Страница:
— Поговори со мной, Ричард. Это ведь нетрудно. Двигай губами и шевели языком. Какие новости в семье? Ожидается ли новый наследник? А, Ричард, краснеешь!
— Нет. — Голос Калтера был на удивление ровен. — Другого наследника нет. Ты можешь смело убить меня, — добавил он напряженным тоном, явно стараясь выгадать время. — Ты теперь продался Уортону, да?
Лаймонд ответил рассеянно:
— Да, он мне платит, что верно, то верно. Как только наш друг Бэннистер доберется до Аннана, дорога на север станет оживленнее.
Калтер невольно шагнул вперед:
— Значит, протектор уже в Стерлинге?
— Да, конечно, — с готовностью ответил Лаймонд. — Только будь осторожнее — ты задал мне вопрос, а увязнет коготок — так и всей птичке пропасть. Что такого интересного в том, что протектор в Стерлинге? Ах, Ричард! — воскликнул он удивленно. — Неужели вы для вашей безопасности отправили ваших дам в Стерлинг?
Калтер, стараясь не глядеть на брата, машинально проговорил:
— Тебе, наверное, приятно это слышать.
— Ну… подобная ситуация открывает целый ряд интересных возможностей, — сказал Лаймонд. — Интересно, что придумает протектор? Назначит выкуп, потребует свободного доступа в спальни или изобретет что-нибудь поновее? Я знаю множество женщин, которые были бы не прочь от такой судьбы: plus mal que morte [14]. А это приводит меня прямо к сути: changeons propos, c'est trop chonte d'amours [15]. — И он коснулся рукой меча.
Скотт с облегчением понял, что приближается развязка, и затаил дыхание. Тут Лаймонд внезапно сказал:
— Ричард, дитя мое, неужели ты умней, чем я думал?
Не успел он договорить, как неясный шум шагов, шорох вереска и сдавленное дыхание обернулись целой лавиной звуков: это подоспевший отряд Эрскина вошел в лес.
Перед тем как погасли факелы, Скотт увидел, что лорд Калтер, сверкая глазами, выхватил лук и поднял его. Ричард не умел говорить, но гнев придал ему красноречия.
— Ага, бежишь, Лаймонд! Клянусь, я не позволю тебе завладеть моим щитом и занять место в моей постели — и этой ночью ты увидишь, кто глава семьи!
Яростно нахлестывая лошадь и в неразберихе стараясь улизнуть, Скотт услышал и ответ Лаймонда:
— Чудесно, Ричард; ты бросил вызов! Встретимся в Стерлинге на следующем смотре щеголей и тогда посмотрим, кто хозяин!
Он рассмеялся, и этот лихорадочный смех был последним, что запомнил Скотт.
Глава 2
— Нет. — Голос Калтера был на удивление ровен. — Другого наследника нет. Ты можешь смело убить меня, — добавил он напряженным тоном, явно стараясь выгадать время. — Ты теперь продался Уортону, да?
Лаймонд ответил рассеянно:
— Да, он мне платит, что верно, то верно. Как только наш друг Бэннистер доберется до Аннана, дорога на север станет оживленнее.
Калтер невольно шагнул вперед:
— Значит, протектор уже в Стерлинге?
— Да, конечно, — с готовностью ответил Лаймонд. — Только будь осторожнее — ты задал мне вопрос, а увязнет коготок — так и всей птичке пропасть. Что такого интересного в том, что протектор в Стерлинге? Ах, Ричард! — воскликнул он удивленно. — Неужели вы для вашей безопасности отправили ваших дам в Стерлинг?
Калтер, стараясь не глядеть на брата, машинально проговорил:
— Тебе, наверное, приятно это слышать.
— Ну… подобная ситуация открывает целый ряд интересных возможностей, — сказал Лаймонд. — Интересно, что придумает протектор? Назначит выкуп, потребует свободного доступа в спальни или изобретет что-нибудь поновее? Я знаю множество женщин, которые были бы не прочь от такой судьбы: plus mal que morte [14]. А это приводит меня прямо к сути: changeons propos, c'est trop chonte d'amours [15]. — И он коснулся рукой меча.
Скотт с облегчением понял, что приближается развязка, и затаил дыхание. Тут Лаймонд внезапно сказал:
— Ричард, дитя мое, неужели ты умней, чем я думал?
Не успел он договорить, как неясный шум шагов, шорох вереска и сдавленное дыхание обернулись целой лавиной звуков: это подоспевший отряд Эрскина вошел в лес.
Перед тем как погасли факелы, Скотт увидел, что лорд Калтер, сверкая глазами, выхватил лук и поднял его. Ричард не умел говорить, но гнев придал ему красноречия.
— Ага, бежишь, Лаймонд! Клянусь, я не позволю тебе завладеть моим щитом и занять место в моей постели — и этой ночью ты увидишь, кто глава семьи!
Яростно нахлестывая лошадь и в неразберихе стараясь улизнуть, Скотт услышал и ответ Лаймонда:
— Чудесно, Ричард; ты бросил вызов! Встретимся в Стерлинге на следующем смотре щеголей и тогда посмотрим, кто хозяин!
Он рассмеялся, и этот лихорадочный смех был последним, что запомнил Скотт.
Глава 2
ИГРА ВСЛЕПУЮ
Человек лежал в высокой прибрежной траве; жизнь едва теплилась в нем, и одежда пропиталась влагой. Позади него на четыре мили простирались болота, над которыми в утренних лучах стлалась дымка. Перед ним неторопливо плескались вздувшиеся воды крепостного рва, омывавшего луг и заросли кустарника, за которым и высились стены замка Богхолл.
Солнце поднималось все выше и выше.
В замке, из которого Ричард, лорд Калтер, увидел когда-то дым над горящим домом своей матери, устало переругиваясь, сменилась стража.
— Если еще какая-нибудь карга, — сказал смотритель Хью своему подчиненному, — попросит меня послать гонца в Пинки, чтобы узнать о ее внучатом племяннике Джейкобе, то я шкуру с нее спущу. Этот мордатый старикан Уортон навострился на север, а у нас за все про все десять мужчин и двадцать две женщины: и замок оборонять, да еще и в Биггар наведываться…
Но завтрак и пинта пива улучшили его настроение, и он терпеливо выслушал очередного посетителя, пришедшего докучать вопросами.
— Не переживайте. Ребята скоро вернутся.
Ему напомнили, что некоторые уже успели вернуться; цирюльник со своими ланцетами и мазями уже два раза проделал путь между замком и Биггаром. Хью задумался над этим, вспомнил о своем хозяине, погибшем лорде Флеминге, громко выругался и пулей помчался на дозорную башню, откуда принялся пристально и с надеждой вглядываться в дорогу, ведущую на юг, на которой, однако, не намечалось никаких признаков жизни.
