Страница:
— Кто вам дал право оскорблять меня? — задыхалась она, — Что у вас за слова — «снять»?! Как вам могла придти в голову подобная чушь?! Откуда такая наглость?!
Я перевел дух. Мысли путались у меня в голове.
— Послушайте, Элен, я солгал вам, что был сбит вашей машиной…
— Я подозревала об этом.
— Почему? — удивился я.
— Я аккуратная женщина, Виктор, всегда закрываю гараж на ключ и уверена, что никто не мог взять ночью мою машину!
Тут я и понял, что ошибался в своих подозрениях. Если бы Элен была той самой ночной авантюристкой, она бы не стала отвергать мое предложение о похитителе, а наоборот, изо всех сил поддержала бы его.
— Вы не дали мне закончить, Элен, — начал было я, но заметил, что на втором этаже в одном из окон зажегся свет.
— Это Ева, — прошептала Элен. — Только бы она не услышала нас…
Она увела меня за руку подальше от света, к деревьям. Там мы сели на песок, усыпанный еловыми иголками. Мы долго сидели молча и смотрели на светящееся окно. Наконец свет в нем погас, и мы снова заговорили.
— Вы сказали… — начала Элен.
— Да… Той самой ночью ваша машина все-таки вышла из гаража, несмотря на всю вашу аккуратность… Только.., только она не сбила меня, Элен… Другое произошло…
— Что — другое?
Боже, как трудно мне было сказать ей правду! Я терял под ее светлым взглядом дар речи.
— Что с вами случилось, Виктор?
— Я гулял. Машина остановилась возле меня… В ней, я уже вам сказал, была женщина, но лицо ее я не смог рассмотреть… Она предложила мне сесть к ней в машину… Вы.., вы понимаете?..
Я замолчал. Она опустила голову.
— И вы.., сели? — спросила она у меня каким-то странным голосом. Некоторое время я колебался.
— Да, — ответил я наконец.
Я боялся, что она будет настаивать, вынудить меня рассказывать подробности, но она обхватила голову руками, и я почувствовал, что она плачет.
Я погладил ее волосы.
— Элен…
— Так вы для этого пришли в наш дом? Надеялись отыскать эту девицу?
— Да, Элен, но я хотел отыскать ее лишь затем, чтобы посмотреть, какая она в обычной жизни. Я думал, что это душевнобольная. Впрочем, я и теперь так думаю…
— А если бы этой женщиной была я, что бы вы сделали?
— Не знаю… Мне кажется, я оскорбил бы вас, устроил бы скандал!
— Значит, недавно вы подумали… Элен не могла продолжать. Она не была возмущена, ее охватило отчаяние.
— Представьте себя на моем месте, Элен… Когда я увидел, как вы крадетесь вдоль стены и направляетесь в сторону гаража…
— Да, да, конечно…
— И раньше еще об этом подумал, раз уж мы так откровенны, — когда сел к вам вчера возле пляжа в машину…
— Так вы поэтому поднялись сейчас? Чтобы подстеречь меня?
— Упаси Боже? Просто, как и вам, мне не спится… Такая ночь…
Я положил руку ей на плечо и привлек ее к себе, совсем не подумав о том, что грудь моя была голая. Коснувшись ее щекой, Элен вздрогнула и отпрянула.
— Элен… Я хотел вам сказать…
— Нет, молчите…
— Элен… Я вас люблю!.. Совсем недавно, когда вы крались вдоль стены и мне показалось, что вы действительно душевнобольная, у меня потемнело в глазах… Я чуть сознание не потерял…
Она прислонилась к дереву. Я уже не видел ее лица. Я стал перед ней на колени и положил свои руки ей на плечи. Она не противилась, лишь задрожала.
— Элен…
Я наклонился над ней. Я нашел ее губы и привлек к себе. Тогда она обвила меня руками, и мы упали в песок, как два зверя, опьяненных желанием.
Я перевел дух. Мысли путались у меня в голове.
— Послушайте, Элен, я солгал вам, что был сбит вашей машиной…
— Я подозревала об этом.
— Почему? — удивился я.
— Я аккуратная женщина, Виктор, всегда закрываю гараж на ключ и уверена, что никто не мог взять ночью мою машину!
Тут я и понял, что ошибался в своих подозрениях. Если бы Элен была той самой ночной авантюристкой, она бы не стала отвергать мое предложение о похитителе, а наоборот, изо всех сил поддержала бы его.
— Вы не дали мне закончить, Элен, — начал было я, но заметил, что на втором этаже в одном из окон зажегся свет.
— Это Ева, — прошептала Элен. — Только бы она не услышала нас…
Она увела меня за руку подальше от света, к деревьям. Там мы сели на песок, усыпанный еловыми иголками. Мы долго сидели молча и смотрели на светящееся окно. Наконец свет в нем погас, и мы снова заговорили.
— Вы сказали… — начала Элен.
— Да… Той самой ночью ваша машина все-таки вышла из гаража, несмотря на всю вашу аккуратность… Только.., только она не сбила меня, Элен… Другое произошло…
— Что — другое?
Боже, как трудно мне было сказать ей правду! Я терял под ее светлым взглядом дар речи.
— Что с вами случилось, Виктор?
— Я гулял. Машина остановилась возле меня… В ней, я уже вам сказал, была женщина, но лицо ее я не смог рассмотреть… Она предложила мне сесть к ней в машину… Вы.., вы понимаете?..
Я замолчал. Она опустила голову.
— И вы.., сели? — спросила она у меня каким-то странным голосом. Некоторое время я колебался.
— Да, — ответил я наконец.
Я боялся, что она будет настаивать, вынудить меня рассказывать подробности, но она обхватила голову руками, и я почувствовал, что она плачет.
Я погладил ее волосы.
— Элен…
— Так вы для этого пришли в наш дом? Надеялись отыскать эту девицу?
— Да, Элен, но я хотел отыскать ее лишь затем, чтобы посмотреть, какая она в обычной жизни. Я думал, что это душевнобольная. Впрочем, я и теперь так думаю…
— А если бы этой женщиной была я, что бы вы сделали?
— Не знаю… Мне кажется, я оскорбил бы вас, устроил бы скандал!
— Значит, недавно вы подумали… Элен не могла продолжать. Она не была возмущена, ее охватило отчаяние.
— Представьте себя на моем месте, Элен… Когда я увидел, как вы крадетесь вдоль стены и направляетесь в сторону гаража…
— Да, да, конечно…
— И раньше еще об этом подумал, раз уж мы так откровенны, — когда сел к вам вчера возле пляжа в машину…
— Так вы поэтому поднялись сейчас? Чтобы подстеречь меня?
