Страница:
— Что ж, Казбек? — Коломнин прищурился, словно изготавливаясь к броску. — Ни Тимура, ни Салман Курбадовича нам не воскресить. Но и безнаказанной их смерть остаться не должна. Да? Нет?
Ответа он не дождался.
— Завтра прямо на похоронах подойдем к Гилялову и публично обвиним его в убийстве Тимура. Я сам обвиню. А ты просто подтвердишь, что мне сказал.
— Я тебе ничего такого не говорил! — Мамедов моментально поматовел. — Не говорил ничего, слушай! Зачем путаешь?
— Верно, не говорил. Ты поизящней поступил — намекнул. Тоненько эдак. И гаденько. А знаешь, почему гаденько? — Коломнин пальчиком поманил Мамедова. И тот приблизился, будто бандерлог к удаву Каа. — Тимура-то все-таки ты убил! Не Гилялов. Ты! Ты ведь ему завидывал, паскуда. Люто завидывал. Понимал, что всегда при нем в шестерках будешь, — за душой-то, кроме жадности, ничего. А тут нечаянная радость — сам Тимур все преподнес, разжевал. Это ж за здорово живешь готовый денежный канал! Убей, бери и — кум королю!.. А знаешь, почему ты? — Коломнин жестом остановил готового зайтись в новом крике Мамедова. — Потому что Тимура Фархадова Гилялов и впрямь мог «заказать». Была, что называется, цена вопроса. Так?
— Так, да. Наверное.
— Но раз Тимура Гилялов заказал, выходит, что и на меня покушение он организовал. Так, нет? Киллер-то тот же самый. Стало быть, и заказчик тот же. Или на Руси дефицит на убийц появился, и у всех один и тот же на очереди? Что скажешь?
— Глупости одни говоришь, — Мамедов судорожно крутнул шеей, пытаясь угадать, что последует дальше.
— Только меня-то ему на хрена убивать? Кто я для него? Никто! — Коломнин постучал себя в грудь. — Банковская тля. Мешать стал? Позвони Дашевскому, и — завтра же меня отсюда убрали бы. Был — и нет. И проблемы нет. А вот для тебя я проблемой стал. Потому что компанию, что после смерти Фархадова ты продать собирался, вытащил. Потому что к счетам подбираться начал. Ты и киллера собственного расстрелял, чтоб не проговорился.
— Придумываешь все! — огрызнулся Мамедов. — Фантазер ты. Ну, проверь, проверь! Много там через «Магнезит» моих денег прошло?
— Да уж куда меньше, чем ты хотел. Основные деньги в «Зэт петролеум» ушли. К Гилялову. Он-то тебя как раз «расколол» и на себя работать заставил.
Коломнин не ошибся. Потухшие разом глаза Мамедова были тому подтверждением.
— Так-то вот! Деньжат «влегкую» «срубить» хотел. Ан — обломилось. Повысил тебя, выходит, Леонард Гилялович в статусе: был ты обычным «шестеркой». А стал двурушником.
— Не докажешь! — процедил Мамедов.
— А я и доказывать не стану. Завтра на похоронах подойду к Гилялову и расскажу о хитром твоем языке и что ты на него собственный «заказ» повесить пытаешься. Как полагаешь?!..
Лицо Мамедова резко исказилось, как у человека решившегося, и тем выдало его. Прежде, чем дотянулся он рукой до кобуры, Коломнин ударом колена опрокинул его на диван и, прижав сверху, выдрал пистолет. То ли играясь, то ли всерьез, приставил его ко лбу притихшего Мамедова, медленно спустил с предохранителя, чуть нажал на курок.
— Убить хочешь, да? Убей, да! — глаза Мамедова невольно сошлись в пучок, сосредоточившись на одной, страшной точке. — Убей, и все! Спуск мягкий. Жми, да!
Обильный пот и слезы смешались на его щеках.
Пугаясь самого себя, Коломнин рывком соскочил с него, засунул пистолет в карман.
— Убирайся. О «Нафте» забудь думать. И чтоб после похорон духу твоего в Томильске не было. Уголовное дело против тебя прекратим.
— А?…
— Или не договорились? — недопонял Коломнин. Мамедов, хоть и поднялся, но не двигался, отупело разглядывая потеки на ковре.
— Чем буду обязан?
Коломнин, не сдержавшись, хмыкнул.
— Пшел вон, пес. Ты мне больше неинтересен, — процедил он.
И нетерпеливым движением кисти выпроводил вон, поймав себя на том, что невольно воспроизвел и фразу, и жест Салмана Курбадовича Фархадова.
Расслышал это и Мамедов. Нервно повел шеей, будто опасаясь, что из-за занавески выйдет сам Фархадов, и натужной походкой двинулся к выходу, то и дело замирая, как человек, ждущий резкого окрика. Теперь Коломнин разгадал причину заминки. Хитрый кавказец никак не мог понять, какой подвох задумал этот неуютный человек, во власти которого он оказался.
А Коломнин ничего не задумал. И не было в его предложении ни глупости, ни благородства. Потому что прекрасно понимал: вернуть украденные деньги невозможно. Компания, счета которой сдал директор «Магнезита», — всего лишь «перекладная» фирма, откуда деньги, не задерживаясь, растекались по безымянным офшорным счетам. И даже знание конечного пункта назначения не поможет связать узелки в разорванной цепочке, — получить официальную информацию от швейцарского банка, где хранились деньги «Зэт петролеум», было делом безнадежным. Так же, как и доказать причастность Мамедова к убийству Тимура. С гибелью киллера оказалась уничтожена единственная улика. Громкий скандал компании был невыгоден. Особенно сейчас, после смерти Фархадова. Вот и приходится решать тихо, по-семейному.
Последнюю фразу Коломнин повторил вслух, с издевкой к самому себе. Все эти месяцы над ним довлело стремление докопаться до причин смерти Тимура Фархадова. И вот теперь горечь и разочарование овладели им. И не потому, что доказать убийство было невозможно. Просто само расследование привело к неожиданному результату: он нашел убийцу, но потерял убитого. Сегодня окончательно разрушился тот образ, что виделся ему первоначально, — доброго, немного наивного рыцаря без страха и упрека.
Вбежавшая Лариса застала Коломнина погруженным в себя.
— Что случилось, Сережа? Казбек вылетел сам не свой.
— Мамедов уезжает. Навсегда. Он больше ни на что не претендует.
