- Слушай! Что там? Ты что замолчал? - встревожился Усенко, продолжая энергичные маневры самолетом. - Где фашисты?
- Улетели, - чуть слышно проговорил бомбардир.
- Как улетели? Куда? Следи за ними!
- Да нет их! Совсем улетели.
...Потом летчики 13-го и их соседи-истребители долго хохотали над этим боевым эпизодом. Слух о нем распространился широко среди летчиков, да еще с такими подробностями, что правда смешалась с вымыслом. Находились новые и новые очевидцы, действующие лица, новые подробности, и что самое забавное: во всем этом совершенно затерялось имя Михаила Ярнова, сигнальной ракетой отпугнувшего врагов.
...Слева впереди на земле появились столбы дыма и пыли. Бомбардир уже справился со своими чувствами, следил за местностью.
- Фронт! - предупредил он пилота. - Давай обойдем очаг боя. Южнее спокойнее, там и проскочим. Держи курс: сто тридцать градусов... - и добавил, не обращаясь ни к кому: - В следующий раз надо прихватить с собой запасную ленту... А может, гранаты?..
- Какие гранаты? - не поняв, переспросил Костя.
- Ручные, естественно...
3
Показался аэродром. Пилот повел машину на посадку. На стоянке Усенко выключил моторы, снял мокрый от пота шлемофон и, распахнув настежь форточки, с облегчением подставил разгоряченную голову свежему ветерку.
Внизу под самолетом бегал необычайно радостный Гаркуненко и без конца восклицал:
- Живы! Живы! А я-то уж стал беспокоиться. Не летите и не летите.
"Надо идти на доклад к командиру и объяснить, почему оторвался от строя", - подумал Константин. Он быстро расстегнул привязные ремни, сбросил с плеч парашютные лямки и спрыгнул на землю. Вдруг рядом увидел пустующую стоянку самолета старшего лейтенанта Алешина и обрадовался: значит, не он один "именинник"!
- Товарищ командир! - подскочил Гаркуненко. - Разрешите поздравить вас с первым боевым вылетом на новом месте!.. Как работала матчасть? Какие есть замечания?
- Спасибо, Коля! Все отлично! А знаешь, сколько я сегодня фашистов уничтожил? Отомстил им за Олега и за семью Федосова...
- А это где же? - показал Гаркуненко на продолговатую пробоину в дюрале левого крыла.
- Та, наверное, "эрликоны"! - ответил пилот и продолжал возбужденно: - Там такая мясорубка была! Я ж был один, понимаешь? А их? Стреляла вся колонна, танки!
Техник озабоченно обошел машину и еще отыскал несколько пробоин. Он схватился за голову.
- Восемь штук! Чем же я их буду заделывать? Рембазы нет, когда еще с эшелоном приедет! Пойду к стартеху.
Усенко не стал слушать причитаний техника, позвал экипаж, еще раз оглянулся на пустующую стоянку соседа и направился к самолету командира эскадрильи.
Григорьев и штурман Леонтий Мяло стояли позади своего Пе-2, нервно покуривали и хмуро поглядывали на подходивших летчиков.
- Товарищ капитан! - бодро начал доклад Констатин. - Мой экипаж боевое задание выполнил. По дороге, - взглянул на карту, - Балтутино - Ельня бомбил с пикирования и штурмовал танковую колонну фашистов. По наблюдению экипажа прямым попаданием бомб разбито два танка, сожжено пять автомобилей, уничтожено до взвода солдат. Матчасть самолета, моторов и вооружения исправна. Готовы к новым заданиям!
- А ну, покажи на карте, где ты гастролировал? - сердито приказал комэск и шагнул к пилоту. - Чего вас туда черт понес? Мы ж наносили удар по колонне севернее Ельни! Доложи, почему оторвался от строя?
- Я... - начал было Усенко и сник, встретив строгий взгляд командира. Мы...
- Когда мы вывалились из облаков, - поспешил на помощь пилоту Ярнов, - то группы нигде не было. Пошли сами искать...
- Вывалились? Как вывалились? Неужели по приборам так трудно удержать самолет всего четверть минуты, пока мы выходили под облака? Неучи... Где это было?
- Вот здесь! - Бомбардир обозначил точку на карте. - Чуть с Алешиным не столкнулись, в метре от него проскочили...
- Я выровнял машину, - осмелел Усенко. - Смотрю, никого! И пошел на запад. А там мы наткнулись на танковую колонну. Штук двадцать танков и до полусотни автомашин. Ну и...
- Дальше что?
- Бомбили. Потом сделали заход на штурмовку. - Противодействие было?
- Так точно. "Эрликонов" много, пулеметы, танковые пушки. Даже солдаты из автоматов. А потом два "мессера"! Как зажали, еле отбился! На бреющем ушел.
- Ты в облаках разве не летал раньше?
- Никак нет. Никогда. Даже на У-2. Первый раз... Григорьев уже мягче смотрел на молодого летчика.
- Но ты ж разведчик! Разведчики обязаны летать в облаках и в любых погодных условиях!
- Так точно! Но не успел научиться... Я научусь, товарищ капитан.
- Комэск затянулся несколько раз.
- Везучий ты, Усенко. Удивляюсь, как немцы тебя там не слопали?
- Так я ж обманом, товарищ капитан! Они к голове, а я сбоку. Они за мной, а я назад, к колонне!
- За то, что ты оторвался от строя, тебя надо взгреть как следует. А за то, что не растерялся, ударил по врагу и вернулся живым, похвалить, молодец! Пиши донесение. Пробоины есть?
- Есть. Восемь штук... Товарищ капитан, а где Алешин?
Лицо командира сразу изменилось, посуровело.
- Нет его больше, Усенко... Срубили на глазах...
- Как же? - растерялся парень. - Он еще говорил мне...
Гибель товарища, командира, друга... Что может быть больнее? Летчику всегда сразу хочется узнать все: как произошло, при каких обстоятельствах погиб друг.
Капитан Григорьев говорил с трудом, как будто комок застрял в горле.
- Над целью на нас набросились "мессера". У Минцева сразу сбили одного, навалились на меня. А я скован маневром - веду строй. Наверняка расстреляли, если бы не Алешин... Бросился он наперерез трассам, закрыл собой... Меня спас, а сам погиб... Ну, мы им тоже задали такого жару, Усенко! - Он резко взмахнул сжатым кулаком, будто обрушивал его на головы врагов.
Младший лейтенант смотрел на своего командира, но не видел его: перед его глазами стоял старший лейтенант Алешин, каким был всего полтора часа назад, светловолосый, с мягкой, почти застенчивой улыбкой. Ему даже почудился его говорок: "Я любовался тобой, Усенко, смело летаешь..."