— Упаси Боже? Просто, как и вам, мне не спится… Такая ночь…
Я положил руку ей на плечо и привлек ее к себе, совсем не подумав о том, что грудь моя была голая. Коснувшись ее щекой, Элен вздрогнула и отпрянула.
— Элен… Я хотел вам сказать…
— Нет, молчите…
— Элен… Я вас люблю!.. Совсем недавно, когда вы крались вдоль стены и мне показалось, что вы действительно душевнобольная, у меня потемнело в глазах… Я чуть сознание не потерял…
Она прислонилась к дереву. Я уже не видел ее лица. Я стал перед ней на колени и положил свои руки ей на плечи. Она не противилась, лишь задрожала.
— Элен…
Я наклонился над ней. Я нашел ее губы и привлек к себе. Тогда она обвила меня руками, и мы упали в песок, как два зверя, опьяненных желанием.
Глава 6
Я лежал, вытянувшись на песке, и смотрел в звездное небо. Голова Элен лежала на моем животе, руки ее обнимали меня.
— Вот что еще больше усилило твои сомнения по поводу моей ночной жизни, — вздохнула она.
— Нет, Элен…
Мог ли я ей сказать, что, наоборот, отдавшись мне, она представила мне обратные доказательства? В нашей близости не было ничего общего с тем низким совокуплением. Элен отдалась мне, как отдается совсем целомудренная девушка: спокойно, всем своим телом, конечно, но прежде всего — душой без остатка.
Я погладил ей волосы и повторил:
— Нет, Элен, теперь я точно знаю, что это была не ты…
Не могу сказать вам, как долго лежали мы так, наслаждаясь душевной близостью больше, чем недавней телесной.
— Элен…
— Что?
— Ты меня любишь?
Когда мужчина задает в подобных обстоятельствах такой вопрос женщине, можете быть уверены, что в девяти случаях из десяти она скажет что-то долгое и невнятное.
Элен сказала лишь «да». Но она очень ясно произнесла это короткое слово.
Послышался шум поезда — рядом пролегала железная дорога.
. — Может, нам нужно уже возвращаться? — спросил я.
— Пожалуй, ты прав…
Когда мы встали, я снова обнял ее и поцеловал. Одежда у нее была вся мокрая и в песке. Я почувствовал ее горячее, дрожащее тело и опять едва не потерял голову, но она отстранилась от меня.
— Пойдем, — сказала она, взяла меня за руку и повела.
Подул легкий морской ветер — о, сейчас он особенно был приятен нам!
Прежде чем войти в дом, я остановил ее и хотел привлечь к себе, но она лишь позволила задержаться.
— Элен, я хотел бы сказать тебе что-то…
— Я тоже, Виктор…
— Говори же! Нет, сначала ты…
— Элен, я никогда не был так счастлив, как сейчас. Ну, а теперь говори ты.
— Я хотела сказать тебе то же самое, Виктор.
Мы вошли в холл. Было темно, особенно после улицы, и Элен включила свет. Мы окаменели: возле лестницы сидела в своей коляске Ева. Она так пронизывала нас взглядом, что я сразу же почувствовал: ни одна деталь в нашем облике не ускользнула от ее внимания — ни еловые иголки в волосах на моей голой груди, ни помятая одежда сестры, ни песок в наших волосах… А главное, она видела наши взгляды — взгляды поверженных любовью людей…
Элен все-таки выдержала ее взгляд. Ева первой отвела глаза.
Некоторое время она колебалась, потом, резко заманеврировав колесами, въехала в свой подъемник.
Она медленно поднималась, и мы смотрели ей вслед. А Ева переводила свои холодные глаза с Элен на меня, с меня на Элен. Наконец нам стали видны лишь ее бледные мертвые ноги и вскоре она исчезла.
Элен прикрыла рукой глаза.
— Это ужасно, — пробормотала она.
И мне, признаюсь вам, было не очень весело. И без предвечернего поцелуя с Евой ситуация была слишком деликатной, а с ним уже и вовсе казалась ужасной, даже безвыходной.
— Что мы будем делать? — вздохнув, спросила Элен.
— Пойдем спать, а завтра увидим…
— Понимаешь…
— Что?
— Я боюсь, Виктор.
— Чего?
— Чтобы она не наделала глупостей. С ее темпераментом!.. Я… Я ожидаю самого худшего!
Выплачется и уснет. А завтра попробуем ей все объяснить.
— Объяснить что?
— Ну, что мы любим друг друга!
— Ты думаешь, она еще в этом сомневается?
— Нет, конечно. Я хотел сказать, мы объясним ей, что это нормально, что ты любишь мужчину и что она должна это понять и принять.
Элен, казалось, была в полной растерянности. Напрасно я успокаивал ее, ничего не помогало.
— Она никогда не примет эту идею!
— Не говори глупостей.
Она в отчаянии заламывала руки и казалась мне еще более красивой. И, клянусь вам, я был от нее без ума.
— Виктор… Виктор, нужно, необходимо, чтобы ты пошел сейчас к ней… Чтобы ты… Чтобы ты объяснил ей все… Она, кажется, слушается тебя… Ты сможешь ей объяснить…
— Завтра…
— Завтра, возможно, будет поздно. Ты не знаешь ее. Она способна.., она способна…
— На что?
— На все, на все, что угодно, только бы отомстить… Если не хочешь ты, то пойду я. Этого уж точно нельзя было допустить.
— Хорошо… Иди спать. Я переговорю с ней.
Когда я вошел в ее комнату, она была на кровати. Я впервые увидел коляску пустой. Мрачный был у нее вид без Евы.
Должно быть, Ева ждала кого-то из нас — дверь не была закрыта на задвижку.
Я приближался к Еве, она смотрела на меня насмешливо.
— Смотрите! — вскричала она. — Вот мужчина нашего дома!
Намек пронзил меня холодом, и я пробормотал что-то жалкое, кажется:
— Не делайте из меня идиота. Она помахала мне пальцем:
— Вам бы на ярмарках красоваться, господин Менда… Глядя на ваш обнаженный торс, можно сказать, что вы атлет, разбиватель оков. Вы только представьте себе зазывалу: «Спешите все, спешите все! Виктор Менда — разбиватель оков!» — Ева хихикнула. — Хотя, на самом деле вы способны разбивать только миф в доме.
Я присел на стул возле ее кровати.
— А девочка ревнива?
Она расхохоталась чуть ли не до слез:
— Я, я ревнива? Из-за вас? Да у вас, старичок, мания величия!
— Я люблю вашу сестру, Ева!
