючерсных сделках с пшеницей, потерять их, вложив в фиктивную партию уругвайского металлолома, и провести в гостиной семинар по личному эстетическому воспитанию для домохозяек. Думаю, мое негодование поймет любой, кто хоть раз обнаруживал в своей обители добрую дюжину рукоплещущих толстух. Хорошо хоть, не подвела моя испытанная антихаризма. Никогда бы не подумал, что существа, на которых не застегнется даже туристическая палатка, способны перемещаться с такой скоростью. А Мик потом очень дулся. Он-де только-только начал подводить этих жертв холецистита к истинному пути – не комплексовать по поводу неограниченности своих телес. Может, я и поспешил с разгоном собрания. Глядишь, он бы им раздал свои стратегические запасы тушенки…
Я добрел до своего дивана, сунул под подушку пистолет и повалился лицом вниз. Спать не спать, а хотя бы расслабиться не помешает. Бывают же сумасшедшие деньки! Сдается мне, Эл вылезет из подвала с такими новостями, что голова опухнет. А если даже и нет, то оные новости не замедлят явиться еще с какой-либо стороны. Помните правило о неприятности, которая, если может случиться, непременно случится? Как раз наш случай. Так что – лежим и медитируем. Я бревно. Я бревно. Я толстое, неотесанное, неошкуренное сосновое…
Дзинннь!
А вот обломитесь. Пост сдал. Я бревно, а вам сейчас Микки выпишет горячих.
– Добрый день! Мистер Мейсон?
– Ихний дворецкий буду. Майкл Текки Ли. Готов к…
– Посылка. Распишетесь?
– Запросто! Как он или как я?
Интересно, от кого это мне посылка. Тьфу. Неинтересно мне. Я бревно. Мне, как бревну, посылки нисколько не любопытны. Если, конечно, из них не выскакивает девица в бикини с бахромой. Нам, бревнам, эта целлюлозная бахрома – близкая родственница.
– Мейсон! Слышь, Мейсон! Тебе посылка.
Я сплю. Я сплю. Поорет и перестанет.
– В ней громыхает!
На здоровье.
– И тикает!
– Брось!!!
Один раз я уже видел штуку, которая тикает. Собрана она была из будильника, дюжины хитро перекрученных проводов, капсюля-детонатора и чудовищной вязанки динамита, из какой можно было бы собрать бунгало на пять персон. Когда она грохнула, я был от нее за полмили. Тем не менее взрывной волной шарахнуло так, что сутки провалялся в реанимации. Вот так подумаешь – какая яркая, насыщенная жизнь! А похвастаться в приличном обществе и нечем. Не поймут, провинция. А поймут, так побегут звонить в ФБР. Прямо и не знаешь, что неприятнее.
Бряк.
– Бросил, а дальше что?
Ах он!.. Меня подбросило. Ну как можно быть таким идиотом?
– Выбрось из дома!!!
Смачный пинок. Уф, отлегло. Судя по звуку, посылка пошла через всю улицу. Как раз к тому дому напротив, в мансарде которого обретается зловредный старикашка-кляузник. Если его разнесет в клочки, то за это я готов пожертвовать всеми своими окнами, которые взрывом наверняка вынесет.
– Мейсон, а можно спросить? В чем сакральный смысл пинания коробки с копченым лососем?
– Ты ж сказал – тикает!
– Это я ошибся. Это мои часы тикали, когда я коробку к уху подносил.
Какой он все-таки везучий! Не будь я бревном, пристрелил бы раздолбая. Когда я нервничаю, у меня обостряются все чувства и улучшается реакция. Настолько, что я сперва делаю, а потом уже размышляю, насколько плохую идею только что воплотил. А копченый лосось – дело понятное, в мой адрес периодически прибывают всякие гастрономические разности, по которым можно безошибочно отслеживать маршрут заботливой мамы.
– Считай, профилактический отбив.
– Думаешь, он еще живой был?
Его вербальную диарею пресечь можно только могучей заглушкой одностороннего молчания. Так что я лишний раз напомнил себе, что пахну смолой и обладаю солидным числом кольцевых срезов, остервенело вдавил морду в подушку и понадеялся, что лосось и впрямь еще жив. Тогда Мику придется за ним побегать, и какое-то время я поваляюсь в тишине и благости. Хотя, это как знать. Это нормальные люди, бегая, берегут дыхалку. А с этого станется не только нагалдеть, но и затоптать на бегу вызванную Барнетом патрульную машину…
– Мейсон!.. Ау!.. Ты там жив?..
Тссс.
– Наверно, в магазин вышел, – догадался мой смекалистый друг и хлопнул дверью, отправляясь на охоту за коробкой с лососем. Вот и хорошо. Пусть его. А я сплю.
Не спится.