— Ну ладно, пусть-ка сунутся, — сказал он, обращаясь к горам. — Пусть сунутся, а уж мы с Додом Янгом им покажем!
Утро прошло. В полдень телохранитель Симон Богл получил разрешение своей хозяйки отлучиться на час, чтобы поудить рыбу, и выбрался через потайной ход. Смуглый, угловатый подросток, Сим был воспитан в Стерлинге и вот уже три года истово исполнял свои обязанности в замке. В настоящий момент он был целиком поглощен рыбой. Сим продрался через кусты, отвязал лодку и вместе с удочками перебрался на другой берег рва. Потом прошел двадцать ярдов, споткнулся, прошел еще пару ярдов и вернулся назад посмотреть, что там лежит на дороге.
Нога, выступавшая на тропинку, оказалась продолжением тела, закутанного в английский плащ. Сим нагнулся и перевернул лежащего. В глаза ему бросилась богато изукрашенная одежда и благородный профиль молодого незнакомца, лежавшего без сознания.
— Ух ты, черт побери, — сказал Симон Богл, затаив дыхание, и накинулся на добычу.
Со своим грузом он добрался до тайного хода, весь пропахший болотом и дрожащий от возбуждения. Хозяйка отперла ему дверь, и, пока Симон рассказывал о находке, Кристиан Стюарт в собственном маленьком садике склонилась над пленным. Темно-рыжие ее волосы свесились на лицо, в незрячих глазах появилась отрешенность. Для Симона подобранный человек был всего лишь английским вельможей, за которого, наверное, дадут неплохой выкуп, но под чуткими пальцами слепой девушки обрисовался юноша с грязной, воспаленной раной под слипшимися короткими волосами на затылке. Кристиан в задумчивости затянула потуже шнурки на рубашке и поднялась.
— Хм, на сей раз, мой друг, твоя находка потянет фунтов на двадцать, если судить по одежде. Будь я замужем за этим юным джентльменом или же помолвлена с ним, я бы все с себя продала, лишь бы выкупить его. Если только он не испанец. А ты что думаешь?
— У испанцев таких волос не бывает, миледи, — сказал Сим с каким-то необычным спокойствием. — Быть может, это сам протектор Сомерсет? Или лорд Грей?
— Да нет, Сим, он слишком молод, — возразила Кристиан. — Хотя, конечно, жаль, что он не протектор, потому что, Сим, мальчик мой, как собираешься ты договариваться с Хью?
— Ах черт! — воскликнул Сим и сразу же сник. — Вы правы. Хью страшно зол на англичан.
— И злобу свою осуществляет на деле, — задумчиво проговорила Кристиан. — Он не посмотрит ни на какой выкуп. Если Хью увидит этого англичанина, болтаться ему на стене замка.
Сим принялся размышлять над этим.
— Конечно, мы не можем потребовать выкуп, пока пленник не придет в себя и не скажет, кто он такой.
— Верно.
— А к тому времени настроение Хью, может, и изменится.
— Мне не очень нравится его сегодняшнее настроение, — сказала Кристиан. — Впрочем, это не важно. Продолжай.
— Если мы поднимем его по лестнице и спрячем в комнате Джеми, то никто ни о чем не узнает. В этом крыле живу я один. Я буду выхаживать пленного, пока он не назовет свое имя. Удрать ему не удастся: окна высоко, а дверь можно запереть.
— Да, — неторопливо согласилась Кристиан, — пожалуй, можно.
— А если он окажется никем, — добавил Сим рассудительно, — тогда передадим его в руки Хью.
— И в этом случае он почти мгновенно и станет никем. Хорошо, я согласна, — заключила Кристиан.
Перенести пленника в комнату, раздеть его, вымыть и уложить в постель, окружить горячими кирпичами, засунутыми в носки, развести огонь в камине, чтобы согреть бульон и молоко с медом, — все это отняло у Сима, обуреваемого корыстью, не больше времени, чем потребовалось бы, чтобы перепеленать ребенка. У Кристиан было много дела вне стен замка, но она выгадала десять минут, чтобы взглянуть на результат его трудов и заодно отдохнуть. Девушка села у постели раненого, а Сим, положив рядом с собой дубинку, устроился на подоконнике.
Наступила благословенная тишина, и происшествия полного событий дня обратились в смутные грезы. Слева от Кристиан в камине потрескивали поленья, к правой руке то и дело прикасались занавеси постели, раздуваемые сквозняком. Изредка Сим шевелился и шаркал ногами. Внизу во дворе раздался чей-то крик, но слов было не различить. Скрипнула кровать. Еще раз. Чуть слышно зашелестели простыни.
Кристиан окончательно проснулась, и ею овладел неудержимый смех: девушка вдруг подумала, что они словно ожидают рождения. Вдруг они с Симом ошиблись, и этот юноша — шотландец, патриот, воспитанный в лучших традициях?
Зашуршала набитая пером подушка; раненый выругался сквозь зубы и проговорил отрешенно:
— Господи, мне, кажется, раскроили череп.
Этот голос принадлежал образованному человеку; интонация, с которой он говорил, была бы на месте повсюду к северу от реки Тайн; как и богато расшитая одежда, голос этот свидетельствовал о видном положении, сильном характере, богатстве. Оценив все это, Кристиан сказала мягко:
— Вам лучше не двигаться. У вас на голове шишка величиной с колокольню. — Потом, предвосхищая его вопросы, добавила: — Я Кристиан Стюарт из Богхолла. Мой человек нашел вас на болоте.
Последовала длительная пауза; потом он заговорил, явно повернувшись к девушке:
— Как вы сказали? Бог… Бог…
— Богхолл. Вы вымокли до нитки и изрядно продрогли. Сейчас Сим вам подаст бульону.
Невзирая на слабость и боль, незнакомец неожиданно рассмеялся.
— Внутри у меня, — сказал он, — все клокочет, как в адском котле. Но я попробую. Как паук из басни, я попробую. Проворной муха та была, а все ж себя не сбе… Осторожно. Вот так. Я сам могу поесть. Ох нет. Извините. Это одеяло не стало краше оттого, что я залил его бульоном.
Вконец заинтригованная Кристиан ждала, пока он поест. Наконец он заговорил:
— Надеюсь, когда вы нашли меня, на мне было еще что-то, кроме ночной рубашки?
Бесхитростный джентльмен. Кристиан тоже решила действовать напрямик:
— Ваша одежда сохнет, сэр. А оружие ваше мы прибрали, когда обнаружили, что вы англичанин.
— Англичанин! О Люцифер, повелитель ада! — вскричал он со страстью. — Разве я похож на англичанина?
— Я слепа, — сказала Кристиан с коварной простотой. — Откуда мне знать?