А вот это ее пробило. Она полагала, что я буду осторожен в словах, но моя жестокая прямота смела всю ее иронию.
— Это не правда…
— Нет. Это правда. Я не могу ничего с собой поделать. И я не искал ее. Все само собой произошло. Она тоже любит меня.
— Вы поженитесь, и у вас будет много детей, — нервно хихикнула она и зарыдала, напрасно пытаясь сдержаться.
— Ева… Я смогу жениться лишь тогда, когда поправлю свои дела…
— Тогда это грозит стать вечным.
— Оставьте сарказмы. Вам лучше выплакаться.
— Смотри-ка!..
— Правда, вам это очень нужно…
И она заревела, словно только этого совета и ждала. Вздрагивала и икала, зарывшись лицом в подушку. А я даже боялся утешить ее, погладив или обняв, — помнил о вчерашнем поцелуе.
В общем, я ждал, когда все пройдет. Слезы многое вымывают.
Наконец она успокоилась. Но в ее покрасневших глазах был стыд, и она избегала смотреть мне в лицо.
— Ева, можно сказать вам еще что-то? Она кивнула.
— Слушайте, у меня к вам…
— Чувство самой искренней дружбы, да? — вскрикнула она. — Давайте, давайте, рассказывайте, а мы будем верить.
— Нет, Ева, это не чувство дружбы. Это что-то более тонкое… Я не хочу разделять вас с Элен… Никогда, вы меня слышите? Я постараюсь создать в доме добрую атмосферу… Вы увидите, чего только мы ни придумаем!
Она с удивлением посмотрела на меня.
— Помните, что я сказал вам вчера, до того, как мы.., до того, как мы совершили это сумасбродство?..
Она усмехнулась:
— А вы представляете, что будет если, я расскажу об этом, так сказать, сумасбродстве Элен?
С самого начала всей этой сцены я предчувствовал возможность шантажа с ее стороны.
Я весь побледнел, но продолжал смотреть на нее спокойно, как будто бы речь шла о незначительной шалости.
— Хорошо, предположим, — сказал я, напуская на себя веселый вид. Но голос у меня был глухой.
— Вы знаете, что она сделает?
— Я слушаю.
— Она покажет вам дверь, и вам останется лишь прихватить ваш чемоданчик… Я почувствовал, что должен немедленно что-то сделать, чтобы исправить положение. Что-то неожиданное, существенное.
Я вышел в коридор и крикнул:
— Элен! Подойдите, пожалуйста, на минуту!.. Мне кажется, Ева нам хочет что-то сказать!
Как только я опять повернулся лицом к Еве, я увидел растерянность в глазах — теперь это был уже совершенно другой человек.
Элен пришла, смущенная, в бело-голубой ночной рубашке. Она остановилась у дверей и смотрела на свою сестру с таким страхом, что мне стало больно за эту взрослую женщину.
— Слушаю тебя, моя дорогая… Ева прочистила горло:
— Виктор мне все сказал…
— Кажется, вы любите друг друга и женитесь на днях… Когда он найдет себе место?
Элен смотрела на меня с удивлением. Я заморгал ресницами.
Ева теребила в руке уголок своей простыни.
— Мне кажется также, — продолжала она, — что вы позволите мне остаться с вами…
Элен подошла к кровати. Она взяла в руки золотистые волосы сестры и убрала их с ее лица.
— Ну конечно, моя дорогая…
— Думаю, нужно, чтобы Виктор быстрее нашел себе место. И тогда все будет чудесно, не так ли?
Элен кивнула.
Ева снова зарыдала. Рыдания были такие сильные, что я испугался. Кровать вздрагивала. Девушка чуть ли не задыхалась. Элен побежала в соседнюю ванную, принесла оттуда стакан воды, налила в него капель десять какой-то жидкости из коричневого флакона на столике и заставила Еву выпить весь стакан.
— Спи моя дорогая, — обняла она ее по-матерински. — Поговорим об этом завтра.
Какое-то время мы еще оставались в комнате. Ева постепенно перестала икать, дыхание ее становилось все более ровным, и мы вышли. Я был весь в поту — нервы.
— Спасибо, — прошептала Элен. — Страшно, наверное, было, правда? Я пожал плечами.
— Только казалось, что страшно, Элен.
— Вот что еще больше усилило твои сомнения по поводу моей ночной жизни, — вздохнула она.
— Нет, Элен…
Мог ли я ей сказать, что, наоборот, отдавшись мне, она представила мне обратные доказательства? В нашей близости не было ничего общего с тем низким совокуплением. Элен отдалась мне, как отдается совсем целомудренная девушка: спокойно, всем своим телом, конечно, но прежде всего — душой без остатка.
Я погладил ей волосы и повторил:
— Нет, Элен, теперь я точно знаю, что это была не ты…
Не могу сказать вам, как долго лежали мы так, наслаждаясь душевной близостью больше, чем недавней телесной.
— Элен…
— Что?
— Ты меня любишь?
Когда мужчина задает в подобных обстоятельствах такой вопрос женщине, можете быть уверены, что в девяти случаях из десяти она скажет что-то долгое и невнятное.
Элен сказала лишь «да». Но она очень ясно произнесла это короткое слово.
Послышался шум поезда — рядом пролегала железная дорога.
. — Может, нам нужно уже возвращаться? — спросил я.
— Пожалуй, ты прав…
Когда мы встали, я снова обнял ее и поцеловал. Одежда у нее была вся мокрая и в песке. Я почувствовал ее горячее, дрожащее тело и опять едва не потерял голову, но она отстранилась от меня.
— Пойдем, — сказала она, взяла меня за руку и повела.
Подул легкий морской ветер — о, сейчас он особенно был приятен нам!
Прежде чем войти в дом, я остановил ее и хотел привлечь к себе, но она лишь позволила задержаться.
— Элен, я хотел бы сказать тебе что-то…
— Я тоже, Виктор…
— Говори же! Нет, сначала ты…
— Элен, я никогда не был так счастлив, как сейчас. Ну, а теперь говори ты.
— Я хотела сказать тебе то же самое, Виктор.
Мы вошли в холл. Было темно, особенно после улицы, и Элен включила свет. Мы окаменели: возле лестницы сидела в своей коляске Ева. Она так пронизывала нас взглядом, что я сразу же почувствовал: ни одна деталь в нашем облике не ускользнула от ее внимания — ни еловые иголки в волосах на моей голой груди, ни помятая одежда сестры, ни песок в наших волосах… А главное, она видела наши взгляды — взгляды поверженных любовью людей…
Элен все-таки выдержала ее взгляд. Ева первой отвела глаза.