Всего девять месяцев прослужил с Алешиным младший летчик Усенко, а успел оценить по достоинству и полюбить этого способного летчика и командира, который своим поведением, скромностью, манерами, летным почерком напоминал ему любимых учителей из авиашколы. Проверяя технику пилотирования молодого летчика, он никогда не повышал голоса, не нервировал, а терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как их избежать. Но особенно Алешин поразил Костю, когда отказался перейти на более высокую должность во вновь формируемый авиаполк, чтобы не расставаться с друзьями. Теперь расстался... навсегда...
Еще одна утрата глубокой болью отозвалась в сердце молодого человека. Костя! Костя! Сколько еще таких незаживающих ран останется до конца войны в твоем добром сердце? Всю войну ты будешь обретать боевых друзей, любимых командиров, дарить им свою преданную дружбу, душу и... терять в жестоких боях. Лишь в сердце твоем, в памяти они будут всегда жить такими, какими были с тобой До последней минуты. Но с каждой потерей у тебя будут прибавляться новые силы, и твои удары по врагу будут все более сокрушительными.
- Пойдем, командир! - вывел пилота из задумчивости Ярнов. - Надо писать донесение.
- Пойдем, - нехотя согласился Усенко.
4
После ужина капитан Григорьев подозвал Усенко. Комэск, переживая гибель Алешина, был хмур, молчалив. Но подошедшего летчика спросил с интересом:
- Я не ослышался? Ты бомбил с пике?
- Так точно! Здорово получается, товарищ капитан! - ответил Константин.
- Расскажите, - сказал Григорьев. Усенко, размахивая руками, принялся показывать. Но старший лейтенант Мяло прервал его:
- Правильно поступил! Молодец! Кстати, не ты одни проявил такую инициативу. Товарищ командир, - повернулся штурман к Григорьеву. - Мне летнабы проговорились: Фордзинов со своим звеном тоже бомбил с пикирования, но помалкивает. Наверное, боится, чтобы его не наказали за самовольство. Надо этому методу обучать всех летчиков. Расскажешь ты, Усенко! - и распорядился: Летному составу через четверть часа собраться на КП эскадрильи.
Весть о том, что экипаж младшего лейтенанта Усенко бомбил с пикирования, быстро распространилась по эскадрильям. Дошла она и до командования полка. Капитан Богомолов приказал вызвать к себе "новоявленных пикировщиков".
- Начальство вызывает - хорошего не жди, говорили еще в доброе старое время, - мрачно резюмировал Ярнов, складывая в планшет карту и таблицы. - Как пить дать, врубят нам за самовольство. Почему поперед батьки в пекло полезли.
- Замолчи ты! Без тебя тошно! - насупился Константин. - Мы ничего плохого не сделали.
- Наоборот! Так чего ж ты переживаешь? Батя Богомол - мужик толковый и справедливый. Уверен, что поддержит! А потом, чего нам-то бояться? Дальше фронта не пошлют!
Усенко бросил на своего помощника беспокойный взгляд. Внезапный вызов к комполка его озадачил. Собственно, занятия в эскадрилье по бомбометанию с пикирования уже закончились. Опытные Григорьев и Мяло разобрались и во многом поправили молодежь. Совместно была выработана стройная цепь последовательных действий на всех этапах - от наведения бомбардировщика на цель до выхода его из боя. В заключение еще раз проштудировали инструкцию, разработанную испытателями. Итоги занятий оказались выше ожиданий: все летчики эскадрильи загорелись желанием попробовать себя и свои силы по новому методу уже в завтрашнем бою.
И вдруг вызов к Богомолову! Он мог закончиться не только наказанием, но и вообще запретом. Григорьев переглянулся с Мяло: на их плечи тоже ложилась немалая ответственность за внедрение метода без согласования с командованием полка.
- Спокойно! - сказал комэск и встал. - Я тоже пойду.
- И я! - подхватился Леонтий Леонович Мяло. В штабе полка летчиков ждало все командование. Усенко окинул собравшихся взглядом и, шагнув к командиру,
спокойно доложил:
- Товарищ капитан! По вашему приказанию...
- Подь, подь сюда, Усенко! Вот тебе бумага, карандаш. Рисуй, рассказывай! Да покороче. Главное! Ясно?
В третий раз Константину и Ярнову пришлось рассказывать, показывать, доказывать.
Потом вызвали экипаж Фордзинова. Все повторилось. Засиделись допоздна. Командир полка показал на часы и решительно встал.
- На сегодня хватит! Утром - бой! - Он сладко потянулся и недовольно бросил капитану Серебряку: - Вот, брат штурман, до чего мы с тобой дожили! Молодые обскакали! Пока мы прикидывали да изучали буквы инструкции, они начали бомбить, и, как видно, неплохо! Неграмотно, конечно, с погрешностями, но бомбили! А нас с тобой поставили в дурацкое положение: за самовольство следует строго взыскать, чтоб впредь неповадно было. А за инициативу как же?
Штурман полка ухмыльнулся:
- Придется немцев запросить, они-то уж наверняка недовольны... Я так понимаю, Василий Павлович. Надо учесть, что Григорьев и Мяло уже провели подготовку эскадрильи к бою с пикирования. Пусть бьет. Потом мы еще раз соберемся, проанализируем и решим окончательно.
- Ну, не ожидал я от тебя такого решения. Нет! Завтра с Григорьевым полетим и мы с тобой. Тоже будем бомбить с пикирования. Все! Марш отдыхать!
Когда Богомолов объявил о своем решении, Константин понял: победил! Им довольны! От радости летчик не чувствовал под собой ног, а на командира полка смотрел так влюбленно, что тот погрозил ему:
- Ну ты, сын Донбасса, нос не задирай. А впредь учти: любое дело надо согласовывать с начальством. Резон прост: не получится - с тебя взятки гладки, начальство будет в ответе. Получится - начальству хвала и тебя не забудут. Вот так-то, молодой, учись жить по-людски, если хочешь расти. Понял, с кого надо брать пример? Благодари за науку!
Усенко смотрел на командира и не мог понять: шутит он или говорит всерьез. А штурман полка капитан Серебряк рассмеялся:
- Все правильно! Летчик пример берет с тебя, Василий Павлович! Как говорится, что посеешь... Ты приказ уже отдал, а почему не согласуешь с начальством?..
Война круто ломала установившиеся в авиации нормы и утверждала новые тактические приемы. Но ни младший лейтенант Усенко, ни комэск Григорьев, ни капитан Богомолов в тот вечер не думали об этом. Ими руководило одно желание нанести врагу наибольший ущерб...
На следующий день с пикирования бомбили все летчики полка. Командующий военно-воздушными силами фронта генерал-майор авиации Мичугин, когда ему доложили о "самовольстве" в 13-м, сам позвонил Богомолову, одобрил и посоветовал проконсультироваться по некоторым вопросам с командованием 12-го авиаполка, который уже имел некоторый опыт такого рода бомбардировок с Пе-2.
