Однако в корпусе воспитывали не только наказанием, но и поощрением. Если старательный и усердный в науках кадет получал высокий балл по какому-либо предмету, его фамилия в тот же день появлялась на красной доске, более того, она объявлялась во всеуслышание на вечернем сборе. Вот тут-то Сережа Мосин отличался, ибо средний балл у него по всем предметам постоянно был 8 — 9. Ежели воспитанник начального класса на протяжении достаточно долгого времени показывал отличные оценки в учебе и примерное поведение, то ему досрочно нашивались погоны на куртку. В ноябре 1861 года, всего через два с половиной месяца занятий, столь высокой чести был удостоен Сергей Мосин. На одном из вечерних сборов был зачитан приказ полковника Пташника: «По представлению командира неранжированной роты капитана Савостьянова и по утверждению воспитательного комитета, состоявшегося сего числа, предписываю кадету Мосину Сергею за хорошее поведение и прилежание к наукам нашить погоны на куртку».
В аттестации корпусное начальство отмечало хорошие способности Мосина, хотя он и не всегда обнаруживал достаточное прилежание. В замечаниях о характере, наклонностях и способностях Сергея ротный командир отмечал, что он был способным, скромным, исполнительным, добросердечным, несколько вспыльчивым мальчиком, но всегда дисциплинированным, за что ему часто повышался годовой балл за поведение.
Мосин учился в Тамбовском корпусе всего один год. 13 июня 1862 года его перевели для продолжения учебы в Воронежский Михайловский кадетский корпус.
В ту пору между двумя губернскими центрами Тамбовом и Воронежем не было иного сообщения, кроме обозного летом и санного зимой, и тамбовские кадеты добирались до нового места учебы организованно, походным порядком, под началом офицеров-воспитателей Воронежского корпуса. Переход обставлялся празднично, красиво, в дорогу основательно запасались провиантом, брали ведерные самовары и котлы для пищи. Подростки по летней жаре уставали на марше быстро, из-за чего походная колонна часто останавливалась у тенистых речек, разбивался бивуак, трапезничали в меру, по-военному, хотя аппетит был поистине походный. Купаться разрешалось от души, играть, бегать, прыгать — всего вволю. А потом бивуак снимался и снова катили повозки и пылила колонна по древнему степному тракту.
Сергей был на седьмом небе от такой жизни. Он шагал в первой шеренге своего взвода, перед глазами его проходил необъятный простор плоской, как блюдце, степи с редкими курганами, на которых вечными сторожами стояли каменные бабы с отвислыми животами — богини живших здесь в незапамятные времена народов.
Сергей прочитал самые интересные исторические книги из училищной библиотечки и знал, что через воронежские и тамбовские земли дикими вихрями проносились, топча копытами все живое, орды кочевников аваров, печенегов, хазар, половцев. Русские люди еще помнили испепеляющий кровавый вал неисчислимых туменов Бату-хана. А сколько их еще будет, завоевателей, жаждущих русских богатств? Вот он, Сергей Мосин с товарищами и призван защищать от них отчую землю. Эту заповедь принес с собой юный Мосин в Воронежский корпус.
Учебное заведение размещалось в большом трехэтажном здании с колоннами, по фронтону которого распластался двуглавый орел, символ Российской империи. Перед фасадом — жесткий квадрат строевого плаца, а за домом густел чащобою старинный дубовый парк, густо заросший молодняком.
В Воронежском корпусе было много похожего на Тамбовский, но имели место и различия. Распорядок вроде бы оставался тот же: подъем, утренний осмотр, завтрак, классные или строевые занятия, обед, прогулка в строю, снова классные занятия и долгожданный отдых. Но дисциплина была жестче, и намного. В Воронежском корпусе в отличие от Тамбовского согласия между педагогами и воспитателями не было. В первый год, когда там уже учился Мосин, еще оставались осколки некоего союза, так как преподава ние держалось на учителях либерального толка, таких, как, к примеру, Николай Степанович Тарачков, человек заметный не только в городе, но и в губернии. Он преподавал физику и естественную историю, занимался научной работой и за свои труды был удостоен серебряной медали Московского университета. За успехи в разведении полезных для человека растений Императорское общество акклиматизации присудило ему бронзовую медаль, и такую же награду Тарачков получил от Московского общества сельского хозяйства за гербарий воронежской флоры.
«Педагог должен учить своим примером», — утверждал Тарачков. Знаменитый гербарий — 400 растений — он собирал только со своими учениками. При корпусе вместе с кадетами развел прекрасный сад с белой акацией, шелковицей, орехами, каштанами, китайским ясенем и даже виноградом. Память о Тарачкове доныне осталась в Воронеже, ибо пьедестал памятника Петру Великому, что стоит на крутом городском берегу, сделан из глыбы гранита, найденной учителем в шести верстах от городка Павловска.
Из своих подопечных Тарачков хотел вырастить людей, способных на любой подвиг во благо Отчизны. Он считал, что слава России куется не только на поле брани, но и на поприще труда. В одном из писем к другу он так изложил свои принципы:
«Наши русские молодые таланты, что есть лучшего и способнейшего в семьях из отроков всех сословий, поступая в классические гимназии и употребляя большую часть времени на изучение идеального классицизма с его умершими языками, в то же время лишены на всю жизнь познания природы в ее трех царствах! Оставаясь так высокообразованными, в то же время, как белоручки, они чужды и бессильны для пользования окружающего их в виде земельных угодий, фабрик и заводов. У нас все эти классики поставлены по-прежнему в зависимость от иностранных специалистов: агрономов, садовников, сахароваров, винокуров, фабричных химиков, механиков и других разнообразных техников до искусных столяров, слесарей и кузнецов. Все материальные работы остались у нас за немецкими специалистами, а мы, русские, как белоручки, находясь в вечной от них зависимости, кланяемся и платим им громадную материальную дань, нередко продавая им свою земельную, фабричную и другую собственность».
