Звоню нескольким старым клиентам. С ними приятно пообщаться, обсудить последние сплетни… Но ссуда никому не нужна. Фредерик в свою очередь звонит мне, дабы уточнить насчет ланча и будущей сделки. Договариваемся встретиться в баре на Ломбард-стрит, выпить, а потом перекусить в тамошнем ресторане. Просто великолепно.
Я прихожу незадолго до полудня, усаживаюсь и заказываю бокал шампанского; озираю бар. Народу здесь немного, но столики постепенно начинают заполняться служащими банков, ибо грядет время ланча. Я рассматриваю публику и развлекаюсь, пытаясь угадать, кто есть кто. Вот банкиры старой закалки. Их сизые носы и проступающие на лицах сосуды дисгармонируют с пастельным интерьером ресторанчика. Они сидят, развалившись и далеко отодвинув стулья от столов, дабы разместить свои необъятные животы. Американских банковских служащих распознать просто. Они небрежно одеты и поедают зеленый салат, запивая минеральной водой. А вон та троица — свои люди: у них на столе стоит бутылка, причем отнюдь не с минералкой. Я улыбаюсь им, и тут в дверях появляется… Я в ужасе. Я не могу отнести это ни к какой категории служащих. Да и служащий ли это?.. И человек ли вообще?..
Это скидывает на руки гардеробщику отороченное лисой пальто и направляется вглубь бара. Трикси, немедленно отвернись! Перестань пялиться! Возьми газету. Я киваю бармену, но, к сожалению, у него нет газеты. Ладно, а «Война и мир» у него есть? Такая книга непременно должна быть в каждом баре. Что, нет? Тогда «Ярмарка тщеславия»? «Улисс»? Бармен трясет головой. Навряд ли я еще когда-нибудь приду в этот бар. Что за безобразие? Неужто я похожа на человека, который читает молодежные журналы? Ладно, я все прощу, если только здесь найдется «Дейли телеграф», — хорошая газета, большая, за ней можно спрятаться…
Я украдкой рассматриваю существо, пробирающееся к стойке бара. Поистине исполинских размеров, оно облачено в мини-юбку и блузку с глубоким вырезом. С мощной шеи свисает прозрачный шарф фирмы «Эрмес». Каштановые волосы свисают короткими локонами, а лицо покрыто толстым слоем грима. Кадык скачет вверх-вниз при каждом шаге существа, которое заметно покачивается на своих высоких каблуках. Не могу распознать марку — наверное, туфли сделаны на заказ, дабы выдерживать вес шестифутового чудовища… Мне начинает казаться, что я его где-то видела раньше. Бармен принимает заказ на водку с тоником, а существо неожиданно восклицает:
— Трикси! Это ты?
Я судорожно озираюсь, отчаянно надеясь, что чья-то еще мамочка, помимо моей, была столь неразумна, чтобы назвать дочь этим идиотским именем. Но нет! Никто даже не подумал обернуться. То есть посетители, разумеется, обернулись все поголовно, но — увы! — не на звук своего имени. Боже, да что же это?! Единственный выход — притвориться глухой. Углубиться в статью о Калисте Флокхарт, погрузиться в мечты о таких же стройных ногах, как у нее. Игнорировать происходящее.
— Шалунья! Притворяешься, что не узнаешь меня? А как же наш ланч?..
В горле у меня что-то подпрыгивает, и я чувствую, что шампанское сейчас хлынет из носа. Существо усаживается за мой столик.
— Ладно, брось! Согласна, это было немножко нечестно — не предупредить тебя, но я решила сделать тебе сюрпризик. Надеюсь, тебе нравится?
— Фредерик?! — Я слабо машу рукой, подзывая бармена. Мне необходим стакан скотча. Большой стакан скотча. — Что с тобой стряслось? И где твоя борода?
— Отныне — Фредерика, дорогая. Я хотела поправить тебя еще по телефону, но решила, что такие новости надо сообщать при личной встрече. Телефон — это совсем не то. Кое-кто говорит, я выгляжу как опереточная актриса. Но ты-то видишь, что это вовсе не так. (Мне чудом удается не поперхнуться скотчем, и еще большим чудом — сохранить серьезное лицо.) Вот и отлично. — Она касается моей коленки длинным алым ногтем. — Я чувствовала, что ты меня поймешь. А теперь давай закажем еду, и я тебе все-все расскажу. Кстати, у тебя замечательный макияж. Великолепно смотрится. Никак не могу научиться накладывать тени… (Вот здесь он прав. Мартышка и та бы справилась лучше.) И как ты ухитряешься носить этот пояс для чулок? Он же все время сползает.
— Еще один скотч, пожалуйста. Самую большую порцию.
Приближается метрдотель. Могу поклясться, он с трудом сдерживается, чтобы не фыркнуть. Отодвигая мой стул, он бормочет мне на ухо, что приготовил для нас столик в дальнем углу, где нас никто не увидит и не потревожит… Слишком поздно! Пока мы идем через бар в сторону ресторана, я замечаю Сэма. Он сидит за большим столом вместе с сотрудниками своего отдела. И к сожалению, он видит меня…
— Ого, Трикси! — восклицает он. — Какая у тебя замечательная сестра.
Его спутники разражаются смехом, но их жизнерадостные ухмылки быстро меркнут, стоит Фредерике приблизиться к их столу. Она наклоняется и впечатывает в щеку Сэму звонкий поцелуй.
— Сэм, душечка, какой же ты шалун! Неужели ты меня не узнаешь? Или ты позабыл те вечера, когда мы вместе пили в Вест-Энде? — Сэм яростно трясет головой. Возможно, он пытается вспомнить те вечера, что напрочь потонули в пьяном угаре. — Ну же? Это же я, Фредерик. Но ты, противный мальчишка, теперь можешь звать меня Фредерикой. — Разукрашенная леди нежно похлопывает Сэма по плечу, развязно подмигивает ему, протягивает визитку и шагает вслед за мной по лестнице. Напоследок она оборачивается через плечо и кричит Сэму: — Непременно мне позвони!
Когда мы входим в ресторан и устремляемся к столику в углу, по залу ползут шепотки. Стол, разумеется, в противоположном конце зала, о чем метрдотель и не подумал предупредить. Я дожидаюсь, пока он отодвинет мой стул и постелет мне на колени льняную салфетку. А затем с интересом наблюдаю, как он опасливо наворачивает круги вокруг Фредерики. К счастью, монстр с голубыми тенями на веках соизволил сжалиться и постелить себе салфетку сам/сама/само…
— Нужно было видеть твое лицо, — говорит мне Фредерика. Возможно. Лично я в свою очередь полагаю, что Пикассо продал бы душу за подобную натурщицу… — Я так ужасно обрадовалась, когда Крис попросил меня перезвонить тебе. Моя секретарша — чудесная женщина — говорила, что ты очень рвешься заключить сделку. И я решила, что мне просто необходимо с тобой увидеться.