— Навсегда? После всего, что он наговорил? — Лариса озадаченно задумалась. — Сережа, как ты его заставил? Или?… — она чутко встрепенулась. — Ты узнал что-то о смерти Тимура? Да? Ведь да?! Неужели это?..
— Нет! — оборвал ее надежды Коломнин. — И никто этого теперь не узнает. Как говорится, следствие закончено — забудьте.
Похороны, как и планировалось, вышли торжественные, с соблюдением традиционного ритуала. Протесты азербайджанской диаспоры, требовавшей организовать проводы по мусульманскому обряду, были откровенно проигнорированы. Тем паче сам покойник, как всем было известно, до последних дней жизни оставался безбожником. Так что начался траурный день с гражданской панихиды. Тело лежало в роскошном дубовом гробу, в строгом костюме. В карауле руководителей крупнейших нефтяных компаний сменяли члены правительства и академики. На смену им в свою очередь выходил губернатор со своими замами. Замов оказалось много больше, чем углов у гроба. Потому региональный караул нес двойную вахту. Безотлучно у тела находился один человек — невестка покойного Лариса Шараева. Среди суматошно ревущих женщин она резко выделялась скорбным достоинством человека, переплакавшего свои слезы. Это не была горестная родственница, ищущая опоры у окружающих. У гроба сидела наследница империи. Именно к ней в первую очередь подходили с соболезнованиями сильные мира сего. Она отвечала коротко, не меняя выражения безучастности, как человек, находящийся в эту минуту по другую сторону бытия, а потому не утруждающий себя подбором слов. Но, очевидно, короткие ее ответы не были дежурным изъявлением благодарности. Во всяком случае Коломнин, державшийся в стороне, подметил на лицах многих из тех, кто подходил попрощаться, смесь удивления и особенного, мужского восхищения.
Даже находясь у гроба, Лариса незаметно для других работала, исподволь набирая то, что могло спасти компанию, — связи.
И результаты сказались уже на поминках: как-то незаметно, после первых поминальных тостов, она оказалась окруженной людьми, составлявшими бизнес-элиту страны. При этом сама Лариса была по-прежнему сдержанна, лишь изредка позволяя себе тонкую полуулыбку в ответ на изящный комплимент. А на комплименты подвыпившие олигархи, надо сказать, не скупились. Больше того, между ними как-то незаметно установилось некое мужское соревнование за ее внимание. Соревнование значительно более оживленное, чем позволяли место и повод. Так что Коломнин не слишком удивился, когда тосты за помин души великого первопроходца незаметно сменились пожеланиями успехов очаровательной продолжательнице его дела.
Значение их, конечно, не стоило преувеличивать, — ее еще не признали. Но сегодня Лариса сделала, пожалуй, самое главное: ее узнали и — заинтересовались.
Впрочем, как ни уговаривал себя Коломнин радоваться этому первому успеху, чувства его раздваивались: к удовлетворению Ларисиным триумфом примешивалась глухая, почти безотчетная тоска, — среди сонма окружавших ее властных людей Лариса выглядела настолько же естественно, насколько чужды они были самому Коломнину. «А в том ли дело, что они тебе чужды, спрашивал себя Коломнин. Может, потому и чужды, что ты им неинтересен». И ответа для себя в эти минуты не находил. Несколько раз он искал взгляд Ларисы в ожидании приглашения подойти. Но та, показывая ему незаметно, что видит и думает о нем, тут же отворачивалась к собеседнику: представление будущего мужа новым знакомым казалось ей преждевременным. Конечно, она была права, но от этого чувство горести у Коломнина не становилось меньше.
— Роскошно держится, — шепнул в ухо подошедший сзади Богаченков. — Просто-таки — «свой среди своих».
Коломнин едва не вздрогнул: подвыпивший Богаченков будто подслушал его мысли.
Впрочем ему и без того было, о чем призадуматься: среди приехавших на поминки, кроме Коломнина и Богаченкова, не было ни одного представителя банка «Авангард». И даже Хачатрян, появившись на гражданской панихиде, незаметно исчез и на похоронах не «засветился». Гилялов, конечно, присутствовал. Но был мрачен и в общем оживлении участия не принимал. Мрачность эта объяснялась не только горечью утраты. Встречавший его в аэропорту Вячеслав Вячеславович Четверик доложил, что от сделанного предложения Шараева наотрез отказалась. Все это означало, что прерванные на время похорон боевые действия будут возобновлены в ближайшее время.
Томильск — Москва — Томильск. Большое «нефтяное» побоище
Ответа он не дождался.
— Завтра прямо на похоронах подойдем к Гилялову и публично обвиним его в убийстве Тимура. Я сам обвиню. А ты просто подтвердишь, что мне сказал.
— Я тебе ничего такого не говорил! — Мамедов моментально поматовел. — Не говорил ничего, слушай! Зачем путаешь?
— Верно, не говорил. Ты поизящней поступил — намекнул. Тоненько эдак. И гаденько. А знаешь, почему гаденько? — Коломнин пальчиком поманил Мамедова. И тот приблизился, будто бандерлог к удаву Каа. — Тимура-то все-таки ты убил! Не Гилялов. Ты! Ты ведь ему завидывал, паскуда. Люто завидывал. Понимал, что всегда при нем в шестерках будешь, — за душой-то, кроме жадности, ничего. А тут нечаянная радость — сам Тимур все преподнес, разжевал. Это ж за здорово живешь готовый денежный канал! Убей, бери и — кум королю!.. А знаешь, почему ты? — Коломнин жестом остановил готового зайтись в новом крике Мамедова. — Потому что Тимура Фархадова Гилялов и впрямь мог «заказать». Была, что называется, цена вопроса. Так?
— Так, да. Наверное.
— Но раз Тимура Гилялов заказал, выходит, что и на меня покушение он организовал. Так, нет? Киллер-то тот же самый. Стало быть, и заказчик тот же. Или на Руси дефицит на убийц появился, и у всех один и тот же на очереди? Что скажешь?
— Глупости одни говоришь, — Мамедов судорожно крутнул шеей, пытаясь угадать, что последует дальше.
— Только меня-то ему на хрена убивать? Кто я для него? Никто! — Коломнин постучал себя в грудь. — Банковская тля. Мешать стал? Позвони Дашевскому, и — завтра же меня отсюда убрали бы. Был — и нет. И проблемы нет. А вот для тебя я проблемой стал. Потому что компанию, что после смерти Фархадова ты продать собирался, вытащил. Потому что к счетам подбираться начал. Ты и киллера собственного расстрелял, чтоб не проговорился.