На дальних подступах к Москве
1
19 июля танковым соединениям Гудериана удалось захватить Ельню. Правда, дальше немцы не продвинулись и, отражая атаки наших войск, вынуждены были зарыть в землю танки и штурмовые орудия - перешли к жесткой обороне, спешно подтянули свежие пехотные соединения, отборную дивизию СС и удержали захваченные позиции. В результате в линии Западного фронта образовался весьма опасный для Красной Армии "ельнинский выступ":
угроза окружения под Смоленском трех советских армий, а следовательно, и прорыв противника к Москве резко возросли. Ставка Верховного Командования приказала ликвидировать эту угрозу, и в районе Ельни стала сосредоточиваться 24-я армия генерала Ракутина. Одновременно, чтобы обескровить противника, измотать его в боях и сорвать наступление на Москву, Ставка передала Западному фронта мощные подвижные ударные отряды - пять групп по три дивизии в каждой для ударов по врагу с фронта и Две кавалерийские группы для действия по его тылам.
Эти отряды были немедленно введены в бои. В районе Смоленска 21 июля летчики 13-го авиаполка и всей фронтовой авиации совместно с танкистами пробили в линии фронта коридор, и по нему в тылы немецкой 3-й танковой группы генерала Гота прорвались две кавалерийские дивизии.
На второй день на левом крыле фронта в районе Бобруйска летчики обеспечили прорыв в рейд по тылам могилевско-смоленской группировки гитлеровцев еще трех кавалерийских дивизий, которыми командовал прославленный буденновец, герой гражданской войны генерал Ока Городовиков.
23 июля в районе Рославля авиация поддержала переход в контрнаступление трех дивизий генерала Качалова. Эти дивизии сбили врага с оборонительных позиций, отбросили его за реку Стометь и создали угрозу "ельнинскому выступу" с тыла.
В последующие дни авиационные полки действовали на правом фланге фронта против 3-й танковой группы Гота, где обеспечили контрнаступление сразу двух ударных групп - дивизий генерала Хоменко из района Белого и севернее Ярцева войск генерала Калинина.
Во всех этих операциях авиаполк действовал с предельной нагрузкой, совершая от четырех до шести боевых вылетов в день. Летчики-пикировщики первыми наносили по противнику бомбардировочные удары и дрались с таким упорством, с такой смелостью, что заслужили у наших пехотинцев не только горячую благодарность и похвалу, но и уважительное имя "неустрашимых". Красноармейцы в окопах встречали появление двухвостых "петляковых" криками "ура", а самолеты стали ласково именовать "пешками".
Когда Богомолов впервые услышал такое прозвище Пе-2, то рассердился, усмотрев в нем пренебрежение к грозному бомбардировщику.
- Чтоб я в своем полку больше не слышал такого презрительного слова! приказал он.
Но младший лейтенант Усенко возразил:
- А по-моему, товарищ капитан, красноармейцы попали в самую точку. Тут заложен глубокий смысл: пешка может стать королевой, как солдат маршалом! Разве не так?
Василий Павлович нахмурился, хотел одернуть не в меру ретивого сослуживца, а потом, подумав, рассмеялся:
- А пожалуй, ты прав, Усенко. Лучшего фронтового бомбардировщика, чем наш "петляков", сейчас нет ни в одной армии. Выходит, пешка стала королевой!.. Эх, только побольше бы их!..
"Пешки" старались. Под Смоленском и Ельней, в Ярцеве и в Рославле, в Орше и под Могилевом - везде, где появлялись краснозвездные пикировщики, рушились вражеские укрепления и узлы сопротивления, сметались с лица земли артиллерийские и минометные батареи, колонны танков и мотопехоты, железнодорожные эшелоны, штабы, резервы. Летчики не щадили себя. Двух одинаковых вылетов в день у нас не было: с утра бомбили скопления авиации на аэродромах Шаталово, Починки, Смоленск, Горки; к обеду уничтожали на дорогах танковые колонны; после обеда наносили удары по железнодорожным узлам и станциям, артиллерийским и минометным позициям, по дотам; к вечеру штурмовали боевые порядки атакующего противника - и так каждый день. И это в условиях господства гитлеровцев в воздухе, когда приходилось всякий раз буквально прорываться через сильные истребительные заслоны врага, преодолевать его мощную противовоздушную оборону.
После каждого боя на наших крылатых машинах от вражеских снарядов и пуль появлялись все новые дыры, но технический состав и команды аэродромного обслуживания трудились с невиданным напряжением, восстанавливая самолеты, и летчики снова и снова вылетали на них громить фашистов. Стояли насмерть! Позади была Москва.
2
Немцы обнаружили место базирования "петляковых" и нанесли по кировскому аэродрому несколько сильных ударов. 13-й авиаполк перелетел в Мосальск. Здесь его настигла весть о том, что с 22 июля гитлеровская авиация начала воздушные налеты на Москву. Налеты совершались ночью специально подобранными экипажами, прилетевшими из Германии.
Противовоздушная оборона Москвы успешно отражала эти налеты, но все же к городу прорывались отдельные самолеты.
В нашем авиаполку был проведен митинг. Летчики и техники, штабные работники и младшие авиаспециалисты - все, как один, поклялись покарать преступников. На разведку вылетели лучшие экипажи. Остальные принялись за подготовку самолетов к вылету.
Младший лейтенант Усенко на митинге не был. С рассвета он обеспечивал разведданными группу генерала Рокоссовского, оборонявшую Ярцево, и в Мосальск вернулся только к обеду. Узнав о митинге, летчик бросился к комэску.
- Все, все полетим, Усенко! - успокоил его тот. - Куда? Пока не знаем. Ждем данных от разведчиков. Они должны обнаружить места базирования немецких дальних бомбардировщиков, а затем мы по ним ударим. Так что готовь свою машину!
Обрадованный летчик помчался помогать техникам. У "семерки" собрались другие экипажи. Они работали так сноровисто и дружно, что через четверть часа Пе-2 был дозаправлен и вооружен. Константин поблагодарил всех за помощь, но не успокоился: отсутствовал Ярнов. Сразу после прилета он составил боевое донесение, понес его в штаб и там почему-то задержался. Усенко торопливо расхаживал у машины, поглядывая в сторону КП.
Наконец он не выдержал, подозвал Збитнева, собираясь послать радиста за бомбардиром, но увидел стремительно подходившего адъютанта третьей эскадрильи лейтенанта Макара Давыдовича Лопатина. Тот был одет полетному, в руках держал реглан и планшет с полетными картами.