Интересно, радоваться мне этому обстоятельству или огорчаться? Я улыбаюсь. Потом делаю глубокий вдох — осторожно, чтобы не заглотить облако витающей вокруг нас пудры, — и отвечаю:
— Не то чтобы рвусь… — не стоит сообщать Фредерике о том, в каком отчаянном положении я была. — Но мой банк собирается расширить объем продаж и ищет надежных и перспективных клиентов. Я слышала, что тебе нужна ссуда…
И вообще, может, сперва сделаем заказ? — прибавляю я, приметив неподалеку официанта. — А уж потом перейдем к пикантным подробностям.
Я заказываю морского окуня с травами и специями, а она — кусок телятины с артишоками. Это очень показательно. Можно одеть мужчину в платье и туфли на шпильках, заштукатурить пудрой, вымазать помадой и тенями, но мужчина всегда остается мужчиной: он выбирает мясо. Потом она попросит кетчуп… Я заказываю сухое белое бордо и начинаю разговор.
— Итак, Фредерика, какие новости?.. Я имею ввиду, — поспешно добавляю я, — помимо тех, что видно невооруженным глазом?
— Помимо этих, боюсь, никаких, — отзывается она, пожимая массивными плечами. — Я еще не вполне… видишь ли… — она понижает голос и указывает алым ногтем куда-то вниз, — не вполне закончена. (Я рефлекторно слежу за ее рукой.) Но я уже начала курс гормонального лечения, и теперь мне придется прожить год в таком вот виде. А потом лягу в клинику, где мне отрежут самое главное…
Я вижу сочувственные взгляды двух мужчин за соседним столиком и вдруг понимаю, что они разом перестали жевать, бросив свои сосиски и пюре остывать на тарелках.
Прибывает наш заказ, и Фредерика рассказывает мне жалостную историю своей жизни. Я могу только механически кивать в ответ, слушая, как ее мамочка однажды вернулась домой вместе с друзьями и застала семнадцатилетнего сына, одетого в ее комбинацию. Она рассказывает, что ей пришлось вынести в жизни, и мне становится ее жаль. Она рассказывает, как ее постоянно мучила странная мысль, что она живет не в том теле, в каком надо бы… о том, как трудно ей будет прожить год в таком вот половинчатом облике, прежде чем преображение полностью завершится… Ее компания, сообщает она, очень хорошо к ней относится… Впрочем, когда мы уговорили полторы бутылки, я наконец-то слышу правдивую историю. О подлости, мерзости и ревности…
— В последние годы отношение ко мне в компании изменилось. Мне стали урезать гонорары. Мое положение пошатнулось. (Хм, полагаю, всему виной гормоны.) Слушай, отличная отбивная, Трикси. Хочешь попробовать кусочек? — Она неистово трясет вилкой перед моим лицом, и мне приходится солгать, что я не ем мяса. — Да? Ты многое теряешь. Я думаю, сюда нужно бы добавить капельку кетчупа…
— Это все очень интересно, Фредерик… — я тотчас же вижу умоляюще вскинутые брови, — …ка. Но, видимо, твои дела не так уж и плохи, если ты пригласил… ла меня, чтобы обсудить сделку. — Двое мужчин за соседним столиком уже не слушают нас. Они призвали официанта и наперебой требуют счет.
— Ну… — Она откидывает волосы с украшенного серьгой уха. — Если совсем уж честно, я подумала, что мою карьеру может спасти хорошая сделка. Надеюсь, ты не считаешь, что это эгоизм? (Я яростно трясу головой.) Полагаю, это может стать взаимовыгодным сотрудничеством… (Я навостряю уши. Двое мужчин производят поспешную ретираду, пробираясь в сторону выхода.) Как я уже сказала, они урезали мне премии, и я оказалась на мели. Все мои сбережения ушли на одежду и вот это… — Она снова тыкает вниз. — Мне нужно что-то предпринять.
Фредерика смакует глоточек бордо и вновь вскидывает глаза на меня.
— Так что я решила заняться определенного рода делами…
Что-что? Она решилась заделаться проституткой? Хм. Это определенно вызовет ажиотаж. Фредерика нервно вертит в руках салфетку.
— Я слышала, что тебе нужна сделка, и решила подставить под тебя свою компанию. Но мне нужно кое-что взамен…
— Что ж, Фредерика, я могу научить тебя накладывать макияж и садиться на стулья так, чтобы не задиралась юбка… — Проще пареной репы. Две сделки за два дня. Моя работа более чем спасена: она в безопасности на долгие годы. — И между нами, девочками, говоря: я знаю чудесного косметолога. Она в самом деле творит чудеса. Я замолвлю за тебя словечко.
Официант подходит, чтобы убрать пустые тарелки. Ресторан пустеет по мере того, как люди разбредаются по своим банкам и конторам. В углу, над лестницей, висит экран. Идет сводка последних финансовых новостей. Я совсем уж собралась извиниться и подойти послушать, что там делается на мировых рынках, но тут официант приносит включенную в ланч выпивку. Я беру кюммель, и моя железная воля тает как воск.
— Мне кажется, Трикси, ты чего-то не поняла. Мне нужны деньги.
— Да-да. — Я делаю нетерпеливый жест. — Эти детали можно обсудить и позже. О какой сумме идет речь?
— О двенадцати тысячах фунтов.
— Что? — Я едва не роняю кюммель. — Похоже, ты обратилась не совсем чтобы по адресу. Сделка, которую я предполагаю обеспечить своей компании, — это сто миллионов фунтов.
Вот видишь? Именно об этом я и говорю. Сделка компании будет стоить сто миллионов. Но мне, лично мне, нужно двенадцать тысяч. Мне нужна оплата, а не ссуда. — Неожиданно лицо Фредерики густо краснеет, — Чтобы доделать операцию. — Она поднимает свой бокал и откидывается на спинку стула. — Это ничтожная доля от той суммы, что получит твой банк. Думаю, двенадцать тысяч — небольшая цена, особенно если учесть, что это может быть лишь первая из длинной череды сделок.
— Что-что? Для тебя или для компании? — взрываюсь я. — Хорошо же ты думаешь о нашем банке. Мы не занимаемся такими делишками.
— Правда? И все-таки подумай как следует. Какое ты имеешь право отвергать сделку, если она может открыть такие перспективы? — Она открывает свою сумочку змеиной кожи, вынимает визитку и протягивает мне. — Здесь мой личный номер телефона и адрес электронной почты. И не болтай. Моей компании совершенно незачем знать об этом. Сообщи мне, когда примешь решение. — Она ставит стакан на стол и поднимается на ноги. — Но думай скорее, у меня мало времени. Каждый раз, когда я смотрю в зеркало и вижу себя в голом виде, я чуть ли не падаю в обморок.