— Придумываешь все! — огрызнулся Мамедов. — Фантазер ты. Ну, проверь, проверь! Много там через «Магнезит» моих денег прошло?
— Да уж куда меньше, чем ты хотел. Основные деньги в «Зэт петролеум» ушли. К Гилялову. Он-то тебя как раз «расколол» и на себя работать заставил.
Коломнин не ошибся. Потухшие разом глаза Мамедова были тому подтверждением.
— Так-то вот! Деньжат «влегкую» «срубить» хотел. Ан — обломилось. Повысил тебя, выходит, Леонард Гилялович в статусе: был ты обычным «шестеркой». А стал двурушником.
— Не докажешь! — процедил Мамедов.
— А я и доказывать не стану. Завтра на похоронах подойду к Гилялову и расскажу о хитром твоем языке и что ты на него собственный «заказ» повесить пытаешься. Как полагаешь?!..
Лицо Мамедова резко исказилось, как у человека решившегося, и тем выдало его. Прежде, чем дотянулся он рукой до кобуры, Коломнин ударом колена опрокинул его на диван и, прижав сверху, выдрал пистолет. То ли играясь, то ли всерьез, приставил его ко лбу притихшего Мамедова, медленно спустил с предохранителя, чуть нажал на курок.
— Убить хочешь, да? Убей, да! — глаза Мамедова невольно сошлись в пучок, сосредоточившись на одной, страшной точке. — Убей, и все! Спуск мягкий. Жми, да!
Обильный пот и слезы смешались на его щеках.
Пугаясь самого себя, Коломнин рывком соскочил с него, засунул пистолет в карман.
— Убирайся. О «Нафте» забудь думать. И чтоб после похорон духу твоего в Томильске не было. Уголовное дело против тебя прекратим.
— А?…
— Или не договорились? — недопонял Коломнин. Мамедов, хоть и поднялся, но не двигался, отупело разглядывая потеки на ковре.
— Чем буду обязан?
Коломнин, не сдержавшись, хмыкнул.
— Пшел вон, пес. Ты мне больше неинтересен, — процедил он.
И нетерпеливым движением кисти выпроводил вон, поймав себя на том, что невольно воспроизвел и фразу, и жест Салмана Курбадовича Фархадова.
Расслышал это и Мамедов. Нервно повел шеей, будто опасаясь, что из-за занавески выйдет сам Фархадов, и натужной походкой двинулся к выходу, то и дело замирая, как человек, ждущий резкого окрика. Теперь Коломнин разгадал причину заминки. Хитрый кавказец никак не мог понять, какой подвох задумал этот неуютный человек, во власти которого он оказался.
А Коломнин ничего не задумал. И не было в его предложении ни глупости, ни благородства. Потому что прекрасно понимал: вернуть украденные деньги невозможно. Компания, счета которой сдал директор «Магнезита», — всего лишь «перекладная» фирма, откуда деньги, не задерживаясь, растекались по безымянным офшорным счетам. И даже знание конечного пункта назначения не поможет связать узелки в разорванной цепочке, — получить официальную информацию от швейцарского банка, где хранились деньги «Зэт петролеум», было делом безнадежным. Так же, как и доказать причастность Мамедова к убийству Тимура. С гибелью киллера оказалась уничтожена единственная улика. Громкий скандал компании был невыгоден. Особенно сейчас, после смерти Фархадова. Вот и приходится решать тихо, по-семейному.
Последнюю фразу Коломнин повторил вслух, с издевкой к самому себе. Все эти месяцы над ним довлело стремление докопаться до причин смерти Тимура Фархадова. И вот теперь горечь и разочарование овладели им. И не потому, что доказать убийство было невозможно. Просто само расследование привело к неожиданному результату: он нашел убийцу, но потерял убитого. Сегодня окончательно разрушился тот образ, что виделся ему первоначально, — доброго, немного наивного рыцаря без страха и упрека.
Вбежавшая Лариса застала Коломнина погруженным в себя.
— Что случилось, Сережа? Казбек вылетел сам не свой.
— Мамедов уезжает. Навсегда. Он больше ни на что не претендует.
— Навсегда? После всего, что он наговорил? — Лариса озадаченно задумалась. — Сережа, как ты его заставил? Или?… — она чутко встрепенулась. — Ты узнал что-то о смерти Тимура? Да? Ведь да?! Неужели это?..
— Нет! — оборвал ее надежды Коломнин. — И никто этого теперь не узнает. Как говорится, следствие закончено — забудьте.
Похороны, как и планировалось, вышли торжественные, с соблюдением традиционного ритуала. Протесты азербайджанской диаспоры, требовавшей организовать проводы по мусульманскому обряду, были откровенно проигнорированы. Тем паче сам покойник, как всем было известно, до последних дней жизни оставался безбожником. Так что начался траурный день с гражданской панихиды. Тело лежало в роскошном дубовом гробу, в строгом костюме. В карауле руководителей крупнейших нефтяных компаний сменяли члены правительства и академики. На смену им в свою очередь выходил губернатор со своими замами. Замов оказалось много больше, чем углов у гроба. Потому региональный караул нес двойную вахту. Безотлучно у тела находился один человек — невестка покойного Лариса Шараева. Среди суматошно ревущих женщин она резко выделялась скорбным достоинством человека, переплакавшего свои слезы. Это не была горестная родственница, ищущая опоры у окружающих. У гроба сидела наследница империи. Именно к ней в первую очередь подходили с соболезнованиями сильные мира сего. Она отвечала коротко, не меняя выражения безучастности, как человек, находящийся в эту минуту по другую сторону бытия, а потому не утруждающий себя подбором слов. Но, очевидно, короткие ее ответы не были дежурным изъявлением благодарности. Во всяком случае Коломнин, державшийся в стороне, подметил на лицах многих из тех, кто подходил попрощаться, смесь удивления и особенного, мужского восхищения.
Даже находясь у гроба, Лариса незаметно для других работала, исподволь набирая то, что могло спасти компанию, — связи.
И результаты сказались уже на поминках: как-то незаметно, после первых поминальных тостов, она оказалась окруженной людьми, составлявшими бизнес-элиту страны. При этом сама Лариса была по-прежнему сдержанна, лишь изредка позволяя себе тонкую полуулыбку в ответ на изящный комплимент. А на комплименты подвыпившие олигархи, надо сказать, не скупились. Больше того, между ними как-то незаметно установилось некое мужское соревнование за ее внимание. Соревнование значительно более оживленное, чем позволяли место и повод. Так что Коломнин не слишком удивился, когда тосты за помин души великого первопроходца незаметно сменились пожеланиями успехов очаровательной продолжательнице его дела.
