– Погнали зайца дальше!
– Быстрее не будет! Мне нечего добавить, даже если вы меня будете вешать вот на этом суку…
– Извини, Миша, что набросились на тебя! Накипело…
– Да я не обижаюсь! Понимаю вас прекрасно…
Утром позвонили из следственного изолятора: от второго инфаркта умер брат Гавриленко. Пускать Гавриленко на похороны или не пускать?
Михаил сказал, что оформит разрешение. В связи с этим он приехал на хутор только в полпервого.
– Вы задержались и не сможете со мной поговорить?
– Нет, почему же?! На это уйдет не много времени. Пока я улажу дело со Щурами, вы все узнаете…
– Хотела еще спросить, сколько могут дать Гавриленко?
– Трудно сказать! Неясны до сих пор мотивы… От семи до двенадцати лет.
– Так мало!
– Он признался сам. Не выдержали нервы… Если бы не это, доказать его вину было бы почти невозможно. Думаю, что молчание Щуров было бы почти гарантировано. После дачи ложных показаний милиции при первом расследовании, они стали заложниками своей трусости… Потом, не хочу ничего сказать обидного о вашей бабушке, но некоторые жители хутора дали показания, что она была зловредной старухой…
– И кто же это способен оболгать мертвого, да еще зверски убитого человека?!
– Узнаете на суде… Соберитесь с духом, возьмите себя в руки – ваши испытания и неприятности еще не кончились…
– Ладно, выкладывайте ваши неприятности! Кажется, я сама на них напросилась…
– Вы крепкий человек, надеюсь в бабушку! Вот диктофон, вот конверт с фотографиями. Когда за мной закроется дверь, нажмите эту кнопку и прослушайте документальную запись, потом посмотрите фотографии… У вас полчаса. Чур, вернуть все в целости и сохранности! Договорились?!
– Договорились! Только мне уже страшно, прямо ноги не держат…
– Сядьте на мягкое, – неудачно пошутил Михаил.
Щуры дрожащими руками подписали все бумаги, правда, после того как читали долго и внимательно. Прасковья Прохоровна держалась лучше, а Николай Федорович совсем раскис. В конце он заплакал и стал оправдываться:
– Не знаю, бес попутал. Смерти не боялся, покойников столько видел, что пересчитать невозможно. Было тринадцать лет, а я в голодном тридцать третьем похоронной команде не боялся помогать. Нас так мало в селе осталось, что хоронить солдат присылали. Они боялись, а я нет… А в войну санитаром полевого госпиталя служил. Такого насмотрелся… И бомбежка и артобстрел, а ты ножовкой ногу пилишь, врачи не успевали… А тут на глазах в мирное время человека убивают палкой, не поверите, ноги от страха отнялись…
Михаил поторопился уйти, догадываясь, что его ждут новые слезы…
Мария сидела за столом, положив голову на руки. Она подняла заплаканное лицо, только когда за Михаилом сквозняком громко захлопнулась дверь в комнату.
Он подошел, чтобы забрать со стола конверт и диктофон. Она зарыдала вновь и в отчаянии упала ему на грудь. Михаил ее не отстранил, нежно погладил по голове и попытался успокоить:
– Все будет хорошо! Мы еще так молоды, у нас еще будет много неприятностей в жизни… И радостей тоже…
Она обнимала его за шею, он чувствовал ее прелестный запах: чуть-чуть духов, чуть-чуть здорового теплого женского тела… Его руки помимо воли заскользили по ее спине… Еще немного, и они бы действительно оказались на ее крепких ягодицах…
“Тьфу! Вот наваждение! – выругался мысленно Михаил. – Этот тип меня просто закодировал. Что бы она обо мне подумала?!”
Она тоже почувствовала двусмысленность ситуации и отпустила шею.
– Как вы были правы! Сколько грязи! Сколько неприятностей! И-и-и… – она тоненько зарыдала вновь, но быстро успокоилась.