В одетом виде ты немногим лучше, дорогая.
Фредерика протягивает мне руку, и я машинально пожимаю ее. Вторая сделка протекла сквозь пальцы. Джим ни за что не пойдет на такое. Ведь это же самая настоящая взятка — и немного похоже на то, как я пыталась подложить проституток под доктора Норико… Эта аналогия отнюдь не повышает моего настроения. Что ж, значит, мне придется полностью сосредоточиться на докторе Норико и его потребностях.
Бизнес есть бизнес. Я призываю официанта и требую счет — вместе с еще одним большим стаканом кюммеля. Полагаю, я имею на него право — после такого ланча.
Среда, 18 октября
Четверг, 19 октября
Я прихожу незадолго до полудня, усаживаюсь и заказываю бокал шампанского; озираю бар. Народу здесь немного, но столики постепенно начинают заполняться служащими банков, ибо грядет время ланча. Я рассматриваю публику и развлекаюсь, пытаясь угадать, кто есть кто. Вот банкиры старой закалки. Их сизые носы и проступающие на лицах сосуды дисгармонируют с пастельным интерьером ресторанчика. Они сидят, развалившись и далеко отодвинув стулья от столов, дабы разместить свои необъятные животы. Американских банковских служащих распознать просто. Они небрежно одеты и поедают зеленый салат, запивая минеральной водой. А вон та троица — свои люди: у них на столе стоит бутылка, причем отнюдь не с минералкой. Я улыбаюсь им, и тут в дверях появляется… Я в ужасе. Я не могу отнести это ни к какой категории служащих. Да и служащий ли это?.. И человек ли вообще?..
Это скидывает на руки гардеробщику отороченное лисой пальто и направляется вглубь бара. Трикси, немедленно отвернись! Перестань пялиться! Возьми газету. Я киваю бармену, но, к сожалению, у него нет газеты. Ладно, а «Война и мир» у него есть? Такая книга непременно должна быть в каждом баре. Что, нет? Тогда «Ярмарка тщеславия»? «Улисс»? Бармен трясет головой. Навряд ли я еще когда-нибудь приду в этот бар. Что за безобразие? Неужто я похожа на человека, который читает молодежные журналы? Ладно, я все прощу, если только здесь найдется «Дейли телеграф», — хорошая газета, большая, за ней можно спрятаться…
Я украдкой рассматриваю существо, пробирающееся к стойке бара. Поистине исполинских размеров, оно облачено в мини-юбку и блузку с глубоким вырезом. С мощной шеи свисает прозрачный шарф фирмы «Эрмес». Каштановые волосы свисают короткими локонами, а лицо покрыто толстым слоем грима. Кадык скачет вверх-вниз при каждом шаге существа, которое заметно покачивается на своих высоких каблуках. Не могу распознать марку — наверное, туфли сделаны на заказ, дабы выдерживать вес шестифутового чудовища… Мне начинает казаться, что я его где-то видела раньше. Бармен принимает заказ на водку с тоником, а существо неожиданно восклицает:
— Трикси! Это ты?
Я судорожно озираюсь, отчаянно надеясь, что чья-то еще мамочка, помимо моей, была столь неразумна, чтобы назвать дочь этим идиотским именем. Но нет! Никто даже не подумал обернуться. То есть посетители, разумеется, обернулись все поголовно, но — увы! — не на звук своего имени. Боже, да что же это?! Единственный выход — притвориться глухой. Углубиться в статью о Калисте Флокхарт, погрузиться в мечты о таких же стройных ногах, как у нее. Игнорировать происходящее.
— Шалунья! Притворяешься, что не узнаешь меня? А как же наш ланч?..
В горле у меня что-то подпрыгивает, и я чувствую, что шампанское сейчас хлынет из носа. Существо усаживается за мой столик.
— Ладно, брось! Согласна, это было немножко нечестно — не предупредить тебя, но я решила сделать тебе сюрпризик. Надеюсь, тебе нравится?
— Фредерик?! — Я слабо машу рукой, подзывая бармена. Мне необходим стакан скотча. Большой стакан скотча. — Что с тобой стряслось? И где твоя борода?
— Отныне — Фредерика, дорогая. Я хотела поправить тебя еще по телефону, но решила, что такие новости надо сообщать при личной встрече. Телефон — это совсем не то. Кое-кто говорит, я выгляжу как опереточная актриса. Но ты-то видишь, что это вовсе не так. (Мне чудом удается не поперхнуться скотчем, и еще большим чудом — сохранить серьезное лицо.) Вот и отлично. — Она касается моей коленки длинным алым ногтем. — Я чувствовала, что ты меня поймешь. А теперь давай закажем еду, и я тебе все-все расскажу. Кстати, у тебя замечательный макияж. Великолепно смотрится. Никак не могу научиться накладывать тени… (Вот здесь он прав. Мартышка и та бы справилась лучше.) И как ты ухитряешься носить этот пояс для чулок? Он же все время сползает.
— Еще один скотч, пожалуйста. Самую большую порцию.
Приближается метрдотель. Могу поклясться, он с трудом сдерживается, чтобы не фыркнуть. Отодвигая мой стул, он бормочет мне на ухо, что приготовил для нас столик в дальнем углу, где нас никто не увидит и не потревожит… Слишком поздно! Пока мы идем через бар в сторону ресторана, я замечаю Сэма. Он сидит за большим столом вместе с сотрудниками своего отдела. И к сожалению, он видит меня…
— Ого, Трикси! — восклицает он. — Какая у тебя замечательная сестра.
Его спутники разражаются смехом, но их жизнерадостные ухмылки быстро меркнут, стоит Фредерике приблизиться к их столу. Она наклоняется и впечатывает в щеку Сэму звонкий поцелуй.
— Сэм, душечка, какой же ты шалун! Неужели ты меня не узнаешь? Или ты позабыл те вечера, когда мы вместе пили в Вест-Энде? — Сэм яростно трясет головой. Возможно, он пытается вспомнить те вечера, что напрочь потонули в пьяном угаре. — Ну же? Это же я, Фредерик. Но ты, противный мальчишка, теперь можешь звать меня Фредерикой. — Разукрашенная леди нежно похлопывает Сэма по плечу, развязно подмигивает ему, протягивает визитку и шагает вслед за мной по лестнице. Напоследок она оборачивается через плечо и кричит Сэму: — Непременно мне позвони!