Эти горькие слова были сказаны человеком, имевшим огромное влияние на учеников и верившим, что из них получатся не только офицеры, но и слесари, и механики, и инженеры. Приметил ли, нет ли Тарачков среди массы кадетов скромного, тихого, иногда печального Сережу Мосина, но уже одно то, что Мосин и Александр Лодыгин выбрали путь технического творчества и прославили Россию, стало лучшим памятником этому замечательному педагогу.
Под стать Тарачкову был преподаватель российской словесности и истории обрусевший француз Михаил де Пуле, боготворивший русскую литературу. Он всегда задавал такие темы сочинений, что были близки народным идеалам, верованиям, обычаям. Может, именно де Пуле закрепил в Сереже Мосине искреннюю любовь к своему народу?
Сергей Павлов преподавал кадетам рисование и черчение, преподавал крепко, основательно. Его ученики, если даже не имели природного дара к изобразительному искусству, наукой черчения овладевали прочно. А сам Павлов был страстно влюблен в этнографию. Он давал задания кадетам рисовать крестьян, купцов, мещан, детально выписывая при этом их одежду. Подбитые ветром зипуны крестьян, бархатные поддевки воронежских мещан, парчовые душегрейки разжиревших купчих, меховые шубы первогильдейских купцов, сшитые на французский манер сюртуки и заметные в толпе дворянские фуражки с красными околышами. Мало кто из начальства догадывался, что этот уникальный калейдоскоп лиц и костюмов есть самая живая иллюстрация чудовищного неравенства, осененного российскими законами. О павловской коллекции узнали за границей, ему за нее предлагали очень большие деньги, но Сергей Павлович отверг все сделки и подарил рисунки этнографической выставке. Как знать, может быть, об этом знал Мосин и запомнил на всю жизнь бескорыстие своего учителя?
Реформа 1861 года усилила разногласия между прогрессивно настроенными учителями и реакционными офицерами-воспитателями. С одной стороны, наметилась определенная либерализация жизни, с другой — усилилось сопротивление реакционеров. Кадеты слышали, как преподаватели критиковали прежние порядки, наматывали себе на ус их высказывания. Самые дотошные и любознательные читали не столько беллетристику, сколько публицистику и критические статьи. Особенно много волнений воспитателям и директору корпуса генералу Броневскому доставили польские события 1863 года[7]. Воронежские кадеты в знак сочувствия к восставшим полякам писали на окнах и дверях дерзкие слова «свобода, равенство, братство». Дядьки, ворча потихонечку, старательно терли стекла тряпками, а офицеры-воспитатели настороженно вглядывались в лица кадетов, пытаясь найти авторов надписей. На вечерней поверке генерал Броневский обходил построенных в каре воспитанников и определял «по глазам» зачинщиков беспорядков. Выделенных таким нехитрым способом кадетов пороли беспощадно, так что в городе стали с ужасом говорить о жестокостях Броневского, писать о них в Петербург. Броневского убрали, назначили генерал-майора Ватаци.
Новый командир корпуса оказался человеком гибким и осторожным. Он ко всем относился ласково, был доступен, преподавателям рекомендовал «не притеснять кадет», разрешал устраивать танцевальные вечера с приглашением барышень, одобрял выходы в городской театр. Воспитанники стали жить более полной жизнью и без надзора интересоваться общественными событиями.
Такое положение вещей не могло, безусловно, понравиться тем, кто стоял за жестокие воспитательные меры. В Главное управление военно-учебных заведений полетели анонимки.
После таких доносов «мягкотелого» Ватаци заменил жестокий фон Винклер. В его руках корпус притих. Каждый вечер десяток провинившихся с содроганием ждали порки. То, что для малолетних в Тамбовском корпусе было наказанием, выбивало из подростков чванство и зазнайство, здесь — юношам — приносило непоправимый вред.
Педагоги-гуманисты утверждали, что всякое устрашение не имеет педагогического смысла, ибо нравственных людей следует воспитывать не из страха наказания, а по убеждению, по душе, по привычке наконец. Но конфликт между военными воспитателями и педагогами обострялся все явственней, в результате чего в 1864 году ушел Тарачков, затем де Пуле, Павлов.
Для кадетов вновь наступили суровые времена. Сергею Мосину пришлось, таким образом, учиться как бы в двух совершенно разных по духу учебных заведениях, хотя и под одной крышей.
Однако невзгоды корпусной жизни не мешали Мосину преуспевать в науках. Начальство в аттестациях всегда отмечало его отличные способности. Он не удовлетворялся только уроками в классе и много времени проводил в читальном зале. Увлечение математикой пробудило в нем интерес к военной технике. И это было не просто детское любопытство в отношении оружия, а вполне осознанный интерес. Несмотря на «не всегда достаточное прилежание по отдельным предметам», Сергей постоянно имел высокий общий балл, без всякой натуги переходил из класса в класс, а в 1864 году «за весьма хорошие успехи в науках и примерное поведение» был награжден похвальным листом и подарком. И вновь ротный командир и офицер-воспитатель в замечаниях о характере, наклонностях и способностях своего подопечного отмечали его скромность, исполнительность, добросердечность, несомненную талантливость. Правда, в иных ситуациях Сергей проявлял вспыльчивость, даже горячность, но при этом оставался в рамках дисциплины. Отмеченные качества становились устойчивыми чертами характера.
Зимой 1865 года Сергей получил неприятное известие от отца. Иван Игнатьевич сообщал сыну, что он взял расчет у А. П. Шелле и уезжает к новому месту службы в Тульскую губернию в поместье Арсеньевых. Что за причина заставила И. И. Мосина уйти от Шелле, осталось его тайной, но для Сергея это и не было важным. Главное заключалось в том, что он терял связь с отцом, единственно близким ему человеком. И даже дружеские отношения с товарищами по корпусу не могли скрасить одиночества.