Некоторое время она колебалась, потом, резко заманеврировав колесами, въехала в свой подъемник.
Она медленно поднималась, и мы смотрели ей вслед. А Ева переводила свои холодные глаза с Элен на меня, с меня на Элен. Наконец нам стали видны лишь ее бледные мертвые ноги и вскоре она исчезла.
Элен прикрыла рукой глаза.
— Это ужасно, — пробормотала она.
И мне, признаюсь вам, было не очень весело. И без предвечернего поцелуя с Евой ситуация была слишком деликатной, а с ним уже и вовсе казалась ужасной, даже безвыходной.
— Что мы будем делать? — вздохнув, спросила Элен.
— Пойдем спать, а завтра увидим…
— Понимаешь…
— Что?
— Я боюсь, Виктор.
— Чего?
— Чтобы она не наделала глупостей. С ее темпераментом!.. Я… Я ожидаю самого худшего!
Выплачется и уснет. А завтра попробуем ей все объяснить.
— Объяснить что?
— Ну, что мы любим друг друга!
— Ты думаешь, она еще в этом сомневается?
— Нет, конечно. Я хотел сказать, мы объясним ей, что это нормально, что ты любишь мужчину и что она должна это понять и принять.
Элен, казалось, была в полной растерянности. Напрасно я успокаивал ее, ничего не помогало.
— Она никогда не примет эту идею!
— Не говори глупостей.
Она в отчаянии заламывала руки и казалась мне еще более красивой. И, клянусь вам, я был от нее без ума.
— Виктор… Виктор, нужно, необходимо, чтобы ты пошел сейчас к ней… Чтобы ты… Чтобы ты объяснил ей все… Она, кажется, слушается тебя… Ты сможешь ей объяснить…
— Завтра…
— Завтра, возможно, будет поздно. Ты не знаешь ее. Она способна.., она способна…
— На что?
— На все, на все, что угодно, только бы отомстить… Если не хочешь ты, то пойду я. Этого уж точно нельзя было допустить.
— Хорошо… Иди спать. Я переговорю с ней.
* * *
Коляска Евы была сконструирована так остроумно, что позволяла ей максимально возможную свободу перемещений. Поднималось и опускалось сидение, откидывалась спинка. Благодаря этому, Ева могла взбираться на кровать и сползать с нее без посторонней помощи.Когда я вошел в ее комнату, она была на кровати. Я впервые увидел коляску пустой. Мрачный был у нее вид без Евы.
Должно быть, Ева ждала кого-то из нас — дверь не была закрыта на задвижку.
Я приближался к Еве, она смотрела на меня насмешливо.
— Смотрите! — вскричала она. — Вот мужчина нашего дома!
Намек пронзил меня холодом, и я пробормотал что-то жалкое, кажется:
— Не делайте из меня идиота. Она помахала мне пальцем:
— Вам бы на ярмарках красоваться, господин Менда… Глядя на ваш обнаженный торс, можно сказать, что вы атлет, разбиватель оков. Вы только представьте себе зазывалу: «Спешите все, спешите все! Виктор Менда — разбиватель оков!» — Ева хихикнула. — Хотя, на самом деле вы способны разбивать только миф в доме.
Я присел на стул возле ее кровати.
— А девочка ревнива?
Она расхохоталась чуть ли не до слез:
— Я, я ревнива? Из-за вас? Да у вас, старичок, мания величия!
— Я люблю вашу сестру, Ева!
А вот это ее пробило. Она полагала, что я буду осторожен в словах, но моя жестокая прямота смела всю ее иронию.
— Это не правда…
— Нет. Это правда. Я не могу ничего с собой поделать. И я не искал ее. Все само собой произошло. Она тоже любит меня.
— Вы поженитесь, и у вас будет много детей, — нервно хихикнула она и зарыдала, напрасно пытаясь сдержаться.
— Ева… Я смогу жениться лишь тогда, когда поправлю свои дела…
— Тогда это грозит стать вечным.
— Оставьте сарказмы. Вам лучше выплакаться.
— Смотри-ка!..
— Правда, вам это очень нужно…
И она заревела, словно только этого совета и ждала. Вздрагивала и икала, зарывшись лицом в подушку. А я даже боялся утешить ее, погладив или обняв, — помнил о вчерашнем поцелуе.
В общем, я ждал, когда все пройдет. Слезы многое вымывают.
Наконец она успокоилась. Но в ее покрасневших глазах был стыд, и она избегала смотреть мне в лицо.
— Ева, можно сказать вам еще что-то? Она кивнула.
— Слушайте, у меня к вам…
— Чувство самой искренней дружбы, да? — вскрикнула она. — Давайте, давайте, рассказывайте, а мы будем верить.
— Нет, Ева, это не чувство дружбы. Это что-то более тонкое… Я не хочу разделять вас с Элен… Никогда, вы меня слышите? Я постараюсь создать в доме добрую атмосферу… Вы увидите, чего только мы ни придумаем!
Она с удивлением посмотрела на меня.
— Помните, что я сказал вам вчера, до того, как мы.., до того, как мы совершили это сумасбродство?..
Она усмехнулась:
— А вы представляете, что будет если, я расскажу об этом, так сказать, сумасбродстве Элен?
С самого начала всей этой сцены я предчувствовал возможность шантажа с ее стороны.
Я весь побледнел, но продолжал смотреть на нее спокойно, как будто бы речь шла о незначительной шалости.
— Хорошо, предположим, — сказал я, напуская на себя веселый вид. Но голос у меня был глухой.
— Вы знаете, что она сделает?
— Я слушаю.
— Она покажет вам дверь, и вам останется лишь прихватить ваш чемоданчик… Я почувствовал, что должен немедленно что-то сделать, чтобы исправить положение. Что-то неожиданное, существенное.
Я вышел в коридор и крикнул:
— Элен! Подойдите, пожалуйста, на минуту!.. Мне кажется, Ева нам хочет что-то сказать!
Как только я опять повернулся лицом к Еве, я увидел растерянность в глазах — теперь это был уже совершенно другой человек.
Элен пришла, смущенная, в бело-голубой ночной рубашке. Она остановилась у дверей и смотрела на свою сестру с таким страхом, что мне стало больно за эту взрослую женщину.
— Слушаю тебя, моя дорогая… Ева прочистила горло:
— Виктор мне все сказал…
— Кажется, вы любите друг друга и женитесь на днях… Когда он найдет себе место?
Элен смотрела на меня с удивлением. Я заморгал ресницами.
Ева теребила в руке уголок своей простыни.