Значение их, конечно, не стоило преувеличивать, — ее еще не признали. Но сегодня Лариса сделала, пожалуй, самое главное: ее узнали и — заинтересовались.
Впрочем, как ни уговаривал себя Коломнин радоваться этому первому успеху, чувства его раздваивались: к удовлетворению Ларисиным триумфом примешивалась глухая, почти безотчетная тоска, — среди сонма окружавших ее властных людей Лариса выглядела настолько же естественно, насколько чужды они были самому Коломнину. «А в том ли дело, что они тебе чужды, спрашивал себя Коломнин. Может, потому и чужды, что ты им неинтересен». И ответа для себя в эти минуты не находил. Несколько раз он искал взгляд Ларисы в ожидании приглашения подойти. Но та, показывая ему незаметно, что видит и думает о нем, тут же отворачивалась к собеседнику: представление будущего мужа новым знакомым казалось ей преждевременным. Конечно, она была права, но от этого чувство горести у Коломнина не становилось меньше.
— Роскошно держится, — шепнул в ухо подошедший сзади Богаченков. — Просто-таки — «свой среди своих».
Коломнин едва не вздрогнул: подвыпивший Богаченков будто подслушал его мысли.
Впрочем ему и без того было, о чем призадуматься: среди приехавших на поминки, кроме Коломнина и Богаченкова, не было ни одного представителя банка «Авангард». И даже Хачатрян, появившись на гражданской панихиде, незаметно исчез и на похоронах не «засветился». Гилялов, конечно, присутствовал. Но был мрачен и в общем оживлении участия не принимал. Мрачность эта объяснялась не только горечью утраты. Встречавший его в аэропорту Вячеслав Вячеславович Четверик доложил, что от сделанного предложения Шараева наотрез отказалась. Все это означало, что прерванные на время похорон боевые действия будут возобновлены в ближайшее время.
Томильск — Москва — Томильск. Большое «нефтяное» побоище
Они и были возобновлены через день. В среду, прямо из аэропорта, в компанию «Нафта-М» высадился банковский десант во главе с Маковеем. По предварительной договоренности Маковей в сопровождении начальника отдела кредитования Екатерины Целик и управляющего филиалом Хачатряна был препровожден в кабинет Генерального директора компании Ларисы Ивановны Шараевой.
Шараевой, однако, на месте не оказалось. Вместо нее вошедших встретил не кто иной, как Сергей Викторович Коломнин.
— Мне доложили, что вы должны быть в Москве, — обескураженно признался Маковей. — Но раз вы здесь, то очень кстати. Введете нас в курс дела. Знаете, должно быть, как нас тут встретили в прошлую пятницу. В офис не пустили. Наглецы! Маковей ощутимо изменился. Он больше не желал оставаться Пашенькой. Теперь он старался говорить неспешно, договаривая фразы. И это полностью соответствовало новому социальному статусу. Но входило в жуткое противоречие с собственной его конституцией — по-прежнему нескладной, порывистой. Так что жесты опережали слова, после чего тело как бы застывало в воздухе, нетерпеливо дожидаясь, пока язык закончит одну из очередных, давно всем понятных, но зато правильно оформленных фраз.
— В целом мы в курсе, что вы тут наработали, — поспешила уточнить Катенька Целик. С момента, как увидела она Коломнина, носик ее наморщился, и язвительность скривила розовую щечку. Истинная женщина, она так и не простила Коломнину пренебрежения.
Четвертым в этой компании был неизвестный Коломнину сорокалетний мужчина. Но по первым же рыскающим, будто шаркающим взглядам его, можно было без труда догадаться, — на сей раз, дабы не случилось новой осечки, судебного пристава привезли прямо из Москвы.
— Да, да, наш пристав, — подтвердил Маковей. — Мы попросили суд в обеспечение иска наложить запрет на всякую попытку отчуждения имущества. Как только сегодня получим судебное решение, опишем все, вплоть до буровых.
— Надеюсь, вы не против? — уточнила Катенька, всем своим видом показывая, что не сомневается: Коломнину сия новость окажется не в радость.
И Коломнин не стал ее разочаровывать.
— Против, — объявил он. — С какой целью предполагается опись имущества?
— С целью описать, — разумно объяснила Катенька.
На перл этот Коломнин однако не отреагировал. — Насколько я понимаю, банк заинтересован вернуть свои деньги. Вряд ли это возможно, опечатав источник их добычи, — он внимательно пригляделся к отмалчивающемуся Хачатряну, напоминая, чьи слова он сейчас воспроизводит.
Шея Хачатряна надломилась, и голова повисла перезревшим подсолнухом на стебле. Все стало ясно: после полученной в Центральном офисе взбучки рассчитывать на его помощь не приходилось.
Руки Маковея взметнулись, переплелись и возмущенно раскинулись. Только после этого он произнес:
— Мы не уполномочены обсуждать решения руководства. Мы их выполняем. В прошлый раз наша работа была буквально парализована противодействием администрации компании-должника. На этот раз мы намерены довести дело до конца. В случае нового сопротивления будем вынуждены использовать ОМОН.
— Надеюсь, мы можем рассчитывать на вашу помощь? — быстро уточнила Катенька.
— Это вряд ли.
Маковей, заранее удовлетворенно закивавший, опешил:
— Т-то есть как?
— Да вот так, — Коломнин склонился над селектором: «Калерия Михайловна, пригласите Богаченкова, если вернулся».
— Насчет Богаченкова… — Пашенька потряс возмущенным пальцем в воздухе. — Будем ставить вопрос.
— Он предатель, — жестко сформулировала Целик.
— Тогда, очевидно, я тоже. Потому что оснований для описи имущества компании не вижу, — объявил Коломнин.
— То есть как это? — под требовательным взглядом судебного пристава Маковей недоуменно развел длинные руки, перегородив ими добрую треть фархадовского кабинета.
— А вы понимаете, чем чревато противодействие судебному приставу? — на этот раз пристав обращался непосредственно к Коломнину.
В кабинет вошел Богаченков. С кроткой полуулыбкой кивнув сидящим, протянул Коломнину тоненькую папочку:
— Только что привез.
Коломнин быстро пробежал текст глазами. Удовлетворенно кивнул:
— Полагаю, теперь разговор о противодействии беспредметен. Наше мнение разделяет арбитражный суд. Заявление о банкротстве не принято как преждевременное.