- Что хмуришься, сын Донбасса? - прищурив глаз, с ходу спросил адъютант. Ярнова нет? И не будет. Его задержали в штабе полка, будет ждать, когда проявят пленки, потом поможет дешифровать снимки. А с тобой полечу я.
Для Усенко это было неожиданностью. Лопатина он запомнил еще с того памятного вечера в Росси, когда полковое начальство знакомило прибывшую молодежь с боевыми традициями полка. На состоявшемся концерте красноармейской художественной самодеятельности этот командир был, пожалуй, самым активным участником. Он солировал на баяне, аккомпанировал танцорам, певцам. И потом вечерами летчики с удовольствием собирались вокруг баяниста послушать его виртуозную игру, пели, плясали. Появление Лопатина везде сопровождалось оживлением и шутками - лучшее свидетельство душевного расположения к нему людей.
По сравнению с Усенко Лопатин занимал большую должность, к тому же он был на десяток лет старше и потому в глазах парня выглядел пожилым. Пилот смотрел на адъютанта и мучился вопросом: сможет ли этот уважаемый штабист заменить Ярнова в воздухе?
- Что ж не реагируешь? - допытывался Макар Давыдович. - Значит, возражаешь? Нет? Тогда, лады!.. Скажи, а ты умеешь точно выдерживать уголок пикирования? Учти, я штабист, во всем люблю точность, мазать не привык. У нас в Харьковском авиаучилище был инструктор Головин. Знаешь, какая у него была присказка? "Не торопясь, поспешим!" Кажется абсурдной, да? А на самом деле с глубоким смыслом! Спешить надо, но не торопясь. То есть делать все быстро, точно, продуманно, последовательно! Уловил? Бери на вооружение.
Лопатин говорил слегка в нос, и Константин усмехнулся глядя на него: нос у адъютанта был длинным, с загнутым книзу кончиком. Ухмылка летчика не ускользнула от внимательного лейтенанта. Он засмеялся, открыв ровный ряд крепких зубов:
- Хочешь, скажу, о чем ты сейчас подумал? Про мой нос. Как у индюка? Угадал?
- Да нет... Как у орла!
Шутка разрядила некоторую скованность: на душе Кости стало так легко, будто он уже давно дружил с адъютантом.
- А теперь давай проверим, как подвесили бомбы на твою "семерочку". Матюхин! - крикнул Лопатин оружейнику. - Где ты там? Приготовься! От люков.
Лейтенант поднялся в кабину, открыл бомболюки и нырнул в бомбовый отсек. Там он перещупал все бомбы, замки, держатели, проверил взрыватели и крепление ветрянок. Удовлетворенный, вылез, хмыкнул добродушно:
- Оказывается, во второй эскадрилье умеют подвешивать бомбы, как в нашей. Молодец, Матюхин! - похвалил он сержанта. - На тебя можно положиться.
Механик зарделся от смущения. Но ответил смело, даже с вызовом:
- Мы сами с усами, товарищ лейтенант! Кое в чем можем подучить и хваленую третью.
- Но, но! - погрозил пальцем Лопатин. - Третью не тронь. Там от моториста до комэска все асы! Челышев - уникум!
- Наш Григорьев не хуже. Между прочим, ходит на разведку.
Лопатин не ответил. У соседнего самолета раздался такой дружный хохот, что все повернулись в ту сторону.
- Вася Родин рассказывает, - прислушался адъютант. - Ходил на разведку с Кузиным. Пойдем, Константин, послушаем?
Высокий Усенко через головы собравшихся в круг людей без труда разглядел коренастую фигуру стрелка-бомбардира лейтенанта Родина. В сдвинутом на затылок белом подшлемнике, одетый, как все летчики, в синий комбинезон, с пистолетом на боку и целлулоидным картодержателем через плечо Родин, размахивая руками, что-то рассказывал. При этом его лицо с серыми озорными глазами то расплывалось в добрую улыбку, то хмурилось, становилось строгим, волевым. Константин прислушался.
- ...Одним словом, летим мы с Жорой Кузиным на разведку, ищем эти самые дальние бомбардировщики. Посмотрели в одном подозрительном месте - ничего, в другом - та же картина. В общем, облетели почти весь заданный район. Нашли, конечно, кое-что, но не то, что нужно. А время на исходе, пора возвращаться. "Пошли в Смоленск!" - приказывает Кузин. А зенитный заслон там у немцев очень плотный. Как подойти? Предлагаю командиру: "Давай заберемся повыше, сфотографируем - документ будет". А он в ответ: "Зачем время терять на набор высоты? Нас обед ждет. И потом, говорит Жора, что ты разглядишь с восьми тысяч? Реку? Город? Так нам не география нужна, а самолеты, посчитать их надо". Говорю: "Они ж на снимках будут, те самолеты! Посчитаем на земле". Но разве Жору уговоришь, когда он уже что-то задумал?
Родин так образно передавал разговор в экипаже, что слушатели смеялись, а он с увлечением продолжал:
- "Давай, говорю, проползем по крышам. У них пулеметы паршивые, не попадут, проскочим, и мы не только самолеты, погоны у немцев разглядим". "Можно! - соглашается Кузин. - Но мне самолеты нужны. Понимаешь? Как считать на большой скорости?" Резонно! "Тогда, - отвечаю, - потопали на трех тысячах метров, все разглядим. Противнику не до нас, у него по распорядку обед. Едва ли перестанут обедать из-за одного советского самолета!" - "А что? - оживился Жора. - Идея!" И пошли мы в Смоленск на... четырехстах метрах. Высота - из винтовки не промажешь! Но - летим. Подлетаем к аэродрому, смотрю: кругом "юнкерсы", "хейнкели" по два мотора, по четыре. Некоторые замаскированы, другие стоят открыто, только прилетели. Я включил аэрофотоаппарат, летим над серединой поля. Жду: сейчас начнут. Не стреляют! У взлетной полосы с флажком в руке солдат стоит, приглашает садиться. А на меня страх напал. Думаю: "Уже прицелились, вот сейчас врежут! Поминай, мама, как звали твоего любимого сыночка Василия Григорьевича!" И молюсь этому, как его... аллаху: "Пронеси! Жив буду, помолюсь за техника нашего Джамила Халимова!"
- Во-о! Врет! - хохочет Кузин. Он стоит здесь же. Лицо его расплылось в довольной улыбке. - Ты ж орал благим матом по телефону: "Смотри, что у них справа! Что слева!"
- То я с перепугу! Чтоб не так страшно было... Пролетели мы благополучно, ни одного выстрела! Думаю "Видно, и впрямь у немцев обед вкусный. Что удивляться? Добра было много, награбили и теперь жрут, не могут оторваться". Успокоился я и даю курс домой. А Жора вдруг поворачивает в обратную сторону. "Куда ты?" - кричу. А он: "Не рассмотрел, что у них на обед сегодня подали: кур или гусей?"