И вот так всю жизнь. Когда все необходимые условия выполнены, вступает в действие загадочный фактор, имя коему – «не везет так не везет». Мысли всякие лезут в голову. Что Айрин – и как сразу не догадался?! – уже наверняка на подступах к панамским рубежам. Эл будет недоволен. Правда, на его удовольствия мне плевать с Эмпайр Стейт Билдинг, но мысль, что меня в очередной раз провели на мякине, едва ли повысит мою и без того сильно заниженную самооценку. А огорчившись, я стану сугубо неприятен. В иные моменты, о каких и вспоминать-то стыдно, от меня даже бестрепетный Мик старается спрятаться.
Ладно. Не получается спать – будем думать. Не то чтобы был повод, но стоит мне начать развивать какую-нибудь серьезную мысль, как сонливость тут же одолевает. Такой вот я, парадоксов друг.
Спросить у Эла, или как бишь его полностью: не возьмут ли Мика в Хранители? Всем будет море пользы. Может, и меня возьмут? Но я и сам не пойду. Стезя эдакого вот паладина, рыцаря без страха и упрека, прямолинейного и бескомпромиссного, – это совсем мимо меня. Репутация человека, который держит слово, – это максимум того, что можно себе позволить в этом мире. Чем больше в тебе положительных черт сверх этого, тем сильнее в окружающих искушение начать эти черты испытывать на несокрушимость, что быстро переходит в вытирание о тебя ног без какой-либо дальней цели. Поведение Айрин – наглядный тому пример. Парень к ней со всей душой, а она его с лестницы… А вот Мику не помешает чуток проникнуться. Ему давно пора чуток упорядочиться. Его любимая философская концепция, гласящая, что: 1) все фигня, и потому 2) смотри 1), явно нуждается в каких-то нравственных ограничителях. Правда, мне не известна ни одна организация, чья структура выдержала бы прямое попадание в нее фон Хендманом. Но, возможно, это издержки нашего хрупкого мироздания. В Аду, надо думать, все попрочнее. Рогачей пасти – это вам не как-либо что.
Хлоп. Это дверь. Видать, вернулся «охотник за лососем». Или он как раз убежал в погоне за коробкой через полгорода, а в оставшийся без защиты дом проникли негодяи. Даже и не знаю, какой вариант грозит более тяжкими последствиями.
– Трам-пам-пам! Поймал. Мейсон, твой приятель мне все время грубит! Разве в Сан-Квентин сажают за выбрасывание коробки? Не отрастил бы морду шире улицы, так она бы его и не задела!
Определенно, я бы предпочел негодяев. Они хотя бы тихие, а красть у меня вроде нечего. Кроме Эла, тушенки и глушителя. И все это я охотно соглашусь потерять, главное, чтобы Эл не устроил из похитителей кровавый винегрет прямо на кухне. Заскочит опять Чарли, а тут такое… Тут уж старым знакомством не отмажешься.
Бурчащее «трам-пам-пам» утекло понизу в сторону кухни, а я вернулся к размышлениям о судьбе Айрин. Если Эл все-таки, как оно ни удивительно, Хранитель из Ада, а не звезда Института психопатологии и за нашей спортивной подругой впрямь охотятся темные силы с целью ее злобно угнесть – как бы не пришлось догонять. По большому счету, я далек от насильственной благотворительности – шанс спастись Эл ей дал, мы свидетели. Как говорится, кукарекнул, а там хоть не рассветай. Но есть для меня небольшая группа людей, именуемых для простоты «своими», ради которых иногда приходится переступить даже через собственную лень и природное равнодушие. Не сказать чтобы Айрин за краткий миг знакомства успела проложить путь к моему сердцу через многочисленные слои защитного кевлара, хотя рис ее, конечно, вполне солидный аргумент. Зато есть фон, который, какое ни ходячее безобразие, а все-таки друг. И, чует мое сердце, он старую знакомицу не бросит. А раз так – искать придется. Так куда же Айрин могла направиться? К следующему школьному другу? Даже и знать не хочу, какие еще экземпляры были в их компании. Тут любые Тени в ужасе отступятся.
Дзинннь!!!
Тьфу ты. Неужто Айрин одумалась и вернулась?
Наивно, дружище Мейсон. У нас, конечно, не ахти какой мегаполис, но не звонивших еще в мою дверь на наш век хватит. Повторяться они начнут еще не скоро.
– Иду-иду.
Мик бодро протопал к двери. Очень себе представляю. Топает он, подтягивая на ходу свои ветеранские шорты, открывает дверь – а под дверью алчущий мести вайпер с коктейлем Молотова. И Чарли Барнет, который мух не ловит, пока угроза довлеет над персоной Мика, но непременно вспомнит о своих обязанностях, когда фон Хендман со свойственной ему оперативностью отберет у агрессора оружие и внедрит его былому владельцу в… Кажется, я начинаю понимать, почему некоторые злые люди обзывают меня извращенцем.
– Ух ты! Заходите.
– Добрый день. Мы продаем печенье для благотворительной организации…
– Уф. Я уж думал, тоже из Ада. Давайте, девчонки, будьте как дома.