Последние годы учебы были наполнены новыми событиями. Согласно военным преобразованиям, начатым министром Д. Н. Милютиным, общеобразовательные классы кадетских корпусов реорганизовывались в военные гимназии с широкой учебной программой, в которой преобладали точные и естественные науки. Это способствовало подготовке грамотных в техническом отношении кандидатов в военные училища и еще больше утвердило желание Сергея продолжить учебу в военно-техническом заведении.
В 1867 году Мосин весьма успешно окончил гимназию. Он получил отменную теоретическую подготовку, а главное, выработал в себе способность к труду и веру в свои силы. Еще до окончания гимназии Сергей выбрал для дальнейшей учебы Михайловское артиллерийское училище. В беседе с генералом, директором гимназии, он изложил свое желание и получил полное одобрение. Но когда пришло время окончательного распределения гимназистов по училищам, в Михайловском для Мосина не оказалось вакансии. Вконец расстроенному юноше пришлось дать согласие на учебу в 3-м военном Александровском училище, которое находилось в Москве. Назначение туда он получил 12 июля, но пехотным юнкером пробыл недолго. В начале октября в Михайловском артиллерийском училище открылись дополнительные вакансии, и 11 октября Мосин был переведен на учебу в Петербург. Сергей, конечно, не знал, что Военное министерство, пытаясь покрыть недостаток артиллерийских кадров среднего офицерского звена, решило перевести в Михайловское училище наиболее способных к математике слушателей пехотных и кавалерийских училищ и даже Пажеского корпуса.
Михайловское артиллерийское училище имело замечательную историю, у истоков его стоял сам Петр Великий. Указом от 1698 года он основал при бомбардирской роте Преображенского полка первую в России артиллерийскую школу. Затем Екатерина II преобразовала ее в Артиллерийский шляхетский корпус, просуществовавший до начала XIX века. В 1820 году была сформирована учебная артиллерийская бригада, и 25 ноября того же года при ней — Артиллерийское училище, получившее через 29 лет наименование Михайловского.
Это старейшее военное училище России выпускало офицеров с высокой профессиональной подготовкой. Учебный план предусматривал солидный математический курс, включавший интегральное и дифференциальное исчисление, аналитическую геометрию, начала высшей алгебры, все артиллерийские дисциплины, в том числе фортификацию и топографию.
Для Мосина, давно уже привыкшего к систематической работе, занятия в училище стали едва ли не единственным времяпрепровождением. Он увлеченно изучал труды С. К. Каминского, читавшего специальный курс артиллерии, досконально разобрался в устройстве полевого лафета с боковым смещением станины, изобретенного А. А. Фишером, с наслаждением окунался в формулы по баллистике. Товарищи удивлялись работоспособности Сергея и называли его книжником и затворником.
Курс наук в Михайловском училище был рассчитан на три года. Сергей успешно преодолевал все видимые и незримые рифы, уверенно переходил из класса в класс и в июле 1870 года благополучно сдал выпускные экзамены. Еще раньше, 27 июня, он за успехи в учебе и примерное поведение был произведен в портупей-юнкеры[8]. Теперь же плечи Мосина украсили эполеты подпоручика, первого офицерского чина.
21 июля новоиспеченный артиллерист получил назначение во 2-ю резервную конно-артиллерийскую бригаду и через десять дней отбыл к месту службы в Царское Село, туда, где когда-то квартировал лейб-гвардии гусарский полк Ивана Игнатьевича.
Во всех аттестациях Сергея Мосина отмечалось его «похвальное поведение», он никогда не нарушал дисциплину, не был уличен в принадлежности к какому-нибудь кружку. А ведь всякого рода кружки в кадетских корпусах и военных училищах существовали. Они возникали как просветительные и их участников объединяло стремление познакомиться с революционно-демократической литературой, в которой мыслящие офицеры пытались найти ответы на волновавшие их вопросы. Было такое объединение кадетов и в Воронежском корпусе. Д. А. Милютин, военный деятель прогрессивных взглядов, тем не менее считал, что распространение «заразы либерализма служило очевидным доказательством распущенности и ложного направления воспитания» будущих офицеров..
Крупную роль играл кружок, действовавший в Михайловском артиллерийском училище и Артиллерийской академии. Жандармское отделение сообщало о связях слушателей училища и академии с революционными кружками и участии их в противоправительственной пропаганде. Однажды Милютину был направлен список из 13 человек, арестованных за тайную пропаганду. Министр, просмотрев этот список, написал:
«…девять воспитанников Михайловского артиллерийского училища, замеченные в деле о противоправительственной пропаганде в народе, принадлежат к выпускникам 1869, 1870, 1871… годов. Можно предположить, что только в последнее время (с 1869 г.) началось какое-нибудь тайное, зловредное влияние на юнкеров Артиллерийского училища».
Мосин закончил училище в 1870 году, но он не был членом какого-либо кружка. Он, глубоко сочувствуя русскому народу, ограничивался либеральными разговорами с приятелями в тесном кругу, а, кроме того, был чрезвычайно увлечен науками. Мосин считал, что его главная цель — стать толковым офицером, настоящим защитником Отечества.
С такими благими намерениями прибыл Сергей Иванович к месту своей военной службы и ретиво взялся за дело.
Его назначили командиром полубатареи. Сергей все время отдавал обучению солдат, при этом руководствовался мнением, высказанным Н. Г. Чернышевским на страницах «Военного сборника»:
«Русский солдат есть сын русского крестьянина, в нем много сметки, врожденной логики, ему расскажи языком, чтобы он разложил умом, и тогда он вовек ничего не забудет… Поэтому надо, чтобы начальники считали солдат себе подобными существами, мыслящими и чувствующими…»
Не удивительно, что расчеты, которыми командовал Сергей Иванович, были самыми слаженными в бригаде, показывали отменно быструю и точную стрельбу. Но, уважая солдат, Мосин никогда не опускался до панибратства, всегда строго выдерживал дистанцию, отделяющую командира от подчиненного.