- Улетели, - чуть слышно проговорил бомбардир.
- Как улетели? Куда? Следи за ними!
- Да нет их! Совсем улетели.
...Потом летчики 13-го и их соседи-истребители долго хохотали над этим боевым эпизодом. Слух о нем распространился широко среди летчиков, да еще с такими подробностями, что правда смешалась с вымыслом. Находились новые и новые очевидцы, действующие лица, новые подробности, и что самое забавное: во всем этом совершенно затерялось имя Михаила Ярнова, сигнальной ракетой отпугнувшего врагов.
...Слева впереди на земле появились столбы дыма и пыли. Бомбардир уже справился со своими чувствами, следил за местностью.
- Фронт! - предупредил он пилота. - Давай обойдем очаг боя. Южнее спокойнее, там и проскочим. Держи курс: сто тридцать градусов... - и добавил, не обращаясь ни к кому: - В следующий раз надо прихватить с собой запасную ленту... А может, гранаты?..
- Какие гранаты? - не поняв, переспросил Костя.
- Ручные, естественно...
3
Показался аэродром. Пилот повел машину на посадку. На стоянке Усенко выключил моторы, снял мокрый от пота шлемофон и, распахнув настежь форточки, с облегчением подставил разгоряченную голову свежему ветерку.
Внизу под самолетом бегал необычайно радостный Гаркуненко и без конца восклицал:
- Живы! Живы! А я-то уж стал беспокоиться. Не летите и не летите.
"Надо идти на доклад к командиру и объяснить, почему оторвался от строя", - подумал Константин. Он быстро расстегнул привязные ремни, сбросил с плеч парашютные лямки и спрыгнул на землю. Вдруг рядом увидел пустующую стоянку самолета старшего лейтенанта Алешина и обрадовался: значит, не он один "именинник"!
- Товарищ командир! - подскочил Гаркуненко. - Разрешите поздравить вас с первым боевым вылетом на новом месте!.. Как работала матчасть? Какие есть замечания?
- Спасибо, Коля! Все отлично! А знаешь, сколько я сегодня фашистов уничтожил? Отомстил им за Олега и за семью Федосова...
- А это где же? - показал Гаркуненко на продолговатую пробоину в дюрале левого крыла.
- Та, наверное, "эрликоны"! - ответил пилот и продолжал возбужденно: - Там такая мясорубка была! Я ж был один, понимаешь? А их? Стреляла вся колонна, танки!
Техник озабоченно обошел машину и еще отыскал несколько пробоин. Он схватился за голову.
- Восемь штук! Чем же я их буду заделывать? Рембазы нет, когда еще с эшелоном приедет! Пойду к стартеху.
Усенко не стал слушать причитаний техника, позвал экипаж, еще раз оглянулся на пустующую стоянку соседа и направился к самолету командира эскадрильи.
Григорьев и штурман Леонтий Мяло стояли позади своего Пе-2, нервно покуривали и хмуро поглядывали на подходивших летчиков.
- Товарищ капитан! - бодро начал доклад Констатин. - Мой экипаж боевое задание выполнил. По дороге, - взглянул на карту, - Балтутино - Ельня бомбил с пикирования и штурмовал танковую колонну фашистов. По наблюдению экипажа прямым попаданием бомб разбито два танка, сожжено пять автомобилей, уничтожено до взвода солдат. Матчасть самолета, моторов и вооружения исправна. Готовы к новым заданиям!
- А ну, покажи на карте, где ты гастролировал? - сердито приказал комэск и шагнул к пилоту. - Чего вас туда черт понес? Мы ж наносили удар по колонне севернее Ельни! Доложи, почему оторвался от строя?
- Я... - начал было Усенко и сник, встретив строгий взгляд командира. Мы...
- Когда мы вывалились из облаков, - поспешил на помощь пилоту Ярнов, - то группы нигде не было. Пошли сами искать...
- Вывалились? Как вывалились? Неужели по приборам так трудно удержать самолет всего четверть минуты, пока мы выходили под облака? Неучи... Где это было?
- Вот здесь! - Бомбардир обозначил точку на карте. - Чуть с Алешиным не столкнулись, в метре от него проскочили...
- Я выровнял машину, - осмелел Усенко. - Смотрю, никого! И пошел на запад. А там мы наткнулись на танковую колонну. Штук двадцать танков и до полусотни автомашин. Ну и...
- Дальше что?
- Бомбили. Потом сделали заход на штурмовку. - Противодействие было?
- Так точно. "Эрликонов" много, пулеметы, танковые пушки. Даже солдаты из автоматов. А потом два "мессера"! Как зажали, еле отбился! На бреющем ушел.
- Ты в облаках разве не летал раньше?
- Никак нет. Никогда. Даже на У-2. Первый раз... Григорьев уже мягче смотрел на молодого летчика.
- Но ты ж разведчик! Разведчики обязаны летать в облаках и в любых погодных условиях!
- Так точно! Но не успел научиться... Я научусь, товарищ капитан.
- Комэск затянулся несколько раз.
- Везучий ты, Усенко. Удивляюсь, как немцы тебя там не слопали?
- Так я ж обманом, товарищ капитан! Они к голове, а я сбоку. Они за мной, а я назад, к колонне!
- За то, что ты оторвался от строя, тебя надо взгреть как следует. А за то, что не растерялся, ударил по врагу и вернулся живым, похвалить, молодец! Пиши донесение. Пробоины есть?
- Есть. Восемь штук... Товарищ капитан, а где Алешин?
Лицо командира сразу изменилось, посуровело.
- Нет его больше, Усенко... Срубили на глазах...
- Как же? - растерялся парень. - Он еще говорил мне...
Гибель товарища, командира, друга... Что может быть больнее? Летчику всегда сразу хочется узнать все: как произошло, при каких обстоятельствах погиб друг.
Капитан Григорьев говорил с трудом, как будто комок застрял в горле.
- Над целью на нас набросились "мессера". У Минцева сразу сбили одного, навалились на меня. А я скован маневром - веду строй. Наверняка расстреляли, если бы не Алешин... Бросился он наперерез трассам, закрыл собой... Меня спас, а сам погиб... Ну, мы им тоже задали такого жару, Усенко! - Он резко взмахнул сжатым кулаком, будто обрушивал его на головы врагов.
Младший лейтенант смотрел на своего командира, но не видел его: перед его глазами стоял старший лейтенант Алешин, каким был всего полтора часа назад, светловолосый, с мягкой, почти застенчивой улыбкой. Ему даже почудился его говорок: "Я любовался тобой, Усенко, смело летаешь..."