Она редко и неохотно пользовалась этим приемом, но знала, что он действует безотказно. Собравшись с духом, девушка ждала, что теперь последует — сожаление, смущение, смятение, сочувствие или даже неприкрытый страх.
— Правда? Извините. Вы прекрасно скрываете свою слепоту. Тогда что же, — спросил он с тревогой, — навело ваших друзей на мысль, что я англичанин?
«Тонкий юноша», — подумала Кристиан, а вслух сказала:
— Ну, прежде всего, на вас был английский плащ. Его мы спрятали подальше ради вашей же пользы. С тех пор как убили лорда Флеминга, отношение к англичанам в нашем замке не очень приветливое. В этой комнате со мной и Симом вы в безопасности, но не советую привлекать к себе чье-нибудь внимание.
— Понимаю. Иначе исполнится моя судьба. Меня без жалости повесят, и стану я качаться на ветру. Борода моя, даже если б она у меня и росла — ох, Боже мой, почти что уже и выросла, — все же не такая длинная, чтобы нашить ее, как бахрому, на одеяло, которое я залил бульоном. Но почему же, мистресс Стюарт, вы с вашим человеком решили спасти меня от смерти неминучей и жгучих ран?
— Как вы подозрительны. — Кристиан невольно заговорила ему в тон. — А вы как думаете? Ради злата иль добра, за выкуп или за венец?
— Ничего подобного я не думаю, уверяю вас. Вы клевещете на меня. С тех пор как мне раскроили череп, я вообще не могу связно подумать о чем бы то ни было и купаюсь в волнах скудоумия. Я уже забыл, о чем мы говорили.
Симон Богл, целеустремленный молодой человек, прекрасно об этом помнил.
— Мы с леди Кристиан, — сурово проговорил он, — хотели бы знать ваше имя и звание.
В последовавшей тишине пленник, снедаемый лихорадкой, беспокойно заворочался в постели.
— Леди Кристиан. Проклятье! Она титулованная особа, и я об этом не знаю. Она живет посреди болота, но и это мне неизвестно тоже. Отсюда следует, что я не шотландец. Так вот чем вызвана ваша чрезмерная доброта. Конечно же! Выкуп!
— И человеколюбие тоже. Ради злата иль добра. — Кристиан, втайне чем-то довольная, проявила великодушие. — Поскольку вы являетесь и моей собственностью, полагаю, что следует отложить разговоры, пока вы не наберетесь сил. Вас сильно ударили по голове.
— И не один раз, — прибавил он и погрузился в молчание. Приподнялся он лишь тогда, когда Кристиан, ощупав подушки, решила заменить их. — И вы не хотите узнать мое имя? — И потом, в полузабытьи: — Этот офицер, пожалуй, может зваться Дейд…
— Нет, не хочу, — твердо сказала она, несмотря на молчаливое недовольство Сима. — Не беспокойтесь. Не сейчас. — Она чувствовала, что усталость и боль переполняют раненого. Но он все же выдавил из себя мрачный смешок.
— Нет, леди, не потом. Обман обманывает и будет обманут. От меня вам будет не больше проку, чем от меча Нибелунгов. Потому что я ничего не помню… Ничего. Даже самой малости. Я не знаю, кто я и откуда.
Кристиан на эту ночь поручила все Симу. Но на следующее утро она проснулась с мыслью о пленнике и, бесстыдной ложью добыв на кухне еды и вина, отправилась наверх.
Она услышала незнакомые шаги в комнате больного еще до того, как закрыла за собой дверь, и тут же раздался голос:
— Может быть, вы захотите прийти попозже, леди Кристиан? Сима нет, а я стою у окна.
Она закрыла дверь.
— Значит, вам стало получше. Любезный сэр, даже если вы вздумаете покушаться на мою добродетель, я не уйду, пока не сделаю того, зачем пришла. За это утро я уже преодолела больше ступенек, чем любой звонарь.
Он рассмеялся, но, как отметила Кристиан, не пришел к ней на помощь. Радуясь его тактичности, она сама отнесла поднос к окну и поставила на сундук. Потом, присев у постели, выяснила, что лихорадка у больного прошла и голова болит меньше, а также, что он крайне благодарен и в курсе всех текущих новостей.
— Похоже, Симон говорил с вами.
— Он почти не умолкал. Сказал, например, что вдова лорда Флеминга и вся семья сейчас в Стерлинге. Он думает, что с вашей стороны было крайне неосмотрительно остаться здесь. И я, представляя собою дополнительную опасность, совершенно согласен с ним.
Кристиан пожала плечами.
— Здесь от меня сейчас больше пользы, чем в Стерлинге. — И вынуждена была добавить: — Естественно, я не могу рисковать: если меня захватят в плен и сделают заложницей, это доставит моей семье кучу неприятностей. Если дела пойдут хуже, один друг нашей семьи отвезет меня в Стерлинг.
— А я останусь здесь, в руках тюремщиков не столь благодушных. Ну да ладно, — печально сказал он. — Может быть, это и прозвучит эгоистично, но, как говорит поэт, «слова всего лишь ветер, поступки — вот беда».
— Но ваша судьба зависит от того, кто вы такой, — заметила она. — Если вы носите шотландское имя, вам нечего опасаться. Или этот офицер, конечно, все зовется Дейд?
Последовала пауза. Потом он спросил:
— Вы цитируете меня?
— Эти самые слова вы произнесли вчера вечером.
— Наверное, я был в бреду. Вы когда-нибудь теряли память? Полагаю, нет. Совершенно новое ощущение. Приятное, но ненадежное: будто сидишь под пальмой и кормишь фруктами льва… — Он глубоко вздохнул и добавил: — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что провалы в моей памяти — следствие удара по голове. Я — тот, кто вас встретил, я — жалкий безумец…
— Прошу вас так не звать себя отныне, — сказала она совершенно серьезно. — Опасности ведь нету и в помине.
В полном восторге он подхватил игру:
— О да, конечно. Звать вас Гектор, Оливье. Ну, как еще? Протеус? Амадис? Пердикка? Флористан? Кажется, наша ситуация вполне обычна. Большинство героев и все поэты переживали, сдается мне, то же самое. Я тот, кто есть, таким вовек пребуду. Но кто я есть, того никто не знает… Меня не презирайте, не узнав. Не выдавайте: я вас не обидел и лютой ненависти я не заслужил. — Он жалобно продолжал по-французски:
Соловей — мой батюшка: он поет в ветвях,
Самых высоких;
Сирена — моя матушка: она поет в волнах,
Самых далеких.
— Ваш французский превосходен, — отметила Кристиан. — И вам не понравилось, когда я вас назвала англичанином.
— Спасибо.
— Все в вас говорит о том, что вы скорее шотландец, чем англичанин.
— Я надеялся, что вы заметите это.
— А в таком случае, — разумно заключила Кристиан, — вам следовало бы показаться на людях. Ведь даже кто-нибудь из здешних мог бы узнать вас.