Когда мы входим в ресторан и устремляемся к столику в углу, по залу ползут шепотки. Стол, разумеется, в противоположном конце зала, о чем метрдотель и не подумал предупредить. Я дожидаюсь, пока он отодвинет мой стул и постелет мне на колени льняную салфетку. А затем с интересом наблюдаю, как он опасливо наворачивает круги вокруг Фредерики. К счастью, монстр с голубыми тенями на веках соизволил сжалиться и постелить себе салфетку сам/сама/само…
— Нужно было видеть твое лицо, — говорит мне Фредерика. Возможно. Лично я в свою очередь полагаю, что Пикассо продал бы душу за подобную натурщицу… — Я так ужасно обрадовалась, когда Крис попросил меня перезвонить тебе. Моя секретарша — чудесная женщина — говорила, что ты очень рвешься заключить сделку. И я решила, что мне просто необходимо с тобой увидеться.
Интересно, радоваться мне этому обстоятельству или огорчаться? Я улыбаюсь. Потом делаю глубокий вдох — осторожно, чтобы не заглотить облако витающей вокруг нас пудры, — и отвечаю:
— Не то чтобы рвусь… — не стоит сообщать Фредерике о том, в каком отчаянном положении я была. — Но мой банк собирается расширить объем продаж и ищет надежных и перспективных клиентов. Я слышала, что тебе нужна ссуда…
И вообще, может, сперва сделаем заказ? — прибавляю я, приметив неподалеку официанта. — А уж потом перейдем к пикантным подробностям.
Я заказываю морского окуня с травами и специями, а она — кусок телятины с артишоками. Это очень показательно. Можно одеть мужчину в платье и туфли на шпильках, заштукатурить пудрой, вымазать помадой и тенями, но мужчина всегда остается мужчиной: он выбирает мясо. Потом она попросит кетчуп… Я заказываю сухое белое бордо и начинаю разговор.
— Итак, Фредерика, какие новости?.. Я имею ввиду, — поспешно добавляю я, — помимо тех, что видно невооруженным глазом?
— Помимо этих, боюсь, никаких, — отзывается она, пожимая массивными плечами. — Я еще не вполне… видишь ли… — она понижает голос и указывает алым ногтем куда-то вниз, — не вполне закончена. (Я рефлекторно слежу за ее рукой.) Но я уже начала курс гормонального лечения, и теперь мне придется прожить год в таком вот виде. А потом лягу в клинику, где мне отрежут самое главное…
Я вижу сочувственные взгляды двух мужчин за соседним столиком и вдруг понимаю, что они разом перестали жевать, бросив свои сосиски и пюре остывать на тарелках.
Прибывает наш заказ, и Фредерика рассказывает мне жалостную историю своей жизни. Я могу только механически кивать в ответ, слушая, как ее мамочка однажды вернулась домой вместе с друзьями и застала семнадцатилетнего сына, одетого в ее комбинацию. Она рассказывает, что ей пришлось вынести в жизни, и мне становится ее жаль. Она рассказывает, как ее постоянно мучила странная мысль, что она живет не в том теле, в каком надо бы… о том, как трудно ей будет прожить год в таком вот половинчатом облике, прежде чем преображение полностью завершится… Ее компания, сообщает она, очень хорошо к ней относится… Впрочем, когда мы уговорили полторы бутылки, я наконец-то слышу правдивую историю. О подлости, мерзости и ревности…
— В последние годы отношение ко мне в компании изменилось. Мне стали урезать гонорары. Мое положение пошатнулось. (Хм, полагаю, всему виной гормоны.) Слушай, отличная отбивная, Трикси. Хочешь попробовать кусочек? — Она неистово трясет вилкой перед моим лицом, и мне приходится солгать, что я не ем мяса. — Да? Ты многое теряешь. Я думаю, сюда нужно бы добавить капельку кетчупа…
— Это все очень интересно, Фредерик… — я тотчас же вижу умоляюще вскинутые брови, — …ка. Но, видимо, твои дела не так уж и плохи, если ты пригласил… ла меня, чтобы обсудить сделку. — Двое мужчин за соседним столиком уже не слушают нас. Они призвали официанта и наперебой требуют счет.
— Ну… — Она откидывает волосы с украшенного серьгой уха. — Если совсем уж честно, я подумала, что мою карьеру может спасти хорошая сделка. Надеюсь, ты не считаешь, что это эгоизм? (Я яростно трясу головой.) Полагаю, это может стать взаимовыгодным сотрудничеством… (Я навостряю уши. Двое мужчин производят поспешную ретираду, пробираясь в сторону выхода.) Как я уже сказала, они урезали мне премии, и я оказалась на мели. Все мои сбережения ушли на одежду и вот это… — Она снова тыкает вниз. — Мне нужно что-то предпринять.
Фредерика смакует глоточек бордо и вновь вскидывает глаза на меня.
— Так что я решила заняться определенного рода делами…
Что-что? Она решилась заделаться проституткой? Хм. Это определенно вызовет ажиотаж. Фредерика нервно вертит в руках салфетку.
— Я слышала, что тебе нужна сделка, и решила подставить под тебя свою компанию. Но мне нужно кое-что взамен…
— Что ж, Фредерика, я могу научить тебя накладывать макияж и садиться на стулья так, чтобы не задиралась юбка… — Проще пареной репы. Две сделки за два дня. Моя работа более чем спасена: она в безопасности на долгие годы. — И между нами, девочками, говоря: я знаю чудесного косметолога. Она в самом деле творит чудеса. Я замолвлю за тебя словечко.
Официант подходит, чтобы убрать пустые тарелки. Ресторан пустеет по мере того, как люди разбредаются по своим банкам и конторам. В углу, над лестницей, висит экран. Идет сводка последних финансовых новостей. Я совсем уж собралась извиниться и подойти послушать, что там делается на мировых рынках, но тут официант приносит включенную в ланч выпивку. Я беру кюммель, и моя железная воля тает как воск.
— Мне кажется, Трикси, ты чего-то не поняла. Мне нужны деньги.
— Да-да. — Я делаю нетерпеливый жест. — Эти детали можно обсудить и позже. О какой сумме идет речь?
— О двенадцати тысячах фунтов.
— Что? — Я едва не роняю кюммель. — Похоже, ты обратилась не совсем чтобы по адресу. Сделка, которую я предполагаю обеспечить своей компании, — это сто миллионов фунтов.
Вот видишь? Именно об этом я и говорю. Сделка компании будет стоить сто миллионов. Но мне, лично мне, нужно двенадцать тысяч. Мне нужна оплата, а не ссуда. — Неожиданно лицо Фредерики густо краснеет, — Чтобы доделать операцию. — Она поднимает свой бокал и откидывается на спинку стула. — Это ничтожная доля от той суммы, что получит твой банк. Думаю, двенадцать тысяч — небольшая цена, особенно если учесть, что это может быть лишь первая из длинной череды сделок.
— Что-что? Для тебя или для компании? — взрываюсь я. — Хорошо же ты думаешь о нашем банке. Мы не занимаемся такими делишками.