Всего девять месяцев прослужил с Алешиным младший летчик Усенко, а успел оценить по достоинству и полюбить этого способного летчика и командира, который своим поведением, скромностью, манерами, летным почерком напоминал ему любимых учителей из авиашколы. Проверяя технику пилотирования молодого летчика, он никогда не повышал голоса, не нервировал, а терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как их избежать. Но особенно Алешин поразил Костю, когда отказался перейти на более высокую должность во вновь формируемый авиаполк, чтобы не расставаться с друзьями. Теперь расстался... навсегда...
Еще одна утрата глубокой болью отозвалась в сердце молодого человека. Костя! Костя! Сколько еще таких незаживающих ран останется до конца войны в твоем добром сердце? Всю войну ты будешь обретать боевых друзей, любимых командиров, дарить им свою преданную дружбу, душу и... терять в жестоких боях. Лишь в сердце твоем, в памяти они будут всегда жить такими, какими были с тобой До последней минуты. Но с каждой потерей у тебя будут прибавляться новые силы, и твои удары по врагу будут все более сокрушительными.
- Пойдем, командир! - вывел пилота из задумчивости Ярнов. - Надо писать донесение.
- Пойдем, - нехотя согласился Усенко.
4
После ужина капитан Григорьев подозвал Усенко. Комэск, переживая гибель Алешина, был хмур, молчалив. Но подошедшего летчика спросил с интересом:
- Я не ослышался? Ты бомбил с пике?
- Так точно! Здорово получается, товарищ капитан! - ответил Константин.
- Расскажите, - сказал Григорьев. Усенко, размахивая руками, принялся показывать. Но старший лейтенант Мяло прервал его:
- Правильно поступил! Молодец! Кстати, не ты одни проявил такую инициативу. Товарищ командир, - повернулся штурман к Григорьеву. - Мне летнабы проговорились: Фордзинов со своим звеном тоже бомбил с пикирования, но помалкивает. Наверное, боится, чтобы его не наказали за самовольство. Надо этому методу обучать всех летчиков. Расскажешь ты, Усенко! - и распорядился: Летному составу через четверть часа собраться на КП эскадрильи.
Весть о том, что экипаж младшего лейтенанта Усенко бомбил с пикирования, быстро распространилась по эскадрильям. Дошла она и до командования полка. Капитан Богомолов приказал вызвать к себе "новоявленных пикировщиков".
- Начальство вызывает - хорошего не жди, говорили еще в доброе старое время, - мрачно резюмировал Ярнов, складывая в планшет карту и таблицы. - Как пить дать, врубят нам за самовольство. Почему поперед батьки в пекло полезли.
- Замолчи ты! Без тебя тошно! - насупился Константин. - Мы ничего плохого не сделали.
- Наоборот! Так чего ж ты переживаешь? Батя Богомол - мужик толковый и справедливый. Уверен, что поддержит! А потом, чего нам-то бояться? Дальше фронта не пошлют!
Усенко бросил на своего помощника беспокойный взгляд. Внезапный вызов к комполка его озадачил. Собственно, занятия в эскадрилье по бомбометанию с пикирования уже закончились. Опытные Григорьев и Мяло разобрались и во многом поправили молодежь. Совместно была выработана стройная цепь последовательных действий на всех этапах - от наведения бомбардировщика на цель до выхода его из боя. В заключение еще раз проштудировали инструкцию, разработанную испытателями. Итоги занятий оказались выше ожиданий: все летчики эскадрильи загорелись желанием попробовать себя и свои силы по новому методу уже в завтрашнем бою.
И вдруг вызов к Богомолову! Он мог закончиться не только наказанием, но и вообще запретом. Григорьев переглянулся с Мяло: на их плечи тоже ложилась немалая ответственность за внедрение метода без согласования с командованием полка.
- Спокойно! - сказал комэск и встал. - Я тоже пойду.
- И я! - подхватился Леонтий Леонович Мяло. В штабе полка летчиков ждало все командование. Усенко окинул собравшихся взглядом и, шагнув к командиру,
спокойно доложил:
- Товарищ капитан! По вашему приказанию...
- Подь, подь сюда, Усенко! Вот тебе бумага, карандаш. Рисуй, рассказывай! Да покороче. Главное! Ясно?
В третий раз Константину и Ярнову пришлось рассказывать, показывать, доказывать.
Потом вызвали экипаж Фордзинова. Все повторилось. Засиделись допоздна. Командир полка показал на часы и решительно встал.
- На сегодня хватит! Утром - бой! - Он сладко потянулся и недовольно бросил капитану Серебряку: - Вот, брат штурман, до чего мы с тобой дожили! Молодые обскакали! Пока мы прикидывали да изучали буквы инструкции, они начали бомбить, и, как видно, неплохо! Неграмотно, конечно, с погрешностями, но бомбили! А нас с тобой поставили в дурацкое положение: за самовольство следует строго взыскать, чтоб впредь неповадно было. А за инициативу как же?
Штурман полка ухмыльнулся:
- Придется немцев запросить, они-то уж наверняка недовольны... Я так понимаю, Василий Павлович. Надо учесть, что Григорьев и Мяло уже провели подготовку эскадрильи к бою с пикирования. Пусть бьет. Потом мы еще раз соберемся, проанализируем и решим окончательно.
- Ну, не ожидал я от тебя такого решения. Нет! Завтра с Григорьевым полетим и мы с тобой. Тоже будем бомбить с пикирования. Все! Марш отдыхать!
Когда Богомолов объявил о своем решении, Константин понял: победил! Им довольны! От радости летчик не чувствовал под собой ног, а на командира полка смотрел так влюбленно, что тот погрозил ему:
- Ну ты, сын Донбасса, нос не задирай. А впредь учти: любое дело надо согласовывать с начальством. Резон прост: не получится - с тебя взятки гладки, начальство будет в ответе. Получится - начальству хвала и тебя не забудут. Вот так-то, молодой, учись жить по-людски, если хочешь расти. Понял, с кого надо брать пример? Благодари за науку!
Усенко смотрел на командира и не мог понять: шутит он или говорит всерьез. А штурман полка капитан Серебряк рассмеялся:
- Все правильно! Летчик пример берет с тебя, Василий Павлович! Как говорится, что посеешь... Ты приказ уже отдал, а почему не согласуешь с начальством?..
Война круто ломала установившиеся в авиации нормы и утверждала новые тактические приемы. Но ни младший лейтенант Усенко, ни комэск Григорьев, ни капитан Богомолов в тот вечер не думали об этом. Ими руководило одно желание нанести врагу наибольший ущерб...
На следующий день с пикирования бомбили все летчики полка. Командующий военно-воздушными силами фронта генерал-майор авиации Мичугин, когда ему доложили о "самовольстве" в 13-м, сам позвонил Богомолову, одобрил и посоветовал проконсультироваться по некоторым вопросам с командованием 12-го авиаполка, который уже имел некоторый опыт такого рода бомбардировок с Пе-2.