— Умный ход, ничего не скажешь, — с интересом проговорил пленник. — Если я не соглашусь, значит, я обманываю вас относительно потери памяти. С другой стороны, потеря памяти может быть подлинной, а мое убеждение в том, что я шотландец, — ложным. А тогда ваш приятель Хью, если верить Симу, даст волю своим предубеждениям, и ваши надежды на выкуп испарятся, как дым.
— Вы нас считаете чересчур подозрительными, — сказала Кристиан. — Зачем вам лгать? Если вы англичанин, то у вас нет причин скрывать свое имя. Чем скорее мы узнаем его, тем скорее вы будете свободны.
— Я нахожу метод Сократа еще менее удобным, чем откровенный сарказм. И скажу вам то, чего вы ждете: в вашем рассуждении есть два изъяна. Я могу оказаться бедным англичанином. А могу оказаться политически важной фигурой. И в том, и в другом случае у меня есть все основания скрывать свое имя.
— И поэтому?
— И поэтому, когда я говорю, что у меня нет желания появляться перед вашими друзьями до того, как ко мне вернется память, у вас нет возможности проверить мою честность и обнаружить тайную причину…
— Которая на самом деле…
— Страх, — быстро сказал он. — Я просто боюсь темноты. Мне не очень хочется вслепую оказаться перед толпой и ждать своей судьбы.
— Священник объяснил бы вам, что это гордыня и самомнение.
— Если кто-то из ваших знакомых определит это так, надеюсь, вы изобличите его как напыщенного лжеца.
— Дорогой сэр, вы хотите, чтобы меня отлучили от церкви? Каждый человек с годами становится тверже. Вы скоро поймете, что меня трудно чем-либо поразить.
— А обмануть?
Она улыбнулась и ответила его же цитатой:
— Обман обманывает и будет обманут. Голос у вас золотой и не подвержен порче, а язык подвешен, как у стряпчего. Одно в вас похвально — вы не хотите усугублять грехи поэтов. Ложная родословная всегда хуже, чем ее отсутствие.
— Я избежал ловушек ваших, о добродетельная леди, о хитроумная девица Кристиан. Но, как вы видите, я честен и не солгал вам ни единым словом.
Она рассмеялась:
— Полагаю, вы, как Гимет 25), питались лишь медом и языками жаворонков.
— И, наверное, могу умереть на болоте точно так же, как и в любом другом месте, — сухо промолвил он.
Никому не нравится, когда его выводят на чистую воду. Видя, что коварство ее раскрыто, Кристиан взяла себя в руки и ровным голосом сказала:
— Я, конечно, ничего не могу обещать, если покину замок до того, как к вам вернется память. Но пока вы можете оставаться здесь инкогнито, если хотите. — Она поднялась и добавила: — Между прочим, многие могли бы позавидовать вам. Пользуйтесь своей свободой, у вас ее больше, чем у всех нас.
— Верно. Только у лунатиков ее больше, чем у меня. И еще — я настолько неблагодарен, что нахожу эту свободу невыносимой. Тем более невыносимой, что даже не знаю, насколько тяжело бремя, которое вы несете из-за меня.
Кристиан остановилась у двери, повернулась и сказала с иронией:
— Какое там бремя? Разве вы забыли:
Был четверг, 15 сентября. Том Эрскин уехал на юг в понедельник и теперь в любой момент мог вернуться за Кристиан.
А пока ее время было целиком занято. Все земли Биггара, Килбухо, Хартри и Танкертона принадлежали замку. В отсутствие мужчин, которые ушли с лордом Флемингом в Пинки и еще не вернулись — а могли и не вернуться вовсе, — кто-то должен был опекать семьи, живущие на этих землях: давать советы, сообщать новости, оказывать помощь в болезнях, а в случае нашествия англичан предоставить убежище в замке.
Новости с востока поступали неблагоприятные. Плохо оснащенная, неуверенная в себе армия допускала промах за промахом, и в конце концов ею овладела паника; ратники разбежались, открыв дорогу врагу и обрекая себя на уничтожение. В сорока милях к северу, в Стерлинге, двор нашел себе временное пристанище, протектор же тем временем победоносно двигался к Эдинбургу; конница его заняла брошенный Лейт, а остальная армия расположилась в окрестностях, изучая на досуге сданные укрепления. Английский флот, беспрепятственно пройдя вдоль восточного побережья, занял остров Сент-Колмс-Инч, ключевой стратегический пункт на пути к Эдинбургу.
В любой момент с юго-востока можно было ждать приближения лорда Уортона и графа Леннокса с их английскими солдатами.
День в Богхолле подходил к концу. Напряжение давало о себе знать. Кристиан чувствовала себя усталой и опустошенной. Ближе к вечеру она выкроила время посетить пленника, чувствуя при этом, что раздражение ее нарастает. Она думала о том, что Сим, надежды которого на скорый выкуп были столь безжалостно разрушены, мог устать от своей роли сиделки и тюремщика и ради добычи и вящей безопасности вовлечь в дело Хью. После четырех лет безукоризненной службы и неколебимой преданности Сима она научилась видеть и его слабые стороны. Размышляя об этом, Кристиан направилась к лестнице.
Уловив звон мечей наверху, девушка почувствовала, как кровь отхлынула у нее от сердца. Она остановилась и с облегчением услышала звонкий, захлебывающийся смех.
— Нет, дружок, не так: это тебе не клюшка. Действуй точнее. Смотри — влево, вперед, а потом уже вверх.
Снова послышался лязг мечей: ученик, вероятно, усваивал урок. Не торопясь, с достоинством Кристиан вышла на верхнюю площадку.
— Ах вы, два дурня, вас ведь, поди, слышно в Биггаре. Сим, так-то ты ухаживаешь за больным? А вы, как-вас-там! Недорого вы цените наши заботы. — Не слушая извинений и оправданий, она отправила Сима на лестницу сторожить и за руку свела пленника вниз. — Приключись с вами пляска святого Витта — вот было бы вам поделом: не успели как следует оправиться, а уже даете уроки фехтования. Садитесь сюда, на ступеньки. Ваша голова…
— С неделю еще будет гудеть, как пивной котел, — сказал он с тем же захлебывающимся смехом и сел, стараясь дышать ровнее.
Дверь башни вела в принадлежащий Кристиан сад. Расположенный перед пустым крылом и окруженный восьмифутовой стеною, этот сад был тихим и уединенным местом. Солнце ласково пригревало, всюду царил покой.
Отвлекшись от дел, она теперь отдыхала, прислонившись к стене и повернув лицо к солнцу. Все замерло, лишь свежие ароматы то нарастали, то становились еле заметными, sforzando u diminuendo: оркестр, управляемый легким ветерком.