— Правда? И все-таки подумай как следует. Какое ты имеешь право отвергать сделку, если она может открыть такие перспективы? — Она открывает свою сумочку змеиной кожи, вынимает визитку и протягивает мне. — Здесь мой личный номер телефона и адрес электронной почты. И не болтай. Моей компании совершенно незачем знать об этом. Сообщи мне, когда примешь решение. — Она ставит стакан на стол и поднимается на ноги. — Но думай скорее, у меня мало времени. Каждый раз, когда я смотрю в зеркало и вижу себя в голом виде, я чуть ли не падаю в обморок.
В одетом виде ты немногим лучше, дорогая.
Фредерика протягивает мне руку, и я машинально пожимаю ее. Вторая сделка протекла сквозь пальцы. Джим ни за что не пойдет на такое. Ведь это же самая настоящая взятка — и немного похоже на то, как я пыталась подложить проституток под доктора Норико… Эта аналогия отнюдь не повышает моего настроения. Что ж, значит, мне придется полностью сосредоточиться на докторе Норико и его потребностях.
Бизнес есть бизнес. Я призываю официанта и требую счет — вместе с еще одним большим стаканом кюммеля. Полагаю, я имею на него право — после такого ланча.
Среда, 18 октября
(до «Дня X» 27 дней — я заключила сделку, и мне больше не о чем беспокоиться; ты мня увжаешшь?)
Огромный букет подсолнухов на моем стуле — вот что я вижу, вернувшись в офис вначале пятого. Проклятые часы! Маленькая стрелка и впрямь стоит на четверке, а вот больших почему-то две. Нет, в часовой промышленности итальянцам доверять нельзя. Ни в коем случае.
— Трикси, — шипит Бладхаунд, когда я, спотыкаясь, бреду мимо него к своему столу, чтобы вынуть из букета записку, — ты представляешь, сколько времени?
— Хрший вопрос… Не-а. — Я трясу запястьем и подношу его к уху — Эти проклятые часы сломались. — И я взмахиваю рукой, дабы он сам мог убедиться. — В последний раз я покупаю Гууши. Никак не могу разобрать, что там написано — то ли полчетвертого, то ли четверть пятого. — Я поворачиваюсь к Бладхаунду и изящно пожимаю плечами.
— Ты что, пьяна? — Он быстро окидывает взглядом зал: не смотрит ли на нас кто. — Идиотка! Во имя всего святого, о чем ты думаешь? Только этого Джиму и не хватало для полного счастья!
— Ш-ш-ш, — отвечаю я, прижимая палец к губам. Ишь ты, какой чудный вышел звук. Может, мне присоединиться к джазовому оркестру? Я так и вижу афиши: Трикси Трейдер и ее феноменальные губы — играет на свадьбах, вечеринках и похоронах. Бладхаунд глядит на меня как на капризного ребенка, так что я предостерегаю его. — Не вздумай ниччё гворить. Не привлекай внимания. — Я покачиваюсь из стороны в сторону под влиянием четырех больших кюммелей. Воздушные потоки из кондиционеров грозят сдуть меня на пол. — Никгда больше не буду есть этого мрского окуня. Ты согласен?
— Сядь! — резко говорит Бладхаунд, когда я в очередной раз кренюсь на бок.
— Не могу, — отбиваюсь я, раскачиваясь на шпильках.
— Я тебя не спрашиваю. Сядь немедленно. Сейчас же. Прекрати болтать! — Он указывает на стул.
Что это он о себе возомнил? Что он Барбара Вудхауз? Я, может, сейчас и не в кондиции, но, как сказал однажды Уинстон Черчилль, главное — быть трезвым наутро…
— Не могу, — повторяю я, выписав изящный пируэт.
Несколько коллег за соседними столами недоуменно поднимают глаза.
— Ради бога, Трикси! Люди же смотрят, — шипит он. — Ты надралась как портовый грузчик!
Вот ублюдок. Я смотрю на него.
— Я не могу съесть… то есть сесть, птму что там букет на стуле… — Яркий желтый цвет подсолнухов слепит глаза, и я принимаюсь рыться в сумочке в поисках солнечных очков.
— О господи! — Бладхаунд подкатывается ко мне вместе с креслом, хватает цветы и кладет их на пол. Я пытаюсь протестовать, но он решительно перехватывает мою руку. — Приди в себя! Джим тебя искал, тебе звонили из департамента кредитов, и доктор Норико тоже звонил. Два раза. Я же не твой секретарь. — Он протягивает мне бутылку газированной воды. — На. Выпей это. Как прошел ланч с Фредериком? Впрочем, я и сам вижу.
— А то! — отзываюсь я.
— Черт возьми! — Он роется в кармане пиджака и вынимает платок.
С ума он, что ли, сошел? Да я лучше вытру нос наждачной бумагой.
— Ничё подобного, — мямлю я. — Его теперь зовут Фредерика. Он теперь женжжина. Почти. Я тыкаю пальцем в район бладхаундовской ширинки. — Кроме этого. Он хотел, чтоб я дала ему денег, чтоб ему отрезали все причиндалы. — Ия разражаюсь жемчужным смехом, но Бладхаунд сохраняет каменное выражение лица. На глаза его наворачиваются слезы. — Если я дам ему десять тыщ, он обеспечит сделку своей компании… То есть моей компании… То есть… В общем, сделка… Мне нравится эт-та мысель. А тебе? — Я улыбаюсь Бладхаунду, но тотчас отвожу глаза. Его трое — больше, чем я могу вынести. Будто мне мало одного.
— Кажется, Сэм сильно впечатлился, — сообщаю я Бладхаунду. — Но ему теперь от нее не избавиться. Может, они подружатся и станут лучшими друзьямми — ему как раз такой нужен. Ха! Я буду звать его Тото — за глаза. Как ту собачку из «Волшебника Оззззз». Он был маленький, аморальный и никогда не был рядом, когда был нужен. — Могу поклясться: я слышу чей-то смех. Я пытаюсь встать на ноги и оглядеться в поисках виновника, но Бладхаунд поспешно ловит меня за плечо и усаживает обратно.
— Я принесу тебе кофе, — говорит он. — А ты сиди здесь и не пытайся тронуться с места. И я тебя умоляю: ни в коем случае не бери трубку.
Я киваю, но когда он направляется к кофейному автомату, взмахиваю рукой.
— С-стой!
— Что? — Он резко оборачивается. — Сиди тихо. Это все, о чем я тебя прошу. — Он в отчаянии всплескивает руками.
— Только хотела глянуть, кто прислал цветы. Пжлста, дай сюда. — Я указываю на записку.