Поначалу Сергей Иванович с охотой посещал офицерское собрание, быстро сумел завоевать расположение товарищей сдержанным компанейством, хорошим, ровным настроением. Но однообразие развлечений приелось гораздо быстрей, чем Мосин мог предположить. Балы, карты и застолья сменялись в разной последовательности, и только. А Мосина постоянно тянуло к книгам, к уединенной работе. Стали появляться мысли о необходимости продолжить военное образование в академии. Уже на исходе первого года службы Сергей Иванович стал готовиться к вступительным экзаменам.
По истечении двух лет отмеченной успехами строевой службы, Мосин ходатайствовал перед командованием о разрешении на сдачу испытаний в Михайловскую артиллерийскую академию, таковое получил, за счет отличной подготовки набрал высокий средний балл на экзаменах и был зачислен на первый курс технического факультета. В том же году Сергея Ивановича произвели в поручики.
Михайловская артиллерийская академия была учреждена в 1855 году на базе одноименного училища и сначала находилась в ведении Главного управления военно-учебных заведений. Однако в том же году руководство высшим военным образованием сосредоточилось в руках Генерального штаба. В связи с этим все три российские военные академии: Николаевская военная, Николаевская инженерная и Михайловская артиллерийская — составили как бы единую императорскую Военную академию, во главе которой стоял совет под председательством начальника Генерального штаба. На практике же совет этот бездействовал, и в 1863 году академии вернулись под управление Военного министерства. Был значительнo усовершенствован учебный план, из него изъяли общие предметы и оставили главным образом специальные: артиллерию, баллистику, долговременную фортификацию, тактику, военную историю, высшую математику, теоретическую механику, физику, химию, артиллерийское черчение и черчение фортификационных планов. В Положении об артиллерийской академии указывалось, что все, ее оканчивающие, должны быть направляемы «к занятию мест по техническим и учебным частям в артиллерийских заведениях в главном и окружном артиллерийском управлении, в артиллерийском комитете Главного артиллерийского управления и для приема артиллерийских изделий различных заводов».
Первоначально академия рассматривалась как своеобразный военный университет, предназначенный для широкой подготовки артиллерийских инженеров. Именно поэтому Главное артиллерийское управление требовало готовить кадры, «с высшим специальным образованием, преимущественно для занятия мест по техническим и учебным частям в артиллерии».
В 1863 году была сделана попытка еще более расширить профиль академии, разделив ее на два факультета: технический и строевой. Первый готовил инженеров для оружейных и артиллерийских заводов, а также специалистов по эксплуатации артиллерийской техники, второй — строевых офицеров для занятия командных должностей в артиллерийских частях. Однако новация оказалась несостоятельной, себя не оправдавшей, а потому через три года было принято новое решение: подготовку командных кадров сосредоточить в училище, в академии оставить один только технический факультет, способный давать «хорошо подготовленных ученых техников».
Блестящее созвездие выдающихся ученых своего времени, преподававших в академии, всесторонняя программа подготовки, умелое сочетание теории и практики позволили вырастить целую плеяду замечательных специалистов, резко поднявших уровень отечественной артиллерийской и ружейной техники. Достаточно сказать, что из стен академии вышли прославленные оружейники П. П. Третьяков, создатель отечественного станкового пулемета, А. А. Соколов, спроектировавший станок для этого пулемета, В. Г. Федоров, основоположник отечественного автоматического оружия, С. И. Мосин. Михайловская артиллерийская академия оправдала надежды русской армии.
Учеба в академии доставляла Сергею Ивановичу истинное наслаждение, поскольку шли в нее работящие, любящие артиллерийское дело офицеры, а великосветских карьеристов технические специальности не привлекали. К тому же наклонности Сергея Ивановича определились уже достаточно ясно, он не рассчитывал на карьеру легкую, быструю, хотя и не был обойден хорошим честолюбием и твердо верил в старинное поверье, будто каждый солдат носил в своем ранце маршальский жезл. А иначе незачем идти в военную службу. Тут уж так: служи старательно и честно, а за начальством чины и награды не пропадут.
Многие из академических товарищей Мосина мыслили так же, как и он, потому разговоры их вращались в основном вокруг проблем отечественной артиллерии, обсуждать же такие вопросы, как преимущество того или иного ордена перед очередным производством в чин принято не было. Созданию доброжелательной творческой обстановки способствовали и значительной мере профессоры академии. Каким пышным было созвездие этих имен! Историю оружия и артиллерии преподавал Владимир Львович Чебышев, замечательный теоретик стрелкового оружия и отменный практик-конструктор. Его перу принадлежали более сотни трудов, он спроектировал игольчатую[9] винтовку остроумной конструкции, при его непосредственном участии создавались драгунская и казачья винтовки образца 1870 года. Он оказал неоценимую помощь лейтенанту флота Баранову в проектировании винтовки для вооружения моряков. Русская армия останется благодарна В. Л. Чебышеву за то, что она одной из первых получила на вооружение надежный металлический патрон. Владимир Львович собрал замечательную коллекцию ручного огнестрельного оружия и совместно с другим выдающимся оружейником В. Н. Бестужевым-Рюминым в 1861 году основал журнал «Оружейный сборник», являвшийся еще в начале нашего века важнейшим научным периодическим изданием русских оружейников.