– Простите, мы должны обойти еще много домов, и…
– Да ничего вы не должны. У нас тут есть один, и даже не один, а печенье ваше мы с копченым лососем… Эй, вы куда?! Погодите! Не, ружье – это я не вам! Ну блин! Хоть печенья дайте! Мейсон! Волоки деньги!
Да я же бревно. Не поволоку. К этой матери фона с его интересами до девиц, которые годились бы мне в дочери, не отличайся я с младых лет избыточной предупредительностью в связях. Еще и деньги ему. Какие деньги у бедного идальго?
– Эх, девчонки!.. Ну, Мейсон. Ну я тебе припомню.
Всегда пожалуйста. А чего, спрашивается, Мейсон? Деньги надо в карманах держать, а не по углам прятать. Историю о заныканном где-то тут полтиннике я слышу уже не первый год. Если это еще и разные истории о разных полтинниках, проведение в моем доме полноценного археологического исследования с лихвой окупится.
– Эй! Ты чего с ружьем?!
Это Чарли. Хороший, кстати, вопрос – чего это Мик открывает двери с ружьем. Я же запретил его заряжать. И не по каким-либо нелепым причинам типа гуманности, а из простой экономии. Один выстрел двухнулевой картечью, направленный Миком, нанесет убытков на невообразимую сумму. Кто-то стреляет быстро, кто-то стреляет метко, а вот Мик стреляет дорого. Такая себе особая примета.
– Я им уши чищу! – не растерялся фон и хлопнул дверью. – Ты знаешь, Мейсон, по моим наблюдениям, черные не только оправились от многолетней дискриминации, но и перешли в контратаку.
Я знаю. Я это первый заметил. Ладно – Чарли, он хоть при исполнении. А вот во всяких Комптонах попробуй появись, желательно один, ночью и пьяный! Таки тамошние обитатели обойдутся с тобой совершенно неотличимо от их белых братьев из Бруклина. О! Кстати, ночью и пьяный – вспомнил, кто такая Джоан. Похоже, тот квадратноголовый дверью не ошибался. Прямо и не знаю, что сказать. Хоть извиняйся иди. Нет, не пойду. Я бревно. Тем более что подходить к той Джоан впредь и сам не намерен. Вот уж воистину – любовь зла, за сомнительное благо первенства у этого, гм, сокровища пытаться оскорбить меня действием…
– Информация из достоверных источников, – выдавил Чарли через силу. Врать у него вообще плохо получается. Видимо, да, именно престарелый истребитель гуков усмотрел криминальное начало в колотушках, выпавших на долю безымянного соучастника Гильермо. А вот что интересно: где была эта самая полиция, когда буквально пять минут назад вайперы пытались попрать наши с Билли конституционные права?
Билли, видимо, задался тем же вопросом и, возмущенно засопев, поправил на пузе под фартуком что-то увесистое. Эх, куда ни кинь… Как заметит востроглазый Чарли эти его ужимки, так прихватит, как пить дать. А в обезьяннике, под отработанным годами жестким полицейским прессингом, Билли им такого напоет, что старикану с ружьем и не снилось.
– Ну заходи, – я посторонился. – Только ничему не удивляйся и не цепляйся к мелочам. Все равно без ордера ты есть лицо частное.
– Так-то оно так, – кисло согласился Чарли и проник мимо меня в коридор. – Искренне надеюсь, что всех убитых инопланетян вы успели еще в тот раз вынести.
И безошибочно свернул в сторону кухни. Да его не в полиции надо держать, а с мастифами скрещивать – выводить породу с абсолютным нюхом. Я погрозил Билли банкой, подцепил ногой дверь и дернул на себя. Даже успел ногу вкупе с тапком вдернуть, прежде чем дверной проем с треском замкнулся. Достигается упражнением.
Поспешил за Барнетом.
Разбросанные по полу пистолеты Чарли переступил, словно бы и не заметив. Привык уже. Правда, проходя мимо ружья, заметно напрягся, силясь учуять запах пороха. Не обломилось.
– Кетчуп? – уточнил Барнет, не оборачиваясь ко мне.
– Снаружи, – подсказал я с облегчением. За это время Билли, если только он не имеет цели опозорить весь афроамериканский род тупостью, наверняка успел переложить свой револьвер куда-нибудь в тележку и прикрыть сосисками.
– Это. На полу.
Ага, где лежал Гильермо. Вот нечистоплотный мерзавец, не мог лежать поаккуратнее. Хорошо еще, Мик ему в ходе процедур глаз не выбил. Выбитый глаз черта с два выдашь за следы кулинарных ухищрений.
– Или вино. Фон каберне хлещет под кильки, ты ж знаешь.
– Знаю. Или кровь.