Тишину вдруг нарушили три чистые ноты, взятые на лютне, ее собственной, которую она забыла на нижней ступеньке несколько дней назад. Кристиан сказала:
— Если вы умеете играть, сыграйте. Музыка — моя радость и моя страсть.
— Что вам сыграть? — Он тронул струны. Потом зазвучали стройные аккорды, и внезапно пленник запел чистым, веселым голосом:
Последний куплет они пропели вместе, на два голоса, и, когда песня кончилась, Кристиан с торжеством в голосе воскликнула:
— Я знаю эту школу!
Пощипывая струны и извлекая из лютни мелодию, нежную, как шум дождя, он спросил:
— Может, вы думаете, что я учитель пения?
— Или монах? — невинным голосом осведомилась она.
Сквозь смех он проговорил:
— Когда это священники чирикали, как малые птахи? Нет, конечно же нет. — И он запел песню, которая стала бессмертной благодаря далеко не религиозным чувствам, выраженным в ней. Потом спел неизвестный ей романс.
Играл он сдержанно и с большим искусством. Переходя от одного композитора к другому, ненавязчиво, без педантизма рассуждал о музыкальной теории и философии музыки; вскоре Кристиан обнаружила, что и сама высказывает суждения, задает вопросы, внимательно вслушивается. Со смиренным, трогательным восторгом погрузилась она в этот близкий ей мир, мир звуков; и была в нем счастлива, пока не заговорила совесть. Внезапно Кристиан спросила:
— Кто такой Джонатан Крауч?
— Кто? — лениво переспросил пленник. — А, Джонатан Крауч. Это англичанин, его взяли в… — Она уловила и паузу, и судорожный вздох, и дрожь в голосе. — Вы прибегаете к нечестным приемам, — заметил он.
Кристиан не задержалась с ответом:
— Память — странная вещь: ее легко застать врасплох. Сим сказал мне, что вы во сне называли это имя.
— Называл? Значит, это имя чем-то важно для меня. Но чем? Извините, не помню. Попытайтесь еще раз.
— Может быть, это ваше имя?
Смех его звучал искренне.
— Упаси Господь! Нет, я бы вспомнил, если бы это было мое имя.
— Оно могло прийти вам на память внезапно. А может быть, вы выберете какое-нибудь — О'Дерми, О'Доннал, О'Дочарди… мой…
— Нет, — сказал он. — Так можно продолжать до бесконечности. Я предпочитаю прожить безымянным до старости. Остаток своего ума я употреблю на то, чтобы вспомнить, кто такой Джонатан Крауч, а тем временем давайте петь, танцевать и веселиться.
Солнце поднималось все выше и выше.
В замке, из которого Ричард, лорд Калтер, увидел когда-то дым над горящим домом своей матери, устало переругиваясь, сменилась стража.
— Если еще какая-нибудь карга, — сказал смотритель Хью своему подчиненному, — попросит меня послать гонца в Пинки, чтобы узнать о ее внучатом племяннике Джейкобе, то я шкуру с нее спущу. Этот мордатый старикан Уортон навострился на север, а у нас за все про все десять мужчин и двадцать две женщины: и замок оборонять, да еще и в Биггар наведываться…
Но завтрак и пинта пива улучшили его настроение, и он терпеливо выслушал очередного посетителя, пришедшего докучать вопросами.
— Не переживайте. Ребята скоро вернутся.
Ему напомнили, что некоторые уже успели вернуться; цирюльник со своими ланцетами и мазями уже два раза проделал путь между замком и Биггаром. Хью задумался над этим, вспомнил о своем хозяине, погибшем лорде Флеминге, громко выругался и пулей помчался на дозорную башню, откуда принялся пристально и с надеждой вглядываться в дорогу, ведущую на юг, на которой, однако, не намечалось никаких признаков жизни.
— Ну ладно, пусть-ка сунутся, — сказал он, обращаясь к горам. — Пусть сунутся, а уж мы с Додом Янгом им покажем!
Утро прошло. В полдень телохранитель Симон Богл получил разрешение своей хозяйки отлучиться на час, чтобы поудить рыбу, и выбрался через потайной ход. Смуглый, угловатый подросток, Сим был воспитан в Стерлинге и вот уже три года истово исполнял свои обязанности в замке. В настоящий момент он был целиком поглощен рыбой. Сим продрался через кусты, отвязал лодку и вместе с удочками перебрался на другой берег рва. Потом прошел двадцать ярдов, споткнулся, прошел еще пару ярдов и вернулся назад посмотреть, что там лежит на дороге.
Нога, выступавшая на тропинку, оказалась продолжением тела, закутанного в английский плащ. Сим нагнулся и перевернул лежащего. В глаза ему бросилась богато изукрашенная одежда и благородный профиль молодого незнакомца, лежавшего без сознания.
— Ух ты, черт побери, — сказал Симон Богл, затаив дыхание, и накинулся на добычу.
Со своим грузом он добрался до тайного хода, весь пропахший болотом и дрожащий от возбуждения. Хозяйка отперла ему дверь, и, пока Симон рассказывал о находке, Кристиан Стюарт в собственном маленьком садике склонилась над пленным. Темно-рыжие ее волосы свесились на лицо, в незрячих глазах появилась отрешенность. Для Симона подобранный человек был всего лишь английским вельможей, за которого, наверное, дадут неплохой выкуп, но под чуткими пальцами слепой девушки обрисовался юноша с грязной, воспаленной раной под слипшимися короткими волосами на затылке. Кристиан в задумчивости затянула потуже шнурки на рубашке и поднялась.
— Хм, на сей раз, мой друг, твоя находка потянет фунтов на двадцать, если судить по одежде. Будь я замужем за этим юным джентльменом или же помолвлена с ним, я бы все с себя продала, лишь бы выкупить его. Если только он не испанец. А ты что думаешь?
— У испанцев таких волос не бывает, миледи, — сказал Сим с каким-то необычным спокойствием. — Быть может, это сам протектор Сомерсет? Или лорд Грей?
— Да нет, Сим, он слишком молод, — возразила Кристиан. — Хотя, конечно, жаль, что он не протектор, потому что, Сим, мальчик мой, как собираешься ты договариваться с Хью?
— Ах черт! — воскликнул Сим и сразу же сник. — Вы правы. Хью страшно зол на англичан.
— И злобу свою осуществляет на деле, — задумчиво проговорила Кристиан. — Он не посмотрит ни на какой выкуп. Если Хью увидит этого англичанина, болтаться ему на стене замка.
Сим принялся размышлять над этим.
— Конечно, мы не можем потребовать выкуп, пока пленник не придет в себя и не скажет, кто он такой.
— Верно.
— А к тому времени настроение Хью, может, и изменится.
— Мне не очень нравится его сегодняшнее настроение, — сказала Кристиан. — Впрочем, это не важно. Продолжай.