Основной артиллерийский предмет — баллистику — читал в академии Николай Владимирович Маиевский. Его знаменитый курс внешней баллистики, изданный в тот год, когда Мосин только заканчивал военное училище, сделался настольной книгой для русских и иностранных артиллеристов. Фактически Маиевский стал родоначальником отечественной и мировой школы баллистики. Он разработал методику составления таблиц стрельб для нарезных орудий. Но Николай Владимирович не ограничивал свою деятельность только теоретическими изысканиями, он принимал самое активное участие в проектировании, строительстве и испытаниях новых систем нарезных орудий полевой и береговой артиллерии. Возглавляя кафедру в Михайловской артиллерийской академии, Маиевский являлся одновременно ученым секретарем, а затем и членом артиллерийского отделения Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления (ГАУ).
В аттестации корпусное начальство отмечало хорошие способности Мосина, хотя он и не всегда обнаруживал достаточное прилежание. В замечаниях о характере, наклонностях и способностях Сергея ротный командир отмечал, что он был способным, скромным, исполнительным, добросердечным, несколько вспыльчивым мальчиком, но всегда дисциплинированным, за что ему часто повышался годовой балл за поведение.
Мосин учился в Тамбовском корпусе всего один год. 13 июня 1862 года его перевели для продолжения учебы в Воронежский Михайловский кадетский корпус.
В ту пору между двумя губернскими центрами Тамбовом и Воронежем не было иного сообщения, кроме обозного летом и санного зимой, и тамбовские кадеты добирались до нового места учебы организованно, походным порядком, под началом офицеров-воспитателей Воронежского корпуса. Переход обставлялся празднично, красиво, в дорогу основательно запасались провиантом, брали ведерные самовары и котлы для пищи. Подростки по летней жаре уставали на марше быстро, из-за чего походная колонна часто останавливалась у тенистых речек, разбивался бивуак, трапезничали в меру, по-военному, хотя аппетит был поистине походный. Купаться разрешалось от души, играть, бегать, прыгать — всего вволю. А потом бивуак снимался и снова катили повозки и пылила колонна по древнему степному тракту.
Сергей был на седьмом небе от такой жизни. Он шагал в первой шеренге своего взвода, перед глазами его проходил необъятный простор плоской, как блюдце, степи с редкими курганами, на которых вечными сторожами стояли каменные бабы с отвислыми животами — богини живших здесь в незапамятные времена народов.
Сергей прочитал самые интересные исторические книги из училищной библиотечки и знал, что через воронежские и тамбовские земли дикими вихрями проносились, топча копытами все живое, орды кочевников аваров, печенегов, хазар, половцев. Русские люди еще помнили испепеляющий кровавый вал неисчислимых туменов Бату-хана. А сколько их еще будет, завоевателей, жаждущих русских богатств? Вот он, Сергей Мосин с товарищами и призван защищать от них отчую землю. Эту заповедь принес с собой юный Мосин в Воронежский корпус.
Учебное заведение размещалось в большом трехэтажном здании с колоннами, по фронтону которого распластался двуглавый орел, символ Российской империи. Перед фасадом — жесткий квадрат строевого плаца, а за домом густел чащобою старинный дубовый парк, густо заросший молодняком.
В Воронежском корпусе было много похожего на Тамбовский, но имели место и различия. Распорядок вроде бы оставался тот же: подъем, утренний осмотр, завтрак, классные или строевые занятия, обед, прогулка в строю, снова классные занятия и долгожданный отдых. Но дисциплина была жестче, и намного. В Воронежском корпусе в отличие от Тамбовского согласия между педагогами и воспитателями не было. В первый год, когда там уже учился Мосин, еще оставались осколки некоего союза, так как преподава ние держалось на учителях либерального толка, таких, как, к примеру, Николай Степанович Тарачков, человек заметный не только в городе, но и в губернии. Он преподавал физику и естественную историю, занимался научной работой и за свои труды был удостоен серебряной медали Московского университета. За успехи в разведении полезных для человека растений Императорское общество акклиматизации присудило ему бронзовую медаль, и такую же награду Тарачков получил от Московского общества сельского хозяйства за гербарий воронежской флоры.
«Педагог должен учить своим примером», — утверждал Тарачков. Знаменитый гербарий — 400 растений — он собирал только со своими учениками. При корпусе вместе с кадетами развел прекрасный сад с белой акацией, шелковицей, орехами, каштанами, китайским ясенем и даже виноградом. Память о Тарачкове доныне осталась в Воронеже, ибо пьедестал памятника Петру Великому, что стоит на крутом городском берегу, сделан из глыбы гранита, найденной учителем в шести верстах от городка Павловска.
Из своих подопечных Тарачков хотел вырастить людей, способных на любой подвиг во благо Отчизны. Он считал, что слава России куется не только на поле брани, но и на поприще труда. В одном из писем к другу он так изложил свои принципы:
«Наши русские молодые таланты, что есть лучшего и способнейшего в семьях из отроков всех сословий, поступая в классические гимназии и употребляя большую часть времени на изучение идеального классицизма с его умершими языками, в то же время лишены на всю жизнь познания природы в ее трех царствах! Оставаясь так высокообразованными, в то же время, как белоручки, они чужды и бессильны для пользования окружающего их в виде земельных угодий, фабрик и заводов. У нас все эти классики поставлены по-прежнему в зависимость от иностранных специалистов: агрономов, садовников, сахароваров, винокуров, фабричных химиков, механиков и других разнообразных техников до искусных столяров, слесарей и кузнецов. Все материальные работы остались у нас за немецкими специалистами, а мы, русские, как белоручки, находясь в вечной от них зависимости, кланяемся и платим им громадную материальную дань, нередко продавая им свою земельную, фабричную и другую собственность».
Эти горькие слова были сказаны человеком, имевшим огромное влияние на учеников и верившим, что из них получатся не только офицеры, но и слесари, и механики, и инженеры. Приметил ли, нет ли Тарачков среди массы кадетов скромного, тихого, иногда печального Сережу Мосина, но уже одно то, что Мосин и Александр Лодыгин выбрали путь технического творчества и прославили Россию, стало лучшим памятником этому замечательному педагогу.