И, аккуратно перевернув, протянул текст приставу. Дождался, пока тот ознакомится.
— Полагаю?..
— Что ж, — пристав поднялся, передал постановление Маковею. — Это тот случай, когда моя миссия закончена, не начавшись.
Раздраженно глянул на обескураженного руководителя группы:
— Надеюсь, наши договоренности в силе хотя бы в части?.. Если уж другое организовать не умеете.
— Да, да, — пробормотал Маковей, не в силах оторваться от магического листка. — Но как же это? Ведь действовали по закону. Три месяца с момента невозврата долга истекли. Катенька перехватила документ.
— Суд ссылается на дополнительное соглашение, которым кредит был продлен. Но ведь соглашения мы в «Нафту» не передавали. Откуда же это стало известно суду? Она пристально посмотрела на Хачатряна. — Я?! Да вы что? — Хачатрян перепугался.
— Копию допсоглашения суду передал я, — выручил его Коломнин.
Маковей подскочил, растопыренная кисть его ухватилась за собственное сердце, будто вывинчивая, и, окровавленное, отбросила в сторону:
— Вы?! Чтоб вы сдали банк?! Кто угодно, но чтоб вы?!
— Что значит «сдал»? Я в банке не работаю, — Коломнин оказался в перекрестье взглядов. — Вчера по факсу направил заявление об увольнении. Так что можете передать Дашевскому, что вас принимал вице-президент «Нафты».
— Но, Сергей Викторович, почему? Ведь вы, считай, заработали такую премию, что… — Маковей, припомнив об астрономической, по его мнению, сумме контракта, сбился. — И так вот, разом отказываетесь!
— Да что ему теперь эта мелочевка, Паша? — тонкая усмешка змеей скользнула по Катенькиным губам. — Господин Коломнин отныне на иной уровень нацелился. Рассчитываете, Сергей Викторович, крупно поживиться? Наслышаны, как вы тут обаяли вдовушку.
Коломнин потемнел.
— А что, неправда? — закричала перетрусившая Катенька. — А ты, Пашка, дурак дураком! Тоньше надо было все делать. Предлагала же предъявить стандартный иск, описать здесь все для начала, чтоб не рыпнулись. А потом и обанкротили б не спеша! Нет, все шумного успеха хочется. Разом. Вот и получил по носу.
Маковей насупился. Пожалуй, только теперь до него окончательно дошел смысл происшедшего: банкротство сорвалось. То есть ему, Маковею, придется вновь возвращаться в банк не солоно хлебавши и объясняться, почему предложенный им план быстрого захвата «Нафты» провалился. И Маковей проникся острой неприязнью к человеку, выставившему его на осмеяние:
— Торжествуете, Сергей Викторович? Так вот при всем моем уважении (при этом пассаже Коломнин скривился), вы встали на пути у банка. И не заблуждайтесь: никакой вы для нас не вице там президент. Отныне вы перебежчик. И мы докажем вам, что никому не позволено безнаказанно предавать банк. Пусть сегодня вы выгадали еще месяц…
— Полтора, — непроизвольно уточнил пунктуальный Хачатрян.
Гневным взглядом Маковей затолкал ему несвоевременную реплику назад в глотку.
— Полтора месяца конвульсий ничего не решат. Но когда мы вернемся, то выметем из-под вас все! Тогда вы поймете цену предательства. Надолго не прощаюсь!
Кивнув, Маковей решительно шагнул к выходу, неловко споткнулся о ближайший стул.
— Все! — повернулся он. Потряс длинным и сухим, как карандаш, пальцем. — Вплоть до вот этого последнего стула.
И, отбросив его в сторону, стремительно вышел, едва не ткнувшись лбом в косяк.
Следом все с той же усмешкой разочарования вышла Целик.
— А что я мог сделать? — проходя, пробормотал Хачатрян.
— Обидчивый мальчик. Крепко мы грохнули по его самолюбию, — Коломнин подбадривающе улыбнулся Богаченкову. — Теперь всей громадой навалятся. Не страшно, Юра?
Тот, не отвечая, выдернул из карандашницы ножницы, достал пластиковую карточку сотрудника банка «Авангард» и неспешно, смакуя, перерезал ее пополам.
Рубикон был перейден.
Раскрылась внутренняя, замаскированная под цвет обоев дверь, и из комнаты отдыха вышла Лариса. Сочувственно потрепала Коломнина за вихры, деликатно провела ладонью над головой Богаченкова, стараясь не растрепать редкую, вдумчиво уложенную расительность.
— Ну что, перебежчики, кое-как отбились? Может, поехали отметим победу? Как раз в центре новый японский ресторанчик открылся. Давно я суши не пробовала.
— Некогда отмечать, — отказался Коломнин. — Да и нечего.
— Вот это похоже на правду, — грустно согласился Богаченков. — Выиграли мы пока всего лишь полтора месяца. Но как только истечет официальный трехмесячный срок с даты невозврата, ни один суд не откажет им в иске о банкротстве.
— Дальше все зависит от того, как мы это время используем, — Коломнин потащил к себе чистый лист бумаги, заставляя тем остальных подсесть поближе. — Главное, на чем следует сосредоточиться, — немедленно начать скупать долги компании.
Лариса, требуя разъяснений, вздернула подбородок.
— Юра, объясни вкратце, — Коломнин, вынув ручку, погрузился в записи.
Богаченков смутился, как всегда при Ларисе.
— Механика, Лариса Ивановна, тут нехитрая: при банкротстве собственники и администрация отстраняются от управления. Власть переходит к арбитражному управляющему. Фактически это главная фигура. Можно сказать, человек на ключе. Именно он определит, кого признать кредитором, кого нет, через кого и в чьих интересах направить финансовые потоки. Да и все остальное. — Поэтому, если банкротства нельзя избежать, следует добиться через арбитраж, чтоб назначили нашего человека, — оторвался на минуту от записей Коломнин.
— Но и Гилялов захочет того же, — сообразила Лариса.
— Правильно! — Коломнин отбросил карандаш. — Перед арбитражным слушанием проводится собрание кредиторов, на котором предварительно определяется, у кого сколько накоплено долгов. Вот у кого их больше, тот и возглавит Совет кредиторов. А значит, и протащит в арбитражном суде свою кандидатуру. — Тогда это будет банк «Авангард»!
— Не факт! — не согласился Коломнин. — У банка всего пять миллионов.
— Хорошенькое «всего», — Лариса присвистнула. — Где мы найдем за полтора месяца столько денег, чтоб вернуть?