– А вот еще любопытно: если я сейчас ударю его ребром ладони с оттяжкой под ухо и он умрет в жутких конвульсиях, как быстро меня вычислят его сослуживцы? Насколько я знаю, отправляясь ко мне, Чарли целиком доверяет свою безопасность старой дружбе и никогда не заботится о подстраховке. Но ведь кляуза наверняка прошла через оператора. Да еще старый хрен имеет обыкновение названивать сразу по всем общественным телефонам, включая «скорую помощь», пожарную охрану, аварийную службу и офис губернатора штата. Вот будет штука: примчится кумир миллионов Шварценеггер по вызову избирателей, а я тут с трупом офицера валандаюсь. Ни руку пожать, ни автограф для мамы попросить, ни как-то оправдаться. Неудобняк выйдет.
Чарли задумчиво потер носком туфли пятно на полу, навострил уши и присел над люком. Оттуда, кстати сказать, доносилось невнятное поскуливание. Вот паршивцы! Не могли читать свои мысли до или после полицейского рейда.
– А это что?
– Ты, Чарли, как марсианин, – буркнул я раздраженно. – А это что, а это что… Купи себе календарь эрудита и учи хоть по слову в день, не могу же я тебя просвещать пожизненно.
– У меня есть. – Чарли стащил с головы шляпу и с достоинством пригладил макушку. – Сегодня с утра узнал слово «декаданс», что значит – «регресс, упадок». Мейсон, а что такое «регресс»? И там все-таки что происходит?
– Фон трахается. Моя очередь следующая. Так что, если у тебя все, иди уже?
– А в подвале почему?
– Там темно. А баба очень страшная.
– Бооооольно!.. – просипел снизу Гильермо.
– А так? – заботливо откликнулся Эл.
– Прияааатно…
Чарли поднял на меня очумелые глаза. У меня и самого волосы на груди потихоньку поднялись дыбом, даже футболку прокололи. Вот попал!
– Темно же, – пояснил я нервно. – А баба страшная. Хуже мужика. И перепутать недолго.
Барнет скачком выпрямился, нахлобучил шляпу и принялся исступленно отряхивать пальцы, которыми только что трогал крышку подвала.
– Знаешь, Мейсон, моя тетя Руфь, которая продает страховые полисы, давно сказала, что твой образ жизни тебя до добра не доведет. Если уж все так плохо, чего бы ко мне было не зайти? К нам недавно пополнение прибыло, прямо из полицейской академии, в том числе и вполне приятные девочки…
Ого! Чарли Барнет – сводник. Это что-то!
– Так чего ж ты девочек с собой не взял? Познакомил бы с азами полицейской работы на выезде. Я вовсе не против того, чтобы на мне девушки отработали приемы задержания.
– Я не был уверен, что ты дома. И что тут безопасно.
– Я дома, Чарли. Дуй за девочками.
А пока он будет бегать, я успею навести косметический марафет, навтыкать Элу за его предосудительную деятельность и запереть в подвале фона. Интересно, Айрин сойдет за страшную бабу? Невзирая на все ее мышцы, с мужиком ее не очень-то перепутаешь. Кстати, почему-то сдается мне, что вышеизложенные девочки суть хитрый (а если подумать, то и не хитрый вовсе) рекламный ход, призванный заманить меня в заведение, где стены мне помогать откажутся.
Пока я размышлял, а Чарли корчил брезгливые гримасы, на сцене появился Мик. С книжкой. Я присмотрелся. Сартр, «Бытие и Ничто». Ну еще бы. Серьезному процессу – подобающая аранжировка. Впрочем, сам фон ужасно застеснялся, книжку спрятал за спину, запустил в ноздрю палец и гнусаво осведомился:
– Какими судьбами, человек-свисток? Опять недовыполнил план по поимке слишком шустрых мейсонов?
– Я давно уже не в дорожной полиции! – окрысился Чарли немедленно. У Мика такой талант – наступать на мозоли. Может, поэтому его люди и не любят. А может, потому, что он сморкается в занавески, лает на собак и отклеивает стикеры.
Дзинннь!
А это, должно быть, меня. Ко мне. По мою, стало быть, душу. Все лучше, чем ежиться под обличающим взглядом Чарли, до которого – гляди-ка ты! – начало доходить, что вот он и Мик вовсе не в подвале, как обещано. Так что я поставил пиво на стол, затолкал в рот остатки хот-дога, бочком продавился мимо фона и пошел открывать. Будем надеяться, что Мик доведет Чарли до полного остервенения. В период гона даже такой солидный зверь, как лось, ни на что внимания не обращает. А то Барнет может ненароком заметить закатившийся под табуретку самодельный глушитель. Эта штука – сама по себе статья. Конечно, Чарли парень с понятием и, скорее всего, попросту сунет его в карман, вместо того чтобы заводить тягомотные и взаимно неприятные процедуры – люди-то насквозь свои. Но зачем лишний раз раздражать правоохранительные органы? Ведь не угадаешь, когда пеплом Клааса стукнет в сердце сержанта Барнета трудовая добросовестность.