Под стать Тарачкову был преподаватель российской словесности и истории обрусевший француз Михаил де Пуле, боготворивший русскую литературу. Он всегда задавал такие темы сочинений, что были близки народным идеалам, верованиям, обычаям. Может, именно де Пуле закрепил в Сереже Мосине искреннюю любовь к своему народу?
Сергей Павлов преподавал кадетам рисование и черчение, преподавал крепко, основательно. Его ученики, если даже не имели природного дара к изобразительному искусству, наукой черчения овладевали прочно. А сам Павлов был страстно влюблен в этнографию. Он давал задания кадетам рисовать крестьян, купцов, мещан, детально выписывая при этом их одежду. Подбитые ветром зипуны крестьян, бархатные поддевки воронежских мещан, парчовые душегрейки разжиревших купчих, меховые шубы первогильдейских купцов, сшитые на французский манер сюртуки и заметные в толпе дворянские фуражки с красными околышами. Мало кто из начальства догадывался, что этот уникальный калейдоскоп лиц и костюмов есть самая живая иллюстрация чудовищного неравенства, осененного российскими законами. О павловской коллекции узнали за границей, ему за нее предлагали очень большие деньги, но Сергей Павлович отверг все сделки и подарил рисунки этнографической выставке. Как знать, может быть, об этом знал Мосин и запомнил на всю жизнь бескорыстие своего учителя?
Реформа 1861 года усилила разногласия между прогрессивно настроенными учителями и реакционными офицерами-воспитателями. С одной стороны, наметилась определенная либерализация жизни, с другой — усилилось сопротивление реакционеров. Кадеты слышали, как преподаватели критиковали прежние порядки, наматывали себе на ус их высказывания. Самые дотошные и любознательные читали не столько беллетристику, сколько публицистику и критические статьи. Особенно много волнений воспитателям и директору корпуса генералу Броневскому доставили польские события 1863 года[7]. Воронежские кадеты в знак сочувствия к восставшим полякам писали на окнах и дверях дерзкие слова «свобода, равенство, братство». Дядьки, ворча потихонечку, старательно терли стекла тряпками, а офицеры-воспитатели настороженно вглядывались в лица кадетов, пытаясь найти авторов надписей. На вечерней поверке генерал Броневский обходил построенных в каре воспитанников и определял «по глазам» зачинщиков беспорядков. Выделенных таким нехитрым способом кадетов пороли беспощадно, так что в городе стали с ужасом говорить о жестокостях Броневского, писать о них в Петербург. Броневского убрали, назначили генерал-майора Ватаци.
Новый командир корпуса оказался человеком гибким и осторожным. Он ко всем относился ласково, был доступен, преподавателям рекомендовал «не притеснять кадет», разрешал устраивать танцевальные вечера с приглашением барышень, одобрял выходы в городской театр. Воспитанники стали жить более полной жизнью и без надзора интересоваться общественными событиями.
Такое положение вещей не могло, безусловно, понравиться тем, кто стоял за жестокие воспитательные меры. В Главное управление военно-учебных заведений полетели анонимки.
После таких доносов «мягкотелого» Ватаци заменил жестокий фон Винклер. В его руках корпус притих. Каждый вечер десяток провинившихся с содроганием ждали порки. То, что для малолетних в Тамбовском корпусе было наказанием, выбивало из подростков чванство и зазнайство, здесь — юношам — приносило непоправимый вред.
Педагоги-гуманисты утверждали, что всякое устрашение не имеет педагогического смысла, ибо нравственных людей следует воспитывать не из страха наказания, а по убеждению, по душе, по привычке наконец. Но конфликт между военными воспитателями и педагогами обострялся все явственней, в результате чего в 1864 году ушел Тарачков, затем де Пуле, Павлов.
Для кадетов вновь наступили суровые времена. Сергею Мосину пришлось, таким образом, учиться как бы в двух совершенно разных по духу учебных заведениях, хотя и под одной крышей.
Однако невзгоды корпусной жизни не мешали Мосину преуспевать в науках. Начальство в аттестациях всегда отмечало его отличные способности. Он не удовлетворялся только уроками в классе и много времени проводил в читальном зале. Увлечение математикой пробудило в нем интерес к военной технике. И это было не просто детское любопытство в отношении оружия, а вполне осознанный интерес. Несмотря на «не всегда достаточное прилежание по отдельным предметам», Сергей постоянно имел высокий общий балл, без всякой натуги переходил из класса в класс, а в 1864 году «за весьма хорошие успехи в науках и примерное поведение» был награжден похвальным листом и подарком. И вновь ротный командир и офицер-воспитатель в замечаниях о характере, наклонностях и способностях своего подопечного отмечали его скромность, исполнительность, добросердечность, несомненную талантливость. Правда, в иных ситуациях Сергей проявлял вспыльчивость, даже горячность, но при этом оставался в рамках дисциплины. Отмеченные качества становились устойчивыми чертами характера.
Зимой 1865 года Сергей получил неприятное известие от отца. Иван Игнатьевич сообщал сыну, что он взял расчет у А. П. Шелле и уезжает к новому месту службы в Тульскую губернию в поместье Арсеньевых. Что за причина заставила И. И. Мосина уйти от Шелле, осталось его тайной, но для Сергея это и не было важным. Главное заключалось в том, что он терял связь с отцом, единственно близким ему человеком. И даже дружеские отношения с товарищами по корпусу не могли скрасить одиночества.
Последние годы учебы были наполнены новыми событиями. Согласно военным преобразованиям, начатым министром Д. Н. Милютиным, общеобразовательные классы кадетских корпусов реорганизовывались в военные гимназии с широкой учебной программой, в которой преобладали точные и естественные науки. Это способствовало подготовке грамотных в техническом отношении кандидатов в военные училища и еще больше утвердило желание Сергея продолжить учебу в военно-техническом заведении.