Он протягивает ее мне с непередаваемым выражением лица. Я разрываю конверт. Цветы от Киарана… Киаран. Одна мысль о нем настраивает меня на романтический лад. Несколько секунд я сижу спокойно, поскольку читаю послание Киарана. Почерк у него просто кошмарный. Все буквы расплываются и прыгают вверх-вниз. Но все равно я чувствую себя прекрасно. Мне тепло и хорошо. Возможно, во всем виноват кюммель? Я откидываюсь на спинку стула и тут вижу, что на телефоне начинают мигать сразу три лампочки. Кто-то звонит. Что там говорил Бладхаунд? И с какой стати я должна его слушаться? Надо ответить. Я поднимаю трубку и тыкаю в кнопочку. И кто только выдумал располагать их так близко друг к другу? Что за дурацкий дизайн? Или они не знают, что люди в Сити потребляют алкоголь во время ланча? В компании транссексуалов. А вот это не входит в их обязанности…
— Алло. Трикси Трейдер к вашим услугам.
— К моим услугам? Не думаю, дорогая. — Раздается голос Сэма. — Хотя, если ты так настаиваешь…
Черт! Я все-таки нажала не ту кнопку.
— Не дождешься, — говорю я в трубку и разъединяюсь. Три огонька по-прежнему продолжают гореть. Или их шесть. Я нажимаю первые два.
— Алло, это вы, Трикси? — Я узнаю голос Шарлотты из департамента кредитов. Так! Трезвей, живо! Соберись. Веди себя естественно.
— Эт я. Вы звоните по поводу моего запроса? — Хорошо. Она ни в жизнь не догадается, что я нетрезва. Слава тебе господи, не изобрели еще телефонов, передающих запах…
— В каком-то смысле. — Шарлотта, похоже, колеблется. — С ней все не настолько однозначно, как мы решили вначале. Возможно, понадобится несколько дней, чтобы утрясти детали…
Несколько дней? На языке этих департаментских клерков это обозначает «недели», а то и «месяцы». И что мне прикажете теперь делать?
— Ой, да ладно, — ною я. — Может, поскорее? И тогда я твоя должница до конца дней. — От такого предложения она не сможет отказаться. А вот я, не исключено, сама себе рою яму. Шарлотте уже за шестьдесят. Все может кончиться тем, что мне придется до конца ее дней за ней ухаживать, кормить тертой морковочкой и все такое…
— Это очень мило с вашей стороны, Трикси, но…
Она не успевает докончить фразу, ибо я перебиваю ее и говорю своим самым чарующим голосом:
— Ой, да ну ладно… Ну пжлуйста… Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я могу встать на колени. — Я уже начинаю сползать со стула, дабы осуществить свое намерение, когда железная рука хватает меня за плечо и вздергивает обратно. — Это еще что такое? — возмущаюсь я.
Бладхаунд вынимает трубку у меня из руки, бормочет в нее что-то насчет моего игривого настроения. Я различаю слово «месячные»… Бладхаунд оборачивается ко мне, протягивает кофе и приказывает пить его маленькими глотками.
— По-моему, Трикси, тебе лучше бы поехать домой, — говорит он, когда я делаю первый маленький-премаленький глоток. — Если Джим увидит тебя в таком состоянии, он сума сойдет. Я тебя прикрою. Скажу, что ты поехала к клиенту или еще что-нибудь сочиню. — Он поворачивается к столу и отвечает на очередной звонок. Я узнаю, что, оказывается, уехала на какую-то презентацию и появлюсь в банке завтра утром. Рано утром. Провозглашая это, Бладхаунд переводит на меня испепеляющий взгляд.
— Хорошо. — Он кладет трубку и обращается ко мне. — Лили сегодня у тебя? — Я киваю. — Я позвоню ей, попрошу дождаться тебя и уложить в постель.
— Скжи ей, что я утром видела специальное предложение шесть-по-цене-четырех, — сообщаю я. — О, нет. Лучше пзвони Джулии. Скажи, что она мой лучший друг и я ее очнь увжжаю. Мы собирались сегодня встретиться в «Мет-баре»…
— Я с этим разберусь, — твердо говорит Бладхаунд. Он помогает мне подняться на ноги, собрать вещи и упихнуть их в сумку; потом берет букет. — Ты уверена, что не потеряешь его по дороге?
Мы идем к лифтам. Я старательно держу равновесие. Не думаю, чтобы хоть у кого-то может зародиться подозрение. В сущности, никому до меня нет дела. Все уткнулись в свои компьютеры и бумаги. И кто только придумал эту поломоечную машину? Об нее ведь можно споткнуться и сломать ногу! К счастью, мы уже дошли до лифта. Бладхаунд нажимает кнопку и поворачивается ко мне.
— Увидимся завтра. Слушай, не делай так больше, ладно? У тебя осталось — сколько там? — двадцать семь дней. Не делай глупостей. Заставь Фредерика — или как он там себя называет — заключить эту сделку. После фиаско с доктором Норико тебе не стоит больше впутываться во всякие сомнительные мероприятия. Понимаешь? (Я трясу головой. Ого! Желудок подскакивает к горлу. Глубокий вдох. Еще один.) Бладхаунд продолжает разглагольствовать. — Уверен, у тебя еще осталась парочка козырей в рукаве… (О, вот и лифт. Давай-ка, двигай прямо домой. Не заходи больше ни в какие бары.) Он подталкивает меня в сторону кабины. Слава богу, она пуста. — Я позвоню Джулии и Лили.
— Спсибо тебе, Бладхаднуд, — говорю я, ткнув в него пальцем. — Ты мой друг и я тя уважжаю. Не то штобы лучший друг, но все-таки. Таки… — Двери закрываются. Могу поклясться, что Бладхаунд покраснел…
— Трикси, — шипит Бладхаунд, когда я, спотыкаясь, бреду мимо него к своему столу, чтобы вынуть из букета записку, — ты представляешь, сколько времени?
— Хрший вопрос… Не-а. — Я трясу запястьем и подношу его к уху — Эти проклятые часы сломались. — И я взмахиваю рукой, дабы он сам мог убедиться. — В последний раз я покупаю Гууши. Никак не могу разобрать, что там написано — то ли полчетвертого, то ли четверть пятого. — Я поворачиваюсь к Бладхаунду и изящно пожимаю плечами.
— Ты что, пьяна? — Он быстро окидывает взглядом зал: не смотрит ли на нас кто. — Идиотка! Во имя всего святого, о чем ты думаешь? Только этого Джиму и не хватало для полного счастья!
— Ш-ш-ш, — отвечаю я, прижимая палец к губам. Ишь ты, какой чудный вышел звук. Может, мне присоединиться к джазовому оркестру? Я так и вижу афиши: Трикси Трейдер и ее феноменальные губы — играет на свадьбах, вечеринках и похоронах. Бладхаунд глядит на меня как на капризного ребенка, так что я предостерегаю его. — Не вздумай ниччё гворить. Не привлекай внимания. — Я покачиваюсь из стороны в сторону под влиянием четырех больших кюммелей. Воздушные потоки из кондиционеров грозят сдуть меня на пол. — Никгда больше не буду есть этого мрского окуня. Ты согласен?