– Мы можем вас подвести до развилки, – предложил Михаил.
– Нет, я останусь!
– Только без глупостей!
– Он этого не стоит! Вы не представляете, как он лгал! Наверное, не знал о пленке и фотографиях…
– Вот это ответ женщины, которая вчера была только красивая, а сегодня еще и поумнела…
– Да я вся зареванная, помада даже на лбу…, – Мария невольно поискала глазами зеркало.
– У вас действительно все в порядке! Если женщина ищет зеркало, то о ней можно больше не беспокоиться…
– О женщине нужно беспокоиться всегда!
В четверг Михаилу сообщили адрес бывшей жены Гавриленко. Он в тот же день разыскал ее буквально через дорогу. Она работала в районной библиотеке и жила здесь же в райцентре в нескольких кварталах от прокуратуры.
Он увидел сорокалетнюю женщину крепкого сложения с увядшим привлекательным лицом. Что-то в этом лице напоминало лицо Гавриленко. Это что-то можно было бы назвать тип: такое же широкое большелобое лицо, прямой нос и крупный рот с четким рисунком губ. Только глаза были не серые, а карие и волосы темнее, но уже с заметной сединой.
Они разместились на стульях по обе стороны письменного стола в углу книгохранилища.
Михаил не успел объяснить причину своего прихода, как она его упредила:
– Я знаю, что произошло с Виктором. Вы по этому поводу?
– Да. Разве вы поддерживали связь?
– Нет, но часто кто-то из хутора или Рябошапок встречается мне или моим знакомым на рынке, в магазине… Мир тесен!
– Мы до сих пор не представляем мотивов его поступка. Не могли бы вы рассказать о нем, о причинах развода… Как вы познакомились?
– Если вам это поможет, я расскажу все… Он несчастный человек. Сначала исковеркал мою жизнь, а теперь и сам сядет на большой срок, если не расстреляют.
– Не расстреляют, есть несколько смягчающих вину обстоятельств… Часть из них он, вероятно, скрывает.
– Догадываюсь! Он угрожал и меня убить, если кому-либо скажу…
– Обещаю, что наш разговор останется между нами… Так как вы все-таки познакомились?
– После первого курса института я ехала на каникулы к родителям сюда, в райцентр. А он только демобилизовался и тоже ехал домой, на хутор. Мы оказались рядом в автобусе. Он в форме моряка, большой, загорелый, красивый… Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Он попросил адрес, и через неделю приехал свататься… Это были самые счастливые месяцы в моей жизни, а потом как обухом по голове… Об этом даже говорить неудобно…
– Мне не нужны детали, достаточно в общих чертах…
– Мы были неосторожны и у нас должен был появиться ребенок. Он настоял на моем переводе на заочный факультет. Жили мы на хуторе, он работал на базе, а я еще не успела куда-либо оформиться… Зимой вдруг купил двух коз. Говорит, тебе нужно молоко. Я говорю, что не умею с ними обращаться. Мои родители никогда их не держали. Он сказал, что сам будет ухаживать. Я вскоре привыкла к парному молоку и ничего не подозревала… Однажды он был в хлеву и зачем-то мне понадобился. Дверь в хлев из сеней была заперта и я пошла через сеновал, где на мою беду он забыл закрыть дверь…
– Мне все понятно, не нужно продолжать! Он вас бил?
– Нет. Я заперлась в спальне. Он угрожал убить, если кому скажу. Тогда я убежала через окно к соседке. Потом соседка переправила меня к родителям. Я никому ничего не сказала… Вам говорю первый раз в жизни… От всех волнений ребенок мой родился мертвым… Он его убил… Теперь вот его брат не пережил позора, тоже умер… И моя жизнь не сложилась, что-то во мне надломилось…
Михаил уходил от этой несчастной женщины, все несчастье которой заключалось в непроходимой дремучести в вопросах секса. Очевидно, Гавриленко любил эту женщину и, найди она правильный подход к этой проблеме, они бы ее могли разрешить, по крайней мере, сделали бы попытку…
Психиатру даже под гипнозом ничего не удалось добиться от Гавриленко. Как только врач приближался к сексуальным вопросам, тот самопроизвольно выходил из состояния гипноза. По этой причине Михаил не стал нарушать данное им слово и не сообщил никому свою версию о мотивах преступления.