— Если мы поднимем его по лестнице и спрячем в комнате Джеми, то никто ни о чем не узнает. В этом крыле живу я один. Я буду выхаживать пленного, пока он не назовет свое имя. Удрать ему не удастся: окна высоко, а дверь можно запереть.
— Да, — неторопливо согласилась Кристиан, — пожалуй, можно.
— А если он окажется никем, — добавил Сим рассудительно, — тогда передадим его в руки Хью.
— И в этом случае он почти мгновенно и станет никем. Хорошо, я согласна, — заключила Кристиан.
Перенести пленника в комнату, раздеть его, вымыть и уложить в постель, окружить горячими кирпичами, засунутыми в носки, развести огонь в камине, чтобы согреть бульон и молоко с медом, — все это отняло у Сима, обуреваемого корыстью, не больше времени, чем потребовалось бы, чтобы перепеленать ребенка. У Кристиан было много дела вне стен замка, но она выгадала десять минут, чтобы взглянуть на результат его трудов и заодно отдохнуть. Девушка села у постели раненого, а Сим, положив рядом с собой дубинку, устроился на подоконнике.
Наступила благословенная тишина, и происшествия полного событий дня обратились в смутные грезы. Слева от Кристиан в камине потрескивали поленья, к правой руке то и дело прикасались занавеси постели, раздуваемые сквозняком. Изредка Сим шевелился и шаркал ногами. Внизу во дворе раздался чей-то крик, но слов было не различить. Скрипнула кровать. Еще раз. Чуть слышно зашелестели простыни.
Кристиан окончательно проснулась, и ею овладел неудержимый смех: девушка вдруг подумала, что они словно ожидают рождения. Вдруг они с Симом ошиблись, и этот юноша — шотландец, патриот, воспитанный в лучших традициях?
Зашуршала набитая пером подушка; раненый выругался сквозь зубы и проговорил отрешенно:
— Господи, мне, кажется, раскроили череп.
Этот голос принадлежал образованному человеку; интонация, с которой он говорил, была бы на месте повсюду к северу от реки Тайн; как и богато расшитая одежда, голос этот свидетельствовал о видном положении, сильном характере, богатстве. Оценив все это, Кристиан сказала мягко:
— Вам лучше не двигаться. У вас на голове шишка величиной с колокольню. — Потом, предвосхищая его вопросы, добавила: — Я Кристиан Стюарт из Богхолла. Мой человек нашел вас на болоте.
Последовала длительная пауза; потом он заговорил, явно повернувшись к девушке:
— Как вы сказали? Бог… Бог…
— Богхолл. Вы вымокли до нитки и изрядно продрогли. Сейчас Сим вам подаст бульону.
Невзирая на слабость и боль, незнакомец неожиданно рассмеялся.
— Внутри у меня, — сказал он, — все клокочет, как в адском котле. Но я попробую. Как паук из басни, я попробую. Проворной муха та была, а все ж себя не сбе… Осторожно. Вот так. Я сам могу поесть. Ох нет. Извините. Это одеяло не стало краше оттого, что я залил его бульоном.
Вконец заинтригованная Кристиан ждала, пока он поест. Наконец он заговорил:
— Надеюсь, когда вы нашли меня, на мне было еще что-то, кроме ночной рубашки?
Бесхитростный джентльмен. Кристиан тоже решила действовать напрямик:
— Ваша одежда сохнет, сэр. А оружие ваше мы прибрали, когда обнаружили, что вы англичанин.
— Англичанин! О Люцифер, повелитель ада! — вскричал он со страстью. — Разве я похож на англичанина?
— Я слепа, — сказала Кристиан с коварной простотой. — Откуда мне знать?
Она редко и неохотно пользовалась этим приемом, но знала, что он действует безотказно. Собравшись с духом, девушка ждала, что теперь последует — сожаление, смущение, смятение, сочувствие или даже неприкрытый страх.
— Правда? Извините. Вы прекрасно скрываете свою слепоту. Тогда что же, — спросил он с тревогой, — навело ваших друзей на мысль, что я англичанин?
«Тонкий юноша», — подумала Кристиан, а вслух сказала:
— Ну, прежде всего, на вас был английский плащ. Его мы спрятали подальше ради вашей же пользы. С тех пор как убили лорда Флеминга, отношение к англичанам в нашем замке не очень приветливое. В этой комнате со мной и Симом вы в безопасности, но не советую привлекать к себе чье-нибудь внимание.
— Понимаю. Иначе исполнится моя судьба. Меня без жалости повесят, и стану я качаться на ветру. Борода моя, даже если б она у меня и росла — ох, Боже мой, почти что уже и выросла, — все же не такая длинная, чтобы нашить ее, как бахрому, на одеяло, которое я залил бульоном. Но почему же, мистресс Стюарт, вы с вашим человеком решили спасти меня от смерти неминучей и жгучих ран?
— Как вы подозрительны. — Кристиан невольно заговорила ему в тон. — А вы как думаете? Ради злата иль добра, за выкуп или за венец?
— Ничего подобного я не думаю, уверяю вас. Вы клевещете на меня. С тех пор как мне раскроили череп, я вообще не могу связно подумать о чем бы то ни было и купаюсь в волнах скудоумия. Я уже забыл, о чем мы говорили.
Симон Богл, целеустремленный молодой человек, прекрасно об этом помнил.
— Мы с леди Кристиан, — сурово проговорил он, — хотели бы знать ваше имя и звание.
В последовавшей тишине пленник, снедаемый лихорадкой, беспокойно заворочался в постели.
— Леди Кристиан. Проклятье! Она титулованная особа, и я об этом не знаю. Она живет посреди болота, но и это мне неизвестно тоже. Отсюда следует, что я не шотландец. Так вот чем вызвана ваша чрезмерная доброта. Конечно же! Выкуп!
— И человеколюбие тоже. Ради злата иль добра. — Кристиан, втайне чем-то довольная, проявила великодушие. — Поскольку вы являетесь и моей собственностью, полагаю, что следует отложить разговоры, пока вы не наберетесь сил. Вас сильно ударили по голове.
— И не один раз, — прибавил он и погрузился в молчание. Приподнялся он лишь тогда, когда Кристиан, ощупав подушки, решила заменить их. — И вы не хотите узнать мое имя? — И потом, в полузабытьи: — Этот офицер, пожалуй, может зваться Дейд…
— Нет, не хочу, — твердо сказала она, несмотря на молчаливое недовольство Сима. — Не беспокойтесь. Не сейчас. — Она чувствовала, что усталость и боль переполняют раненого. Но он все же выдавил из себя мрачный смешок.
— Нет, леди, не потом. Обман обманывает и будет обманут. От меня вам будет не больше проку, чем от меча Нибелунгов. Потому что я ничего не помню… Ничего. Даже самой малости. Я не знаю, кто я и откуда.