Открыл дверь.
Наверное, зря.
Пришел крупный парнишка самого решительного облика, со стрижкой-платформой, на какой наверняка удобно переносить грузы весом до центнера. Билли ежился под его угрюмым взглядом и кокетливо шарил дрожащей ручонкой в своих хлебных запасах. Ты гляди, догадался-таки переложить револьвер. Моя школа.
– Чем могу? – обратился я к посетителю тоном по возможности благожелательным. Выглядел малый хоть и изрядно крепким, но каким-то очень цивильным. Такие ребята, если спросите мое мнение, обыкновенно оказываются капитанами бейсбольных команд. На этом основании они поступают в университеты, сходят с накатанной дорожки из-за травмы колена и становятся удачливыми продавцами автомобильных покрышек. Если, конечно, им хватает ума не звонить в двери, за которыми может поджидать плохая компания.
– Это ты Джерри?
Вот она, популярность. Узнают буквально на улицах.
– Я. Какие проблемы, братан?
– Еще раз подойдешь к Джоан…
А ведь и я был юн, скороспел и опрометчив. Полагал, что любовь – это безучастный приз в гонках без правил и без вариантов достанется тому, кто всех остальных обгонит и расплющит. Черт побери, практически родная душа! Единственно, мне всегда хватало здравомыслия, чтобы не тянуть лапку ухватить за горло парня на десять лет опытнее и, вполне возможно, не одной благостью начиненного. Если уж так невтерпеж, то можно хотя бы доску из забора выломать и со спины подкрасться. А тут – святая прямота. С таким подходом в жизни тяжело будет устроиться. Пока я умилялся, рука самопроизвольно дернулась наперерез, изловила атакующую лапу пришельца за средний и указательный пальцы и… – хрусть. Самому стыдно. А рефлекс у меня сложный – не успел опомниться, как качнулся навстречу и от всей души врубился макушкой в светлый лик младого ревнивца.
Что самое занятное – не помню, кто такая Джоан.
Билли проводил осыпающегося парнишку сочувственным взором.
– А ты грубый все-таки, – сообщил он мне досадливо.
– А чего он?
– А чего ты?
Вот еще. Будут меня тут всякие поучать. Билли еще не видел по-настоящему грубых. По мне, так всякий, кто обходится без «стингера» – образчик нежности и деликатности.
Прикрыл дверь и пошел обратно на кухню. По пути повстречался с энергично прущим навстречу Барнетом. Похоже, за краткий миг уединения Мик ухитрился довести его до ручки. Да и сейчас тащился следом и бубнил под нос:
– …пончики и злоупотребление властью!..
Чарли кипел и разбрызгивал эманации неугасающей ярости.
– Кто там еще? – походя бросил он мне.
Чтоб я знал.
– Ошиблись дверью.
– Мейсон, ты мне учти… Ты за этим вот… глаз да глаз!
Чарли прорвался мимо меня и устремился к двери.
– Даже чайку не попьешь? – вопросил я вдогонку без энтузиазма.
– Некогда… – Скрипнула дверь. – МЕЙСОН!!! ЧТО ЭТО???!!!
– Друг Джоан, – услужливо подсказал Билли.
– Что он здесь делает?
– Эээ. Лежит…
– И долго еще будет?
– Это вы у меня спрашиваете? Я сосиски продаю.
– Да? Ну сделай мне штучку. За счет фирмы. Без горчицы, и побольше огурчиков. Я пока патрульную машину вызову. Он что, хулиганил?
– Ну-у-у, – сомнение в голосе Билли раскатилось гулкими волнами, как фуги Баха. – Думаю, он хотел.
Я, если честно, в этом не уверен. Паренек слишком серьезен с виду, чтобы замышлять праздное хулиганство. Но пусть уж лучше его возьмут под микитки, сделают внушение и сдадут на руки заботливым родителям, нежели мне опять придется посещать занятия по обузданию агрессии. Я на них уже два раза был, и ни разу не понял – зачем. Нету во мне никакой агрессии. Я просто очень непосредственный.
Чарли сердито хлопнул дверью, а я оборотился к Мику. Тот переминался с ноги на ногу и, по-видимому, был преисполнен готовности к активным действиям. Вот и хорошо. Не могу же я все время один отдуваться.
– Значит, так, – сказал я ему, напрягая мышцы живота, дабы подавить любопытство недавно поглощенной сосиски. – Принимай командование. Дверь всем открывать. Вернется Чарли – скажи, что никого нет дома. Подкатят латины – действовать по обстоятельствам, без лишнего членовредительства, но чтоб дорогу сюда запомнили как неприятную.
– Odi profanum vulgus et arceo[1], – блаженно откликнулся Мик.