— И не будем искать! — ее непонятливость вызвала у Коломнина приступ раздражения. — Вернуть, как же. Слишком далеко зашло. Деньги нам понадобятся для другого: скупать собственные долги. Не забывай: на сегодня у «Нафты» за тридцать миллионов долгов перед поставщиками и подрядчиками.
— Но мы же договорились их заморозить!
— С кем?! — на сей раз не сдержался Богаченков. И тут же смутился своей пылкости. — Лариса Ивановна, извините, но эти соглашения отныне ничего не стоят. Кредиторы в любую минуту могут от них отказаться и сами подать на нас в суд.
— Вот чтоб они не отказались, мы и скупим у них долги «Нафты»! — объявил Коломнин.
— Ты предлагаешь «Нафте» собирать собственные долги?! — хихикнула Лариса.
— Обязательно, — подтвердил Коломнин. — Не самой, конечно. А через дочернюю компанию. Это сегодня главное: выкупать долги!
— Не вижу логики, — Лариса растерянно пожала плечом. — Если у нас нет пяти миллионов вернуть «Авангарду», откуда появятся сорок миллионов?…
— Да от верблюда! — Коломнин, извиняясь, погладил ее ладонь. — От верблюдика. Во-первых, никто не собирается платить таких денег. Ты что думаешь, кто-то всерьез надеется получить от «Нафты» свой долг сполна? Предложим десять процентов и — отдадут за милую душу. Кроме того, не обязательно платить сразу. Это вопрос переговоров. Главное, как можно быстрее переоформить долги на себя.
— Но деньги-то все равно понадобятся? И немалые. Даже если десять процентов. А у меня каждый рубль рассчитан на достройку трубопровода. Не замораживать же?
Коломнин и Богаченков обескураженно переглянулись.
— Если понадобится, заморозим! — непререкаемо объявил Коломнин. — Тебе что важнее: сохранить для себя месторождение или достроить трубопровод и — с поклоном отдать его Гилялову?
— Допустим, это логично, — неохотно согласилась уязвленная Лариса. — Надо так надо. Завтра и начнем.
— Сегодня, — не согласился Коломнин. — Немедленно! Не день. Час промедления опасен!
— Уж и час. Привык страшилками запугивать, — Лариса подмигнула Богаченкову. Но тот — редчайший случай — не откликнулся поспешно на ее зов. Напротив, засопел:
— Понимаете, Лариса Ивановна, все это чересчур логично. Гилялов, он ведь тоже логикой владеет.
— Причем тут?..
— Пойми наконец! — взвился Коломнин. — Сегодня мы утерли им нос только потому, что повели они себя слишком самонадеянно. Привыкли, что все перед ними сами на спину ложатся. Но теперь они побиты и больше такой ошибки не повторят. А это значит!…
— Скоро они спохватятся, — мягко, пытаясь прибить вспыхнувшие страсти, подхватил Богаченков. — Поймут, что пяти миллионов может не хватить. И сами начнут скупать долги.
— И вот тогда они нас точно обойдут! Потому что в отличие от «Нафты» деньги под это у Гилялова зарезервированы. Как минимум пятьдесят миллионов, — Коломнин со значением посмотрел на Ларису, напоминая, откуда взялась эта цифра. — Потому для нас нет завтра. Я накидал список, и прямо сейчас мы должны наметить план скупочной компании. Если, конечно, вы, Лариса Ивановна, сами не решились претендовать на эти пятьдесят миллионов.
Лариса, до того вяловатая, подавленная предстоящей борьбой, вспыхнула негодованием:
— Хватит болтать. Докладывай!
Вопреки ожиданиям скупка пошла тяжело. Слух о том, что кто-то заинтересовался долгами «Нафты», ядерной волной прокатился по области и насторожил всех. Простая логика «Раз долги покупают, значит, они чего-то стоят. И, быть может, еще подорожают» овладела кредиторами. Теперь даже те, кто еще вчера был готов слить невозвратные долги даже за пять процентов, заколебался. Люди принялись торговаться.
За неделю удалось перекупить лишь порядка трех миллионов, что было ничтожно мало.
К тому же мрачный прогноз Богаченкова сбылся много раньше, чем того хотелось.
Спустя еще день к Коломнину, у которого как раз сидел Богаченков, ворвался взмыленный Резуненко.
— Все, спеклись! — с ходу объявил он. После чего извлек из холодильника бутылку пива, сбил пробку о батарею и яростно, обливаясь, принялся заглатывать.
Шараевой, однако, на месте не оказалось. Вместо нее вошедших встретил не кто иной, как Сергей Викторович Коломнин.
— Мне доложили, что вы должны быть в Москве, — обескураженно признался Маковей. — Но раз вы здесь, то очень кстати. Введете нас в курс дела. Знаете, должно быть, как нас тут встретили в прошлую пятницу. В офис не пустили. Наглецы! Маковей ощутимо изменился. Он больше не желал оставаться Пашенькой. Теперь он старался говорить неспешно, договаривая фразы. И это полностью соответствовало новому социальному статусу. Но входило в жуткое противоречие с собственной его конституцией — по-прежнему нескладной, порывистой. Так что жесты опережали слова, после чего тело как бы застывало в воздухе, нетерпеливо дожидаясь, пока язык закончит одну из очередных, давно всем понятных, но зато правильно оформленных фраз.
— В целом мы в курсе, что вы тут наработали, — поспешила уточнить Катенька Целик. С момента, как увидела она Коломнина, носик ее наморщился, и язвительность скривила розовую щечку. Истинная женщина, она так и не простила Коломнину пренебрежения.
Четвертым в этой компании был неизвестный Коломнину сорокалетний мужчина. Но по первым же рыскающим, будто шаркающим взглядам его, можно было без труда догадаться, — на сей раз, дабы не случилось новой осечки, судебного пристава привезли прямо из Москвы.
— Да, да, наш пристав, — подтвердил Маковей. — Мы попросили суд в обеспечение иска наложить запрет на всякую попытку отчуждения имущества. Как только сегодня получим судебное решение, опишем все, вплоть до буровых.
— Надеюсь, вы не против? — уточнила Катенька, всем своим видом показывая, что не сомневается: Коломнину сия новость окажется не в радость.
И Коломнин не стал ее разочаровывать.
— Против, — объявил он. — С какой целью предполагается опись имущества?
— С целью описать, — разумно объяснила Катенька.