Кристиан на эту ночь поручила все Симу. Но на следующее утро она проснулась с мыслью о пленнике и, бесстыдной ложью добыв на кухне еды и вина, отправилась наверх.
Она услышала незнакомые шаги в комнате больного еще до того, как закрыла за собой дверь, и тут же раздался голос:
— Может быть, вы захотите прийти попозже, леди Кристиан? Сима нет, а я стою у окна.
Она закрыла дверь.
— Значит, вам стало получше. Любезный сэр, даже если вы вздумаете покушаться на мою добродетель, я не уйду, пока не сделаю того, зачем пришла. За это утро я уже преодолела больше ступенек, чем любой звонарь.
Он рассмеялся, но, как отметила Кристиан, не пришел к ней на помощь. Радуясь его тактичности, она сама отнесла поднос к окну и поставила на сундук. Потом, присев у постели, выяснила, что лихорадка у больного прошла и голова болит меньше, а также, что он крайне благодарен и в курсе всех текущих новостей.
— Похоже, Симон говорил с вами.
— Он почти не умолкал. Сказал, например, что вдова лорда Флеминга и вся семья сейчас в Стерлинге. Он думает, что с вашей стороны было крайне неосмотрительно остаться здесь. И я, представляя собою дополнительную опасность, совершенно согласен с ним.
Кристиан пожала плечами.
— Здесь от меня сейчас больше пользы, чем в Стерлинге. — И вынуждена была добавить: — Естественно, я не могу рисковать: если меня захватят в плен и сделают заложницей, это доставит моей семье кучу неприятностей. Если дела пойдут хуже, один друг нашей семьи отвезет меня в Стерлинг.
— А я останусь здесь, в руках тюремщиков не столь благодушных. Ну да ладно, — печально сказал он. — Может быть, это и прозвучит эгоистично, но, как говорит поэт, «слова всего лишь ветер, поступки — вот беда».
— Но ваша судьба зависит от того, кто вы такой, — заметила она. — Если вы носите шотландское имя, вам нечего опасаться. Или этот офицер, конечно, все зовется Дейд?
Последовала пауза. Потом он спросил:
— Вы цитируете меня?
— Эти самые слова вы произнесли вчера вечером.
— Наверное, я был в бреду. Вы когда-нибудь теряли память? Полагаю, нет. Совершенно новое ощущение. Приятное, но ненадежное: будто сидишь под пальмой и кормишь фруктами льва… — Он глубоко вздохнул и добавил: — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что провалы в моей памяти — следствие удара по голове. Я — тот, кто вас встретил, я — жалкий безумец…
— Прошу вас так не звать себя отныне, — сказала она совершенно серьезно. — Опасности ведь нету и в помине.
В полном восторге он подхватил игру:
— О да, конечно. Звать вас Гектор, Оливье. Ну, как еще? Протеус? Амадис? Пердикка? Флористан? Кажется, наша ситуация вполне обычна. Большинство героев и все поэты переживали, сдается мне, то же самое. Я тот, кто есть, таким вовек пребуду. Но кто я есть, того никто не знает… Меня не презирайте, не узнав. Не выдавайте: я вас не обидел и лютой ненависти я не заслужил. — Он жалобно продолжал по-французски:
Соловей — мой батюшка: он поет в ветвях,
Самых высоких;
Сирена — моя матушка: она поет в волнах,
Самых далеких.
— Ваш французский превосходен, — отметила Кристиан. — И вам не понравилось, когда я вас назвала англичанином.
— Спасибо.
— Все в вас говорит о том, что вы скорее шотландец, чем англичанин.
— Я надеялся, что вы заметите это.
— А в таком случае, — разумно заключила Кристиан, — вам следовало бы показаться на людях. Ведь даже кто-нибудь из здешних мог бы узнать вас.
— Умный ход, ничего не скажешь, — с интересом проговорил пленник. — Если я не соглашусь, значит, я обманываю вас относительно потери памяти. С другой стороны, потеря памяти может быть подлинной, а мое убеждение в том, что я шотландец, — ложным. А тогда ваш приятель Хью, если верить Симу, даст волю своим предубеждениям, и ваши надежды на выкуп испарятся, как дым.
— Вы нас считаете чересчур подозрительными, — сказала Кристиан. — Зачем вам лгать? Если вы англичанин, то у вас нет причин скрывать свое имя. Чем скорее мы узнаем его, тем скорее вы будете свободны.
— Я нахожу метод Сократа еще менее удобным, чем откровенный сарказм. И скажу вам то, чего вы ждете: в вашем рассуждении есть два изъяна. Я могу оказаться бедным англичанином. А могу оказаться политически важной фигурой. И в том, и в другом случае у меня есть все основания скрывать свое имя.
— И поэтому?
— И поэтому, когда я говорю, что у меня нет желания появляться перед вашими друзьями до того, как ко мне вернется память, у вас нет возможности проверить мою честность и обнаружить тайную причину…
— Которая на самом деле…
— Страх, — быстро сказал он. — Я просто боюсь темноты. Мне не очень хочется вслепую оказаться перед толпой и ждать своей судьбы.
— Священник объяснил бы вам, что это гордыня и самомнение.
— Если кто-то из ваших знакомых определит это так, надеюсь, вы изобличите его как напыщенного лжеца.
— Дорогой сэр, вы хотите, чтобы меня отлучили от церкви? Каждый человек с годами становится тверже. Вы скоро поймете, что меня трудно чем-либо поразить.
— А обмануть?
Она улыбнулась и ответила его же цитатой:
— Обман обманывает и будет обманут. Голос у вас золотой и не подвержен порче, а язык подвешен, как у стряпчего. Одно в вас похвально — вы не хотите усугублять грехи поэтов. Ложная родословная всегда хуже, чем ее отсутствие.
— Я избежал ловушек ваших, о добродетельная леди, о хитроумная девица Кристиан. Но, как вы видите, я честен и не солгал вам ни единым словом.
Она рассмеялась:
— Полагаю, вы, как Гимет 25), питались лишь медом и языками жаворонков.
— И, наверное, могу умереть на болоте точно так же, как и в любом другом месте, — сухо промолвил он.
Никому не нравится, когда его выводят на чистую воду. Видя, что коварство ее раскрыто, Кристиан взяла себя в руки и ровным голосом сказала:
— Я, конечно, ничего не могу обещать, если покину замок до того, как к вам вернется память. Но пока вы можете оставаться здесь инкогнито, если хотите. — Она поднялась и добавила: — Между прочим, многие могли бы позавидовать вам. Пользуйтесь своей свободой, у вас ее больше, чем у всех нас.