В 1867 году Мосин весьма успешно окончил гимназию. Он получил отменную теоретическую подготовку, а главное, выработал в себе способность к труду и веру в свои силы. Еще до окончания гимназии Сергей выбрал для дальнейшей учебы Михайловское артиллерийское училище. В беседе с генералом, директором гимназии, он изложил свое желание и получил полное одобрение. Но когда пришло время окончательного распределения гимназистов по училищам, в Михайловском для Мосина не оказалось вакансии. Вконец расстроенному юноше пришлось дать согласие на учебу в 3-м военном Александровском училище, которое находилось в Москве. Назначение туда он получил 12 июля, но пехотным юнкером пробыл недолго. В начале октября в Михайловском артиллерийском училище открылись дополнительные вакансии, и 11 октября Мосин был переведен на учебу в Петербург. Сергей, конечно, не знал, что Военное министерство, пытаясь покрыть недостаток артиллерийских кадров среднего офицерского звена, решило перевести в Михайловское училище наиболее способных к математике слушателей пехотных и кавалерийских училищ и даже Пажеского корпуса.
Михайловское артиллерийское училище имело замечательную историю, у истоков его стоял сам Петр Великий. Указом от 1698 года он основал при бомбардирской роте Преображенского полка первую в России артиллерийскую школу. Затем Екатерина II преобразовала ее в Артиллерийский шляхетский корпус, просуществовавший до начала XIX века. В 1820 году была сформирована учебная артиллерийская бригада, и 25 ноября того же года при ней — Артиллерийское училище, получившее через 29 лет наименование Михайловского.
Это старейшее военное училище России выпускало офицеров с высокой профессиональной подготовкой. Учебный план предусматривал солидный математический курс, включавший интегральное и дифференциальное исчисление, аналитическую геометрию, начала высшей алгебры, все артиллерийские дисциплины, в том числе фортификацию и топографию.
Для Мосина, давно уже привыкшего к систематической работе, занятия в училище стали едва ли не единственным времяпрепровождением. Он увлеченно изучал труды С. К. Каминского, читавшего специальный курс артиллерии, досконально разобрался в устройстве полевого лафета с боковым смещением станины, изобретенного А. А. Фишером, с наслаждением окунался в формулы по баллистике. Товарищи удивлялись работоспособности Сергея и называли его книжником и затворником.
Курс наук в Михайловском училище был рассчитан на три года. Сергей успешно преодолевал все видимые и незримые рифы, уверенно переходил из класса в класс и в июле 1870 года благополучно сдал выпускные экзамены. Еще раньше, 27 июня, он за успехи в учебе и примерное поведение был произведен в портупей-юнкеры[8]. Теперь же плечи Мосина украсили эполеты подпоручика, первого офицерского чина.
21 июля новоиспеченный артиллерист получил назначение во 2-ю резервную конно-артиллерийскую бригаду и через десять дней отбыл к месту службы в Царское Село, туда, где когда-то квартировал лейб-гвардии гусарский полк Ивана Игнатьевича.
Во всех аттестациях Сергея Мосина отмечалось его «похвальное поведение», он никогда не нарушал дисциплину, не был уличен в принадлежности к какому-нибудь кружку. А ведь всякого рода кружки в кадетских корпусах и военных училищах существовали. Они возникали как просветительные и их участников объединяло стремление познакомиться с революционно-демократической литературой, в которой мыслящие офицеры пытались найти ответы на волновавшие их вопросы. Было такое объединение кадетов и в Воронежском корпусе. Д. А. Милютин, военный деятель прогрессивных взглядов, тем не менее считал, что распространение «заразы либерализма служило очевидным доказательством распущенности и ложного направления воспитания» будущих офицеров..
Крупную роль играл кружок, действовавший в Михайловском артиллерийском училище и Артиллерийской академии. Жандармское отделение сообщало о связях слушателей училища и академии с революционными кружками и участии их в противоправительственной пропаганде. Однажды Милютину был направлен список из 13 человек, арестованных за тайную пропаганду. Министр, просмотрев этот список, написал:
«…девять воспитанников Михайловского артиллерийского училища, замеченные в деле о противоправительственной пропаганде в народе, принадлежат к выпускникам 1869, 1870, 1871… годов. Можно предположить, что только в последнее время (с 1869 г.) началось какое-нибудь тайное, зловредное влияние на юнкеров Артиллерийского училища».
Мосин закончил училище в 1870 году, но он не был членом какого-либо кружка. Он, глубоко сочувствуя русскому народу, ограничивался либеральными разговорами с приятелями в тесном кругу, а, кроме того, был чрезвычайно увлечен науками. Мосин считал, что его главная цель — стать толковым офицером, настоящим защитником Отечества.
С такими благими намерениями прибыл Сергей Иванович к месту своей военной службы и ретиво взялся за дело.
Его назначили командиром полубатареи. Сергей все время отдавал обучению солдат, при этом руководствовался мнением, высказанным Н. Г. Чернышевским на страницах «Военного сборника»:
«Русский солдат есть сын русского крестьянина, в нем много сметки, врожденной логики, ему расскажи языком, чтобы он разложил умом, и тогда он вовек ничего не забудет… Поэтому надо, чтобы начальники считали солдат себе подобными существами, мыслящими и чувствующими…»
Не удивительно, что расчеты, которыми командовал Сергей Иванович, были самыми слаженными в бригаде, показывали отменно быструю и точную стрельбу. Но, уважая солдат, Мосин никогда не опускался до панибратства, всегда строго выдерживал дистанцию, отделяющую командира от подчиненного.