Так вот кто попятил из книжного шкафа всего маминого древнеримского пиита. Я-то надеялся, что на самокрутки. Пора мне продавать свою библиотеку, а то совсем пропадет человек. Наденет очки, похудеет на полтораста фунтов и проникнется беспорочной страстью к полотнам неоклассицистов. А его и в нынешнем-то экстравагантном состоянии хрен куда пристроишь.
– Нарисуются вайперы – ознакомь с пассивом. Ружье не трожь! И, кстати, собери стволы, нечего им валяться. Вернется Айрин с машиной – объяви благодарность. Можно взасос, если рискнешь. Если паче чаяния появится делегация с конкурса «Мисс обнаженная Америка» – это ко мне.
– Ты эту делегацию ждешь со средней школы!
– Должна же она наконец добраться. Что еще?
– Эл?
И точно, Эл. А что, собственно, Эл? Эл при деле, чего и всем желаю.
– Главное, не обижай. И сам не обижайся.
– Вот ты, Мейсон, как загнешь иной раз, – фон озадаченно поскреб в затылке. – А сам куда? На разведку?
– А сам пойду переваривать изобильные события дня. Это ты спишь, как лошадь, на бегу, а я только под утро прикорнул. И сразу ты со своими новостями.
И в самом-то деле, ну какой от меня будет толк, если я начну клевать носом посреди Ада. Или – все-таки циник я! – перед лицом того печального факта, что на Эла и Айрин надлежит надеть смирительные рубашки и сделать каждому по животворной инъекции галоперидола. Они вон какие здоровенные, их и отдохнувши не особо повяжешь. А отнестись к ним снисходительно и позволить идти своей дорогой – так они ж пойдут смущать иные, более податливые умы. А разрушительный эффект идиотской идеи, умело оброненной в массы, заставит Оппенгеймера вертеться в гробу волчком. Не приведи аллах, этот Ад впрямь существует, вместе с рогачами и особенно минералами. Такое движение в обе стороны откроется, что Хранителей не напасешься его регулировать.
– Однажды ты проснешься и обнаружишь, что жизнь осталась в глубоком прошлом, – напророчил фон мне вдогонку. Что бы это значило? Обычно, проснувшись, я обнаруживаю, что жизнь как раз перетекает в фазу настоящего и выглядит при этом непрезентабельно.
Поднялся наверх, дверь в комнату закрывать не стал. Хотя бы вполуха попробую надзирать за ситуацией. На Мика положиться – значит обречь себя на долгие приступы недоброго изумления. Как-то он ухитрился, воспользовавшись моими компьютером и двухсуточным отсутствием, заработать сорок тысяч на фьючерсных сделках с пшеницей, потерять их, вложив в фиктивную партию уругвайского металлолома, и провести в гостиной семинар по личному эстетическому воспитанию для домохозяек. Думаю, мое негодование поймет любой, кто хоть раз обнаруживал в своей обители добрую дюжину рукоплещущих толстух. Хорошо хоть, не подвела моя испытанная антихаризма. Никогда бы не подумал, что существа, на которых не застегнется даже туристическая палатка, способны перемещаться с такой скоростью. А Мик потом очень дулся. Он-де только-только начал подводить этих жертв холецистита к истинному пути – не комплексовать по поводу неограниченности своих телес. Может, я и поспешил с разгоном собрания. Глядишь, он бы им раздал свои стратегические запасы тушенки…
Я добрел до своего дивана, сунул под подушку пистолет и повалился лицом вниз. Спать не спать, а хотя бы расслабиться не помешает. Бывают же сумасшедшие деньки! Сдается мне, Эл вылезет из подвала с такими новостями, что голова опухнет. А если даже и нет, то оные новости не замедлят явиться еще с какой-либо стороны. Помните правило о неприятности, которая, если может случиться, непременно случится? Как раз наш случай. Так что – лежим и медитируем. Я бревно. Я бревно. Я толстое, неотесанное, неошкуренное сосновое…
Дзинннь!
А вот обломитесь. Пост сдал. Я бревно, а вам сейчас Микки выпишет горячих.
– Добрый день! Мистер Мейсон?
– Ихний дворецкий буду. Майкл Текки Ли. Готов к…
– Посылка. Распишетесь?
– Запросто! Как он или как я?
Интересно, от кого это мне посылка. Тьфу. Неинтересно мне. Я бревно. Мне, как бревну, посылки нисколько не любопытны. Если, конечно, из них не выскакивает девица в бикини с бахромой. Нам, бревнам, эта целлюлозная бахрома – близкая родственница.
– Мейсон! Слышь, Мейсон! Тебе посылка.
Я сплю. Я сплю. Поорет и перестанет.
– В ней громыхает!
На здоровье.
– И тикает!
– Брось!!!