Однажды вечером, несколько дней спустя после суда над Гавриленко, Михаил упомянул в разговоре с Анастасией, что собирается посетить хутор Дикий.
– Зачем? Заскучал по Марии?!
– Сообщили, что растаскивают дом Гавриленко, нужно разобраться на месте… – Михаил пропустил мимо ушей последние слова Анастасии, приняв их за шутку.
– Ты собираешься опекать всех своих бывших подследственных или тебе нужен повод для поездки на хутор?!
– Как жена работника прокуратуры ты должна знать, что перед законом все равны и собственность Гавриленко мы обязаны защищать так же, как и любого другого человека. Через десять лет он вернется, и будет там жить еще лет тридцать как полноправный гражданин…
– Сколько громких слов для прикрытия мелкой интрижки!
– Что с тобой?! Что тебе влили в уши? Объясни толком!
– Я свои источники информации не выдаю.
– Они тебе лгут.
– А ты святая невинность и ничего не ведаешь?
– Невинностью меня назвать трудно, но грешу только с тобой…
– А мысленно?! Сегодня буду тебя исповедовать! Моли Бога, чтобы я была милосердной…
– За мысленные преступления и казнь должна быть мысленной.
– Глубочайшее заблуждение! Мысленно ты мне все-таки изменил?! Отвечай! Казнь будет реальной…
– У тебя все равно нет детектора лжи.
– Я тебя вижу насквозь и без детектора? Так ты ответишь?!
– Чем больше я встречаю красивых несчастных женщин, тем больше мне хочется тебя любить и сделать счастливой.
– Ты угадал ответ и спас себе и мне жизнь… Поцелуй!
– Быстрее не будет! Мне нечего добавить, даже если вы меня будете вешать вот на этом суку…
– Извини, Миша, что набросились на тебя! Накипело…
– Да я не обижаюсь! Понимаю вас прекрасно…
Утром позвонили из следственного изолятора: от второго инфаркта умер брат Гавриленко. Пускать Гавриленко на похороны или не пускать?
Михаил сказал, что оформит разрешение. В связи с этим он приехал на хутор только в полпервого.
– Вы задержались и не сможете со мной поговорить?
– Нет, почему же?! На это уйдет не много времени. Пока я улажу дело со Щурами, вы все узнаете…
– Хотела еще спросить, сколько могут дать Гавриленко?
– Трудно сказать! Неясны до сих пор мотивы… От семи до двенадцати лет.
– Так мало!
– Он признался сам. Не выдержали нервы… Если бы не это, доказать его вину было бы почти невозможно. Думаю, что молчание Щуров было бы почти гарантировано. После дачи ложных показаний милиции при первом расследовании, они стали заложниками своей трусости… Потом, не хочу ничего сказать обидного о вашей бабушке, но некоторые жители хутора дали показания, что она была зловредной старухой…
– И кто же это способен оболгать мертвого, да еще зверски убитого человека?!
– Узнаете на суде… Соберитесь с духом, возьмите себя в руки – ваши испытания и неприятности еще не кончились…
– Ладно, выкладывайте ваши неприятности! Кажется, я сама на них напросилась…
– Вы крепкий человек, надеюсь в бабушку! Вот диктофон, вот конверт с фотографиями. Когда за мной закроется дверь, нажмите эту кнопку и прослушайте документальную запись, потом посмотрите фотографии… У вас полчаса. Чур, вернуть все в целости и сохранности! Договорились?!
– Договорились! Только мне уже страшно, прямо ноги не держат…
– Сядьте на мягкое, – неудачно пошутил Михаил.