— Мне кажется также, — продолжала она, — что вы позволите мне остаться с вами…
Элен подошла к кровати. Она взяла в руки золотистые волосы сестры и убрала их с ее лица.
— Ну конечно, моя дорогая…
— Думаю, нужно, чтобы Виктор быстрее нашел себе место. И тогда все будет чудесно, не так ли?
Элен кивнула.
Ева снова зарыдала. Рыдания были такие сильные, что я испугался. Кровать вздрагивала. Девушка чуть ли не задыхалась. Элен побежала в соседнюю ванную, принесла оттуда стакан воды, налила в него капель десять какой-то жидкости из коричневого флакона на столике и заставила Еву выпить весь стакан.
— Спи моя дорогая, — обняла она ее по-матерински. — Поговорим об этом завтра.
Какое-то время мы еще оставались в комнате. Ева постепенно перестала икать, дыхание ее становилось все более ровным, и мы вышли. Я был весь в поту — нервы.
— Спасибо, — прошептала Элен. — Страшно, наверное, было, правда? Я пожал плечами.
— Только казалось, что страшно, Элен.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ИХ НОЧИ
Глава 7
Несколько дней прошли без происшествий. По сравнению с той сумасшедшей ночью наступил чрезвычайно спокойный период. Элен и я вели себя как двое обрученных — во всяком случае, делали все так, как это полагается в приличном обществе. Мы снова стали называть друг друга на «вы», и речи даже не могло быть о том, чтобы обменяться хоть каким-нибудь поцелуем. Ева, казалось, радовалась вместе с нами и без конца говорила о предстоящей свадьбе. Я даже вынужден был охлаждать ее пыл.
— Видите ли, Ева, — говорил я ей, — вы ведь должны понимать, что об этом пока говорить рано…
Говоря так, я краснел: я ведь по-настоящему палец о палец не ударил, чтобы найти себе место.
Элен молчала. Из нас троих она нервничала больше всех.
Однажды вечером мы, как всегда, сидели после ужина в патио и старуха Амелия подавала нам кофе. Служанка по-прежнему терпеть меня не могла: я ведь перевернул вверх дном всю жизнь в доме. В глубине души она чуяла во мне авантюриста. Впрочем, в какой-то мере она и не ошибалась.
Когда она вышла, Ева набросилась на меня:
— Так скажите, Вик!
«Она уже начала называть меня Виком.»
— Скажите, Вик, а не лучше ли вам вместо того, чтобы терзать себя в поисках, может быть, несуществующего места, стать владельцем, например, магазина?
Я поморщился:
— Ну нет, это не для меня!
— Я знаю, что у вас нет денег, но какое это имеет значение? Мы с Элен купили бы магазин за наши деньги… А вы вели бы дела. Не правда ли, замечательно?
Элен загорелась:
— Ева правильно рассуждает, Виктор, это отличная идея.
— Вы и так были милосердны со мной, — возражал я.
— В чем вы видите милосердие? Это чисто коммерческое дело. Если мы с Элен вложим деньги в дело, нам потребуется управляющий. А чтобы вы не стеснялись излишне, магазин будет функционировать под нашим именем, а прибыли мы будем делить… Над этим надо хорошенько подумать, как ты полагаешь, Элен?
— Ну конечно.
— Завтра ты позвонишь нотариусу. Я остановил их:
— Постойте…
— Что еще? — не терпелось Еве.
— Вы забыли об одном небольшом обстоятельстве.
— Каком?
— Я не понимаю ничего в коммерции. Все, что я умею делать, это складывать и раскладывать бумаги… Я не чувствую себя коммерсантом. Ну какой из меня владелец магазина?
— Разные бывают магазины, — возразила Элен. — Вовсе не обязательно торговать вином или бакалеей.
— Чем же тогда?
— Я знаю, чем. — Щеки у Евы просто пылали огнем, так она была возбуждена разговором.
— Я слушаю, Ева.
— Вик, вам нужен большой классный магазин.
Там будет отдел пластинок — в первую очередь американских пластинок, — это отлично пойдет! Идея была неплохая.
— Потом, в магазине будет отдел живописи. Это тоже пойдет, при хорошо поставленном деле, если, конечно, подбирать картины действительно талантливых художников… Будет еще отдел книг по искусству… Короче, нужно создать артистический салон, который бы посещали снобы, и Бог его знает, есть ли такой между Марселем и Ментоном!
Тут и я загорелся этим предприятием:
— Но вы, наверное, понимаете, сколько может стоить такая затея?
Ева повернулась к Элен:
— Дорогая, мы достаточно богаты, не так ли? Элен не спешила с ответом.
— Достаточно богаты, Ева, — сказала она наконец, — чтобы поразмыслить над этим!
И мы сразу же засели за работу.
Весь пол в холле был устлан чертежами, эскизами, рисунками. Амелия не успевала открывать ворота нотариусу, продавцам недвижимости, архитекторам…
Я вступил в переписку с одной из крупных фирм по продаже пластинок. Здесь мое имя пригодилось. Люди считали естественным, что такой человек, как я, автор популярной радиопередачи, занялся подобным делом — так спортсмен, уйдя, из спорта, покупает кафе.
В каких только помещениях ни побывал я с Элен за несколько недель!.. Но ни одно из них не показалось нам достаточно просторным. Наконец мы остановили свой выбор на старом гараже в самом центре Каннов. Работы, которые предстояло нам в нем выполнить, были гораздо значительнее предусмотренных нами, но зато и возможности были бы несравненно выше.
Магазин должен был занимать весь первый этаж. На втором должна была разместиться картинная галерея.
Сделка о приобретении помещения была заключена быстро. Пока разворачивались работы, я занялся рекламой: обратился в редакции газет Ниццы и региона. Если бы я обратился к ним с просьбой о работе, как рассчитывал в свое время, прибывая на Лазурный Берег, со мной, конечно, и разговаривать бы не стали, но как только я предстал перед ними со своим делом, они сразу же нашли мой замысел интересным.
Я пообещал этим господам отпускать мои будущие товары по льготным ценам, а они в свою очередь взялись широко разрекламировать открытие нового магазина-салона — «Шкатулка с Мечтами» «название придумала Ева». Они сразу же вспомнили мою предыдущую деятельность, отметили мой талант… А некоторые даже посчитали нужным поместить мою фотографию на странице, посвященной искусству.
Я встретился с влиятельными людьми, которые познакомили меня с Пикассо, другие свозили меня в Кап-Ферра к самому Кокто, и я получил от обоих мэтров доброе напутственное слово и заручился их поддержкой. В особенности, что касается картинной галереи. Короче говоря, я с головой окунулся в прелестную авантюру, все мне в ней жутко нравилось, да и не удивительно: а что иное могла предложить мне судьба?