На перл этот Коломнин однако не отреагировал. — Насколько я понимаю, банк заинтересован вернуть свои деньги. Вряд ли это возможно, опечатав источник их добычи, — он внимательно пригляделся к отмалчивающемуся Хачатряну, напоминая, чьи слова он сейчас воспроизводит.
Шея Хачатряна надломилась, и голова повисла перезревшим подсолнухом на стебле. Все стало ясно: после полученной в Центральном офисе взбучки рассчитывать на его помощь не приходилось.
Руки Маковея взметнулись, переплелись и возмущенно раскинулись. Только после этого он произнес:
— Мы не уполномочены обсуждать решения руководства. Мы их выполняем. В прошлый раз наша работа была буквально парализована противодействием администрации компании-должника. На этот раз мы намерены довести дело до конца. В случае нового сопротивления будем вынуждены использовать ОМОН.
— Надеюсь, мы можем рассчитывать на вашу помощь? — быстро уточнила Катенька.
— Это вряд ли.
Маковей, заранее удовлетворенно закивавший, опешил:
— Т-то есть как?
— Да вот так, — Коломнин склонился над селектором: «Калерия Михайловна, пригласите Богаченкова, если вернулся».
— Насчет Богаченкова… — Пашенька потряс возмущенным пальцем в воздухе. — Будем ставить вопрос.
— Он предатель, — жестко сформулировала Целик.
— Тогда, очевидно, я тоже. Потому что оснований для описи имущества компании не вижу, — объявил Коломнин.
— То есть как это? — под требовательным взглядом судебного пристава Маковей недоуменно развел длинные руки, перегородив ими добрую треть фархадовского кабинета.
— А вы понимаете, чем чревато противодействие судебному приставу? — на этот раз пристав обращался непосредственно к Коломнину.
В кабинет вошел Богаченков. С кроткой полуулыбкой кивнув сидящим, протянул Коломнину тоненькую папочку:
— Только что привез.
Коломнин быстро пробежал текст глазами. Удовлетворенно кивнул:
— Полагаю, теперь разговор о противодействии беспредметен. Наше мнение разделяет арбитражный суд. Заявление о банкротстве не принято как преждевременное.
И, аккуратно перевернув, протянул текст приставу. Дождался, пока тот ознакомится.
— Полагаю?..
— Что ж, — пристав поднялся, передал постановление Маковею. — Это тот случай, когда моя миссия закончена, не начавшись.
Раздраженно глянул на обескураженного руководителя группы:
— Надеюсь, наши договоренности в силе хотя бы в части?.. Если уж другое организовать не умеете.
— Да, да, — пробормотал Маковей, не в силах оторваться от магического листка. — Но как же это? Ведь действовали по закону. Три месяца с момента невозврата долга истекли. Катенька перехватила документ.
— Суд ссылается на дополнительное соглашение, которым кредит был продлен. Но ведь соглашения мы в «Нафту» не передавали. Откуда же это стало известно суду? Она пристально посмотрела на Хачатряна. — Я?! Да вы что? — Хачатрян перепугался.
— Копию допсоглашения суду передал я, — выручил его Коломнин.
Маковей подскочил, растопыренная кисть его ухватилась за собственное сердце, будто вывинчивая, и, окровавленное, отбросила в сторону:
— Вы?! Чтоб вы сдали банк?! Кто угодно, но чтоб вы?!
— Что значит «сдал»? Я в банке не работаю, — Коломнин оказался в перекрестье взглядов. — Вчера по факсу направил заявление об увольнении. Так что можете передать Дашевскому, что вас принимал вице-президент «Нафты».
— Но, Сергей Викторович, почему? Ведь вы, считай, заработали такую премию, что… — Маковей, припомнив об астрономической, по его мнению, сумме контракта, сбился. — И так вот, разом отказываетесь!
— Да что ему теперь эта мелочевка, Паша? — тонкая усмешка змеей скользнула по Катенькиным губам. — Господин Коломнин отныне на иной уровень нацелился. Рассчитываете, Сергей Викторович, крупно поживиться? Наслышаны, как вы тут обаяли вдовушку.
Коломнин потемнел.
— А что, неправда? — закричала перетрусившая Катенька. — А ты, Пашка, дурак дураком! Тоньше надо было все делать. Предлагала же предъявить стандартный иск, описать здесь все для начала, чтоб не рыпнулись. А потом и обанкротили б не спеша! Нет, все шумного успеха хочется. Разом. Вот и получил по носу.
Маковей насупился. Пожалуй, только теперь до него окончательно дошел смысл происшедшего: банкротство сорвалось. То есть ему, Маковею, придется вновь возвращаться в банк не солоно хлебавши и объясняться, почему предложенный им план быстрого захвата «Нафты» провалился. И Маковей проникся острой неприязнью к человеку, выставившему его на осмеяние:
— Торжествуете, Сергей Викторович? Так вот при всем моем уважении (при этом пассаже Коломнин скривился), вы встали на пути у банка. И не заблуждайтесь: никакой вы для нас не вице там президент. Отныне вы перебежчик. И мы докажем вам, что никому не позволено безнаказанно предавать банк. Пусть сегодня вы выгадали еще месяц…
— Полтора, — непроизвольно уточнил пунктуальный Хачатрян.
Гневным взглядом Маковей затолкал ему несвоевременную реплику назад в глотку.
— Полтора месяца конвульсий ничего не решат. Но когда мы вернемся, то выметем из-под вас все! Тогда вы поймете цену предательства. Надолго не прощаюсь!
Кивнув, Маковей решительно шагнул к выходу, неловко споткнулся о ближайший стул.
— Все! — повернулся он. Потряс длинным и сухим, как карандаш, пальцем. — Вплоть до вот этого последнего стула.
И, отбросив его в сторону, стремительно вышел, едва не ткнувшись лбом в косяк.
Следом все с той же усмешкой разочарования вышла Целик.
— А что я мог сделать? — проходя, пробормотал Хачатрян.
— Обидчивый мальчик. Крепко мы грохнули по его самолюбию, — Коломнин подбадривающе улыбнулся Богаченкову. — Теперь всей громадой навалятся. Не страшно, Юра?
Тот, не отвечая, выдернул из карандашницы ножницы, достал пластиковую карточку сотрудника банка «Авангард» и неспешно, смакуя, перерезал ее пополам.
Рубикон был перейден.
Раскрылась внутренняя, замаскированная под цвет обоев дверь, и из комнаты отдыха вышла Лариса. Сочувственно потрепала Коломнина за вихры, деликатно провела ладонью над головой Богаченкова, стараясь не растрепать редкую, вдумчиво уложенную расительность.