Щуры дрожащими руками подписали все бумаги, правда, после того как читали долго и внимательно. Прасковья Прохоровна держалась лучше, а Николай Федорович совсем раскис. В конце он заплакал и стал оправдываться:
– Не знаю, бес попутал. Смерти не боялся, покойников столько видел, что пересчитать невозможно. Было тринадцать лет, а я в голодном тридцать третьем похоронной команде не боялся помогать. Нас так мало в селе осталось, что хоронить солдат присылали. Они боялись, а я нет… А в войну санитаром полевого госпиталя служил. Такого насмотрелся… И бомбежка и артобстрел, а ты ножовкой ногу пилишь, врачи не успевали… А тут на глазах в мирное время человека убивают палкой, не поверите, ноги от страха отнялись…
Михаил поторопился уйти, догадываясь, что его ждут новые слезы…
Мария сидела за столом, положив голову на руки. Она подняла заплаканное лицо, только когда за Михаилом сквозняком громко захлопнулась дверь в комнату.
Он подошел, чтобы забрать со стола конверт и диктофон. Она зарыдала вновь и в отчаянии упала ему на грудь. Михаил ее не отстранил, нежно погладил по голове и попытался успокоить:
– Все будет хорошо! Мы еще так молоды, у нас еще будет много неприятностей в жизни… И радостей тоже…
Она обнимала его за шею, он чувствовал ее прелестный запах: чуть-чуть духов, чуть-чуть здорового теплого женского тела… Его руки помимо воли заскользили по ее спине… Еще немного, и они бы действительно оказались на ее крепких ягодицах…
“Тьфу! Вот наваждение! – выругался мысленно Михаил. – Этот тип меня просто закодировал. Что бы она обо мне подумала?!”
Она тоже почувствовала двусмысленность ситуации и отпустила шею.
– Как вы были правы! Сколько грязи! Сколько неприятностей! И-и-и… – она тоненько зарыдала вновь, но быстро успокоилась.
– Мы можем вас подвести до развилки, – предложил Михаил.
– Нет, я останусь!
– Только без глупостей!
– Он этого не стоит! Вы не представляете, как он лгал! Наверное, не знал о пленке и фотографиях…
– Вот это ответ женщины, которая вчера была только красивая, а сегодня еще и поумнела…
– Да я вся зареванная, помада даже на лбу…, – Мария невольно поискала глазами зеркало.
– У вас действительно все в порядке! Если женщина ищет зеркало, то о ней можно больше не беспокоиться…
– О женщине нужно беспокоиться всегда!
В четверг Михаилу сообщили адрес бывшей жены Гавриленко. Он в тот же день разыскал ее буквально через дорогу. Она работала в районной библиотеке и жила здесь же в райцентре в нескольких кварталах от прокуратуры.
Он увидел сорокалетнюю женщину крепкого сложения с увядшим привлекательным лицом. Что-то в этом лице напоминало лицо Гавриленко. Это что-то можно было бы назвать тип: такое же широкое большелобое лицо, прямой нос и крупный рот с четким рисунком губ. Только глаза были не серые, а карие и волосы темнее, но уже с заметной сединой.
Они разместились на стульях по обе стороны письменного стола в углу книгохранилища.
Михаил не успел объяснить причину своего прихода, как она его упредила:
– Я знаю, что произошло с Виктором. Вы по этому поводу?
– Да. Разве вы поддерживали связь?
– Нет, но часто кто-то из хутора или Рябошапок встречается мне или моим знакомым на рынке, в магазине… Мир тесен!
– Мы до сих пор не представляем мотивов его поступка. Не могли бы вы рассказать о нем, о причинах развода… Как вы познакомились?
– Если вам это поможет, я расскажу все… Он несчастный человек. Сначала исковеркал мою жизнь, а теперь и сам сядет на большой срок, если не расстреляют.
– Не расстреляют, есть несколько смягчающих вину обстоятельств… Часть из них он, вероятно, скрывает.