Если бы не сестры Лекэн, у меня были бы неплохие шансы стать самым настоящим нищим. И моя любовь к Элен укрепилась безграничной признательностью. А Еве я был очень благодарен за то, что она фактически сама, без какого-либо моего участия, исцелилась от своей, как сказала Элен, любви с первого взгляда. Кротость ее и смиренность так растрогали меня, что теперь я еще больше привязался к дому сестер Лекэн. Ведь в конце концов именно благодаря этому дому я начал становиться на ноги. И, верный своему слову, данному Еве в «ночь объяснений», изо всех сил старался создать в доме самую благоприятную атмосферу.
По мере того, как я входил в дело, оно все больше становилось мне по душе. Я сделал «удивительное» открытие, что состояние — вещь незаменимая, ибо открывает самые недоступные двери и дает почти неограниченную свободу действий…
Замечательная идея пришла мне в голову, когда я нажал на звонок у ворот этого особняка! Судьба в тот день, несомненно, покровительствовала мне.
Конечно же, я не был владельцем всего приобретенного и прекрасно это сознавал, но, тем не менее, все это было в моем распоряжении, и, по сути, конечный результат обещал стать почти тем же самым, как если бы я всем этим владел.
Каждое утро я вставал в шесть часов, присоединялся к Элен, и мы занимались гимнастическими упражнениями на кольцах и на канате. Занимались почти до полной усталости, закончив, принимали обстоятельный душ, а затем встречались с Евой за столиком в патио, где Амелия подавала нам завтрак.
Завтрак, как мне кажется, был нашим самым веселым застольем. Мы пили кофе, ели бутерброды и обсуждали программу на день. Элен занималась коммерческой частью, Ева — художественной. Сидя перед грудой каталогов, она выбирала пластинки и отмечала заинтересовавшие ее, со всеми выходными данными, в большом журнале. Что же касается меня, то по утрам я наблюдал за работами в помещении, а после обеда встречался дома с предпринимателями В это утро, приняв душ и придя в патио, мы с удивлением не обнаружили в нем Евы.
Когда мы спросили у Амелии, в чем дело, она ответила, что еще не видела ее.
Я предложил Элен пить пока кофе одной, а сам поднялся наверх выяснить, что же произошло.
Постучавшись в дверь и не услышав ответа, я не медля вошел.
Ева спала глубоким сном, хотя обычно к этому времени она давно уже вставала. Обеспокоенный, я подошел к кровати, чтобы убедиться, не больна ли она.
Дышала она очень спокойно. Я положил руку на ее лоб: температуры у нее не было. Наверное, она дольше, чем обычно, не могла уснуть и удалось ей это только под утро.
Я хотел уже на цыпочках выйти из комнаты, как вдруг обратил внимание, что одна ее нога свесилась с кровати. Опасаясь, что Еве, проснувшись будет трудно совладать с ней, я осторожно взял ногу в руки, чтобы вновь положить на кровать.
Каково же было мое изумление, когда я увидел, что на лодыжке у Евы были засохшие брызги грязи!
Это было настолько неожиданно, настолько невероятно, что я остолбенел. Наконец я привел в порядок свои первые связанные с этим необычным открытием мысли «а в голове моей была уже полная сумятица», — и ногтем осторожно соскреб с лодыжки грязь. Растер ее на ладони. Конечно же, это была самая настоящая грязь!
Идиотизм, сказали бы вы, случайность, но меня эта деталь всего перевернула.
Каким образом могла попасть грязь на эту ногу, неподвижную вот уже много лет?
На эту несчастную ногу, которая Бог знает когда сделала свой последний шаг?!
Инстинктивно я поискал ее обувь. Ева всегда носила мягкие меховые туфли. Они стояли неподалеку от кровати. Я посмотрел на них и удостоверился, что подошвы были совершенно чистые.
Не зная, что и думать, я спустился к Элен.
Та, напевая школьную песенку, с аппетитом завтракала. Несмотря на отсутствие сестры, вид у нее был очень довольный, и на какое-то мгновение я даже залюбовался ее красотой, которая приоткрывалась мне постоянно во все новых гранях: теперь я обратил внимание, каким чудным блеском переливались на солнце ее перехваченные черной бархатной лентою волосы.
— Ну что там? — спросила она у меня. Я сел:
— Она крепко спит, и я не решился ее будить…
— Вы совершенно правильно сделали. Мы молча позавтракали. Но когда Элен собралась встать из-за стола, я, ничего не говоря, сжал ее руку. Она испуганно посмотрела в сторону подъемника. Элен просто панически боялась, как бы сестра не заметила какого-нибудь знака наших интимных отношений.
— Скажите, Элен, а вследствие чего Еву парализовало?
— Полиомиелит… В тринадцать лет…
— Я думаю, были использованы все возможные средства, чтобы…
— Все! — поспешно ответила Элен. — Папа был тогда еще жив, он возил ее в Стокгольм, к выдающемуся специалисту… О результате вы можете судить…
Она говорила, и ее слова развеяли мои нелепые мысли.
— Бедная девушка, — вздохнул я.
Я проводил Элен до самой двери ее комнаты, расположенной в глубине коридора, возле ванной комнаты, общей для обеих сестер. Я не спешил уйти, и она, конечно же, обратила на это внимание:
— Вы хотите мне что-то сказать, Виктор? Я вошел в ее комнату, открыв дверь коленом. Мне страшно хотелось ее. Не мог я уже больше выносить эти платонические отношения! Ведь я пережил с ней и прежде всего благодаря ей такие мгновения, которые просто невозможно забыть!
— Элен, когда мы поженимся? Из-за этого магазина мы только и говорим что о живописи, пластинках, оформлении, а о том, что нас больше всего волнует, — ни слова…
Она села на край кровати.
— Ничто нас не гонит, Виктор… Нельзя ведь строить сразу два дома…
— Вы, конечно, правы… Но…
— Но что?
— Если мы не говорим о женитьбе, мы можем, однако, говорить хотя бы о нашей любви…
Я сел рядом с ней. Она слегка отодвинулась, словно боялась, что я начну обнимать ее и целовать. Это просто шокировало меня! Я всмотрелся в нее"
— Ты не любишь меня! — едва не вскричал я. Вместо того, чтобы возразить, она приложила палец к своим губам:
— Не говорите так громко, Виктор! Она была права: я был слишком несдержан. Мне стало вдруг очень грустно. Скорее даже, это была не грусть, а какая-то неведомая хворь, которую я этими днями не сразу в себе заметил, но которая все глубже въедалась в мою душу: ну отчего же было мне так неспокойно?..