Один раз я уже видел штуку, которая тикает. Собрана она была из будильника, дюжины хитро перекрученных проводов, капсюля-детонатора и чудовищной вязанки динамита, из какой можно было бы собрать бунгало на пять персон. Когда она грохнула, я был от нее за полмили. Тем не менее взрывной волной шарахнуло так, что сутки провалялся в реанимации. Вот так подумаешь – какая яркая, насыщенная жизнь! А похвастаться в приличном обществе и нечем. Не поймут, провинция. А поймут, так побегут звонить в ФБР. Прямо и не знаешь, что неприятнее.
Бряк.
– Бросил, а дальше что?
Ах он!.. Меня подбросило. Ну как можно быть таким идиотом?
– Выбрось из дома!!!
Смачный пинок. Уф, отлегло. Судя по звуку, посылка пошла через всю улицу. Как раз к тому дому напротив, в мансарде которого обретается зловредный старикашка-кляузник. Если его разнесет в клочки, то за это я готов пожертвовать всеми своими окнами, которые взрывом наверняка вынесет.
– Мейсон, а можно спросить? В чем сакральный смысл пинания коробки с копченым лососем?
– Ты ж сказал – тикает!
– Это я ошибся. Это мои часы тикали, когда я коробку к уху подносил.
Какой он все-таки везучий! Не будь я бревном, пристрелил бы раздолбая. Когда я нервничаю, у меня обостряются все чувства и улучшается реакция. Настолько, что я сперва делаю, а потом уже размышляю, насколько плохую идею только что воплотил. А копченый лосось – дело понятное, в мой адрес периодически прибывают всякие гастрономические разности, по которым можно безошибочно отслеживать маршрут заботливой мамы.
– Считай, профилактический отбив.
– Думаешь, он еще живой был?
Его вербальную диарею пресечь можно только могучей заглушкой одностороннего молчания. Так что я лишний раз напомнил себе, что пахну смолой и обладаю солидным числом кольцевых срезов, остервенело вдавил морду в подушку и понадеялся, что лосось и впрямь еще жив. Тогда Мику придется за ним побегать, и какое-то время я поваляюсь в тишине и благости. Хотя, это как знать. Это нормальные люди, бегая, берегут дыхалку. А с этого станется не только нагалдеть, но и затоптать на бегу вызванную Барнетом патрульную машину…
– Мейсон!.. Ау!.. Ты там жив?..
Тссс.
– Наверно, в магазин вышел, – догадался мой смекалистый друг и хлопнул дверью, отправляясь на охоту за коробкой с лососем. Вот и хорошо. Пусть его. А я сплю.
Не спится.
И вот так всю жизнь. Когда все необходимые условия выполнены, вступает в действие загадочный фактор, имя коему – «не везет так не везет». Мысли всякие лезут в голову. Что Айрин – и как сразу не догадался?! – уже наверняка на подступах к панамским рубежам. Эл будет недоволен. Правда, на его удовольствия мне плевать с Эмпайр Стейт Билдинг, но мысль, что меня в очередной раз провели на мякине, едва ли повысит мою и без того сильно заниженную самооценку. А огорчившись, я стану сугубо неприятен. В иные моменты, о каких и вспоминать-то стыдно, от меня даже бестрепетный Мик старается спрятаться.
Ладно. Не получается спать – будем думать. Не то чтобы был повод, но стоит мне начать развивать какую-нибудь серьезную мысль, как сонливость тут же одолевает. Такой вот я, парадоксов друг.
Спросить у Эла, или как бишь его полностью: не возьмут ли Мика в Хранители? Всем будет море пользы. Может, и меня возьмут? Но я и сам не пойду. Стезя эдакого вот паладина, рыцаря без страха и упрека, прямолинейного и бескомпромиссного, – это совсем мимо меня. Репутация человека, который держит слово, – это максимум того, что можно себе позволить в этом мире. Чем больше в тебе положительных черт сверх этого, тем сильнее в окружающих искушение начать эти черты испытывать на несокрушимость, что быстро переходит в вытирание о тебя ног без какой-либо дальней цели. Поведение Айрин – наглядный тому пример. Парень к ней со всей душой, а она его с лестницы… А вот Мику не помешает чуток проникнуться. Ему давно пора чуток упорядочиться. Его любимая философская концепция, гласящая, что: 1) все фигня, и потому 2) смотри 1), явно нуждается в каких-то нравственных ограничителях. Правда, мне не известна ни одна организация, чья структура выдержала бы прямое попадание в нее фон Хендманом. Но, возможно, это издержки нашего хрупкого мироздания. В Аду, надо думать, все попрочнее. Рогачей пасти – это вам не как-либо что.
Хлоп. Это дверь. Видать, вернулся «охотник за лососем». Или он как раз убежал в погоне за коробкой через полгорода, а в оставшийся без защиты дом проникли негодяи. Даже и не знаю, какой вариант грозит более тяжкими последствиями.
– Трам-пам-пам! Поймал. Мейсон, твой приятель мне все время грубит! Разве в Сан-Квентин сажают за выбрасывание коробки? Не отрастил бы морду шире улицы, так она бы его и не задела!