– Догадываюсь! Он угрожал и меня убить, если кому-либо скажу…
– Обещаю, что наш разговор останется между нами… Так как вы все-таки познакомились?
– После первого курса института я ехала на каникулы к родителям сюда, в райцентр. А он только демобилизовался и тоже ехал домой, на хутор. Мы оказались рядом в автобусе. Он в форме моряка, большой, загорелый, красивый… Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Он попросил адрес, и через неделю приехал свататься… Это были самые счастливые месяцы в моей жизни, а потом как обухом по голове… Об этом даже говорить неудобно…
– Мне не нужны детали, достаточно в общих чертах…
– Мы были неосторожны и у нас должен был появиться ребенок. Он настоял на моем переводе на заочный факультет. Жили мы на хуторе, он работал на базе, а я еще не успела куда-либо оформиться… Зимой вдруг купил двух коз. Говорит, тебе нужно молоко. Я говорю, что не умею с ними обращаться. Мои родители никогда их не держали. Он сказал, что сам будет ухаживать. Я вскоре привыкла к парному молоку и ничего не подозревала… Однажды он был в хлеву и зачем-то мне понадобился. Дверь в хлев из сеней была заперта и я пошла через сеновал, где на мою беду он забыл закрыть дверь…
– Мне все понятно, не нужно продолжать! Он вас бил?
– Нет. Я заперлась в спальне. Он угрожал убить, если кому скажу. Тогда я убежала через окно к соседке. Потом соседка переправила меня к родителям. Я никому ничего не сказала… Вам говорю первый раз в жизни… От всех волнений ребенок мой родился мертвым… Он его убил… Теперь вот его брат не пережил позора, тоже умер… И моя жизнь не сложилась, что-то во мне надломилось…
Михаил уходил от этой несчастной женщины, все несчастье которой заключалось в непроходимой дремучести в вопросах секса. Очевидно, Гавриленко любил эту женщину и, найди она правильный подход к этой проблеме, они бы ее могли разрешить, по крайней мере, сделали бы попытку…
Психиатру даже под гипнозом ничего не удалось добиться от Гавриленко. Как только врач приближался к сексуальным вопросам, тот самопроизвольно выходил из состояния гипноза. По этой причине Михаил не стал нарушать данное им слово и не сообщил никому свою версию о мотивах преступления.
Однажды вечером, несколько дней спустя после суда над Гавриленко, Михаил упомянул в разговоре с Анастасией, что собирается посетить хутор Дикий.
– Зачем? Заскучал по Марии?!
– Сообщили, что растаскивают дом Гавриленко, нужно разобраться на месте… – Михаил пропустил мимо ушей последние слова Анастасии, приняв их за шутку.
– Ты собираешься опекать всех своих бывших подследственных или тебе нужен повод для поездки на хутор?!
– Как жена работника прокуратуры ты должна знать, что перед законом все равны и собственность Гавриленко мы обязаны защищать так же, как и любого другого человека. Через десять лет он вернется, и будет там жить еще лет тридцать как полноправный гражданин…
– Сколько громких слов для прикрытия мелкой интрижки!
– Что с тобой?! Что тебе влили в уши? Объясни толком!
– Я свои источники информации не выдаю.
– Они тебе лгут.
– А ты святая невинность и ничего не ведаешь?
– Невинностью меня назвать трудно, но грешу только с тобой…
– А мысленно?! Сегодня буду тебя исповедовать! Моли Бога, чтобы я была милосердной…
– За мысленные преступления и казнь должна быть мысленной.
– Глубочайшее заблуждение! Мысленно ты мне все-таки изменил?! Отвечай! Казнь будет реальной…
– У тебя все равно нет детектора лжи.
– Я тебя вижу насквозь и без детектора? Так ты ответишь?!
– Чем больше я встречаю красивых несчастных женщин, тем больше мне хочется тебя любить и сделать счастливой.
– Ты угадал ответ и спас себе и мне жизнь… Поцелуй!