— Ты не любишь меня! У тебя была просто минутная слабость, и теперь ты об этом жалеешь — вот и все!
Она улыбнулась:
— Не говори так, мой дорогой… Все наоборот: я так хочу принадлежать тебе вся!
— Правда?
Она сама приблизила свои губы к моим. Рот ее приоткрылся, и последовал такой сильный поцелуй, на который я сам вряд ли способен.
Занятие это было не очень легкое: больно уж был велик этот мастодонт, а я до того водил лишь легкие серийные машины.
В безупречном голубом костюме, который Амелия наглаживала мне ежедневно, я спускался по аллее к гаражу.
— Видите ли, Ева, — говорил я ей, — вы ведь должны понимать, что об этом пока говорить рано…
Говоря так, я краснел: я ведь по-настоящему палец о палец не ударил, чтобы найти себе место.
Элен молчала. Из нас троих она нервничала больше всех.
Однажды вечером мы, как всегда, сидели после ужина в патио и старуха Амелия подавала нам кофе. Служанка по-прежнему терпеть меня не могла: я ведь перевернул вверх дном всю жизнь в доме. В глубине души она чуяла во мне авантюриста. Впрочем, в какой-то мере она и не ошибалась.
Когда она вышла, Ева набросилась на меня:
— Так скажите, Вик!
«Она уже начала называть меня Виком.»
— Скажите, Вик, а не лучше ли вам вместо того, чтобы терзать себя в поисках, может быть, несуществующего места, стать владельцем, например, магазина?
Я поморщился:
— Ну нет, это не для меня!
— Я знаю, что у вас нет денег, но какое это имеет значение? Мы с Элен купили бы магазин за наши деньги… А вы вели бы дела. Не правда ли, замечательно?
Элен загорелась:
— Ева правильно рассуждает, Виктор, это отличная идея.
— Вы и так были милосердны со мной, — возражал я.
— В чем вы видите милосердие? Это чисто коммерческое дело. Если мы с Элен вложим деньги в дело, нам потребуется управляющий. А чтобы вы не стеснялись излишне, магазин будет функционировать под нашим именем, а прибыли мы будем делить… Над этим надо хорошенько подумать, как ты полагаешь, Элен?
— Ну конечно.
— Завтра ты позвонишь нотариусу. Я остановил их:
— Постойте…
— Что еще? — не терпелось Еве.
— Вы забыли об одном небольшом обстоятельстве.
— Каком?
— Я не понимаю ничего в коммерции. Все, что я умею делать, это складывать и раскладывать бумаги… Я не чувствую себя коммерсантом. Ну какой из меня владелец магазина?
— Разные бывают магазины, — возразила Элен. — Вовсе не обязательно торговать вином или бакалеей.
— Чем же тогда?
— Я знаю, чем. — Щеки у Евы просто пылали огнем, так она была возбуждена разговором.
— Я слушаю, Ева.
— Вик, вам нужен большой классный магазин.
Там будет отдел пластинок — в первую очередь американских пластинок, — это отлично пойдет! Идея была неплохая.
— Потом, в магазине будет отдел живописи. Это тоже пойдет, при хорошо поставленном деле, если, конечно, подбирать картины действительно талантливых художников… Будет еще отдел книг по искусству… Короче, нужно создать артистический салон, который бы посещали снобы, и Бог его знает, есть ли такой между Марселем и Ментоном!
Тут и я загорелся этим предприятием:
— Но вы, наверное, понимаете, сколько может стоить такая затея?
Ева повернулась к Элен:
— Дорогая, мы достаточно богаты, не так ли? Элен не спешила с ответом.
— Достаточно богаты, Ева, — сказала она наконец, — чтобы поразмыслить над этим!
И мы сразу же засели за работу.
Весь пол в холле был устлан чертежами, эскизами, рисунками. Амелия не успевала открывать ворота нотариусу, продавцам недвижимости, архитекторам…
Я вступил в переписку с одной из крупных фирм по продаже пластинок. Здесь мое имя пригодилось. Люди считали естественным, что такой человек, как я, автор популярной радиопередачи, занялся подобным делом — так спортсмен, уйдя, из спорта, покупает кафе.
В каких только помещениях ни побывал я с Элен за несколько недель!.. Но ни одно из них не показалось нам достаточно просторным. Наконец мы остановили свой выбор на старом гараже в самом центре Каннов. Работы, которые предстояло нам в нем выполнить, были гораздо значительнее предусмотренных нами, но зато и возможности были бы несравненно выше.
Магазин должен был занимать весь первый этаж. На втором должна была разместиться картинная галерея.
Сделка о приобретении помещения была заключена быстро. Пока разворачивались работы, я занялся рекламой: обратился в редакции газет Ниццы и региона. Если бы я обратился к ним с просьбой о работе, как рассчитывал в свое время, прибывая на Лазурный Берег, со мной, конечно, и разговаривать бы не стали, но как только я предстал перед ними со своим делом, они сразу же нашли мой замысел интересным.
Я пообещал этим господам отпускать мои будущие товары по льготным ценам, а они в свою очередь взялись широко разрекламировать открытие нового магазина-салона — «Шкатулка с Мечтами» «название придумала Ева». Они сразу же вспомнили мою предыдущую деятельность, отметили мой талант… А некоторые даже посчитали нужным поместить мою фотографию на странице, посвященной искусству.
Я встретился с влиятельными людьми, которые познакомили меня с Пикассо, другие свозили меня в Кап-Ферра к самому Кокто, и я получил от обоих мэтров доброе напутственное слово и заручился их поддержкой. В особенности, что касается картинной галереи. Короче говоря, я с головой окунулся в прелестную авантюру, все мне в ней жутко нравилось, да и не удивительно: а что иное могла предложить мне судьба?
Если бы не сестры Лекэн, у меня были бы неплохие шансы стать самым настоящим нищим. И моя любовь к Элен укрепилась безграничной признательностью. А Еве я был очень благодарен за то, что она фактически сама, без какого-либо моего участия, исцелилась от своей, как сказала Элен, любви с первого взгляда. Кротость ее и смиренность так растрогали меня, что теперь я еще больше привязался к дому сестер Лекэн. Ведь в конце концов именно благодаря этому дому я начал становиться на ноги. И, верный своему слову, данному Еве в «ночь объяснений», изо всех сил старался создать в доме самую благоприятную атмосферу.