— Сядь! — резко говорит Бладхаунд, когда я в очередной раз кренюсь на бок.
— Не могу, — отбиваюсь я, раскачиваясь на шпильках.
— Я тебя не спрашиваю. Сядь немедленно. Сейчас же. Прекрати болтать! — Он указывает на стул.
Что это он о себе возомнил? Что он Барбара Вудхауз? Я, может, сейчас и не в кондиции, но, как сказал однажды Уинстон Черчилль, главное — быть трезвым наутро…
— Не могу, — повторяю я, выписав изящный пируэт.
Несколько коллег за соседними столами недоуменно поднимают глаза.
— Ради бога, Трикси! Люди же смотрят, — шипит он. — Ты надралась как портовый грузчик!
Вот ублюдок. Я смотрю на него.
— Я не могу съесть… то есть сесть, птму что там букет на стуле… — Яркий желтый цвет подсолнухов слепит глаза, и я принимаюсь рыться в сумочке в поисках солнечных очков.
— О господи! — Бладхаунд подкатывается ко мне вместе с креслом, хватает цветы и кладет их на пол. Я пытаюсь протестовать, но он решительно перехватывает мою руку. — Приди в себя! Джим тебя искал, тебе звонили из департамента кредитов, и доктор Норико тоже звонил. Два раза. Я же не твой секретарь. — Он протягивает мне бутылку газированной воды. — На. Выпей это. Как прошел ланч с Фредериком? Впрочем, я и сам вижу.
— А то! — отзываюсь я.
— Черт возьми! — Он роется в кармане пиджака и вынимает платок.
С ума он, что ли, сошел? Да я лучше вытру нос наждачной бумагой.
— Ничё подобного, — мямлю я. — Его теперь зовут Фредерика. Он теперь женжжина. Почти. Я тыкаю пальцем в район бладхаундовской ширинки. — Кроме этого. Он хотел, чтоб я дала ему денег, чтоб ему отрезали все причиндалы. — Ия разражаюсь жемчужным смехом, но Бладхаунд сохраняет каменное выражение лица. На глаза его наворачиваются слезы. — Если я дам ему десять тыщ, он обеспечит сделку своей компании… То есть моей компании… То есть… В общем, сделка… Мне нравится эт-та мысель. А тебе? — Я улыбаюсь Бладхаунду, но тотчас отвожу глаза. Его трое — больше, чем я могу вынести. Будто мне мало одного.
— Кажется, Сэм сильно впечатлился, — сообщаю я Бладхаунду. — Но ему теперь от нее не избавиться. Может, они подружатся и станут лучшими друзьямми — ему как раз такой нужен. Ха! Я буду звать его Тото — за глаза. Как ту собачку из «Волшебника Оззззз». Он был маленький, аморальный и никогда не был рядом, когда был нужен. — Могу поклясться: я слышу чей-то смех. Я пытаюсь встать на ноги и оглядеться в поисках виновника, но Бладхаунд поспешно ловит меня за плечо и усаживает обратно.
— Я принесу тебе кофе, — говорит он. — А ты сиди здесь и не пытайся тронуться с места. И я тебя умоляю: ни в коем случае не бери трубку.
Я киваю, но когда он направляется к кофейному автомату, взмахиваю рукой.
— С-стой!
— Что? — Он резко оборачивается. — Сиди тихо. Это все, о чем я тебя прошу. — Он в отчаянии всплескивает руками.
— Только хотела глянуть, кто прислал цветы. Пжлста, дай сюда. — Я указываю на записку.
Он протягивает ее мне с непередаваемым выражением лица. Я разрываю конверт. Цветы от Киарана… Киаран. Одна мысль о нем настраивает меня на романтический лад. Несколько секунд я сижу спокойно, поскольку читаю послание Киарана. Почерк у него просто кошмарный. Все буквы расплываются и прыгают вверх-вниз. Но все равно я чувствую себя прекрасно. Мне тепло и хорошо. Возможно, во всем виноват кюммель? Я откидываюсь на спинку стула и тут вижу, что на телефоне начинают мигать сразу три лампочки. Кто-то звонит. Что там говорил Бладхаунд? И с какой стати я должна его слушаться? Надо ответить. Я поднимаю трубку и тыкаю в кнопочку. И кто только выдумал располагать их так близко друг к другу? Что за дурацкий дизайн? Или они не знают, что люди в Сити потребляют алкоголь во время ланча? В компании транссексуалов. А вот это не входит в их обязанности…
— Алло. Трикси Трейдер к вашим услугам.
— К моим услугам? Не думаю, дорогая. — Раздается голос Сэма. — Хотя, если ты так настаиваешь…
Черт! Я все-таки нажала не ту кнопку.
— Не дождешься, — говорю я в трубку и разъединяюсь. Три огонька по-прежнему продолжают гореть. Или их шесть. Я нажимаю первые два.
— Алло, это вы, Трикси? — Я узнаю голос Шарлотты из департамента кредитов. Так! Трезвей, живо! Соберись. Веди себя естественно.
— Эт я. Вы звоните по поводу моего запроса? — Хорошо. Она ни в жизнь не догадается, что я нетрезва. Слава тебе господи, не изобрели еще телефонов, передающих запах…
— В каком-то смысле. — Шарлотта, похоже, колеблется. — С ней все не настолько однозначно, как мы решили вначале. Возможно, понадобится несколько дней, чтобы утрясти детали…
Несколько дней? На языке этих департаментских клерков это обозначает «недели», а то и «месяцы». И что мне прикажете теперь делать?
— Ой, да ладно, — ною я. — Может, поскорее? И тогда я твоя должница до конца дней. — От такого предложения она не сможет отказаться. А вот я, не исключено, сама себе рою яму. Шарлотте уже за шестьдесят. Все может кончиться тем, что мне придется до конца ее дней за ней ухаживать, кормить тертой морковочкой и все такое…
— Это очень мило с вашей стороны, Трикси, но…
Она не успевает докончить фразу, ибо я перебиваю ее и говорю своим самым чарующим голосом:
— Ой, да ну ладно… Ну пжлуйста… Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я могу встать на колени. — Я уже начинаю сползать со стула, дабы осуществить свое намерение, когда железная рука хватает меня за плечо и вздергивает обратно. — Это еще что такое? — возмущаюсь я.
Бладхаунд вынимает трубку у меня из руки, бормочет в нее что-то насчет моего игривого настроения. Я различаю слово «месячные»… Бладхаунд оборачивается ко мне, протягивает кофе и приказывает пить его маленькими глотками.