— Верно. Только у лунатиков ее больше, чем у меня. И еще — я настолько неблагодарен, что нахожу эту свободу невыносимой. Тем более невыносимой, что даже не знаю, насколько тяжело бремя, которое вы несете из-за меня.
Кристиан остановилась у двери, повернулась и сказала с иронией:
— Какое там бремя? Разве вы забыли:
Улыбаясь, она закрыла дверь и оставила пленника одного обдумывать ее слова.
Но, но! Я не устаю:
Корысть гонит кобылку мою.
Был четверг, 15 сентября. Том Эрскин уехал на юг в понедельник и теперь в любой момент мог вернуться за Кристиан.
А пока ее время было целиком занято. Все земли Биггара, Килбухо, Хартри и Танкертона принадлежали замку. В отсутствие мужчин, которые ушли с лордом Флемингом в Пинки и еще не вернулись — а могли и не вернуться вовсе, — кто-то должен был опекать семьи, живущие на этих землях: давать советы, сообщать новости, оказывать помощь в болезнях, а в случае нашествия англичан предоставить убежище в замке.
Новости с востока поступали неблагоприятные. Плохо оснащенная, неуверенная в себе армия допускала промах за промахом, и в конце концов ею овладела паника; ратники разбежались, открыв дорогу врагу и обрекая себя на уничтожение. В сорока милях к северу, в Стерлинге, двор нашел себе временное пристанище, протектор же тем временем победоносно двигался к Эдинбургу; конница его заняла брошенный Лейт, а остальная армия расположилась в окрестностях, изучая на досуге сданные укрепления. Английский флот, беспрепятственно пройдя вдоль восточного побережья, занял остров Сент-Колмс-Инч, ключевой стратегический пункт на пути к Эдинбургу.
В любой момент с юго-востока можно было ждать приближения лорда Уортона и графа Леннокса с их английскими солдатами.
День в Богхолле подходил к концу. Напряжение давало о себе знать. Кристиан чувствовала себя усталой и опустошенной. Ближе к вечеру она выкроила время посетить пленника, чувствуя при этом, что раздражение ее нарастает. Она думала о том, что Сим, надежды которого на скорый выкуп были столь безжалостно разрушены, мог устать от своей роли сиделки и тюремщика и ради добычи и вящей безопасности вовлечь в дело Хью. После четырех лет безукоризненной службы и неколебимой преданности Сима она научилась видеть и его слабые стороны. Размышляя об этом, Кристиан направилась к лестнице.
Уловив звон мечей наверху, девушка почувствовала, как кровь отхлынула у нее от сердца. Она остановилась и с облегчением услышала звонкий, захлебывающийся смех.
— Нет, дружок, не так: это тебе не клюшка. Действуй точнее. Смотри — влево, вперед, а потом уже вверх.
Снова послышался лязг мечей: ученик, вероятно, усваивал урок. Не торопясь, с достоинством Кристиан вышла на верхнюю площадку.
— Ах вы, два дурня, вас ведь, поди, слышно в Биггаре. Сим, так-то ты ухаживаешь за больным? А вы, как-вас-там! Недорого вы цените наши заботы. — Не слушая извинений и оправданий, она отправила Сима на лестницу сторожить и за руку свела пленника вниз. — Приключись с вами пляска святого Витта — вот было бы вам поделом: не успели как следует оправиться, а уже даете уроки фехтования. Садитесь сюда, на ступеньки. Ваша голова…
— С неделю еще будет гудеть, как пивной котел, — сказал он с тем же захлебывающимся смехом и сел, стараясь дышать ровнее.
Дверь башни вела в принадлежащий Кристиан сад. Расположенный перед пустым крылом и окруженный восьмифутовой стеною, этот сад был тихим и уединенным местом. Солнце ласково пригревало, всюду царил покой.
Отвлекшись от дел, она теперь отдыхала, прислонившись к стене и повернув лицо к солнцу. Все замерло, лишь свежие ароматы то нарастали, то становились еле заметными, sforzando u diminuendo: оркестр, управляемый легким ветерком.
Тишину вдруг нарушили три чистые ноты, взятые на лютне, ее собственной, которую она забыла на нижней ступеньке несколько дней назад. Кристиан сказала:
— Если вы умеете играть, сыграйте. Музыка — моя радость и моя страсть.
— Что вам сыграть? — Он тронул струны. Потом зазвучали стройные аккорды, и внезапно пленник запел чистым, веселым голосом:
Тут он умолк, но, увидев улыбку на ее лице, продолжил. И Кристиан неуверенно» подхватила припев.
В мае вешнею порой
Под зеленою ольхой
Слушал я в тени густой,
Как пел соловей.
Садерала дон!
Так сладок сон
Под сенью ветвей.
Последний куплет они пропели вместе, на два голоса, и, когда песня кончилась, Кристиан с торжеством в голосе воскликнула:
— Я знаю эту школу!
Пощипывая струны и извлекая из лютни мелодию, нежную, как шум дождя, он спросил:
— Может, вы думаете, что я учитель пения?
— Или монах? — невинным голосом осведомилась она.
Сквозь смех он проговорил:
— Когда это священники чирикали, как малые птахи? Нет, конечно же нет. — И он запел песню, которая стала бессмертной благодаря далеко не религиозным чувствам, выраженным в ней. Потом спел неизвестный ей романс.
Играл он сдержанно и с большим искусством. Переходя от одного композитора к другому, ненавязчиво, без педантизма рассуждал о музыкальной теории и философии музыки; вскоре Кристиан обнаружила, что и сама высказывает суждения, задает вопросы, внимательно вслушивается. Со смиренным, трогательным восторгом погрузилась она в этот близкий ей мир, мир звуков; и была в нем счастлива, пока не заговорила совесть. Внезапно Кристиан спросила:
— Кто такой Джонатан Крауч?
— Кто? — лениво переспросил пленник. — А, Джонатан Крауч. Это англичанин, его взяли в… — Она уловила и паузу, и судорожный вздох, и дрожь в голосе. — Вы прибегаете к нечестным приемам, — заметил он.
Кристиан не задержалась с ответом:
— Память — странная вещь: ее легко застать врасплох. Сим сказал мне, что вы во сне называли это имя.
— Называл? Значит, это имя чем-то важно для меня. Но чем? Извините, не помню. Попытайтесь еще раз.
— Может быть, это ваше имя?
Смех его звучал искренне.
— Упаси Господь! Нет, я бы вспомнил, если бы это было мое имя.
— Оно могло прийти вам на память внезапно. А может быть, вы выберете какое-нибудь — О'Дерми, О'Доннал, О'Дочарди… мой…
— Нет, — сказал он. — Так можно продолжать до бесконечности. Я предпочитаю прожить безымянным до старости. Остаток своего ума я употреблю на то, чтобы вспомнить, кто такой Джонатан Крауч, а тем временем давайте петь, танцевать и веселиться.