По мере того, как я входил в дело, оно все больше становилось мне по душе. Я сделал «удивительное» открытие, что состояние — вещь незаменимая, ибо открывает самые недоступные двери и дает почти неограниченную свободу действий…
Замечательная идея пришла мне в голову, когда я нажал на звонок у ворот этого особняка! Судьба в тот день, несомненно, покровительствовала мне.
Конечно же, я не был владельцем всего приобретенного и прекрасно это сознавал, но, тем не менее, все это было в моем распоряжении, и, по сути, конечный результат обещал стать почти тем же самым, как если бы я всем этим владел.
Каждое утро я вставал в шесть часов, присоединялся к Элен, и мы занимались гимнастическими упражнениями на кольцах и на канате. Занимались почти до полной усталости, закончив, принимали обстоятельный душ, а затем встречались с Евой за столиком в патио, где Амелия подавала нам завтрак.
Завтрак, как мне кажется, был нашим самым веселым застольем. Мы пили кофе, ели бутерброды и обсуждали программу на день. Элен занималась коммерческой частью, Ева — художественной. Сидя перед грудой каталогов, она выбирала пластинки и отмечала заинтересовавшие ее, со всеми выходными данными, в большом журнале. Что же касается меня, то по утрам я наблюдал за работами в помещении, а после обеда встречался дома с предпринимателями В это утро, приняв душ и придя в патио, мы с удивлением не обнаружили в нем Евы.
Когда мы спросили у Амелии, в чем дело, она ответила, что еще не видела ее.
Я предложил Элен пить пока кофе одной, а сам поднялся наверх выяснить, что же произошло.
Постучавшись в дверь и не услышав ответа, я не медля вошел.
Ева спала глубоким сном, хотя обычно к этому времени она давно уже вставала. Обеспокоенный, я подошел к кровати, чтобы убедиться, не больна ли она.
Дышала она очень спокойно. Я положил руку на ее лоб: температуры у нее не было. Наверное, она дольше, чем обычно, не могла уснуть и удалось ей это только под утро.
Я хотел уже на цыпочках выйти из комнаты, как вдруг обратил внимание, что одна ее нога свесилась с кровати. Опасаясь, что Еве, проснувшись будет трудно совладать с ней, я осторожно взял ногу в руки, чтобы вновь положить на кровать.
Каково же было мое изумление, когда я увидел, что на лодыжке у Евы были засохшие брызги грязи!
Это было настолько неожиданно, настолько невероятно, что я остолбенел. Наконец я привел в порядок свои первые связанные с этим необычным открытием мысли «а в голове моей была уже полная сумятица», — и ногтем осторожно соскреб с лодыжки грязь. Растер ее на ладони. Конечно же, это была самая настоящая грязь!
Идиотизм, сказали бы вы, случайность, но меня эта деталь всего перевернула.
Каким образом могла попасть грязь на эту ногу, неподвижную вот уже много лет?
На эту несчастную ногу, которая Бог знает когда сделала свой последний шаг?!
Инстинктивно я поискал ее обувь. Ева всегда носила мягкие меховые туфли. Они стояли неподалеку от кровати. Я посмотрел на них и удостоверился, что подошвы были совершенно чистые.
Не зная, что и думать, я спустился к Элен.
Та, напевая школьную песенку, с аппетитом завтракала. Несмотря на отсутствие сестры, вид у нее был очень довольный, и на какое-то мгновение я даже залюбовался ее красотой, которая приоткрывалась мне постоянно во все новых гранях: теперь я обратил внимание, каким чудным блеском переливались на солнце ее перехваченные черной бархатной лентою волосы.
— Ну что там? — спросила она у меня. Я сел:
— Она крепко спит, и я не решился ее будить…
— Вы совершенно правильно сделали. Мы молча позавтракали. Но когда Элен собралась встать из-за стола, я, ничего не говоря, сжал ее руку. Она испуганно посмотрела в сторону подъемника. Элен просто панически боялась, как бы сестра не заметила какого-нибудь знака наших интимных отношений.
— Скажите, Элен, а вследствие чего Еву парализовало?
— Полиомиелит… В тринадцать лет…
— Я думаю, были использованы все возможные средства, чтобы…
— Все! — поспешно ответила Элен. — Папа был тогда еще жив, он возил ее в Стокгольм, к выдающемуся специалисту… О результате вы можете судить…
Она говорила, и ее слова развеяли мои нелепые мысли.
— Бедная девушка, — вздохнул я.
Я проводил Элен до самой двери ее комнаты, расположенной в глубине коридора, возле ванной комнаты, общей для обеих сестер. Я не спешил уйти, и она, конечно же, обратила на это внимание:
— Вы хотите мне что-то сказать, Виктор? Я вошел в ее комнату, открыв дверь коленом. Мне страшно хотелось ее. Не мог я уже больше выносить эти платонические отношения! Ведь я пережил с ней и прежде всего благодаря ей такие мгновения, которые просто невозможно забыть!
— Элен, когда мы поженимся? Из-за этого магазина мы только и говорим что о живописи, пластинках, оформлении, а о том, что нас больше всего волнует, — ни слова…
Она села на край кровати.
— Ничто нас не гонит, Виктор… Нельзя ведь строить сразу два дома…
— Вы, конечно, правы… Но…
— Но что?
— Если мы не говорим о женитьбе, мы можем, однако, говорить хотя бы о нашей любви…
Я сел рядом с ней. Она слегка отодвинулась, словно боялась, что я начну обнимать ее и целовать. Это просто шокировало меня! Я всмотрелся в нее"
— Ты не любишь меня! — едва не вскричал я. Вместо того, чтобы возразить, она приложила палец к своим губам:
— Не говорите так громко, Виктор! Она была права: я был слишком несдержан. Мне стало вдруг очень грустно. Скорее даже, это была не грусть, а какая-то неведомая хворь, которую я этими днями не сразу в себе заметил, но которая все глубже въедалась в мою душу: ну отчего же было мне так неспокойно?..
— Ты не любишь меня! У тебя была просто минутная слабость, и теперь ты об этом жалеешь — вот и все!
Она улыбнулась:
— Не говори так, мой дорогой… Все наоборот: я так хочу принадлежать тебе вся!
— Правда?
Она сама приблизила свои губы к моим. Рот ее приоткрылся, и последовал такой сильный поцелуй, на который я сам вряд ли способен.
* * *
Теперь уже я водил американскую великаншу сестер Лекэн.Занятие это было не очень легкое: больно уж был велик этот мастодонт, а я до того водил лишь легкие серийные машины.
В безупречном голубом костюме, который Амелия наглаживала мне ежедневно, я спускался по аллее к гаражу.