— Ну что, перебежчики, кое-как отбились? Может, поехали отметим победу? Как раз в центре новый японский ресторанчик открылся. Давно я суши не пробовала.
— Некогда отмечать, — отказался Коломнин. — Да и нечего.
— Вот это похоже на правду, — грустно согласился Богаченков. — Выиграли мы пока всего лишь полтора месяца. Но как только истечет официальный трехмесячный срок с даты невозврата, ни один суд не откажет им в иске о банкротстве.
— Дальше все зависит от того, как мы это время используем, — Коломнин потащил к себе чистый лист бумаги, заставляя тем остальных подсесть поближе. — Главное, на чем следует сосредоточиться, — немедленно начать скупать долги компании.
Лариса, требуя разъяснений, вздернула подбородок.
— Юра, объясни вкратце, — Коломнин, вынув ручку, погрузился в записи.
Богаченков смутился, как всегда при Ларисе.
— Механика, Лариса Ивановна, тут нехитрая: при банкротстве собственники и администрация отстраняются от управления. Власть переходит к арбитражному управляющему. Фактически это главная фигура. Можно сказать, человек на ключе. Именно он определит, кого признать кредитором, кого нет, через кого и в чьих интересах направить финансовые потоки. Да и все остальное. — Поэтому, если банкротства нельзя избежать, следует добиться через арбитраж, чтоб назначили нашего человека, — оторвался на минуту от записей Коломнин.
— Но и Гилялов захочет того же, — сообразила Лариса.
— Правильно! — Коломнин отбросил карандаш. — Перед арбитражным слушанием проводится собрание кредиторов, на котором предварительно определяется, у кого сколько накоплено долгов. Вот у кого их больше, тот и возглавит Совет кредиторов. А значит, и протащит в арбитражном суде свою кандидатуру. — Тогда это будет банк «Авангард»!
— Не факт! — не согласился Коломнин. — У банка всего пять миллионов.
— Хорошенькое «всего», — Лариса присвистнула. — Где мы найдем за полтора месяца столько денег, чтоб вернуть?
— И не будем искать! — ее непонятливость вызвала у Коломнина приступ раздражения. — Вернуть, как же. Слишком далеко зашло. Деньги нам понадобятся для другого: скупать собственные долги. Не забывай: на сегодня у «Нафты» за тридцать миллионов долгов перед поставщиками и подрядчиками.
— Но мы же договорились их заморозить!
— С кем?! — на сей раз не сдержался Богаченков. И тут же смутился своей пылкости. — Лариса Ивановна, извините, но эти соглашения отныне ничего не стоят. Кредиторы в любую минуту могут от них отказаться и сами подать на нас в суд.
— Вот чтоб они не отказались, мы и скупим у них долги «Нафты»! — объявил Коломнин.
— Ты предлагаешь «Нафте» собирать собственные долги?! — хихикнула Лариса.
— Обязательно, — подтвердил Коломнин. — Не самой, конечно. А через дочернюю компанию. Это сегодня главное: выкупать долги!
— Не вижу логики, — Лариса растерянно пожала плечом. — Если у нас нет пяти миллионов вернуть «Авангарду», откуда появятся сорок миллионов?…
— Да от верблюда! — Коломнин, извиняясь, погладил ее ладонь. — От верблюдика. Во-первых, никто не собирается платить таких денег. Ты что думаешь, кто-то всерьез надеется получить от «Нафты» свой долг сполна? Предложим десять процентов и — отдадут за милую душу. Кроме того, не обязательно платить сразу. Это вопрос переговоров. Главное, как можно быстрее переоформить долги на себя.
— Но деньги-то все равно понадобятся? И немалые. Даже если десять процентов. А у меня каждый рубль рассчитан на достройку трубопровода. Не замораживать же?
Коломнин и Богаченков обескураженно переглянулись.
— Если понадобится, заморозим! — непререкаемо объявил Коломнин. — Тебе что важнее: сохранить для себя месторождение или достроить трубопровод и — с поклоном отдать его Гилялову?
— Допустим, это логично, — неохотно согласилась уязвленная Лариса. — Надо так надо. Завтра и начнем.
— Сегодня, — не согласился Коломнин. — Немедленно! Не день. Час промедления опасен!
— Уж и час. Привык страшилками запугивать, — Лариса подмигнула Богаченкову. Но тот — редчайший случай — не откликнулся поспешно на ее зов. Напротив, засопел:
— Понимаете, Лариса Ивановна, все это чересчур логично. Гилялов, он ведь тоже логикой владеет.
— Причем тут?..
— Пойми наконец! — взвился Коломнин. — Сегодня мы утерли им нос только потому, что повели они себя слишком самонадеянно. Привыкли, что все перед ними сами на спину ложатся. Но теперь они побиты и больше такой ошибки не повторят. А это значит!…
— Скоро они спохватятся, — мягко, пытаясь прибить вспыхнувшие страсти, подхватил Богаченков. — Поймут, что пяти миллионов может не хватить. И сами начнут скупать долги.
— И вот тогда они нас точно обойдут! Потому что в отличие от «Нафты» деньги под это у Гилялова зарезервированы. Как минимум пятьдесят миллионов, — Коломнин со значением посмотрел на Ларису, напоминая, откуда взялась эта цифра. — Потому для нас нет завтра. Я накидал список, и прямо сейчас мы должны наметить план скупочной компании. Если, конечно, вы, Лариса Ивановна, сами не решились претендовать на эти пятьдесят миллионов.
Лариса, до того вяловатая, подавленная предстоящей борьбой, вспыхнула негодованием:
— Хватит болтать. Докладывай!
Вопреки ожиданиям скупка пошла тяжело. Слух о том, что кто-то заинтересовался долгами «Нафты», ядерной волной прокатился по области и насторожил всех. Простая логика «Раз долги покупают, значит, они чего-то стоят. И, быть может, еще подорожают» овладела кредиторами. Теперь даже те, кто еще вчера был готов слить невозвратные долги даже за пять процентов, заколебался. Люди принялись торговаться.
За неделю удалось перекупить лишь порядка трех миллионов, что было ничтожно мало.
К тому же мрачный прогноз Богаченкова сбылся много раньше, чем того хотелось.
Спустя еще день к Коломнину, у которого как раз сидел Богаченков, ворвался взмыленный Резуненко.
— Все, спеклись! — с ходу объявил он. После чего извлек из холодильника бутылку пива, сбил пробку о батарею и яростно, обливаясь, принялся заглатывать.