Определенно, я бы предпочел негодяев. Они хотя бы тихие, а красть у меня вроде нечего. Кроме Эла, тушенки и глушителя. И все это я охотно соглашусь потерять, главное, чтобы Эл не устроил из похитителей кровавый винегрет прямо на кухне. Заскочит опять Чарли, а тут такое… Тут уж старым знакомством не отмажешься.
Бурчащее «трам-пам-пам» утекло понизу в сторону кухни, а я вернулся к размышлениям о судьбе Айрин. Если Эл все-таки, как оно ни удивительно, Хранитель из Ада, а не звезда Института психопатологии и за нашей спортивной подругой впрямь охотятся темные силы с целью ее злобно угнесть – как бы не пришлось догонять. По большому счету, я далек от насильственной благотворительности – шанс спастись Эл ей дал, мы свидетели. Как говорится, кукарекнул, а там хоть не рассветай. Но есть для меня небольшая группа людей, именуемых для простоты «своими», ради которых иногда приходится переступить даже через собственную лень и природное равнодушие. Не сказать чтобы Айрин за краткий миг знакомства успела проложить путь к моему сердцу через многочисленные слои защитного кевлара, хотя рис ее, конечно, вполне солидный аргумент. Зато есть фон, который, какое ни ходячее безобразие, а все-таки друг. И, чует мое сердце, он старую знакомицу не бросит. А раз так – искать придется. Так куда же Айрин могла направиться? К следующему школьному другу? Даже и знать не хочу, какие еще экземпляры были в их компании. Тут любые Тени в ужасе отступятся.
Дзинннь!!!
Тьфу ты. Неужто Айрин одумалась и вернулась?
Наивно, дружище Мейсон. У нас, конечно, не ахти какой мегаполис, но не звонивших еще в мою дверь на наш век хватит. Повторяться они начнут еще не скоро.
– Иду-иду.
Мик бодро протопал к двери. Очень себе представляю. Топает он, подтягивая на ходу свои ветеранские шорты, открывает дверь – а под дверью алчущий мести вайпер с коктейлем Молотова. И Чарли Барнет, который мух не ловит, пока угроза довлеет над персоной Мика, но непременно вспомнит о своих обязанностях, когда фон Хендман со свойственной ему оперативностью отберет у агрессора оружие и внедрит его былому владельцу в… Кажется, я начинаю понимать, почему некоторые злые люди обзывают меня извращенцем.
– Ух ты! Заходите.
– Добрый день. Мы продаем печенье для благотворительной организации…
– Уф. Я уж думал, тоже из Ада. Давайте, девчонки, будьте как дома.
– Простите, мы должны обойти еще много домов, и…
– Да ничего вы не должны. У нас тут есть один, и даже не один, а печенье ваше мы с копченым лососем… Эй, вы куда?! Погодите! Не, ружье – это я не вам! Ну блин! Хоть печенья дайте! Мейсон! Волоки деньги!
Да я же бревно. Не поволоку. К этой матери фона с его интересами до девиц, которые годились бы мне в дочери, не отличайся я с младых лет избыточной предупредительностью в связях. Еще и деньги ему. Какие деньги у бедного идальго?
– Эх, девчонки!.. Ну, Мейсон. Ну я тебе припомню.
Всегда пожалуйста. А чего, спрашивается, Мейсон? Деньги надо в карманах держать, а не по углам прятать. Историю о заныканном где-то тут полтиннике я слышу уже не первый год. Если это еще и разные истории о разных полтинниках, проведение в моем доме полноценного археологического исследования с лихвой окупится.
– Эй! Ты чего с ружьем?!
Это Чарли. Хороший, кстати, вопрос – чего это Мик открывает двери с ружьем. Я же запретил его заряжать. И не по каким-либо нелепым причинам типа гуманности, а из простой экономии. Один выстрел двухнулевой картечью, направленный Миком, нанесет убытков на невообразимую сумму. Кто-то стреляет быстро, кто-то стреляет метко, а вот Мик стреляет дорого. Такая себе особая примета.
– Я им уши чищу! – не растерялся фон и хлопнул дверью. – Ты знаешь, Мейсон, по моим наблюдениям, черные не только оправились от многолетней дискриминации, но и перешли в контратаку.
Я знаю. Я это первый заметил. Ладно – Чарли, он хоть при исполнении. А вот во всяких Комптонах попробуй появись, желательно один, ночью и пьяный! Таки тамошние обитатели обойдутся с тобой совершенно неотличимо от их белых братьев из Бруклина. О! Кстати, ночью и пьяный – вспомнил, кто такая Джоан. Похоже, тот квадратноголовый дверью не ошибался. Прямо и не знаю, что сказать. Хоть извиняйся иди. Нет, не пойду. Я бревно. Тем более что подходить к той Джоан впредь и сам не намерен. Вот уж воистину – любовь зла, за сомнительное благо первенства у этого, гм, сокровища пытаться оскорбить меня действием…