На дальних подступах к Москве
1
19 июля танковым соединениям Гудериана удалось захватить Ельню. Правда, дальше немцы не продвинулись и, отражая атаки наших войск, вынуждены были зарыть в землю танки и штурмовые орудия - перешли к жесткой обороне, спешно подтянули свежие пехотные соединения, отборную дивизию СС и удержали захваченные позиции. В результате в линии Западного фронта образовался весьма опасный для Красной Армии "ельнинский выступ":
угроза окружения под Смоленском трех советских армий, а следовательно, и прорыв противника к Москве резко возросли. Ставка Верховного Командования приказала ликвидировать эту угрозу, и в районе Ельни стала сосредоточиваться 24-я армия генерала Ракутина. Одновременно, чтобы обескровить противника, измотать его в боях и сорвать наступление на Москву, Ставка передала Западному фронта мощные подвижные ударные отряды - пять групп по три дивизии в каждой для ударов по врагу с фронта и Две кавалерийские группы для действия по его тылам.
Эти отряды были немедленно введены в бои. В районе Смоленска 21 июля летчики 13-го авиаполка и всей фронтовой авиации совместно с танкистами пробили в линии фронта коридор, и по нему в тылы немецкой 3-й танковой группы генерала Гота прорвались две кавалерийские дивизии.
На второй день на левом крыле фронта в районе Бобруйска летчики обеспечили прорыв в рейд по тылам могилевско-смоленской группировки гитлеровцев еще трех кавалерийских дивизий, которыми командовал прославленный буденновец, герой гражданской войны генерал Ока Городовиков.
23 июля в районе Рославля авиация поддержала переход в контрнаступление трех дивизий генерала Качалова. Эти дивизии сбили врага с оборонительных позиций, отбросили его за реку Стометь и создали угрозу "ельнинскому выступу" с тыла.
В последующие дни авиационные полки действовали на правом фланге фронта против 3-й танковой группы Гота, где обеспечили контрнаступление сразу двух ударных групп - дивизий генерала Хоменко из района Белого и севернее Ярцева войск генерала Калинина.
Во всех этих операциях авиаполк действовал с предельной нагрузкой, совершая от четырех до шести боевых вылетов в день. Летчики-пикировщики первыми наносили по противнику бомбардировочные удары и дрались с таким упорством, с такой смелостью, что заслужили у наших пехотинцев не только горячую благодарность и похвалу, но и уважительное имя "неустрашимых". Красноармейцы в окопах встречали появление двухвостых "петляковых" криками "ура", а самолеты стали ласково именовать "пешками".
Когда Богомолов впервые услышал такое прозвище Пе-2, то рассердился, усмотрев в нем пренебрежение к грозному бомбардировщику.
- Чтоб я в своем полку больше не слышал такого презрительного слова! приказал он.
Но младший лейтенант Усенко возразил:
- А по-моему, товарищ капитан, красноармейцы попали в самую точку. Тут заложен глубокий смысл: пешка может стать королевой, как солдат маршалом! Разве не так?
Василий Павлович нахмурился, хотел одернуть не в меру ретивого сослуживца, а потом, подумав, рассмеялся:
- А пожалуй, ты прав, Усенко. Лучшего фронтового бомбардировщика, чем наш "петляков", сейчас нет ни в одной армии. Выходит, пешка стала королевой!.. Эх, только побольше бы их!..
"Пешки" старались. Под Смоленском и Ельней, в Ярцеве и в Рославле, в Орше и под Могилевом - везде, где появлялись краснозвездные пикировщики, рушились вражеские укрепления и узлы сопротивления, сметались с лица земли артиллерийские и минометные батареи, колонны танков и мотопехоты, железнодорожные эшелоны, штабы, резервы. Летчики не щадили себя. Двух одинаковых вылетов в день у нас не было: с утра бомбили скопления авиации на аэродромах Шаталово, Починки, Смоленск, Горки; к обеду уничтожали на дорогах танковые колонны; после обеда наносили удары по железнодорожным узлам и станциям, артиллерийским и минометным позициям, по дотам; к вечеру штурмовали боевые порядки атакующего противника - и так каждый день. И это в условиях господства гитлеровцев в воздухе, когда приходилось всякий раз буквально прорываться через сильные истребительные заслоны врага, преодолевать его мощную противовоздушную оборону.
После каждого боя на наших крылатых машинах от вражеских снарядов и пуль появлялись все новые дыры, но технический состав и команды аэродромного обслуживания трудились с невиданным напряжением, восстанавливая самолеты, и летчики снова и снова вылетали на них громить фашистов. Стояли насмерть! Позади была Москва.
2
Немцы обнаружили место базирования "петляковых" и нанесли по кировскому аэродрому несколько сильных ударов. 13-й авиаполк перелетел в Мосальск. Здесь его настигла весть о том, что с 22 июля гитлеровская авиация начала воздушные налеты на Москву. Налеты совершались ночью специально подобранными экипажами, прилетевшими из Германии.
Противовоздушная оборона Москвы успешно отражала эти налеты, но все же к городу прорывались отдельные самолеты.
В нашем авиаполку был проведен митинг. Летчики и техники, штабные работники и младшие авиаспециалисты - все, как один, поклялись покарать преступников. На разведку вылетели лучшие экипажи. Остальные принялись за подготовку самолетов к вылету.
Младший лейтенант Усенко на митинге не был. С рассвета он обеспечивал разведданными группу генерала Рокоссовского, оборонявшую Ярцево, и в Мосальск вернулся только к обеду. Узнав о митинге, летчик бросился к комэску.
- Все, все полетим, Усенко! - успокоил его тот. - Куда? Пока не знаем. Ждем данных от разведчиков. Они должны обнаружить места базирования немецких дальних бомбардировщиков, а затем мы по ним ударим. Так что готовь свою машину!
Обрадованный летчик помчался помогать техникам. У "семерки" собрались другие экипажи. Они работали так сноровисто и дружно, что через четверть часа Пе-2 был дозаправлен и вооружен. Константин поблагодарил всех за помощь, но не успокоился: отсутствовал Ярнов. Сразу после прилета он составил боевое донесение, понес его в штаб и там почему-то задержался. Усенко торопливо расхаживал у машины, поглядывая в сторону КП.
Наконец он не выдержал, подозвал Збитнева, собираясь послать радиста за бомбардиром, но увидел стремительно подходившего адъютанта третьей эскадрильи лейтенанта Макара Давыдовича Лопатина. Тот был одет полетному, в руках держал реглан и планшет с полетными картами.
- Что хмуришься, сын Донбасса? - прищурив глаз, с ходу спросил адъютант. Ярнова нет? И не будет. Его задержали в штабе полка, будет ждать, когда проявят пленки, потом поможет дешифровать снимки. А с тобой полечу я.