— По-моему, Трикси, тебе лучше бы поехать домой, — говорит он, когда я делаю первый маленький-премаленький глоток. — Если Джим увидит тебя в таком состоянии, он сума сойдет. Я тебя прикрою. Скажу, что ты поехала к клиенту или еще что-нибудь сочиню. — Он поворачивается к столу и отвечает на очередной звонок. Я узнаю, что, оказывается, уехала на какую-то презентацию и появлюсь в банке завтра утром. Рано утром. Провозглашая это, Бладхаунд переводит на меня испепеляющий взгляд.
— Хорошо. — Он кладет трубку и обращается ко мне. — Лили сегодня у тебя? — Я киваю. — Я позвоню ей, попрошу дождаться тебя и уложить в постель.
— Скжи ей, что я утром видела специальное предложение шесть-по-цене-четырех, — сообщаю я. — О, нет. Лучше пзвони Джулии. Скажи, что она мой лучший друг и я ее очнь увжжаю. Мы собирались сегодня встретиться в «Мет-баре»…
— Я с этим разберусь, — твердо говорит Бладхаунд. Он помогает мне подняться на ноги, собрать вещи и упихнуть их в сумку; потом берет букет. — Ты уверена, что не потеряешь его по дороге?
Мы идем к лифтам. Я старательно держу равновесие. Не думаю, чтобы хоть у кого-то может зародиться подозрение. В сущности, никому до меня нет дела. Все уткнулись в свои компьютеры и бумаги. И кто только придумал эту поломоечную машину? Об нее ведь можно споткнуться и сломать ногу! К счастью, мы уже дошли до лифта. Бладхаунд нажимает кнопку и поворачивается ко мне.
— Увидимся завтра. Слушай, не делай так больше, ладно? У тебя осталось — сколько там? — двадцать семь дней. Не делай глупостей. Заставь Фредерика — или как он там себя называет — заключить эту сделку. После фиаско с доктором Норико тебе не стоит больше впутываться во всякие сомнительные мероприятия. Понимаешь? (Я трясу головой. Ого! Желудок подскакивает к горлу. Глубокий вдох. Еще один.) Бладхаунд продолжает разглагольствовать. — Уверен, у тебя еще осталась парочка козырей в рукаве… (О, вот и лифт. Давай-ка, двигай прямо домой. Не заходи больше ни в какие бары.) Он подталкивает меня в сторону кабины. Слава богу, она пуста. — Я позвоню Джулии и Лили.
— Спсибо тебе, Бладхаднуд, — говорю я, ткнув в него пальцем. — Ты мой друг и я тя уважжаю. Не то штобы лучший друг, но все-таки. Таки… — Двери закрываются. Могу поклясться, что Бладхаунд покраснел…
Четверг, 19 октября
(до «Дня X» 26 дней — …а на восьмой день Он сотворил ПОХМЕЛЬЕ)
Я изменила свое мнение о Боге. Как мог Он, столь сведущий и всепонимающий, дважды так жестоко ошибиться? Временные зоны — это, разумеется, первое. Это я вам говорю с полной ответственностью — как банковский работник, вынужденный посещать эти кошмарные утренние планерки. Но создать еще и похмелье! Видимо, у Него был неудачный день или же Он сам не ведал, что творит. Какой же надо иметь извращенный ум, чтобы такое создать! Причем человек и не подозревает об опасности, пока его возраст не подойдет к тридцати. До поры живешь в счастливом неведении. А потом… Всего-то и выпьешь бутылочку сидра в «Ламбраско», — и немедленно осознаешь, что пьянство — зло. И проникнешься пониманием…
Пейте дорогое шампанское, учил меня мой добрый друг, — и никаких последствий. Я так и делала. К сожалению, добрый друг не предупреждал насчет дозы, так что я была уверена, что это нечто вроде микстуры. Две бутылочки каждые четыре часа. Не более восьми бутылочек в сутки. Если лечение не помогает, обратитесь к своему врачу.
Тот же самый добрый друг предупреждал, что ни в коем случае не нужно смешивать напитки. Я и не смешивала. Несколько месяцев. Однажды даже попросила официанта в американском баре принести мне составляющие коктейля в различных емкостях…
Но вчера я презрела все эти советы. Я перебрала. Я смешивала все подряд, и посему нынешним утром я чувствую себя полным дерьмом. Нет другого слова, чтобы адекватно описать мое состояние. Нет его! Сегодня — один из тех дней, когда старая Трикси, бедняжка, звонила бы на работу и объясняла насчет сломанного будильника, пробок на дорогах, женских проблем и перебоев с электроэнергией. Но новая Трикси не может себе этого позволить… Нет.
Я сижу за своим столом, заливая в себя «Люкозейд» и пытаясь сфокусировать взгляд на экране компьютера. Бладхаунд неодобрительно качает головой всякий раз, как я отворачиваюсь от монитора и протираю слезящиеся глаза.
— Глупо, — наконец говорит он, когда я надеваю темные очки, чтобы хоть немного облегчить свои страдания. — Глупо показывать всем и каждому, что у тебя похмелье. Ты еще одолжи у Сэма подставку для флажков и выстави у себя на столе белый флаг. Ты же демонстрируешь Джиму, что тебе наплевать на его ультиматум. Ты этого хочешь?
Хм. Интересно, есть у Джима какой-нибудь антипохмелин?
Пейте дорогое шампанское, учил меня мой добрый друг, — и никаких последствий. Я так и делала. К сожалению, добрый друг не предупреждал насчет дозы, так что я была уверена, что это нечто вроде микстуры. Две бутылочки каждые четыре часа. Не более восьми бутылочек в сутки. Если лечение не помогает, обратитесь к своему врачу.
Тот же самый добрый друг предупреждал, что ни в коем случае не нужно смешивать напитки. Я и не смешивала. Несколько месяцев. Однажды даже попросила официанта в американском баре принести мне составляющие коктейля в различных емкостях…
Но вчера я презрела все эти советы. Я перебрала. Я смешивала все подряд, и посему нынешним утром я чувствую себя полным дерьмом. Нет другого слова, чтобы адекватно описать мое состояние. Нет его! Сегодня — один из тех дней, когда старая Трикси, бедняжка, звонила бы на работу и объясняла насчет сломанного будильника, пробок на дорогах, женских проблем и перебоев с электроэнергией. Но новая Трикси не может себе этого позволить… Нет.
Я сижу за своим столом, заливая в себя «Люкозейд» и пытаясь сфокусировать взгляд на экране компьютера. Бладхаунд неодобрительно качает головой всякий раз, как я отворачиваюсь от монитора и протираю слезящиеся глаза.
— Глупо, — наконец говорит он, когда я надеваю темные очки, чтобы хоть немного облегчить свои страдания. — Глупо показывать всем и каждому, что у тебя похмелье. Ты еще одолжи у Сэма подставку для флажков и выстави у себя на столе белый флаг. Ты же демонстрируешь Джиму, что тебе наплевать на его ультиматум. Ты этого хочешь?
Хм. Интересно, есть у Джима какой-нибудь антипохмелин?