Поначалу Сергей Иванович с охотой посещал офицерское собрание, быстро сумел завоевать расположение товарищей сдержанным компанейством, хорошим, ровным настроением. Но однообразие развлечений приелось гораздо быстрей, чем Мосин мог предположить. Балы, карты и застолья сменялись в разной последовательности, и только. А Мосина постоянно тянуло к книгам, к уединенной работе. Стали появляться мысли о необходимости продолжить военное образование в академии. Уже на исходе первого года службы Сергей Иванович стал готовиться к вступительным экзаменам.
По истечении двух лет отмеченной успехами строевой службы, Мосин ходатайствовал перед командованием о разрешении на сдачу испытаний в Михайловскую артиллерийскую академию, таковое получил, за счет отличной подготовки набрал высокий средний балл на экзаменах и был зачислен на первый курс технического факультета. В том же году Сергея Ивановича произвели в поручики.
Михайловская артиллерийская академия была учреждена в 1855 году на базе одноименного училища и сначала находилась в ведении Главного управления военно-учебных заведений. Однако в том же году руководство высшим военным образованием сосредоточилось в руках Генерального штаба. В связи с этим все три российские военные академии: Николаевская военная, Николаевская инженерная и Михайловская артиллерийская — составили как бы единую императорскую Военную академию, во главе которой стоял совет под председательством начальника Генерального штаба. На практике же совет этот бездействовал, и в 1863 году академии вернулись под управление Военного министерства. Был значительнo усовершенствован учебный план, из него изъяли общие предметы и оставили главным образом специальные: артиллерию, баллистику, долговременную фортификацию, тактику, военную историю, высшую математику, теоретическую механику, физику, химию, артиллерийское черчение и черчение фортификационных планов. В Положении об артиллерийской академии указывалось, что все, ее оканчивающие, должны быть направляемы «к занятию мест по техническим и учебным частям в артиллерийских заведениях в главном и окружном артиллерийском управлении, в артиллерийском комитете Главного артиллерийского управления и для приема артиллерийских изделий различных заводов».
Первоначально академия рассматривалась как своеобразный военный университет, предназначенный для широкой подготовки артиллерийских инженеров. Именно поэтому Главное артиллерийское управление требовало готовить кадры, «с высшим специальным образованием, преимущественно для занятия мест по техническим и учебным частям в артиллерии».
В 1863 году была сделана попытка еще более расширить профиль академии, разделив ее на два факультета: технический и строевой. Первый готовил инженеров для оружейных и артиллерийских заводов, а также специалистов по эксплуатации артиллерийской техники, второй — строевых офицеров для занятия командных должностей в артиллерийских частях. Однако новация оказалась несостоятельной, себя не оправдавшей, а потому через три года было принято новое решение: подготовку командных кадров сосредоточить в училище, в академии оставить один только технический факультет, способный давать «хорошо подготовленных ученых техников».
Блестящее созвездие выдающихся ученых своего времени, преподававших в академии, всесторонняя программа подготовки, умелое сочетание теории и практики позволили вырастить целую плеяду замечательных специалистов, резко поднявших уровень отечественной артиллерийской и ружейной техники. Достаточно сказать, что из стен академии вышли прославленные оружейники П. П. Третьяков, создатель отечественного станкового пулемета, А. А. Соколов, спроектировавший станок для этого пулемета, В. Г. Федоров, основоположник отечественного автоматического оружия, С. И. Мосин. Михайловская артиллерийская академия оправдала надежды русской армии.
Учеба в академии доставляла Сергею Ивановичу истинное наслаждение, поскольку шли в нее работящие, любящие артиллерийское дело офицеры, а великосветских карьеристов технические специальности не привлекали. К тому же наклонности Сергея Ивановича определились уже достаточно ясно, он не рассчитывал на карьеру легкую, быструю, хотя и не был обойден хорошим честолюбием и твердо верил в старинное поверье, будто каждый солдат носил в своем ранце маршальский жезл. А иначе незачем идти в военную службу. Тут уж так: служи старательно и честно, а за начальством чины и награды не пропадут.
Многие из академических товарищей Мосина мыслили так же, как и он, потому разговоры их вращались в основном вокруг проблем отечественной артиллерии, обсуждать же такие вопросы, как преимущество того или иного ордена перед очередным производством в чин принято не было. Созданию доброжелательной творческой обстановки способствовали и значительной мере профессоры академии. Каким пышным было созвездие этих имен! Историю оружия и артиллерии преподавал Владимир Львович Чебышев, замечательный теоретик стрелкового оружия и отменный практик-конструктор. Его перу принадлежали более сотни трудов, он спроектировал игольчатую[9] винтовку остроумной конструкции, при его непосредственном участии создавались драгунская и казачья винтовки образца 1870 года. Он оказал неоценимую помощь лейтенанту флота Баранову в проектировании винтовки для вооружения моряков. Русская армия останется благодарна В. Л. Чебышеву за то, что она одной из первых получила на вооружение надежный металлический патрон. Владимир Львович собрал замечательную коллекцию ручного огнестрельного оружия и совместно с другим выдающимся оружейником В. Н. Бестужевым-Рюминым в 1861 году основал журнал «Оружейный сборник», являвшийся еще в начале нашего века важнейшим научным периодическим изданием русских оружейников.
Основной артиллерийский предмет — баллистику — читал в академии Николай Владимирович Маиевский. Его знаменитый курс внешней баллистики, изданный в тот год, когда Мосин только заканчивал военное училище, сделался настольной книгой для русских и иностранных артиллеристов. Фактически Маиевский стал родоначальником отечественной и мировой школы баллистики. Он разработал методику составления таблиц стрельб для нарезных орудий. Но Николай Владимирович не ограничивал свою деятельность только теоретическими изысканиями, он принимал самое активное участие в проектировании, строительстве и испытаниях новых систем нарезных орудий полевой и береговой артиллерии. Возглавляя кафедру в Михайловской артиллерийской академии, Маиевский являлся одновременно ученым секретарем, а затем и членом артиллерийского отделения Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления (ГАУ).