Для Усенко это было неожиданностью. Лопатина он запомнил еще с того памятного вечера в Росси, когда полковое начальство знакомило прибывшую молодежь с боевыми традициями полка. На состоявшемся концерте красноармейской художественной самодеятельности этот командир был, пожалуй, самым активным участником. Он солировал на баяне, аккомпанировал танцорам, певцам. И потом вечерами летчики с удовольствием собирались вокруг баяниста послушать его виртуозную игру, пели, плясали. Появление Лопатина везде сопровождалось оживлением и шутками - лучшее свидетельство душевного расположения к нему людей.
По сравнению с Усенко Лопатин занимал большую должность, к тому же он был на десяток лет старше и потому в глазах парня выглядел пожилым. Пилот смотрел на адъютанта и мучился вопросом: сможет ли этот уважаемый штабист заменить Ярнова в воздухе?
- Что ж не реагируешь? - допытывался Макар Давыдович. - Значит, возражаешь? Нет? Тогда, лады!.. Скажи, а ты умеешь точно выдерживать уголок пикирования? Учти, я штабист, во всем люблю точность, мазать не привык. У нас в Харьковском авиаучилище был инструктор Головин. Знаешь, какая у него была присказка? "Не торопясь, поспешим!" Кажется абсурдной, да? А на самом деле с глубоким смыслом! Спешить надо, но не торопясь. То есть делать все быстро, точно, продуманно, последовательно! Уловил? Бери на вооружение.
Лопатин говорил слегка в нос, и Константин усмехнулся глядя на него: нос у адъютанта был длинным, с загнутым книзу кончиком. Ухмылка летчика не ускользнула от внимательного лейтенанта. Он засмеялся, открыв ровный ряд крепких зубов:
- Хочешь, скажу, о чем ты сейчас подумал? Про мой нос. Как у индюка? Угадал?
- Да нет... Как у орла!
Шутка разрядила некоторую скованность: на душе Кости стало так легко, будто он уже давно дружил с адъютантом.
- А теперь давай проверим, как подвесили бомбы на твою "семерочку". Матюхин! - крикнул Лопатин оружейнику. - Где ты там? Приготовься! От люков.
Лейтенант поднялся в кабину, открыл бомболюки и нырнул в бомбовый отсек. Там он перещупал все бомбы, замки, держатели, проверил взрыватели и крепление ветрянок. Удовлетворенный, вылез, хмыкнул добродушно:
- Оказывается, во второй эскадрилье умеют подвешивать бомбы, как в нашей. Молодец, Матюхин! - похвалил он сержанта. - На тебя можно положиться.
Механик зарделся от смущения. Но ответил смело, даже с вызовом:
- Мы сами с усами, товарищ лейтенант! Кое в чем можем подучить и хваленую третью.
- Но, но! - погрозил пальцем Лопатин. - Третью не тронь. Там от моториста до комэска все асы! Челышев - уникум!
- Наш Григорьев не хуже. Между прочим, ходит на разведку.
Лопатин не ответил. У соседнего самолета раздался такой дружный хохот, что все повернулись в ту сторону.
- Вася Родин рассказывает, - прислушался адъютант. - Ходил на разведку с Кузиным. Пойдем, Константин, послушаем?
Высокий Усенко через головы собравшихся в круг людей без труда разглядел коренастую фигуру стрелка-бомбардира лейтенанта Родина. В сдвинутом на затылок белом подшлемнике, одетый, как все летчики, в синий комбинезон, с пистолетом на боку и целлулоидным картодержателем через плечо Родин, размахивая руками, что-то рассказывал. При этом его лицо с серыми озорными глазами то расплывалось в добрую улыбку, то хмурилось, становилось строгим, волевым. Константин прислушался.
- ...Одним словом, летим мы с Жорой Кузиным на разведку, ищем эти самые дальние бомбардировщики. Посмотрели в одном подозрительном месте - ничего, в другом - та же картина. В общем, облетели почти весь заданный район. Нашли, конечно, кое-что, но не то, что нужно. А время на исходе, пора возвращаться. "Пошли в Смоленск!" - приказывает Кузин. А зенитный заслон там у немцев очень плотный. Как подойти? Предлагаю командиру: "Давай заберемся повыше, сфотографируем - документ будет". А он в ответ: "Зачем время терять на набор высоты? Нас обед ждет. И потом, говорит Жора, что ты разглядишь с восьми тысяч? Реку? Город? Так нам не география нужна, а самолеты, посчитать их надо". Говорю: "Они ж на снимках будут, те самолеты! Посчитаем на земле". Но разве Жору уговоришь, когда он уже что-то задумал?
Родин так образно передавал разговор в экипаже, что слушатели смеялись, а он с увлечением продолжал:
- "Давай, говорю, проползем по крышам. У них пулеметы паршивые, не попадут, проскочим, и мы не только самолеты, погоны у немцев разглядим". "Можно! - соглашается Кузин. - Но мне самолеты нужны. Понимаешь? Как считать на большой скорости?" Резонно! "Тогда, - отвечаю, - потопали на трех тысячах метров, все разглядим. Противнику не до нас, у него по распорядку обед. Едва ли перестанут обедать из-за одного советского самолета!" - "А что? - оживился Жора. - Идея!" И пошли мы в Смоленск на... четырехстах метрах. Высота - из винтовки не промажешь! Но - летим. Подлетаем к аэродрому, смотрю: кругом "юнкерсы", "хейнкели" по два мотора, по четыре. Некоторые замаскированы, другие стоят открыто, только прилетели. Я включил аэрофотоаппарат, летим над серединой поля. Жду: сейчас начнут. Не стреляют! У взлетной полосы с флажком в руке солдат стоит, приглашает садиться. А на меня страх напал. Думаю: "Уже прицелились, вот сейчас врежут! Поминай, мама, как звали твоего любимого сыночка Василия Григорьевича!" И молюсь этому, как его... аллаху: "Пронеси! Жив буду, помолюсь за техника нашего Джамила Халимова!"
- Во-о! Врет! - хохочет Кузин. Он стоит здесь же. Лицо его расплылось в довольной улыбке. - Ты ж орал благим матом по телефону: "Смотри, что у них справа! Что слева!"
- То я с перепугу! Чтоб не так страшно было... Пролетели мы благополучно, ни одного выстрела! Думаю "Видно, и впрямь у немцев обед вкусный. Что удивляться? Добра было много, награбили и теперь жрут, не могут оторваться". Успокоился я и даю курс домой. А Жора вдруг поворачивает в обратную сторону. "Куда ты?" - кричу. А он: "Не рассмотрел, что у них на обед сегодня подали: кур или гусей?"